Павильон сбывшихся желаний

      В аэропорту было шумно и оживленно. Люди сновали туда-сюда, волоча за собой свои чемоданы. Люди искали свои терминалы. Люди ждали своих рейсов. Феликс ждал Хёнджина. Он стоял, прислонившись к стене. В его наушниках играла Perfectly Broken – BANNERS. Мягкий тембр вокалиста отвлекал от назойливых мыслей и волнения. Ли переживал о том, что они с бабушкой повздорили перед его уходом. Женщина не хотела, чтобы Феликс уезжал, и дело было даже не в том, что кондитерскую придётся закрыть на несколько дней раньше. Причиной всему был страх разлуки. Феликс не помнил, чтобы когда-то они расставались так надолго, а он собирался уехать на неделю и встретить Рождество вдали от дома. Встретить его в Париже и с Хваном. Воспоминание об этом мужчине заставило Ли невольно улыбнуться и, подняв руку, коснуться небольших гвоздиков в ушах. Эти серьги были не теми, что тогда купил ему Джин, но тот сказал, что ему, Феликсу, они идут. И эта фраза Ли нравилась. — Не трогай, — раздался знакомый голос за спиной, и тёплая ладонь перехватила запястье. — Руки грязные, — добавил Хван, и Феликс был практически уверен, что в тот момент на лице мужчины была привычная снисходительная улыбка. Он опустил руку и обернулся. Джин был одет неброско. Не так, как тогда, в магазине, и даже не так, как обычно, когда находился в своём павильоне. Только светлые джинсы и рубашка, накинутая поверх белой майки, а ещё тёмные очки, которые тот снял после короткого приветствия. — Хорошо, что ты здесь, — сказал Джин, поправляя на плече небольшую сумку. — Я опасался, что ты не придёшь. Не то чтобы он не верил Феликсу, но всё-таки допускал мысль, что тот, возможно, передумает и выберет семью. Хван бы не осудил его и, вероятно, сам бы тоже остался в городе, но то, что Ли был здесь, в аэропорту, сорвало с его губ вздох облегчения. — Я не мог не прийти, — коротко ответил Ли. Он неловко улыбнулся, а после решил, что его ответ прозвучал грубовато, и уже мягче добавил: — Ты ведь дал мне шанс. Шанс, о котором я и не мечтал. Ты поверил в меня, и я не могу и не хочу тебя подводить. О своей ссоре с бабушкой Феликс предпочёл умолчать. Это была его личная проблема. То, чем делиться он не хотел, потому что понимал: Джин отложил все свои дела ради него. Или ради поездки. Но первый вариант Ли нравился больше. Он позволял ему ощущать себя важным и значимым. Тем, кто имеет право смотреть на тысячи огней. И на Джина тоже. На такого домашнего и простого Джина с тех времён, когда мужчина ещё выступал на сцене. — Тебе очень идёт, — закончил свои оправдания Ли, — эта одежда. Джин ответил короткой благодарностью и ненадолго задумался. С тех пор, как открыл свой павильон, он редко надевал что-то, кроме классической или сдержанной одежды. Разве что в танцевальной студии и дома он выглядел иначе. В его гардеробе практически не было вещей из той, прошлой жизни. Это был его сознательный выбор: отгородиться от того мира, в котором он обитал с ранней юности. Отгородиться и никогда не вспоминать, не просматривать видео, не откликаться на влекущий шёпот и мерцание огней. Хван сторонился всего, что могло бы его заставить передумать, но подсознательно всегда желал вернуться. И чем больше времени он проводил в студии и в обществе Феликса, тем сильнее становилось это желание. Оно накатывало на него вечерами и не отпускало до самого утра, заставляя вариться в долгих раздумьях. И в конечном итоге привело сюда. Голос диктора объявил об окончании регистрации на рейс до Нью-Йорка. Хван вскинул голову и вынырнул из собственных мыслей. — Я скучал... по этой одежде, — запоздало ответил он и перевёл взгляд на Феликса, и ему показалось, что в этот момент они друг друга окончательно поняли. — А я скучал по такому Джину. Ли не стал объяснять, что имеет в виду. Для него, как для фаната, следившего за жизнью музыканта по имени Хван Хёнджин, эти слова многое значили. Феликс пришёл в фан-клуб с опозданием, но это не помешало ему пересмотреть все имеющиеся видео с Джином. И любимыми были моменты, заснятые в аэропортах. Там Хёнджин был очеловеченным, простым и очень красивым. На нём не было макияжа и вычурных костюмов. Там Джин был самим собой. Человеком. Талантливым и любимым. — Идём?— оттолкнувшись от стены, Феликс поднял ручку своего небольшого чемодана – нового, купленного для этой поездки. Хван сверился со своими наручными часами и коротко кивнул. Им ещё предстояло сдать багаж и пройти регистрацию на рейс. И после ещё оставалось время для беседы за чашкой чая в кафетерии зала ожидания.

