Отче

      — Что сказал Гуццоло по поводу их дела с сектами? — спросил Пауль у Гарри, когда тот вернулся из кабинета Главного.       — Спецы выяснили, что на проповедниках не было никакого гипноза, только чистый Империус и Обливиэйт, — поведал Гарри. — Всё-таки главный преступник — волшебник или волшебники. Я вот одно не пойму, на прихожанах не было никаких империусов, почему они так слепо доверяли этим сектантам? Как можно было поверить в их речи, когда убеждали отписать имущество ради какого-то Бога? Я не сталкивался с маггловскими сектами и не понимаю, как это происходит.       — Какая разница, маггловские общества или нет, — зевая, ответил Пауль и затянулся сигаретой. — Всегда есть кукловод, который дёргает своих марионеток за ниточки. В нашем случае, марионеток, находящихся под заклятием подчинения, было много, а те ведь не вели общие проповеди, они находили подход к каждому участнику секты. Каждому сулили своё, один Мерлин ведает, что они там обещали этим несчастным. Из-за того, что проповедников было несколько, они справились с жертвами и заполучили необходимое, передав потом награбленное своему кукловоду. А когда пришло время, Гуццоло их накрыл, да только толку нет. Главный спрут-то не пойман.       — Не нравится мне это всё, — подозрительно покачал головой Гарри.       — Сложное дело, — согласился Пауль. — Но не впервой. Сейчас наверняка Гуццоло задействует все отделы, вот тогда мы их и поймаем. Не дрейфь, не было ещё такого, чтобы итальянский Аврорат с чем-то не справился и не вздрючил каких-то пидорасов.       — Надеюсь на это, — хмыкнул Гарри. — А сейчас нам надо заняться наркотиками.       — А ещё с нами же сам Гарри Поттер! — продолжил Пауль, эмоционально размахивая руками. — Национальный герой Британии. Италия, трепещи! Никакие дуче со своими богомазными пропагандами не страшны!       — Ой, брось, — отмахнулся Гарри.       Его взгляд случайно остановился на руках Пауля, мельтешащими почти у него перед носом.       Руки Пауля были жилистыми, смуглыми, покрытые волосками, обычные, в общем-то, мужские руки, ничего примечательного, но почему-то Гарри невольно сравнил их с рукой Тома на присланном видео, и сравнение было не в пользу Пауля, однако ему всё равно понравилась форма кисти и пальцев напарника.       — Пауль, а ты кольца не носишь? — поинтересовался он.       — На работе какие кольца, — проворчал Пауль.       — На работе понятно, ну а после?       — Не ношу. Вообще воспринимаю кольца только на бабах или на крайняк на Папе Римском, — заржал Пауль. — Это у них там в папской курии принято кольца целовать да полы сутаны. Что за порядки, а?       — Стыдно признаться, но не знал о таких обычаях, — Гарри потёр веки, прогоняя внезапные навязчивые образы того, как он, стоя на коленях, целует сутану святого отца.       — И ещё бы сто лет не знать! — пылко ответил Пауль, крутя окурок сигареты между пальцами.       Гарри переключил внимание на свои руки — широкие ладони, загорелая кожа, золотистые волоски на предплечьях, белый яркий шрам на тыльной стороне кисти после отработок жабы Амбридж, — и снова перевёл украдкой взгляд на руки Пауля. Пальцы более гибкие, чем у него, более худые, чуть узловатые в суставах, а на среднем пальце вмятинка от маггловской ручки, которой писал Пауль.       Интересно, как ощущаются касания мужских рук? Что, например, чувствует Джинни, когда Гарри дотрагивается до неё? Ей приятно же, когда грубоватая кожа пальцев ласкает тело?       Гарри помнил прикосновения нежных рук Джинни — лёгкие, как крылья бабочки, порхающие по телу, чуть щекочущие, как пёрышко. Он наслаждался этой нежностью, но чувствует ли она то же самое?       А что почувствовал бы сам Гарри, если бы его трогали вот такие мужские руки? Какие ласки дарят грубые ладони?       Он вновь залип взглядом на руках Пауля и попытался представить, как чужая рука пробегается по его внутренней стороне предплечья, там, где у Гарри чувствительная к касаниям кожа.       На удивление он не ощутил внутри себя отвращения, и это открытие поразило его. Хотя, касания — это же не что-то запретное.       Постаравшись выкинуть из головы неуместное, Гарри отвёл глаза от пальцев Пауля, всё ещё державших окурок, и открыл папку с делом о наркотиках.

