***
На этот раз пробуждение вышло не таким мучительным, но тело отказывалось двигаться. Даже поднять руку казалось чрезвычайно тяжелым делом. Тянь вяло зашевелился, устраивая поудобнее занемевшие, видимо, от долгого лежания в одной позе, конечности, одновременно оценивая состояние – вроде бы жив. Над головой нависал знакомый серый потолок – дома. Хорошо. Пёстрый ворох событий турнира всё ещё стоял перед глазами, и как относиться к своему последнему бою, который он и не выиграл, и не проиграл, рыцарь пока не решил, были и более насущные вопросы. Скосив глаза, он увидел рыжую макушку, и невольно уголки пересохших губ дернулись вверх: Гуаньшань спал, уронив голову на грудь, скрючившись на стуле подле кровати. Интересно, сколько он так сидит. У него же шея отвалится! И хотел было позвать, но в горле пересохло настолько, что вышло какое-то невнятное хриплое бульканье. Впрочем, цель была достигнута – парень проснулся, и зашипел, потирая шею. Ну вот, как он и думал – затекла. - Вы проснулись, сэр! Сейчас. – он потянулся за плошкой с водой, взял, но потом помотал самому себе головой и поставил обратно. – Вам же надо помочь. И замер, не понимая, как так помочь приподняться, чтобы не потревожить лишнего. Тяня же происходящее начало забавлять, и он только вскинул брови, делая вид, что не понимает, что от него хотят. Наконец, Мо решился и просунул руку под плечи, потянул на себя, и больше забавно не было – как ни аккуратно действовал Гуаньшань, было больно, и пришлось с шипением втянуть воздух, но дело сделано – он сидел, а вот заалевший как маков цвет парень обнимал его, находясь очень-очень близко… к несчастью, это продолжалось совсем недолго, и он тут же выпустил его, отворачиваясь к столу, на котором стояла вода. - Прошу прощения. – Мо пихнул плошку в свободную от повязки руку, вновь отворачиваясь. Вода показалась вкуснее лучшего вина, и Тянь едва не подавился, жадно глотая. - Уфф… так гораздо лучше. И давно ты здесь? - Как вас принесли. Вы проспали больше суток, и не просыпались даже когда приходили сэр Чарльз и лорд Генри. Я пойду, скажу, что вы пришли в себя. Он засуетился, забирая пустую посуду и, судя по всему, желая как можно скорее покинуть покои. Теперь, когда жажда больше не мучала, Тянь понял, что ему нужно кое-что ещё и срочно. Он спустил ноги с кровати, попытался встать… перед глазами закружилось, и он осел назад, сжимая пальцами виски. - Сэр, вам нельзя пока вставать! - И что предлагаешь делать? Ссать под себя? – глухо проговорил рыцарь, пытаясь поймать фокус. - Ммм… простите, не подумал. Я могу принести горшок. - Я же не при смерти. Дойду. – Тянь упрямо сделал попытку встать снова, но головокружение вернулось с удвоенной силой, головная боль и слабость делали тело ватным, к горлу подкатывала тошнота и он в отчаянии застонал, видимо, перепугав свою сиделку окончательно. - Куда вы пойдёте? В этом ничего такого, я однажды ухаживал за больным постояльцем и… - Гуаньшань смутился и замолк. – Или могу позвать кого-нибудь, если я не подхожу. Мысль, что придётся справлять нужду при ком-то выбивала из колеи. Почему он постоянно попадает в какие-то дурацкие ситуации с рыжим? Тот уже видел его в чем мать родила, казалось бы - куда хуже? Но прикинув, сколько тащиться от его покоев до отхожего места, он сдался, потому что терпеть становилось всё сложнее. - Ладно. Но ты выйдешь. И только один раз – как только смогу встать, просто поможешь мне дойти. Тот кивнул и исчез за дверью раньше, чем Тянь успел поднять на него глаза. Оставалось только мечтать, чтобы он не слишком долго там задерживался...***
