Предложение

— Догюн… тот, который младший брат Джиен?       Хонджун молча пожал плечами, абсолютно не заинтересованный в чьем-либо семейном древе. Он раздраженно вытер бегущие по щекам слезы, устав уже плакать весь вечер напролет.       После того, как они с Сонхва срочно уехали из Аньяна, прошла всего пара часов. В общежитие Хонджун ехать отказался, до боли сжимая в такси руку Сонхва и полушепотом требуя развернуться или "просто остановиться здесь". Чем он это для себя аргументировал, так и осталось загадкой, поскольку на вопросы Сонхва тот не отвечал, лишь судорожно вздыхая и качая головой. Но, как подозревал Пак, его парню просто не хотелось быть увиденным в подобном состоянии чужими людьми. Если перед ним самим и условными Юнхо и Минги он еще мог показать свои слезы, то перспектива быть замеченным неизвестно кем — мало ли, кто может попасться по пути на этаж — слабо привлекала. Даже в таком состоянии он первым делом думал о том, как бы скрыть себя и свои чувства. И осознание этого заставляло Сонхва трястись от едва сдерживаемых слез жалости и непроизвольной агрессии к каждому, кто довел его Хонджуна до такого.       Поэтому, сердечно извиняясь, он попросил водителя отвезти их не до общежития, а до первого попавшегося отеля, который нашел на картах, и там уже, сняв номер на ночь, чуть ли не силой влил в Кима пару стаканов воды и скормил таблетку от головной боли.       Первые несколько минут они просто сидели на кроватях друг напротив друга и молчали, не смея даже поднимать голов. Весь сбивчивый рассказ Хонджуна Сонхва лишь слушал, не понимая, как реагировать и что говорить. Слова казались лишними, да и найти подходящие оказалось непосильной задачей: Пак не представлял, как правильно успокоить рыдающего парня. Когда они наконец оба пришли в себя, первым делом пошли в душ, и, как бы Хонджун не противился и не пытался выставить Сонхва за порог ванной комнаты, тот упрямо остался с ним, усаживаясь на пол и сторожа. Ким тогда лишь вздохнул и юркнул за шторку. — Ну и чего тебе в комнате не сидится… — устало бормотал он, стоя под струями теплой, почти горячей, воды и практически ощущая, как болезненно ноет каждая мышца. Сонхва молчал.       Стоило только воде включиться и забарабанить по керамическому дну, слезы безвольно заполонили глаза, и Пак позволил им наконец сорваться с ресниц, не боясь, что шмыганье и всхлипы заметят. После всего он отпустил себя и свои эмоции, позволяя горечи растечься по венам и затопить легкие. Было тяжело дышать. Жаркий влажный воздух, наполненный кипящим паром, давил на горло, и забитый из-за плача нос совсем не помогал восстановить дыхание. Хонджун, уткнувшись лбом в стену и прикрыв веки, лишь слушал, как тихо и сипло всхлипывает Сонхва, чувствуя собственный ком в горле. — Вставай, — мягко потянул он его за рукав рубашки, когда уже вышел и переоделся в одноразовую пижаму с логотипом отеля. — Не плачь… — поняв, что не поднимет Сонхва, обеими руками слабо попытался поставить его на ноги. Тот лишь вздохнул. — Я просто… — он без понятия, как сформулировать мысли. Глаза жгло, и, хотя Пак уже перестал плакать, легкая головная боль пронзала виски. — Я не знаю, как тебя подбодрить и что сказать. — Не надо меня подбадривать, — мотнул головой тот, сдаваясь и опускаясь сбоку около стены. Кафель был скользким от конденсата, а скопившийся тяжелый воздух до сих пор неприятно сдавливал грудь. Хонджун выдохнул через рот, подбираясь ближе и слепо тычась в плечо Сонхва носом. Тот рефлекторно обнял его, прижимая к себе. — Все в порядке. Это случилось уже давным-давно. — И все равно мне жаль, что так случилось. Если бы мы встретились раньше… — То что? — резко прервал его Хонджун. — Что бы ты сделал? — Сонхва смутился. — Мой отец как был ублюдком, так бы им и остался. Моя мать так же ходила бы заклейменная. Что исправила бы наша встреча раньше? — Ну, тебе было бы не так одиноко, и ты бы знал, что есть человек, который и правда тебя любит.       