Отче

      Он наверняка пожалеет об этом, отдаваясь на милость греха и похоти. Именно они затмили разум, потому что всё, чего сейчас желал Гарри — терзать губы и шею Реддла поцелуями-укусами, оставляя метки, почти как в своём сне.       Громче раскатов грома было только то, как они по очереди ударялись спиной о стенку исповедальной кабинки. Наверное, она могла бы рассыпаться в труху, будь более хлипкой.       Реддл больше не останавливал Гарри, и его первоначальная мягкость в поцелуях сменилась жёстким напором, не уступающим Гарри.       Складывалось ощущение, что в тесной клетке заперли двух диких зверей, которые того и гляди сожрут друг друга.       Эта мысль лёгким ветром промелькнула в голове Гарри и испарилась в то же мгновение, когда Реддл положил руку на его пах с заметной выпуклостью.       Гарри не сдержал похабного стона, неосознанно толкнувшись навстречу чужой ладони.       Ремень брюк полетел на пол, громкий звук пряжки, ударившейся о дерево, растворился в мощном фортиссимо органа.       — Ты специально надел футболку на два размера меньше, чтобы соблазнить святого отца? — усмехнулся Реддл, спуская с него джинсы и оглядывая шальным взглядом плечи, тесно обтянутые футболкой.       — Нет, — немного стушевался Гарри. — Чёрт, где расстёгивается твоя сутана?       Он тщетно искал пуговицы или застёжки и уже хотел просто сорвать её нахрен, но Реддл не позволил.       — Ты ведь не был с мужчиной, так? С тем парнем только поцелуй был? — пальцы Реддла замерли на его животе.       — Да, но я знаю, что нужно делать в теории, — ответил Гарри, задыхаясь. — Я постараюсь аккуратно.       — Что ты постараешься аккуратно? — изогнул насмешливо бровь Реддл, глядя на него сверху вниз. Гарри оказался ниже примерно на полголовы. — Взять меня в этой тесной кабинке? Почти на виду у служителей и прихожан? Меня тоже распаляют запреты, и влечёт грех… но, пожалуй, решение, кто кого будет брать, оставим на потом, а сегодня обойдёмся взаимопомощью.       На Гарри словно опрокинули ведро холодной воды, возбуждение стало угасать, как фитилёк горящей свечи под порывами стылого ветра.       Ему внезапно показалось неуютным находиться без штанов рядом с одетым Реддлом. Да и наваждение будто начало спадать. Как он вообще мог подумать, что Том Реддл позволит себя трахнуть? Может, тот и потерял память, но явно не свою жажду власти и стремление доминировать над всем живым.       А Гарри уже губу раскатал, даже не думая о другом возможном варианте их тесного взаимодействия.       Вообще всё стало казаться нелепым и неправильным — он, Реддл, жаркие поцелуи, церковь. Его взгляд зацепился за маленькую икону напротив: такую вешают, чтобы что-то там оберегать; Гарри так и не запомнил что.       Святой старец на иконе, конечно же, взирал сурово, осуждая непотребство, которое творили здесь, в священном месте, святой отец и его, пусть и в прошлом, исповедующийся.       — Я… — он сглотнул скудную слюну, — кажется, я погорячился и поспешил…       Гарри хотел уже натянуть обратно джинсы, но руки Реддла крепко легли на предплечья, не давая одеться.       — Не спеши, Гарри. Ты же уверил, что не трус. Нельзя сначала возбудить, а потом сбежать. Я не сказал «нет» твоим желаниям, — бархатный голос звучал сладко. — Просто оставим для другого подходящего момента.       Гарри попытался оттолкнуть Реддла, но тот перехватил одной рукой его шею, сжимая горло, а другой скользнул к опавшему члену.       — И после этого ты продолжишь вещать людям о Боге? — сдавленным голосом проговорил Гарри. Воздуха и так не хватало в тесной кабинке, запахи ладана и свеч кружили голову, а рука на шее способствовала появлению цветных кругов перед глазами.       — После того, как ты открыл для меня магию, я стал по-другому относиться к себе и религии. Господь, очевидно, просто ушлый маг, запудривший голову людям, — едко проговорил Реддл. — Искал себе сторонников, чтобы весь мир принадлежал ему, — он пробежался пальцами по яичкам Гарри. — И даже инсценировал свою смерть, — перекатил их в ладони. — Не верю больше ни единому слову Писания, — легонько царапнул шов мошонки, так, что Гарри вновь почувствовал тугой узел, скручивающийся в паху.       