Тяню было невыносимо скучно. И не похоже, что в ближайшие дни он сможет быть чем-то полезен - рёбра и рука заживали медленно, и он много времени проводил просто лежа и глядя в потолок, не в состоянии даже читать. И было бы совсем тоскливо, если бы не Гуаньшань, которого окончательно приставили к выздоравливающему. За прошедшее время он освоился в замке, заслужив репутацию пусть и не самого дружелюбного и открытого, но толкового и старательного парня. Как-то раз ближе к вечеру, когда Тянь измаялся вконец и собирался было всё же выйти, хотя бы с кем-то словом перекинуться, тот пришёл сам, осторожно постучавшись в дверь. - Сэр, не спите? - Нет конечно, входи. Мне кажется я выспался на месяц вперед. Такая скука - я тут как в застенках... И тут же пожалел о сказанном - на лицо рыжего разом набежала тень. Вспомнилось, как он упоминал о своём отце. Захотелось услышать эту историю - ему было до странности интересно всё, связанное с Мо. Он всё чаще ловил себя на том, что думает о нём, и ждёт, по многу раз проигрывая в голове не такие и многочисленные разговоры. - Я тут принес... не бог весть что, пирог с сыром и травами. Оставлю здесь. - он поставил накрытую тряпицей тарелку. Сейчас уже можно было ощутить необычный аромат - к запаху свежего хлеба примешивался солоновато-пряный, и, хотя с обеда прошло не так много времени, попробовать захотелось прямо сейчас. - Подожди. Это наверняка очень вкусно, давай сюда. - приняв поданную тарелку, Тянь уместил её прямо на постели, и приподняв ткань увидел, что румяный пирог ещё и заботливо порезан на кусочки. - Ты сам-то ел что-нибудь? Возьми, мне будет приятно разделить с тобой трапезу. Гуаньшань смотрел с сомнением, было видно, что он голоден, и непроизвольно сглатывает, но есть приготовленное господину не решается. - Да не мнись - мне явно много, ты же сам это наверняка и готовил, неужели не попробуешь? - Если вы сомневаетесь, что это съедобно, я конечно... - Вот какой ты обидчивый! - улыбнулся рыцарь, откусывая большой кусок и продолжая с набитым ртом. - Проще будь. Больше Мо себя упрашивать не заставил, тоже взял кусок и присел на краешек стула. Когда от пирога не осталось ни крошки, Тянь довольно откинулся на подушку, сыто рыгнув. - Божественно! У тебя талант. Что бы там не говорили отец и Чэн, вкусная еда - это вкусная еда. Я отродясь столько всего разного не ел. А теперь что-нибудь расскажи о том, где ты жил раньше, как научился так готовить, и как вас занесло так далеко от дома. Он бы хотел, чтобы это звучало просьбой, а не приказом, но привычка постоянно брала верх. Уже направлявшийся было к двери Гуаньшань остановился, весь как-то подобравшись. - Зачем вам это? Я не мастер рассказывать истории. На этот раз задумался уже Тянь. Хотя какого рожна он вообще должен что-то объяснять? - А тебе есть, что скрывать? - подумалось, что ему самому как раз было, и именно его причины никак нельзя было произносить вслух. А потому прозвучала полуправда. - Мне осточертело валяться здесь одному, и раз уж тебя назначили нянькой - выполняй свою работу как следует. Было видно, что всё это рыжему не нравится, он хмурился больше обычного и видимо, не горел желанием развлекать капризничающего рыцаря, но и возражать не хотел. В конце концов он вернулся, сел на то же место и, опустив голову, начал говорить... Его жизнь можно было бы назвать благополучной, получше многих. Норвич конечно не Лондон, но достаточно большой город, люди ходили и ездили туда-сюда, и те, кто не успевал вечером к закрытию ворот имели мало выбора: или ночевать в чистом поле или, если позволяли средства, разместиться на их небольшом постоялом дворе. В отличие от Аденов, в семье Мо отец был родом из Китая, а