Созвездие Энару

Каждое утро Намджун просыпается под пение птиц, по пути в столовую встречает Кима, с ним же идет на процедуры и прощается только поздно вечером. Он никак не может понять, почему продолжает общаться с ним и почему это так затягивает. Ким все так же раздражает одним своим видом, а все то, что он говорит, противоречит всем убеждениям и устоям. Ким наглый и ведет себя так, будто что-то о Намджуне знает, что-то, о чем он сам не подозревает. Он постоянно читает его мысли, заканчивает за ним предложения и отвечает на незаданные вопросы. Заставляет думать и сомневаться в прописных истинах. Несмотря на все это, Намджун снова и снова присоединяется к нему и даже сам становится инициатором разговора. В конце концов, с ним не так скучно и можно поговорить о войне. Ким почему-то всегда улыбается, в синих глазах пляшут насмешливые искорки, нос поджимается, а уголки полных губ, которые скорее подошли бы девушке, чем парню, ползут вверх, стоит ему увидеть Намджуна. При виде его внутри каждый раз что-то вспыхивает, просыпается что-то забытое. Намджун переживает целый спектр эмоций в общении с ним, но даже при желании не смог бы объяснить, почему так бурно реагирует. Ким же наоборот всегда кажется олицетворением умиротворения и спокойствия, он никогда не выглядит злым или раздраженным, разве что грустным, не то чтобы Намджун замечал или наблюдал за чужим лицом. Ким все еще передвигается с трудом, а в течение дня периодически замирает и морщится, потирая виски и лоб. Намджуна невольно радует чужая боль, но особых восторгов он все равно не испытывает, так как сам в похожем состоянии. По крайней мере, множественные шрамы на его теле медленно затягиваются, кожа становится гладкой, и даже черное пятно Кима уменьшается в размерах. Оно каждый раз притягивает взгляд, грубо выделяясь на молочной коже. Постепенно Намджун снова начинает чувствовать себя собой, к нему возвращается интерес к жизни, даже такой, как здесь. Он потерял многое, но сам себя сохранил, а его тело подлатали медики. Намджуну тяжело без привычного режима тренировок, но пока что он не то что отжаться, даже присесть может с большим трудом. По предписанию врача он ходит на физиотерапию, выполняет упражнения и возвращает ощущение владения собственным телом, но о былой силе пока что можно забыть. Ким же признается, что скучает по бегу, своему способу поддерживать тонус. Это видно по его фигуре, он худощавый и подтянутый. Не похож на типичного военного в понятии Намджуна, но Ким скорее мозговой центр, чем грубая сила, ему и не нужна груда мышц. Намджун нехотя признает, что Ким по-настоящему умен, разбирается не только в нюансах военного дела, но и в различных областях знаний. Однажды они берут в комнате отдыха настольные игры и до вечера проводят партию за партией. Намджун раз за разом пытается взять реванш, но удается ему это с большим трудом. Ким на деле показывает себя великолепным стратегом, способным наперед предчувствовать ход противника. С его помощью впервые с начала плена Намджун узнает что-то стоящее о ходе войны. Обсуждать это с Кимом сначала непривычно и дико, но очень быстро он втягивается и входит во вкус. Ким делится тем, что знает сам, и в каждом слове чувствуется его страстное отношение к вопросу и тоска по космосу. Они оба скучают по активной службе и это объединяет. Намджун ни за что бы не поверил, что так будет, скажи ему об этом пару месяцев назад, когда Каратель допрашивал его. Сейчас тот образ вражеского полковника, который он долгие годы выстраивал в голове, постепенно стирается, сменяясь настоящим, по мере того как Намджун узнает его. Временно отбрасывает предубеждения и решает воспринимать его как есть. Он все еще рад, что вирионцы вывели