Сближение

      Это не превращается в рутину. Или Билли хочет, чтобы не превращалось, поэтому добровольно заблуждается на этот счет.              Уилл уезжает к родителям на две недели в августе, и Билли тяжело. И — иногда — страшно. Его затапливает ужасом, когда с новой силой возвращаются кошмары, и у Клейтона вновь прибавляется работы.              — Чувак, — говорит сосед по утрам не Билли, а чашке такого крепкого кофе, что разумнее пережевывать кофейные зерна. — Либо разберись с этим, либо никогда его не отпускай.              Как будто Уилл — единственное лекарство.              Мисс Элви в голове Билли бьет тревогу: связывать своё самочувствие с кем-то другим — плохая идея.              Билли страшно.              Все уходят.              Уилл когда-нибудь тоже уйдёт.              Телефонные звонки держат на плаву.              Спокойный голос Уилла снимает физическую и душевную боль как инъекция — до следующего раза. К тому же, они не осторожничают, и дрочить на голос и приглушенные стоны Уилла оказывается охуенно, а Билли ещё хорош в грязных разговорчиках, которые, оказываются, Уилла заводят после определенного уровня возбуждения. Как и страх быть застуканными: никто не делает редко приезжающему сыну отдельную линию. Билли не хочет узнать, что думает об очередной его фантазии бывший шериф Хоукинса.              Уилл возвращается, а страх, тонко бьющий Билли вместе с нежностью, остается. Многое меняется между ними и многое остается прежним.              С помощью мамы и отчима Уилл снимает квартиру. Крохотную, но близко к учебе и работам. В квартире нет ремонта, его предстоит сделать самостоятельно, Уилл окрылен и смущен этой возможностью: даже если он уедет, здесь останется его часть.              Пока в квартире только матрас и недоделанная ванная комната. Зато возможность свалиться с высоты кровати тесно сплетенным клубком минимальна. Билли использует эту возможность каждый раз в поисках наиболее подходящего прямо сейчас угла, пока Уилл опьянен возбуждением до состояния, близкого к отключке.              Билли изголодался.              Билли встречал его в аэропорту и ненавидел чертову толпу, в которой тесные объятия двух мужчин наверняка бы привлекли ненужное внимание. Уилл наверняка чувствовал что-то подобное, прижавшись к нему, пусть и на секунду. Словить стояк в такой ситуации было нелепо, но Билли обратил внимание на похожий голодный взгляд Уилла. Стало одновременно легче и тяжелее.              А потом новости о квартире, о новой подработке, о новом проекте, об учебе, которой Уилл планировал посвящать так много времени, как только мог… Поцелуи, прикосновения и прочие приятные штуки нужно было отложить. С ними отложились и тревога, и страхи — на них не хотелось даже обращать внимания.              Нашлись дела поинтереснее во сто крат.              Вроде ремонта, театра, ещё одной выставки современного искусства, на которой Билли показательно закатывал глаза и вздыхал, уделяя больше внимания увлеченному Уиллу, чем картинам, на которых хер пойми, что пытались изобразить.              — Окей. Как я, блядь, должен понять, что в этих брызгах изображено сближение?!       — Это абстрактный экспрессионизм. Эта картина вызывает в тебе чувства, которые пытается передать художник…       — А если у меня только болит голова?       — Возможно, у него не получилось.              Уилл улыбается мягко и не настаивает продолжать осмотр, но Билли знает, что ему хочется увидеть всё, пусть это и мазня по мнению Билли.              Поэтому они остаются. Расходятся на время, у Билли не железные нервы. Ему нужно подышать свежим воздухом. Он не хочет мешать Уиллу наслаждаться.              После стакана воды, выпитого залпом и максимально возможно потянутого времени, он возвращается в зал и снова застревает у картины.              Сближение.              Джексон Поллок.              Билли уверен, что он — еврей, пусть на табличке хоть тысячу раз напишут «американский художник». Потому что в этой картине нет ничего американского. На ней вообще ничего нет. Разноцветные брызги всех оттенков. Бессистемные. Беспорядочные. Пугающие.              Чем дольше Билли смотрит на картину, тем больше тревоги ощущает. Много черного. Брызги красного, похожие на кровь. Желтое. Всполохи синего.              Сердце заходится в горле.              Картина на стене похожа на болото, и Билли тонет. Ощущает каждый оттенок натянутыми нервами. Страхи. Тревогу. Восторг. Ярость. Надежду. Спокойствие. Отторжение. И…              Принятие.              Когда удается отделаться от тягучего липкого погружения, Билли замечает смотрящего на него Уилла.              Уилл улыбается.              — Ладно, — неохотно говорит Билли после, устав от смеющихся взглядов Уилла. — Этот черт, Поллок, знал, о чем писал. Но не в «Номере 5», если что.              Уилл выглядит счастливым.       