***

      Перелёт прошёл легко и без происшествий. Вечером следующего дня самолёт сел в парижском аэропорту "Бове". У терминала их ждал автомобиль, очень похожий на тот, в который Феликс садился у кондитерской, и Ли изо всех сил старался не удивляться. В особенности тогда, когда переступил порог отельного холла с мраморными колоннами, тяжёлыми хрустальными люстрами и коврами, толстыми и мягкими, как взбитые сливки. На имя Хёнджина был забронирован просторный номер на четвёртом этаже. Номер с зоной отдыха, мини-баром, гардеробной и чудесным видом на Эйфелеву башню и яркие огни. Огни фонарные и рождественские. Они мерцали, и сплетались, и рябили. И если смотреть очень долго, казалось, что они колышутся, как море, о котором мечтал Феликс. Он застыл у окна, оставив свой багаж у двери, и не сразу понял, что его зовут по имени. — А? — встрепенулся Ли и обернулся на голос Хвана. — Что? Ты что-то говорил? — Я спрашивал об ужине, — ответил тот. — Я голоден, — честно признался Феликс, — но не могли бы мы поужинать в номере? Волнение и долгий перелёт его утомили. Выходить куда-либо Ли не хотел. — Хорошо, — кивнул Джин, направляясь к телефону. Он распорядился, чтобы ужин подали в номер, и в действительности Феликс практически не вслушивался в этот разговор. Он всё ещё стоял у окна и смотрел на пейзаж там, за стеклом, и ему казалось, что всё это ненастоящее – сон или иллюзия. Казалось, что он просто переутомился, когда паковал бесконечные коробки с рождественским печеньем, и уснул на кухне за крохотным столом. Так бывало. Отчасти он к этому привык. Но после Феликс ощутил, как его плеча касается знакомая рука, и попытался осознать, что этот день реален так же, как снег за окном, и он действительно находится в Париже. — Красиво, да? — выдохнул Джин, глядя прямо перед собой на заснеженный город. — Завтра у нас важный день. Но после мы задержимся здесь на какое-то время. Ты сможешь побродить по этим улочкам. — Этот город похож на сказку, — озвучил свои мысли Ли. Он прикоснулся ладонью к холодному стеклу. Под пальцами приятно защипало. — Всё, что происходит сейчас, похоже на сказку. Прошло чуть больше трёх месяцев, но мне всё ещё кажется, что рано или поздно магия развеется, и я вернусь за прилавок, и буду бесконечно улыбаться людям, которые приходят за моими десертами. День изо дня делать одно и то же. Готовить и продавать. А однажды... Ли замолк. Он плотно сжал губы, проглатывая слова о том, что однажды его бабушки не станет, и он останется совершенно один. И шторы с цветочным узором больше некому будет покупать. И суфле, которое у него никак не получалось, никто не приготовит. — Неважно, — качнув головой, Ли убрал руку, глядя на медленно исчезающий след от своей тёплой ладони. — Завтра действительно важный день. Важнее него ничего нет. — Не стоит к этому так относиться, — произнёс Джин и это, возможно, противоречило сказанному ранее, но в собственные слова он верил. — Ты впервые появишься в обществе. Это твоё первое выступление подобного уровня. Это действительно важно, но всё-таки твою дальнейшую судьбу не предопределяет. Держись непринуждённо и попробуй получить удовольствие от вечера. Даже если что-то пойдёт не так – катастрофы не случится. Не бойся ошибиться. Я буду рядом с тобой. — Если я не буду бояться, значит, точно ошибусь, — усмехнувшись, ответил Ли, и его взгляд вновь скользнул по белым пятнам снега и разноцветным огням ночного Парижа. — Страх заставляет меня вспоминать и думать, как не