Ему приснился Волдеморт.
Кладбище, булькающий котёл, Хвост, отрубающий собственную руку, и змееподобный безносый монстр с красными глазами, в котором не осталось ничего человеческого из-за своей покорёженной убийствами души.
Гарри проснулся в холодном поту, простыни прилипли к телу, а ночной ветер из открытой форточки резко охлаждал кожу.
Это всего лишь сон, повторял он как безумный. Всего лишь сон. Страшный кошмар.
Который в прошлом. Теперь у Гарри спокойная счастливая жизнь, семья и никаких тёмных лордов.
Кровать была пустой, Джинни ночевала в кабинете, и Гарри, прогоняя марево ночных ужасов, одиноко сидел на постели, закутавшись в одеяло.
Кошмары не снились ему давно, после войны ещё немного было, но он проходил терапию у целителя разума, и стало полегче. Что же происходило сейчас, Гарри понятия не имел.
Внутренняя сумятица, поразительные открытия о самом себе, обилие свежих впечатлений, роль новоиспечённого отца семилетней девочки разворошили чувства и эмоции, тронули струны, давно покрытые пылью, которые зазвучали громко и надтреснуто.
Теперь нужно собраться с силами и подтянуть колки, настраивая себя на нужный лад, чтобы не допустить ни одной фальшивой грязной ноты.
Хотелось сделать всё правильно, хотелось, чтобы всё было
нормально, как у всех — дом, семья, любимая жена и дети. Вот как у Уизли, к примеру. Гарри обожал бывать в Норе с самого детства, любил эти несуразные свитеры, вязаные Молли, любил её пироги, любил ту непринуждённую обстановку, что неизменно царила за общим столом, когда семья была в сборе.
И всё это он хотел иметь у себя.
Для себя.
Гарри искренне верил, что Джинни могла дать ему всё это, будто фамилия Уизли у его избранницы должна была принести удачу.
Коварные смятенные мысли о том, что он, возможно, ошибался, кружили чёрными воронами, громко каркая и не давая ощутить безмятежность.
Его спокойствие давно покрылось мелкой рябью сомнений. Кто бы помог ему разобраться в самом себе?
Всё ещё находясь во власти ночных кошмаров, Гарри не выпускал из рук телефон, пока сидел за рабочим столом, безнадёжно пытаясь вникнуть в документы.
Он не мог дождаться завтрашнего вечера, внутри все прыгало в предвкушении долгожданной встречи.
За всё то время, что отец Томас, — нет,
Том, — находился в Ватикане, они сблизились, несмотря на кажущуюся глупость данного предположения. Можно ли сблизиться с человеком, которого ты, считай, не видел?
Гарри считал, что можно; Том делился с ним такими мелочами, которыми обычно делятся только с близкими друзьями, и он ценил это.
Складывалось ощущение, что Том тоже одинокий человек, впрочем, так оно и было — без семьи, без памяти, принадлежащий церкви, а не себе. У них имелось много общего — Гарри тоже не принадлежал себе, с извечным желанием служить другим.
Нравилась ли ему работа аврором? Безусловно. Но почему он никогда не думал о какой-то другой профессии? Почему, например, не стал преподавателем в Хогвартсе? Ах да, Гарри желал обучать тому, о чём знал не понаслышке, быть практиком, а не теоретиком. Может быть, когда устанет носиться по полям да по лесам, он предложит свою кандидатуру в Хогвартс?
— Что красна девица пригорюнилась? — вырвал Гарри из раздумий насмешливый голос Пауля, который бесцеремонно плюхнулся своей задницей к нему на край стола. — Неужто любовница не дала?
Гарри раздражённо щёлкнул ручкой и откинулся на спинку кресла, закидывая ногу на ногу и стараясь унять вспыхнувшую злость.
— Что-то я не припоминаю, когда давал добро на протирание моего стола задницами подчинённых? — процедил он сквозь зубы, сверля взглядом нахального напарника. — Если ты не помнишь, где твоё место, то я покажу, но не гарантирую, что это будет приятно.
— Ой, какой недовольный, — щёлкнул языком Пауль, картинно возводя глаза к потолку.
