***
Очередное испытание было утомительным: ежедневные силовые нагрузки медленно, но верно разрушали и без того хрупкое тело малолетней девчонки. Любопытно, какое наказание выберет армейский офицер за робкую, ненавязчивую просьбу сбавить обороты? Пинком под одно место с полигона выпрет! Или ещё чего похуже… Не то чтобы они все как на подбор отъявленные ублюдки, однако жестокости им порой не занимать — военные, что с них взять. Военные марлийской армии. Ребята работали на износ. Несмотря на то, что речь шла о необычных в обозримом будущем детях, положение их представлялось плачевным: нечеловеческие условия. Впрочем, вряд ли кто-то из марлийских командиров принимал этих отродий за людей — разве что за инструмент для выполнения сверхважной задачи. Какой парадокс: в обществе так называемых грязнокровок получить статус кандидата или Воина считалось почётным. А ещё лучше было заиметь такого неудачника в родственниках. Посмертная слава и долгожданный шанс на беззаботную жизнь обеспечены, и палец о палец ударить не придётся — чем не выход из отчаянного положения? Подобными методами не стеснялись пользоваться особо бессердечные родители, мечтавшие отдать чадо на попечение армии и пожизненно почивать на лаврах их заслуг. И в чём же они были не правы? Сплошные плюсы. Да только вот беда в том, что до благополучия детишек не было дела никому. И порой даже им самим. — Резче перебирай ногами, Хольцер! — пронёсся оглушительным дребезгом мощный бас инструктора. Уж в чистом поле звуку было где разгуляться — бравый отряд малолеток знал наверняка, какой бездарь облажался на сей раз. Но едва ли кому-то из них было дело до злорадства — только если бездушным психопатам, что не чурались ходить по головам на пути к заветной цели. Девочка засеменила по тропе чуть быстрее. В сравнении с почти что прогулочным шагом, которым она передвигалась ранее, неплохо. Но до идеала ещё далеко: силёнок не хватало. Выносливость у неё была ни к чёрту: от изнурения пробивало на мелкую тряску, а со лба сходил седьмой пот. Последнее и самое невыносимое испытание. Она выглядела настолько хрупкой, что, казалось, могла рассыпаться от малейшего прикосновения. Фигура у неё была долговязая и щуплая, отчего угловатость непременно бросалась в глаза. Как жираф высоченная для своих лет, нескладная и до смешного неповоротливая, с потерянным, наивным взглядом. Вероятно, кто-то из инструкторов успел задаться вопросом: как она умудрилась так долго продержаться? Были и такие ребята, которые поначалу шли молодцом, но быстро сдувались, а она... до победного билась! Благо, длинные ноги позволяли составить конкуренцию хотя бы тем «счастливчикам», которым не свезло с ростом. Усталость, однако, давала о себе знать: лицо приобретало нездоровый пунцовый оттенок, топливо было на исходе, но Хольцер сражалась изо всех сил. Она и сама не понимала принципа работы этого механизма, боролась будто бы машинально. Так и доковыляла, измученная и обмякшая, до финишной прямой в практически бессознательном состоянии, свалившись лицом на голую землю. Не способная и пальцем пошевелить, но живая — и на том спасибо. В голове неустанно гудело, а в висках — пульсировало; ватные ноги и вовсе не слушались. Хотелось верить, что все эти мучения не прошли даром... Но волновали ли её некогда вожделенные успехи в очередном испытании на выносливость? Нет, совершенно до фени: устала смертельно. Но вскоре придётся вспомнить, для чего она здесь, на испытательном полигоне. Вспомнить минут через двадцать — очень уж удобно устроилась на земле…***