мать – уроженка того же города Норвич. Само собой, работы у них было всегда полно, но дела шли хорошо, и ничто не предвещало беды. Как и на каждом постоялом дворе периодически ошивались не самые благонадежные личности, весёлые девчонки, игроки в кости – по вечерам в общем зале, где ужинали постояльцы, было шумно, дымно и приходилось иногда успокаивать перебравших крепкого эля гостей. Так и в тот вечер. Было поздно, и все уже разошлись, общий зал наконец опустел, когда ввалившийся в дверь пьяный стражник потребовал немедленно накормить и напоить его «за счет заведения», и предоставить комнату, на что отец резонно возразил, что господ стражников он очень уважает, но шуметь в столь поздний час и тревожить покой гостей не следует, и лучше всего хранителю порядка отправиться домой к супруге, или переночевать в казарме - его пустили бы в город и во внеурочное время через калитку. На что тот не то что не угомонился, а полез в драку, но оступился и с размаху приложился виском о край тяжелого дубового стола… на пол упало уже бездыханное тело. Городской суд прошел быстро, нашлись свидетели, подтвердившие, что между ними была ссора, и слушать владельца постоялого двора, к тому же китайца, никто не стал. Мать плакала и умоляла пощадить мужа, но судья, оказавшийся ко всему ещё и родственником погибшего, вынес вердикт: постоялый двор отходит в собственность города, будет назначен управляющий, убийца отправляется в подземелья замка Норидж, где вот уже сто лет располагалась тюрьма, а его семья может идти на все четыре стороны. Дело закрыто. Гуаньшань перевел дух. Видимо рассказ давался ему тяжело, и Тянь решился задать вопрос. - Как её звали? Твою мать. Какая она была? - Эбигейл. Эби. Все называли её Эби. Добрая. Слишком доверчивая к людям. А теперь я даже не могу сходить к ней на могилу – ничего не осталось. - Мы… ходим на могилу к нашей матери. Весной. Мне жаль, что так вышло с твоей семьёй. И я из любопытства заставил тебя пережить всё это снова. - Не стоит внимания, сэр. Я и так помню об этом каждый день. – он потер лицо, словно пытаясь разгладить морщинки и складку между бровей. – Не самый весёлый вышел рассказ. Давайте я лучше приду завтра и сыграю вам на лютне? В чулане нашлась одна старая, я даже сумел починить её и настроить.***
Как и обещал, он явился под вечер, снова принёс с собой снеди, и Тянь усмехнулся про себя, что если его будут так откармливать и дальше, то уже скоро он просто не влезет в свои доспехи и придется тратиться на новые. Смотреть, как Гуаньшань пристраивает поудобнее инструмент, пощипывая струны, и что-то мурлычет себе под нос, было более чем приятно – увлекаясь каким-то делом он всегда расслаблялся, мягкая улыбка оживляла лицо, и на этом моменте сердце невольно замирало, переполняемое неясным чувством, что становилось сильнее день ото дня. Уже совсем не похожее на ту расплавленную похоть, которая посетила его тогда на озере, но в нём определенно было нечто от желания коснуться вот сейчас, поправить выбившуюся рыжую прядь, провести по четко очерченной скуле в редких веснушках костяшками пальцев… Как ни мучительно было сдерживать эти желания, но и против того, чтобы лишить себя его общества, всё внутри восставало. В очередной раз усилием воли затолкав все свои неподобающие порывы подальше, Тянь поудобнее устроился и приготовился слушать. Простая весёлая мелодия, при которой так и приходила на память шумная атмосфера пира, заставила улыбнуться. Следующая – печальная, словно плач выпи на болоте, навевала образы поздней осени и снега, падающего с тусклого неба, чтобы укрыть собой порыжевшие леса. А вот потом он впервые услышал, как