*** *** ***
Рут чувствовала себя крайне странно. Будто все, о чем пелось в драматичных песнях, вынимающих душу из тела, стало новой реальностью. Вообще-то, Рут гордилось своей рациональностью. Она считала себя эрудированной, и начитанной, и талантливой, и интересной. У нее было много увлечений, она неплохо училась. Слушала инди-группы, не какую-то попсу. И в твиттере набрала пять тысяч подписчиков! Конечно, приходилось постоянно репостить их хрень, чтобы они не разбрелись, но все же, все же!.. Рут была не хуже прочих. И довольно симпатичная при этом. С эдакими вайбами Беллы Свон (хотя Рут готова была присягнуть на томике любимой манги, что «Сумерки» – это не ее, а все пять частей она посмотрела, только чтобы поржать с лучшей подругой). По крайней мере, так Рут думала до того, как этот парень, Какузу, взглянул на нее как на позавчерашний обед и ушел, даже не дослушав, что она пыталась сказать. Теперь Рут сомневалась и в том, что она симпатичная, и в том, что хоть сколько-нибудь умна. После оглушительного фиаско Рут должна была навсегда выкорчевать имя Какузу из своей памяти и переключиться на кого-нибудь другого, желательно – на девушку. Она ведь прогрессивная, про-феминистски настроенная, почему бы ей не найти крутую партнершу в черной кожанке, чтобы утереть нос этому тупому мужлану? Он еще увидит, какое золото потерял. Может быть, когда у Рут будет сто двадцать тысяч подписчиков в твиттере. Или когда издательства передерутся за нее в качестве иллюстратора. Или когда ее потрясающую свадьбу с девушкой в кожанке покажут в новостях. Вот тогда у Какузу откроются глаза, и он приползет с извинениями. Проблема заключалась в одном: Рут не могла столько ждать. Терпение никогда не было ее сильной чертой, а в последнее время Рут и вовсе была как на иголках. С трудом засыпала, просыпалась несколько раз за ночь, вскакивала утром, переполненная энергией. Рисовать хотелось все время, но когда Рут брала в руки блокнот, идеи буквально разлетались. Тогда она начинала скроллить соцсети, пытаясь отыскать Какузу. Поначалу она убеждала себя, что это для дела. Он – идеальная модель… И просто идеальный. С этой его кожей цвета темного меда, и волосами, которые блестят на солнце как шелк, и яркими-яркими колдовскими глазами… Наверняка он был полукровкой, но Рут не знала, как спросить, кто его родители по национальности. Неловко… Особенно учитывая, как сильно Какузу не любил говорить. И в соцсетях он не находился. Наверное, в этом не было ничего удивительного. Газеты сколько мусолили ту аварию, а ему приходилось терпеть. Потом все одновременно забыли о случившемся и переключились на новые события. Как бы Рут себя чувствовала на месте Какузу? Она и представить не могла. Если бы она одновременно потеряла обоих родителей и сама чуть не умерла, то наверняка бы попыталась выплеснуть горе в своих картинах, сделала бы их еще мрачнее и наполнила ужасающими монстрами. Пустила бы свое воображение по дороге кошмара. А еще писала бы по сто миллионов постов в твиттере, пытаясь избыть ту тьму, которая ее разъедала. Рут легче было делиться эмоциями с людьми, которых она не знала, чем со своими близкими. У тетки, например, не часто находилась минутка ее послушать. Лучшая подруга Кристи не всегда понимала, что Рут хотела сказать. А родителей она потеряла поочередно. Это ощущалось спокойней. Не продергивало внутренности агонией. Внезапно Рут всем своим естеством осознала, как Какузу страдал. И ему абсолютно некуда было слить боль: он ни с кем не общался, и психологов недолюбливал, и не жаловался в Интернете. Наверное, одиночество просто убивало его, а он не знал, как выразить свое отчаяние, вот и срывался на Рут. А она? Вот глупая! Не сказала ему, что он всегда может положиться на нее. Поделиться с ней любыми эмоциями. Из-за культа токсичной маскулинности парни забывают, что имеют право быть хрупкими. Рут следовало напомнить Какузу об этом. Да и вообще… Возможно, его день не задался, а она полезла с дурацким позированием. И деньги предлагала! Вдруг он подумал, что это обесценивает их дружбу?.. Рут поняла: необходимо во что бы то ни стало поговорить с Какузу снова. Извиниться и объяснить, что она ценит его. Сказать, что он может обращаться к ней, когда захочет. Хоть среди ночи. По любому вопросу. И ей совсем не будет стремно, если он расплачется при ней! Представить Какузу плачущим не получалось, даже призвав на помощь богатый опыт сериаломанки, но все люди когда-нибудь плакали. После уроков Рут хотела подождать Какузу у шкафчиков, на том месте, где они всегда встречались, но там стопились другие ученики, и Рут застеснялась. Она хотела предложить Какузу разговор по душам, а в такой давке он бы ни за что не открылся. Да и те, кто стоял у шкафчиков, косо на нее поглядывали. После секундного промедления Рут решила поискать другое место. Тихое, спокойное, безлюдное – или такое, где никто подолгу не задерживался. И не стоило забывать, что основной целью Рут было гарантированно встретиться с Какузу, значит, в какой-то момент он просто обязан был пройти мимо… Единственная наблюдательная позиция, соответствовавшая всем условиям, оказалась снаружи, у главного выхода с территории школы. У Какузу не было своей машины. Никто его не подвозил. Рано или поздно он миновал бы ворота, тут бы Рут его и окликнула, а после пристроилась рядом и пошла с ним. Они бы ненавязчиво беседовали, и кто знает, куда бы все вырулило потом... Но реальность, как и всегда, била прозаичностью наотмашь. Рут проторчала у ворот около пятнадцати минут, помирая со скуки. Она не могла отвлечься на смартфон, ведь тогда всенепременно упустила бы Какузу. Приходилось терпеть, снова и снова пробегая взглядом по нескончаемой веренице учеников, тянувшейся к выходу. Бен из редакции остановился поболтать, но Рут быстро его спровадила. Не хватало еще, чтобы он испортил такой прекрасный план! После ухода Бена Рут затопило облегчением напополам с предвкушением. Она заулыбалась, представляя, как с минуты на минуту Какузу пройдет мимо, и так увлеклась, что чуть не проглядела реального Какузу, стремительно покидавшего школьный двор. Когда он промчался в полуметре от нее, Рут заметила только всплеск его волос цвета черного кофе, подхваченных ветром. – Какузу! – крикнула Рут ему вслед, но он никак не отреагировал. Наверное, торопился или был в наушниках. Зато этот тонкий потерянный оклик привлек внимание Эмильены, второй главной чирлидерши школы. Она, болтавшая посреди двора со стайкой подпевал, вдруг повернулась и обожгла Рут взглядом, полным ненависти, будто приказывая: «Рассосись!». Рут исполнительно сорвалась с места – Эмильену