— Я что, блядь, неясно выразился? — его голос был сух и холоден, несмотря на пылающее раздражение внутри. — Быстро слез с моего стола и заткнулся.
Люстра над ними задрожала от волн магии, исходящих от Гарри. По лицу Пауля пробежался тенью страх, и наглая улыбочка мгновенно слетела.
— Всё-всё, шеф, я понял, — и он поспешно спрыгнул со стола. — Неудачно пошутил, извиняюсь, неправ.
Гарри продолжал буравить его глазами, пока тот не вернулся на своё место и не скрылся за ворохом бумаг.
— Чтобы впредь я не слышал в свой адрес скабрезностей, я понятно объясняю?
Пауль что-то буркнул согласное и совсем исчез под бумажками.
Гарри медленно вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Ему немного было неловко, что пришлось так грубо ответить Паулю, но тот уже перешёл всякие границы со своими подъёбами.
Да-да, иначе это и не назовёшь.
Нет, Гарри не перегнул палку — хоть какая-то субординация, но должна быть.
Пауль нравился ему как человек, да и аврором он был хорошим, но вот эта фамильярность отталкивала, Гарри просто указал ему, что тот зарвался.
Он рассматривал украдкой пристыженного напарника: тот делал вид, что занят работой, и усердно писал отчёты. Скользнув взглядом по рукам, и не останавливаясь на них, чтобы не воскрешать в памяти ненужные позорные видения, Гарри очертил глазами подтянутую фигуру и залип на шее с небольшой татуировкой в виде летучей мыши.
Гарри не любил татуировки, в своей жизни он чётко помнил лишь одну, что грязными чернилами расползалась на левом предплечье всех Пожирателей смерти.
Впрочем, мышка была довольно милой и даже подчёркивала мускулистую загорелую шею итальянца. Гарри внезапно пришла странная мысль, что если поставить засос в месте, где набита тату, то его не будет видно.
Он, не в силах справиться с навязчивыми образами, представил, как прижимается губами к плотной коже, а затем кусает это место, погружая зубы в упругую плоть. С Джинни он не позволял себе подобного, её тонкую кожу с крапинками веснушек хотелось беречь, словно лепестки нежной розы, аккуратно гладить и тихонько целовать. Да и она сама не разрешала ставить на ней засосы, повторяя, что этим занимаются только озабоченные подростки, а в их возрасте уже неприлично наносить метки на тело. И неважно, что их можно было свести одним взмахом палочки. Гарри уважал её мнение: если Джинни не хотелось иметь следы, значит, он не вправе их оставлять.
Его никогда не напрягало подобное ограничение. До сегодняшнего дня.
Гарри почти чувствовал у себя на языке вкус солёной крепкой кожи, которую он мог бы оттянуть зубами, дразня. А затем сжать челюсти, оставляя следы укуса, чтобы потом зализать ранку языком.
Он сглотнул слюну и осознал, что неприлично долго разглядывает Пауля, который даже не подозревал, что его начальник прямо в эту секунду испытывает странные желания по отношению к его шее.
Гарри помотал головой, стараясь избавиться от наваждения, низ живота пульсировал в смутном томлении, а брюки аврорской формы становились тесными.
Он снова попался в ловушку собственного разума и банального недотраха. Вот если бы Джинни надела то бельё… он бы не мучился сейчас стояком от мыслей о засосах на мужской шее.
Гарри напряг воображение и представил Филча в кружевном белье, полутвёрдый член тут же опал. Он выдохнул с облегчением и бросил быстрый взгляд на Пауля, надеясь, что тот не заметил пристального внимания.
Тот старательно не поднимал глаза на Гарри, а значит, можно было оставаться спокойным.
Хотя слово «спокойно» явно не подходило ситуации, хотелось орать от того, что у него встаёт на мужчин.
Гарри прикрыл глаза, пытаясь перебить отвратительное чувство образами Джинни. Он представил, как гладит её, расстёгивает бюстгальтер, — и плевать, что он сейчас на работе, ему нужно стереть с себя грязный налёт желаний, — прижимает к стене, не обращая внимание на сопротивление, и целует, сминая мягкие губы.
