Famous last words

День Кима проходил, на удивление, отлично. Ладно, это можно зачеркнуть, его день оказался в общем и целом неплох лишь потому, что он отказался выходить из дома и общаться с людьми. Хотите называйте его интровертом, хотите – мудаком, лучшие дни у Кима были тогда, когда он был один. Ну, или, возможно, ещё в компании одного конкретного человека. Личность этого человека и то, почему от его присутствия дни Кима становились лучше, было темой для последующего рассмотрения и\или будущего приступа беспокойства. То, на чём прямо сейчас Ким сконцентрировал своё внимание, было особо упрямым текстом песни, который крутился у него в голове с раннего утра, но отказывался объявляться каждый раз, как Ким пытался сесть и записать его. - Блядь, - промолвил он, зажжённая сигарета свисала с его губ и рассыпала пепел по всему его ноутбуку. Ким поднёс руку ко рту и вытащил сигарету, выпуская дым через ноздри и запрокидывая голову назад, чтобы проследить за тем, как струя дыма вьётся у него над головой, принимая цвет заката. В настроении сделать перерыв, он настукивал короткий мотивчик на корпусе своей гитары и водил взглядом по дому в поисках какого-нибудь развлечения. Как всегда, дом был безмолвен и практически стерилен в своем совершенстве и чистоте. Как и предпочитал Ким. Он никогда не хотел оставлять свои вещи у всех на виду, а жилые комнаты обычно являлись самым простым способом разузнать что-либо о людях, в них проживающих. Поэтому он сохранял свой дом девственно чистым, пользуясь услугами постоянно обновляемого штата домработниц, которые тщательно проверялись и всегда работали под его немигающим взглядом. В вопросе осторожности всегда лучше перебдеть. Хоть иметь настолько чистое пространство было иногда и приятно, раздумывал Ким, затягиваясь сигаретой, жить в уютном, имеющем обжитой вид доме не казалось ему такой уж плохой идеей. Дом, наполненный любимыми вещами и случайными, но особенными воспоминаниями, беспорядочно разбросанными по всем комнатам, воспоминаниями, впитавшимися в стены и хранившимися в воздухе, мог определённо оценить кое-кто, но не Ким. Кое-кто милый, нетронутый жестокостью этого мира, до сих пор невинный, несмотря на жизненные невзгоды, которые ему пришлось пережить. Ладно, хватит, Кимхан. Это были дурные мысли, и он это знал. Ким сердито потушил сигарету и крепче прижал к себе гитару. Пора вернуться к работе, несмотря на трудности с концентрацией внимания, которые он испытывал в последнее время. Он настроился действительно побыть продуктивным, надеясь вытянуть из себя хотя бы несколько строчек лирики прежде, чем он закончит на сегодня. *** В конце концов, дошло до того, что даже прикосновения к гитаре стали для него слишком раздражающими, подушечки его пальцев внезапно посчитали гладкую поверхность дерева слишком жесткой и шероховатой. Возможно, ему стоит попробовать взять электрическую гитару. Или нет, он был слишком взвинчен, чтобы вытерпеть тот уровень шума, который издавала электрогитара. Рабочий день закончился, пришло время отдохнуть. Он отложил инструмент и свернулся калачиком на диване, чтобы расслабиться и поразмышлять. По крайней мере, это то, что сказал себе Ким, чтобы притвориться, что он всё ещё пышет продуктивностью, вопреки закрытым глазам и уже замедляющемуся дыханию. Всего за миллисекунды до того, как он провалился в блаженный сон, крепко обнимая подушку, его телефон начал вибрировать. Очень много раз. Ким недовольно простонал, уткнувшись лицом в подушку и подтягивая колени к груди в попытке приглушить назойливый звук. Через пару минут стабильного жужжания, его телефон, наконец-то, заткнулся и оставил его в тишине и покое своей квартиры. Счастливый вздох вырвался из его груди, и он наконец-то мог заснуть без всяких раздражающих звуков. Так, стоп. Зачем кому-то отправлять ему столько сообщений? Должно быть, в комплексе что-то случилось. Он подскочил, словно напуганный кот, одной рукой уже дотягиваясь