Burnham

      — После вас, — открывает передо мной дверь инквизитор.       Я захожу внутрь комнаты Джосолин, натягивая латексные перчатки, и вытаскиваю скрученные бечёвкой ветки рябины, запрятанные мной под её матрас: не почернели, не покрылись плесенью и не сгнили. Осматриваюсь дальше. Вода в бутылке на столе прозрачна. Наспех смастерённая из страниц последнего номера Vouge вертушка не двигается. Свеча на тумбе, оставленная среди прочего, как новая. Напоследок я щёлкаю выключателем: потолочный светильник не перегорел.       В такие моменты я радуюсь, что в моём ковене есть ведьмы, умеющие работать со всеми стихиями. Мы с детства узнаём друг у друга основы и учимся чувствовать мир вокруг.       Стихия моего рода — огонь. Я — его элементаль. В отличие от сестры, элементаля воды, чей отец трагически погиб. Мне не подвластно ничего сверх того, что заложено природой, но вливать свою энергию в любые предметы — точно кинетический импульс — может каждая.       Вчера, коснувшись веток рябины, кувшина, лампы, свечи и вертушки, я велела им среагировать, если в комнату Джосолин войдёт ведьма земли, воды, электричества, огня или воздуха. Иначе говоря, они — лакмусовая бумажка для магии. Так бы я смогла сузить круг подозреваемых. Однако…       В комнату заходить не посмели, как и было велено мадам Офелией.       Хорошая новость: улики не тронуты.       Плохая: возможно, здесь нет ничего, что может нам помочь, и убийца об этом знает.       — А вы сегодня неразговорчива, — подмечает Каллум.       — Я сосредоточена на работе.       — Надо же.       Спальня настолько крохотная, что нам приходится соприкасаться каждый раз, когда мы сталкиваемся в центре. Я с грохотом закрываю ящик стола, где не нахожу ничего, кроме девичьей канцелярии и упаковки солёных крекеров.       — Мистер, — прокашливаюсь, чуть не назвав его Кол-в-Заднице, — Барнэтт, если вы так боитесь, что я соблазню вас прямо здесь, то можете подождать снаружи.       Между его бровей залегает небольшая морщинка, и он сжимает игрушку в виде авокадо, которую только что с пристрастием осматривал на предмет, вероятно, чего-то ужасающего.       — Кровать заправлена, — указывает он перед собой, по всей видимости, решив не продолжать перепалку.       — А вы проницательны, — хмыкаю я.       — Нет, вы не поняли. Девушку убили ночью. Зачем заправлять, если планируешь успеть вернуться до того, как тебя поймают?       И правда.       Последний раз я видела Джосолин на ужине, затем наступил комендантский час, и все разошлись. Когда комнаты затихли, я с мадам Офелией отправились за Томасом и директором, но была одна спальня, где горел свет. Нам придётся расспросить владелицу, Ванессу, потому что она могла бы заметить что-нибудь важное. С Дафной поговорить тоже не помешает. Уж кому, как не им, знать, куда ночами ходит их близкая подруга.       — Потому что она не ложилась? — делаю я вывод.       — И вылезла в окно.       — Откуда такая уверенность?       — Когда я подходил к вашему корпусу, то встретил садовника. Он сказал, что заметил свисающий из этого окна канат. Видимо, для мисс Нёрс ночные прогулки — явление нередкое.       Я подхожу к окну, оттесняя Каллума к стеллажу. Снаружи вижу то, о чём он и рассказал — канат.       — Мисс Дюпон, — узнаю я голос Томаса и нахожу его поодаль с ножницами у пышного куста с ещё зелёной листвой. — Здравствуйте!       — Доброе утро! Спасибо за вашу внимательность!       — О, — он краснеет, — я лишь делал свою работу.       Машу ему на прощанье, закрываю окно и иду к платяному шкафу.       Книжный Боже! Если убийца – садовник, то я издам мемуары, которые непременно отхватят критики не меньше, чем «Запасной» принца Барри.       Безусловно, это маловероятно. Нет, я не о книге. Джосолин была ещё тёплая, когда мы её нашли, а результаты вскрытия придут завтра к вечеру. Труп остывает на один градус каждый час в зависимости от условий окружающей среды. Теоретически каждый из нас мог успеть совершить преступление. Особенно если учесть, что…       — Не могли бы вы мыслить вслух? — поглядывает на меня инквизитор, перебирая тетрадки и альбомы.       В своём чёрном костюме, восседая на цветочном покрывале, он выглядит чужеродной кляксой, а не чем-то привычным и знакомым этим стенам. Когда я в очередной ударяюсь об угол стола, мне начинает казаться, что комната нас отторгает.       — Я думаю о том, как так вышло, что девушку убили в лектории. Это странно.       — Отчего же?       — Последней ушла директор, — я поднимаю палец в воздух, прекратив копаться в одежде. — Замок главной двери не был взломан, а ключ есть лишь у двоих: миссис Торн и мадам Офелии. Следов проникновения не обнаружено.       — Думаете, что кто-то из них убил девушку и запер дверь? Вам не кажется, что вы перегибаете, обвиняя высшее руководство вместо того, чтобы сосредоточиться на ученицах?       — И учениках, — поправляю его я. — Я привыкла рассматривать все варианты.       — Вы не хотите принять болезненную правду.       — Вы не хотите увидеть меня в гневе.       Мы смеряем друг друга взглядами, и внезапно, ошарашив меня, Каллум улыбается и продолжает перебирать улики. Я отворачиваюсь и зарываюсь в вешалки с одеждой, которая, судя по биркам, практически вся из масс-маркета.       — Я полагала, что Джосолин из богатой семьи…       — Мать — ведьма-дикарка, отец неизвестен, осталась пятилетняя сестра, — начинает сухой отчёт инквизитор, чем вынуждает меня вновь растерянно обернуться, — Воспитали в Южном ковене Лондона, где у неё осталась тётя. Элементаль воздуха, — он показывает мне листы с нотами. — Поступила по гранту благодаря отличным вокальным навыкам.       Элементали воздуха часто прекрасно поют. Их голос способен ввести в транс или усыпить. Такие ведьмы неплохо обосновываются при консерваториях, устраивая невероятные шоу.       — Когда вы успели изучить её дело?       — Ночью, — отвечает он, уткнувшись в ноты. — Как и всех остальных девушек в корпусе.       Только сейчас я понимаю, что под глазами инквизитора залегли синяки, и они вовсе не часть его унылого образа.       — Вы не спали?       — Нет, почти. И если решите продолжать эту тему, то я отвечу заранее: чем дольше мы тянем, тем сильнее заметаются следы, а мне хочется побыстрее раскрыть дело и убраться отсюда подальше.       — Мне плевать, сколько вы там спали. Но если всё затянется, то я бы предпочла работать в связке с выспавшимся человеком. Особенно учитывая, что доверять здесь я могу только, — с трудом выдавливаю последнее слово, — вам.       Брови Каллума поднимаются вверх, и я вынуждена добавить:       — Потому что вас, очевидно, не было во время убийства, как и остального персонала.       Мы возвращаемся каждый к своим делам и ещё с час перебираем оставшиеся вещи, бережно и с уважением. Аккуратно ставим и кладём их на место, будто хозяйка вот-вот вернётся, а не ушла навсегда.       — Лилиан…       — Зови меня Джо.       — Как скажете, Джо, — мягко называет моё имя инквизитор, и я ловлю себя на мысли, что мне нравится, как это звучит с его губ. — Тебе не кажется странным, что тут ни одной фотографии с подругами или семьёй?       — Нет. У меня и у самой их нет.       Он пытается скрыть удивление, но не выходит.       — Да, ты, должно быть, права.       За книгами английской классики я обнаруживаю кожаный переплёт.       — Смотри, — верчу в руках находку и открываю, — похоже на личный дневник.       — Не слишком ли нам везёт?       — Тут почти нет записей, — листаю я, присаживаясь на кровать рядом. — Видимо, она начала его с учебного года.       — Есть что-то полезное?       — «Как же я ненавижу сюда возвращаться», — зачитываю я первую запись и перехожу к следующей: — «Они никогда меня не примут. Я навсегда останусь для них дикаркой».       — Похоже, ей было нелегко.       — Похоже, — я продолжаю уже с меньшим энтузиазмом, потому что чувствую себя грязной, подглядывая за чужой жизнью: — «Если она узнает, то никогда не простит меня».       — Она? — Каллум садится рядом и наклоняется. От него пахнет ладаном и кедром. — Может ли речь идти об убийце?       Я поворачиваюсь, и наши взгляды сталкиваются.       — Настолько грязный секрет, чтобы убить обидчицу? Вряд ли.       — На данный момент у нас больше нет зацепок.       — Мы только начали.       Каллум отворачивается первым и поднимается. Я спрашиваю то, что давно висит в воздухе:       — Почему ты так убеждён, что убийство совершила ведьма? Круг под жертвой посредственен. Его мог нарисовать даже ребёнок.       — Орудие убийства выкрала ведьма, и это факт, с которым нельзя не считаться, — он кивает мне, как джентльмены в старом кино. — Но ты права: круг у алтаря весьма зауряден и может вовсе быть не связан с тем демоном в лесу, о котором мне рассказала директор.       — И всё же досье ты прочёл только женские.       — И всё же, да.       Мы смотрим друг на друга в немом диалоге, где каждый понимает, что стороны давно выбраны.       Дверь в комнату приоткрывается. Сначала появляются чёрные ушки, а затем и весь Базилик. Он принюхивается и заходит, как хозяин в свои новые владения.       — Эй! — возмущаюсь я тому, как скоро он научился выбираться из моей спальни. Рано или поздно это бы произошло.       — Ш-ш, — останавливает меня Каллум и присаживается на корточки у моего кота. — Спугнёшь.       — Да неужели?       — Ещё бы. Ты только посмотри на себя.       И я ведь смотрю. Смотрю в зеркало в дверце шкафа: прекрасная укладка, идеальный макияж и брючный костюм с иголочки.       — И что со мной не так?       — Кошки не любят шумных людей.       Каллум поглаживает Базилика, и тот, подлец, валится на пол, подставляя всю свою пушистость под ласки.       — Ох, — продолжает Каллум, — тут на ошейнике медальон. Номер, адрес и имя. «Лилиан… Дюпон».       Щёки инквизитора становятся пунцовыми, как бы он ни старался втянуть голову.       — Прости. Давно я не чувствовал себя так неловко.       — Так уже давно? Например… вчера.       Я демонстрирую белоснежные зубы в улыбке, и Каллум краснеет ещё сильнее, очевидно, вспомнив, как я предложила ему в шутку секс.       Так интересно наблюдать за взрослым мужчиной, не утратившим робость. Не мой типаж, но не оценить сексуальность его скромности я не могу.       Базилик принюхивается к воздуху, поднимает хвост трубой и потрясывает им.       — Кажется, — отводит руки от кота Каллум, — я ему не нравлюсь.       — Скорее, запах в комнате.       И, точно по команде, Базилик огибает инквизитора, прыгает с разбегу на подоконник, цепляясь за него всеми лапами, и триумфально поддевает лапой крышку коробки из-под обуви. Я уже осматривала её: склянки и засушенные травы. Никаких ядов или пакостных сочетаний.       