— Ну полно тебе, Ида! Битый час её успокаивал добрый, решительный голос любимой матушки, что без конца суетилась на кухне. Её нежные руки хлопотали по дому, с теплотой нарезали, месили и сервировали вкусности, в перерывах мягко касаясь потрёпанной макушки сидевшей за столом дочери. Детские мозолистые пальчики держались за деревянную ложку, лениво перемешивали суп. И снова отвратительно постный. По скромному мнению Хольцер-младшей, разумеется. Есть можно, особенно с голодухи. — Ты обедать-то сегодня собираешься? — поинтересовалась матушка. — Ида, тебе нужно набраться сил. Давай, хотя бы чуть-чуть. Ида гордо молчала, уткнувшись носом в тарелку. При ином раскладе она бы без задней мысли умяла этот супчик и даже попросила бы добавки! Но не сейчас. Сейчас ей было жутко стыдно не то что обедать за общим столом, но и вообще попадаться на глаза родным. Жалобно всхлипнув над тарелкой, Хольцер продолжала дуться, демонстрируя невероятную для малолетнего дитя выдержку. Горячие слёзы градом катились по щекам, минуя большой раскрасневшийся нос и опухшие губы, впечатываясь кляксами в стол. Это… настоящий позор. Полный провал! И как ей теперь в глаза домочадцам смотреть? Как себя саму-то не загнобить?! — Прекращай сопли распускать! — наказала маменька. Слабохарактерных она не любила, а потому дети её воспитывались в атмосфере умеренной строгости. Саму Изольду также было непросто застать в упадническом настроении. — Всё будет в порядке! Возьмут тебя, возьмут! А даже если нет, то не беда: целее останешься! — Легко тебе говорить! — Ида неожиданно заверещала не своим голосом, чем изрядно напугала мать. — Это ведь не тебе проходить эти идиотские испытания! Не от тебя зависит будущее всей семьи! — Привет! Дамы в переполохе не заметили, как дверца отворилась, и в комнату вошёл скромно одетый мужчина. Отец. Вернулся с прогулки с младшим. — Что у вас тут стряслось? Ида, как сегодня прошло? От любопытства отца Ида замкнулась в себе ещё сильнее. Хотелось сделать вид, что её нет, что отец разговаривает с пустым местом. Жаль, что порой нельзя провалиться сквозь землю и исчезнуть. Матушка принялась рассказывать главе семейства о дочери-неудачнице — звание, которым Ида сама себя наградила и с позором убежала в комнату. Было невыносимо больно. Страшно за своё будущее. Сколь светлым оно будет? Остаётся под большим вопросом. Самобичевание длилось около полутора часов, а затем последовал долгий и неспокойный сон. Что-то серое и пластилиновое, волнующее и тревожное. А что именно? Не разобрать: абстракция, эмоции без слов и изображений. На что они здесь, эти слова и изображения? Они были излишни. Ночью заглянула маменька. Подоткнула одеяло и накрыла тёплым пледом. После этого явились другие сны. На сей раз более светлые.***
Сборы назначили на утро. Настрой у Хольцер был отнюдь не боевой, без энтузиазма. Проснувшись с первыми петухами, она ощутила лёгкое покалывание в глазах: немного опухли и покраснели после вчерашней истерики. В таком виде и на собрание идти... На смех поднимут ведь. А впрочем, стерпится. Едва ли она удостоится чести выйти на всеобщее обозрение. Удостоится чести предстать не в роли курсанта, а кандидата. «Вот посмотрю на этих ваших кандидатов, да и свалю оттуда по-быстренькому, никто и не заметит». Так она и решила. Заспанная, а оттого неповоротливая, вышла в кухню, сладко потягиваясь на ходу. Надобно прогуляться, взбодриться... В первую очередь привести себя в порядок. Зеркало в душевой отражало то ли уморительную, то ли попросту жалкую картину: мятый, испачканный в пыли костюм, собранные в растрёпанный хвост волосы, уставшее лицо и... вновь мутные глаза, которые будто бы терялись на фоне — до того казались блёклыми и безжизненными, без присущей им живой искры. Выйти так