Жёсткие губы, шершавый от щетины подбородок, тату на смуглой шее.
Гарри широко распахнул глаза.
Всё, блядь, приплыли.
Вместо собственной супруги он представляет своего напарника. Мужчину!
Очевидно, у Гарри поехала крыша прямиком в голубую лужу. С разбегу да с залихватским присвистом.
Или его чем-то опоили. Может, это вообще какая-то шутка? С отсутствием субординации итальянцев можно ждать чего угодно. Например, эдакое приветствие новичков, как принято в некоторых коллективах.
Гарри определённо не мог желать мужчину, когда у него есть прекрасная милая Джинни. Он ведь её любит и уважает; даже никогда не применял к ней подобных насильственных действий, что возникли сейчас в его голове.
Он вновь взглянул на Пауля и решительно представил, как целует его.
Никакого отвращения не появилось. Совершенно. Наоборот… это могло бы быть… увлекательным.
Обухом топора по голове пришло озарение — ничем его не опоили и не околдовали. Это действительно живёт в нём, просто Гарри никогда раньше не задумывался о том, что ему могут нравиться мужчины.
Он, не обращая внимания на Пауля, стремительно вышел из кабинета и отправился в уборную.
Ополоснув лицо холодной водой из-под крана, Гарри немного успокоился и попытался разобраться в своих эмоциях.
Ему определённо не нравился Пауль как партнёр, желаний встречаться с ним или спать, слава богу, не возникало, а все его фантазии были скорее абстрактными; просто напарник находился с ним около десяти часов в день, ну а Гарри не имел достаточного воображения, чтоб внезапно воспылать страстью к засосам на теле какого-нибудь выдуманного мужика.
В его фантазиях фигурировали больше отдельные части тела нежели конкретно Пауль.
Гарри одновременно полегчало и нет. Открытие в себе бисексуальности в двадцать пять лет без преувеличения можно назвать шоковым событием. Впрочем, это открытие являлось бесполезным, Гарри любит Джинни, а Пауль ему неинтересен даже в качестве друга; гораздо важнее сексуального влечения влечение душ, родство мышления и общее прошлое.
Просто сексом нужно заниматься почаще, тогда и не будут приходить в голову всякие глупости.
Гарри ещё раз умылся, зачесал пятерней растрепавшиеся волосы и вернулся в кабинет.
До конца дня они с Паулем проработали молча.
***
Кей укладывала ящериц спать и заставила Гарри наблюдать за этим, он покорно топтался возле террариума и разглядывал пятнистые спинки животных. Мерзкие, если честно. Гладкие, блестящие, прохладные — брр! Его передёрнуло.
— Папа, а ты не можешь развестись с мамой? — задала Кей совершенно неожиданный вопрос спокойным голосом.
Гарри вытаращился на неё и сначала не мог понять: шутит она или нет.
— В смысле? Зачем нам разводиться?
— Я хочу проводить с тобой больше времени, — терпеливо начала объяснять она. — А ты после работы разговариваешь с ней, обнимаешь и всё такое.
Гарри подобрал челюсть с пола.
— Но с тобой я тоже разговариваю и обнимаю тебя точно так же. Я думал, вы поладили с мамой, разве нет?
— Да, — согласилась Кей, поглаживая ящерицу, засунув руку в террариум. — Но нам с тобой будет лучше вдвоём. Ты меня больше любишь.
— Кей, послушай, — Гарри взял её личико в свои ладони, заставляя посмотреть на себя, — мы с мамой любим тебя одинаково. Она же столько времени проводит с тобой, а я работаю. Ты не права сейчас. Без мамы очень плохо, поверь мне.
Кей угрюмо молчала.
— Вы же не ссоритесь с ней?
— Нет.
— Тем более. Пройдёт ещё немного времени, и ты поймёшь, что вы нужны друг другу.
— Хорошо.
— Не нужно переживать, что я люблю тебя меньше. Я люблю вас одинаково, — заверил Гарри, обнимая Кей.
Он не был уверен, что чувствует себя спокойно, слова Кей поселили в нём смутную тревогу. Гарри на секунду прикрыл глаза, прогоняя сомнения.