Кот морщит нос и чихает.       — Интересно… — я подхожу и открываю пустые бутыльки, поднося к Базилику один за одним. Когда дохожу до нужного, он довольно фырчит и трётся о мои руки. — Это можжевельник.       Каллум опирается о стол и вопросительно смотрит:       — Как ты догадалась?       — Коты реагируют на него, как и на мяту, если она в виде эфирного масла, а не засушенная или свежая, — провожу пальцем внутри стекла и демонстрирую блестящую подушечку инквизитору. — Маслянистая. Здесь было…       — Приворотное зелье.       — Верно, — я откладываю находку в специальный зип-пакет и подписываю дату и время. — Похоже, ты хорошо учился.       — Да, — без тени самодовольства заявляет он. — Но знаю я о можжевельнике не с курса травоведения.       — И откуда же? — скучающе спрашиваю я, запечатывая следом и дневник.       — Я окончил Бёрнхем.       Мои пальцы замирают на зип-замке.       — Здесь — это здесь?       — Да. По гранту.       — Поэтому позвали именно тебя?       — Да.       — И дай угадаю, — откладываю улики на подоконник и хитро улыбаюсь, — девушки не раз пытались тебя приворожить?       Ни один мускул не дёргается на его лице.       Моё почтение: мистер Кол-В-Заднице совершенствуется в сокрытии смущения.       — Я никогда не брал еду из рук ведьмы.       Хмыкаю или хрюкаю — лучше не знать.       — Подозрителен и предусмотрителен, — я убираю волосы со своего лба тыльной стороной перчатки. — Если тебе интересно, то я училась в другой месте.       — Знаю. Я бы запомнил, — Каллум прочёсывает горло и поправляет галстук. — Я бы запомнил эту информацию, потому что читал и твоё досье. Это я имел в виду.       — Ага, — подхватываю в одну руку кота, а в другую — улики, и направляюсь на выход. Остановившись рядом с инквизитором, я добавляю: — Так и подумала.       После чего выхожу в коридор, похихикивая под нос.       «Я бы тебя запомнил, ведь ты — обворожительна», — звучало бы куда правдивее.       В коридоре я сталкиваюсь с Ванессой, одной из подруг Джосслин и самой властной особой из трёх. Она отрешённо здоровается и заходит в ту спальню, где как раз и горел свет в ночь убийства. Объясняю Каллуму ситуацию, и, раз появилась такая возможность, мы решаем поговорить с девушкой прямо сейчас.       Ванесса неохотно нас пускает. Лицо её болезненно-бледное, и я спрашиваю, в чём дело.       — Меня отпустили полежать. Первый день месячных, — она поглядывает на инквизитора, садясь на кровать, и закатывает глаза. — Так паршиво, что застрелиться охота.       Каллум на очевидную провокацию не реагирует.       Да, все в курсе того происшествия.       Что тут скажешь? Инквизиции лучше не оступаться, если она не хочет получить плевков в спину.       В комнате пахнет терпким и дорогим парфюмом. На полках расставлены фотографии: она с родителями у камина, за пышным столом с семьёй, а вот получает золотую медаль за плавание. Рядом, в рамках поменьше, Ванесса позирует вместе с Дафной. Обе счастливы и смеются.       Птицы с одинаковым оперением всегда держатся вместе [1]       — А почему на этих фотографиях нет Джосолин? Я думала, вы трое близки.       Ванесса теряется.       — Эм. Есть у меня фотки. В телефоне.       — И часто вы видитесь вне школы?       — Никогда, — уверенно отвечает она мне, не понимая, что проговорилась. — Мы все живём далеко друг от друга.       Мы с Каллумом переглядываемся. Он тоже понял. Телефоны тут изымаются, а раз девушки не видятся вне стен колледжа, то и никакие снимки они сделать не могли. Это означает, что не такие уж они с Джосолин подружки. И чему удивляться? Две богатые ученицы и одна Золушка. Думается мне, что в такой троице кто-то всегда дружит сильнее. Не могу никого в этом винить.       Я спрашиваю:       — Не знаешь, куда могла ходить Джосолин по ночам? Возможно, у неё был парень.       — Что? Парень? Невозможно, — ухмыляется Ванесса и тут же натягивает лицо скорби назад. — Она точно ни с кем не встречалась. Мы бы знали.       — Ты удивилась возможному наличию парня, но не прогулкам по ночам. Почему?       Она сжимает низ юбки.       — Она же из Южного ковена. Вот и привыкла к… природе, — я почти уверена, что Ванесса хотела сказать что угодно, но не «природа». — Говорила, что гуляет по лесу. Там ведь безопасно. И не так уж и ночами. После отбоя.       Южный Ковен находится в пригороде. И два других, к которым принадлежат Ванесса и Дафна, всячески презирают его за жизнь среди коров, коз и бескрайних полей. Да и наш ковен слишком сросся с Мэйфейр и его бутиками, чтобы разделять радости сельской жизни.       — И вас не смущали эти ночные прогулки? — аккуратно подступаюсь я.       Ванесса тупит взгляд.       — Смущали, но она та ещё чудачка, — её губы дрожат, — была. Была чудачкой. Могла нам и кролика принести. Живого, конечно… — она постепенно выпрямляет спину, и на её щеках появляется подобие улыбки. — В грибах и травах разбиралась лучше нашего. И пела, ох, вы бы слышали! Как ангел. Скоро Самайн, и она…       Ванесса замолкает и смотрит перед собой остекленевшими глазами, а затем шепчет, едва размыкая губы:       — Ведьма не могла совершить такое с ведьмой.       