до пистолета, пока вторая рука хватала телефон с пола, куда тот был отброшен ранее. Воздух покинул его ноздри, когда он увидел, что это был всего лишь Че. Пистолет с грохотом отправился на журнальный столик, а Ким откинулся обратно на диван, укладывая голову на подушку. Уже почти в полудрёме, он прочитал последнее сообщение Че через всплывшее на экране уведомление. Интересно. Разблокировав телефон, он тут же ответил Че. «Не волнуйся. Я не стану листать вверх». А затем он пролистал вверх. *** В начале его мозг был не в состоянии переварить увиденное, ход его мыслей замедлился до полной остановки. Его глаза изучали огромные участки раскрасневшейся, загорелой кожи, всё тело Че пестрило веснушками, словно созвездиями в ночном небе. С первого взгляда стало понятно, что фотографии были сделаны сразу после горячего душа, кожа мальчишки выглядела покрасневшей через всё ещё видимый глазу водяной пар. В естественном освещении ванной комнаты тело Че сияло, окутанное солнечным светом, отбрасывая блики на сетчатку Кима, пока тот жадно изучал снимки. Выставив одну ногу вперёд и тем самым дерзко прикрыв свой пах бедром, Че отклонился назад к краю зеркала и спрятал улыбку за телефоном. Эта улыбка, эта грёбаная улыбка. Ким убил бы множество людей за возможность видеть её каждый день, желательно обращенной ему и только ему одному. Ким проигнорировал тот факт, что уже убил множество людей, много-много раз миллионом различных способов. Делать что-то из раза в раз, как правило, было довольно скучно, а Ким не любил, когда ему было скучно. Хм, та мешковатая одежда, которую постоянно носил Че, не отдавала должное его фигуре. Кто бы мог подумать, что под безразмерными шортами и широченными рубашками скрывалась тонкая талия, переходящая в очень привлекательные сильные бёдра, которые гармонично сочетались с широкими плечами мальчишки. Ким замечал. Одежда Че плохо на нём сидела, и ему приходилось поправлять её каждый раз, когда он думал, что Ким не обращает на него внимания. Но Ким обращал внимание всегда. Всё, что было видно на этих фото от лица Че, это его губы, припухшие и покрасневшие, словно кто-то всю ночь напролёт покусывал их, и его волосы, которые были красиво распушены из-за висящего в ванной пара, кончики волос были всё ещё влажные и с энтузиазмом облепляли шею. Ким ещё ни разу в жизни так сильно не завидовал волосам. Ким никогда прежде не был так благодарен себе, что сегодня поленился покидать квартиру и ехать в студию, спуская вниз свои штаны и едва ли осознавая, что он делает. Как только его член был вытащен из боксёров, уже твёрдый настолько, что им можно было забивать гвозди, он тут же с шипением обхватил его ладонью. Он сделал глубокий вдох, закусив губу и сведя брови к переносице. Какие бы звуки издавал Че, задался вопросом Ким, энергично толкаясь в руку бёдрами. Хныкал бы он тихо и красиво в руках Кима, от его рта, под его телом, пока Ким вжимал бы его в матрас? Или он был бы громким, наполняя уши Кима своими стонами и криками, моля – нет, требуя – большего. И Ким бы с удовольствием повиновался, он бы сделал всё, чтобы заставить своего ангела под ним запеть. Его безнадёжно влекло к этому образу, словно мотылька на свет, его рот приоткрылся, чтобы втянуть побольше воздуха, когда ему стало тяжело дышать. Был бы у его мальчика симпатичный маленький член, идеальный для того, чтобы без устали дразнить его своими пальцами и ртом, вырывая из Че оргазм за оргазмом, пока бы он не взмолился о пощаде? Не то, чтобы Ким, конечно, даровал бы ему помилование, Че должен был заплатить за то, что был таким негодником и так соблазнял своего пи'. Ким дразнил бы своего ангела, поигрывая с его членом и маленькими розовыми сосками, словно со струнами гитары, пока Че не заплакал бы, его красивые глаза не наполнились бы слезами-жемчужинами и ручейками побежали бы вниз по его мягким щекам. Или был бы у Че красивый, большой член, такой, который Киму было бы трудно