Созвездие Энару

Когда Намджун приходит в себя, на мгновение кажется, что он дома. Его обволакивает что-то мягкое и теплое, тело словно парит в невесомости, а со всех сторон льется свет. Вот-вот Чонгук без спроса ворвется в его комнату, прыгнет на кровать, чтобы навалиться сверху, а потом позовет с собой завтракать или попросит помочь с уроками. Увы, иллюзия быстро рассыпается, возвращая его в реальность. Пространство вокруг абсолютно незнакомое, но круглых окон на Вирионе отродясь не было. Намджун бы все отдал, чтобы оказаться дома на станции, но он все еще на Энару и, как ни странно, все еще жив. Он силится вспомнить, что с ним случилось, но воспоминания путаются и теряются в бессвязной пелене. Бесконечное падение в пропасть карьера, песок, забивающий глаза и рот, а потом вспышка боли. При попытке вспомнить что-то еще голова болезненно сжимается. Что бы ни случилось, по всей видимости, его доставили в больницу и вернули с того света. От мигающих аппаратов рядом с кроватью к его рукам и ногам присоединены тонкие трубки, будто вросшие в кожу, через которые пульсирует неизвестная жидкость. Одна из трубок проходит через нос в горло, ощущаясь инородно, поэтому Намджун с усилием дергает ее и вырывает из себя. Дышать становится легче, но от небольшого действия все тело вспыхивает до этого дремавшей болью. Намджун стискивает зубы. По ощущениям его словно пропустили через мясорубку — болит все, даже веки и корни волос. Движение и так далось ему с трудом, а сейчас он и вовсе не может пошевелиться. На яростный писк приборов после его самовольства очень быстро приходит персонал больницы — двое медиков в форме и масках, так что видны только светлые глаза. Они суетятся вокруг него и пытаются что-то сказать на ломаном вирионском. — Что вы хотите? — хрипло спрашивает Намджун на энарийском. Сначала он вяло отворачивается, но потом все-таки принимает поднесенную ко рту воду и жадно пьет из трубочки. Медики переглядываются между собой и переходят на родной язык. — Вы попали в аварию на производстве, — говорит один из них, укладывая пытающегося приподняться Намджуна обратно. — У вас множественные переломы, пока что нельзя двигаться. Не вынуждайте нас обездвиживать вас. Его тон твердый и уверенный, не принимающий возражений. Намджун замирает. Авария. С этими словами перед глазами появляется картинка — дрожащие под ногами перекрытия и летящая вниз с обрушивающимся металлом тачка. Энарийцы осматривают его и задают вопросы о самочувствии, не проявляя враждебности, и Намджун решает спросить. — Где я? — Военный госпиталь Алакастера, это на Эоне, — дружелюбно поясняет медбрат, опуская маску. Под ней он выглядит совсем молодо, не старше восемнадцати. Намджун не знает, как реагировать. Вместо того чтобы оставить его умирать или отправить обратно в тюрьму, его спасли и определили в госпиталь. Подобное благородство вызывает легкое раздражение, так как он никому здесь не хочет быть обязанным. Не хочет испытывать чувство благодарности к энарийскому пареньку, чем-то похожему на Чонгука. Он позволяет им сменить повязки и в процессе понимает, насколько серьезны повреждения — его кожа покрыта тонкой сеточкой прозрачно-белесых шрамов. — Что это? — невольно вырывается у него. — Вас вытащили из лопастей насоса. Еще немного, и нечего было бы вытаскивать, — хмуро отвечает медик постарше. — Около недели мы держали вас в капсуле, чтобы срастить кости и восстановить кожный покров, — жалостливо добавляет медбрат. Что ж, ощущения не обманули, его и правда хорошо перемесило. Намджун затихает, не собираясь их благодарить. Его переподключают к аппаратам — к счастью, трубок в его теле становится меньше — и усиливают дозу обезболивающего. После всех манипуляций Намджун может только обессиленно лежать на мягкой кровати, так отличающейся от тюремной койки. Медики покидают палату, и он медленно проваливается в сон. Первую неделю Намджун проводит лежа, так как сросшиеся кости все еще хрупки и двигаться ему противопоказано. Впрочем, он и не стремится, так как даже просто шевелиться сложно, от малейшего движения может схватить судорога, а стоит действию обезболивающих препаратов закончиться, тело превращается в сплошной агонизирующий комок. Он в полной мере ощущает все последствия травм, но стойко терпит и ни разу не жалуется, не издает даже стона. Он ни за что не покажет здесь свою слабость. Смотреть в потолок в