ошибиться. А самоуверенность... Феликс ненадолго притих. Он пытался подобрать правильные слова, чтобы объяснить, что именно имеет в виду. И пока он думал, его брови непроизвольно хмурились и взгляд в отражении стекла становился тяжёлым. — Самоуверенность ослепляет. Но, несмотря на это, я рад, что ты рядом. Что ты поддерживаешь меня. И я хочу быть тем, кто поддержит тебя, что бы ни произошло завтра. Мы в одной лодке. — Именно поэтому тебе не стоит бояться, — сказал Джин. — Страх – плохой спутник. Если будешь слишком сосредоточен, не сможешь выглядеть естественно. Помнишь свой первый танец с лентой? Не думай о технике. Просто делай то, что нравится. Ты должен получить от этого удовольствие. Почувствовать вкус. Опьянеть. Хван перевёл взгляд на отражение, на сведённые брови и тусклый беспокойный взгляд. В последние дни настроение Феликса было переменчивым. Он то неустанно говорил, то надолго замолкал. Он ощущал вину – во всяком случае, Джин так думал – и разрывался между давно устоявшейся старой жизнью и ещё неизведанной новой. Он боялся и жаждал, горел, смеялся и замыкался. Хван понимал, что рано или поздно это вырвется наружу. Вздохнув, он потянул Феликса на себя и обнял так, как в тот день на кухне небольшой кондитерской. — Всё будет хорошо. Ты готов. Не сразу, но Ли обнял мужчину в ответ. Эти объятия были приятными и тёплыми. Они дарили ощущение безопасности и были для Феликса чем-то вроде панацеи от тревоги и неуверенности. Чем-то сокровенным и тайным, тем, о чём нельзя рассказывать, но что хочется повторять снова и снова. Ли позволил себе прикрыть глаза и уткнуться лбом в плечо мужчины. Так можно было вдыхать аромат его парфюма – сладковато-терпкого и древесного. Так границы между ними окончательно стирались. — Я готов, — повторил Феликс, посчитав, что должен произнести эти слова вслух. — Готов... Хван погладил его по спине, успокаивая. Он не мог полностью унять тревоги Ли, но в его силах было находиться поблизости. В конечном итоге здесь у Феликса никого не было. Ему не на кого было положиться и не с кем поговорить. И по сути то, что он вообще согласился на эту поездку, для Джина многое значило. — Спасибо за то, что доверился мне. Он поднял руку и хотел было коснуться волос Феликса – волос, которые так часто пахли ванилью и шоколадной крошкой, но сейчас только ненавязчивыми духами и салоном авто. Хван практически сделал это, когда в дверь постучали. Ему пришлось отстраниться. — Наш ужин. Тебе нужно поесть. Феликс кивнул. К столу подали жульен, салат и фрукты. И бутылку молодого розового вина, от которого Ли отказался. Ему и без того хватало тревог. Они пришли с наступлением ночи, когда разговоры затихли, и прохладное постельное бельё стало тёплым. Феликс ворочался полночи, но никак не мог поймать сон за хвост. Он знал, что подъём будет ранним. Ему удалось уснуть только под утро. И проснулся он с ощущением разбитости. — Не вставай, — произнёс Джин, когда Феликс пошевелился. Хван в своём тонком свитере и светлых джинсах сидел в кресле и листал какой-то журнал. Выглядел он спокойно, даже умиротворённо. Наутро у них была запланирована репетиция. Феликс должен был проснуться к этому времени. И после слов Хвана он на мгновение решил, что проспал, но мужчина покачал головой. Он поднялся на ноги, взял со стола чашку, прикрытую фарфоровой крышкой и, подойдя ближе, сел на край кровати. — Выпей, — Джин протянул чашку Феликсу, — это успокоит нервы и поможет уснуть. До вечера ещё есть время. Ты должен