Карателя из строя, но не жалеет, что узнал его ближе. Все свободное время он продолжает думать об их спорах. Лежит по ночам в удобной кровати, пока сверчки поют за окном, и прокручивает в голове чужие аргументы. Намджун не хочет верить ни единому слову, но все равно сомнения начинают закрадываться, как он их ни прогоняет. Ким каждый раз говорит так убедительно, с открытым лицом и сияющими глазами, что невольно Намджун начинает прислушиваться и задумываться о причинах начала войны. Почему-то снова и снова он вспоминает первую встречу с господином Баном и свою резкую реакцию на чужие слова. Тогда он не воспринял их, а сейчас не может выбросить из головы. Старик теперь приходит реже, но Намджун и не ждет от него этого. Он все еще не доверяет ему, но душу греет тот факт, что хоть кому-то здесь не все равно. Ну, Киму, кажется, тоже, но это другое. Когда Бан в очередной раз навещает его и с улыбкой заходит в палату, Намджун останавливает его приветствие на полуслове и прямо спрашивает. — Вы говорили об энарийцах на Вирионе, помните? — Да, — кивает Бан, откладывая принесенную коробку с фруктами на тумбочку и усаживаясь в кресло. — Расскажите мне, — Намджун садится на кровати напротив, обхватив ладонями колени. Глаза мужчины на секунду затуманиваются, словно он на самом деле заглядывает в прошлое. — Долгое время Вирион и Энару связывали торговые отношения, наши созвездия вполне мирно сосуществовали и не раз объединялись против общих угроз извне. Намджун внимательно слушает, какими бы бредовыми слова ни казались, и молчит. — Обменивались опытом, что касается работы и учебы, на Эон прилетали делегации ученых и политиков с Вириона, а наши специалисты, в свою очередь, посещали Гантру. Нередко можно было встретить смешанные семьи, как моя. — Вы хотите сказать, здесь есть другие вирионцы? И они все на стороне Энару? — уточняет Намджун. — Не так много, но да, все верно. Наши дети и внуки уже полноправные энарийцы. — Тогда почему на Вирионе не осталось никого из них? — Хотел бы я знать. Этот вопрос мучает меня и мою семью все эти двадцать лет. Моя жена сильно горевала, когда брат перестал выходить на связь. Никто не вернулся. — Хотите сказать, их всех убили? — Я не знаю, мальчик мой, — тяжело вздыхает Бан. — Простите, если я расстроил вас. — Что ты, мне и самому всегда хотелось знать, что произошло. Тогда я вмиг был отрезан от родного созвездия, потерял связь с родителями и друзьями, ведь мы оказались по разным сторонам. Кто-то из наших пытался вернуться, а кто-то, как я, выбрал остаться здесь. — Я не знаю, как поступил бы на вашем месте. В первую встречу Намджун счел его предателем, но теперь не может быть таким категоричным. Он пробует представить себя в такой же ситуации, посмотреть на все со стороны и может только пожалеть старика. — Спасибо, мальчик мой. Если бы я только мог помочь тебе… С этими словами Намджун вдруг понимает, что уже месяц не думал о побеге. Ему стало так комфортно здесь, что он перестал пытаться. Осознание отрезвляет. — Ничего. Вы уже помогли, — отвечает он. Попрощавшись с Баном, Намджун остается один, одолеваемый мыслями. Полученная информация ему совершенно не нравится. Почему он ничего не знает об этом? Когда он рос на старой станции Дюна, не встречал ни одного энарийца. Если они и правда жили там, то к тому моменту от них не осталось ни следа, ни упоминания. Не могли же их всех казнить за принадлежность к другому созвездию? А что насчет их родственников, жен, мужей? Ему тогда было всего три года, но родители-то должны знать. Ни отец, ни мать никогда не говорили с ним об этом. Мисо, как медик, с детства учила его, что в ДНК энарийцев закралась ошибка, породившая их противоестественные пси-способности. Намхёк же