Хонджун молчал. Он упрямо поджал губы, еле сдерживаясь сейчас, чтобы не сказать сгоряча что-нибудь колкое и обидное. Если Пак Сонхва хочет и дальше играть роль рыцаря на белом коне — отлично, но не стоит забывать о реальных обстоятельствах. На словах у него все было так просто и легко, как будто одного лишь присутствия рядом достаточно для того, чтобы чувствовать себя важным. Вот только Сонхва напрочь забыл о том, что именно их связывает. Пак, казалось, совершенно выбросил из уравнения одну переменную: фальшивость. Ничего из того, что сейчас происходит, происходить не должно. Они не лучшие друзья, не давние соперники, чтобы в лучших традициях подростковой литературы в конце истории влюбиться друг в друга. Их не держит вместе абсолютно ничего кроме нелепого договора, который со дня на день начнет трещать по швам, изжив свое. Как бы Сонхва ни кичился, ударяя себя в грудь и клятвенно уверяя, что смог бы изменить произошедшее, будь они в свое время знакомы, Хонджун понимал, что это лишь громкие слова, не несущие за собой ничего. Сонхва даже не узнал бы обо всем этом, если бы не упертая Джиен и не трусливый чересчур мягкий характер Пака, который боится обидеть девушку прямым отказом. Вместе их держали лишь болезненное желание Хонджуна быть хоть к кому-то ближе и куча шоколадок, так и пополняющаяся с каждым днем и надежно спрятанная от чужих глаз в тайниках по всей комнате.       Хонджун вздохнул, ощущая, как гулко бьется сердце. Глаза снова защипало, и он вывернулся из объятий, неловко отводя от себя руки парня. Благо, тот не стал настаивать и просто опустил их, не пытаясь схватить его и насильно прижать обратно, хотя и хотелось пообниматься подольше. — Иди в душ.       Хонджун поднялся на ноги, выходя из ванной. Сонхва некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь, а потом решил все же последовать совету.       Когда он вышел, Хонджун лежал на постели, бездумно пялясь в потолок. Пак тихо подошел и сел на краешек кровати, неловко поджимая губы и глядя на парня.       Некоторое время они молчали. Темнота, разлившаяся на улице, пробралась и в комнату, заполняя ее и отрезая ночной летней тишиной от происходящего снаружи. Огни Сеула били всполохами вывесок прямо в стену напротив окна, мерцая и меняясь. Даже отель на окраине Кандонгу, который Сонхва выбрал, чтобы с утра было не так далеко ехать до общежития, не обошло стороной это проклятие большого города. Но вставать и прикрывать окно шторами никто не торопился: Хонджуну, витающему в своих мыслях, было не до этого, а Сонхва просто жадно и нагло пользовался этим светом, рассматривая первого. — Не оставляй меня, ладно?.. — внезапным шелестом разлетелось по комнате. Если бы Сонхва не смотрел в этот момент на Хонджуна и не видел, как губы того шевелятся, он бы даже не поверил в услышанное. Ким прикрыл глаза, пряча лицо в сгибе локтя. — Не уходи, когда все закончится. Не начинай меня ненавидеть за то, что узнал… хорошо?       Сонхва молча приподнялся, залезая к нему на кровать и, перекинув ногу через бедра парня, оседлал, нависая сверху. Он погладил его по волосам, отмечая, как болезненно заломились брови и сжались губы от этого действия, а потом мягко отвел руку Хонджуна от лица, переплетая пальцы. Повисла пауза. В комнате до невозможности тихо — настолько, что слышно дыхание друг друга.       Было страшно открывать глаза. Ким физически ощущал обжигающий черный взгляд, в котором сверкали миллионы звезд, и пересилить себя и посмотреть в ответ он не мог. Тяжесть чужого тела возвращала в реальность, не позволяя погрузиться в мрачные мысли с головой, но тихий неуверенный голосок трепыхался в груди насмешливым огоньком. Если не оставит — точно использует так же, как и все до этого. Сейчас он буквально из первых уст узнал обо всем, включая отношение Хонджуна ко всей ситуации и к себе в частности.       Хотелось верить, что именно таким образом все и завершится. Джиен отстанет, Сонхва больше не будет смысла находиться рядом, он использует слабость Кима — собственное равнодушие — против него же самого и, поставив на всем точку, уйдет. Хотелось надеяться на это. Тогда хотя бы не будет так винить себя за то, что выплеснул это кому-то. Если подумать, то Сонхва стал первым человеком, узнавшим о том, что творилось в душе и в жизни все эти годы.       