тишине быстро надоедает, поэтому приходится развлекать себя просмотром энарийских эфиров и фильмов. Намджун включает и новости, хоть что-то узнает о ходе войны, правда, подробностей мало и расписываются подвиги энарийских пилотов, поэтому он с презрением переключает канал. В течение дня к нему заглядывает парнишка медбрат, так похожий на Чонгука. Все дело в больших наивно распахнутых глазах и волнистых волосах. Намджун безумно скучает по брату, раз уже даже энариец напоминает о нем. Он постоянно думает, как там Чонгук и чем занимается. Сдал ли зачет по навигации и нравится ли ему кто-нибудь из школы. Эти мысли хоть и навевают грусть, все равно возвращаются. Энариец приносит ему еду и таблетки, меняет повязки и даже пытается что-то рассказывать, не обращая внимания на ответное молчание. По классификации псиоников он эмпат, так что хотя бы не лезет к нему в голову. Он внимательный и слишком добрый. Закрывает ставни, когда яркий свет слепит глаза, уносит цветы, от пыльцы которых Намджун начинает чихать, приносит книги и журналы. Намджун запрещает себе чувствовать по отношению к парню симпатию, открыто игнорирует его, но тот все равно продолжает ненавязчиво щебетать все время, пока находится в палате. Другие медики не такие разговорчивые и заботливые, но и они все держатся предельно вежливо. После агрессии — тихой или явной — тюремщиков такое поведение кажется подозрительным. Намджун скорее ожидал всяческих издевательств, ведь они должны ненавидеть его, как вражеского офицера, и такое поведение было бы оправдано. В конце недели к нему приходит неожиданный посетитель. Когда медбрат сообщает о визите, Намджун теряется, но видит входящего в палату старика-вирионца. Тот мягко улыбается и усаживается в кресло, притягивая его к кровати. — Намджун, верно? Я рад, что ты в порядке. — А вы?.. — Моя фамилия Бан, — представляется мужчина. — Господин Бан, как вы меня нашли? — Это ведь я вызвал врачей. Как только понял, что случилось, остановил работу техники и вытащил тебя. Намджун с удивлением вглядывается в круглое лицо. — Я почти ничего не помню, — признается он. — Кажется, у меня закружилась голова и я потерял равновесие. — В тот день было очень жарко, а ты ослаб. Я проверил списки, тебя вообще по ошибке записали в повторную смену, — неодобрительно качает головой Бан и вздыхает. — На тебя было страшно смотреть. Я думал, не выживешь. — Спасибо, — тихо благодарит Намджун. — Вы спасли меня. Он все еще не знает, радоваться этому факту или нет, но он жив, и это заслуга только этого человека, сидящего перед ним. Любой другой, он уверен, и пальцем бы не пошевелил. — Как ты себя чувствуешь? Намджун пожимает плечами — теперь это хотя бы получается сделать без особого дискомфорта. — Врачи сказали, я здесь надолго. — Это и к лучшему. В таком состоянии тебе нечего делать на заводе. Намджун хмыкает в согласии. — Я рад, что успел, — Бан мягко сжимает его плечо. — Такая жуткая авария, власти до сих пор выясняют причины. — Кто-нибудь еще пострадал? — интересуется Намджун. — Только легкие ушибы. Господин Бан продолжает навещать его каждые несколько дней и Намджун даже начинает ждать этих визитов. Он давно ни с кем нормально не разговаривал, а старик располагает к себе — он безмерно добр и всем своим видом напоминает о доме. Когда Намджун уже может самостоятельно сидеть, Бан приносит ему фрукты и домашние пироги. — Это от моей жены. А фрукты из нашего сада. Намджун набрасывается на еду и с остервенением жует сочный мясной пирог, закатывая от удовольствия глаза. Он пробует и фрукты, хоть и не особо их любит. Сладость и свежесть наполняет рот, и он съедает все, слизывая сок с пальцев. Бан только добродушно улыбается, и Намджун внезапно понимает, что привык к нему. Он решает не думать, что старик на стороне врага, и разрешает себе с ним сблизиться. Рассказывает о Чонгуке и их детстве, а Бан делится случаями из жизни на Энару, что Намджун слушает с долей сомнения. Он не может полностью довериться, и Бан понимает это, но все равно продолжает приходить. — Я чувствую за собой вину в том, что произошло, — признается он. — Это глупо. Авария могла произойти в любую другую смену, пока вы спокойно отдыхали дома. Не выдумывайте. — Ты хороший парень, Намджун. Бан совсем не похож на его отца — он невысокий и полноватый, но все же в нем Намджун видит отеческую фигуру. Это получается само собой и уже даже не