***

      Том писал ему. На протяжении дней в ожидании встречи. Это стало привычкой, такой же, как почистить зубы или выпить утром кофе. Кстати, о кофе. Гарри делился с Томом мелочами, что составляли его быт — пожаловался на мерзкий терпкий кофе на работе, получив ответ, что Том тоже не любит горький напиток. Гарри полюбопытствовал, какой же кофе предпочитает святой отец, и порадовался как ребёнок, узнав, что сладкий, с тремя ложками сахара и двойной порцией молока. Гарри тоже любил сладкий, ему говорили, что это последствия его жизни у Дурслей, у которых он голодал, а сладкое всегда притупляло голод, но Гарри не перепадало ни кусочка торта, ни лишней ложечки сахара, поэтому, попав в Хогвартс, он навёрстывал упущенное, поедая пироги с патокой и поглощая сладкий тыквенный сок. Повзрослев, Гарри перешёл на кофе, подслащивая его до приторности и безмерно наслаждаясь каждой песчинкой сахара в нём.       Его терзало любопытство, есть ли причины пристрастий Тома к сладкому или это просто дело вкуса?       Г: на работе кофемашина выдаёт адское пойло, не могу пить это говно.       Только отправив сообщение, Гарри осознал, что именно он написал священнику.       Г: Том, прости! слово на букву Г вырвалось случайно.       Т: А я рад! Думал, что у тебя совсем нет недостатков :)       Г: о своих недостатках я тебе каждый день вещаю, я один сплошной недостаток. Но у вас там в церкви же не ругаются, я думаю.       Т: Я, конечно, не использую сниженную лексику, но, знаешь… Могу тебе кое в чём признаться. Хочешь? :)       Г: конечно!       Т: Иногда, читая вслух Священное писание, в моей голове проскальзывают обсценные словечки, будто я когда-то уже перемежал Откровение Господа с бранью. Слишком органично звучит в мыслях. Хотел бы я встретить хоть кого-то, кто знал бы меня раньше, чтобы приоткрыть завесу тайны, кем же я был шесть лет назад? Вот только вдруг я разочаруюсь. Неспроста же я оказался на улице без дома, без семьи и без памяти.       Г: я уверен, ты был достойным человеком. Я, например, ни слова не знаю из Священного писания, а ты откуда-то помнишь.       Т: Может быть :)

***

      Кей гордо хвасталась Гарри тем, как выросли её ящерицы.       — Я кормлю их, и они растут, — поведала она гордо. — Правда, у одной отвалился хвост. Я ничего не делала.       — Так бывает, — успокоил её Гарри. — Вырастет новый.       — Да? Ух ты! Они тоже волшебные?       — Нет, — замялся Гарри. — Просто у них такая анатомия и физиология. Хвосты отваливаются и вырастают новые потом.       — А у человека может вырасти новая рука?       — Могут вырасти кости. Однажды мне по ошибке удалили все кости из моей руки, но я пил противное зелье, и выросли новые, — Гарри содрогнулся, вспомнив свою руку-сосиску после колдовства идиота Локонса, а затем адской ночи с Костеростом. Резко захотелось выпить тыквенного сока.       — А голова может вырасти? Например, если её отрубить или откусить?       — Нет, — быстро ответил Гарри. — И проверять не стоит.       — Я из интереса спросила, — пожала плечами Кей.       Джинни сегодня заплела ей излюбленные две косы, а губы были намазаны тёмно-бордовой помадой, Кей очень нравилась косметика, и Джинни ей не запрещала маленького удовольствия пользоваться помадой.       Родители Кей определённо были красивыми людьми, потому что девочка имела правильные черты лица и красивые губы, изгиб которых подчёркивался яркой помадой. Гарри подумал, что девушка из неё вырастет очаровательная, разобьющая не одно мужское сердце.       — Сегодня я училась заклинанию Агуаменти, — похвасталась она. — Меня хвалили.       — Ты умничка, я даже не сомневался, — улыбнулся Гарри.       — Скоро я стану самой великой волшебницей, и все будут меня бояться.       — Зачем же тебе нужно, чтобы боялись? Гораздо лучше, если тебя будут уважать. На страхе далеко не уедешь.       — Чтобы никто не обижал и не дразнил.       — Уважение гораздо прочнее, чем страх. Люди сами пойдут за тобой и сделают для тебя что угодно, если будут ценить и уважать. А те, кто боится, очень легко предают при первой же возможности.       Кей насупилась, но ничего не возразила. Она подошла к террариуму, где сидели ящерки, и достала одну, погладив по пятнистой спинке.       — Пожелай им спокойной ночи, — велела она Гарри.       Он тихонько вздохнул и поплёлся к ней.       — Спокойной ночи, — сказал он ящерице. — И тебе пора спать, Кей.       Она убрала ящерку обратно и кивнула.       Том позвонил Гарри, когда Джинни писала статью, а Кей уже спала.       — Я помешал? — насмешливо спросил Том в трубке, услышав, как Гарри почти подавился тыквенным соком, который всё-таки решился ностальгически выпить.       — Нет, — Гарри вытер подбородок и футболку. — Решил вот тыквенный сок глотнуть и как-то неудачно.       — Я тоже люблю тыквенный сок, — Гарри чувствовал, что Том улыбается. — Что нового?       Они провели часа полтора, болтая о том о сём, не заметив, как ночь укрыла город.       Гарри положил трубку и понял, что Джинни ещё не ложилась. Он прошёл в кабинет, где та сидела и до сих работала.       — Идёшь спать? — спросил он.       Джинни убрала волосы с лица и улыбнулась.       — Работаю ещё. Лягу здесь, иди без меня, тебе завтра рано вставать.       — Хорошо. Спокойной ночи, — Гарри чмокнул Джинни в лоб и закрыл за собой дверь.       Он взял чистое полотенце и пошёл в душ. Настроив температуру воды, Гарри встал под тёплые струи, закрывая глаза. Вода обволакивала уставшее за день тело, расслабляя зажатые мышцы. Мысли текли медленным ленивым потоком, обрабатывая полученную за день информацию. Последнее, что осталось ярким пятном в мозге, был телефонный разговор с Томом. Гарри нравилось беседовать с таким начитанным и лёгким в общении собеседником, совсем забывая о статусе священника. В конце концов Том был ненамного старше, поэтому его сан не ощущался большим препятствием. К тому же священники не люди что ли? Том сам всегда подчёркивал, что абсолютно такой же, как и Гарри.       Поэтому любые барьеры пусть летят ко всем чертям.       Он взбил душистую пену шампуня и намылил волосы. Больших трудов стоило усмирить его гнездо на голове, но, благодаря некоторым заклинаниям, что научила Джинни, выглядел Гарри вполне прилично для своих двадцати пяти лет, не смахивая больше на лохматого хогвартского школьника.       Он тщательно промыл волосы и стёр воду с лица. Потянувшись за мочалкой, Гарри в очередной раз уставился на свои ладони, дневные размышления возвратились в дурную голову, вспыхнув с новой силой. Он повторил движение, стирая воду с лица, пытаясь понять, как ощущаются мужские прикосновения, но не мог сосредоточиться, больше чувствуя кончиками пальцев своё лицо, а не наоборот.       Тогда Гарри прикрыл глаза и попытался абстрагироваться, поглаживая себя по лицу, стараясь не думать, что это его собственные руки. Он провёл по краю нижней челюсти, но ощутил лишь дневную щетину, тогда он крепче зажмурил глаза, концентрируясь на ощущении рук на коже.       Ладони заскользили ниже, поглаживая шею так, как это делала Джинни, но воспоминания о нежных руках мешали понять то, что он так хотел.       Гарри открыл глаза, не понимая, что с ним происходит. Хотя он всегда был любознательным человеком и стремился, чтобы не оставалось загадок в тех областях, которые его интересовали. Если он ставил себе задачу что-то узнать, докопаться до истинной сути вещей, то никогда не останавливался, пока не разгадает.       Его упорству можно было только позавидовать, и даже сейчас Гарри ощущал себя не очень правильно, когда думал о том, как ласкают мужские руки, но не мог остановить свою жажду познания. Эта мысль буквально свербила внутри, вынуждая заниматься чем-то странным.       Медленно выдохнув, Гарри подумал, что ничего страшного не случится, если он продолжит своё исследование. Никто больше не заглянет в его мозг, никто не узнает, чем он занимается наедине с собой в душевой. Зато он удовлетворит своё любопытство.       Гарри смежил веки и вновь прикоснулся руками к своей шее, касаясь сначала легко, кончиками пальцев, а затем полностью гладя ладонью. Он чертил дорожки, чувствуя грубую кожу своей руки. Спустившись ниже, мелькнула мысль, что мыльные руки скользили бы лучше, но, рассудив, что тогда сотрётся ощущение кожи, Гарри отбросил эту мысль, продолжая гладить себя под струями воды.       Пальцы обвели сосок, но восприятие себя постоянно скакало, не давая понять, чувствует именно руки или собственную грудь. Тогда он принял отчаянное решение и вообразил первое, что пришло в голову — руки своего напарника.       Перед глазами возникли смуглые жилистые руки с крупными суставами, которые оглаживали его соски, периодически захватывая их указательным и большим пальцами и немного оттягивая. Гарри охнул от неожиданного прилива возбуждения в паху, но не стал останавливаться, потирая чувствительные горошинки всё грубее и интенсивнее. Совсем не так, как делала Джинни. Но представление крепких мужских рук не вязалось с нежными касаниями.       Продолжая фантазировать о смуглых руках Пауля, Гарри спускался ниже, туда, где всё сильнее разливался жар, усиленный горячей водой, облепляющей тело мощным потоком.       