***
Карл не появлялся уже несколько лун. После родов, немного прийдя в себя, Корделия снова увидела письмо со злополучной голубой розой. Стиснув клыки, прочитала сухое и короткое послание с привычным "прости". Запихала в ящик. Пытаясь забыться, она часто навещала дочерей. Надо ж было так, трое — и все девчонки. Но вибора старалась не обращать внимания. Не показывать слабости внешне, скрыть все прорехи с глаз жаждущей публики. А насладиться моментом ее очередного падения в этом замке было кому: вонючая карга так и норовила каждый раз прогуляться в своих территориях, якобы ненароком заглядываясь на сад синих роз в чужом крыле. Корделия выставила фамильяров, непрозрачно намекающих наложнице, что делать ей здесь нечего. И та удалялась, шагая своей чинной походочкой. Королеву это вымораживало. Как вымораживали и отпрыски старухи, рожденные всего на два года пораньше. Два мальчика, чтоб ее. Два наследничка. Девочки подрастали с каждым циклом, беззаботно играя и резвясь целыми днями. Если уж им не суждено править, пусть хотя бы наслаждаются жизнью пока это возможно. Аято, Канато и Лайто. Корделия надеялась, они простят ее за такую маленькую прихоть. Мужские имена — это все, что она могла взять себе от них. Остальное... Достанется этому кровавому клану. Серпентарий. Так часто называли про себя клан вибора другие демоны. Змеи были известны своим пылким менталитетом, и воспоминания об их былом могуществе все еще заставляли общество здешнего мира уважать нагов. Впрочем, вибора до сих пор оставались вторыми по силе среди народов демонических земель. А тот, кто имеет большую силу, всегда имеет и многочисленных врагов. Вот и шла молва о развязной принцессе змеелюдов далеко и громко, а родившихся внучек Брая уже прозвали змеенышами в замке вампиров. Не трудно было догадаться, кто пустил слухи. Корделия смотрит, как играют девчушки в детской комнате. Аято, совсем не женственно, строит башню из кубиков. Канато плетет своим куколкам косы, красками подчеркивает губы — алые, как у их мамы. Лайто немного отстранена, но не прочь поучаствовать в играх. Хотя, с некоторой гордостью подмечает Корделия, младшая дочь больше всех из них троих читает книги. Чистые, прямо как она когда-то. Тем сильнее давит ей грудь от боли. Тем острее колет легкие, когда она долго смотрит на этих детей. Тем темнее ее взгляд с каждым новым днем, прожитым в этом проклятом замке. И она падает все ниже в своих помыслах, не в силах противостоять. Корделия никогда не задумывалась о том, каково это — быть матерью. Никогда не задумывалась о том, чтобы иметь детей. Честно говоря, она думала, что самое большее, что у ней смогут вызвать эти вечно капризничающие недорослики — раздражение или злость из-за шума и грязи. Дети казались ей чем-то далеким, чем-то, к чему она никогда не будет иметь отношения. Пока не появился Карл. И пока не появились эти тройняшки.***
Близится церемония. Время, когда ее девочки окончательно отбросят все человеческое, вступая на путь греха. Неизбежное, неотвратимое начало демонической жизни. Корделия смотрит в зеркало, расправляя складки на платье, смотрит на свое отражение и видит три маленькие фигуры за спиной. Дочери восторженно наблюдают за родительницей, готовясь когда-нибудь сами надеть нарядное платье. Скоро-скоро, увещевают хихикающие горничные. Корделию мутит от их веселья. Она прогоняет их прочь, громко, скандально, как она умеет. Дети смотрят на нее напуганно, но она старается не дать слабину. Распаляется, ругает их за беспечность, хотя сама, сама недавно наставляла развлекаться до упаду. Пока у них есть время. Пока это время есть у нее. Она отводит их в комнату одна, без прислуги. У них осталась еще привычка спать по ночам всем вместе, в одной кровати. Дочь Брая укладывает дочек, поглаживая по мягким волосам. Старается не выдать тремора рук. Когда в комнате становится тихо, и маленькие сердца бьются ровно, почти в унисон, она отходит на другой конец комнаты, прочь от лунного света, что сегодня будто обжигает ее мраморную кожу. Словно луна видит ее насквозь. Корделия достает из шкафа с детской одеждой хорошо припрятанную коробочку. Аккуратно вытаскивает три ампулы, тихо переставляя коробку на стол. Возвращается к кровати. У Аято рот приоткрыт во сне, и девчушка немного похрапывает. Корделия полусмущенно усмехается — ну какая из нее принцесса — и пытается не капнуть слезою на чужие щеки. Вливает одну, вторую, третью ампулу. Не выдерживает — всхлипывает громко, тут же зажав нос и рот ладонью. Она могла бы многому их научить. Как правильно подобрать наряд, что подчеркнуть макияжем, кому лучше оголить плечо, а кому — стройные ноги, что лучше сказать, чтобы любой мужчина упал перед вами на колени. Но королеву тошнит от собственных мыслей. Это не жизнь — это выживание. Существование. И нет никого, кто бы принял тебя без условий. Не будет в этом мире второго Карла. Вообще никого не будет. Не поможет сильная кровь, порабощающая с одного глотка, коли таковой нет. Не найдется здесь и простаков, ведущихся только на тело. А своей судьбы Корделия не пожелает даже врагу. Это и правда серпентарий, думает она. Клетка для змей, другими же змеями и созданная. И дело не только в вибора, дело в них всех. Во всех этих нелюдях. Так лучше, уверяет себя Корделия, так будет лучше для них. Пусть спят, забывшись в грезах, спят, окутанные дивными картинами подсознания. Сейчас, в эту ночь, в этом замке, в этом мире — только так она может подарить свою любовь тем, кем дорожит беззаветно. Бескорыстно. Вопреки всему. Все же девчонкам здесь не место.