Боже, он разумом не хотел этого, всё нутро возмущалось и жаждало сбежать, но предательское тело подчинялось рукам Реддла, словно кукла-марионетка.       Прохлада нежных складок сутаны ласкала почти обнажённое тело Гарри, контрастируя с грубыми прикосновениями на шее и члене.       Реддл провёл большим пальцем по щёлочке на вершине головки, размазывая выделившийся предэякулят, облегчив тем самым скольжение руки по стволу.       — Нет большего греха, чем грех лжи самому себе, — прошептал он. — И мы согрешим, если сейчас притворимся, что не хотим этого или того хуже: прекратим делать то, от чего нам хорошо.       Хватка на шее ослабла, и кислород, опаляя, ворвался в лёгкие, как самый сильный наркотик, заставляя млеть под рукой Реддла.       Тот щёлкнул какой-то пряжкой, и полы его одеяния разошлись в стороны. Освободившейся рукой, продолжая дрочить, Реддл взял ладонь Гарри и положил себе на промежность.       — Ну же, помоги мне.       Впрочем, Гарри не нужно было заставлять, его руки сами потянулись к кожаному ремню, расстёгивая его и пуговицу на брюках. Реддл подался ещё ближе, захватывая губы в поцелуй.       Снаружи донеслись новые звуки: к органу добавились высокие чистые голоса, читающие нараспев псалмы. Позади Реддла по-прежнему укоризненно взирал святой с иконы, и Гарри прикрыл глаза, не желая смотреть на нарисованный лик.       Пальцы ловко скользнули под оттянутую чужим эрегированным членом резинку нижнего белья, и Гарри сомкнул пальцы на стволе.       Нет, совершенно не ясно, как таким членом возможно кого-то трахать. Гарри знал, что сам являлся обладателем немаленького органа, но тот значительно уступал члену, находящемуся сейчас в его руках.       Сколько же, блядь, дюймов?       Однако все мысли вылетели из головы, когда Реддл более резко задвигал рукой, смещая крайнюю плоть и усиливая нажим большого пальца на чувствительной уздечке.       Хлюпанье истекающего предсеменем члена заглушало только пение псалмов.        «Благословен Ты, Господи! Научи меня уставам Твоим».       Реддл застонал куда-то в шею Гарри, вонзаясь в кожу зубами, сдерживая себя.        «Аллилуйя!» — пропели мальчуковые тенора.       Частое шумное дыхание, запахи кожи, пота, духов и ладана, истязающие прохладные пальцы там, внизу — способность из ничего сотворить апокалипсис. Проваливаясь в стоны, упиваться ими, вбирать и ни с кем не делиться — вот то единственное, что сейчас звенело натянутой струной внутри.       Реддл грубо шлёпнул его по руке, отстраняя от члена, и захватил в ладонь сразу оба пениса, подарив тем самым новые яркие ощущения.       Гарри ломал свою жизнь, и малодушно считал, что виноват не он. Он всего лишь свидетель. Свидетель того, как Реддл вытаскивает из него бездну.       «Ты укротил гордых, проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих».       Укусы на шее, терзаемой Реддлом, становились всё болезненнее: часто-часто, непрерывно, капля за каплей боль пробиралась в каждую клеточку, пока не зазвучала ясной стройной песнью.       «Аллилуйя!»       — Том, — Гарри попытался отстраниться, но чёртов Реддл держал в руках настоящее оружие, даря одновременно и острое наслаждение, и чистейший концентрат боли.        «Душа моя повержена в прах; оживи меня по слову Твоему».       — Потерпи, тебе понравится, — уверенно шепнул Реддл, перемежая слова частыми вздохами.       «Аллилуйя!»       Боль действительно стала притупляться, и вместо неё нахлынула лавина горячего удовольствия. Кожа, измученная жадным ртом Реддла, горела пламенем жертвенного костра, и Гарри, кажется, навечно запомнит терпкий запах крови и железный привкус поцелуев.       «Вот, я возжелал повелений Твоих; животвори меня правдою Твоей».       Вероятно, Реддл останется отражением пороков, кривым зеркалом, жуткой сказкой с ароматами ладана и Dior’а, в которую нелепым образом попал Гарри, словно заблудившаяся Алиса.       «Аллилуйя!»       Пальцы изящные, юркие, с нежной кожей на подушечках, но грубо ласкающие, — хотелось одновременно и убрать их, и молиться, чтобы не останавливались. Ни на секунду, ни на мгновение.       