выглядеть хорошо. Чем меньше визажистам придётся с тобой работать, тем лучше. Хван знал, что тот спал плохо: слышал, как Ли сопит и ворочается на кровати. Вид у Феликса был усталый и встревоженный, и решение отказаться от репетиции сейчас Джин счёл далеко не самым паршивым. Он собирался сказать ещё что-то, но Феликс приподнялся и, нахмурившись, покачал головой. Он опустил свой взгляд. Голова казалась тяжёлой, а тело чужим. Это было неприятное чувство. — Я привык просыпаться очень рано, чтобы начать готовить. Видимо, смена часовых поясов и нервы дали о себе знать, поэтому и не смог уснуть. Но со мной всё хорошо. Не думаю, что смогу заснуть и проснуться в лучшем состоянии, чем сейчас. Ли скомкано улыбнулся и попытался заверить Хвана, что с ним всё будет хорошо, что холодный душ приведёт его в порядок. — Если не выспишься, к вечеру будешь засыпать. Не сможешь сконцентрироваться, — ответил Джин. Он не надеялся, что Феликс сдастся так просто, но всё-таки планировал убедить того остаться в постели. Иногда лишние пару часов сна были куда важнее долгих и упорных тренировок. Хван это хорошо знал. — Доверься мне, ладно? — попросил он и его губы изогнулись в мягкой улыбке. — Если хочешь, пока ты будешь отдыхать, я могу тебе что-нибудь спеть. Что угодно из своего старого репертуара. Хван редко соглашался на это. По просьбе Феликса он пел только трижды за всё время. И когда он так улыбался, отказать ему в чём-то было сложно. Ещё сложнее было, когда тот начинал петь. У Хвана был красивый чистый голос. И если в юности ему давали своеобразные партии, то изредка в отдельных песнях он звучал так мягко и красиво, что Ли порой заслушивался. Помедлив, он согласно кивнул и всё-таки взял чашку. Феликс выпил содержимое практически залпом, поставил её на прикроватную тумбочку и лёг, подминая под себя подушку. — Я хочу... Хочу послушать. — Хорошо, — выдохнул Джин. Он облокотился об изголовье кровати и прикрыл глаза. И под веками из бархатистой тьмы вынырнули образы его былого и той жизни, которой он жил до тех пор, пока не ушёл со сцены. Яркие и слепящие, они застилали глаза, дразнили сознание. Они заставляли дышать полной грудью, слышать голоса тысяч людей, видеть волны живых мерцающих огней. Джин запел. Он выбрал Winter falls – песню давнюю и достаточно спокойную, чтобы уснуть. Его голос звучал тихо, но чувственно и где-то в груди зарождалось давно забытое тепло. А там, за окном, буйствовала парижская зима, снег застилал аллеи и ветер путался в ветвях замёрзших облетевших деревьев. Но здесь, в отельном номере, было уютно и пахло хвоей, и огни на рождественской ели мерцали мягким золотистым светом. И он, этот свет, не мешал Феликсу засыпать. Напротив, он был как рождественская сказка. В тепле одеяльного вороха и мягком тембре чужого голоса. Во сне, который сейчас не стремился ускользнуть от него, сворачиваясь клубком в ногах. В таких мелочах, как сладковатые травы на языке и запах древесных ноток чужого парфюма. Ли уснул, и лицо его разгладилось. Дыхание выровнялось. Он не слышал последних строк, но во сне они приснились ему. И буквы, острые и под наклоном, складывались в правильные слова. И, возможно, сквозь сон он ощущал, как пальцы Джина ласково касались его волос. Хван остался сидеть рядом с ним. Он наблюдал, гладил Феликса по голове и напевал обрывки песен. Он делал для Ли то, чего в прошлом не хватало ему самому, и надеялся, что этот день если не проложит Феликсу дорогу к желанной мечте, то хотя бы запомнится, как один из лучших и ярких в его жизни.       