Созвездие Энару

Проснувшись однажды утром под пение птиц, Намджун осознает, что уже больше шести месяцев живет на Энару. За это время с ним столько всего случилось, кажется, что прошло уже несколько лет. Если забыть о причинах его нахождения здесь, Намджуну нравится жить с Сокджином. Нравится планета с ее нежным небом и теплым климатом, нравится уютный дом, наполненный запахами еды, спокойствием и душевной теплотой. Никуда не надо бежать, здесь нет боли и страха, никаких ожиданий и правил. Это напоминает Намджуну о детстве, когда мама еще была жива. Пусть Мисо и жила работой в медотсеке станции, домашний завтрак на столе у семьи Чон был всегда. У нее всегда находилась для него улыбка и слова поощрения. Намджун вспоминает ее без привычной печали, скорее, как светлый образ, связанный с детством. Он встает и потягивается, чешет живот и поправляет резинку сползших спальных шорт. Внутри бурлит энергия и жажда действия, ощущение, что он способен на любые свершения. Таким здоровым и полным сил Намджун не чувствовал себя давно. За прошедшее время он восстановился не только телесно, но и душевно, нашел новый баланс и обрел внутреннее равновесие. С первого этажа доносится высокий смех Сокджина и бархатный Тэхёна, звон посуды и шум пылесоса, а потом звуки музыки — инструментальной композиции из тех, что нравятся Тэхёну, и к которым он пытается теперь приобщить Джина. Тэхён нравится ему. Нравится его наглость и уверенность, за которыми, по словам Джина, прячется ранимая душа. Нравится его задорный напор и бурная энергия. Нравится, как Джин раскрывается в его присутствии. Так же сильно, но вплоть до противоположности, Намджуну не нравится бывший Сокджина, Минён. Не нравится его внешний вид, от веснушчатого носа до квадратного подбородка и ладоней-лопат. В нем нет ничего, что подходило бы Джину или объясняло его выбор в прошлом. Он наверняка любил этого парня, спал с ним, планировал будущее. Возможно, он жалеет о расставании с ним. Намджун даже не пытается бороться с ревностью, охватывающей его, считает ее абсолютно оправданной. Тэхён сходу понимает его реакцию, маленький засранец, но в этот момент Намджуну плевать. После отлета Тэхёна в доме воцаряется тишина. Гулкая и плотная, такая, что хоть режь ножом, она несет с собой изменения в атмосфере и настроении. Сокджин ведет себя странно, и поначалу Намджун списывает это на грусть, но проходят дни, и становится только хуже. Сокджин почти не улыбается, не подходит близко, подолгу закрывается в кабинете. Он будто замыкается в себе. Настолько, что даже лицо у него меняется — становится серьезным и холодным. Он все еще бесконечно красив, но теперь кажется недосягаемым. Далеким, как другой конец галактики. Из их общения незаметно пропадает легкость и ставший уже привычным флирт, но даже простое молчание между ними теперь вибрирует так, что внутри все трепещет, а в паху тяжелеет. Намджуну все еще сложно контролировать влечение, которое со временем только усугубляется. Иногда хочется плюнуть на все, подойти, встряхнуть Джина, вытрясти его из этого подавленного состояния, а потом стянуть с него брюки и взять прямо на полу в гостиной или на кухонном столе, сметая тарелки на пол. Кончить получается только с мыслями о нем, и Намджун уже смирился. Фантазии эволюционируют, превосходят одна другую, удивляя его самого своей яркостью и детальностью. Здесь нет порно, по крайней мере, Сокджин не смотрит, но оно и не нужно, так как воображение все делает за него. Самое странное, что помимо страсти в нем просыпается необъяснимое желание заботиться о Джине. Он настолько беспечен в отношении собственного здоровья, что постоянно забывает принять таблетки, откладывает плановые приемы и ведет себя так, будто если он будет игнорировать проблему, она исчезнет и все само пройдет. — Я просто не люблю болеть, — на все вопросы и замечания у него один ответ. Намджуну же нравится заботиться о нем, не разбираясь в причинах. В какой-то мере, это доставляет ему удовольствие и помогает чувствовать себя нужным. Единственным плюсом состояния Сокджина является то, что он в упор не замечает, как действует на Намджуна. Приходится носить