Ощущение прижатого другого твёрдого члена к его было крышесносным, оставляющим сожаление, что не ведал подобного раньше. Предэякулят смешивался, стекал ниже на лобок, в паховые складки, щекоча прохладой.       — Боже, — простонал Гарри, открывая наконец глаза и утыкаясь взглядом в икону.       — Бог здесь лишний, — ухмыльнулся Реддл. — Есть только я. Назови меня.       Его член был так близко, трение от возбужденной плоти и рук было испытывающим разум и волю на прочность, и Гарри сдался.       — То-ом, — произнёс на выдохе, низко, похабно и совершенно не похоже на самого себя.       «Как сладки гортани моей слова Твои! лучше мёда устам моим».       Волны вожделения обрушились цунами, Гарри, не выдержав, толкнулся сильнее в руку Реддла, кончая мощной тугой струёй, что брызнула наверх, запачкав собственный подбородок.       «Аллилуйя!» — издевательски пропели ангельские голоса. Лик святого страшно воззрился на них, и Гарри под этим неживым нарисованным взглядом сделал ещё пару движений навстречу, выдаивая из себя остатки спермы.       Стыдно. Запретно. Остро.       — Быстро ты, — нотки иронии скользили в голосе Реддла. — Продолжай, я тоже хочу кончить.       Он упёрся одной рукой в стену возле головы Гарри, чуть наклонившись вперёд.       Взмокшие кудри щекотали вспотевший лоб Гарри, а дыхание обжигало щёку.       Реддл склонился ещё ниже и провёл языком по истерзанной шее, вызывая легкий отголосок жжения. Его рука легла на хаотично двигающуюся ладонь Гарри и задала нужный темп.       — Представь, что ты удовлетворяешь себя, — шепнул в ухо.       Прогоняя остатки марева оглушительного возбуждения, Гарри дрочил внушительный орган, в то время как его хозяин слизывал с подбородка остывшие капли спермы, что уже начали стягивать кожу.       Джинни никогда так не делала, внезапно вспомнилось ему, а член вновь дернулся, — жаль, что безрезультатно.       Дыхание Реддла становилось более частым, Гарри ощущал сквозь слои ткани сутаны сумасшедший стук сердца, грозящий, казалось, пробить грудную клетку. Обухом по голове ударило осознание реальности происходящего — Реддл здесь, живой, живой и стонущий под его неумелыми ласками. Стонущий порочно, грязно, облизывающий блядские губы, несомненно, хранящие привкус семени Гарри.       Он не сдержался и поцеловал его, чтобы убедиться.       Убедился.       Странно. Странно, так было странно ощущать собственный вкус. И в то же время будоражаще.       Реддл атаковал его рот, захватывая язык и посасывая его.       По телу пробежала дрожь, а в паху снова разлилась волна трепетного тепла.       — Ты во всём такой быстрый? — ласково пророкотал сбивчивый голос Реддла. — Быстро кончаешь, быстро возбуждаешься?       — Нет.       — Не смущайся, мне нравится. Можно было бы заставить тебя кончить несколько раз, пока ты совсем не обессилишь.       Кажется, Реддлу доставляло удовольствие говорить грязные вещи Гарри, его дыхание окончательно сбилось, и горячая жидкость залила руку Гарри.       Он сделал ещё пару лёгких движений вверх-вниз и отнял ладонь, не зная, обо что вытереть.       — Можно слизать, — заметил Реддл его неловкость, усмехаясь.       — Э-э-э, — промычал Гарри, и тот расхохотался, обнажая белые крепкие зубы, которые каких-то полчаса назад впивались в его кожу.       — Ладно, — Реддл выудил откуда-то свою палочку. — Я говорил, что Очищающие чары — это просто песня?       Стягивающая кожу липкость исчезла с тела Гарри, оставляя приятную свежесть.       Реддл дотошно изучал свою одежду на предмет пятен, пока Гарри натягивал на себя джинсы.       Чтение Псалмов прекратилось, но органная музыка продолжала звучать, наполняя собой гулкие своды.       Неловкость после столь бурной сцены резко возросла в стенах тесной исповедальни, стыд и раскаяние исподволь подкрадывались к Гарри, стремясь захватить в цепкие лапы.       Ощущение грязи, несмотря на все Очищающие заклинания, не уходило.       — Я чувствую, как ты сейчас терзаешься, — проговорил Реддл, чопорно застёгивая сутану. Он уже привёл себя в порядок, словно и не занимался ничем запретным под суровой иконой, которая до сих пор строго взирала на Гарри ликом старца. — Перестань. Я давно заметил твой интерес ко мне.       — Мне вот интересно, а ты сам не раскаиваешься? У вас же обет безбрачия.       — Мне кажется, я тебе уже всё объяснил насчёт религии, — Реддл опустился на мягкий стул для исповедника и закинул ногу на ногу. — Маги, всё равно что боги. И зачем соблюдать заветы такого же, как ты? Может, он ошибался.       — Недурно, — фыркнул Гарри. — Приравнять себя к богу. Как ты будешь дальше читать проповеди?       Хитрый прищур, самодовольная усмешка, развязная поза — Гарри не понравилось.       — Как ты будешь завтра утром целовать жену, уходя на работу? — сделал ход конём.       Он знал, куда ударить. Правда, не стоило его винить. Чем Гарри отличается от него? Такой же лицемер.       Повисло молчание. Усмешка сошла с лица Реддла, и он поднялся с табурета, подойдя ближе к Гарри.       Приподняв пальцами его подбородок, Реддл заставил взглянуть на себя.       — Может, оставим взаимные обвинения? Мы оба этого хотели. Тебе не нужна женщина, Гарри, и ты сейчас прекрасно это понимаешь.       — А тебе? Ты шесть лет держал обет безбрачия?       В чёрных глазах мелькнула лукавая искорка.       — Как сильно ты разочаруешься, если я скажу, что не держал обет и раньше?       — Наверное, я не удивлюсь, — мрачно произнёс Гарри. В общем-то, он так и думал.       — Но могу сказать одно — у меня были только женщины. Возможно, до потери памяти что-то было иначе, но потом только женский пол. Как-то так само получалось. Но не очень часто. Знаешь, женщины для меня тоже не особо привлекательны, — он провёл рукой по щеке Гарри. — Люблю члены. И я хотел бы позже повторить то, что произошло сейчас. Может быть, и немного в другом формате.       Гарри отстранился.       — Не знаю. Это было какое-то помешательство. Я поступил низко и подло, изменяя Джинни.       — Хочешь исповедаться? — ухмыльнулся Реддл.       — Я думаю, — проигнорировал его Гарри, — что нам не стоит больше повторять это.       — Ну уж нет. Я сказал, что если ты не остановишься, то больше не отделаешься от меня, — немного угрожающе произнёс Реддл. — Не вижу препятствий для встреч — никто ни от кого не будет требовать каких-то обязательств. Ты женат на женщине, а я — на церкви. Очень удобно. Ты рано или поздно изменил бы своей жене, ты уже был на грани, когда целовал того парня. Просто вопрос времени. Ничего страшного, что это случилось именно со мной. Наоборот, я никому не выдам нашей тайны.       Голос звучал убедительно, искушающе, успокаивая и баюкая совесть.       Гарри хотел убежать на край света и никогда не вспоминать о том, что произошло. Но когда он случайно зацепился взглядом за линию острых углов челюсти, родинку на впалой щеке, обжигающие глаза, то захотелось повторить вновь и вновь. Снова оказаться в сладострастной трясине греха и разврата. Слушать грудные мужские стоны, ощущать жёсткие пальцы на своей плоти, острые зубы на шее, не сдерживать своего внутреннего клыкастого зверя и просто оказаться в постели с равным себе, не жалея и не оберегая.       Вспомнив о зубах, Гарри провёл по шее рукой, трогая свежие укусы.       Он достал телефон и попытался через камеру посмотреть, что там осталось.       — Давай сфотографирую и посмотришь, — хмыкнул Реддл и вытащил мобильник из рук.       Он сделал фото и показал Гарри.       На самом деле было не всё так печально, как казалось. Просто красные следы зубов, перемежающиеся с засосами, местами были небольшие ранки, но не критично.       — Я залечу, раз виноват, — Реддл вновь достал палочку и помахал ею над кожей.       Гарри ощутил, как ранки затягиваются.       Реддл сделал новое фото и продемонстрировал — шея стала чистой. Ни единого укуса и засоса.       — Спасибо. М-м-м, может, на тебе тоже есть? Давай я посмотрю.       — Не стоит. Оставлю на память до утра, — ответил тот, отдавая телефон назад. — Утром сведу, — Реддл взглянул на наручные часы. — Кажется, нам пора. Мы слишком долго здесь торчим, повезло, что никто не зашёл в кабинку.       Гарри был с ним согласен, от недостатка кислорода кружилась голова и побаливали виски. Реддл отдёрнул занавеску, и Гарри вышел следом.       Прохлада и свежесть долгожданно обволокли Гарри, пахло свежими лилиями, которые, очевидно, снова раздавали прихожанам.       — Ваше преподобие! — окликнула одна из монахинь, споро подбежав к ним. — У вас так поздно исповеди? — она смерила подозрительным взглядом Гарри, видимо, не оценив растрепанно-взъерошенного вида.       — Да, сестра Жюстина, — кивнул Реддл. — Так вышло.       Подозрительность не сходила с лица сестры Жюстины.       — Я думала, этот молодой человек помогает вам с переездом. Не знала, что он исповедовался.       Она явно что-то внимательно искала в Гарри.       — Сестра, — мягко улыбнулся Реддл, приобняв женщину за плечи, — кажется, ваша задача присматривать за свечами, а я вижу, что во-он там, — он махнул куда-то в сторону, — они уже сгорели.       Сестра Жюстина оглянулась, и ее лицо вытянулось от удивления. Даже брови подскочили к белому тугому чепцу.       — Я же вот только поменяла их. Ставила новые, — пробормотала она.       — Видимо, вы позабыли о своих священных обязанностях, наблюдая за мной и теми, кого я исповедую и причащаю. Исправьте это недоразумение. И молитесь, сестра, молитесь, чтобы Господь не усмотрел ваших дурных мыслей, — укоризненно покачал головой отец Томас.       Сестра перекрестилась и поспешно скрылась из виду.       Реддл обернулся к Гарри и подмигнул.       — Чуть не попались, милый, — ехидно произнёс он.       — Ты колдовал, — не спрашивал, а утверждал Гарри.       — Немного. Это во благо, — убедительно ответил Реддл.       — Как ты колдовал без палочки?       — Моя палочка лежит в потайном кармане сутаны. Я осторожно.       — Но ты не произносил заклинания вслух! — Гарри поражённо уставился на него.       — Я немного тренировался произносить их про себя, — самодовольно осклабился тот. — А это очень сложное колдовство? — огонёк любопытства вспыхнул в глазах.       — Не то чтобы, — замялся Гарри. — Просто не у каждого получается, но подобное проходят в школе.       — Ну, тогда тем более нечему удивляться, — немного раздосадованно сказал Реддл. — Тебе пора домой, думаю, Ангицию я сам перенесу. Спасибо за помощь, Гарри, — выделил он двусмысленно.       Не медля дольше, Реддл развернулся и зашагал вверх по лестнице в свою, теперь уже бывшую комнату.       Гарри вышел из церкви, наконец-то вдыхая свежий ночной воздух. На улице пахло озоном после грозы, под ногами чавкала грязь. Он неожиданно наступил в лужу и ощутил, как в кроссовок заливается грязная холодная вода.       Так и в душе было — грязно, мерзко, холодно.       Он задрал голову, глядя вверх. Звёзды спрятались за облака, которыми заволокло небо.       Гарри не очень понимал, как вообще случилось то, что случилось. Он ведь даже не был пьян, как в случае с Паулем. Нет, он хладнокровно (ну, почти хладнокровно, ведь в крови явно пылал огонь) залез в штаны Тому Реддлу и дрочил его член.       Немаленький такой.       От воспоминаний внизу живота снова пробежала волна. Гарри вцепился себе в волосы и замер на месте как вкопанный.       Боже, Боже, Мерлин, Моргана и все кто там есть, что он натворил?       Как мог так низко пасть? Он же не такой подонок как Реддл. Или такой же?       Нет, он хуже. Гораздо хуже. Дома его ждёт Джинни, милая, добрая Джинни, которая заботится о нём, следит, чтобы он не пил больше одной чашки кофе по утрам, всегда спрашивает, как у него дела на работе, нежно гладит по растрёпанным волосам — так ласково, как только она одна умеет.       И на что он всё это променял?       На похоть и разврат.       Даже не на другую любовь.       Попрал все свои принципы и заветы.       Занялся сексом (дрочка же тоже секс?) с убийцей своих родителей, серийным маньяком, психопатом, волком в овечьей шкуре.       Вот где настоящий предатель. Предал все чистое и доброе, и даже не за тридцать сребренников, а за один член.       Член своего заклятого врага.       И нет никаких оправданий, что отец Томас — не Волдеморт, что он якобы другой. Ведь нет же?       Суровая правда гласила, что это тот же самый человек. Пусть даже потерявший память.       Как не смог Гарри удержать себя от выпрыгивания из трусов? Он что, подросток? Как так вообще вышло?       Он даже не любит его! Хотя бы это могло быть вшивым оправданием, но и того нет.       Гарри просто хотел потрахаться.       Охуеть.