Вмешивается Каллум, и его не останавливает, как я с шумом втягиваю воздух через нос:       — Мисс Дюпон видела, что у вас горел свет, когда мисс Нёрс предположительно покинула свою комнату. Вы слышали что-нибудь подозрительное? Или, возможно, она вела себя неестественно.       Она отвечает, но глядя на меня:       — Я слышала шаги в коридоре, голоса и скрип лестницы.       — Наверное, это были мы с мадам Офелией.       Та кивает и продолжает:       — Да, а потом, спустя минут десять или больше, были ещё звуки шагов, но вниз после вас никто не спускался. Это бы слышали все.       Возможно, то был момент, когда Джосолин забрала мой атаме.       — И это всё?       Я гневно зыркаю на Каллума, который лезет и лезет с расспросами. Он вздыхает, и инициатива вновь у меня.       — И это всё, Ванесса? — спрашиваю уже я.       — Было кое-что ещё. Я слышала то ли вскрик, то ли писк, а потом глухие звуки. Не уверена. Это всё.       — Спасибо, ты очень помогла нам, — я с теплотой улыбаюсь и подталкиваю инквизитора к выходу, который то и дело норовит накидать ещё вопросов. — Отдыхай.       Уже на улице, предварительно оставив кота в своей спальне, нас встречает запыхавшейся садовник. Томас неуклюже приглаживает волосы и отряхивается от листьев.       — Мисс Дюпон, — кланяется он сначала мне, после инквизитору. — Мистер Барнэтт.       — В чём дело? — интересуюсь я. — За вами будто волки гонятся.       — Пойдёмте, мне нужно показать вам кое-что.       Мы с Каллумом переглядываемся и идём.       — Я не должен был заниматься стрижкой кустов, ведь листья и сами скоро опадут, — тараторит Томас, — но смерть юной девушки так меня встряхнула, что я вертелся всю оставшуюся ночь. Вот и взялся за дело, которое обычно успокаивает. К чему это я? — чешет он затылок. — Ах да! Собрал я листья и понёс в бочки с компостом. Самое лучшее удобрение, знаете ли.       — И что же произошло? — не выдерживаю я.       — Ох, вещи нашёл я, — он крестится. — Девичьи.       Я чувствую, что Каллум ищет моего взгляда, но я слишком возбуждена информацией и ускоряю шаг.       За столовой пристроен компактный домик. Внутри садовые принадлежности, вёдра и газонокосилка. На крючках развешаны куртки. Солнце проникает сквозь маленькое окно и играется с разложенными на столе инструментами, а внизу аккуратно расставлены сапоги.       Я уже была здесь, когда мы с мадам Офелией переодевались перед походом в лес. Всё выглядит так же, как и тогда. Кроме…       В дальней части, вдоль стены, стоят пять металлических бочек, а возле них аккуратно сложены одежда и грязные кеды.       — Нашёл, когда утрамбовывал листву, — Томас показывает на находку. — Этот зверь, что так с ней поступил, не дурак. Он явно знал, что до лета не полезу в них.       Инквизитор подходит к вещам и, не торопясь, осматривает:       — Разве это не бессмысленно? Вы бы обнаружили их летом. На разложение им бы потребовалось десятки, а то и сотню лет, не меньше.       — Согласна с мистером Барнэттом. Это не так уж и умно, — подхожу, чтобы помочь ему. — Хотя вынуждена сказать убийце «спасибо». Я уже готовилась рыскать по мусорным бакам и прочёсывать окрестности в поисках одежды.       — Крови, на первый взгляд, нет, но лучше отдать на экспертизу. Могут быть следы ДНК.       Я морщусь и спрашиваю:       — Томас, а почему вы в ту ночь задержались и не уехали домой? Разве вы тоже ночуете в колледже?       Он широко распахивает глаза, мямлит что-то неразборчивое, и я вынуждена его успокоить, немного приврав:       — Вас никто не подозревает. Спрашиваю, потому что вы могли заметить нечто необычное, вот и остались допоздна.       — О, конечно, а то я опешил, — Томас переступает с ноги на ногу и выковыривает щепки из стены. — Мы с Офелией… Как бы вам сказать?       — Как есть, — включает зануду Каллум.       — Да-да, извините. Я пригласил Офелию на пикник. Ну, знаете, небо такое красивое…       — Ночью? — присоединяюсь к занудству и я.       — Дело в том, что она работает допоздна в последнее время из-за двух ставок: секретаря и бухгалтера. Не вырваться.       Каллум нащупывает нечто любопытное в позеленевших джинсах и попутно обращается к Томасу:       — А что произошло с вашим старым бухгалтером?       — Уволилась, когда узнала, что премии не будет.       — В колледже, где пожертвования за триместр не сравнятся с моей зарплатой за год?       — Да ещё в том году на нас насели проверки из Ватикана. Установили потолок стоимости за обучение, и теперь приходится ужиматься.       Какое дело Ватикану до частного колледжа в глуши Англии?       Я пытаюсь поймать взгляд инквизитора. Стоит ему достать из кармана смятый лист бумаги, как мне становится глубоко плевать на всё разом, кроме находки.       — Пусто, — разворачивает ко мне лист Каллум. — Ничего.       — Зачем же она его сохранила? — в верном направлении задаёт вопрос Томас.       — Можно? — инквизитор отдаёт мне бумажку, и я принюхиваюсь. — Пахнет гуммиарабиком.       Томас вытягивает шею.       — Чем-чем?       — Из него делают…       — Магические чернила, — заканчивает мысль Каллум, и я вспоминаю прикосновение к моим волосам пропитанных свеклой и ягодами фитолакки пальцев…       Венди.              ***              Мы с инквизитором молча сидим в моём кабинете на третьем этаже лектория и обдумываем дальнейшую стратегию. Улики надёжно убраны в сейф, а придумать код я доверила Каллуму.       