было лучше не злить, – и припустила за Какузу. Она надеялась догнать его, но вскоре поняла: тщетно. На своих длинных сильных ногах он вырвался далеко вперёд, оставляя Рут глотать пыль. Она позвала его ещё раз. Снова безответно. Рут приблизилась к станции одновременно с поездом. Какузу стоял на перроне, всем видом показывая, что сейчас уедет. Рут предприняла безумный финальный рывок и кое-как втиснулась в последний вагон. Практически сразу после этого поезд тронулся, силой инерции вдавив ее разом в пять незнакомцев. Где-то между извинениями и попытками обрести баланс Рут сделала весьма странное открытие: до дома она могла дойти и пешком, а значит, в поезде оказалась только потому, что, по всей видимости, преследовала Какузу. Если он, конечно, ехал вместе с ней, в чем она начала сомневаться. Вокруг не осталось ни одного знакомого лица, кроме пары придурков из параллельного класса. «Вот блин», – расстроилась Рут, твердо решив, что сойдёт на следующей станции. Когда двери поезда вновь открылись, большинство пассажиров схлынуло, и Рут увидела Какузу у дверей с противоположной стороны вагона. Придерживаясь за поручень, он смотрел в окно. Ничего особенного не происходило, но Рут почувствовала себя так, будто ей прямо в сердце всадили целый шприц эпинефрина – огромный, стеклянный шприц с длиннющей иглой, прямо как в фильмах шестидесятых. Пульс рывком ускорился, в висках защекотало, и Рут показалось, будто она теряет сознание. На неверных ногах она добралась до свободного сидения и устроилась так, чтобы не терять Какузу из виду. Ничего ведь, что она едет с ним в одном поезде? И вовсе это не по-сталкерски. Рут же не замышляет ничего плохого. Просто хочет посмотреть на Какузу... за пределами школы. Вглядываясь в его подсвеченный солнцем силуэт, легко было представлять себя рядом. Ещё ближе. Как если бы они ехали вместе. Она бы показала ему вон ту смешную рекламу с человеком-гаечным ключом, а он бы едва заметно улыбнулся ей, как улыбался сейчас чему-то своему. Хотела бы Рут знать, что заставляло его губы едва заметно изгибаться. Не промзоны же его умиляли?.. Рут пялилась на Какузу не моргая и безотчетно надеялась, что его черты выжжет у нее на подкорке. Тогда она запомнит их навечно. Шум поезда сглаживал прочие звуки: и ритм музыки в чужих наушниках, и переругивания в соседнем вагоне будто вплавлялись в него, становясь частью целого. Рут начала впадать в транс. Она очнулась, только когда Какузу резко дернулся, надевая рюкзак на оба плеча. Внезапная всепоглощающая паника взвилась до небес. Черт, его остановка – следующая! Сейчас он выйдет из вагона, оставив Рут недоумевать в одиночестве, какого хрена она сюда приехала. Ей бы очень хотелось последовать за Какузу, узнать, где именно он живёт, увидеть окна его комнаты... Но если бы она так поступила, то уже не смогла бы соврать себе, что в этом нет ничего сталкерского. Она, дьявол побери, преследовала человека! По-прежнему без задней мысли. Честно-честно. Рут желала Какузу всего самого лучшего... Если бы он обратил на нее внимание, она бы сделала по его просьбе что угодно. Да она прямо сейчас была готова на все ради него! Утром Рут выпросила у тетки сотню, чтобы пригласить Какузу снова попозировать, но это ведь сущий пустяк. И тетка у нее не бедная. Поезд начал замедляться. Затаив дыхание, Рут наблюдала, как пейзажи за окном перестают размазывается, превращаясь в одну внятную картинку, которая означала конец всему. Автоинформатор отчеканил: «Улица шестьдесят девять». Двери разомкнулись с хлестким щелчком. Словно повинуясь их безмолвному повелению, Какузу вышел. «Я не пойду за ним, – сказала себе Рут. – Это крипово». Двери запищали, сигнализируя, что скоро захлопнутся. Что время на исходе. Секунду спустя Рут подхватила сумку и выскочила из вагона. От внезапной прыти ее сердце совершенно обезумело. Девушка прижала руку к груди, пытаясь успокоиться, но план не сработал – почти сразу она напоролась взглядом на Какузу, удаляющегося в направлении запустелых полей. Не похоже было, чтобы в той стороне находились частные дома. Он правда там жил? Если бы в Рут сохранилась хотя бы толика здравомыслия, она бы переместилась на противоположную сторону перрона и осталась там, задаваться этим и другим вопросами, но все ее здравомыслие давно испепелило. Рут уже добралась сюда, на эту станцию с немного стыдным названием. Что мешало ей выяснить все, что она хотела узнать? Ни-че-го (кроме осознания, что она перешла все границы, но об этом можно было поразмыслить и после). Рут заторопилась вперед, умоляя небо, чтобы Какузу не исчез из вида. Он не исчез. Пейзаж улицы 69 позволял видеть на километры вокруг... Во всяком случае, поначалу. Когда Какузу с Рут на хвосте миновал поля, окаймленные черными невысыхающими лужами, застройка уплотнилась. Места выглядели все сомнительней. Рут стало не по себе. Если до нее докопается кто-нибудь из местных, вряд ли она сообразит, какой ответ ее обезопасит. А если до Какузу долетят звуки перепалки... Если он поймет, что Рут все это время неотвязно следовала за ним... Но на пути им не встретилось ни души. Впереди замелькала рыхлая роща, в которой тут и там белели потрепанные кэмперы. Трейлерный парк, догадалась Рут. Какузу свернул ко входу в него, заставив девушку замешкаться. Интересно, позволят ли ей зайти внутрь? Скорее всего, да – хотя бы потому, что не найдется никого, способного ее остановить. У входа в парк не было ни охранника, ни смотрителя. Просто одинокая камера на столбе. Рут робко проскользнула мимо. Если что, она соврет, будто пришла вместе с Какузу... А если и его тут никто не знает? Весьма вероятно. В воображении Рут Какузу жил в доме. Со своей бабкой, уж это-то Рут смогла выяснить. Трейлерный парк несколько противоречил всему вышеперечисленному. Бабку Какузу выселили? Или случилось что похуже? Да нет, вряд ли. Скорее, Какузу приехал к другу... Трейлерный парк был куда более камерным местом, чем длинная и непомерно просторная улица 69. И в нем скрывалось куда больше того, что препятствовало обзору: кэмперы, старые и новые, какие-то лачуги без колес, деревья, даже вигвам. Сохранять постоянную дистанцию стало труднее. Какузу направлялся вглубь парка, выбирая для этого непопулярные, максимально извилистые тропинки. Рут то и дело его теряла. Она старалась быть аккуратной: сбавляла шаг, когда он замедлялся, и держалась обочины, чтобы юркнуть в укрытие в любую минуту. Для умного парня Какузу поразительно легкомысленно относился к собственной безопасности. Он ни разу не обернулся! Правда, Рут тоже редко оглядывалась, что заставляло ее мозг чесаться от мыслей о