Кровать заскрипела, когда Пак, устало прикрыв глаза, улегся сверху, прижимая Хонджуна к ней и полностью расслабляясь. Было нечем дышать, хотелось оттолкнуть и сказать что-нибудь вроде «ты не пушинка, слезь», но что-то останавливало. Ким и сам не понимал, что. Он лишь чуть повернул голову, чтобы влажные после душа волосы не щекотали нос, и безвольно приобнял слегка подрагивающего парня за талию, чувствуя, как сильные крепкие руки теряются в его локонах и еле сжимают плечи. — Давай ты меня сейчас выслушаешь и поймешь, что я точно тебя не брошу? Даже если все закончится… — голос Сонхва дрогнул. — Даже если между нами нет никаких чувств кроме чувства ответственности и долга за выполнение уговора, — хотелось заорать во все горло опровержение, но он себя сдержал, не смея раскрыть рта. Пак на мгновение тоже замялся, шумно протестующе выдыхая, а потом повернул лицо к Хонджуну, оставляя легкий поцелуй на щеке. — Просто послушай меня и поверь, хорошо?       Ким поджал губы, но с готовностью кивнул. Сонхва скатился с него, устраиваясь рядом и надёжнее перехватывая подрагивающую горячую ладонь в свою.       Пак глубоко вдохнул.

***

      Не сказать, что в семействе Пак сильно беспокоились о совместном досуге. Сонхва был единственным ребенком, но его это не особо расстраивало: с самого детства погруженный в учебу он искренне считал, что тратить бесценное время на общение с кем-то довольно нерационально. Ему хватало вечеров с родителями и редких совместных походов в кино, и, пока другие дети веселились на улице с братьями и сестрами или проводили все выходные в парках аттракционов, все, чем занимался Сонхва — чтение и школьные задания.       Отец и мать его вряд ли были очень любящими, но недостаток внимания сполна компенсировали затратами на воспитание сына. Нужна новая книжная полка, потому что старая уже не вмещает все книжки — купят не просто полочку, а целый стеллаж, еще и несколько приключенческих романов в придачу. Сонхва высказал желание погулять и вместе поесть мороженого — купят полную коробку фруктового льда или щербета и разрешат брать их в любое время. Хочет «побеситься» с отцом и вместе потанцевать под какую-то попсовую детскую песенку — на следующий день в его комнате куча музыкальных дисков и колонка. «Любовь нельзя купить» — он часто слышал это от воспитателей и учителей. Но в его семье различного рода покупки были чуть ли не единственным способом показать любовь, так что мальчик лишь пожимал плечами и продолжал откладывать свои карманные деньги на приобретение какого-нибудь подарка, пока остальные дети рисовали открытки и мастерили домики из еловых веточек.       Родители вели семейный бизнес по сборке и продаже автомобилей, потому уходили рано, возвращались поздно, а на выходных всегда оставались на связи с работниками, так что сынишка их был предоставлен самому себе. Сначала Сонхва обижался на это, но потом смекнул, что, даже если родители не могут быть с ним постоянно, от их пребывания рядом стоит выжимать максимум.       Поэтому, когда мама приходила с работы, он долго-долго сидел с ней в спальне, пока женщина готовилась ко сну и разговаривала с сыном о его успехах в школе. Постоянно обнимал, держал за руки и ходил хвостиком, не отставая ни на шаг. Порой даже засыпал рядом, и тогда она брала его на руки и относила в детскую, укладывая в постель. Когда возвращался папа — Сонхва тут же кошкой запрыгивал на него и весь вечер не слезал, катаясь по всему дому на крепких отцовских плечах. Клянчить внимание и цепко следить за каждым шагом, чтобы находиться рядом максимальное количество времени — этому он научился еще в восемь лет.       Мама с папой любили друг друга. Редко случались вечера, когда оба родителя были дома в одно время или приезжали пораньше. Тогда Сонхва, приведенный из школы, накормленный и выхоженный экономкой, забирался к ним под одеяло, сворачивался клубком и умиротворенно сопел, пока господин и госпожа Пак изредка целовали друг друга в щеку и просто обнимались, загребая устроившегося между ними сына. Порой Сонхва выпрашивал «найти и привести откуда-нибудь братика или сестренку», на что они лишь смущенно улыбались и отнекивались, отлично понимая, что на двух детей им точно не хватит времени и сил.       Когда Сонхва пошел в среднюю школу, в семейном бизнесе пошел разлад. То ли возникла проблема с поставкой запчастей автомобилей, то ли какие-то финансовые трудности — в своем возрасте так и не понял. Помнил лишь, как, вернувшись домой после школы вместе с тетушкой Ли, их домработницей, застал ругающихся маму и папу на кухне. Тогда он в ступоре застыл, совершенно не понимая, что в таких ситуациях делать: родители его никогда не вздорили, старались как-то сдерживать себя в присутствии сына. И поэтому теперь мальчик растерялся из-за необычности ситуации.       