Отче

      — С завтрашнего дня я в отпуске, — объявил Пауль, собирая свои вещи в коробку. — С квартирой какая-то хуйня, семейный юрист не отвечает, буду разбираться.       — Я могу чем-то помочь? — поинтересовался Гарри искренне.       — Ну, если у меня отожмут хату, дашь переночевать? — хмыкнул Пауль.       — Без проблем, обращайся. Но, надеюсь, всё будет не так плохо.       — Я тоже надеюсь, — Пауль плюхнулся на стул, закинул на стол ноги и закурил. — Прости, шеф, за вольность, но мне твой гнев больше не страшен.        Гарри махнул рукой. Было очень жаль расставаться с напарником, пусть и временно, Пауль ему нравился.       — Меня заменит Матео, — сказал тот.       — Угу.       В дверь стукнули, и в кабинет вошла секретарь. Она положила бумаги на стол Гарри.       — Синьор Гуццоло велел ознакомиться с дополнительными исследованиями по делу.       Гарри немедля углубился в чтение.       Спустя полчаса отложил документы в сторону и тяжело вздохнул.       То, что он прочёл, сильно обеспокоило.       — А как ты себя чувствуешь? — внезапно спросил Гарри. — Ну, после вылазки на заброшку.       — Да хер знает, — признался Пауль. — Вроде нормально. Но голова стала часто болеть, и усталость постоянно; но вообще я думал, это от того, что навалилось всё. Башка трещит из-за этих документов, юристов, завещаний.       — Видимо, нет, — помрачнел Гарри. — Тебе к целителю надо. Гуццоло прислал обследования жертв сектантов, у многих проявились симптомы ломки, или, как тут написано, «абстинентного синдрома».       — Так я всего один раз был под влиянием их наркоты, какая к хуям ломка? — удивился Пауль. — И мне же не хочется ещё дозы. Просто башка болит.       — Эксперт пишет, что симптомы выглядели по-разному, но схожесть заключалась в «головной боли и усилении того, что проявлялось при первичном употреблении», — зачитал Гарри. — А что у тебя было при первичном употреблении? Слабость, сонливость. Ты валялся, как дохлая муха.       Гарри задумался. В последние дни у него тоже болела голова, собственно, и сейчас что-то ныло в районе затылка, неужели и он попал таки под влияние наркотиков? Но слабости, как у Пауля, не наблюдалось. Имелись ли наркотики в церкви, где служил Том? Гарри так и не успел проверить. Или было достаточно вдохнуть дыма, когда он забегал, чтобы вытащить Пауля?       — А что ещё было у других жертв? — спросил Пауль.       — Да хрен знает. Делали всё то же, что и раньше — извращались, жрали, пили… Ну, вот один проел плешь целителям, что он чистокровный, имеет какие-то награды и заслуживает лучшего отношения, — сказал Гарри, глядя в отчёты. — Как это вообще связано с наркотиками, я не понимаю. Люди наверняка сами по себе такие. А вот головная боль наблюдалась почти у всех.       — Я не извращался вроде, — хихикнул Пауль. — Но спать пиздец как хочу.       — У пары человек наблюдалось тоже, — нашёл запись Гарри.       — Думаю, мне просто нужно отдохнуть, — Пауль закинул в коробку фотографию в рамке, что стояла на столе. Гарри почему-то никогда не интересовался, кто на ней изображён.       — А кто на фото? — решил он спросить.       — Мама, — улыбнулся тот. — Жены-то пока нет.       — Понятно.       В дверь снова постучали, после разрешения войти на пороге появился Матео с точно такой же коробкой, что была и у Пауля.       — А вот и смена моя пожаловала, — вместо приветствия сказал Пауль.       — День добрый, — Матео сморщил нос, будто ему воняло. — Ты чего, всё ещё тут? Мне надо разложить вещи, чтобы приступить к работе. Дел полно.       — Добрым он был до твоего появления, — беззлобно ответил Пауль. — Шеф, если он будет доставать тебя занудством, звони мне, иначе помрёшь молодым. От скуки. Или рот порвёшь, зевая.       — Ой, заткнись, малыш Паулиньо, — ядовито сказал Матео. — Пожалуйся на плохой денёк своей мамочке.       Пауль вспыхнул, одним движением рванул к Матео и зарядил тому кулаком в глаз. Гарри даже не успел рот открыть, чтобы остановить.       — Вы совсем охренели цапаться в моём присутствии? — рявкнул он, разозлившись. — Я сейчас доложу Гуццоло о вашем поведении недостойном званию аврора. Матео, не смей оскорблять моего напарника. Пауль, не реагируй на провокации.       Гарри сверлил взглядом Матео. Этот аврор давно ему не нравился, но Гуццоло даже слышать ничего не захотел, чтобы поставить другого напарником Гарри.       — Ладно, Гарри, — Пауль подхватил коробку с вещами. — Пиши, звони. Удачи тебе.       Он пнул дверь ногой, открывая, и вышел.       — Ещё один такой прокол, и будешь писать рапорт, — отчеканил Гарри. У Матео уже наливался синяк под глазом.       — Так точно, — буркнул тот.       Этот небольшой инцидент выбросил из головы все умные мысли о наркотиках, и пришлось думать заново. С Матео делиться не хотелось, по крайней мере сегодня.       Да, Пауля будет не хватать.       Ничего более толкового не надумав, Гарри ушёл после обеда с работы, чтобы забрать Кей из клиники и переговорить с директором той самой церковно-приходской школы, что советовал Том. Вообще-то Гарри рассчитывал попасть в саму церковь и каким-то образом попытаться добраться до кадила и взять образцы ладана. На всякий случай. Официальные рейды были только в планах.       Кей ныла, что им пришлось трястись на автобусе, но Гарри все капризы вытерпел стойко и даже гордился собой. Чем он не гордился, так это тем, что как только увидел высокую фигуру Тома в чёрной сутане, предательское сердце почему-то стукнуло совсем неправильно и совершенно не в ритм, будто у Гарри какие-то проблемы с миокардом.       Даже несмотря на отвратительную сцену утром в машине.       — Привет, Том! — Кей бросилась к Тому, обнимая и утыкаясь в складки сутаны. — Твое платье мне не нравится, — проворчала она.       — Привет, belladonna, — улыбнулся тот. — Это называется сутана, а не платье.       — Ну, выглядит как платье, — скептично заметила она.       — Даже сложно поспорить. Привет, Гарри. Как дела? На работу не опоздал?       — Не опоздал.       — А жаль, — ехидно сказал Том. — Детка, ты хочешь пойти в школу? — переключился он, тут же сменив тон на покровительственно-участливый. — Обучаться музыке и рисованию?       — Если это будет интересно, то хочу, — ответила Кей, теребя в руках крест на груди Тома. — Всё-таки не нравится мне это платье.       — Как печально, — ответил Том. — Но ничего не попишешь. Идёмте.

***

      Директор школы разговаривала с Кей, благоговейно поглядывая на Тома. Тот вёл себя крайне любезно, даже казался вполне милым, если бы только Гарри не знал, какой человек скрывается под маской праведника.       — Можем уже сегодня взять вашу дочь на пробные занятия, — улыбчиво предложила директор синьора Верди.       — Кей? — спросил Гарри.       — Да, я останусь.       — Мне нужно присутствовать?       — Как пожелаете, синьор Поттер.       — Папа, я сама. Не надо за мной смотреть. Я уже взрослая, — важно сказала Кей.       — Хорошо. Я буду здесь, недалеко.       Когда они с Томом вышли из школы, Гарри помялся немного и спросил:       — Ты сейчас в церковь же?       — Да, но для службы пока рано.       — Я войду? На улице жарковато ждать.       — Конечно, милый. Храм Божий открыт для каждого, — ухмыляясь, ответил Том.       В церкви действительно было прохладно, её стены словно отталкивали солнечные лучи и их тепло. Гарри подумал, что неплохо было бы наложить какие-нибудь защитные чары на свой нос, но, к сожалению, таких не знал или не помнил.       Пахло ладаном и миррой, лилиями живыми и начинающими увядать, свечным воском и, совсем рядом, духами Тома. Этот запах, такой привычный и навязчивый, пропитывал до костей и, наверное, служил якорем.       — Ваше преподобие, — окликнула Тома появившаяся из ниоткуда монахиня. — У меня для вас срочное послание, не могли бы вы подняться в комнаты?       — Да, конечно, — Том повернулся к Гарри. — Вынужден тебя оставить ненадолго. Не скучай, — последние слова сказал шёпотом.       Разгладив на сутане несуществующие складки, Том удалился.       