Гуаньшань поёт. Неожиданно сильный, красивый голос заполнил пространство, и это было настолько удивительно – говорил он всегда негромко, а сейчас словно неприметный соловей, мелкая птаха в серо-коричневом оперенье, вдруг показал, что умеет на самом деле. Там, за третьим перекрестком, А оттуда – строго к югу, Всадник с золотою саблей В травы густо сеет звезды. Слышишь? Гроздьями роняет небо Из прорех – зерно стальное, Горные лихие тропы Покрывая пеленою… Песня давно отзвучала, затихли струны, а он так и сидел, не в силах сказать ни слова. Певец заерзал, не понимая, пришлось ли по нраву. - Я не учился особо, поэтому многого ждать не приходится. Здесь я пока никому не пел, играл только. Похоже и не стоит… - Ты сам не знаешь, как здорово у тебя получается? – наконец отмер рыцарь, изумляясь. – Я тебе так скажу: я бывал и в замках, слушал бардов, и в Эдинбурге хватало трубадуров, но никто из них тебе в подметки не годится. Ты эту песню где услышал? - Нигде, так, в голову пришло, пока я смотрел, как вы с сэром Чарльзом там, на поле за стеной упражнялись. Слова – дрянь, даже о чём непонятно толком. – он поморщился. – Мне бы хоть где почитать настоящих поэтов – может, сумел бы лучше. Да кто ж простым людям ценные книги даёт... - Ты ещё и читать умеешь? – на этом месте Тянь устал удивляться и просто принял очередной факт к сведению. – В библиотеке не найдешь – там сплошь религиозные тексты, но я могу попросить у Чэна. Точно знаю – у него есть что-то такое, он любит книжки. Только сэру Генри об этом знать не нужно – он считает любые развлечения сатанинским искушением, поэтому у нас в замке как в склепе. Тебе не слишком повезло с нами. - Это я заметил, - Мо кивнул, видимо, запрещая себе улыбаться, ведь это будет неуважением к лорду. – А сэр Чарльз не будет против? Он тоже довольно строгий. - Нет. Брат на самом деле гораздо лояльнее, чем можно судить. Просто ему нужно держать лицо – как-никак наследник, в отличие от меня. Завтра же поговорю с ним. Не терпится услышать ещё твоих песен. - Это не так быстро, но я постараюсь.***
День за днём они проводили всё больше времени вместе, и чем дальше, тем свободнее себя чувствовали, обсуждая всё на свете. Гуаньшань наконец перестал звать его сэр Теодор, перейдя на домашнее имя, как и все, кроме лорда Генри, который упрямо звал сыновей лично выбранными вторыми именами. Сам лорд пришел только один раз, вместе с Чэном, сообщил, что в целом, доволен, хотя можно было бы постараться и лучше, и чтобы отдыхал и ни о чём не беспокоился, а после – как можно скорее возвращался хотя бы к посещению утренней мессы. Все, де, неустанно молятся о его скорейшем выздоровлении. Отдельно заходил брат, интересовался, какого четвертого псалма, и о чём он думал, когда позволил себя так покалечить – видимо, Би в красках расписал турнир в целом и каждый поединок в отдельности, но сильно не ругался, и Тянь сделал вывод, что всё не так уж плохо. Что совершенно ускользало от его внимания, так это то, насколько он на самом деле привязался, с каждым днём увязая всё больше в своих чувствах, позволяя себе подолгу засматриваться, как Гуаньшань играет, что-то рассказывает, усевшись прямо на брошенную на пол шкуру перед камином, да вообще, делает что угодно, и отпускал его лишь за полночь, когда догорали свечи, расход которых значительно повысился… Необходимость в постоянном присутствии давно отпала – сам Тянь уже наловчился делать всё, кроме как одеваться утром и раздеваться вечером, поэтому Мо заглядывал к нему минимум дважды в день, но и этого казалось катастрофически мало. Иногда он в шутку ловил его за шею, приобнимая, чего никогда бы не