на улицу — немыслимый позор. Ида не любила казаться неопрятной, однако с шухером на голове щеголяла за милую душу. Львиную долю времени она потратила именно на волосы. Они у неё, бесспорно, были роскошными: блестели, переливались густыми локонами удивительной красоты. Хлопот, правда, доставляли немало: не слушались, ложились в разные стороны. Потому Ида и хотела их состричь, как минимум вполовину, но матушка не позволяла — берегла дивные пряди как зеницу ока. Сама же и мучилась с ними, пока расчёсывала; гребешки ломала. Вскоре Хольцер смотрела на себя в преображённом виде: пятна на одёжке застираны, волосы тщательно вычесаны. Почти тщательно. Хотя и так, пожалуй, глазёнки были бесцветными и уродливыми. — Доброе утро, соня, — донёсся тихий голос сбоку. Обернувшись, Ида заметила маму посреди кухни. — Попьёшь чайку перед выходом? Время ещё есть. Пар, исходивший от кипячёной воды, успокаивал. Размягчал кожу, согревал, и оттого создавалось некое подобие уюта. Но в душе было вовсе не уютно — пусто и серо. Не отпускало желание сдаться. Одно утешало: матушка не стала упоминать о вчерашнем. Но рано радоваться, ведь серьёзными разговорами обыкновенно заправлял отец. Наверняка её ожидала какая-нибудь нудная лекция. — Мам, — робко начала Ида, покрутив горячую чашку. — А может… ну её, армию эту? — пробубнила под нос она, заведомо зная ответ. Минут пять с духом собиралась, не меньше. — Не пойду я никуда... ни на какое собрание. Меня ведь всё равно не примут. Я уж лучше тогда дома останусь. Ну... тебе помогу, с Карлом посижу, там... уборку сделаю. — Ида... — устало протянула Изольда, сев обратно за стол. Всё работает без передышки: накормить, напоить, постирать, уложить спать... До чего же унылая рутина. Интересно, а самой маме в душе уютно было? — Ты ведь понимаешь, что бегством проблему не решить. Я хочу, чтобы ты поняла кое-что: если всю жизнь будешь чего-то опасаться и убегать, то в какой-то момент потеряешь возможность добиться успеха. Я тебе больше скажу: так ты не только возможность Воином стать упустишь, но и себя совсем потеряешь. Слабых людей любят, Ида. Они удобные, потому что никогда не идут напролом и никому не мешают. Удобно сидят себе где-то в сторонке, пока сильные достигают высот. Сама подумай, какова цена оказаться таким вот человеком. Но если в тебе есть стержень и воля идти до конца, то ты перестаёшь быть удобной и любимой. Зато получаешь взамен кое-что более важное — силу, которая поможет тебе во всех начинаниях. И дело тут вовсе не в армии. Решила бы ты, допустим... хотя бы нарисовать картину. К примеру. Сначала всё идёт отлично, но затем происходит какая-нибудь ерунда... Ну, не понравилось, как ты глаза нарисовала на портрете. Слабый человек всё бросает. Сильный трудности преодолевает, воспринимает как вызов. — Тут мама ненадолго прервалась, чтобы Ида хорошенько обдумала сказанное. — Если ты не хочешь идти на собрание, то это твоё право. Но на твоём месте мне было бы очень обидно. Я видела, сколько ты работала и в каком состоянии приходила домой всё это время. Не могу сказать наверняка, возьмут тебя или нет, но это и не столь важно. Важно поставить в этой истории точку. Понимаешь, о чём я? — Понимаю, — ответила Идочка, разглядывая неясные очертания в чашке. Получается, она и была слабым человеком. Безвольным, готовым бросить всё при малейшем намёке на поражение. Горько было признавать. Быть может, она просто устала? Может, ей это на самом деле не сдалось? — Я просто... боюсь очень. Страшно, что моё имя не назовут, и тогда я сильно расстроюсь. Не хочется просто огорчать вас... и самой огорчаться тоже. — Ты нас ни в коем случае не огорчишь, и