с юных лет учил стрелять из бластера и брал с собой на военную базу. Намджун никогда не пытался самостоятельно разобраться в истоках, следовал написанному в учебниках и наставлениям отца, но сейчас больше всего горит желанием знать правду. Он всегда верил в правое дело Вириона, ведь гибель космического турлайнера — трагедия, унесшая тысячи жизней. Правительство Энару тогда отказалось признавать участие и вину созвездия, несмотря на предоставленные Вирионом доказательства. Только вот Намджун не может вспомнить, что это были за доказательства и так ли они неопровержимы. Неужели вирионцы и правда так горели жаждой отмщения, что открыли огонь на границе? Слишком много нестыковок. За ужином Намджун пропускает мимо ушей болтовню Кима и хочет уйти обратно в палату, но тот внаглую увязывается за ним. От телепата ничего невозможно скрыть. — Поговори со мной, — настаивает он, проскальзывая за Намджуном в дверной проем и закрывая за собой дверь. Они не первый раз остаются наедине, но впервые в таком тесном пространстве, и это странно нервирует. — Ким, слушай… — Намджун потирает шею. — Мое имя Сокджин. Ты продолжаешь называть меня по фамилии, что конечно уже прогресс по сравнению с первой встречей, но все же я думаю, мы уже достаточно близки, чтобы перестать быть друг для друга Карателем и сыном адмирала. — Мне плевать! Сокджин, Ким, Каратель, да кто угодно, я просто не хочу говорить об этом! — выкрикивает Намджун ему в лицо. — Скорее, ты не хочешь сомневаться, — Ким не перестает давить и уверенно стоит на своем, даже не поморщившись. — Да какая разница? — Разница зависит от того, что ты хочешь. Узнать правду или продолжать слепо ненавидеть всех энарийцев просто за факт их существования. — Я не предатель! — А я и не заставляю тебя предавать Вирион. — Вы уничтожили нашу станцию, там погибла моя мать, — Намджун пытается доказать Киму, что имеет право на ненависть. — А вы за два года до этого уничтожили Эрис. Посчитай, кто первый пошел на такие меры? Я сожалею насчет твоей матери, но и на Эрис погибло множество невиновных людей. Родители Тэхёна в том числе. — Тэхёна? — недоумевает Намджун. — Парень, которого я забрал из приюта. Усыновил. Намджун вскидывает голову. Все-таки Ким Сокджин не перестает его удивлять. Раздражение быстро уходит и он устраивается на кровати с ногами, не в настроении дальше спорить. — Ну ты даешь. Тебе сколько? — Двадцать семь, — улыбается Ким и отходит к окну. Намджун издает впечатленный свист. Взять такую ответственность за другого человека непросто, он вырастил Чонгука, знает, каково это. Ким всего на четыре года старше, уже столько всего достиг, а еще приемный отец. Глядя на него, невозможно даже подумать, что это правда, ведь он выглядит моложе своего возраста, только глаза у него не по годам зрелые. — Но ты не женат? — Нет. У меня нет на это времени. Не было, — отстраненно добавляет Ким. — Если так подумать, с тех пор, как я поступил в академию, у меня не было постоянного парня. Намджун застывает в процессе кивка. — Парня? — он кривит губы. — Не думал, что ты из этих. — Этих? — фыркает Ким. — Ты понял меня. — И что такого в том, что меня привлекают парни? — Это неправильно. Противно. — Смотря с какой стороны подойти, — Ким усмехается и играет бровями. «Придурок!» Ким только подмигивает в ответ. Пару дней после этого Намджун немного напрягается в его присутствии, старается не садиться и не подходить слишком близко, но потом решает, что это слишком по-детски. Ким ведет себя по-прежнему, не пристает и ни на что не намекает. Он все тот же, гей или натурал. На Энару это считается нормой, и отношение Намджуна ничего не изменит, по большому счету ему вообще не должно быть никакого дела до чужой ориентации. Он не