плотные джинсы и длинные футболки, чтобы скрыть внезапные стояки, ведь стоит Джину просто случайно коснуться его или прогнуться рядом с ним на коврике, все, Намджуна простреливает изнутри, и приходится долго и упорно отжиматься, чтобы избавиться от жаркой дрожи и пульсации в члене. Джин никак на это не реагирует, даже бровью не ведет. Если раньше он и дня не мог провести без того, чтобы не залезть к Намджуну в голову, то сейчас ведет себя так, будто ничего не видит и не слышит. Намджун перестает прятаться и закрываться, а потом решает проверить свою теорию и за завтраком громко и отчетливо думает про себя: «Я хочу тебя трахнуть». Ноль реакции. Сокджин намазывает на тост масло и даже не смотрит в его сторону. «А если я буду снизу? Эй! Соглашайся, пока предлагаю!» За маслом следует клубничный джем. — Ты тоже хочешь сладкий тост? Передумал насчет бекона? — с недоумением спрашивает Джин, наконец, замечая его пристальный взгляд. Невозможно так играть. Он действительно не слышит, то ли из-за вернувшихся по неизвестной причине мигреней, то ли из-за блоков, которые псионики могут ставить сами себе. Намджуну становится смешно от абсурдности ситуации. Его поначалу так раздражало это постоянное подслушивание, а теперь Джин, сделав разворот на сто восемьдесят градусов, его открыто игнорирует и буквально испытывает терпение. После завтрака внутри остается неприятный осадок. Раньше Намджун всегда с легкостью получал, кого хотел, достаточно было всего пары улыбок, и жаркая — относительно — ночь обеспечена. Джин же, несмотря на свою заинтересованность, упрямится и держит дистанцию. Не придумал же Намджун внимание с его стороны? Джин буквально слюной исходил, когда смотрел на его обнаженный торс. Подобное благородство, проявлявшееся в отсутствии пошлых намеков и приставаний с его стороны, тогда Намджуна полностью устраивало, а сейчас начинает бесить. В какие игры Джин играет? Чего добивается? Намджун уже устал от собственной руки и постоянного тянущего ощущения сдавленности в паху, и всерьез рассматривает вариант предложить Джину потрахаться по-дружески. Им еще несколько месяцев жить вдвоем, так почему бы не помочь друг другу сбросить напряжение? Когда Сокджин днем смотрит новости в гостиной, он садится рядом на диван, так, что их бедра соприкасаются. Было бы хорошо, если бы они были в шортах, но в последнее время они оба носят джинсы или брюки, а сегодня на Джине вообще комбинезон поверх футболки. Намджун будто ненароком кладет ладонь ему на колено, и Джин вздрагивает, отрываясь от экрана. — Ох, уже почти обед, ты, наверное, голодный, — он вскакивает с места и уходит на кухню, где начинает суетиться, роняя овощи из рук. Намджун подходит сзади, приобнимает его за талию и кладет подбородок на плечо. — Я очень голоден, — жарко шепчет он в ухо. Джин почти подпрыгивает, наступая ему на ногу. Он отводит взгляд и медленно покрывается румянцем. — Что же ты молчал… — бормочет он, выскальзывая из рук, и наклоняется к морозильнику, чтобы залезть в нижний ящик. Намджун прикусывает губу. Джин не облегчает ситуацию, выставляя обтянутые ягодицы и демонстрируя длинные ноги. Любой бы на его месте возбудился. Так легко было бы подойти, прижаться, положить ладони на поясницу, заставляя прогнуться. Возбуждение призывает к действиям, но Намджун только сглатывает. Он все еще не уверен, что готов, что хочет этого по-настоящему, да и желание Джина тоже должно идти в расчет. Если он ошибся, если Джин не видит в нем потенциального партнера, это точно ударит по самолюбию самым неприятным образом. После обеда Намджун следует за Джином в гостиную, садится на подлокотник его кресла и наклоняется ближе. Пришло время вывести Джина на открытый разговор, иначе он так и будет юлить, комбинатор энарийский. — Я тут подумал… — Намджун не знает, как начать. Как оформить в слова безумное предложение, казавшееся в голове таким логичным еще полчаса назад. Сокджин поднимает на него осторожный взгляд, почти незаметно отодвигаясь в сторону, а потом виновато улыбается, когда в его кармане начинает вибрировать комм. — Прости, срочный звонок, — он подносит комм к уху и уходит наверх. Намджун