обхватить рукой, такой, чтобы его пальцы едва бы смыкались вокруг него, пока он трахал Че, надрачивая ему? Учитывая время, что он провёл, заглядываясь на Че во время их занятий, одно Ким знал наверняка: он бы точно не колебался ни на секунду перед тем, как сделать его своим, прямо в том самом сокровенном месте. Интересно, Че когда-нибудь прикасался к своей маленькой дырочке? Вводил туда палец или даже два, просто чтобы подразнить себя или из любопытства, желая узнать, каково это будет, когда кто-то возьмёт его в самый первый раз? Любопытствовал ли его мальчик, каково это - чувствовать, как кто-то растягивает его, медленно ласкает, заставляя расслабиться и впустить внутрь? Его ангел выглядел бы идеально, изгибаясь и ёрзая, царапая своими ногтями спину Кима, пока он бесцеремонно входил бы в него, сначала своими пальцами, чтобы убедиться, что его любимому не будет больно, раздвигая в стороны его колени, если бы он от волнения попытался крепко их свести, а затем бы своим членом, создавая для себя пространство внутри Че, вжимая бы его в постель всем своим весом. Иногда мальчишка напоминал ему маленького кролика, невинно скачущего в пасти волка и пребывающего в блаженном неведении о той опасности, в которой он оказался. Но Ким убережёт его от опасности, либо за своей спиной, либо под собой, ничто не сможет их разлучить. Почувствовав на языке металлический привкус крови, Ким моргнул и глубоко вздохнул. Кажется, в реальности он не делал ничего из этого уже несколько минут, учитывая то, какими сухими стали его глаза. Его взгляд был сфокусирован на снимке Че, жадно впитывая в себя каждую деталь и откладывая её в памяти. Ему не следовало этого делать – думать о своём ученике в таком ключе. Ему правда, правда не следовало. Никому не нужно было об этом знать. Он прикрыл глаза. В темноте, за закрытыми веками, он обнаружил нежные карие глаза Че, смотрящие на него в ответ. Эти глаза смотрели на него с едва скрываемым огнём, с огнём, который, он знал, мальчишка прятал за семью замками, выпуская его на волю лишь в крайних случаях. Не в силах удержаться, Ким потерялся в своих фантазиях, уже приближаясь к грани, его член болезненно дёрнулся у него в руке, когда он сжал его в ладони, начиная толкаться в свой кулак. Так Ким мог представлять себе, что это его ангел скакал на его члене, крепко обнимая его за шею, что их тела вжимались друг в друга. Что их сердца бились невероятно быстро, в попытках выпрыгнуть из груди, чтобы всегда быть вместе, соединившись навечно. Возможно, приблизившись к разрядке, Че захотел бы перейти на медленный темп, он бы сидел на коленях Кима и лениво ласкал их обоих, пока они бы целовались, крепко обнимая друг друга и тяжело дыша друг другу в губы. Че бы прервал поцелуй и, задыхаясь, за секунду до оргазма уронил бы голову на плечо своего пи', когда подходил бы ещё ближе к грани, а затем он бы вскрикнул, лепеча свои наполовину сформировавшиеся фантазии Киму на ушко и умоляя о большем, о том, чтобы его пи' заполнил его собой полностью. И Ким, удерживая бы Че в своих стальных объятия, стал бы громче, уже тоже приближаясь к грани, отчаянно хватая ртом воздух и кусая Че за плечо достаточно ощутимо, чтобы остались синяки, сразу перед тем, как кончить, потерявшись в ощущениях от губ Че, Боже этих губ, полных, припухших и широко раскрытых для него, чтобы он мог скользнуть между ними своим членом, его дорогой Че растянул бы их широко-широко, вбирая его целиком. С этими фантазиями принц мафии кончил, громкий стон вырвался из его груди, а его пальцы испачкались белыми струйками, его чуть ли не изнасилованный член побагровел и пульсировал от пережитого удовольствия. Ким всё ещё тяжело дышал, его влажные от пота волосы прилипли к вискам, а щеки всё ещё горели, когда вдруг теплые и приятные эндорфиры, окутывающие его мозг, уступили место шоку, недоверию и, наконец, ослепляющей ярости. Ведь… кому, БЛЯДЬ, могли вообще предназначаться эти фотографии?