хочет представлять, чем Ким Сокджин занимается в постели и в какой роли. Сам Намджун уже забыл, когда у него в последний раз был секс. Только в госпитале собственный член напомнил о себе, и теперь он быстро снимает напряжение в душе, механически и рутинно, не задумываясь о процессе. Девушку тут найти ему все равно не светит, да и не встанет у него на энарийку, Намджун уверен в этом. Если война все-таки закончится и он вернется домой, тогда можно будет задуматься об отношениях и женитьбе, но сейчас до этого момента, как до Вириона, несчетное количество парсеков. С каждым днем Намджун идет на поправку и врач уже прямо намекает ему на скорую выписку. Как бы хороша ни оказалась эта передышка, кажется, она подходит к концу. Чужое стремление от него избавиться совершенно понятно, он здесь чужой, и теперь Намджун каждый день задумывается о будущем. Все внутри противится перспективе снова вернуться на завод к тюремщикам, так как он не хочет вкалывать с утра до ночи ради бесполезных удобрений, но выбора у него нет. — Они не бесполезные, — говорит Ким, когда они завтракают в залитой светом столовой. Намджун уже привык, что тот слышит его мысли, хоть поначалу жутко бесился. Пока не встретил его снова, почти забыл, что такое злость. — Просвети тогда меня, — фыркает он, подцепляя ложкой густое рагу. — Посмотри вокруг. Ким указывает рукой на панорамное окно, куполом накрывающее столовую. За ним открывается вид на лес, окружающий парк, на высокие деревья вдали за территорией госпиталя. — И что? — На самом деле, когда планету только начинали колонизировать, здесь была сплошная пустыня. — Ты шутишь. С Кима станется. Это в его духе. — Это правда. Должны быть статьи, я найду. Все, что ты видишь сейчас, результат долгой кропотливой работы по озеленению. Наши ученые брали пробы и обнаружили в песке кристаллы, стимулирующие рост всего живого. Здесь не было ничего. Пустыня превратилась в небольшой оазис, который разросся со временем в город Алакастер. Поэтому и нужны удобрения, без них никак. — Значит, с помощью тех кристаллов все деревья так вымахали? — Намджун уточняет, так как ему еще на карьере было любопытно, зачем они нужны. — Да. Они используются и в лечении, так как ускоряют заживление клеток и рост новых. Я заметил твои шрамы почти исчезли. — Вечно пялишься на меня, — Намджун косится на него. — Как и ты, — парирует Сокджин. Намджун снова принимается за еду и уходит в свои мысли. Ким прав. Его кожа снова такая гладкая, что ничего не напоминает о былых травмах, а у полковника почти не осталось следов от того гигантского пятна, только небольшой странного вида шрам и несколько черных завитков по его краям. Их обоих скоро выпишут, внезапно понимает Намджун. Ким вернется в космос, а он останется прозябать здесь. Его едкую зависть и волну ненависти останавливают чужие слова. — В ближайшее время не вернусь, — вздыхает Ким с грустью в глазах. — Запретили. Намджун не умеет читать мысли, но ему кажется, он понимает, что тот думает в этот момент. Уже достаточно узнал его для этого, да и свою реакцию в аналогичной ситуации может с легкостью представить. — Не повезло. — Зато тебе не так обидно, — усмехается Ким. — С каких пор ты начал заботиться о моих чувствах? — А кто сказал, что я о них забочусь? — Ким насмешливо приподнимает бровь. Раньше на такое поведение хотелось ему врезать, сейчас же Намджун только ухмыляется в ответ. Даже если ему предстоит вернуться в тюрьму, Ким тоже останется на планете. Не такой уж и плохой расклад. Завтрак подходит к концу, как и его пребывание в госпитале, и Намджун с внезапной четкостью понимает, что будет по Киму скучать. 