раздраженно пинает кресло и нервно вышагивает по гостиной, прислушиваясь к отдаленному шуму разговора со второго этажа. Когда голоса затихают, он ждет еще несколько минут, а потом собирается подняться, но Сокджин спускается сам. — Я хотел поговорить, — уверенно начинает Намджун, направляясь к нему, но Джин перебивает его. — Намджун… — у него странное выражение лица. — С Вириона пришел ответ. Забыв обо всем, Намджун бросается к нему и выхватывает из рук небольшой полупрозрачный инфопланшет. Его начинает ощутимо трясти, но он не замечает ничего кроме экрана, на который выведен список входящих сообщений. Верхнее из них, непрочитанное, переслано с имени командора Ли с указанием оригинального отправителя. Намджун помнит номер комма отца наизусть. Почему сообщение пришло от него, а не от Чонгука, он даже не задумывается, дрожащими пальцами нажимает на него и открывает прикрепленный файл. Первое, что он видит, это собственное лицо. Официальное фото в парадной форме, где он ярко улыбается после получения награды за отвагу в бою. Только потом он вчитывается в текст, расположенный в колонке справа. Строчки разбегаются перед глазами, будто он забыл родной язык. Сердце бешено колотится, в горле пересыхает. «Лейтенант первого класса Чон Намджун, прославленный штурман-навигатор, пал смертью храбрых в бою, во время подлой атаки Энару. В его гибели виновен не кто иной, как Каратель Ким Сокджин. Лейтенант Чон посмертно награжден Орденом золотой звезды. Вся его семья, в том числе адмирал Чон, скорбит об утрате…» Это официальный некролог, который сначала кажется ошибкой, а потом злой шуткой. Планшет трясется в немеющих руках, и Намджун почти роняет его, но все равно пролистывает вниз до конца. Кровь холодеет, когда он видит рукописную подпись, в которой узнает размашистый почерк отца. «Забудь о Чонгуке, у него больше нет брата. Вириону не нужны предатели». Ноги подкашиваются и Намджун опускается на колени. Невидящим взором смотрит на экран, повторяет про себя слова, но мозг никак не может зарегистрировать их значение. На щеках он чувствует влагу. Намджун выпускает планшет из рук, отчего тот с тихим звуком падает на пол, и проводит пальцами по уголкам глаз. Подушечки становятся мокрыми. Последний раз он плакал в детстве, наверно, еще до рождения Чонгука, а может, когда впервые взял его на руки, кричащего и краснощекого. На плечо опускается ладонь и мягко сжимает его. — Ты видел это? — сдавленно спрашивает Намджун, собственный голос звучит незнакомо. — Только что. Сокджин садится рядом, подгибая под себя колени, и смотрит так, как умеет только он. Будто в душу заглядывает. От сочувствия на его лице становится еще больнее. — Как он мог? — шепот перерастает в крик. — Я же жив! Я никого не предавал! Разве я виноват в том, что оказался в плену? Голос срывается в хрип, а внутри бушует ярость, сродни которой он еще не испытывал. Никогда. Ни к кому. Если бы она могла вырваться наружу, смела бы всю планету в песчаном урагане. Сокджин обнимает его, окутывая оцепеневшее тело мягким теплом. Намджун на миг безвольно замирает, а потом притягивает его к себе ближе и утыкается лицом в крепкое плечо. Впервые в жизни он беззастенчиво плачет. Что за насмешка. Его объявили героем посмертно — та судьба, которую он когда-то считал почетной. Он не герой и никогда им не был, слишком глупо и самонадеянно было считать иначе. Он шел в бой, даже не разобравшись, кто прав, а кто виноват. Ставил себя выше других, показывал такой пример Чонгуку. Намджуну стыдно вспоминать, каким крутым он себя считал, несущим великую миссию. Он оплакивает прошлую жизнь и все, во что так долго верил. Все, с годами взращенное в нем, оказалось пустышкой — его ненависть и его доблесть, вера в превосходство Вириона над Энару, все военные лозунги и патриотические призывы, его стремление вызвать гордость отца и его редкую похвалу. Все это рассыпается на глазах космической пылью. Вывод только один — Намхёк выбрал войну, а его, любимого сына, похоронил заживо. — Почему он так поступил? — Намджун вытирает глаза рукавом, отстраняясь от Джина, на плече которого остается влажное пятно. — Вернее, я сам