Первым порывом было запрыгнуть на руки к папе, как всегда делал, и сильно-сильно обнять маму, чтобы вот таким живым комком снова восстановить мир в семье. Снова получить ласковые поглаживания по голове и увидеть теплые улыбки в ответ. — Ну а мне что прикажешь делать? — мужчина встряхнул какими-то бумагами. — У нас в принципе могут компанию отнять. Я тебе серьезно говорю: лучше просто разойтись. — «Разойтись»? А ребенка на кого? На меня? — Хварён скрестила руки на груди. — Судя по брачному договору… — Судя по нему, у меня за душой совершенно ничего не останется. Дело отойдет тебе в случае развода, — Ильсон нахмурился, садясь за стол и взъерошивая волосы. — И мне не позволят оставить Сонхва. Плюс судебные издержки. — Можно же попытаться как-то в суде компанию на тебя переоформить. — Но не на слушании о разводе, Сон-и, — присела женщина напротив. Она взяла руку мужа в свою, крепко сжимая. Ее потряхивало. — А несколько месяцев сначала оформлять документы о праве собственности, а потом еще и три месяца разводиться через суды — затея неблагодарная. — Куча времени уйдет, — согласился с женой мужчина. — И без того уже много денег потеряли…       Сонхва будто током прошибло. Он влетел на кухню, прыгая на руки к отцу, который от неожиданности даже сказать ничего не успел, лишь рефлекторно подхватил сына. В глазах у мальчика стояли слезы. Решив, что его родители разводятся по какой-то личной причине, или, что еще хуже, из-за него самого, Сонхва тут же ударился в истерику. Невольно подслушав диалог, в котором мелькало имя ребенка так, как будто с ним была связана огромная проблема, сделал для себя определенные выводы. — Не надо, мам… пап… — он крепко обнял отца, пока тот растерянно гладил сына по волосам. — Не надо уходить друг от друга!.. Если проблема в деньгах и во мне, то давайте я уйду… — захлебываясь в рыданиях, трясся он. За несколько месяцев откладывания карманных получилось скопить небольшую сумму. Потратить он ее хотел на подарок родителям на пятнадцатую годовщину свадьбы, но, раз такое дело, то Сонхва просто возьмет сбережения и будет жить на них: будет покупать еду, одежду, снимать квартирку. А когда исполнится двадцать лет, и он станет совершеннолетним, найдет работу. Откуда ему было знать, что содержимого его копилки не хватит даже на пару месяцев жизни в одиночку.       Хварён пыталась успокоить сына, говоря, что никуда ему не надо уходить и они с папой что-нибудь придумают, но Сонхва ее не слушал, теснясь к отцу и размазывая сопли и слезы по лицу. Конечно, он уже привык, что родителей рядом почти нет, и он предоставлен самому себе и тетушке Ли, но мама и папа всегда возвращаются. Они уходят, надолго уезжают, не отвечают на звонки, но рано или поздно они приходят, и тогда Сонхва кидается им на шеи, отказываясь отходить хотя бы на шаг и выпрашивая слова любви. А в случае развода он останется либо без мамы, либо без папы. А, учитывая слова Хварен, вероятнее всего, оставят ребенка с ней. — Пап… — всхлипывая, умоляюще просил Сонхва. — Не уходи, ладно? Не оставляй меня только… я люблю тебя!.. — И я тебя люблю, — отзывался отец. Он продолжал водить по растрепанным волосам сына, силясь уложить топорщащиеся во все стороны пряди. — Очень сильно люблю, малыш.       Практически принудительно уговорив сопротивляющегося ребенка лечь спать, Ильсон и Хварен снова сели на кухне, молча держась за руки и пытаясь сдержать слезы. Судебные выписки о подозрении в коррупции валялись скомканными листами по всей поверхности столешницы. — Милая… — позвал мужчина жену. Та вопросительно подняла взгляд. Ильсон нервно сглотнул. — Знаешь… есть решение. Как сохранить компанию за нами и оставить ребенка, — Хварен воодушевленно подобралась, крепче сжимая ладони мужа. — У меня в завещании есть пункт…       Женщина мгновенно вскочила на ноги, срываясь на крик и испуганно заламывая руки. Ильсон лишь старался успокоить жену, косясь в сторону детской. Та никак не желала слушать убеждений и преимуществ их маленькой «аферы», отмахиваясь и зло щурясь. На слова о том, что так она останется в плюсе, пригрозила сжечь шкафчик со всеми документами и завещанием в том числе. Когда ярость слегка улеглась, на смену ей пришла удушливая паника. Женщину всю трясло, она боязливо теснилась к мужу и доверительно шептала на ухо ласковые слова в попытке вразумить. — Даже не вздумай! — срывающимся шепотом увещевала она. — Мы придумаем что-нибудь, слышишь? — Хварен отклонилась, заглядывая в глаза мужа и целуя в уголок губ. — Ты обещал Сонхва-я не оставлять его. Сам подумай: как мальчик будет без отца расти? — У него есть замечательная мама, — поцеловал тыльную сторону ее ладони, которую госпожа Пак тут же вырвала. — Не смей!       