том, как много потенциальных угроз и странных типов она пропустила. Наконец Какузу достиг одного из наиболее уродливых трейлеров в этой части парка и, резко дёрнув дверь на себя, исчез внутри. Рут удивлённо распахнула глаза. К своим друзьям она заявлялась немного иначе. Стучала в их двери, например, и ждала, когда ее пригласят войти. Манера, с которой Какузу распахнул дверь, выдавала давнюю привычку. Так возвращаются домой после рабочего дня – быстро, буднично, без лишних сантиментов. Но разве Какузу не должен жить в доме со своей бабкой?! Рут уже не помнила, откуда это взяла. Она была уверена, что случайно подслушала – услышала – разговор учителей, но точно не помнила. Пожелтевший от древности трейлер со сдувающимися колесами мало походил на дом, даже на какое-то его подобие. Перед трейлером организовали нечто вроде места для костра и сушили футболки на растянутой верёвке, но и это нисколько не придавало месту уюта. Рут как раз собиралась осмотреться поосновательней, когда ее маленький мирок вдруг раскололо чудовищным озарением: а что, если в трейлере живёт девушка Какузу? Одна из футболок ослепляла оттенком вырвиглазной фуксии. Весьма по-девчачьи. На ее весьма застиранной соседке красовался принт, явно позаимствованный с обложки альбома «Cannibal Corpse». Нетипично, но и тех слушали не только парни. В теории все сходилось. На практике футболки были огромны, как парашюты. И на мужика налезли бы. «А что, если девушка Какузу полная?» – перебила поток собственных мыслей Рут. Ее уши запылали. Фэт-шейминг! Серьезно? Вот до чего она дошла в своем помутнении! Все люди по-разному прекрасны... Однако представить Какузу с какой-то толстухой не получалось. Он же, блин, Какузу! Высокий, с прекрасным недоступным лицом и огромными мощными руками, способными обхватить так крепко!.. Рут заправила челку за ухо и приказала себе собраться. Нет, она не использовала гадкое слово на «т». Произошло недоразумение! Девушка «плюс сайз», вот что она имела в виду! Рут так и мялась у лужайки с шезлонгами, не рискуя приблизиться к трейлеру. Если бы в этот момент кто-то выглянул из него, то увидел бы, как она горбится, пытаясь стать незаметней. Рут знала, ей пора... Но, черт возьми, она не могла просто уйти! Не сейчас, когда она почти докопалась до истины! Зачем она вообще сюда явилась, запутаться ещё сильнее? Что Какузу делал внутри трейлера? Рут овладело нездоровое, в корне неправильное желание подобраться к окну и заглянуть внутрь. Оно было настолько же сильно, как порыв спрыгнуть, возникающий на большой высоте, или любая другая навязчивая, но вредоносная идея, которую рождает в людях энергия деструдо. Рут почти хотела крепко лажануть. Кое-как ей удалось отговорить себя заглядывать в окно. Рут придумала более безопасную альтернативу: затаиться поблизости и посмотреть, что будет. Если Какузу у кого-то в гостях, то рано или поздно выйдет. Желательно бы, конечно, пораньше. Рут совсем не хотелось просидеть в убогом трейлерном парке до вечера. Да и в животе начало бурлить. Рут в очередной раз огляделась, подыскивая подходящее место для наблюдения. Совсем рядом стоял другой трейлер, который выглядел напрочь заброшенным. Сквозь истоптанный пластиковый коврик «Добро пожаловать», забытый у входа, успела прорасти трава. Правда, время от времени из недр заброшенного трейлера раздавались вскрики телевизора. Рут решила, ей это мерещится. Она присела на корточки у неровно покрашенного металлического бока, не сводя взгляда с двери, откуда должен был выйти Какузу. Вот сейчас. Или сейчас. Или сейчас. Замечательный прямо-таки момент появиться. Вскоре ноги Рут затекли. Пришлось распрямиться, но и это не сильно помогло – икры покалывали сотни маленьких игл. Ну, не делать же зарядку? Все копошения Рут как на ладони. Она снова неловко присела и принялась растирать одеревенелые мышцы. Мать твою, чертов Какузу! Просто выйди из этого ржавого ведра и отправляйся домой, чтобы Рут смогла спокойно спать! – Эй, ты… Рут наблюдала за трейлером и мысленно выговаривала Какузу. Иными словами, она была слишком занята, чтобы сообразить, что обращались к ней. – Девочка! До Рут начало доходить: она слышит голос, а тот, в свою очередь, пытается вести с ней диалог. Звук шел откуда-то сверху. Рут по-идиотски задрала голову. Из крохотного круглого окна той развалюхи, у которой она затаилась, торчала жуткая патлатая голова. Длинные спутанные волосы и борода образовывали единое целое, густо обрамлявшее островок лица. Лет неизвестному, навскидку, было от сорока до бесконечности. – Ты чего там делаешь? – зычно вопросила голова. – Газ мой воруешь?! Рут не воровала газ. Более того, она не представляла, как украсть газ из заброшенного трейлера, работающего на дизеле. Все разом перепуталось, патлатая голова в окне приняла грозный вид, страх выстрелил внутри Рут, и она со всей дури припустила прочь, придерживая сумку, чтобы та не хлестала ее по бедру. Рут мчалась как никогда. Она даже не задыхалась – потому что забыла о дыхании. И вообще обо всем. Рут позволила себе остановиться, только когда подошвы кед начали ударяться о цементный пол станции. Вот тогда она согнулась, уперлась руками в коленки, как после марафона, и попыталась пропихнуть хоть немного кислорода в свои коллапсирующие легкие. Пиздец. Ну пиздец! Когда Рут перестала хрипеть, немного успокоилась, и спасительный поезд повез ее в сторону дома, все стало казаться не таким уж катастрофичным. Ну, живет Какузу в трейлере, и что? Нет закона, который бы ему это запретил. Что до футболок… Те могли принадлежать кому угодно. Даже Какузу. Даже фуксиевая! А еще Рут выяснила, где искать Какузу, если что. Однозначно полезное знание. Ради такого и влезть в авантюру не жалко.*** *** ***