Гарри бросил быстрый взгляд на случайную женщину, что ставила свечи у иконы и читала молитвы. Больше в церкви никого не было. Кажется, выпал прекрасный шанс добраться до всех этих курительных приборов.       Магглоотталкивающие чары, и вуаля — Гарри пробрался ближе к аналою, пытаясь отыскать нишу, в которой святой отец жёг священный фимиам.       Его старания увенчались успехом — он обнаружил ёмкость с продолговатыми каплевидными кусочками смолы — розоватыми, с восковым блеском, слегка покрытыми пылью от трения друг о дружку. Яркий сладко-тягучий запах указывал на то, что перед ним отборный Аравийский ладан (да, Гарри ознакомился на досуге с сортами).       Взяв несколько кусочков, что на ощупь были немного маслянистыми, Гарри опустил их в карман.       Он оглядел аналой, молитвенник в чёрно-золотой обложке, лежащий тут же, и кадило с длинной цепью — начищенно-блестящее и серебристое. Залюбовавшись зеркальными бликами на его поверхности, Гарри не услышал шагов и поэтому почти подскочил от неожиданности, когда по спине скользнула чужая рука.       — Что ты здесь делаешь, Гарри? — спросил Том, пристально глядя в глаза.       — Я… — запнулся Гарри, — ничего такого. Просто… как бы тебе сказать… — он лихорадочно придумывал отмазку.       — Как есть, — Том выжидающе смотрел.       — Просто я рассматривал иконы и дошёл сюда, — объяснял Гарри. — И знаешь, что подумал? Что, наверное, это одно из тех мест, где никогда не удастся заняться сексом.       Гарри выдал первое, что пришло в голову: во-первых, это правда, трахаться на всеобщее обозрение ни за что не выйдет, а во-вторых, была надежда, что подобный ответ отвлечёт Тома от ненужных подозрений и переключит его внимание.       Это реально сработало — на лице Тома появилась плотоядная ухмылка, а в расширяющихся зрачках проскользнула похоть.       — Да ты змей-искуситель, который обрёл тело! — полушутливо-полувозбуждённо ответил Том. Он прошелестел сутаной, подходя ближе к Гарри. — И глаза у тебя цвета таллиевого пламени — безжалостного убийцы, они так же предупреждают: «не подходи ближе, умрёшь». Мне кажется, я видел твои глаза во снах ещё до того, как мы встретились.       Гарри нервно сглотнул, Том коснулся рукой его щеки, проводя подушечкой большого пальца по коже и чуть шурша короткими волосками двухдневной щетины. Он наклонился к Гарри так, что дыхание щекотало лицо.       — Мы можем заняться сексом здесь, — хрипло произнёс Том.       — Как это? — изумился Гарри.       Том кивнул на иконостас позади аналоя, за которым немного виднелся алтарь.       — Там есть изумительное место, а иконы спрячут нас от посторонних глаз. Ну и чары, конечно. Пойдём, пока есть время.       Он потянул Гарри за собой, устремляясь в самый центр иконостаса, выглядящий, как торжественно-парадный вход.       — Священные врата в рай, — прокомментировал Том, увлекая за собой. Он вынул палочку и прошептал несколько заклинаний. — Теперь нас никто не увидит и не услышит.       — Но могут зайти! — ужаснулся Гарри.       — Опасность придаёт перчинки.       Алтарь состоял из широкого прямоугольного стола, накрытого алой тканью, расшитой золотыми крестами. На столе стояло что-то вроде подсвечника с семью лампадками. Слева находился стол поменьше. А позади возвышалось большое распятие, Иисус на нём взирал сурово и осуждающе. Терновый венец придавал ещё больше устрашения.       — Том, я не совсем серьёзно говорил. Можно, конечно, помечтать, пофантазировать, но это действительно опасно, — пошёл Гарри на попятную.       — Рискую только я. Тебе не о чем волноваться, — пожал плечами Том. — Всегда хотел сделать это здесь.       — Осквернить, ты хотел сказать?       — О нет! — пылко воскликнул тот. — Я тебе сейчас поясню. Алтарь символизирует рай. Главное — святой престол. Вот он, — Том указал на центральный стол. — На нём совершается Таинство. Смотри, — кивнул на подсвечник с лампадками, — это Семисвечник. Число семь — священно. Символизирует семь даров Святого Духа. Это знание, мудрость, вера, чудотворение, исцеление, пророчество, и самым главным высшим даром является дар любви. Понимаешь, что это значит, Гарри?       — Не совсем, — Гарри вообще ничего не понимал, кроме того, что Том снова верил в свою заветную цифру «7».       — Чтобы оказаться в раю, следует совершить Таинство. А какое Таинство самое благодатное? Конечно, Таинство любви.       — Ты же перестал верить в религию.       — Я перестал верить в ту чушь, что преподносится магглам, — брезгливо ответил Том. — Но уверен, что все эти святые были магами. Я верю в магию. Я сам волшебник. И верю, что существуют материи, о которых и написано в Библии. Их только следует расшифровать. А для этого существуют пророчества.       — Не стоит доверять пророчествам, Том, я тебе уже говорил, — горько сказал Гарри. — Мы сами делаем свой выбор.       — Вот послушай, что сказал по этому поводу блаженный Августин, — не слушая, продолжал Том. — Некоторые недостойные люди отмечаются дарами Святого Духа, однако без любви дары эти не приносят пользы таким людям. Ведь пророчество без любви не приводит к царству Божию, а любовь без пророчества несомненно приводит. Понимаешь? Если у тебя есть высший дар, то ты будешь жить вечно.       — Я согласен с твоим Августином, но как это связано с тем, что ты привёл меня в священное место потрахаться? — Гарри не сдержал иронии в голосе.       — Не потрахаться, а совершить Таинство любви, — совершенно серьёзно заявил Том. — Прямо на алтаре.       — Боюсь, у тебя немного извращённое понятие любви, — вздохнул Гарри.       — Может, я хочу узнать истинное, — тихо сказал Том. — Просто не знаю, где искать.        Том обвил руками Гарри, а лицом уткнулся в шею.       — Я безумно тебя хочу, Гарри. Всего и целиком. Обладать тобой во всех смыслах. А что, если ты и есть мой самый последний седьмой дар? Все остальные дары у меня наличествуют. Я обрёл их сам, сознательно, добровольно, долго работая над этим. Но последний дар — самый сакральный, и, кажется, он может быть найден совершенно случайно. Ты в курсе, что эта церковь названа именем Апостола любви? Вдруг это знак.       — Ты противоречишь сам себе, — Гарри не отталкивал Тома, малодушно наслаждаясь объятиями и ощущая привычный голод. — Сначала ты говоришь, тебе не нужна любовь, только секс без обязательств. А теперь вдруг меняешь своё мнение.       — А что, если я и сам запутался? — Том поднял голову, на его лице было странное выражение, которое Гарри никогда не наблюдал. — Мне действительно не нужны отношения с кем бы то ни было, но как объяснить, что меня к тебе тянет словно сумасшедшего? Я хочу твоё тело, хочу, чтобы всё твоё внимание принадлежало только мне, хочу твою душу — целиком и полностью.       Гарри невольно отшатнулся, но Том лишь крепче прижал его к себе. Сутана холодила голые, не скрытые рукавами, предплечья, а распятие вонзилось в грудь. Жаркое дыхание увлажнило пересохшие губы, когда Том осторожно коснулся их своими. Руки невесомо скользили по затылку, пальцы путались в вечно растрёпанной густой шевелюре, и Гарри таял, как воск.       Он не верил ни единому слову Тома. Тот всегда был олицетворением лжи и обмана, ему легко было обмануть всех в Хогвартсе и за его пределами. Всех, кроме Дамблдора. Гарри, конечно, не Дамблдор, но за свою жизнь слишком часто сталкивался с Томом Реддлом, в разных его ипостасях. И каждая из них была лжива.       Гарри честно хотел, чтобы у Тома был шанс на новую жизнь, но в глубине души сомневался, что тот, потеряв память, потерял и собственное «Я». Оставалось только не сходить с намеченной тропы и придерживаться плана. Том пытается втянуть в свою игру, но ещё неизвестно, по чьим правилам будут играть.       Давай притворимся, Том. Притворимся, что влюблены, и посмотрим, кому первому надоест.       Но в своём вожделении Гарри был искренен — до дрожи, до скрежета зубов и перекошенного страстью лица. Порочный, ненасытный голод преследовал его во всей полноте своего уродства.       