Ильсон лишь виновато улыбнулся.       Три месяца постоянных судебных разбирательств по подозрению в коррупции вымотали семейство. Обвинения об уклонении от выплаты налога на право владения, казалось, уже начало преследовать в кошмарах. Справедливости ради, Хварен и Ильсон действительно облажались, вовремя не переоформив статус компании, как только их дело вышло за рамки обычного малого бизнеса, разрастаясь по всему Чинджу. При его ведении молодой семье давались некоторые поблажки от правительства и налоговой, и потому было выгоднее регистрироваться как чеболь. Но теперь из-за этого были проблемы.       Ильсон с каждым днем был все мрачнее, теряясь в собственных тяжелых мыслях. И в один вечер он просто пришел домой, где Хварен что-то готовила с прилипшим к ее ноге Сонхва, и положил на стол бумагу с государственной печатью. — Что это?.. — Заявление о расторжении брака, — абсолютно серьезно ответил Ильсон.       Жена его застыла на месте. В уголках блестящих черных глаз собрались слезы, и Сонхва, державшийся за халат мамы, оцепенел вместе с ней, неверяще и тупо пялясь на бумажку на столе. Деревянная ложка, которой женщина мешала готовящийся в пароварке рис, упала на пол, когда госпожа Пак прикрыла рот ладонями.       Она всхлипнула пару раз, из-за свалившегося на нее стресса, не в состоянии больше сдерживаться, и приобняла сына за плечо, крепче прижимая и судорожно извиняясь за то, что плачет при нем. — И еще кое-что… — так же тихо продолжил мужчина. Он сжал протянутую к нему ладонь жены, целуя пальцы, и вытащил из портфеля вдобавок несколько документов. Хварен, сбивчиво дыша и шмыгая носом, вопросительно уставилась на них. — Это — отказ от управления компанией, — положил скрепленную кипу бумаг. — А это… — со вздохом дрожащими пальцами придавил к столу небольшой белый конверт, на котором стояла эмблема юридической конторы. — Пока не открывайте. Хорошо? — он увлёк жену к себе, целуя в мокрую щеку, пока та силилась оттолкнуть мужа. — Но обязательно передай это суду, когда будем разбираться с передачей компании, хорошо?       Госпожа Пак вырвалась из объятий Ильсона, отходя в сторону и вытирая бегущие слезы. Под глазами ее залегли глубокие синяки и сам взгляд потускнел. Всегда ухоженная и опрятная, с легким макияжем и идеально ровным маникюром, сейчас она, из-за всех этих бесконечных судебных исков осунулась и как будто постарела на пять, а то и десять лет. Даже великолепные шелковистые волосы, всегда завитые и уложенные, последние несколько дней были собраны в простой тугой пучок. Сонхва со слезами на глазах дрожал, глядя на такого же уставшего и бледного отца. С недавних пор Ильсон даже просил жену и ему слегка подкрашивать глаза консилером, чтобы скрыть темные из-за недосыпа круги, но, вопреки косметике, они слишком ярко просвечивались. — Сынок… — тихо позвал его папа. Сонхва всхлипнул, заламывая руки, когда волос, таких же от природы прекрасных, хоть и непослушных, как и у матери, коснулась трясущаяся рука. — Я люблю тебя, слышишь? Я обещал не оставлять тебя и сдержу слово. — Если… если это из-за меня, — сбивчиво начал Сонхва, через силу пытаясь успокоиться. — Если это я сделал что-то не так… — Нет, солнышко, — подключилась Хварен. Она присела на корточки и поцеловала сына в щеку, откидываясь спиной на заботливо подставленное плечо мужа. — Это не из-за тебя. У мамы и папы сейчас проблемы, да, но мы не перестанем быть семьей. Мы просто… некоторое время придется пожить отдельно, чтобы не было вопросов, а потом снова съедемся. Правда? — с надеждой обернулась она к Ильсону. Тот кивнул. Сонхва переводил потерянный взгляд с отца на мать и обратно. — Вы же сами говорили, что не знаете, куда девать меня… — тихо пробормотал мальчик. — И я… я недавно ваш разговор подслушал, где вы обсуждали свои машины, — родители напряглись. — В-вы говорили, что было бы гораздо проще, — он с новой силой начал хныкать, подрагивая, — если бы у вас не было детей… тогда бы вы просто подали заявление на переоформление, а так вам еще нужно доказать, что у вас все правильно оформлено. А из-за меня… из-за меня вы теперь не сможете сказать, что вы не семья, — Сонхва опустил плечи, размазывая слезы по щекам. Он принялся теребить край полосатой рубашки с вытканным на нагрудном кармашке бутоном тюльпана.       