Путём долгого спора мы пришли консенсусу: у него будет код, у меня — ключ от кабинета. Я не смогу открыть сейф в одиночку, а он не подберётся к тайнику без меня.       Честно и справедливо.       — Твой кот, — внезапно нарушает молчание инквизитор, — выглядел миролюбивым.       — К чему ты это?       — К тому, что на теле убитой я заметил царапины, напоминающие следы когтей.       Те, что на лице. Я тоже их видела.       Неужели…       — Базилика волнует только еда.       Меня будто пронзает током.       — Джо, ты что-то поняла?       — Пакет с кормом был опрокинут, когда я пришла. Возможно, Джосолин задела его в темноте, когда искала атаме, — показываю пальцами когти. — Базилик рос среди собак и привык защищать еду от чужаков.       — Скорее всего, патологоанатом подтвердит, что царапины нанесены мелким животным.       — Если мы допустим, что Джосолин выкрала мой атаме, то причём тут Венди? — я громко перемешиваю чай, чем изрядно раздражаю Каллума (или своими попытками отвести подозрения от ведьм, когда всё так и указывает на них). — Да, она делала в вечер перед убийством эти чернила, но ты же понимаешь, что их делают все девушки? И запросто могут делиться ими с парнями.       — Продавать, — поправляет он. — Когда я учился, мы их покупали.       — Ха! Неужели стрелка, наконец, повернулась и в сторону инквизиторов?       — Не обольщайся.       — И не думала, — Разве что немного. — Кстати, в комнате Джосолин ты бросил фразу, что хочешь поскорее убраться отсюда. Почему?       Каллум облокачивается на спинку стула, не сводя глаз с портретов основателей на стене справа от нас, и задумчиво перебирает между пальцами карандаш. Одно из мест пустует от рамы, и обои на нём ещё не выцвели от солнца.        — Как думаешь, Джо, — он всё ещё произносит моё имя так, словно оно из другого мира, — каково учиться в колледже для подростков, чьё будущее предрешено деньгами родителей, если ты родился в Джейвике [2]?        — Паршиво.        — Вот и ответ, — он поднимается.       Я тушу сигарету о пепельницу в виде готической мордочки Hello Kitty и киваю на высокую папку на краю стола.       — И спасибо за досье девушек.       — Выполняю свою работу, — перед тем как покинуть мой кабинет, Каллум разворачивается и говорит: — «Курение серьезно вредит вам и окружающим вас людям». Так написано на твоей упаковке сигарет. Но знаешь, что по-настоящему опасно? Безразличие. А к нам пока что не пришёл никто из учеников, чтобы сообщить хоть сколько-нибудь полезное.       Дверь за ним закрывается, и я остаюсь один на один с горой бумаг и его словами, осевшими на каждом миллиметре кабинета, словно они остались в нём навсегда.       Что ж, понеслась.       Раскладываю по принципу: те ученицы, которых стоит посмотреть первым делом, и тех, что могут подождать до послеобеденного времени. Я открываю папку жертвы.       Как и сказал Каллум, девушка воспитывалась в Южном ковене тётей. Осталась сестра и мать. Отец с прочерком. Элементаль воздуха. Училась по гранту. Перевелась из граммар-школы для одарённых детей.       Впечатляет.       На очереди Венди Бэрроуз, Дафна Хоббс и Ванесса Осберн. Все выпускницы, как и погибшая. Аристократические семьи. Дафна Хоббс потеряла старшую сестру — прочерк. Более ничего примечательного. Разве что Венди… Кто бы мог подумать? Наследница Западного ковена — второго по влиянию после моего — учится благодаря уму, а не взносам. Не сказать, что я удивлена её способностям. Скорее, статусу.       Часто, если родители при деньгах, они не станут утруждать своего ребёнка рыть землю для бесплатного обучения. Зачем? В таких заведениях, как Бёрнхем, решают вовсе не знания, а количество нулей после единицы на счету.       Отобедав, я возвращаюсь в кабинет, просматриваю остальные файлы и не обнаруживаю ровным счётом ничего. Жаль потраченного времени. Не стоило верить, что бумага могла ответить на все вопросы.       Я закрываю кабинет и слышу уверенный стук каблуков.       — Мисс Дюпон? — окликает меня директор. — Как хорошо, что я вас поймала перед занятиями.       — Да, я как раз собиралась спуститься на вечерние лекции и поспрашивать преподавателей. А в чём дело?       — Ко мне только что заходил мистер Барнэтт. Рассказал о ходе расследования.       — Мы ждём результаты вскрытия, — я понижаю голос: — Вы уверены, что пресса не прознает? И что насчёт родителей? Они уже в курсе?       — В морге работает мой старый друг. Ему можно доверять. А что касается родителей… — она оборачивается, но в коридоре только мы, — Сообщила им утром. И ещё кое-что, — миссис Торн протягивает мне флаер. — Мы решили, что не стоит отменять ежегодный бал по случаю Мабона.       Мои глаза расширяются, читая написанное:       — Бал? Это шутка?       — У учеников стресс, а я не хочу, чтобы они ходили на ту поляну для его снятия.       — У учеников горе! — повышаю я голос. — Они напуганы, и никакие танцы это не исправят!       — Мисс Дюпон.       — Миссис Торн.       Лампочка над нами потрескивает, и я хочу засунуть её в чью-то задницу. Похоже, миссис Торн двинулась на репутации колледжа. Настолько, что верит, будто взрывную волну можно остановить, если та будет под колпаком.       — Я кое-что расскажу, и это кое-что должно остаться между нами, — киваю, и она продолжает: — У колледжа проблемы с финансированием, и, судя по вашему лицу, вы осведомлены. Что ж… Вот вам правда: нас могут закрыть, если выяснится, что это натворила ведьма. Большинство наших доноров — влиятельные мужчины со связями. Они заберут своих отпрысков вместе с пожертвованиями. Многие юноши уже ушли от нас. Ватикан наседает.       — Но почему? Разве не папа римский одобрил строительство колледжа?       — У Ватикана, видимо, поменялись интересы. Они двигают в парламент очередной закон, ограничивающий права ведьм. Предполагаю, что им невыгодно сохранять единственное место, которое борется за мир между нами.       — Да, в курсе.       — Сначала они подбили некоторых инквизиторов забрать своих детей, тем самым отрезав от нас большой кусок вливаний, а после убийства…       — Я всё ещё не вижу смысла в бале.       — Подобные мероприятия всегда сопровождаются дополнительными пожертвованиями. Их хватит нам на то время, пока не спадёт шумиха в газетах. Уверена, что многие вернут своих отпрысков назад, потому что наше образование — лучшее во всей Англии.       Я упираю руки в бока.       — То есть сначала вы укрываете убийство, после устраиваете бал на костях, а всё ради того, чтобы эти стены смогли устоять, когда на вас обрушится ураган?       — Вы не понимаете, да?       — Дьявол, нет!       Директор разочарованно качает головой.       — Эти стены, мисс Дюпон, помнят всё, — она проводит ладонью по выцветшим обоям. — Как выстраивался фундамент отношений между ведьмами и инквизицией. Как кирпичик за кирпичиком ковены обретали уверенность в завтрашнем дне: ни преследований, ни казней. Вы молоды. Выросли во времена, когда есть правила. Я же ещё помню, что значит жить в беззаконии, когда пугаешься от стука в дверь, и твою мать ведут на допрос.       — Вы правы, я не застала те времена, но я помню истории через своих предков.       — Это хорошо, Лилиан. Память — то, что они отнять у нас не смогут никогда. Уверена, что и вы однажды просыпались, чувствуя запах горящей плоти, — Я сглатываю. — Это фантом наших сестёр. Невидимые шрамы, высеченные у нас под кожей.       — Что вы хотите этим сказать?       — То, что этот колледж — мост между двумя сторонами. Если его разрушат, мы вновь можем столкнуться с гонениями.       — Вы многое возлагаете на Бёрнхем.       — Лилиан, — она хватает меня за плечи, и я охаю. — Очнитесь! Здесь, на этой земле, мы учим детей разглядеть в ближнем людей, а не зверя или охотника. Именно из наших дверей выходят те, кто создают будущее: юные мужчины, не считающие нас, ведьм, жёнами искусителя, и юные женщины, которые не испытывают ненависти к инквизиции. Бёрнхем — последняя цитадель разума. Если его не станет, через сколько поколений наши дети вновь будут ненавидеть друг друга? Кому-то выгодно уничтожить это место, но я без боя не сдамся.       Я тактично убираю с себя её руки и отхожу на шаг назад.       — Бал так бал, — улыбка стирается с её рта, когда я добавляю: — Но боюсь, что эта школа уже горит, а вы всё никак не видите.              ***       Двери лифта открываются на втором этаже, и передо мной возникает мужчина средних лет в строгом костюме с идеальной посадкой, уложенными тёмными волосами и длинным носом, который так и норовит горделиво вздёрнуться. А вздёрнуться хочется пока только мне…       Он лениво поднимает на меня глаза и прячет руки в карманы брюк, но я успеваю заметить следы свежих ссадин на суставах.       — Вам вниз? — интересуется незнакомец.       — Это как получится, — слабо улыбаюсь я, и уголок его тонких губ едва подрагивают.       Он заходит широким шагом, оттесняя меня вбок, и нажимает на первый этаж.       Я не видела его в списке преподавателей. Кто-то из совета?       Знакомое лицо…       — Надеюсь, мисс Дюпон, что ситуация с ученицей не оттолкнёт вас от нашего колледжа.       Конечно же, член совета!       — Не люблю сюрпризы, — двери открываются, и я выхожу первая под его одобрительный наклон головы. Будто бы разрешение на следование этикету мне необходимо. — А вы…       — Корморан Кромвели, — выходит он следом. — Простите, не могу пожать вам руку. У меня гаптофобия. Не люблю прикосновения.       Я кошусь на него.       Неужели?       Выбираю сменить тему:       — Вы состоите в совете?       — Моя семья основала это место. Я и есть совет.       Едва сдерживаюсь, чтобы не скривить лицо.       Вот, откуда я его знаю. Его портрет висит у меня в кабинете. На лет эдак десять моложе.       — Было приятно познакомиться, но мне пора.       Я ускоряю шаг, оставив Кромвели позади.       — Но разве нам не в одну сторону? — кидает он мне в спину.       Это вряд ли.       — Очень спешу, простите!       Как же я устала от напыщенных аристократов в Лондоне! Большинство из них считают, что выше других только потому, что им достался титул от отца, а тому — от деда. Такие, как Корморан Кромвели, складывают салфетку пополам во время еды, скрыв пятна от соуса внутри, чтобы никто не увидел грязь. Но я провела в этом обществе немало лет своей жизни, чтобы знать: грязь впиталась в их сердца, и никакое шестизначное пожертвование на меценатство это не исправит.       