Принц нации

Всю ночь и весь следующий день — пока пишет сочинение для вечерней школы, таскает пакеты с мусором и танцует с трейни — Хуа Чэн себя ненавидит. Никогда прежде он не доходил до такой степени самонеприятия. Хочется снять кожу, раскрошить кости и растворить душу, если та все еще будет дергаться после подобных экзекуций. Хуа Чэн ненавидит себя с головы до пят, всего и полностью, внутри и снаружи. В памяти немым фильмом всплывает тот ужасный, ужасный, ужасный момент, когда Хуа Чэн отбрасывает Его руку. А потом молчит на прощание. И Хуа Чэн, вспоминая, в очередном приступе членовредительства тянет себя за челку, намереваясь выдрать волосы с корнем, или кусает до крови щеку. Он — идиот, тупица, непроходимый болван. Лучше бы он не совался в комнату отдыха, не видел Его, чудесного, доброго и смертельно красивого… А главное, не показывался перед Ним сам! Хуа Чэн действительно оказался не готов к встрече. Наверное, чтобы стоять перед Его взором и не трусить, или хотя бы научиться это скрывать, потребуются восемьсот лет непрестанной работы над собой. Но у Хуа Чэна в запасе столько нет. Он и так на протяжении почти десятилетия пытается убедить себя, что имеет право на нежные чувства к столь… До того… неземному. Он — голем, слепленный из глины и грязи — так отчаянно тянется к Солнцу. И вот, Солнце бросает на грязный комок свет, а тот сразу же тает, не в силах выдержать сияние. Как глупо. И стыдно. Остается надеяться лишь на то, что у Него и правда никудышная память на лица, и в следующий раз — когда бы он ни наступил — Хуа Чэн сможет начать заново и поведет себя с Ним подобающим образом, а не как последняя свинья. — Ха-ха… Уважаемые друзья, я вижу, вы ждали новый выпуск моего кулинарного шоу! Я просил вас придумать название. Есть ли идеи? Пишите-пишите, я все прочитаю! В Его глазах неподдельный восторг от происходящего. Он любит общаться с фанатами. А Хуа Чэн любит смотреть на то, как Он делает то, что любит. Потому что Хуа Чэн любит Его. Такой вот круговорот. До следующей репетиции еще час. Есть надежда, что трансляция продлится столько же и Хуа Чэн ничего не пропустит. Вчера он облажался, это правда. Но сегодня, даже сгорая внутри себя от стыда, он не может отказаться от слабости взглянуть на своего Бога еще раз. — Я читаю, подождите… «Кулинарный ад». Ха-ха… Неужели вы обо мне такого плохого мнения, друзья? А еще — «Спасите продукты». Знаете, мне кажется, я тоже слышу их зов о помощи. «Се Лянь, пожалуйста, не готовь!» Ха-ха-ха! Если я не буду готовить, как вы будете смотреть мое кулинарное шоу? Он лучисто улыбается, и Хуа Чэн тоже улыбается. Сообщения фанатов, несмотря на подколы, сдобрены тысячами сердечек. — Сегодняшнее блюдо я назвал «Мясо, жареное в разноцветии». Чтобы прочитать ответы в чате, Он приближается к фронтальной камере и на ходу собирает волосы в хвост. От этого действия Хуа Чэн перестает дышать. — Я знал, что вы оцените, — смеется. — Рецепт простой: берем фарш… Он раскладывает ингредиенты, рассказывает пошагово, как будет готовить, и надевает фартук со знаками зодиака — стоит ли говорить, что Хуа Чэн уже не нуждается в воздухе. А Он на экране досадливо прикладывает ладонь ко лбу. — Забыл доску. Простите, друзья, сейчас принесу. И отходит к столешнице позади себя. Судя по тому, что попадает в камеру, можно предположить, что у Него на кухне «остров», который стоит обособленным от основого фасада. Именно на нем Он всегда готовит. А сзади расположены шкафчики, полки и… Хуа Чэн замечает в самом углу экрана, мелко-мелко, кое-что зеленое… Он судорожно увеличивает изображение и с ужасом понимает, что это зеленый чай без кофеина. Тот самый?! Нет, глупость… Он же сказал, что любит такой чай. Так что это не тот самый. Хотя что стоило забрать вчерашнюю бутылку, если она еще не допита? — Хм, вот и доска, друзья. Первым делом порежем перец. Нет, первым делом его помоем! Он моет перец. Хуа Чэн испытывает неописуемый душевный дискомфорт из-за чертовой бутылки. — Нарезáть надо тонкими полосками, — Он берется за нож и через мгновение громко восклицает: «Ой!». — Чуть палец не отрезал… У Хуа Чэна сердце падает в живот. И, как видно по сообщениям, не у него одного. Чат взрывается в мгновение