В девять ноль четыре Какузу сорвал маску с лица, попрощался с заспанным охранником, толкнул дверь склада наружу и вместе с первым глотком чистого воздуха окончательно осознал: его работа на сегодня закончена. Автобус прибывал к ближайшей остановке в девять ноль девять, а значит, Какузу стоило пошевеливаться. Он настолько сосредоточился на расписании транспорта и неприятном чувстве, с которым пот стекал между лопаток после часа бодрой погрузки коробок со шкафами, что едва не проглядел Хидана, прилепившегося спиной к одному из столбов крыльца. На удачу, тот сам высматривал Какузу и, завидев его, двинулся навстречу с таинственной улыбкой. – Привет, красавчик. Что-то внутри Какузу содрогнулось, сжалось и взорвалось фейерверком кровавых ошметков. Именно это Хидан сказал ему, когда они встретились в первый раз. Почти с теми же интонациями. «Привет, красавчик». Хидан, наверное, позабыл, но Какузу помнил отлично, словно все случилось вчера. – Что ты тут делаешь? – спросил он, изо всех сил пытаясь не показывать, как его раскатало. Получалось, судя по всему, неплохо. – Разве ты не должен быть на работе? – Ну, должен, да, – хмыкнул Хидан с досадой. – Я и начал смену, но в бар приперся тот хуй, которому ты угрожал битой, и… В общем, я договорился с Руди, что отработаю вместо него завтра, и свалил. – А что хуй? – нахмурился Какузу. Пот между лопатками выстывал. Автобус, который мог бы отвезти их домой, тормозил у остановки. Хидан развел руками, скорчив рожицу. – Без понятия. Я утек раньше, чем он меня заметил. – А если он продолжит тебя преследовать? – Настроение Какузу портилось все стремительней. Он был уже не рад, что отпахал свою смену. Он бы взял дополнительные часы и перетаскал целый газиллион коробок, если бы это помогло спасти Хидана от хуйни. – Твой бар – просто ебаный отстойник. – Зато близко к трейлерному парку! – Потому и отстойник. Ты достоин лучшего. Вместо ответа Хидан потрепал его по плечу: – Все. Проехали. Я так торопился тебя встретить, а ты все время чем-то возмущен… – Неправда. – К тому же, у меня есть сюрприз для тебя! Какузу деланно закатил глаза. – Только не это. Он наконец разглядел, что у Хидана из-под мышки торчало что-то вроде алюминиевого термоса. Да, звание самого внимательного ему сегодня не светило. – Что в термосе? – Пунш. – Лицо Хидана озарила слегка безумная улыбка. Какузу дал себе зарок пить с осторожностью. – Это и есть сюрприз? – Нет, это просто пунш. – Ладно, а где сюрприз? – Пойдем. – Хидан мотнул головой в направлении, куда предлагал двигаться. Это было излишне – Какузу все равно бы за ним пошел, хоть налево, хоть направо, хоть в ад. – Как твоя работа? – Потею, как свинья. Действительно хочешь об этом послушать? – Звучит горячо. – Иди ты, – бросил Какузу беззлобно. Он долго не мог сообразить, куда они направлялись. Склад отгрохали на еще более глухом пустыре, чем их трейлерный парк. Минутах в пятнадцати ходьбы начиналась частная территория непонятного назначения, предусмотрительно обнесенная забором. Какузу немного волновался, что они идут именно туда, вламываться на чью-то землю, ведь это так в духе Хидана. Когда они миновали забор, он беззвучно выдохнул. Неужели обошлось?.. Потянулись места, в которых Какузу никогда не бывал. Вокруг царила атмосфера захолустья. Можно было предположить, они где-то на городской окраине, но Какузу знал – это впечатление неверно. Поблизости протекала река, а за ней раскинулись районы побогаче, для тех, кто хотел быть ближе к природе… Точно, река! Наверняка Хидан взял курс туда. До слуха Какузу начал доноситься приглушенный рокот воды, бегущей по камням. Воздух наполнялся влагой и остывал – оно и понятно, солнце недавно село. Небо до сих пор оставалось светлым, желтовато-оранжевым у горизонта, но чувствовалось, как подступают сумерки. – Завтра пятница, – слегка ворчливо напомнил Какузу. Не самое подходящее время для поздних вечерних походов. – И что? – Хидан покосился на него. – Мне завтра в школу. – О, это печально. Хочешь жевательную конфету? Какузу покачал головой. Конфета ему не поможет – ни сейчас, ни завтра, когда он проснется с гудящей головой и глазами, которые так и норовят закрыться. – Ну и ладно. Мне больше достанется, – заявил Хидан своим «совсем не обиженным» тоном и запихнул в рот сразу две конфеты, предварительно освободив их от фантиков. – М-м, кайф. Это «Хай-Чу», они самые крутые! Путь продолжили молча. Хидан сосредоточенно жевал конфеты. Какузу смотрел по сторонам. Вскоре они миновали полосу деревьев, скрывавшую от взглядов берег, и выбрались к реке. Какузу хотел спуститься к воде, пока не стемнело, но Хидан потянул его вбок. Некоторое время они просто шли вдоль склона, любуясь, как небо, а следом за ним и вода окончательно теряют закатные краски. В этом месте река была совсем мелкой и прозрачной. Днем удалось бы разглядеть дно и на середине, но сейчас всплески волн казались сине-черными. – Куда мы идем? – не выдержал Какузу. – Увидишь. Тем более, мы почти добрались. Та-да! Какузу устремил взгляд туда, куда указывал Хидан, и чуть не уронил челюсть. На каменистом берегу, почти у кромки отступившей воды, стояли два белых пластиковых шезлонга. – Это ведь не наши? – Какузу скептически изогнул бровь. Нет, Хидан порой вел себя как чокнутый, но тащить лежаки в такую даль поленился бы даже он. Хидан рассмеялся. – Че? Нет, конечно! Подслушал про это место в баре и подумал: ну, те ребята не будут против, если мы позаимствуем их шезлонги на один вечер… К тому же, кому придет в голову явиться сюда в четверг? – Он подмигнул Какузу, очень собой довольный. Пластиковые сидения оказались предсказуемо холодными. Какузу втайне жалел, что Хидановой предусмотрительности не хватило на пледы для их маленького пикника. Впрочем, он все-таки принес термос с чем-то согревающим. Не стоило судить его слишком строго. Какузу откинулся на жесткую спинку, вытянул ноги и прикрыл глаза. Поначалу пахло речной водой, травой и свежестью, но вскоре потянуло горько-сладким, забивающимся в горло дымом. Какузу вмиг выдернуло из накатившей дремоты. Он повернулся в сторону Хидана. Тот лежал, подсунув одну руку под затылок, а другую, с самокруткой, держа на отлете. Лицо его выглядело чрезвычайно спокойным. Хидан смотрел на воду, время от времени затягиваясь, после чего задирал голову и выпускал дым в небо, будто тот предназначался богам. После гипнотически-долгой паузы – время могло и умереть, если бы захотело, – Хидан повернул голову к Какузу. – Будешь? – спросил он, протягивая косяк. Умному, здравомыслящему, прозревающему тихое приближение пятницы Какузу следовало бы отказаться, но разве он мог? На тонкой сигаретной бумаге остывала Хиданова слюна. Какузу молча забрал косяк. Сунул его в рот, незаметно коснувшись языком фильтра в попытке уловить вкус… Он вполне отдавал себе отчет, что скорее придумывает, чем реально ощущает ультрахимозный микс из клубники и винограда. Что ж. Все лучше, чем ничего. Какузу неглубоко затянулся. Он знал, Хидан будет курить крепкое, совершенно ублюдочное дерьмо, которое быстро отправит его в плавание по волнам заторможенности. Какузу не хотелось закашляться. Он мужественно вытерпел, когда от неудачного вдоха у него засвербело в носу настолько сильно, что на глаза навернулись слезы. Он даже затянулся еще раз. «Только посмотрите, кто тут самый крутой», – подъебала бы его мерзкая сторона, если бы о ней кто-то вспомнил, но Какузу в этот момент был удивительно целым. После третьей аккуратной затяжки он вернул джойнт Хидану. Какузу