настораживает. Весь его привычный мир перевернулся, и остается только принять это и учиться выживать в новой реальности. Тело медленно восстанавливается, переломы срастаются окончательно и Намджун снова учится ходить, поначалу чисто на голой силе воли, так как не может уже терпеть и продолжать лежать. Каждый шаг дается с трудом, но с помощью медбрата сначала он может вставать и ходить по палате, а еще через неделю выходить за ее пределы. Его ошейник — обруч, как его называют энарийцы — перепрограммирован на территорию госпиталя, и Намджун может свободно по ней передвигаться. Госпиталь находится в Алакастере, столице колонии, и является одним из крупнейших медицинских учреждений планеты. В него направляют на лечение пилотов и офицеров, серьезно пострадавших в ходе военных действий. Поначалу кажется странным, что его тоже определили сюда, но Бан говорит, что это беспрецедентный случай. Правительство колонии просто не могло поступить иначе, ведь за все время существования завода никто из заключенных не пострадал. — Значит, это только мне так повезло, — усмехается Намджун, когда слышит об этом. Бан толком не знает подробностей расследования, но все равно посвящает его в курс дела. С уровнем технологического развития на планете подобные происшествия чрезвычайно редки, но общественный резонанс здесь скорее вызывают новости о последних прорывах в биологии, чем пострадавший вирионский пленный. В один из дней Намджуну наносят визит энарийцы из службы безопасности, чтобы проверить его показания. Воспоминания все еще смутные, и телепат, допрашивающий его, это подтверждает. Дело об аварии закрывают как несчастный случай. В те дни, когда Бан не приходит, Намджун гуляет один. Он пробовал вообще не выходить из палаты, чтобы не сталкиваться с другими пациентами, не подвергать себя подобной пытке. Повсюду его враги, те, против кого он столько лет воевал, а теперь они находятся в одних стенах. Он старательно игнорирует чужие взгляды, ведь если кто-то захочет начать конфликт, он не сможет защищаться, но к счастью, те молчат и даже не подходят к нему. Намджун поражается выдержке энарийцев, ведь если бы ситуация была обратной, он сам точно не сдержался бы и воспользовался чужой беззащитностью. По крайней мере, в госпитале условия гораздо лучше, чем в тюрьме. Он все еще в плену, но теперь это ощущается как отдых. Он не скоро сможет вернуться к работе и совершенно не торопится, сейчас он все равно ничего тяжелее ложки или зубной щетки поднять не может, даже одевается с помощью медбрата. Бесит, что он зависит от энарийцев и должен полагаться в мелочах, но ничего не поделаешь. Не голым же ходить. К радости Намджуна, ему можно принимать душ, и теперь он каждый день с наслаждением стоит под струями воды. Больничная одежда — простая рубаха и штаны — не стесняет движений и не раздражает кожу. К концу первого месяца его пребывания в госпитале после утренних процедур он уже привычно минует сад и беседки, наполненные шумом чужих разговоров, и углубляется дальше в парк в тень деревьев, чтобы побыть в одиночестве. Наблюдает за незнакомыми птицами и скачущими по ветвям белками, дышит и не думает ни о чем. Кроме лицезрения ничего не остается. За время, проведенное в плену, кажется, что он потерял себя. Забыл, кто он и зачем существует. Раньше его смыслом было кресло навигатора, его подвиги и достижения, сейчас же он ничего из себя не представляет. Его лишили всего, что составляло его личность, и теперь Намджун не знает, как жить. Существует по инерции, смиряется со своим положением и живет одним днем, не думая, что принесет следующий. В нем сломалась какая-то деталь, заставлявшая Чон Намджуна функционировать, составлявшая его суть. Ощущение потерянности сопровождает его ежечасно, с момента, когда он просыпается, до позднего вечера, когда справляться с окружающей тишиной тяжелей всего. Намджун сидит в глубине парка с книгой, когда рядом с ним на скамью кто-то опускается. За все проведенное здесь время его никто не тревожил и не подходил так близко, поэтому он с недовольством откладывает книгу и поднимает глаза. Внутри что-то ухает вниз, заставляя его застыть. Вот кого Намджун не ожидал здесь встретить, так это Карателя. При виде его в нем вспыхивает ненависть, но тут же гаснет, словно огонь, лишенный кислорода. Видеть его здесь — странно и немного жестоко, как привет из прошлой жизни. Ким слишком