Хван просидел так несколько часов и поднялся только тогда, когда время перевалило за обеденное. Он распорядился подать обед в номер и, вернувшись к кровати, коснулся плеча Феликса – тёплого и расслабленного, обнимающего свою подушку. — Ликс, — позвал он. — Ликс, просыпайся. Он звал его по имени, и Феликс невольно хмурился. Просыпаться не хотелось. В кровати было хорошо, и впервые за долгое время ему удалось уснуть так сладко и крепко. И если бы не прокравшееся в сознание воспоминание о том, где он и что тут делает, Феликс предпочёл бы никогда не просыпаться. — Что? Сколько времени? — кое-как разлепив глаза, спросил он. — Не волнуйся, — сказал Джин. — Только час дня. У тебя есть время принять душ и пообедать без спешки. После тебя приведут в порядок. — Буквально это означало, что некие люди, вероятно, нанятые Джином, придадут Феликсу тот вид, в котором он сможет появиться на благотворительном вечере. — Машина будет подана в шесть. — Хорошо, — согласился Ли, садясь в кровати. Несколько секунд он переваривал сказанное, а после выбрался из постели и, прихватив из чемодана чистое бельё, скрылся за дверью ванной комнаты. Обратно он вернулся в банном халате. — Пахнет вкусно. Что это? — спросил Феликс, подходя ближе к столу, откуда доносился восхитительный аромат чего-то подпечённого. — Рагу из кролика в вине, — ответил Джин. — Возможно, для тебя это не совсем привычная кухня, но это, правда, вкусно. Пока Феликс отсутствовал, Хван успел достать их выходную одежду, ехавшую в отдельном и вместительном чемодане. Вещи лежали в гардеробной. Только серьги Джин держал в руках. Он окинул Феликса взглядом и кивнул в сторону стула. — Присядь, я помогу тебе надеть это. Феликс помедлил. Неосознанно он коснулся проколотого уха и кивнул. Он мог бы справиться и сам, но почему-то решил, что будет лучше, если с этим ему поможет Хван. — Они практически зажили, — произнёс он, садясь на предложенный стул. Хван оставил украшение на столе. Он потянулся к крохотным гвоздикам и снял застёжку. Джин делал всё медленно и аккуратно. Так, чтобы не причинить боли, чтобы прокол, ещё относительно свежий, не кровоточил, и покраснение сошло ещё до того, как они покинут отель. — Прости, — выдохнул Джин, надевая замысловатую и довольно тяжёлую серьгу. — Я должен был спросить, хочешь ли ты этого. Вообще изначально Хван хотел на практике донести до Феликса то, в каком положении тот окажется, ступив на этот путь, и как ему придётся меняться, подстраиваясь под образ, а уже после осознал, что не желает Ли такой судьбы. — В будущем не бойся выражать своё мнение. Если тебе что-то не нравится или чего-то не хочется, скажи об этом. Всегда можно отыскать компромисс, — продолжил он, закрепив застёжку, и едва коснулся подушечками пальцев покрасневшей кожи. — Если бы я был против, то сказал бы об этом, — улыбнулся в ответ Феликс. За этой улыбкой он пытался скрыть лёгкую дрожь, вызванную ненавязчивыми прикосновениями. Он наблюдал за всем в отражении большого зеркала, стоящего в углу комнаты. За тем, как спокойное лицо Джина становится сосредоточенным. Как тот ненадолго задерживает дыхание, вдевая серьгу, и как мягко касается кожи после, будто извиняясь. Феликсу нравилось то, что он видел, и нравились эти прикосновения. А ещё нравился Джин. Только сейчас он понял, почему в груди всё так трепещет, когда Хван рядом. Тот действительно нравился ему не только как музыкант, но и как человек. И это осознание