догадываюсь, но тогда это будет означать, что все, что ты говорил, правда. Все, что написано в энарийских учебниках, вся политика и подоплека конфликта, за внешнюю сторону которых он и не пытался заглянуть до встречи с ним. — Это война, Намджун, а он адмирал. О причинах такого поступка известно только ему, — ровно говорит Джин. — Да какие тут могут быть причины? Он отказался от меня, дал понять, что я для него мертв! Только ему проще объявить меня героем, чем предателем, ведь Чонгук ничего не знает. Он думает, что я погиб! Если бы не та операция… Я хотел бы ненавидеть тебя за это. Из-за тебя я попал в плен. Все это, — он указывает на планшет и ошейник, — случилось из-за тебя. — У тебя есть на это право. Я пойму, — Джин не отводит взгляд, в нем нет злости или обиды, только вселенское спокойствие и принятие. — Но я не могу! Как я могу обвинять тебя, когда мой собственный отец поступил так! Он всегда был занят только войной. Ему было плевать на Чонгука, а оказалось, что и на меня тоже, — Намджун мрачно усмехается. — Прости меня, — Джин накрывает его ладонь своей. — За что? — Я хотел помочь, а получилось, что сделал еще хуже. Если бы я мог доставить твое сообщение Чонгуку напрямую, я бы сделал это. — Это не твоя вина, что его перехватили, — Намджун трясет головой. — Отец просчитал все. А теперь он будет использовать горе Чонгука и взращивать в нем ненависть, так же, как когда-то во мне. Все, чему он учил меня, ложь, на которую я слишком долго закрывал глаза. Наверное, он начал понимать это еще тогда, когда впервые узнал о версии Энару касательно начала войны, или когда Джин рассказал о том, что о его судьбе Намхёку прекрасно известно. Он все знал и не сделал ничего, чтобы вытащить его, будто Намджун перестал быть его сыном после пленения. — Ты очень сильный, Намджун. Не каждому по силам такое принять. Намджун саркастично хмыкает и переплетает их пальцы, впитывая тепло от чужой ладони. — Может, было бы лучше, если бы я и правда погиб тогда. Зачем я пересел на истребитель? Меня бы подстрелили вместе с фрегатом, и все… — Не стоит опускать руки, — Джин подвигается ближе, его глаза полны решимости. — Ты все еще можешь действовать. Я обещаю тебе, что найду способ закончить эту войну. Придумаю, как связаться с Чонгуком. — Я так хочу забрать его оттуда… — Намджун стискивает челюсти. На этот раз он первый обнимает Джина, черпая в нем силы и поддержку. Они перемещаются с пола на диван и устраиваются поудобнее, Намджун кладет голову Джину на колени. Сейчас ему просто необходим физический контакт, чтобы не сойти с ума. Жизненно необходимо знать, что он все еще кому-то нужен, что не все отказались от него. Джин перебирает его волосы и тихо шепчет, что все будет хорошо, и почему-то от этого становится чуточку легче. В течение следующих дней Намджун погружается в себя, как в кокон, переосмысливает всю свою жизнь и заново расставляет приоритеты. Вспоминает все, что когда-либо знал, и рассматривает под микроскопом, подвергая сомнению каждую деталь. Прокручивает все события прошлого, приведшие его сюда. Намджун теперь не знает, кто он. У него больше нет отца, нет фамилии. Чон Намджуна больше не существует. В нем зияет пустота, дыра на месте, где когда-то жила непоколебимая верность, а сейчас осталось только разочарование в прежних идеалах. Это не он предал родное созвездие, а Вирион предал его заодно с Намхёком. Ему все время врали, настраивали против Энару, а Сокджин, кого он еще до первой встречи так ненавидел, даже не разобравшись почему, открыл ему глаза. Помог увидеть правду, показал все, как есть, и сам сказал выбирать, во что верить. Никогда не давил и ничего не навязывал. Сокджину удалось успокоить ненависть в сердце и наполнить его другими эмоциями. Намджун видит в нем настоящее мужество и мудрость не по годам. Ему даже становится страшно, что он мог убить его — тогда, в прошлой жизни — и лишить себя возможности узнать его. Теперь Намджун находит в нем утешение и целую вселенную в синих глазах. Пусть Джин не умеет заботиться о себе, у него прекрасно получается делать это для Намджуна. Только благодаря его поддержке он еще не окончательно погрузился