сделал ни с кем другим раньше, и глядя на его краснеющие кончики ушей и слушая ворчание, чувствовал себя по-настоящему счастливым. На все эти взгляды и движения сам Мо никогда не отвечал прямо, но уже то, что он не сопротивлялся, давало ощущение вседозволенности, и Тянь заходил всё дальше… В тот вечер они сидели на кровати рядом, и Гуаньшань вслух читал одолженный Чэном томик любовной поэзии. Брат долго отказывался, говорил, что не хочет смущать неокрепшие умы юношей, но в конце концов всё же вручил небольшую потрепанную книгу, чьи пожелтевшие страницы были заполненны ровными строками витиеватым почерком, очень подходившим содержанию. Поначалу Мо было сложно разбирать, но к сороковому стиху он приноровился и почти не запинался. - … имя под стать: никогда ещё трезвой ей не случалось встретить Мемнонову мать на розо… цветных конях. Магию знает она, заклинанья восточные знает, может к истоку погнать быстрых течение рек. Ведает свойства и трав и льна на стволе веретенном, действие ведомо ей слизи влюбленных кобыл… На моменте с влюбленными кобылами Тянь увидел зрелище, которое всегда заставляло его дыхание сбиваться – даже в неверном свете свечи было видно, как румянец трогает скулы, и томление, заполнявшее его на протяжении последнего часа, заставило придвинуться ещё ближе, наконец-то касаясь лица, потянуться к приоткрытым губам, и удивленный выдох осел на них, прежде, чем вместо того, чтобы вырваться, Гуаньшань вздрогнул, но остался на месте. Книга выпала из пальцев, которые уже тянулись, чтобы судорожно вцепиться в повязку на взволнованно вздымающейся груди рыцаря. Поцелуй вышел неловким, они ткнулись губами и застыли. Обмирая от собственной смелости, пару мгновений спустя Тянь начал целовать и прикусывать губы, нежную кожу под челюстью, мочку уха, словно хотел перепробовать на вкус как можно больше, и ткнулся носом в шею, втягивая воздух - запах тела заставлял расширяться ноздри. В нём снова росло то сводящее с ума желание, концентрируясь в паху мокрым жаром. Но на этот раз избавляться от него не хотелось, наоборот, хотелось выпустить на волю, дав взорваться вожделением, сейчас сжигающим изнутри. Он толкнул в грудь, заставляя Гуаньшаня откинуться на наброшенную поверх постели ткань, и навис сверху, тяжело дыша. Что он собирается делать? Мысли метались, как в лихорадке, не давая сосредоточиться. Он рывком задрал рубаху и впился зубами под отчетливо выделяющимися ребрами, оставляя наливающийся краской укус. И даже сейчас он не услышал просьбы остановиться. Взглянув в лицо он убедился, что парень плотно закрыл глаза и сжал челюсть так, что проступили желваки. Не так выглядит человек, охваченный страстью. Не нужно было большого ума, чтобы понять это. Он терпит, и собирается терпеть дальше. Всё, что с ним сделают. Осознание звонкой оплеухой вернуло в реальность, и Тянь прижал ладонь к паху, переживая мучительную фрустрацию. По мере того, как отступало возбуждение, начали ныть ребра, и что-то за ними. - Если хочешь, можешь уйти. Я не буду заставлять тебя. Мне это не нужно. - глухо проговорил Тянь. - Но я готов... если вы так хотите. - Мо открыл глаза и посмотрел с каким-то болезненным, граничащим с отчаянием чувством. - Я всем вам обязан, вы хороший человек, наверное, лучший из тех, что мне встречались. - И поэтому ты готов лечь под меня? Уходи. - Нет, я... - Уходи. Сейчас. Или всё же хочешь согреть мне постель? Считаешь меня животным, которому такое подходит? Возможно, ему показалось, но на глазах Мо блеснули слезы. Он поднялся и пошел к двери, опустив голову. Дверь закрылась тихо, но Тяню показалось, что с этим звуком что-то раскололось на части.