напоминает обо всем, что Намджун потерял. Он вспоминает допрос, случившийся по ощущениям так давно, снова наяву переживает те эмоции. Он так хотел отомстить за испытанное унижение, а в итоге знакомство с Карателем оказалось не самым страшным, что Намджун пережил в плену. Он и не думал, что когда-либо снова увидит его, и теперь не может перестать смотреть. Все-таки Ким слишком молод, чтобы быть полковником. Его внешность совершенно не соответствует его положению и репутации. На чужом лице написано удивление, отголоски которого ощущает сейчас он сам. — Что ты здесь делаешь? — грубо спрашивает Намджун. — Нашел меня, чтобы позлорадствовать? Слова вырываются сами, непроизвольно. Он прекрасно понимает, что Ким здесь по другим причинам, но все равно кажется, что тот нашел его специально. В ответ Ким молча оттягивает вниз ворот кофты, демонстрируя перевязанный торс. — Выглядишь так себе, — довольно ухмыляется Намджун. Это чистая правда. Чужое лицо приобрело землистый оттенок, светлые волосы потускнели и потеряли форму, а под глазами темнеют фиолетовые круги. Несмотря на широкий разворот плеч, Ким явно похудел, и одежда висит на нем мешком. — Ты тоже, — усмехается Ким. Как ни странно, в нем нет той ненависти и неприязни, которые чувствует Намджун. Ким спокойно изучает его взглядом и почему-то улыбается. Можно подумать, что он рад встрече, если бы мысль не была такой смехотворной. Намджун же рад видеть его в таком состоянии. Ранение означает, что Вирион провел успешную контратаку. Отец отомстил за него и добрался до Карателя. Ким хмыкает. — Что? — Верная догадка. Твой отец постарался, — он указывает на грудь. — Не смей читать мои мысли! — Намджун совсем забыл, какой Ким сильный телепат. — У тебя все на лице написано. Намджун ни на секунду не верит ему и возмущенно пыхтит. С одной стороны, ему хочется плюнуть ему под ноги и уйти, с другой, эта встреча чуть ли не первое событие с начала плена, так всколыхнувшее его. — Как ты здесь оказался? — спрашивает Ким. — Упал в карьер, — бурчит Намджун. Молчать бессмысленно. Лучше сказать прямо, чем снова чувствовать себя уязвимым, пока тот будет рыться в его мыслях и воспоминаниях. — Мне жаль, — тихо говорит Ким. — Да что ты? — мгновенно вспыхивает Намджун. — Сами меня сюда упекли! Знаешь, о чем мне жаль? Что отец не довел дело до конца! «И не прикончил тебя!» — добавляет он мысленно. Намджун подскакивает слишком резко и хватается за спинку скамьи, когда перед глазами начинают плясать черные точки. Он пытается отдышаться, шумно вбирая носом воздух, а потом картинно разворачивается и уходит под мелодичный смех за спиной. — Если тебе хочется так думать! — насмешливо кричит Ким ему вслед. Намджун не оглядывается и быстро скрывается среди деревьев, почти не замечая колющие ощущения в ногах. После этого они постоянно сталкиваются в стенах госпиталя и за их пределами, как будто Ким специально преследует его. Он не понимает ни намеков, ни прямых слов и садится рядом в столовой, беспардонно заглядывая Намджуну в поднос. Их рацион отличается, так как питание полковника лучше, чем у пленного, и Ким даже пытается подкладывать Намджуну на тарелку мясо, которое он стойко игнорирует, несмотря на урчание в животе. Они натыкаются друг на друга на лечебных процедурах, и приходится лежать рядом в соседних емкостях, наполненных восстанавливающей жидкостью. Когда Ким поднимается после процедуры, Намджун впервые видит чужое ранение. На бледной коже между маленькими розовыми сосками расцветает черное пятно, от которого в стороны тянутся темные нити, как вены. Он сразу же понимает, от чего оно. Яд гантрийских пауков считается смертельным, поэтому при колонизации планеты их всех истребили, сохранив биоматериал в лабораториях. По всей логике Ким должен был умереть от такого ранения, но он все еще дышит и мягко улыбается, будто совсем не смущается своего вида. Он натягивает кофту и морщится, и от этого Намджуна наполняет удовлетворение. Он хочет, чтобы Ким страдал. Это правильно. Намджун старается избегать его, почти все время проводит в палате, а если и выходит, то углубляется в парковый лес, где по пути под ногами пружинит мох, усеянный незнакомыми мелкими цветами, а неподалеку бежит прозрачный ручей. Ким и там находит его, будто у него есть настроенный на Намджуна локатор. Когда это происходит в очередной раз, и Ким настигает его по дороге, Намджун не