***
На улице нет ветра. Погода слишком спокойная и напоминает середину октября. Хуа Чэн идет до автобусной остановки, но проходит мимо и ускоряет шаг. Чем дальше от агентства, тем сильнее накатывает переизбыток впечатлений. Хочется нестись, сломя голову, и в конце концов приходится взять велосипед напрокат, чтобы хоть как-то унять ощущения. Обычно Хуа Чэн всегда на улице с музыкой, но в этот момент и не думает доставать наушники: услышать голос Се Ляня настолько близко и интенсивно чревато тем, что до дома он не доберется — свалится без сознания где-нибудь с моста или в кусты. Достаточно и того, что на каждом баннере встречают знакомые глаза. Около сорока минут Хуа Чэн, заведенный, крутит педали и удивляется сам себе: как ему удалось сохранить спокойствие в репетиционном зале? По крайней мере, со стороны — Хуа Чэн уверен — он выглядел вполне нормально: не мямлил и не выцарапывал из себя слова, как если бы те застревали в горле рыбной костью. По негласной договоренности он за двоих поддерживал иллюзию, что все хорошо, потому что с Се Лянем, кроме усталости, определенно случилось что-то еще… Об этом Хуа Чэн не посмел спросить, зато инстинкты будто подсказывали, как нужно себя вести, чтобы не сгущать краски. Чтобы Се Ляню — было комфортно. Счетчик на велосипеде наматывает целый час, когда Хуа Чэн обнаруживает себя на темной улице возле закрытой на ночь стройки. Вокруг — ни души, освещение дает один единственный строительный прожектор, и то в другую сторону. Неприятное местечко. Хуа Чэн проезжает квартал. Ему попадаются старые здания, идущие под снос, однако совсем не страшные, в отличие от зияющих множеством пустых глазниц новостроек. В таком районе можно слегка передохнуть: до дома еще полпути. SanLang321: Гэгэ, я доехал. Спокойной ночи. Хуа Чэн справедливо решает, что лучше соврать сейчас, чем тревожить потом. Не отчитаться перед Се Лянем совсем — нельзя. Он ведь попросил. Ответа не следует. Хуа Чэн бездумно обновляет диалоги и, в итоге, шумно выдохнув, открывает Вейбо. Эта мысль пришла к нему в агентстве, но он отгонял ее до последнего. Держаться подальше от толпы фанатов, от их искаженного видения мира — было нерушимым принципом. Хуа Чэну хватало собственного безумия. Он и сам без труда видел знаки там, где их и в помине не было, поэтому с давних пор приучал себя не надумывать того, чего нет. Но вот Хуа Чэн нажимает на иконку группы «Се Лянь: анализы и теории» и ненавидит себя черной ненавистью. Это неправильно, тупо и просто бессмысленно. Что могут написать доморощенные психологи и физиогномисты, которые полагают, что все, происходящее на трансляциях, интервью и шоу — неоспоримое доказательство их выводов? Однако, может, хоть в этот раз они не ошибаются?.. Только лишь в этот. Но какой ответ Хуа Чэн собирается найти? «Се Лянь сегодня не в духе потому, что — и это чистая правда»?! Бред. Так не пойдет. Се Лянь — живой, с чувствами и своими проблемами. И если он не готов показывать их всему миру — это его право, и никто не смеет выпытывать из него эту искренность или строить соображения, судя по себе. Хуа Чэн собирается закрыть пропащую группу, но по инерции пролистывает пару постов. Сегодняшнее интервью произвело фурор… В частности, тот браслет-цепочка поднял целую волну обсуждений. Как оказалось, похожий браслет из той же коллекции недавно надевал Ши Цинсюань. В комментариях украшения сразу окрестили «парными», причем вполне серьезно. Люди, они сто процентов вместе!599 лайков
Когда его спрашивают про трагичную историю любви, он дотрагивается до браслета… Боги… Если ШиЛяни попадутся с поличным, боюсь представить, что им устроит агентство *испуганный эмодзи*320 лайков
Видимо, о слове «фансервис» в этом дурдоме предпочли забыть, — делает вывод Хуа Чэн. Будет еще смешнее, если аксессуар стилисты надели не подумав. Монах? Да кому он врет! Под маской невинности скрываются самые большие страсти. С нетерпением жду, когда он наконец покажет свое истинное лицо.38 лайков
И это пишет человек с ником «XieLian_mylove», через комментарий утверждающий, что «любит своего кумира»? Хуа Чэн кидает жалобу на пользователя и с раздражением убирает телефон в карман. Размышляет. Опять достает мобильник и набирает сообщение: «Гэгэ, отправь, пожалуйста, трек, который ты дал послушать. Я подумаю над хореографией». Устройство летит обратно, велик снимается с тормоза, и Хуа Чэн отправляется дальше. По большому счету, он не знает о Се Ляне практически ничего, как и миллионы других фанатов, но при этом — вот парадокс — он знает, какой Се Лянь на самом деле. Хуа Чэну не нужны ни теории, ни догадки, ни список «ста фактов из жизни», хотя его-то он может наизусть рассказать — все, связанное с Се Лянем, запоминается в два счета. Главное Хуа Чэн знает не из телевизора, журналов или Интернета, а из собственного детства. Се Лянь тот, кто протянул к нему руки, когда остальные бы расщедрились лишь на пинок. Тот, кто не побрезговал прижать к себе грязного мальчишку, пока другие воротили нос. Тот, кто так легко сказал «он тоже мне нравится», хотя ничего, кроме «урода», Хуа Чэн в свой адрес прежде не слышал. Се Лянь был тем, кто показал, что значит быть чутким к чувствам людей. Хуа Чэн годами воспитывает в себе эту чуткость. Но только не к людям, а к одному единственному, достойному ее человеку.