Кусачие поцелуи и грубые прикосновения Тома сегодня перемешались со всполохами неожиданной ласки. Но нельзя дать себя обмануть: терпко-сладкие ладанные ароматы их взаимной странной одержимости всегда першили гнилью и увядающими цветами.       Светлые стены, распятие с осуждающе-гневным ликом. Алый шёлк на столе-престоле, жар пламени семи лампадок, и Том — улыбающийся с предвкушением, смятением, лёгкой насмешкой. Ещё один поцелуй. Ещё один шаг, — и под спиной Гарри кроваво-красная холодная ткань.       Исчезла футболка, щёлкнула пряжка ремня на джинсах. На раскалённой коже бёдер — текуче-хрустящая ткань сутаны. «Я сейчас», — слова Тома, расстегивающего своё свящённое облачение.       — Оставь, — прошептал Гарри. — Как жаль, что на тебе нет тех самых чулок.       — Они только для Литургии.       — Я знаю.       Гарри подался вперёд. Страх, обречённость и голод единым коктейлем клокотали и переливались в венах.       — Я покажу тебе Таинство любви. Здесь, на этом жертвеннике, — горячо шелестели слова Тома.       — И кто жертва? — Гарри дрожал от его бархатного голоса, шепчуще-прерывистого, будоражащего.       — Об этом мы узнаем не сразу. Но тебе понравится.       Том потянулся за одной из лампадок, провёл рукой над дрожащим пламенем, и лампада преобразилась в широкую белую свечу.       — Что ты делаешь? — настороженно спросил Гарри.       — Доверься мне, — мягко сказал он. — Ты всегда можешь прекратить, просто попробуй ощутить всю глубину Таинства.       Гарри испытывал противоречивые чувства: стыдливо-страшно лежать вот так — обнажённым на широком столе, рядом с одетым Томом, и в то же время невероятно возбуждающе, за что тоже было стыдно.       Первые капли горячего воска пронзали как колья, впивались в рёбра, выворачивали дыхание. Том проходился по запястьям, подбрасывая пульс Гарри. И следом обводил влажным языком контуры застывающих капель.       Цилиндр в руках Тома был пронизан сладким страданием, Гарри упивался им, извивался от каждого горяче-острого плотного ручейка.       Вторая лампадка была трансфигурирована в более узкую свечу, наподобие тех, что ставят возле икон, даже пламя выглядело более острым и конусообразным.       Первая капля — и первый вскрик, не удержавшийся внутри.       — Сядь, Гарри, — уверенно-властные интонации заставили подняться.       Том держал за подбородок, пугал безумием в тёмных глазах, тонкая раскалённая струя заливала голову от макушки до шеи, стекала на лицо, застывая восковыми дорожками на щеках.       — Не бойся, только веруй. Я — твой Бог. Твоя религия.       — Том… — Гарри задыхался от лавины тактильности, поначалу обжигающие капли становились всё больше незаметными. И тогда Том превратил третью лампадку в свечу — красную, хваткую, жгучую.       Ручейки, словно капли крови, растекались по плечам, груди, бёдрам. Том потянул за волосы, запрокидывая голову Гарри, и впился поцелуем.       Гарри не помнил, когда в последний раз его член стоял так крепко. Хотеть Тома — неправильно, но слишком сладко.       — Сейчас нас кто-нибудь застукает, — задыхаясь, проговорил Гарри. — Трахни уже меня.       — Это всего лишь третья свеча, — нарочито медленно ответил Том. — А их семь. Семь раз нужно испытать горячий воск на своей коже, чтобы ты полностью прочувствовал Таинство любви.       — На седьмой я, видимо, сгорю.       — Я исцелю все твои ожоги. Или зацелую.       Иисус смотрел на Гарри уже без осуждения, больше предостерегающе, мол, не вляпайся, там глубоко. А Гарри игнорировал, брёл в самые топи, увязая по шейку.       Воск покрывал большую часть тела, и новые капли уже не казались кипятком. Том достал откуда-то нож, — может, трансфигурировал, Гарри не видел, — и приложил острый край прямо к шее, где по ходу вены пролегла восковая дорожка.       Сердце забилось в два раза сильнее, во рту пересохло, животный иррациональный страх, приправленный ненормальным вожделением, завладел Гарри.       Нож давил всё сильнее на тонкую кожу, лёгкая изысканная боль окутала шею, по груди побежала нитевидная красная струйка, закончив свой путь мелкими капельками где-то на уровне соска. Следом слетела восковая корочка. Том методично снимал застывшие капли, больше не раня.       — Нет ничего приятнее, чем быть восхитительно жестоким и тут же сладко милосердным, — прозвучало над ухом. Свободная рука обхватила истекающий предсеменем член, Гарри запрокинул голову, прогнулся в спине, упираясь ладонями в стол, и не удержал стона.       — Неисповедимы пути нашей тяги друг к другу, и мне нравится каждый твой стон, каждый выдох, каждая судорога, прошедшая по телу, — от слов Тома и властной ласкающей руки Гарри дурел, терял голову, забывал своё имя, лишь бы пытка продолжалась, гася голод внутри. — Смотри на меня, — Том направил подбородок Гарри кончиком ножа в свою сторону. — Я зажигаю четвёртую свечу и любуюсь струйкой, что бежит по твоему телу. Она вишнёво-алая, прямо как твоя кровь.       Капающий воск был ещё горячее, чем раньше, густые тёмные капли растекались по телу, уже не жалея бёдра и паховые складки.       — Мои любимые багровые реки могут сделать больно, но тебе ведь нравится, Гарри? — губы нежно мазнули по виску.       — Д-да, — выдохнул он.       — Я знаю, милый, — почти прошипел Том.       Безумие яркими цветными всполохами властвовало над разумом и сознанием Гарри, удовольствие, смешанное с болью, растекалось по телу.       Пятая, шестая свечи — всё слилось в одну мучительную эйфорию. Хаотичные поцелуи, тупые росчерки ножа, счищающие воск до голой покрасневшей кожи. Снова губы и язык Тома. Нож по следам поцелуя входил легко и глубоко. Поцелуй, порез, поцелуй чуть ниже. Горячая кровь, холодное лезвие.       Том ловил взгляд Гарри после каждого пореза, улыбался и продолжал. Возможно, если Гарри умер сейчас, Том продолжал бы улыбаться.       Обжигающие капли седьмой чёрной, как нефть, свечи возвратили в реальность. Воск запечатывал края ранок, сохраняя жар внутри.       Гарри выиграл в лотерею привилегию быть рядом с Томом, только ему забыли сказать, что это не приз, а проклятие. Том жонглировал его реальностью, менял под настроение и превращал время — нет, не в песок — в ленту Мёбиуса.       — Смотри в глаза, — приказал Том, когда входил в него — медленно, так медленно, что хотелось вывернуться наизнанку. Лишь бы сильнее, глубже, резче.       Кажется, именно это Гарри озвучил вслух, потому что Том усмехнулся. Его горькая усмешка отдавала ароматом миндаля — смертельная, ядовитая.       Как много в ней, словах и поступках утонуло невинных и забытых душ?       — Оближи, — прохладные пальцы надавили на челюсть Гарри, заставляя приоткрыться, и во рту оказалось распятие с груди Тома. — Оближи, — настойчиво повторил он.       Гарри послушался и обхватил губами серебряный крест. Боже, Боже, Боже, если ты реально где-то есть, то прости за всю эту грязь.       Гарри потерялся в этом странном безумии. Так странно и… так прекрасно. Зудящая похоть въелась намертво в нутро Гарри, ржавыми брызгами и разводами оставляя свой след.       Иисус позади престола смотрел мёртвыми пустыми глазами обычной деревяшки.       Алая ткань стала бурой от крови, куски воска липли к телу, а наслаждение остаточными искрами поблёскивало где-то глубоко внутри.       Том накинул мятую сутану на плечи Гарри, покрывшегося мурашками, пока сам застёгивал штаны. Разобравшись с замком и ремнём, он присел на святой престол рядом с Гарри. Гарри хотел уже слезть и одеться. Правда, на полу валялись только штаны, а футболки нигде не наблюдалось. Неожиданно Том положил руку на плечи и притянул к себе.       — Ты как? — спросил он у застывшего статуей Гарри.       Тот повернулся к Тому — на лице не было ни следа насмешки.       — Нормально. То есть, хорошо, конечно. Но немножко… м-м-м, как бы сказать… Я охуел. Или ты.       — Я просто знал, что тебе понравится, — флегматично ответил Том. — Ты слишком открыт, когда возбуждён.       Это всё больше попахивало опасностью. Особенно, когда Том строил из себя заботливого любовника.       Поэтому Гарри кротко, насколько смог, улыбнулся и поцеловал Тома.