Затвердевший внушительный член мешал ласкать живот, требуя внимания к себе. Гарри всё сильнее сжимал свою кожу, пощипывая и растирая, старательно сдерживая рвущиеся стоны удовольствия.       Он уже забыл, когда дрочил в последний раз для собственного удовольствия, а не для сдачи анализов, в супружеской жизни имелись свои прелести — регулярный секс. Даже несмотря на то, что совсем недавно у них с Джинни попытки были вялые и неудачные, Гарри не имел желания и настроения мастурбировать.       Он взял ладонью ствол члена, медленно ведя снизу вверх, доходя до головки. Когда Джинни ласкала его, её ладошка ощущалась слабо, своя же рука обхватывала плотно и уверенно.       Мозг уже самостоятельно генерировал картинку смуглых чужих рук на его напряжённой плоти. Большой палец обвёл щель уретры, растерев выделившуюся каплю смазки. Гарри уже не в силах был остановиться, продолжая двигать рукой и представлять руки итальянца на своём члене.       Он шумно выдохнул и упёрся одной рукой в стену душевой, а другой продолжая интенсивно дрочить. Внизу живота полыхало, член стоял так, что было мучительно больно и приятно одновременно. Вода смывала естественную смазку и движения ощущались сухими, саднящими, но оттого более острыми.       Гарри не сдержал стона, прикусив нижнюю губу до крови. Он остановился, сдвигая руку ниже к напряжённым яичкам и беря их в ладонь.       Джинни строго-настрого велела убирать волосы с паховой зоны под угрозой лишения минета, но Гарри лишь благодарил её за настойчивость, так как ласки голой, незащищенной ничем кожи, невозможно даже сравнивать.       Он массировал мошонку, проходясь неострым ногтем по её шву, периодически всхлипывая от наслаждения.       Гарри и подумать не мог, что обычная дрочка может быть столь приятной, когда ты представляешь более грубую ласку.       Видение смуглых рук уже не смущало, смываемое неизведанной доселе волной эйфории. Он перекатывал тяжелые яйца в руке, оттягивая, поглаживая или легонько царапая.       Возбуждение нарастало так сильно, что казалось невозможным, однако кончить без руки на члене он не мог.       Тогда Гарри вернулся к изнывающей и истекающей предэякулятом плоти, возобновляя возвратно-поступательные движения.       В ванной комнате стало так душно, что перед глазами появились мушки и стало нечем дышать, сердце суматошно колотилось о рёбра, и Гарри казалось, что ещё чуть-чуть, и он потеряет сознание, но удовольствие росло вместе с потемнением в глазах. Он не мог остановиться, мучая себя болезненно-сладкой мастурбацией и приближая разрядку.       Когда под ладонью стали ощущаться волны семенной жидкости, движущейся по протокам, в воображении Гарри смуглые руки напарника внезапно сменились более светлыми и изящными, с двумя извитыми венками на кисти; перстень с красным камнем на указательном пальце смотрелся так пикантно и слишком запретно, что Гарри вскрикнул и кончил, заливая кафель стены белёсыми струями. Судорога удовольствия прошлась по телу от макушки до пяток, Гарри прислонился лбом к холодной стене, тяжело дыша и ловя отголоски наслаждения, покидающего его тело.       Он почти задыхался от духоты и оглушительного сердцебиения, поэтому осел на пол, пытаясь успокоиться. Ноги ещё подрагивали после яркого оргазма, а кончики пальцев были прохладными, казалось, вся кровь прилила к паху, пока он кончал.       Неизвестно, сколько прошло времени, пока Гарри пришёл в себя, кожа на подушечках пальцев рук и ног сморщилась и стала неприятной. Он медленно поднялся с пола душевой и закрутил кран.       Завернувшись в полотенце, он вышел из ванной, приятный освежающий воздух комнаты остужал разгорячённое тело. Гарри растянулся на постели и уставился в потолок.       Неправильно, совершенно неправильно то, что он сейчас сделал. Он всего лишь хотел понять, что чувствуют женщины, что чувствует Джинни, когда ласкают мужские руки.       Гарри же не всерьёз воображал себя, отдающегося ласкам другого мужчины. Он просто любопытствовал.       Но почему же тогда он представил руки Тома и оглушительно кончил, как никогда в жизни не кончал от рук Джинни?       Это просто совпадение. Он давно не дрочил.        Это просто совпадение.       Совпадениесовпадениесовпадение, повторял Гарри, убеждая самого себя.       Однако червячок сомнения прогрызал малюсенькую дырку где-то глубоко в душе, Гарри пытался не замечать этого червячка, списывая на его ничтожность, но тот был упорен в своём старании нарушить целостность мировоззрения Гарри Поттера.       Он прикрыл глаза в надежде, что новый день сотрёт бесовское наваждение, настигнувшее его сегодня по полной, иначе Гарри развалится на куски от тех противоречий, что овладели им, вгрызаясь цепкими когтистыми лапами.