в пелену озлобленной обиды и внутренней боли. Отправляя свое жалкое послание, Намхёк наверняка ожидал, что Намджун взбесится, как обычно, обвинит Джина и испортит отношения с ним, но Намджун не доставит ему такого удовольствия. Больше всего его убивает то, что Чонгук остается на станции под влиянием Намхёка, и неизвестно, что с ним теперь будет. Он точно так же возненавидит Энару, не зная правды. Намджун теперь знает, хоть это и причиняет саднящую боль. Он никогда не стремился узнать истину, но теперь не может оставаться в стороне. Не в его характере долго зацикливаться на чем-то одном, он просто не умеет долго вариться в переживаниях, и решение сейчас может быть только одно. Он должен действовать. Он поддержит Энару, тех, кого несправедливо обвинили и все эти двадцать лет истребляли, прикрываясь псевдонаучными обоснованиями. Намджуну смешно вспоминать программу академии и то, что им вдалбливали ежедневно. В ДНК энарийцев нет ничего противоестественного, их способности не делают их лучше или хуже. Тот же Кванхо, пытавшийся его убить, служит этому доказательством. Утром очередного дня он запечатывает боль внутри и отдаляется от эмоций насколько возможно. Сейчас они только помешают. Тихий голос Джина доносится из кабинета, и Намджун идет прямиком туда, дожидаясь разрешения зайти после быстрого стука. — Доброе утро. Ты сегодня рано, я даже завтраком еще не занимался, — Джин улыбается при виде его, и у Намджуна замирает сердце. — Я не хочу есть, — он трясет головой и сразу переходит к делу. — Ты занимаешься планом атаки на Нибос. Ничего не выйдет. — Почему? — Раз Намхёк знает, что я здесь, он уже давно усилил защиту. Между границей и базой стоит целый вирионский флот, а в закрытом секторе ведутся разработки оружия. — Предлагаешь сложить руки? — Джин приподнимает брови. — Предлагаю помочь. Намджун, не дожидаясь ответа, берет второй стул и садится рядом с Джином за полукруглым столом. Подвигается почти вплотную, замечает его растрепанные после сна светлые волосы, чувствует мятный запах зубной пасты, от которой на его футболке осталось несколько крошечных пятен. Несмотря на эмоциональную встряску и полнейший внутренний переворот, Намджуна все еще влечет к нему. Хочется смотреть, не отрываясь, хочется коснуться его щеки, провести пальцем по губам, надавливая на них. Сейчас ему достаточно просто находиться рядом, и секс, которого он так жаждал, отходит на второй план. Отвлекаться нельзя. У Намджуна теперь есть цель. — Смотри, ты составил схему базы почти идеально, но здесь допустил ошибку, — он указывает на экран, наклоняясь ближе. Сокджин меняется на глазах, его взгляд, направленный на инфопанель, становится цепким и сосредоточенным. Намджун впервые видит в нем Карателя, полковника, спланировавшего столько успешных операций. — На этот счет у меня есть запасной план, — Джин усмехается и выводит на экран новую схему. Намджун восхищенно свистит. Они забывают о завтраке и проводят все время до обеда за расчетами. Сокджин неплохо осведомлен об оснащении вирионской базы, но все данные им получены только на основании допросов. Намджун же обладает другой перспективой, как человек, лично знающий всю базу вдоль и поперек, сотни раз ходивший по ее коридорам. Он теперь третья сторона в этой войне, как свободный астероид без курса, не принадлежащий ни к тем, ни к другим. Впервые в жизни он волен принимать решения самостоятельно, и Намджун не против выступить в качестве секретного оружия Энару, так как готов на все, чтобы переломить ход войны. Терять ему больше нечего. Пути домой нет. 