Этот цветок Ильсон вышил вручную, когда они праздновали двенадцатый День рождения Сонхва, потому что тот был в восторге от распустившихся в его праздник тюльпанов в саду. Тогда они нарвали огромный букет и принесли его Хварён. Сонхва прыгнул к маме на колени, а Ильсон лишь поцеловал в щеку, благодаря за рождение сына. Мама тогда была очень счастлива, хоть и ворчала, что они всю ее цветочную клумбу посрывали, и теперь в следующем году тюльпанов не будет. — И я… Простите, если из-за меня у вас так много проблем. — Послушай, сынок, — обратился к нему папа. Он положил ладонь на плечо сына. — Посмотри на меня, — дождавшись, когда ребенок поднимет на него свои грустные черные глаза, ласково улыбнулся. — Ты никогда не был проблемой для нас с мамой. И не будешь. Мы любим тебя, и сейчас, когда мы с мамой разъедемся, ты станешь ее защитником. Мама у нас такая красавица, — Хварен рывком отвернулась, пряча слезы. Губы мужчины подрагивали, а глаза влажно заблестели. — Ты должен ее оберегать. Пообещай мне, хорошо? Улыбнись, малыш, — он потрепал его по голове, и Сонхва улыбнулся, наскоро вытирая слезы. — Обещай, что не дашь ее никому в обиду. — Обещаю, — активно закивал Сонхва, широко улыбаясь. Горло раздирало от слез, а глаза жгло. — Что ж ты такой впечатлительный у меня… — отец потрепал его по голове, поднимаясь. — Вы с мамой давно хотели съездить в театр на постановку? — он с немым вопросом в глазах оглянулся на жену. Та сдавлено кивнула. Ильсон снова сфокусировался на Сонхва. — Давай так: вы пока поезжайте, а я буду ждать вас двоих дома. Хорошо? Повеселитесь с мамой так, чтобы, когда вы вернулись, она была самой счастливой на свете. Договорились?       Сонхва снова закивал. Он, рвано вздыхая и быстро вытирая слезы, побежал в комнату переодеваться. Мужчина наконец опустил плечи и обернулся к жене. В глазах его плескалась неприкрытая тоскливая скорбь. Он медленно притянул Хварен к себе, целуя и утыкаясь носом в висок. — Покатайтесь с ним допоздна. Ладно? — прошептал он. Хварен закивала. — Он любит засыпать в машине, чтобы его перенесли на кровать. Позови потом меня, как приедете, я отнесу. Договорились? — Хорошо… — женщина обняла Ильсона, целуя в подбородок. — Обещай, что, когда вы приедете, он будет спать, — настойчиво отклонился тот, пытливо заглядывая в красные глаза. — Обещаю, — прошептала госпожа Пак. Она смахнула слезы. — Все же наладится, да?       Она с надеждой смотрела на супруга, и тот в ответ легко качнул головой, нежно улыбаясь. Он чмокнул ее в нос. — Я люблю тебя. — И я тебя. — Мам, поехали!       Сонхва вылетел из комнаты. Глаза его еще были раздраженными после слез, но на лице сияла ломаная улыбка. Он смотрел на часы. На последний сеанс в шесть они должны успеть: отец приехал достаточно рано для того, чтобы поговорить с родными и отпустить их на представление. Что-то по мотивам книги, которую недавно прочитал Сонхва, крайне его привлекло. Но идти в одиночку (хоть возрастное ограничение и позволяло) или с тетушкой Ли не хотелось, и он давненько упрашивал маму или папу сводить его. Теперь, когда всем нужно было отвлечься и немного дать себе порассуждать, сходить с ребенком в детский театр было хорошей мыслью: пока еще супруги поразмышляют обо всем в одиночестве, а их сын сможет хотя бы немного абстрагироваться от взрослых проблем.       