чувствовал, как резкий, отвратительный дым начинает отравлять его. Ему начало казаться, что бегло погладить пальцы Хидана в момент передачи косяка – не такая уж идиотская идея. Только странный внутренний стопор заставил его сдержаться. Хидан снова закурил, вглядываясь вдаль, в танец огней на другом берегу. Какузу приготовился к доброй порции многозначительного молчания – и не угадал. – Знаешь, чего я не могу понять? – произнес Хидан отрешенно. Возможно, это был тот случай, когда по накурке его пробило на философию. – Чего? – Как в «Игре престолов» они собирались забацать жеребца, покрывающего мир, если в самом начале кхал Дрого сношал Денни только в жопу? От неожиданности Какузу едва не прыснул. Ох, это бы попортило его репутацию. – С чего ты взял, что он сношал ее только в жопу? Хидан одарил его недовольным взглядом, как бы говоря: «Все-то тебе приходится разжевывать». – Сам подумай. Он ей всегда сзади вставлял. – Сзади можно вставлять и в вагину, – заметил Какузу, чувствуя себя ебаным экспертом. – Дотракийцы же как-то размножались. Наверное, они знали, куда что совать. Хидан нахмурился. Пожевал нижнюю губу. Сделал затяжку. – Да не, точно тебе говорю, он спускал ей в анал, а потом удивлялся, чего этот их жеребец не родится. Тупые кочевники… – Его слова прервал хрипловатый смешок. – Хотя кхал был ничего так, я бы ему дал… «Да ты бы кому угодно дал», – подумал Какузу не без ехидства, но, будто в качестве возмездия, следующая ремарка Хидана заставила его подавиться слюной: – Кстати, ты похож на него. Какузу прочистил горло. Переспросил: – На кого? На Дрого? – Ага. Разве нет? У тебя кожа цвета полированной меди и коса до пояса. Какузу действительно был смуглым, и хотя его волосы доросли лишь до середины спины, он испытал необъяснимый всплеск гордости, как будто Хидан действительно находил его привлекательным. Надо было коснуться его руки. Какузу знал, какая она наощупь: сильная, горячая, совсем не нежная. Только это ничего не значило. – А еще он выше и шире меня в полтора раза, – добавил он, изо всех сил сдерживая рвущееся разочарование. Хидан только отмахнулся: – Ты вырастешь. К двадцати будешь точно как он, зуб даю. Кстати, знаешь, сколько мне? Какузу знал, но промолчал, жестом дав Хидану сигнал продолжать. – Тридцать. Веришь, нет? Несмотря на отвратный образ жизни, Хидану трудно было дать больше двадцати пяти. Он оставался стройным, сколько бы ни наворачивал углеводы, – благодарить за это стоило если не поразительно удачные гены, то отсутствие сидячей работы. – Ты выглядишь моложе. – Сам знаю! – В чем твой секрет? – спросил Какузу, невольно пародируя какого-нибудь репортера, бравшего интервью у суперзвезды. – Абсолютно не ебу, – Хидан безобразно расхохотался, будто ему рассказали нечто уморительное. Потом добавил почти кротко: – Наверное, в наркоте. – Тебе лучше, когда ты не торчишь. – Кожа выглядит более увлажненной? – Блядь, я серьезно. Как тебя вообще угораздило подсесть? Хидан завозился. Он давно докурил, но теперь из его приоткрытого рта вырывались облачка пара. Разогретый за день воздух спешно остывал с наступлением ночи; видно было, как Хидану зябко в его старой кожанке, натянутой поверх футболки. Какузу мучительно хотелось отдать ему свою толстовку. Он все прикидывал, не будет ли это слишком, пока Хидан не принялся скручивать крышку с термоса. Что бы он туда ни залил, оно точно помогло бы согреться и в мороз. – Это долгая история… Не знаю, хватит ли мне пунша, чтобы рассказать ее целиком… – Ты уж постарайся. – Помнишь, я говорил, что я из Пенсильвании? Какузу кивнул. – Короче, сейчас будет охуенный поворот. Мои родаки были амишами, ну, и я, соответственно, тоже. – Амишами? Теми, которые ездят на конных повозках и не пользуются электричеством? – Ага, именно. Прикинь! Прикинуть такое оказалось непросто. Фантазия Какузу рисовала типичного амиша в накрахмаленной рубашке, брючках на подтяжках и шляпе, а после пыталась приделать к этой картинке лицо Хидана и раз за разом терпела неудачу. Ни фига себе поворот! Если бы Какузу взялся представлять Хидана лет шестнадцати – а он занимался подобным время от времени, – то одел бы его в драные джинсы, а уж никак не в старомодный костюм без пуговиц. – И… как ты вообще? – На этом моменте воображение окончательно отказало. Как глупо: Какузу ведь было интересно все. Как мальчик, родившийся в ультраконсервативной религиозной общине, превратился вот в это? То, кем Хидан в итоге стал, было прекрасно как ядерный рассвет, невъебенно уникально, но очень уж своеобразно. – Да вот так… Я жил среди амишей до шестнадцати. Потом должно было состояться мое крещение, румспринга, но я сбежал, – Хидан выдавил кислую улыбочку. Потер виски, как если бы у него начиналась мигрень. – Понимаешь, во время румспринги надо давать обеты, а уж если ты их дал – пути назад нет. За тобой начинают следить строже. Ты уже не можешь проебаться. Не можешь невозбранно трахаться вне брака, а все браки, конечно, заключают с пездами. А мне… ну, пезды не очень интересны. Какузу склонил голову в знак молчаливого согласия. – Ты всегда знал, что… – Боже, только без постыдного «э-э-э»! – тебе нравятся мужчины? – Всегда? Ну, думаю, лет с семи знал. Причем, понимаешь, мне негде было подсмотреть, что такое вообще можно! Но я просто… Не знаю. Такие вещи чувствуешь, да?.. «Да», – мысленно согласился Какузу. Не то чтобы он на сто процентов понимал Хидана. Его не привлекали другие мужчины – все они были для Какузу просто объектами. Скучными физическими телами. Зато на девушек у него вполне себе вставало – раньше. Хидан приложился к термосу, какое-то время жадно пил, после чего вернулся к рассказу: – Короче, да, я сбежал. Можешь себе представить, мальчик в отглаженных брючках спиздил у родителей немного денег и свалил. – Куда ты поехал? – В Филадельфию. – В самый крупный город штата? – Какузу отобрал у Хидана термос. Он чувствовал: сейчас грянет пиздец. Они приближались к пиздецу семимильными шагами. Когда тот начнется, Какузу предпочел бы быть бухим. Черт, стоило набраться пораньше. – Ты псих. Варево внутри термоса было горячим, но обжигало не поэтому. Его первым и главным ингредиентом был дешевый ром. Второй скрипкой вступал обильно разбавленный водой концентрат ягодного пунша, который кто-то чумной додумался вскипятить. Хидан провел рукой по волосам, хотя те совсем не растрепались. Он улыбался, но выглядел чудовищно грустным. – Мне было шестнадцать, помнишь? К тому же, непросто найти попутку там, где все ездят на сраных повозках. – Могу представить. – В Филадельфии я долго искал, где бы приткнуться. Как выяснилось, моих денег ни на что