обожгло щёки и кончики ушей, делая их пунцовыми. Джин это заметил, но как всегда ничего не сказал. Обычно он сразу же убирал руки и заводил разговор о чём-то незначительном, но сегодня не торопился. Он только поглаживал краешек уха успокаивающими прикосновениями. Он был уверен, что Феликсу это нравится. Нравится так же, как объятия, как чьё-то ненавязчивое присутствие рядом. Хван практически решился об этом спросить, когда раздался звук телефонного звонка. — Поешь, — сказал он и потянулся к своему мобильному. — Через полчаса визажист будет здесь, — добавил Джин после непродолжительного разговора. — А ты? — спросил Феликс. Разговор Джина дал Ли немного времени. Пока тот вёл свою беседу, Феликс положил ладонь на грудь. Он попытался успокоиться и отвлечься. — Я ведь не могу съесть всё это один. — Лишнее всегда можно оставить на тарелке, — повёл бровью Хван, но за стол всё-таки сел. Он налил Феликсу полглотка красного вина и подвинул тарелку ближе. Пока тот ел, Джин лениво ковырял вилкой свой зелёный салат, изредка отправляя в рот понравившиеся листья, и время от времени бросал на часы короткие взгляды. В последние дни Хван щепетильно следил за всем, что имело отношение к этой поездке. Он выглядел непринуждённо и, кажется, абсолютно не тревожился по поводу предстоящего вечера. Тем не менее, он потратил много сил, чтобы сидеть сейчас здесь, чтобы устроить всё в очень короткий срок. После он хотел задержаться в Париже и позволить себе отдохнуть. Феликсу, впрочем, небольшой отпуск тоже пошёл бы на пользу. Они говорили об этом, когда телефон Хвана зазвонил во второй раз.       После отельный номер наполнился голосами. Визажист был не один, как представлялось Феликсу. Над ним, в запахнутом халате сидящим перед зеркалом, трудилась группа людей. Они перемещались по пространству, укладывали его волосы, наносили на лицо макияж. Там, в салоне на Декатур-стрит, Феликс впервые увидел себя без веснушек, но сегодня Джин попросил не скрывать их. — Так ты будешь выглядеть естественнее, — добавил он. Ли согласился. Он доверял Хвану и не пытался противиться тому, что с ним делали. Ощущения были странными, положение неудобным и макияж, несмотря на то, что его было немного, всё равно ощущался тяжело. Феликсу хотелось что-нибудь почесать. Всё то, что начинало чесаться, после просьб не двигаться. Он сбился со счёта, сколько рук к нему прикоснулось за эти пару часов. Сколько слов, иногда непонятных, он услышал. Когда в номере снова стало тихо, Ли шумно выдохнул. — К этому сложно привыкнуть… — Верно, — усмехнувшись, согласился Джин. Сам он так и не привык за все годы своей сценической жизни, но сейчас вернуться к этому было по-особенному волнительно. Хван поднялся на ноги и подступил к зеркалу. Ему зачесали назад и уложили волосы, его губы выглядели выразительнее и на веки нанесли тёплый оттенок теней. И сейчас он выглядел практически так же, как в то, былое время. Так же, как на картонных карточках, которые Феликс изредка покупал и держал в коробке у себя дома. — После ты полюбишь тихие комнаты и уединённые места. Такие, где нет толпы и камер. Где никто не сможет тебя узнать. А если и узнает, то не станет подходить, — продолжил Джин. — Но стоит отдать должное: эти люди знают своё дело. Взгляни. Он повёл рукой в сторону зеркала. Феликс обернулся и застыл, вглядываясь в своё отражение. Его лицо выглядело привлекательнее, чем обычно. На нём не было ничего яркого и кричащего, но тем, кто колдовал над ним, удалось