выдерживает. — Ты преследуешь меня? — он останавливается и сжимает кулаки. Ким тяжело дышит, но продолжает улыбаться. Щеки его покрыты румянцем, а на лбу выступила испарина. Каждый раз сильнее всего Намджуна шокируют его глаза. Как они могут быть такого цвета? — Врач прописал мне много ходить, — отвечает Ким. — И ты выбрал ходить за мной? Что тебе нужно? — А мне обязательно что-то должно быть нужно? — Тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной? В этом все дело? Ты просто… — Намджун осекается, так как ошейник не дает продолжить. — Я услышал, — Ким встает почти вплотную, лицом к лицу. Он немного ниже ростом, но все равно высокий и держится с великолепной армейской выправкой. — Ты единственное напоминание о том, кто я. Связующее звено с войной и космосом. И не говори, что не чувствуешь то же самое, я слышу любую ложь. Я думал, ты храбрый, Чон, а ведешь себя как трус. Ким говорит спокойно и ровно, но в его голосе чувствуется сталь. Намджун никогда не сталкивался с таким напором. Несколько бесконечных мгновений Ким смотрит ему в глаза, а потом разворачивается и уходит по тропинке к выходу из парка. Намджун бессильно сжимает и разжимает кулаки, провожая взглядом широкую спину. Ему почему-то до последнего кажется, что Ким вот-вот обернется, но тот скрывается в листве окружающих раскидистых деревьев, оставляя Намджуна одного. Долгожданная тишина, прерываемая только трелью птиц, наполняет поляну. Намджун фыркает и устраивается у подножья одного из деревьев, прислонившись спиной к мощному стволу. Он открывает принесенную книгу, но сидит, невидяще уставившись в нее, не прочитав ни строчки. Просидев так полчаса, он с раздражением поднимается и возвращается в палату, где бесцельно слоняется из угла в угол. Он пропускает ужин и долго ворочается, не в состоянии уснуть. Все это время его мысли занимает синеглазый полковник. 💫 Для Сокджина неожиданная встреча становится своего рода спасением. Вместо того чтобы изводить себя мыслями, зачем он здесь и надолго ли, концентрироваться на боли и непринятии ситуации, он переключает все свое внимание на Чон Намджуна. Он не вспоминал о нем с тех пор, как шаттл с пленными покинул Немо, не представлял, что с ним стало, поэтому, наверно, так удивлен столкнуться с ним здесь. Он не придавал значения случайно услышанным новостям об аварии, а теперь целенаправленно ищет подробности происшествия. Неслыханно, чтобы подобное случилось на Эоне, где техника безопасности на высоте. Поиск не дает ничего нового — дело к этому времени уже закрыто. Намджун действительно серьезно пострадал. Он такой же крупный, несмотря на потерянный в плену вес, выше Сокджина и мощнее, но так ослаб после травм, что еле ходит. Это слишком похоже на его собственное состояние. Вид Намджуна вызывает беспричинную грусть, а также тянущее ощущение в груди, которое Сокджин списывает на последствия ранения. После всего пережитого Намджун похож на бледное отражение самого себя. Пустое и безжизненное. Сокджин помнит хищно очерченные темные глаза полными жизни, сейчас же в них словно погас свет. Видеть его таким — неправильно. Наверно, именно поэтому Сокджину так нравится его провоцировать. Подсознательно хочется пробудить в нем потухший огонь. Ему становится лучше, когда он видит, как вспыхивают темные глаза, как напрягаются крепкие руки и грудные мышцы, как он выпячивает вперед подбородок или поджимает губы. На допросе Сокджин был впечатлен его силой воли, упрямством и непоколебимостью, которые сейчас словно затаились в глубине, оставляя на поверхности горечь. Он восхищен его навигационным талантом и настоящей мужской силой и уверенностью, пусть Намджун и на вражеской стороне, это не мешает Джину признавать чужие достоинства. Те качества, которые он так ценит в других. Он не видит в Намджуне врага. Не может его так воспринимать, так как теперь знает его изнутри — его мысли, его боль и отчаяние. Так странно видеть его здесь — такого явного вирионца среди энарийцев, но Намджун единственный, с кем Джин стремится проводить время. Врачи надоедают постоянным вниманием, а он уже по горло сыт лечением, так как никогда не любил болеть. Другие пациенты или навязчиво преследуют его, пытаясь выразить почтение, или наоборот недолюбливают его, прячут мысли, но Сокджин все равно слышит, что они считают, что свое звание он не заслужил. Постоянный жужжащий ментальный фон утомляет и накладывается