Когда Хварен заводила машину, она совершенно не думала ни о чем, кроме предстоящего спектакля. Голова болела, ее как будто сдавливало со всех сторон. Крутилась лишь одна мысль: она хочет попытаться развеселить Сонхва. Да, ребенку будет плохо без отца, но это ненадолго. Спустя какое-то время, когда инстанции успокоятся и перестанут наседать, у них получится снова съехаться. Ильсон отказался от управления фирмой, и сейчас по закону она переходила под управление государства. Заявление на развод значило, что бизнес перестал считаться семейным, и, следовательно, когда они расторгнут брак, женщина снова сможет претендовать на управление. Зачем был придуман этот закон с правилами ведения чеболь, Хварен не знала, но злилась, что из-за этого столько проблем. Разумеется, за то время, пока рассматривается их прошение о разводе, придется выплачивать штрафы и судебные издержки, чтобы сохранить право на компанию, однако это все пустяки. Они вернутся из театра и все обсудят с Ильсоном еще раз. Может, и не нужно им это дело? Благо, отложенные средства у них есть, а, значит, продержатся какое-то время. Оформят новую компанию, когда разберутся со всем этим, а до тех пор главное — держаться вместе. — Мам!.. Мама! — вскрикнул Сонхва, и женщина испуганно дернулась. Сердце ее едва не выскочило из груди, когда она крутанула руль в сторону, уходя со встречной полосы и останавливаясь у обочины. Она тяжело загнанно дышала. На глазах собирались слезы, от которых раскалывалась голова. Последнее время нервы совершенно ни к черту. — Что такое, солнышко? — ласково окликнула она сына хрипловатым голосом. — Я забыл дома свой рюкзак… а там телефон и витаминки. Мы можем вернуться? — с надеждой спросил он, и Хварен с готовностью кивнула. Со страхом покосилась на дорогу, беспокоясь о том, что, если бы сын ее не позвал, а она так и осталась витать в своих мыслях, могло случиться что-то страшное. Сейчас лучше поехать обратно, потому что вести машину в таком состоянии затруднительно. В крайнем случае — закажут такси.       Они вернулись к небольшому трехэтажному дому, в котором у них была квартира, и женщина остановилась, не вынимая ключ зажигания. Она потянулась к сумке, вытаскивая связку ключей и протягивая их ребёнку. — Иди вперед. Сейчас я припаркуюсь и поднимусь за тобой. Хорошо?       Сонхва согласился и, отстегнув ремень, выскочил из машины. Добежал до двери и, перелетая через ступени, спустя какое-то время уже топтался у квартиры, перебирая ключи в руках. — Пап!.. — крикнул он, заходя и пытаясь отдышаться. — Папа! Дай мне мой рюкзак, пожалуйста!       Никто не откликнулся. Поэтому тот недоуменно выглянул из-за поворота коридора, силясь рассмотреть хоть что-нибудь. Свет нигде не горел. Мальчик смело нахмурился и, скинув кроссовки, пошел по комнатам, пытаясь разглядеть где-нибудь фигуру отца. Того нигде не было. Пожав плечами, схватил оставленный на кухне рюкзачок и постучался в дверь спальни, решив, что его папа лег спать. Но постель была аккуратно заправлена. Около кровати так и стояли его тапочки с кроликами, у которых были стоптаны пятки: их ему подарил Сонхва на соллаль несколько лет назад, но, не зная размера обуви отца, случайно купил слишком маленькие, и Ильсон, чтобы носить их, пятками наступал сверху, из-за чего те примялись, становясь плоскими.       Сонхва всерьез напрягся. Папа никогда дома не ходил без тапочек, тем более без тех, что подарил сын. Даже когда они изредка выбирались за город или уезжали в отпуск, первым, что Ильсон клал в багаж, были именно они. — Папа!.. — слегка дрожащим голосом повторил он, оглядываясь.       Наугад пошел на кухню. Никого нет.       Пошел искать в гостиной. Пусто.       Сонхва открыл тяжелую дверь ванной. Рюкзак выпал из ослабевших рук.       Посередине комнаты в луже крови сидело опершееся о стену тело отца. Руки были глубоко изрезаны, ножик валялся рядом. Сонхва застыл на месте, не смея даже пошевелиться. — Пап… — тихо позвал мальчик. Он во все глаза смотрел на тело, пялясь так, будто все пропадет, стоит лишь отвести взгляд.       Ребенок даже не знал, как реагировать. Резко затошнило, когда густой и плотный запах железа проник в мозг. Сонхва пошатнулся, на мгновение, кажется, теряя сознание, так как в глазах потемнело. Он приоткрыл рот, дыша мелко и часто, чтобы вонь крови не въедалась еще глубже в легкие. Сердце билось быстро, словно испуганная птица в клетке, а колени подкашивались. Холодный пот ударил по спине. Сонхва чувствовал, как страх схватил его ледяными когтями за затылок, прибивая к полу, но он изо всех сил боролся, не желая отдаваться во власть истерике. — Вставай!.. — пролепетал Сонхва, падая на колени и хватая отца за руку. Он зажал рану ладонью, как будто это могло помочь, пальцем случайно задевая открытое мяса, и от этого чувства стало лишь дурнее, а на затылке зашевелились волосы. Слезы брызнули из глаз, но мальчик, помня обещание отцу, судорожно начал вытирать их, возвращая на лицо тонкую глухую улыбку. — Пап, поднимайся! Мы с мамой забыли рюкзачок… поехали с нами!       