      ***

             Перед тем, как окончательно съехать из общежития, Уилл начинает ремонт. И это тяжело, но весело. Пусть они оба устают больше и иногда несильно ругаются из-за какой-то фигни.              — Дизайнер из тебя так себе, Билли!       — Твою задницу отлично подчеркивают отпечатки моих рук.       — Я никуда в этом не смогу выйти. А это мои любимые джинсы!       — Зачем их надевать тогда на покраску стен?              Уилл не отвечает, но меняет гнев на милость, помогая Билли стереть краску с ладоней. И с других мест, на которые краска попала, когда они увлеклись друг другом больше, чем ремонтом.              С ремонтом помогают и родители Уилла, и брат, и сестра с супер-силами, но Билли с ними не пересекается. В мастерской много работы, он идёт на повышение, и, к тому же… знакомство с ними в статусе непонятно кого не входит в его планы.              Собственные слова об отношениях не на одну ночь вспоминаются всё чаще. Билли уверен, что они соответствуют действительности, но только в отношении Уилла.              А на что может рассчитывать он? Он даже школу толком не закончил. Предел его мечтаний — повышение в автомастерской. Уиллу нужен кто-то… чище?              В собственных мыслях Билли не заходит дальше, но всё чаще проводит время на баскетбольной площадке, отыгрывая один неплохой тайм, а потом подсказывая тренеру-любителю кого менять, а кого из соперников прессовать.              Жаркое лето сменяет осень, Уилл переезжает, и, вопреки советам, вместо кровати покупает шикарный матрас.              — Его надолго не хватит, — фыркает Билли, придя поздно ночью.              От усталости он едва ходит и думает с трудом, но ложится на матрас поверх одеяла и понимает, почему Уилл выбрал именно его. Ощущения, будто лежишь на облаке. Сейчас запоют ангелы и…              — Эй, — Уилл устраивается рядом. — Тебе неудобно спать одетым.              Он помогает Билли раздеться.              Не так, как обычно. Без беспорядочного стягивания ткани, которая мешает касаться кожи. Без влажных поцелуев. Без чертовой страсти, в которой сгорают любые сомнения.              Нежные прикосновения, в чем-то даже неловкие, стеснительные. Билли поднимает руки, привстает, чтобы помочь, на большее он всё равно не способен. Нужно посмеяться, ведь Билли не нужна помощь.              Смех застревает внутри.              В тусклом свете ночника, стоящего на полу, у Уилла сосредоточенное, какое-то невинное выражение лица. Он складывает футболку, хотя ту никогда не гладили, и оставляет на плече невинный поцелуй, едва заметный. Расстегивает ширинку и смотрит куда-то в сторону. На щеках — румянец.              Билли тяжело сглатывает. Не из-за возбуждения, которое, несмотря на усталость, щекочет нервы.              Он тонет в нежности.              Пальцы Уилла скользят по шрамам на боках. Щекотно. Лучше — правильнее — перехватить руку, сжать, закинуть себе на шею, припасть к губам своими.              Билли не делает ничего.              Билли позволяет Уиллу делать всё.              Раздевать. Гладить. Смотреть. Касаться. Согревать дыханием. Изучать языком.              Это не похоже на то, что они делали уже много раз.              Билли просит Уилла раздеться тоже.              Кожа Уилла — тёплая и гладкая. Темные волосы на груди. Шрам на боку. Билли оглаживает его пальцами, едва касается, и Уилл позволяет.              — Нэнси прижигала меня кочергой, когда изгоняла первого Пожирателя разума.              На пальцах Билли — едва заметная полоса от плитки, которой он поранился в сауне. Первая неудачная попытка изгнать из него второго Пожирателя разума.              Уилл целует её.              Под коленом Уилла — шрам после быстрой езды на велосипеде. На лопатке — след неудачного падения с дерева. На голени — полумесяц от укуса демомыши. На внутренней части бедра — воспоминание о падении с лестницы в далеком 87-м, за пару месяцев до победы над Векной.              Так много шрамов.              Так много доказательств целой жизни, которую Билли, возможно, к счастью, пропустил.              Он гладит Уилла по голове, когда тот продолжает касаться груди, предплечий, бродить пальцами в задумчивости или в той же переполненности нежностью, которую ощущает и Билли.              Так правильно, так нормально прижать Уилла к боку.              Так правильно никогда не отпускать.              Может, Уилл действительно — лекарство.              Единственное, которое нужно.              Билли не проваливается, а мягко соскальзывает в сон. Ещё чувствуя влажные касания губ Уилла на виске.              В тесной кладовке Билли, размахиваясь, швыряет Карен Уилер в стену, и та теряет сознание. Внутри дрожит от нетерпения тварь, воздух перенасыщен железом и жаждой. Билли должен отвезти эту красивую куклу к мерзкому богу, приобщить её к тому, что видел вчера вечером в подвале заброшенного здания.              Другая часть Билли, внутри, захлебывается черной водой и умирает, молит остановиться. Просит не делать этого. Кричит, чтобы он отпустил Карен. Не пачкал Карен.              Билли просыпается от кошмара. Без крика. Сердце ломает грудную клетку, простыня под ним пропитана потом. Рядом спит ангельским сном Уилл, смешно спрятав нос рукой.              Они даже не трахались накануне. Не занимались любовью. Не дрочили друг другу. Не разжигали друг друга грязными разговорчиками.              Те прикосновения напоминали движения воздуха.              Заряжали чистым электричеством.              Билли осторожно убирает ногу Уилла со своего бедра и встает. Бесшумно передвигается в темноте, разыскивая одежду, невольно благодаря Уилла, который так аккуратно складывал её накануне.              Вспоминается чертова картина Поллака.              В памяти на ней сплошные черные и красные цвета — и Билли больно. Для него сближение ощущается как вгоняемые под ногти иглы.              А ещё шрамы Уилла, пронесенные через всю жизнь и Хоукинс…              Он не готов оставить очередной. Но пачкать Уилла своим присутствием дальше и дольше — выше его сил.              Уилл сильный. Уилл справится.              Билли справится тоже.              Билли уже справлялся.              …              Этой ночью он впервые за последние годы напивается до невменяемого состояния.