на непроходящие мигрени, которые его мучают после ранения, и хочется выключить окружающий мир, что он и делает, ставя блоки. С Намджуном же блоки не нужны. Он честен с ним — и в словах, и в мыслях. Только перепалки с ним помогают не сойти с ума от бездействия. Само присутствие Намджуна здесь служит доказательством прошлого. Того, кто он и кем был. Намджуну больно и одиноко, его выдернули из привычного мира и заперли здесь, и Сокджин ощущает то же самое. Только Намджун не может услышать его мысли и понять, как они похожи, и закрывается, выпуская защитные иглы. Прячется от него, избегает, делает вид, что не видит в Сокджине отражение собственной боли. После конфронтации с ним Сокджин решает отступить. Да, ему действительно становится лучше в чужом присутствии, но навязчивым он быть не хочет и не собирается, поэтому перестает давить и концентрируется на себе. Ранение хорошо заживает, пятно на груди уменьшается, последствия яда нейтрализуются, но Джина беспокоит другое — его телепатия. С каждым днем головные боли только усиливаются, а чужие мысли то громкие, как оглушительный крик посреди ночи, то тихие и неразличимые, как шепот. Он консультируется по этому поводу с лечащим врачом, но тот настойчиво рекомендует обратиться к специалисту по псионике. Сокджин решает подождать. Никто не знает о его уровне телепатии, так что это крайняя мера. Помимо мигреней его сопровождает учащенное сердцебиение и пульс, а ведь он даже бегать не может, только медленно ходить, все привычные нагрузки ему недоступны. Заживающая кожа на груди становится жутко чувствительной и только восстанавливающие ванны с использованием кристаллов помогают снять раздражение и зуд. По словам врача, яд не успел затронуть внутренние органы, только кровеносную систему, так что его прогнозы вполне положительны. Сокджин надеется, что врач прав, и все побочные эффекты пройдут сами. Его телепатия — неотъемлемая его часть, и потерять ее будет невыносимым ударом. Он даже возможность такую не рассматривает и гонит от себя все плохие мысли. Тэхён сильно занят с тестами и экзаменами в академии, поэтому не может пока его навестить, несмотря на явное желание, зато родители повадились писать ежедневно. Они присылают на его комм фото своего сада — что нового они там устроили за то время, пока Джин не навещал их, в том числе пруд с рыбками и кувшинками, несколько арок, увитых цветами и виноградом, новые сорта цветов, украшающих клумбы. Как будто это может его заинтересовать. Сокджину никогда не нравилось возиться с растениями, как его ни заставляли, он всегда находил способ избежать работы в саду. Отец же постоянно ругал его за плохие оценки по биологии в школе и прочил ему карьеру селекционера. Уже тогда Сокджин знал, что жизнь на планете не для него. Он грезил космосом, а родители запрещали даже экскурсии на космическую станцию, куда его одноклассники летали каждый год, а потом возвращались с рассказами. Сейчас он снова ощущает себя тем непонятым подростком. Тоска разъедает его изнутри, когда он в одиночестве заходит в столовую и видит сгорбленную фигуру Намджуна в самом дальнем углу, когда притворно улыбается другим пациентам и даже пытается шутить, когда ходит на процедуры и мило беседует с медперсоналом, не показывая свое внутреннее состояние никому. Сокджину нужно держать лицо, не пристало полковнику проявлять слабость и уныние. Если он и замечает Намджуна в парке, каждый раз уходит в противоположную сторону, чувствуя спиной его взгляд и еле слыша ускользающие обрывки мыслей. Сокджин пытается занять себя аналитической работой, используя данные, присланные Джунки, но почему-то чувствует себя абсолютно безмозглым, словно в голове сплошной туман. Становится сложно сосредоточиться, он путается в графиках и картах, читает одни и те же файлы по несколько раз и ничего не может запомнить и структурировать. Он сердится на себя, пробует всевозможные техники, чтобы справиться с этим состоянием, выйти из него и вернуться в работу, но в итоге с беспомощным отчаянием осознает, что все бесполезно. Он не уверен, что когда-либо сможет вернуть себя прежнего. Сокджин закрывает и откладывает все документы, чтобы не бередить душу. Время близится к ужину, но он совершенно не голоден, поэтому накидывает легкую куртку, сует ноги в мягкие уличные тапочки и выходит наружу. Другие пациенты торопятся в столовую, но он не обращает на них