Он трясся от рыданий, но не позволял себе удариться в неконтролируемый приступ паники. Хватал отца за руку и тянул его в сторону коридора, задыхаясь и захлебываясь в слезах. Желудок мучительно сжимался, голова кружилась от терпкого неприятного запаха, казалось, он пропитался им с ног до головы. Сонхва продолжал отчаянно звать папу, даже пару раз посмеялся, словно показывая, что шутка зашла слишком далеко. — Не смешно, пап… — нахмурился он наконец, падая на колени рядом с отцом и еще сильнее вымазываясь в крови. Ему было все равно. Он смотрел в бледное худое лицо, дрожа и поджимая губы, и по щекам катились крупные слезы, хотя с губ не сходила широкая улыбка. — Ты же обещал, что все будет хорошо!.. Ты сказал мне защищать маму, а вот это я ей как объясню?! — сорвался он на крик, судорожно взмахивая руками и указывая на творящийся перед ним беспорядок. — Ты обещал, что мы поговорим, когда мы с мамой приедем! Ты… — он вскочил на ноги, вытирая слезы и пошатываясь. Он врезался спиной в стену коридора, попятившись. В паре метров от него валялось бездыханное тело. — Поднимайся! — Ты чего кричишь? — раздался растерянный голос матери из прихожей. Щелкнул выключатель, заливая светом коридор. Мальчик вскочил на ноги, едва не теряя сознание от резкого движения. Оперевшись о стену, вылетел вперед, раскидывая руки в стороны и преграждая путь. Хварён вскрикнула в ужасе, увидев перепачканного кровью сына и рванулась было к нему за спину, но тонкие руки остановили резко ослабевшую женщину. — Ч-что произошло? — Не ходи туда! — громко и четко произнес Сонхва. Он ласково успокаивающе улыбался. Его всего трясло, перед глазами плясали алые вспышки, а желудок вот-вот, казалось, вырвется наружу. — Мам, просто поверь мне и не ходи туда. Хорошо? — Что случилось, Сонхва?! Почему ты весь в крови? — Хварен снова дернулась, но ее сын топнул ногой, и от неожиданности, увидев полный решимости взгляд сына, та попятилась. Глаза ее выцепили выглядывающую из-за порога ванной комнаты безвольную окровавленную ладонь с тонким золотым кольцом на безымянном пальце. В неверии прижала руки к груди, оседая на пол. — Ильсон… что здесь произошло? — Мам… — тихо позвал Сонхва. Руки его дрожали так, что было видно невооруженным взглядом, как все маленькое тельце колотит истерикой. — Мама, все в порядке. Все будет хорошо, — Хварен еле сдерживала рыдания, глядя на то, как катящиеся по лицу Сонхва слезы смешиваются с кровавыми разводами и, стекая каплями на подбородок, очерчивают улыбающиеся бледные губы. — Ты мне веришь?       Женщина в панике замотала головой, трясущимися руками доставая телефон и, почти ничего не видя, набирая номер скорой. Стремиться к телу мужа она больше не пыталась, всхлипывая и прижимая ладонь к груди там, где было сердце. — Идиот… — шептала она. — Придурок… мы же договаривались… — она вытирала слезы, объясняя ситуацию в трубку и прося приехать как можно скорее, а Сонхва лишь опустил ослабевшие руки, выдыхая и падая на колени. Хварён тут же подлетела к нему, сгребая в объятия и оттаскивая подальше от ванной.       Только удостоверившись, что его мама никуда не уйдет, Сонхва вцепился в нее и позволил себе расслабиться. Его тут же вывернуло наизнанку. Он, дрожа и захлебываясь, держась на границе сознания, изо всех своих детских сил схватил маму за запястье так сильно, что наверняка у нее останутся следы.       Нельзя отпускать. Нельзя отворачиваться и терять ее из поля зрения. Нельзя находиться далеко. Недосмотрит, проявит слабость — и она тоже покинет. Если Сонхва не будет ее держать, она бросит его одного. А этого допустить нельзя. Он уже ушел, оставив отца, и вот что из этого вышло. Такую же ошибку он не повторит снова. Он не отпустит дорогих людей, будет всегда рядом с ними, нравится им его присутствие рядом или нет. Сонхва сдавлено дышал, борясь с очередным рвотным позывом. Пальцы его уже онемели от того, как сильно он держал руку матери. Только звук ее дыхания и всхлипы позволяли ему оставаться в сознании. Потому что рядом есть тот, кого он должен защитить.       Сквозь боль рвущегося от хрипов и тошноты горла Сонхва широко улыбался.