💫 Впервые со дня ранения, после которого прошло уже несколько месяцев, Сокджин просыпается с утренней эрекцией. Он уже почти забыл, что они у него бывают, а теперь на мгновение теряется, борясь с накатившим возбуждением. Ему снилось что-то яркое, что так подействовало на его тело, но вспомнить детали не получается. Он лениво потягивается и все-таки запускает ладонь под резинку пижамных штанов, обхватывая уже твердый член, и сразу же закусывает губу от нахлынувших ощущений. Водит рукой по стволу, на каждом движении задевая большим пальцем влажную головку, и постепенно ускоряет ритм. Толкается в кулак, прикрыв глаза, и не думает ни о чем конкретном — призывает свои обычные фантазии, чтобы быстрее кончить. Бессвязные образы бесконтрольно перетекают в один вполне определенный, и Сокджин распахивает глаза. Обнаженное тело Чон Намджуна все еще маячит перед мысленным взором, и он уже собирается прекратить и уйти в холодный душ, когда невольно представляет себя под ним — на спине с откинутой головой, пока в него вбивается толстый член, который он когда-то видел в чужих воспоминаниях. Намджун владеет им, неумолимо и властно подчиняя себе, наполняет до предела, идеально и глубоко. Образ не пропадает, и он только сильней сжимает ладонь, уже не в состоянии остановиться. Словно наяву Сокджин видит дикие глаза, в которых полыхает пламя, и его накрывает волной неожиданного бурного оргазма. Член пульсирует в руке, а анус поджимается от фантомных ощущений, будто в нем и правда что-то сейчас было. Сокджин мелко дрожит, моргает, и наваждение проходит. Он один в палате, круглое окно закрыто панельными ставнями на ночь, и тишину прерывает только его учащенное дыхание. Он глухо стонет, обтирает запачканную ладонь о пижамные штаны, отбрасывая их на пол, а второй ладонью трет глаза. Сокджин ругает себя за несдержанность и не хочет думать о том, что только что произошло. До этого момента он не связывал свой интерес к Намджуну с сексуальным и расслабился, а ведь Намджун отвечает всем предпочтениям Джина в постели, словно помечая все нужные галочки. Характер и темперамент, горячее тело и ощущение силы, исходящее от него. Неудивительно, что подсознание подкинуло ему такую картинку, сыграв злую шутку. Это просто временное помутнение, убеждает себя Джин. Они находятся в замкнутом пространстве и все время проводят вместе, вот он и сфокусировался на парне совершенно неосознанно. В этом нет ничего плохого, фантазии ни к чему не обязывают его. Да и не стал бы Сокджин действовать даже при желании. Одно дело испытывать простую человеческую симпатию, другое — переходить черту и связываться с тем, кто совсем недавно хотел его убить. В течение дня Сокджин ведет себя как обычно, никак не выдавая утреннее происшествие, но при этом не может не обращать внимания на Намджуна. Наблюдает за его лицом и мимикой, как мужественно он выглядит, как презрительно закатывает глаза и как улыбается. Сокджин поражен, когда замечает на его щеках во время улыбки ямочки, буквально преображающие его. Намджун выглядит как другой человек. Его подбородок уже не такой острый, а отросшие волосы начинают немного завиваться. Больничная одежда на нем смотрится как военная форма, сидит как влитая, и только подчеркивает его рост и стать. Сокджин старается не смотреть на крупные ладони и пальцы, но когда переводит внимание на лицо, взгляд сам притягивается к губам. Думать в этом направлении опасно и глупо. Сокджин не подросток, ведомый собственным членом, и никогда им не был, даже в свои пятнадцать. Намджун — натурал и гомофоб, который, несмотря на долю любопытства, факт отношений с мужчиной даже не рассматривает, его аж перекашивает при одном упоминании, но и это не самое главное, ведь он все еще его враг, и не стоит об этом забывать. Так легко не думать о том, что они на разных