никакого внимания и идет дальше. Хочется сбежать. Покинуть госпиталь и отправиться на вокзал, нанять там любой флайер, чтобы добраться до Немо, где бы база ни находилась сейчас. Он бы рванул в любую точку галактики, даже в другую вселенную, лишь бы все изменить. Сокджин моргает, запрокидывая голову к небу. Где-то там осталась его жизнь. От резкого движения перед глазами все плывет, голова шумно пульсирует и кружится. Его ведет в сторону и Джин останавливается, сгибая колени и опираясь ладонями о поверхность бедер. В ушах стоит шум, затылок ощущается невыносимо тяжелым и горячим, будто там что-то коротнуло. Будет слишком позорно упасть здесь, и Сокджин держится из последних сил, закрыв глаза. Выжидает, когда приступ пройдет и спазм отпустит его. — Эй, Ким? Ты чего? — слышит он словно в вакууме. В следующий момент его обхватывают сильные руки, помогают выпрямиться и опереться на чужое плечо. Сокджин поворачивает голову, игнорируя вспышку боли, и оказывается нос к носу с Намджуном — тот крепко держит его за талию и интенсивно смотрит прямо в глаза. «Бестолочь! Зачем поперся так далеко, если еле ползаешь?» Сокджин улыбается. — Ты опять? — Намджун с раздражением говорит вслух. — Я не специально. Ты просто слишком громко думаешь, — со слабой улыбкой бормочет Сокджин. Намджун закатывает глаза и помогает ему дойти до ближайшей беседки с видом на небольшой пруд. По пути Сокджин неосознанно дышит с ним одним воздухом, вдыхает неуловимый мужской запах, чувствует сквозь ткань одежды жар его широких ладоней. С помощью Чона он со стоном опускается на скамью в беседке, вытягивая длинные ноги, и кладет руку на сердце, отбивающее дикий ритм. К его стыду, он совсем не уверен, от чего оно так быстро бьется, головокружения или чужой близости. Намджун остается стоять напротив, на его лице и в мыслях идет явная борьба. Сокджин не торопит его. — Ладно, Ким, твоя взяла. Ты был прав, — Намджун быстро произносит, буквально выдавливая из себя последнюю фразу, и садится рядом, нахмурив брови. «Ты все еще бесишь меня, но тишина меня бесит больше», — читает Сокджин несказанное в его мыслях, но не дает понять, что уловил. Сидеть так близко, что их колени почти соприкасаются, почему-то совсем не напрягает. Намджун то периодически косится на него, то наблюдает за птицами, мерно плывущими на зеркальной поверхности пруда. Сокджин медленно дышит и чувствует, как успокаивается сердечный ритм. Он потирает центр грудной клетки, где боль уже не такая интенсивная, больше ноющая. — Это мощный яд, — Намджун нарушает тишину. — Я удивлен, что ты выжил после такого. — Ты сказал, что жалеешь об этом. — Да, — кивает он. — Но тогда некому было бы доставать меня здесь. Сокджин усмехается. Кажется, Намджун все понял. Ему тоже этого не хватало. Им обоим непривычно находиться так близко друг с другом, и первые несколько минут уходят на то, чтобы привыкнуть. Поначалу разговор между ними немного неловкий. Они говорят о каких-то незначительных мелочах, вроде погоды и меню в столовой, но при этом кажется, что речь идет о чем-то другом. — Что ты знаешь о происходящем на фронте? — наконец Намджун спрашивает то, что его действительно интересует. От него так и веет напряжением, а хмурое лицо становится еще более серьезным. — Не так уж и много. — Ты же Каратель! Что значит… Сокджин кладет ладонь Намджуну на предплечье, прерывая его. — Ты не дал мне договорить. Тот смотрит на его руку, как на змею, но Сокджин не торопится убирать ее. — Так вот, после той атаки, где меня ранили, серьезных стычек больше не было. Ваших патрулей стало в два раза больше, но они не идут на конфликт. Пока что. — А мой отец? О нем что-нибудь известно? — Адмирал Чон на вашей базе, насколько я знаю. Отозвал свою кандидатуру от участия в мирных переговорах. — Правильно. Боноал ничего не добьется, — мрачно говорит Намджун. — Потому что Вирион не готов идти на компромисс, — возражает Сокджин. — Потому что Энару выставляет нереалистичные требования! — По-твоему, возвращение военнопленных домой одно из них? Намджун открывает рот, но тут же захлопывает его и отворачивается от Сокджина. Теперь, когда ситуация касается его напрямую, он не может назвать отказ Вириона вернуть захваченных псиоников домой невыполнимым. Это будет означать, что и он останется в плену навсегда. А Намджун хочет домой. Весь загорается от одной мысли. Причем, Сокджин четко слышит, что