не хватало. Случайно мне повстречался один мужик. Он был так приветлив. – На этом моменте внутри Какузу похолодело. Он практически видел указатель, свидетельствующий, что пиздец за следующим поворотом. – Начал расспрашивать, откуда я, все ли у меня в порядке, не нужно ли мне помочь… Я сказал, что мне негде переночевать. Он ответил: это совсем не проблема. Привел меня к себе домой. Накормил. Дал помыться. Потом сказал: может, я в своей ебаной деревне об этом не знал, но в больших городах нужно платить за помощь и доброту. Хидан прервался. Он без выражения смотрел в темноту. Казалось, ему совсем не больно вспоминать – но, разумеется, так только казалось. В мозгу Какузу с силой запульсировало: пиздец, пиздец, пиздец. – Я согласился. Я подумал: меня ждет то, чего я так сильно хотел… Подумал: страшно ночевать одному на улице. А тот мужик был так… приветлив, да. Поначалу. А еще он был в три раза больше меня, и когда его приветливость закончилась, он вполне мог бы меня прикончить. Какузу сделал медленный, неслышный вдох. Ему хотелось орать. Ему хотелось пробить собой пространственно-временной континуум, попасть в прошлое и прикончить того, кто воспользовался наивностью Хидана. Блядь. Блядь. Ему ведь было всего шестнадцать – как и Какузу, когда он сбежал из дома. Только вот Какузу жил в большом городе, ходил в обычную школу и имел некоторое представление о том, как выглядит потенциальная опасность. Необъяснимо приветливого мужика он бы обходил по широкой дуге. – Когда он заснул, я обшарил его квартиру. Собрал все, что мог унести и продать. Деньги тоже взял, хотя налички у него было немного. И, ну, сбежал снова. – Ты не боялся, что он обратится в полицию? – аккуратно вставил Какузу. Он понимал, прошло очень много времени, – и все же тревога заползла в него и присосалась к сердцу, как жирная черная пиявка. На лице Хидана появилось хоть какое-то выражение, кроме отрешенности. Это было злое веселье. – О, он бы ни за что не обратился в полицию. Я соврал ему, что мне пятнадцать, а он, получается, шантажом принудил малолетку к сексу. – Хитро, – похвалил Какузу Хиданову находчивость. Его горло сжималось. Сердце частило, предельно инородное в бездействующем теле. – Ты поэтому мне помог? Тогда, когда мы только встретились… – Я помог тебе, потому что людям иногда просто нужно где-то переночевать, – хмыкнул Хидан. Судя по тону, ему не нравилось об этом говорить. – Спасибо. – На здоровье. К тому же, ты оказался неебически полезным в хозяйстве! – Расскажешь, что было дальше? – спросил Какузу, ненавидя себя за это. Ему лучше было оставаться в неведении, безопасном пузыре из отсутствия информации, который можно заполнить выдумками о том, что все хорошо. По негласной договоренности Хидан и Какузу не поднимали тему прошлого – и на то были свои причины. – Да. Много разной хуйни. В какой-то момент я перебрался сюда. Нашел типа парня… Он был не так плох, пока не возомнил себя ебаным Хайзенбергом, хотя тянул разве что на Джесси Пинкмана. Он даже трейлер купил, чтобы ездить в пустыню и варить мет – крайне хуевый, кстати. Три из десяти, я бы не рекомендовал. Еще он сам его тестировал – ну, мы вдвоем… У него от этой хуйни крышу рвало. Говорю же, товар был говно. Как-то раз он скрутил себе косяк из травы и кристаллов… – Не знал, что так вообще можно, – перебил его Какузу. – Он не откинулся? – Не-е, – протянул Хидан. Невесело цокнул языком. – Только пошел по говну. Он и так был не прочь помахать кулаками, а там просто слетел с катушек. Напридумывал себе что-то и как стал меня пиздить. Хорошо хоть это было не в пустыне… Короче, он приложил меня головой о косяк и порвал мне ухо. Его зашили, но шрам остался. На брови тоже шрам с того раза, правда, маленький, почти не видный… Блядь, не знаю, было жутко. Я думал, что так и подохну. Что он забьет меня до смерти. Потом, правда, у него случилось просветление, и он потащил меня в госпиталь, но я тогда хуево соображал… Думал, он везет меня в лес, чтобы… ты понял. Но это был не лес. Медсестра в отделении неотложки выставила его в коридор, а сама спросила, он ли со мной это сделал. Я ничего не сказал, я же не стукач, но она все и так поняла. Сказала, что я не должен это терпеть. Что я могу заявить на него в полицию. И подать в суд. И, короче… Я сначала пересрал, а потом нихуево разозлился на себя. А че мне, сука, терять? И подал на него в суд. И отсудил его вонючий трейлер. – Тот трейлер, в котором мы живем? – переспросил Какузу в полнейшем шоке. – Ага! – подтвердил Хидан. – И там больше не воняет! Он радовался этому дурацкому факту, как ребенок, что наводило на печальные мысли. Хидан ведь способен был неделями игнорировать вонь протухшей колбасы в холодильнике. Интересно, как он раньше жил со своим мудилой-бывшим?.. Какузу мысленно пнул себя. «Интересно?». Мерзкое слово для тех, кто любил порыться в грязном белье. Какузу успел догадаться: все было хуево. Наркотики. Домашнее насилие. И, разумеется, никто не готовил Хидану завтраки, обеды и ужины. Черт знает, чем он питался и как вообще выжил. – Ты когда-нибудь путешествовал на своем трейлере? – полюбопытствовал Какузу, только чтобы сменить тему. – Куда? – не понял Хидан. – Куда угодно. Это же дом на колесах. Разве он не создан, чтобы на нем куда-нибудь поехать? – Наверно, но у меня нет блядских водительских прав. – Ты мог бы их получить. – А еще я мог бы быть папой Римским, но я же не он, – надулся Хидан. Ну да, точно, он из края конных повозок. Хидан не получил права в шестнадцать, как обычный подросток, а Какузу в очередной раз напомнил ему о лишениях юности. Какой, блядь, молодец. Аплодисменты! – Допустим, у тебя есть права. Куда бы ты хотел отправиться? Хидан задумался. Он отнесся к вопросу с невероятной серьезностью, выдававшей то, как сильно он хотел бы побывать хоть где-нибудь за пределами местной скукоты. – На Аляску. Посмотреть на ледники и на солнце, которое никогда не садится. Какузу раздирало от желания пообещать ему, что они всенепременно туда съездят, побывают во всех национальных парках, посетят каждое мало-мальски стоящее туристическое место, включая самые дорогие, и повсюду сделают по фотке с бесячими отпускными улыбками. Если бы он мог позволить себе раскидываться обещаниями, то так бы и сделал… Но он не мог. Столько всего зависело от тупой удачи, которой Какузу никогда не блистал. Если бы небо отнеслось к нему с благосклонностью, если бы кости хоть раз выдали максимально выигрышную комбинацию, он бы сделал все, чтобы Хидан увидел необъятные глыбы голубого льда в свете полярного дня. – Теперь ты расскажи о себе! – ни с того ни с сего потребовал