ока. Сердечки сменяются испуганными смайликами. — Все нормально, глядите, не отрезал, — успокаивает Он и крутит изящной ладонью. Сегодня она украшена кольцами, а вчера их не было. Вчера эта ладонь коснулась… — Что ты с таким счастливым лицом смотришь? Порнушку? Сян Цзян вернулся в зал, хотя никто его тут не ждал. Хуа Чэн красноречивым жестом среднего пальца демонстрирует напарнику, куда ему следовало бы отправиться. — Либо показывый, что смотришь, либо станцуй со мной. Заебал скучным быть. Это без злобы. Хуа Чэн знает. Сян Цзян вообще-то нормальный парень. Его можно назвать почти товарищем — прежде невиданная в жизни Хуа Чэна категория. Но даже Сян Цзяну нельзя знать о том, на кого Хуа Чэн сейчас смотрел с «таким счастливым лицом». В G.C.I. об этом никому не стоило бы знать. Приходится со вздохом отложить телефон. Сян Цзян весело улюлюкает и ставит музыку. Они какое-то время оттачивают движения для следующей дэнс-практики. — Давай тик-ток снимем? — Не хочу. — Опять ты ломаешься, — Сян Цзян присаживается на корточки и стягивает шапку со стриженных под ежик волос. Копается в мобильном. — Я уже со всеми парнями записал. Один ты — не хочу, не хочу. — А нафига? — Хуа Чэн садится у зеркала и пьет воду, косясь на свой телефон. Сейчас бы трансляцию досмотреть, а не это все… — Давай запишем чисто на пробу. Я отвечаю, ты сам подсядешь. — Достал. Ладно. Хуа Чэн поднимается и подтягивает черные спортивные штаны. Сян Цзян издает победный клич и настраивает телефон напротив зеркала. — А что танцевать-то будем? — Импровизация, — отвечает Сян Цзян. — Что включить? — Какую-нибудь поспокойнее. — Как скажете, наш непревзойденный. Сян Цзян включает «поспокойнее» и остается у стены. Хуа Чэн смотрит на него с непониманием. — Сначала соло. Видимо, чтобы отвязаться от настырного парня, Хуа Чэну придется сыграть по его правилам. Что уж, станцует он. Сколько там тик-ток длится? Тридцать секунд? Ну сорок. Хуа Чэн никогда в этом приложении не регистрировался. В любом случае, полминуты он выдержит. Рисование и танцы совершенно не похожи. И все же в них есть общее. Потому что во всем, чем занимается Хуа Чэн, существует единство. Да, искусство — само по себе важно и все такое, но зачем оно, если не для поклонения большему, чем ты сам? Хуа Чэн уверен почти на сто процентов, что, не будь Его, не было бы и измазанных в краске пальцев, и стертых подошв. Он привносит смысл даже туда, где просто думают о Нем. А Хуа Чэн всегда и везде думает. Выгибаясь в сторону, проходясь пальцами по воздуху, как по клавишам фортепиано — Хуа Чэн импровизирует без проблем. Остальные танцоры удивляются — как так? Откуда столько идей? А вы попробуйте так же долго и беззаветно любить и узнаете — откуда. Сорок секунд становятся двумя минутами, когда Хуа Чэн заканчивает. Сян Цзян картинно хлопает и качает головой. — Мир должен это увидеть. — Отлично. Отвали теперь. Вместе в следующий раз станцуем. — Так будет следующий? Хуа Чэн игнорирует провокацию. Садится на пол, берет в руки телефон, открывает трансляцию. Фух, успел… Он — у которого все пальцы на месте — продолжает самозабвенно готовить, напевая под нос какие-то пустяки. В чате попросили спеть пару песен из дунхуа, и вот. Наверное, у Хуа Чэна опять глупое лицо, но Сян Цзян его не видит — слишком занят своими тик-токами. Минут через десять по залу для репетиций разносится хохот. Хуа Чэн вынимает наушники и с подозрением косится на напарника. — Что ты ржешь? Тот ничего не отвечает. Подползает на коленях, давясь смехом, и впихивает мобильный. Хуа Чэн хмурится и ничего не понимает. Ну, танцует он, и что тут, мать вашу, смешного? — Не-е-ет, вот, — Сян Цзян нажимает куда-то и открывает окно комментариев. — В-вот это! И опять сваливается лицом на паркет, прыская. Хуа Чэн читает: «Дикая энергетика! Ходячий секс. А теперь представьте, какой он в постели, если он так горячо танцует. Завидую его девушке. P.S. Я парень». — Че за хрень! — Хуа Чэн отбрасывает телефон, словно тот обращается в руках ядовитой змеей, и вызывает новый приступ смеха. Сян Цзян, плутовато улыбаясь, пристраивается рядом и пихает в плечо. — Смутился? — интересуется он, а потом добавляет со знанием дела: — Привыкай, детка. Это популярность.