💫 При всем его таланте предугадывать возможные варианты развития событий, ход адмирала Чона становится для Сокджина неожиданностью. Он помнит его из воспоминаний Намджуна, не как вражеского военачальника, а как представительного мужчину и строгого, но внимательного отца, поэтому объяснить такое предательство ничем не может. Вряд ли это часть какого-то долгоиграющего плана, в ситуации слишком много нюансов и переменных, чтобы так рисковать. Ведь прошло уже больше месяца после отправленного Чонгуку сообщения, и Намхёк мог вообще не отвечать, но вместо этого нанес удар по самому больному месту сына с излишней жестокостью. Знал, за кого Намджун переживает больше всего, и воспользовался этим. Сокджин долго анализирует случившееся и приходит к выводу, что Намхёк знает, где сейчас находится Намджун и с кем. Это просто догадка, но он чувствует, что она верная. Не помешает проверить и подстраховаться, ведь если его подозрение подтвердится, если у Намхёка на Энару есть шпионы, это представляет большую проблему. Чем больше он размышляет, приходит к выводу, что подобного исхода стоило ожидать. Вирион изначально отказался от обмена пленными, Намхёк еще тогда не стал бороться за возвращение Намджуна домой. Он ведет свою игру и явно готов пожертвовать всем для достижения цели, даже отречься от родного сына. Чего вражеский адмирал добивается, ему прекрасно известно, тот открыто выступает за то, чтобы стереть всех энарийцев с лица космоса, но о причинах такой ненависти остается только догадываться. Тихие скупые слезы, свидетелем которых Сокджин становится, кажутся жуткими и неправильными. Намджун должен улыбаться, щурить глаза и демонстрировать ямочки, а не застывать с каменным, как маска, лицом. Намхёк не заслуживает его слез. Первые дни Намджун весь как открытая рана, развороченный и кровоточащий. Его отчаянный ментальный фон пробивается даже сквозь выставленные блоки. Сокджину тяжело смотреть, как Намджун переживает. Хочется как-то помочь, вытащить его из этого состояния. Намджун словно костенеет, кажется неживым, как жертва парализатора. Отказывается от еды, поздно ложится и поздно встает, до изнеможения тренируется, пока не валится с ног. При этом, когда все-таки удается уговорить его поесть или просто побыть рядом, Намджун не отталкивает его, наоборот, словно ищет в нем поддержку. Кладет голову на плечо, на колени, позволяет себя обнимать. Сокджин с новым рвением возвращается к работе, а одним ясным утром Намджун присоединяется с возродившимся огнем в глазах. В них разгораются яростные искры, крылья носа упрямо вздымаются, подбородок решительно выставлен вперед. Сокджин восхищен его способностью перемолоть в себе любую боль и встать с колен, готовым к борьбе. Парней с такой внутренней силой он еще не встречал. Несмотря на круги под глазами, Намджун снова выглядит живым. Он горит желанием вернуть Чонгука и никакие моральные дилеммы не мучают его. — Намхёк сделал свой выбор, а я сделал свой. Хочет считать меня предателем, плевать. Намджун категоричен в своих эмоциях. Он не цепляется за прошлое, не изводит себя сомнениями. Сокджин уже замечал, что стоит ему принять решение, он будет следовать ему без раздумий, и сейчас его ненависть и верность меняют полюс. Теперь они ежедневно пропадают в кабинете, забывая о еде и отдыхе. Количество файлов и схем с каждым днем только растет и Джин выводит самые основные в качестве проекции на стену, а часть переводит в физические копии, чтобы удобнее было перечитывать и вносить поправки перед сном. Совместное планирование сближает их еще больше, и кажется, что отношение Намджуна к нему меняется. Он становится тактильным и внимательным: встает раньше, чтобы сварить кофе и невозмутимо принести прямо в спальню, закидывает руку на плечо, когда Джин садится рядом, будто специально норовит коснуться. Словом, начинает вести себя как его парень, и это немного выбивает из колеи. Сокджин не знает, как относиться к этим знакам внимания. Как реагировать, видеть ли в них что-то большее, чем простую благодарность и заботу. Он каждый раз сдерживает себя, чтобы не потянуться за поцелуем. До этого момента он более-менее справлялся с растущими чувствами, ему нравилась внешность Намджуна и его характер, а теперь влюбляется еще больше. Стоило только поработать бок о бок, увидеть его в собранном состоянии, увидеть, как он уделяет внимание каждой детали и отдает процессу всего себя, Сокджин пропадает окончательно, и приходится одергивать себя, чтобы не отвлекаться. Он привык работать один, но присутствие Намджуна ничуть не смущает его, наоборот, стимулирует и воодушевляет. Он на раз находит ошибки в расчетах, восхищенно смотрит, если решение Джина впечатляет его, вносит ощутимый вклад со