сторонах, находясь на планете, где о войне ничего не напоминает. Рассматривать Намджуна в качестве сексуального партнера попахивает безумным безрассудством, которое Джину не свойственно. Это пройдет. Следующим утром он игнорирует лезущие в голову фантазии и принимает прохладный душ. Мигрени почти перестают мучить его, их интенсивность заметно снижается, что не может не радовать, и Сокджин надеется, что и телепатия тоже со временем придет в норму. Рана уже почти не болит, кожа снова становится первозданно чистой, и только небольшой шрам остается в качестве напоминания об атаке. Он проводит несколько часов в кабинете главврача, серьезно обговаривая с ним свое возвращение на службу, и в итоге добивается четкого прогноза и точной даты. Вылет в космос в ближайшие полгода ему запрещен, однако он не так сильно убивается по этому поводу, ведь теперь знает, когда вернется на свое место. Шесть месяцев — срок, предписанный врачом и подтвержденный маршалом, по прошествии которого он сможет наконец покинуть планету. Помимо даты Сокджин оговаривает с ним выписку, так как его не прельщает все это время торчать в стенах госпиталя. Поначалу врач не хочет выписывать его, но потом предлагает альтернативу, которую Сокджин с радостью принимает, соглашаясь на амбулаторное лечение. Смена условий ему не повредит, а процедуры он может посещать несколько раз в неделю. Сокджин тщательно планирует, как проведет оставшееся на планете время. Родители с воодушевлением предлагают пожить у них, но он сразу же отказывается, обещая при этом обязательно навестить их. Мать расстраивается, но не может изменить его решения, поэтому возражений не следует. Он даже не уверен, что смог бы ужиться с ними после стольких лет, снова вернуться в свою старую комнату, покинутую, когда ему исполнилось семнадцать. Несколько дней он просматривает виртуальные каталоги объявлений и останавливает свой выбор на небольшом двухэтажном доме недалеко от госпиталя, но и до центра оттуда удобно добираться. Дом расположен в тихом районе и визуально Джину очень нравится. Он вносит залог на полгода и заказывает с доставкой нужные на первое время вещи. Он делится новостями с Тэхёном, отправляет фото дома и интерьера, и получает в ответ серию восторженных реакций. Парень вполне впечатлен его выбором и обещает вырваться в гости при первой же возможности. Сокджин уже с нетерпением этого ждет. Жизнь определенно налаживается. Намджуну же не светит никаких перспектив, кроме возвращения в тюрьму. В последнее время Сокджин непрерывно слышит его внутреннее расстройство и горечь, сменяемые приступами бессильной злости. Чужое недовольство ему понятно без слов. Тюрьма не самое приятное место, даже энарийская. Сокджин сам начинает невольно расстраиваться. Он переживает за Намджуна и не хочет, чтобы он снова пострадал. За это время он так привык к его присутствию рядом, что не готов с ним проститься. Не готов лишить себя возможности видеть его ежедневно. Не готов прекратить их общение, которое все чаще напоминает перепалки с близким другом, наполненные глупыми шутками, но иногда перетекает во что-то серьезное и важное. Сокджин теперь читает мысли Намджуна с такой легкостью, что это пугает. Ему даже не нужно напрягаться. Тихие и громкие, четкие и бессвязные, они идут потоком, словно у Джина есть личный канал, настроенный на Чона. Он пробует останавливать себя, ставит блоки, но все равно слышит, как тот изводит себя мыслями о будущем, а еще как сильно скучает по младшему брату. Сокджину кажется, что он знаком с Чонгуком лично, так ярки увиденные воспоминания, связанные у Намджуна с братом. Он ставит себя на чужое место и тогда становится еще больней. Сокджин всегда отличался повышенным беспокойством за