Хидан. – Рассказать о чем? Тебе и так все известно. – Неправда! Я знаю только про твоих родителей, ебанутую бабку и про то, что ты чокнутый ботан! Разве это определяет тебя как личность? – Прищурившись, Хидан подпалил новый косяк. Свежая порция дыма прилетела прямиком в лицо Какузу, заставив его быть лаконичным: – Нет?.. – Вот именно! Поэтому давай, поделись со мной чем-то действительно стоящим… Я ведь перед тобой открылся! – И что ты хочешь узнать? – Ты когда-нибудь трахался? Пойманный врасплох, Какузу замялся. Формально он занимался сексом – правда, всего раз, и то все пошло наперекосяк. Это было спустя три месяца после смерти родителей. Какузу только недавно исполнилось шестнадцать, но выглядел он как минимум на девятнадцать. Старый друг Дейв, с которым он тогда еще пытался общаться, приволок его на вечеринку, где Какузу почти никого не знал. Пару раз мелькнули люди из средней школы, куда он когда-то ходил, но до разговоров дело не дошло. Какузу выводила из себя смесь жалости и деланного понимания в их взглядах, будто на месте него они видели грустненькую полуслепую собачку из приюта. Таких животных забирают домой не потому, что они круто выглядят и кажутся перспективными компаньонами, а для того, чтобы продемонстрировать, какой их новый хозяин «хороший» и «заботливый». Какузу ненавидел лицемерие, поэтому избегал бесед со всеми, кто, как ему казалось, собирался посочувствовать. Вскоре он обнаружил на кухне склад жестяных банок с пивом и решил незатейливо набраться, чтобы придать вечеру хоть какой-то смысл. Дейв исчез с радаров довольно давно. Он мог быть где угодно: рассказывать забавную (не очень) историю толпе малознакомого сброда или охмурять красотку в кружевном топике. Какузу не хотелось его искать. Ему и наедине с пивом было заебись. – Эй. Он обернулся на зов. Напротив стояла юная китаянка в шелковом платье на лямках, слегка напоминающем ночную сорочку. Ее длинные упругие локоны спускались до самой талии; опьяневшему и уставшему от гомона Какузу они напоминали экзотических змей. У китаянки были густо накрашенные глаза, явно наращенные ресницы, черные и пушистые, как у куклы. Она совсем не напоминала девчонок, на которых Какузу обычно заглядывался, но пиво и затяжная депрессия, притупившая все чувства, кроме пожиравшей его бессмысленности, сделали свое дело. Он ответил: – Привет. – Знаешь тут кого-нибудь? – спросила она с ухмылкой, немного наглой, немного соблазнительной. – Нет. Голос Какузу сломался в четырнадцать; мать часто шутила, что он звучит как большой и опасный мафиози. У отца был похожий тембр, низкий и глубокий, как будто вибрирующий. Он красиво пел. Какузу медведь наступил на ухо, и петь он не пытался. – Я тоже, – хихикнула китаянка, заложив витой локон за ухо. – Меня зовут Ксиоли, но ты можешь звать меня Тэмми. – Я могу звать тебя и Ксиоли, – заметил Какузу. – Это несложно. Она задумчиво улыбнулась. – Оке-эй, но Тэмми все-таки лучше. А ты… Какузу приподнял бровь. – Как зовут тебя? – уточнила Тэмми. – Дейв. Дейву все равно похер, его тут нет. – М-м. Приятно познакомиться. – Взаимно. Их диалог казался ненастоящим от и до, просто обмен ничего не значащими фразами, абсолютно не разгоняющий скуку. Но на девушку было приятно посмотреть. Какузу нравилась маленькая аккуратная грудь, и прямо сейчас он имел возможность наблюдать ее под тонким покровом из темно-зеленого шелка. Лифчика под платьем новой знакомой не было. – Учишься в колледже? – полюбопытствовала она. – Ага. Нет, он ходил в школу, но это не прибавляло ему очков. Он и сам не знал, зачем врал. Наверное, потому что мог. Слова сами соскальзывали с языка. Он только и делал, что прихлебывал пиво и коротко отвечал на наводящие вопросы. – Я тоже. Какая у тебя специализация? – Прикладная химия. – Оу-у. Умный, значит. А я занимаюсь хореографией. – Гибкая, значит. – Он позволил себе ухмыльнуться. Скулы Тэмми слегка порозовели. «Почему ты так сказал? – забилась внутри мягкая, заботливая половина Какузу. – Да, логично, кто-то с плохой растяжкой вряд ли посветит себя хореографии, но это было грубо. Она же личность!». «Она хочет, чтобы ее трахнули, – внесла ясность другая половина, для которой грубость казалась естественной, как дыхание. – Смотри, ей понравилось, что ты сделал. Надеюсь, у тебя есть с собой презерватив». У него были презервативы. Какузу взял несколько в общественном центре, куда ходил на занятия с муниципальным психологом. Их держали в туалете в прозрачном диспенсере, а рядом висел контейнер для использованных игл. Тэмми бегло облизала губы, покрытые вишневым блеском. – Хочешь подняться наверх? «Наверх?» Он запаниковал – всего на секунду. Это мог быть его первый раз, и чего он хотел в последнюю очередь, так это наспех иметь кого-то в чужой спальне, на пахнущих другими людьми простынях, или в одном из туалетов. С другой стороны, напомнила его темная половина, весь этот слащавый романтический бред про незаурядность первого раза был ни чем иным как пережитком традиционализма. Он не должен был волновать Какузу, потому что тот едва не подох девственником, который ничего не видел и не пробовал. Он лежал там, в раздолбанной машине своих родителей, рядом с их телами, из которых больше не сочилась кровь, потому что они были ужасающе и бесповоротно мертвы, и думал о том, что это его последний день, его последние минуты. Помимо страха, отчаянья и некоторой скуки – в его случае умирание растянулось на часы, – он испытывал неимоверную злость, потому что до аварии даже не подозревал, как сильно ему надо торопиться. Все его открытия, первые разы, идеи, попытки и проебы могли обнулиться в один момент, без предупреждения. Он никогда не бывал на Гавайях, не пробовал сюрстремминг, не поднимался на вулкан, не подкидывал академическую шапочку вверх на выпускной церемонии, не искал работу, не был нанят и уволен. Он никогда никого не ласкал. Никогда не кончал в объятиях другого человека. Он мог уйти в небытие без всего этого, стать пеплом, землей, пылью далеких звезд – чем угодно, – но ни одно состояние, кроме пребывания в собственном живом теле, не позволило бы ему получить все разнообразие опыта. Поэтому Какузу подумал: ладно. Он сделает это. Он больше не упустит ни единой возможности. Кроме того, ему, наверное, хотелось выбраться из отупелого равнодушия, в которое его опрокинуло после аварии. Он знал, надо наслаждаться отведенными ему днями и бла-бла-бла, но еда не имела вкуса, а происходящее – смысла. Какузу видел, как Дейв, его единственный друг из прошлого, отдаляется, ведь они перестали быть равными, когда полная семья из данности превратилась в ценность. Все, что