Из лектория я выхожу настолько злая, что в аду покажется прохладнее, чем рядом со мной. Я бегло осматриваю чёрный «Бентли», припаркованный у самого входа. Сигареты закончились, но ещё пара блоков так и оставались в багажнике машины, поэтому я забегаю в комнату за ключами и иду на стоянку, грозно топая шпильками. Ровно до того момента, пока одна из них не застревает в грунте, и я с криком разъярённой амазонки скидываю туфлю на газон до того идеальный, что хочется его сжечь.       — Проблемы с контролем гнева? — доносится то ли из кустов, то ли с того света.       — Кто здесь?       — Только я, вы и моя потрёпанная гордость.       Подхватив туфлю, я обхожу зелёные нагромождения и попадаю в курилку, спрятанную у заднего фасада лектория. Артур затягивается и улыбается мне разбитой губой, сидя на ступеньках у открытого чёрного входа. На его щеке ссадина, которая через час-другой точно превратится в синяк.       — С кем подрался?       — Ни с кем.       — Ты же понимаешь, как нелепо врать, — показываю на его лицо, — с этим?       — А я не врал. Драка — это когда отвечаешь, а я лишь отхватывал.       — Отец постарался, — заявляет Давит, появившийся за его спиной.       — Дьявола лысого ты трепло такое? — прикрикивает на него Артур, замахиваясь кулаком.       — Будто это для кого-то секрет.       Прыгая на одной ноге, я надеваю туфлю обратно.       — Разве школа не закрыта для прессы и родителей?       — Он — основатель. Для него нет запертых замков и комнат.       — Корморан Кромвели — твой отец?       — К несчастью.       Давит садится рядом с другом и прохлопывает того по плечу. Я спрашиваю:       — То есть он знает, что произошло убийство… Дерьмо.       — Не парьтесь, — Артур тушит сигарету о ступеньку и закидывает в пепельницу. — Он не из инквизиции. Ведёт бизнес, и класть хотел на здешние разборки.       — Лишь бы Артур, — продолжает за него Давит, — не мешался под ногами, пока он строит свою новую, счастливую, как из сраного каталога, семью с другой женщиной и её ангелочками.       Артур укоризненно смотрит на Давита.       — Решил всё выложить обо мне?       Тот натужно смеётся и отодвигается от греха подальше.       — Получается, ты, Артур, — поворачиваюсь к нему я, — не потомственный инквизитор?       — Нет, за меня всё решили, когда мать подала на развод и укатила в Европу. Отец быстро нашёл ей замену, которой я пришёлся не по душе. С моими оценками и поведением меня никуда из частных школ больше не брали, — он изображает руками салют. — Та-даа, и вот я здесь.       Болтливый парень. Он бы и без Давита всё выложил.       — Паршиво, малыш, — тереблю его по волосам, и он сначала ершится, как бродячий пёс, а потом улыбается.       Паршиво быть Кромвели.       — Вы слишком крутая, — заявляет Артур, — для этой дыры.       Ты даже не представляешь, сколькие готовы принести жертву, чтобы учиться здесь.       — А что насчёт тебя, Давит? Твои родители из инквизиции?       Он переглядывается с Артуром и неохотно отвечает:       — Я сирота. Только не говорите, что вам жаль. Это достало.       — И не думала.       Парни вновь поглядывают друг на друга, и я не выдерживаю:       — И что вы утаиваете?       Они молчат. Артур мнёт в руках пачку сигарет, а Давит снимает пылинки с брюк. Когда я уже выбираю не давить, Давит решается:       — Меня бы отправили в сиротский приют при церкви, если бы не Каллум. Он мой опекун.       Мистер Кол-в-заднице Барнэтт? Вот так сюрприз!       — Почему при церкви?       — Папа был священником. Изгонял демонов и всё такое, — Давит пытается улыбнуться, но боль так и просачивается сквозь его незажившие трещинки. — Один из них пришёл в наш дом и… Ну, дальше вы догадываетесь.       Ох, ты как раз и знаешь цену учёбы. Я ошиблась на твой счёт.       — Дьявол, — ругательство выбивается из моих лёгких, когда я плюхаюсь на каменные ступеньки между парней, наплевав на женские придатки и юбку от Prada.       — Дерьмово, — подхватывает Давит. — А ещё Каллум отказался от должности в Ватикане, чтобы остаться здесь, в Лондоне. Если бы он уехал, то опекунство отобрали, а меня бы отправили в колледж при церкви. Что-что, но изгонять демонов я, как папаша, не хочу. Да и в церкви мне бы рады не были…       — Так ты тоже на гранте?       — Ага, церковном.       — Я тебя везде ищу, Дави… — слышу я приближающийся голос инквизитора за спиной. — Джо?       Я запрокидываю голову назад и вверх и ослепительно улыбаюсь нависшему надо мною Каллуму. Он явно ошарашен: два ученика, один из которых твой подопечный, прогуливают занятия в курилке вместе с преподавателем.       Так, погодите-ка…       — Эй, вы прогуливаете? — поворачиваюсь я то к Давиту, то к Артуру, и они тут же натягивают ангельские лица. — А ну, кыш в лекторий!       Они встают, хватая вещи, и изо всех сил пытаются не хихикать. Каллум укоризненно смотрит вслед уходящему Давиту, после чего занимает место рядом со мной.       — Прежде чем ты зачитаешь мне лекцию, — встаю в защиту я, — хочу сказать в своё оправдание…       — Расслабься, Джо. Я не собираюсь диктовать тебе, как жить, — инквизитор расслабляет галстук, точно тот его душит. — Приезжал основатель.       — Да, уже в курсе.       — Совет скоро узнает о случившемся и постарается не допустить утечки.       — Хорошо. Наверное.       Я вытягиваю ноги, и юбка-карандаш поднимается выше, чем следовало. Уже привычным жестом я тут же её одёргиваю. Плевать, что подумает Каллум. Он никогда не узнает правды, так пусть решит, что это смущение.       — Директор рассказала о вашем разговоре и о бале… — заводит разговор инквизитор.       — Неужели?       — Мне тоже это не нравится, Джо.       — Рада слышать.       — И я начал расспрашивать преподавательский состав, — Каллум закатывает рукава чёрной рубашки, обнажая крепкие и рельефные руки. — Пока ничего, что может нам помочь.       — Не знаю, насколько ты в курсе произошедшего в лесу, но Амон… — я обрываю фразу, вглядываясь в лицо инквизитора. Он кивает, и я продолжаю: — Амон сказал, что вторыми его призвал некий Орден. И Давит кое-что рассказал мне о тебе…       — Иисусе кровь, — выдыхает он. — Я же просил его…       — Не сердись. Это моё очарование.       Каллум хмыкает, прикрыв рот рукой.       Я осторожно подвожу к вопросу:       — И раз ты учился здесь, то, возможно, знаешь что-нибудь об этом Ордене? Я боюсь расспрашивать учеников. Это может спугнуть убийцу.       — Знаю, но не так много.       — И не сказал мне?       — Ты не спрашивала.       Справедливо. Но бесит.       — Итак?       — Ничего особенного. Ученики давно так развлекаются, — Каллум зачёсывает волосы пальцами и смотрит на зелёные кусты вдоль стоянки. — Про Орден все знают, но его участники скрываются. Шуточное элитное общество.       — Наверное, вызов демона и убийство Джосолин — это вершина юмора?       — Ох, Джо, — он качает головой, смутившись, — я не это хотел сказать, а лишь то, что Орден — подростковые игры. Не более. Я слышал, что призвание — одна из их ежегодных традиций. Вроде обряда посвящения для новичков. Страшилка. Никаких настоящих призывов никогда не было. По крайней мере, я не знаю о них. Это бы нарушило закон.       — И ты или твои друзья в этом сообщество не состояли?       — Нет. Знаю, что они называют себя Орден Восьми.       — Так Амон мне и сказал, — киваю я. — Дань Ордену Золотой Зари [3]?       — Похоже на то.       Замечательно. Ведьмы и будущие инквизиторы создали то, против чего веками боролись их предки. Как иронично.       — Что ж, мы хотя бы знаем, что их восемь.       Слышится быстрый топот каблуков. Не такой тяжёлый, как у директора, но довольно напористый и шустрый. Мы синхронно оборачиваемся к двери.       Мадам Офелия.       Запыхавшаяся женщина появляется из темноты и восклицает при виде нас:       — Нашлись! — она неуклюже спускается между мной и инквизитором по лестнице, будто намеренно отталкивая друг от друга, или у меня разыгралось воображение. — Хорошо, что я встретила этих негодников.       — Что-то произошло? — неуверенно интересуюсь я, когда мадам Офелия встаёт перед нами в стойку, уперев руки в бока.       Пожалуйста, скажите, что нет.       — Грядёт бал, — объявляет она. — И как кстати, что два взрослых и ответственных молодых человека остаются в стенах школы на ночь. Нам как раз нужны смотрители.       Мы с Каллумом переглядываемся и морщим лица.       — Я пас, — первая поднимаю ладони вверх.       — И я пас, — повторяет он мой жест.       Мадам Офелия надувает губы, точно ребёнок, которому пытаются запретить есть конфету перед завтраком.       — Ученикам нужно отвлечься, но так, чтобы кто-то держал ситуацию под контролем.       — Один из них убил ученицу…       Каллум не успевает договорить, как секретарь шлёпает его плечу. Он опешивает, как и я. Его округлившиеся глаза смотрят на то место, куда пришёлся шлепок.       — Вот именно! Затем вы и нужны, — бойко отвечает секретарь, — чтобы никто больше не пострадал. Ученики и так сегодня чуть не подрались у алтаря.       — Я мог бы завести на вас дело за причинение телесных повреждений сотруднику инквизиции, — когда мадам Офелия осознаёт сделанное, она словно становится меньше под натиском из его слов. — Мне стоит занести это в…       В этот раз Каллума шлёпаю я:       — Ты как разговариваешь с леди?       — Прости?       — Прощаю.       Я вскакиваю и хватаю секретаря под руку. Мы и уходим от греха подальше, оставляя инквизитора далеко позади. Когда мы останавливаемся у главных ворот лектория, я отпускаю её локоть. Лицо мадам Офелии бледнее, чем обычно.       — Думаете, мистер Барнэтт и впрямь занесёт это куда-то там, и у меня будут проблемы?       — Что вы, — нервно смеюсь я, — даже не переживайте.       Она неохотно кивает, и мы расходимся. Мадам Офелия спешит в библиотеку, а я захожу в лекторий. До самого вечера я провожу лекции и занятия, знакомлюсь с коллегами (которые перестают пить чай, стоит мне зайти в преподавательскую комнату) и продолжаю листать досье девушек в надежде обнаружить хоть что-то полезное.       Ближе к ночи приходят результаты вскрытия.       Хорошая новость: Джосолин Нёрс умерла быстро, от точного удара ножом в сердце. Время смерти вычёркивает из подозреваемых меня, директора, секретаря и садовника. Следов сексуального насилия не обнаружено.       Плохая новость: никаких посторонних ДНК людей, кроме жертвы, кошки и… змеи.        [1] Классическая английская поговорка. [2] Город в графстве Эссекс. Один из беднейших во всей Англии. [3] Тайное общество, возникшее в Англии в 1888 году под началом масона У.У. Уэсткотта. Позднее к нему присоединился всемирно известный оккультист Алистер Кроули. Орден Восьми, предположительно, заложил основы для Ордена Золотой Зари.