больше всего парень хочет увидеть брата. — Все равно, — Намджун начинает, напрягая плечи. — Это энарийцы развязали войну, вам и идти на уступки. — Что? — Что? — Подожди… Ты серьезно в это веришь? — Сокджин слышит, что да, и поджимает губы. — Что за реакция? Будешь делать вид, что это не так? В любом учебнике написано, что произошло. — И что же там написано? — Сокджин выгибает бровь. — Ваши люди устроили теракт на туристическом лайнере! — Намджун вскакивает с места. — Погибли тысячи вирионцев! Дети! — Вина Энару не была доказана. Это вы не разобрались в причинах и напали первыми, обстреливая наши мирные шаттлы, — Сокджин складывает руки на груди. Намджун кидает на него полный ненависти взгляд и выходит из беседки, после чего начинает расхаживать туда и обратно вдоль кромки пруда. Солнце заходит за горизонт, окрашивая небо в оранжево-фиолетовый. Сокджин медленно встает и понимает, что головная боль впервые за последние недели отпустила его. Голова ощущается ясной и легкой. Он подходит к Намджуну и осторожно берет его за запястье, но тот резко отдергивает руку. — Ты повторяешь то, что знаешь от отца, — спокойно говорит Сокджин. — Как ты можешь утверждать, что там случилось? Нас обоих там не было. Сейчас главное, чтобы война закончилась. Слишком поздно разбираться в причинах. — Вы должны ответить за свои преступления. По правде и по совести, — говорит Намджун низким тоном. — А ты уверен, что знаешь, где правда? — тихо спрашивает Сокджин. — Я вот нет. Несколько мгновений они смотрят друг другу глаза в глаза, не отрываясь, после чего одновременно отводят взгляд. — Пошли уже, Ким. Темно. А то упадешь по дороге, — Намджун фыркает и направляется в сторону госпиталя, будто уверенный, что Сокджин последует. Над головой медленно появляются первые звезды, и на этот раз ему не так больно на них смотреть. После этого дня между ними завязывается хрупкое перемирие. По вечерам они устраиваются в той же отдаленной беседке и разговаривают о войне. Спорят и с пеной у рта выясняют, кто прав. Лицо Намджуна в эти моменты оживляется, в глазах пылает огонь, а руки ярко жестикулируют. Сокджин даже не замечает, как пролетает время, а головная боль каждый раз проходит, забытая в процессе горячего диалога. Они не торопятся по палатам даже с наступлением темноты. Сокджин видит, что Намджун все еще не испытывает к нему теплых чувств, но и былой ненависти в нем не видит. Чон растерян, в нем зарождается искра сомнения, хоть он и давит ее, как может. Боится предать родное созвездие даже в мыслях. В столовой они садятся вместе под удивленные взгляды других пациентов. Половина из них думает, что у Сокджина есть касательно вирионца какой-то хитроумный план, половина же считает, что он связался с врагом. И те, и другие неправы. Сокджин поступает по наитию, он и сам себе не может объяснить интерес к вирионцу. Просто ему с ним легко и этого объяснения для него самого достаточно. Он нашел в нем достойного собеседника, того, кто понимает, о чем он говорит и через что проходит. Его мысли и реакции Сокджина стимулируют. Ему интересно с ним пикироваться, давить, спорить, пока Намджун не начинает огрызаться. Пусть они и на разных сторонах, но пока они находятся в госпитале, настолько далеко от войны, они на равных. Почти на равных. Сокджин прекрасно отдает себе отчет, что от открытой агрессии по отношению к нему и другим энарийцам Намджуна останавливает только блокирующий обруч. Использование исследовательской разработки вынужденная мера, и Сокджин не может сказать, что полностью одобряет ее, однако на альтернативу, содержание пленных в одиночных камерах под строгим надзором, у Энару просто не хватает ни людей, ни ресурсов. Взгляд каждый раз сам притягивается к мощной шее, которую обхватывает светлый блестящий металл. Все их общение возможно только благодаря этому тонкому ободку, под которым так часто пульсирует вена, когда Намджун распаляется в процессе бурного диалога. Он снова кажется живым, и это в ответ словно вытаскивает откуда-то из глубин схожие ощущения. То, что они встретились здесь, совсем не случайность. Сокджин не верит в такие совпадения. Возможно, появление Намджуна на его пути это подсказка к пониманию чужой позиции, которая в свою очередь может приблизить их всех к окончанию войны. В любом случае, без присутствия Чона в госпитале ему пришлось бы гораздо тяжелее, это он знает абсолютно точно.