ты это прекрасно понимаешь. Ида, в конце концов ты настояла, чтобы мы сопроводили тебя на отбор. Как по мне, так лучше бы ты дома сидела, и пропади пропадом эта армия! Но всё же… — Изольда тяжело вздохнула. — Я знаю, что мне не найти подходящих слов. Мне тебя не отговорить. Ты у нас упёртая: даже если сейчас я запрещу тебе идти, ты ведь всё равно убежишь. И в таком случае мне просто ничего не остаётся, кроме как поддержать тебя. Солнышко, мне придётся смириться с любым твоим решением. Взвесь все за и против, подумай… Но не по возрасту ей были такие размышления, непозволительно взрослые и глубокие. В их обезумевшем мире дети взрослели быстро. Но в глубине души Ида уже понимала, чего хочет. Осталось лишь осмелиться… Запихнув в себя парочку бутербродов и наспех запив их чаем, Хольцер выпорхнула из дома навстречу судьбе. Вероятный проигрыш больше её не волновал. Во время короткого, но отрезвляющего разговора с матушкой Ида успела кое-что осознать: она не хочет быть слабым человеком. Не сейчас, не в столь ответственный момент. И в груди так легко стало, что захотелось взлететь на несуществующих крыльях до небес! Она ведь так старалась, буквально лезла из кожи вон. Отказаться от призрачного лучика надежды и затаиться — глупо. Уж лучше она, воодушевлённая, спустится с гордо поднятой головой с небес на землю, прямиком к таким же неудачникам. Зная, что она может противостоять трудностям во что бы то ни стало, может пробовать и ошибаться, может принимать поражения с достоинством. Присоединилась Хольцер к собранию уже тогда, когда командир Магат вышел с пламенной речью. Притулилась где-то в самых задних рядах и, усмиряя сбитое дыхание, начала внимательно слушать. — Вы потрудились на славу, — говорил командир, лицо которого напоминало посмертную маску. Рот был неестественно подвижен, в то время как физиономия оставалась невозмутимой. Таков был командующий Магат: извечно холоден и отрешён, особенно по отношению к дьявольским отродьям. — Но только лучшие станут кандидатами в Воины. Наблюдая за вами на протяжении недели, мы приняли взвешенное решение и отобрали семь элдийцев, показавших наиболее удовлетворительные результаты. Те, кого я назову, подходят ко мне. С теми, чьё имя не попало в список, нам больше не по пути. Имена расположены в порядке убывания согласно результатам испытаний. Итак, начнём... Когда он развернул злополучный список, у Хольцер затряслись поджилки. Не стал церемониться и толкать получасовые речи, отчего и поволноваться не было времени — рубил с плеча. Ида трепетала в ожидании и надеялась: в ней до последнего теплилась вера в лучшее. Всё было как в тумане: голова кружилась, земля уходила из-под ног. Быстро срывались с губ властным тоном имена: Энни Леонхарт. Марсель Галлиард. Бертольд Гувер. Порко Галлиард. «Надо же, прошёл!» Кандидаты выходили по очереди, все как на подбор: каждый спокоен как удав, а на лицах — ни единой эмоции, разве что смущение на вытянутой мине Бертольда. Тёмная лошадка. Вот уж кого Ида не ожидала увидеть в списке! Да только эта честная компания вовсе не внушала ей доверия. Все они в чём-то да и отличились за три года учёбы в кадетском училище, но тем тревожнее для неё. А отличилась ли она? Пик Фингер. Двое. Их осталось всего двое. Самообладание Хольцер ускользало так же стремительно, как улетали в толпу имена, что декламировал командир пулемётной очередью. Ида Хольцер. Райнер Браун. — Всех остальных прошу удалиться. Всем спасибо за участие. Ида Хольцер?! Ида Хольцер. Ида Хольцер... Для уверенности следовало бы повторить ещё раз десять. Или лучше переспросить? До того не верилось, что она была готова завопить во весь