осталось у Какузу, – его бабка, которая с каждым днем становилась все странней («Ты не знаешь, почему Лилли не села на заднее сидение? – Мама хотела быть рядом с папой. – Рядом с кем?..»), и он сам. Один в последовательности дней, ведущей в никуда. Позитивная встряска бы ему не повредила. – Не особо. Может, лучше к тебе? Тэмми окинула его снизу вверх оценивающим взглядом, будто прикидывала, достаточно ли он хорош, чтобы пойти с ней. Видимо, результат осмотра ее удовлетворил. Она усмехнулась: – Вот так сразу? Ну ладно. Благодари бога, что я мало выпила. Здравый смысл подсказывал: после всего, что случилось, садиться в автомобиль с пьяным водителем – форменное самоубийство. Депрессия говорила: насрать. Ехать пришлось недалеко. Китаянка снимала апартаменты в пятнадцатиэтажной «свечке» на окраине даунтауна. Из панорамного окна ее гостиной виднелся небольшой сквер с фонтанами. – Выпьешь еще что-нибудь? Тут Какузу понял, что не хочет продолжать бессмысленные разговоры. Он знал, ради чего он тут, и она знала. Она сама его позвала – «наверх», – и вот он был наверху, на девятом этаже, в квартире незнакомки, заполненной безлико-белой мебелью из «Икеи». Он рывком приблизился и поцеловал Тэмми («А что, если я не умею?»), неглубоко, словно оставляя за собой возможность откатить все назад. Она прикусила его губу. Вскоре Тэмми завладела инициативой и толкнула его к дивану. Какузу сел. Она стащила с себя платье, оставшись в крохотных кружевных трусиках, от которых тоже вскоре избавилась, и нависла над ним. Поддавшись странному импульсу, Какузу протянул руку и дотронулся до нее между ног, погрузил пальцы в ее мягкое, аккуратное влагалище. Чувствовал ли он что-либо? Даже возбуждение казалось далеким, как катастрофа в соседней стране, о которой постоянно говорили в новостях, но которая никого по-настоящему не беспокоила. Это казалось неправильным. Какузу ожидал страсти – как в книгах, как в сериалах, как в любой истории с рейтингом выше PG-13. Его член стоял, готовый получать удовольствие, но в мозгу царило логичное и размеренное спокойствие, как в читальном зале библиотеки. «Со мной что-то не так», – подумал Какузу. Тэмми, застонав, расстегнула его джинсы. При виде члена Какузу ее глаза округлились. – Охуеть. Он пожал плечами. Она раскатала по нему презерватив и медленно опустилась сверху, вцепившись пальцами в спинку дивана. Какузу почувствовал, как погружается в горячую, податливую глубину. Это было неплохо, но не впечатляюще. Член обхватывало совсем не так туго, как в гипотетическом кулаке. Какузу предпочел бы, чтобы давление вокруг хуя было ощутимей, чтобы аж дух захватывало. Упираясь коленями в диван и двигаясь вверх-вниз, Тэмми забормотала на китайском. Точно в порно, она мотнула головой, и ее волосы хлестнули Какузу по лицу. Он моргнул в недоумении. Она снова замотала головой, как на концерте метал-группы, и вдруг завизжала. Библиотечное спокойствие Какузу было подорвано. Он опешил. В нем теплилось не больше жизни, чем в секс-кукле с торчащим резиновым пенисом. Какузу сидел на диване в бездействии, являясь одновременно участником крайне странного шоу и его единственным зрителем. Тэмми бесновато скакала на хуе, тряся патлами, немного картинно ласкала сиськи, высоко и истерично стонала, а после с рычанием исторгала из себя китайские ругательства. Какузу безмолвствовал. В какой-то момент он позабыл вскидывать бедра. Собственное удовольствие отдалилось и размазалось; звуки, которые могли бы звучать по время азиатского обряда экзорцизма, мешали ему сосредоточиться. Наконец Тэмми бурно кончила, взвизгнув особенно пронзительно, и скатилась с Какузу. У него до сих пор стояло. Он не собирался ничего предпринимать по этому поводу. – Оу-у. Класс, – выдохнула девушка, запустила себе ладонь между ног и размазала смазку вверх по бритому лобку. Какузу изо всех сил понадеялся, что его лицо не выражает ничего. Что пустота, поселившаяся внутри него, выплескивается вовне из его глаз и рта. – Ну, я в душ, – предупредила китаянка и скрылась в недрах квартиры. Какузу медленно кивнул. Ему потребовалось время, чтобы осознать – он остался один. Когда в отдалении зашумела вода, он наскоро привел себя в порядок и смылся, ощущая стыд из-за того, что делает это как трус. Но те вопли… Визг Тэмми до сих пор стоял у него в ушах. Было ли ей больно? Вряд ли. Зачем она тогда орала, он не знал. Ему еще долго было не по себе. В ту ночь он едва заснул, непрерывно крутя в голове мысли о том, как помог бы отцовский совет, и о том, что следовало притормозить. Не торопить события. Вдруг бы он влюбился в кого-то… адекватного? Не такого жуткого? С более узкой пиздой? «В ней побывал целый парад из хуев, – вещал его личный мистер Хайд. – Там все раздолбано так, что и трое поместятся. Видимо, потому и приходится прыгать на елде, как на шаре для фитнеса». «О, заткнись», – вяло отмахнулся Какузу. У него почти не осталось сил на сопротивление. Его темная половина замолчала почти сразу – наверное, и она была удручена. – У тебя лицо, будто ты увидел призрака, – заметил Хидан, возвращая Какузу к реальности. – Все было настолько плохо? Какузу скорчил рожу, которая могла значить и «да», и «нет». Хидан ткнул его в плечо рукой с термосом. – Ну ты и жук! Про меня все знаешь, а сам молчишь. – Я не знаю про тебя всего. – Не заливай! Ты вечно твердишь, у меня хуевый вкус на мужиков. Это, собственно, и вся история. – Ты когда-нибудь влюблялся? – …может быть? Лет в семнадцать. – И? – Что «и»? Разве у меня на безымянном пальце блестит кольцо, а я живу на миленьком маленьком ранчо? В этом мире никто не получает того, что хочет. Я не исключение. – Ты бы хотел жить на ранчо? – поразился Какузу. Хидан фыркнул. – Разумеется, нет! Но ты понял, куда я клоню. – Вероятно. – Да не, точно понял. Ты до хуя умный. Мне следовало бы звать тебя Всеведущим Какузу. Не удержавшись, Какузу тоже толкнул Хидана в плечо. – Иди ты… Тот только рассмеялся, тихо и мелодично, совсем не похоже на себя, а после передал самокрутку. Какузу поднес ее к губам. Как и в прошлый раз, бумага со стороны фильтра была влажной. Забыв о предосторожности, Какузу затянулся в полные легкие. На этот раз он почти не ощущал горечи дыма; ему казалось, он вдыхает Хидана. В голове было легко. На сердце лежали камни. Какузу перестал разбирать, что чувствует: все сплелось в тугой клубок из тревоги и облегчения, восхищения и ужаса, сострадания и принятия. Какузу терпеть не мог неоднозначность, но не променял бы ее ни на что другое. – Уже поздно, – сказал он, в последний раз бросая взгляд на зыбкие отражения фонарей в угольно-черной воде. – Поехали домой?