Это временные трудности, они со всем справятся.
Гарри спустился в столовую, где Джинни пила чай, давая себе передышку от работы. Днём ей не удавалось работать полноценно, поэтому она сидела за статьями по вечерам.
— Дорогая, у вас с Кей всё хорошо? — спросил он у Джинни, присаживаясь за стол.
— Да, — Джинни отставила чашку. — Что-то не так?
— Нет, — натянуто улыбнулся Гарри. — Я просто спросил.
— М-м-м, понятно. Как дела на работе?
Разговор потёк в мирное русло, но Гарри поймал себя на неожиданной мысли, что ему не интересно пересказывать всё это Джинни, она совсем не выспрашивала каких-то деталей о нём, только общие моменты.
Джинни даже не знала, какой блядски невкусный кофе Гарри пьёт на работе.
— У меня на работе не кофе, а горькое пойло, — решил он сообщить.
— Это гораздо лучше, чем пить приторный. Особенно без полноценного обеда. Зачем провоцировать лишний раз свою поджелудочную? — поучительно произнесла Джинни.
— Я люблю сладкий, знаешь же, — ответил Гарри. — А сейчас ты похожа на Гермиону.
— Гарри, чем мы старше, тем больше следует уделять внимание своему здоровью. Молоко, сахар, кофеин, — перечисляла Джинни, — всё это крайне вредно.
— Ладно, закрыли тему, — настроение Гарри испортилось. Лучше бы он даже не поднимал эту тему.
И на кой чёрт ему понадобилось обсуждать это?
— Гарри, — мягко произнесла Джинни, — я знаю, почему ты пьёшь сладкий кофе, но тебе не кажется, что ты делаешь это просто по детской привычке? Ты же проходил терапию, подобные триггеры должны были сгладиться.
Гарри поморщился от этих слов.
— Я просто люблю сладкое, — отчеканил он и встал из-за стола. — Просто так.
— Гарри?.. — окликнула его Джинни, когда он направился к лестнице.
— Я спать.
Гарри поднялся в комнату, злясь на самого себя, на Джинни и вообще на дурацкую ситуацию.
Рассерженно помяв подушку, взбивая попышнее, он брякнулся на кровать.
Скорее бы завтрашний вечер.
***
Весь следующий день Гарри был как на иголках, он раз двадцать написал Тому, спрашивая, действительно ли тот вернулся в Рим, на что неизменно получал положительный ответ.
Гарри предупредил Джинни, что задержится на работе, а сам напряжённо перечитывал текущие сообщения от Тома.
Он велел Гарри подойти после вечерней проповеди к знакомой исповедальной кабинке, чтобы они могли узнать друг друга, минуя толпу прихожан.
Гарри проклял самого себя и своё невезение, а также день, когда он очутился на церковном погосте и испортил новую одежду. Сегодня придётся пойти на встречу в своих привычных шмотках — светлых джинсах, обычной белой футболке и стоптанных кроссовках.
Он взглянул ещё раз на свои кроссовки, они не то чтобы были прямо-таки стоптанными, но определённо поношенными. Хотя и белыми. Гарри всё утро потратил, накладывая на них Очищающие и Отбеливающие чары, хотя не силён в бытовых заклинаниях. Хорошо, что вообще не испортил.
Работа застопорилась, потому что Гарри не мог думать ни о чём другом, только о предстоящей встрече.
И с чего ему так волноваться? Он знает о Томе уже достаточно много, видел, как тот одет, слышал его голос и даже немного различил черты лица.
А вот Том его вообще не видел. Насколько помнил Гарри, священник не подглядывал в узорные окошки, в отличие от него самого.
Отбросив безуспешные попытки поработать, Гарри просто стал отсчитывать часы до конца рабочего дня, но время, как назло, тянулось по-черепашьи медленно.
— Шеф, вот мой отчёт, — Гарри вздрогнул, когда Пауль отвлёк его от созерцания цифр на экране телефона.
— Давай сюда.
Пауль молча положил папку и так же молча удалился за свой стол, видимо, всё ещё помня вчерашние угрозы. Но Гарри это было только на руку, сегодня он не вынес бы болтовни напарника.