голос, отбросив стеснение и армейскую сдержанность: «Извините, это наверняка какая-то ошибка! Я плохо расслышала, вы ведь сказали Ида Хольцер, правда?» Так и сказал. Кажется… Толпа расступилась. Лобное место опустело. Посреди двора осталось двое счастливчиков, что так и не решились выйти вперёд. Худшие из лучших. А потому и оба замешкались. Получается, Хольцер даже не последней в списке оказалась? Заслышав собственное имя, она на мгновение потеряла слух и не уловила ни слова из сказанного позднее. И кто же это был? Метрах в трёх от неё, в первом ряду, — белобрысый парнишка. Такой же перепуганный и ошеломлённый, как и она сама. Они смотрели друг на друга, а проходящие мимо смотрели на них. С любопытством оборачивались, оценивали. А эти двое стояли и дальше как вкопанные, хлопая широко распахнутыми глазами. Райнер Браун. Не менее обескураженный. Если уж Бертольд представлялся ей не самой очевидной кандидатурой, то этого парня она не рассчитывала встретить здесь и подавно. Хорошо задницу нализал, как сказал бы Порко. Однако Ида была рада видеть Райнера в их рядах, пусть и многие выбор начальства едва ли оценили. Зато оценила она. По той лишь причине, что конкурировать с более способными кандидатами в одиночку было бы совсем тяжко. Они — одного поля ягоды, им не помешает держаться друг за друга. Да только вот её нынешний компаньон, скорее всего, подобное сотрудничество не одобрит. Ну и ладно — травоядным следует порой не только с хищниками якшаться. Радоваться Ида пока не спешила: не отошла ещё, всё переваривала случившееся. Чуть оземь не шлёпнулсь от волнения... — Шевелитесь! — гаркнул командир, отчего малышня встрепенулась. — Шагом марш ко мне! Смятенно переглянувшись, Ида и Райнер зашагали по команде. — Я буду вызывать вас по порядку. Один идёт со мной, другие остаются здесь и ждут своей очереди. Ясно? Все кивнули. Энни Леонхарт отправилась первой. Потенциальная машина для убийств, которой пророчили обойти всех ещё задолго до финального этапа отборов. Тягаться с ней — задача непосильная, особенно для Хольцер. Подсознательно каждый из них так или иначе понимал, что один из титанов достанется именно Энни. Ида мало с ней общалась, остерегалась, как и многие курсанты: уж больно напрягал её грозный вид. И вряд ли эта суровость была наваждением... но проверять решительно не хотелось! Место собрания представляло из себя дворик перед воинской частью. Двор как двор — ничего необычного: каменная кладка и несколько сооружений по периметру. Есть где посидеть, да и всё на этом; пошастать внутри — всяко интереснее. «Ида Хольцер» — прокрутила Ида в голове с интонацией Магата. Стояла посреди двора, размышляла. Смаковала момент, отринув мирские заботы. У неё получилось. Она смогла... Вот и нагнало чувство радости вперемешку с вожделенным облегчением и гордостью. Гора с плеч. Всё-таки мама была права. Интересно, её бы взяли, даже если бы она не вышла из дома? Вопрос без ответа. — Порко, я пойду с Бертольдом поболтаю. Идём? До чёртиков интересно, как он пройти смог! — Не, сам иди. Нужен он мне больно... Тут постою. Из мыслей Иду вывел разговор Галлиардов на привычных для них повышенных тонах. Мёртвого разбудят! Марсель, как и всегда, неугомонный, а такое радостное событие как становление кандидатом и вовсе голову вскружило, уж наверняка! И под приливом сил Галлииард-старший пристал к кому-то с болтовнёй — обычное дело. На сей раз к нелюдимому Бертольду, который поспешил смыться и усесться на дальнюю скамейку. Побыть в тишине ему, конечно же, не дадут. Энергичность Марселя иногда надоедала, но разве что слегка. Невозможно подолгу на него злиться, он ведь такой замечательный: открытый, добродушный и неизменно активный, подобно вечному двигателю. — Понял-понял, — ухмыльнулся Марсель с хитрецой, которая не могла ускользнуть от внимания Порко. Тот аж зарделся, бедолага. Такие конфузы не были для них редкостью: любил Марсель младшего подкалывать, никогда возможности не упускал. По-доброму так, не переступая дозволенных границ. Но Порко и без злорадных колкостей почему-то не считал подковырки брата смешными, часто смущался. А порой казалось, будто предмет разговора был известен лишь им двоим — как сейчас, например. — Кстати, Ида, поздравляю! Я к вам ещё вернусь! — Иди уже! — рявкнул Порко. — Спасибо! — бросила вдогонку Марселю Ида, как-то глупо улыбнувшись. Пожалуй, Галлиарды были единственными лучиками солнца в этой мрачной компании неприветливых молчунов. Не считая Райнера, естественно, но это из другой оперы. — С тебя медяк, — начал с козырей Порко. На недоумённый взгляд Хольцер невозмутимо пожал плечами. — Что? Порко Галлиард собственной персоной. Отличный компаньон, надёжный товарищ, хороший друг и просто приятный мальчишка. На удивление приятный. Поначалу таковым не казался: грубый, резкий, излишне прямолинейный и вспыльчивый. С виду принадлежал к касте тех самых задиристых отморозков, с которыми у скромной Хольцер по жизни возникали проблемы. Трудно проникнуться пониманием к тем, кто при удобном случае смешает с грязью и поднимет на смех. — Да хоть бы поздравил приличия ради... — смиренно вздохнула Ида, протягивая вынутую из кармана монету. Условились пару дней назад, что должна будет, если следующий этап пройдёт. — Забирай медяк свой. — Премного обязан, — важно проговорил Порко, подбросив монетку в воздухе. — Говорил же! А ты мне всё: «Не пройду, не пройду»! Да многие по сравнению с тобой те ещё раздолбаи были! Да взять хотя бы... — Хватит уже, — осадила его Хольцер, нахмурившись. Лестно ей было очень, это да. Но ведь говорит он так лишь потому, что они дружат. — Может, ты и прав, но... Я правда не понимаю, что такого они во мне нашли? Ну, то есть, в физической подготовке я вам практически во всех показателях уступаю. Выносливость это вообще отдельная песня… Да, сейчас уже получше стало, но я всё равно не понимаю. — Да фиг его поймёшь. Вот вызовут тебя к Магату, там и узнаешь. Думаю, за тем мы тут и стоим. Ида не любила распинаться о своей никчёмности: и ей надоело, и всем вокруг. Ида привыкла быть слабой — слабой для окружающих, родителей и самой себя. До поры до времени она действительно была удобной: сидела в панцире и не отсвечивала, не лезла в разборки и не бунтовала. Одним словом — незаметная, точно серая мышь. Вот только слабой она быть перестала. Перешла в разряд сильных ровно в тот момент, как командир прилюдно объявил её конкурентоспособной. Отныне она Кандидат в Воины и чей-то соперник. Придётся свыкнуться с новой ролью. Хочет она перемен или нет, они всё равно настигнут её. Не то чтобы это плохо, скорее внезапно. Будет держать планку. — Смотри, кто прошёл, — прошептал Галлиард на ухо Иде, отведя её в сторонку. Тянуться, правда, надо было: ростом слегка не дотягивал до этой дылды, которая вполне могла сравниться с Бертольдом. — Не думал, что его вообще возьмут. Как считаешь, на кой чёрт он им сдался?.. Будто бы невзначай обернувшись, Порко кивнул на Райнера. Браун слонялся неподалёку, украдкой наблюдал за ними. Наверное, понимал, о чём толкуют, но боялся нарываться. Иде было жаль Райнера. Многие ребята ни с кем не общались, гуляли сами по себе — тем и обходились. Но у Райнера — иной случай. Он не был и вполовину таким сильным или умным, как эти самые ребята, не был авторитетом, и на него не стремились