других, и Намджун не исключение. Несколько дней его не отпускает одна безумная идея, которую он обдумывает, рассматривая со всех сторон, после чего ищет информацию о возможностях ее осуществления. Когда до их выписки остается совсем немного, Сокджин решается. Рано утром еще до завтрака идет в чужую палату и стучит в дверь, пока сонный помятый Намджун не открывает ему. Взъерошенный, с полуприкрытыми глазами он выглядит так безобидно и мягко, что на секунду Джин забывается, но быстро берет себя в руки и заходит в палату. — Ты хочешь написать ему? — спрашивает он вместо приветствия. — Кому? — сонно бурчит Намджун, падая обратно на кровать. — Чонгуку. Намджун приподнимается на локтях и замирает, его взгляд мгновенно проясняется, в нем мелькает боль пополам с надеждой. — Ты серьезно? — почти шепчет он. — Да. Абсолютно, — Сокджин садится на край кровати. — Я передам сигнал через своего друга, он сейчас на границе. Если дойдет, конечно. Помнишь канал его комма? — Наизусть. А отцу я могу написать? Хотя бы дать знать, что я жив? — осторожно спрашивает Намджун, наблюдая за реакцией Джина. — А он знает. — Как это? — недоумение на лице. — Он знает, Намджун. Твое имя было в списках пленных на обмен, который Вирион отверг. — Не может быть. Это какая-то ошибка, — Намджун трясет головой и резко поднимается. — Он не оставил бы меня. Он отворачивается и начинает мерить шагами палату, пока Сокджин остается на месте и слышит сбивчивые обрывки мыслей. Неверие, сомнение, злость. Это продолжается почти минуту, Сокджин дает ему время успокоиться, но в итоге встает и останавливает Намджуна, кладя ладонь ему на плечо. — Напиши Чонгуку, — уверенно говорит он. Намджун что-то ищет в его лице, смотрит совершенно больным побитым взглядом, после чего кивает. — Хорошо, — говорит он низким тоном, переводит взгляд на руку, все еще касающуюся его плеча, после чего добавляет. — Спасибо. Он произносит последнее слово совсем тихо, на выдохе, но действительно имеет его в виду. Он испытывает благодарность и облегчение. Для Намджуна возможность связаться с братом — дороже всего на свете. — Это еще не все, — Сокджин убирает ладонь, сцепляя обе в замок перед собой. Они стоят так близко, что он начинает чувствовать запах геля для душа, исходящий от него, кружащий голову и заставляющий вдыхать глубже. Ему кажется, он даже на расстоянии чувствует жар его тела, а кожа так и манит прикоснуться снова. На Намджуне простая футболка, но она не скрывает рельеф его мощных рук. — Что? В любви мне признаться хочешь? — усмехается Намджун, когда молчание затягивается. — Ну конечно, ночами не сплю, только и думаю, как выразить свои чувства, — фыркает Сокджин в ответ. — Тогда не тяни, я не хочу опоздать из-за тебя на завтрак. — Тебя скоро выпишут. — Я знаю, — Намджун мрачнеет. — Что с того? — Я хочу предложить тебе кое-что. Хочешь пожить у меня? — Что ты имеешь в виду? — Намджун с изумлением рассматривает его, будто впервые видит. — Я могу воспользоваться своим служебным положением и оформить твои тюремные документы на себя. Ты можешь жить со мной. — В качестве кого? Личного раба? — мгновенно вспыхивает Намджун, сжимая кулаки. — За кого ты меня принимаешь? Я когда-то давал тебе повод так думать? — строго спрашивает Сокджин. Намджун молчит. — Ты можешь отказаться. — И вернуться в тюрьму на завод? — презрительно кривится Намджун. — Выбор за тобой. Ближайшие полгода я проведу на планете. Если тебе так противна моя компания, я не буду настаивать, — Джин пожимает плечами, разворачивается и быстро пересекает палату. Когда он уже тянет в сторону дверь, уголки губ сами тянутся вверх, потому что он слышит решение Намджуна даже до того, как тот озвучивает его. — Сокджин, стой! Я согласен.