стороны. Совместимость опять доказывает свою абсолютную правоту. Ради такого Намджуна Сокджин готов на все. Так легко представить его рядом с собой — партнером, советником, мужем. Сокджин невольно вспоминает Минёна, а потом почему-то думает о ребенке, который мог бы у него с Намджуном быть. Малыш с ямочками и умными глазами. Он наконец-то встретил человека, с которым по-настоящему хочет создать семью, но это почти так же недостижимо, как и прежде. В итоге он выбирает поступать по чести, так как просто не имеет права навязывать Намджуну свои чувства и мечты, когда они находятся в заведомо неравном положении. Намджун зависит от него, он пережил плен и предательство со стороны отца, сейчас ему нужна только поддержка. Когда он рассказывает о своем решении Тэхёну на вечернем сеансе видеосвязи, тот хмурится и качает головой. — Хён, чего ты ждешь? Тебе нравится страдать? — прямо спрашивает он. Сокджин только вздыхает в ответ. Решиться действовать сложно, ведь это с огромной вероятностью приведет к тому, что одному из них будет больно. Взять и переступить черту — подобно прыжку в неизвестность. Остается только ценить каждую минуту, каждый день рядом с ним, чтобы потом, когда это время закончится, вспоминать и хранить в сердце. Больше недели они бьются над планом атаки, и вскоре Сокджин отправляет готовый файл, полный схем, расчетов и пояснений, маршалу Квону. Он связывается с ним по видеосвязи для многочасового обсуждения, а в конце задает свой вопрос. — Вы подпишете приказ? — в нервном напряжении он вглядывается в лицо на экране. — Ты уверен в нем, полковник Ким? — Вы сами видели некролог. Я готов поручиться за него. — Многие в Сенате будут против, но ты знаешь, я доверяю твоему суждению, — сердечно говорит мужчина с намеком на улыбку на строгом лице. — Спасибо, — Сокджин благодарит и выдыхает. Еще через несколько дней у него на руках все нужные документы и подписи. Он не говорил Намджуну о том, что ищет способы снять обруч, так как не хотел обнадеживать его, а сейчас не может ждать. Состояние эйфории охватывает его. Сокджин забегает в спальню за указкой и торопится вниз, где Намджун на кухне заваривает кофе. — Будешь? — сразу же спрашивает он. — Это какой-то новый, с ароматом апельсина… — Намджун… — Или лучше не экспериментировать и взять старый? — он приподнимает обе банки, критично разглядывая их. Сокджина охватывает нервная дрожь, а в горле пересыхает. Он просто направляет указку на Намджуна. — Джин? — с распахнутыми глазами растерянно спрашивает он. Сокджин пересекает расстояние между ними за несколько шагов, забирает кофе из его рук, отставляя банки в сторону, и подносит указку к обручу. Раздается ультразвуковой писк и щелчок, эхом звучащий в повисшей тишине. Сокджин расстегивает обруч, раскрывая нагретый металл, и отбрасывает на пол вместе с указкой. На шее Намджуна остается тонкая светлая полоска незагорелой кожи, которую он поглаживает пальцами. — Ты свободен, — хрипло говорит Сокджин, сдерживая рвущиеся эмоции. Намджун ошеломленно поднимает руку и ощупывает голую шею, встречаясь пальцами с пальцами Джина, отчего их кончики начинает покалывать. В его пылающих глазах словно рождаются звезды. — Как это возможно? — низким до мурашек голосом спрашивает Намджун. — Я оформил прошение в Сенат, заручился нужными подписями. Власти проверили, ты действительно объявлен мертвым на Вирионе, а я просто не смог бы жить с мыслью, что ты остаешься в тюрьме. Намджун смотрит так интенсивно, что Сокджин не выдерживает. Все навязанные запреты теряют силу, и он снимает тщательно выставленные блоки один за другим. От потока мыслей в голове приятно шумит, а обволакивающий ментальный фон мгновенно переплетается с его собственным. Он почти забыл, как интимно это ощущается. Другой вид контакта и общения для всех псиоников, особенно с тем, кто настолько подходит и нравится. Как он мог добровольно себя этого так долго лишать? Он слишком долго обманывал себя, отказывал себе в том, что имеет шанс вырасти во что-то большее. Намджун переводит ладонь со своей шеи на его, гладит бьющуюся жилку и легко надавливает на нее. Сокджина охватывает внутренняя дрожь. Их прежних — пленного и полковника — больше не существует, они на равных, и если бы Намджун хотел сейчас его убить, ему стоит только сильнее сжать пальцы. Сокджин не боится. Даже в первую встречу не боялся и не воспринимал угрозы всерьез, будто еще тогда знал, что они никогда не осуществятся. Он сходит с ума от прикосновения, от жара ладони Намджуна на горле. Плотину прорывает, и он наконец-то слышит интерес Намджуна и его влечение. Тэхён был прав. «Такой горячий, и эти чертовы губы! Такие нежные… Что ты делаешь, Намджун-а? Так хочу, это просто нечестно… Ну вот что ты так смотришь? Лучше бы подслушивал, как раньше, телепат, называется!» Намджун смотрит на его губы, мажет розовым языком по своим, оставляя влажный след. Сокджин наклоняется вперед, дает ему время отвернуться, отступить, но Намджун не пользуется шансом, а сам тянется навстречу. Его взгляд прожигает насквозь, но Сокджин закрывает глаза и накрывает его губы своими. Целует осторожно и мягко, почти невесомо, но и это ощущается как взрыв. Намджун не отвечает, не встречает движение его губ, и Сокджин решает, что все-таки ошибся. Он целует его в уголок рта и щеку, где прячется ямочка, и уже хочет виновато улыбнуться и извиниться, когда Намджун словно просыпается, одной рукой притягивает к себе за талию, а вторую кладет на затылок. В следующий момент он целует сам, напористо и жарко, сметая все разумные мысли. Властно толкается языком в рот, прикусывает нижнюю губу, зализывает ее. Стискивает его крепкими руками, прижимая к горячему телу, скользит ладонью по спине, по лопаткам, а потом спускается ниже к пояснице. Сокджин может только отвечать, позволять ему вести, встречать его язык своим, чувствовать, что они сливаются в одно. Реальность превосходит все его ожидания. Намджун целуется идеально и умело, выбивая все мысли из головы, все причины и правила. Наполняет собой, разграничивая от остального мира. Держит правильно, не слишком мягко, но и не грубо. Сокджин рискует потеряться в ощущениях, в наслаждении, которое несет движение его губ и языка. В возбуждении, растущем внизу живота, таком забытом и тягучем. Он вжимается в Намджуна, цепляется за мощные плечи и стонет ему в рот, когда чувствует у своего бедра ответную твердость. Намджун возбужден ничуть не меньше и его внушительный член сейчас натягивает брюки, упираясь в него и обжигая даже сквозь ткань, заставляет все внутри сладко сжаться от предвкушения. Намджун застывает, стискивая плечи до синяков, и в следующий момент с силой отталкивает его от себя. Сокджин пошатывается на нетвердых ногах и хватается за кухонный шкаф за спиной. Глаза Намджуна сейчас абсолютно дикие, с расширенными зрачками, в которых словно тлеют раскаленные угли. Он прерывисто дышит, приоткрыв рот, и касается языком припухших губ. — Намджун… — Сокджин шепчет и тянется к нему. Намджун вздрагивает и отдергивается, отступая назад с выражением ошеломленной растерянности на лице, а потом бросается к выходу из кухни. Через пару секунд раздается оглушительный грохот входной двери. Сокджин в полном смятении выходит в гостиную и успевает увидеть из окна, как Намджун, не оглядываясь, выбегает за ворота и скрывается дальше по улице, словно за ним гонятся. Опустошенный, он еле добредает до дивана и обессиленно падает на него, закрывая глаза ладонями. Трет пальцами горящие губы, а потом лоб, где начинает пульсировать боль. Даже шрам от ранения на груди, кажется, отзывается в унисон, добавляя к симфонии отчаяния. Сокджин грустно усмехается, откидывая голову назад. Знал же, что все так и будет. Несколько секунд счастья и один поцелуй — все, что ему позволено. Во рту все еще остается вкус Намджуна, на теле его запах и ощущение его рук, но в сердце уже расползается холод, грозящий поглотить все. Намджун получает свободу, а он — разбитое сердце. Сокджин решает, что не будет жалеть о содеянном. В глубине души он уверен, что поступил правильно. Завтра же он научится жить без Намджуна и отпустит его даже в мыслях, но не сегодня. Сегодня он позволит себе этот момент скорби по несбывшемуся, позволит себе разлететься на куски и с головой погрузиться в накрывающее его разочарование.