равняться; кто будет равняться на худшего в команде? А помимо всего прочего... было заметно, что в общении он откровенно нуждался. Энни и Бертольд справлялись без компании, но Райнер отчаянно её желал: искал внимания и поддержки. Искал дружбы. — Не знаю, — безразлично отозвалась Ида, засмотревшись на потерянного Брауна, который не мог найти себе места: крутился поблизости и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он мельком посмотрел на неё в ответ и поторопился отвести взгляд. — Да какая разница вообще? Наверное, была причина. — Да ладно, — махнул рукой Порко. Практически довёл Хольцер до их любимой скамейки — любимой потому, что подавляющую часть дня она находилась в тени. На деле же существенной разницы между скамьями не было. — Вот его здесь точно быть не должно. Даже Шерман — слабак слабаком — и то на кандидата больше походит, серьёзно тебе говорю! — Не станешь же ты с решением командира спорить, верно, Покко? — Хватит! — скомандовал Галлиард, накуксился и мигом заткнулся. Вот и поговорили. — В общем, ну его. Давай-ка лучше план обсудим. Как праздновать будем? — У нас что, праздник? — Ну да! Мы ведь кандидатами стали, забыла?! — Точно... И впрямь запамятовала. Очередной уговор, без которого Порко не мог обойтись — отметить знаковое событие, если таковое произойдёт, и желательно с размахом! А если не с размахом, то хотя бы скромненько посидеть на площадке, поболтать о том о сём. В общем-то, как и в любой другой день. И чем же тогда праздничные посиделки отличались от привычных, не считая повода для сбора? Мало чем. В этом и заключался основной парадокс так называемого праздника. — А Марсель будет? — поинтересовалась Ида, выдержав короткую паузу. Нередко Порко приводил в их небольшую компанию братца. И не то чтобы она была против: с Марселем было весело и интересно. Но иногда хотелось погулять наедине. Если честно, большую часть времени. — Не-а, — лениво протянул Галлиард, окинув беглым взором шныряющего по округе Марселя. Видать, спровадил его Бертольд подобру-поздорову. Быстро. Но не беда: уже другую жертву нашёл, в лице Пик. — Он там с какой-то девчонкой опять на прогулку собрался. Во, блин, даёт... Да я и не собирался звать его, чтобы ты знала. Сегодня наш день! Этого бы и так в кандидаты взяли, с ним всё ясно. А для нас это целое событие! Так? — Так... — задумчиво пролепетала Ида, сгорбившись подобно ивовой веточке. Каштановые пряди её выбились из причёски: струились, словно листики, и непременно лезли в лицо. Голова трещала по швам, до одури хотелось спать. Слегка опухшие веки ненароком опускались. — Эх, надо будет подремать перед прогулкой... Он заметил, что она плакала, но не сказал ни слова: Порко молчал всегда, пока слёзы не начинали лить прямо перед ним. Впрочем, это было ей на руку: не было никакого желания обсуждать вчерашнее помешательство. По крайней мере, сейчас. Но, право, как он на неё смотрел! Так, что другие могли лишь молча завидовать. С немым восторгом, что отпечатывался наивным взглядом горящих глаз. С очаровательной простотой в жестах выражал неподдельное восхищение. Иде этот особый взгляд был непонятен, тем более сегодня, когда она была не красивее драной кошки. Так бы и сказал ей лучше напрямую: «Ида, выглядишь кошмарно». Зачем ерундой страдать, спрашивается?.. — Чего? — буркнула Хольцер, ощупав локон, что выбился из причёски. — Жук какой-то сел? — Да-а... — неуверенно согласился Порко, кивнув. Потянулся к волосам, дабы шуму не успела навести, и смахнул невидимое насекомое с растрепанной макушки. Мягкие. Приятные... Такие пушистые и непослушные, но отчего-то чертовски обворожительные. — Да не трусь ты так! Улетел…