Когда наконец часы показали ровно восемь вечера, Гарри поспешно выскочил из-за стола, стаскивая на ходу с себя аврорскую мантию.
— До завтра! — крикнул он изумлённому Паулю и хлопнул дверью.
Гарри почти нёсся к знакомой церкви, но спохватился и сбавил шаг, боясь, что сильно вспотеет. Аппарировать было плохой идеей из-за маггловского района, поэтому он сдерживал себя как мог.
Наконец заветное здание оказалось перед ним, и Гарри, замирая, поднялся по ступенькам.
Он совсем не понимал, отчего разволновался, скорее всего сказалось долгое ожидание, но руки вспотели так, что Гарри пришлось вытереть ладони о бёдра; он поправил в удлинённом чарами кармане палочку и вошёл внутрь.
Всё оставалось как и прежде — распятия, цветы, розовое масло и аромат ладана, но кое-что всё-таки изменилось с последнего раза: народу была тьма.
Скамьи переполнились прихожанами, явившимися послушать проповедь. Гарри различил вдалеке высокую фигуру, стоящую на амвоне.
Сегодня он надел линзы, вместо корректирующих зрение чар, но глаза подустали за день, и Гарри не стал пристально вглядываться — всё равно скоро увидит Тома вблизи.
И всё же Гарри стало интересно послушать, пусть он и не успел к началу.
Он двинулся вперёд, вслушиваясь в такой знакомый бархатный голос, который мелодично разливался по залу.
—
Помолимся! Просим тебя Господи: наполнить наши души Твоей благодатью…
…Гарри сделал ещё шаг.
— …
дабы мы, познав через Ангельское приветствие воплощение Христа…
…Ещё шаг. Гулко бьющееся сердце.
— …
Сына Твоего…
… Гарри вытер вновь вспотевшие руки.
— …
Его страданием и крестом достигли славы воскресения…
…Гарри почти споткнулся о какой-то выступ, но смог удержать равновесие.
—
…Через Христа, Господа нашего…
… Он отодвинулся чуть в сторону от скамеек, но пока не пошёл к кабинке.
—
Аминь!
— Аминь! — вторил отцу Томасу гул голосов толпы.
Гарри заметил, что передние, у самого амвона, скамьи занимали молодые женщины и мужчины с горящими глазами. В этот раз зал был забит почти до отказа.
Он хмыкнул про себя. Очевидно, отец Томас крайне популярный священник. Интересно, все эти люди действительно верующие или они пришли поглазеть на молодого и красивого святого отца?
Толпа прихожан усердно осеняла себя крестным знамением и повторяла «Аминь».
Отец Томас достал из специальной ниши кадило с лежащим в нём углём, положил туда ладан и поджёг. По залу растёкся благовонный фимиам.
Святой отец обошёл с дымящимся кадилом алтарь, иконостас и обратился с ним к стоящим перед амвоном людям. Едва дым касался человека, тот кланялся.
Гарри понял, что следует пойти к назначенному месту встречи, потому что Том завершил каждение и двинулся прочь от толпы.
В его сторону.
Подойдя к заветной кабинке, Гарри стал ожидать.
Он смотрел во все глаза на неумолимо приближающуюся высокую статную фигуру и чувствовал себя неловким подростком.
Начищенные остроносые туфли ослепляли блеском, складки сутаны волной струились с гордых плеч, упругие кольца иссиня-чёрных волос обрамляли бледное лицо, а каждый шаг Тома был выстелен достоинством и уверенностью.
Аккуратная короткая борода, красивые губы, чёрные, как самая беззвездная ночь, глаза и нежная родинка на правой щеке — вот чем завершался образ Тома.
— Здравствуй, Гарри, — произнёс Том, подойдя к нему.
Гарри, не отводя глаз, смотрел на него, и что-то странное всколыхнулось в голове и в памяти.
Тревожащее.
Пугающее.
Он попытался зацепиться за эту мысль и вытянуть на поверхность.
И тут Том улыбнулся, чуть приподнимая одну бровь.
— Гарри?..
Глаза Гарри расширились в самом настоящем животном ужасе.
Ему улыбался Том Реддл.