передать то, насколько красивые у него глаза и губы. Они не скрыли его веснушки. Напротив, сделали их немного ярче, и теперь они напоминали звёздное небо. Черты его лица немного заострились, и уложенные волосы выглядели мягкими и объёмными. Даже фигура казалась более подтянутой и точенной. Он не смотрелся женственно в своем чёрном лонгсливе и брюках. Тяжёлые ботинки прибавляли ему роста и визуально делали ноги длиннее. В такой одежде Феликс выглядел элегантно. — Это я? — после затянувшегося молчания выпалил Феликс. Джин коротко кивнул. Он подступил ближе, замерев за спиной Ли, и его отражение улыбнулось Феликсу – сдержанно, мягко, понимающе. — Ты переживал, что будешь в моей тени, — сказал Джин, вспомнив те слова, которые Феликс произнёс, когда впервые услышал о перспективе оказаться во французской столице, — но, кажется, это мне стоит беспокоиться. Конечно, Хван шутил. Проделанной работой он был доволен. Феликс действительно был красив. Красив не только в его глазах. У Ли было притягательное запоминающееся лицо. Такие лица любят камеры. И Джин был практически уверен в том, что Феликса сегодня заметят. И не исключено, что в скором времени тот перестанет нуждаться в его услугах и больше не будет появляться ни в павильоне на Декатур-стрит, ни в захудалой танцевальной студии с изрисованными стенами. Его желание сбудется. Пожалуй, это было чудесно. Джин был за него рад. Только по телу пробежал неприятный холод, но он не подал виду. — Улыбнись. Сегодня огни Парижа зажгутся для тебя. Феликс затаил дыхание, когда Джин сказал о том, что он красив. В груди снова сжалось сердце. Оно забилось маленькой канарейкой, ломая крылья. Это было больно. Мучительно больно и в тоже время сладко, как никогда прежде. Ли с трудом заставил себя выдохнуть, а после всё же смог улыбнуться. То, что он видел в отражении зеркала, ему нравилось. Он хотел запомнить этот вечер. Хотел сохранить это воспоминание глубоко внутри, чтобы вспоминать в особо серые и пасмурные дни. — Ты тоже, — запоздало произнёс Ли. — Очень красивый. И эти огни... Пусть лучше они горят для нас двоих. Джин ответил привычным коротким кивком. — Нам пора, — сказал он. — Машина ждёт.       Всё время, пока авто ехало по улицам вечернего города, Феликс смотрел в окно и заламывал пальцы. Он нервничал, и это было нормально. И в этот раз Хван не пытался сказать ему никаких напутственных слов. Всё, что было необходимо, они неоднократно обсуждали ранее, поэтому, когда они уже были недалеко от места, Хван только взял его за руку и на несколько долгих секунд крепко сжал пальцы в попытке поделиться собственным спокойствием и, быть может, уверенностью. — Всё будет хорошо, — повторил он, прежде чем выйти из машины. Феликс последовал за ним. Его ноги ступили на тротуар, припорошенный снегом, а дальше всё было так, как он видел в тех видеороликах, которые часто просматривал в свободное время: красная дорожка, слепящие вспышки десятков фотокамер, множество незнакомых людей. Ему показалось, что кто-то в толпе выкрикнул имя Хёнджина, но мужчина на это никак не отреагировал. Он спокойно шёл вперёд, вежливо улыбался и изредка махал рукой и Феликс старался делать то же самое до тех пор, пока они не поднялись по ступеням и не скрылись в холле. Благотворительный вечер проходил в банкетном зале знаменитого отеля. Внутри было куда тише. Играла ненавязчивая музыка, витал аромат хвои и шампанских вин. Внутри стояла ель в белых шарах и театральных масках и круглые столы. И там, у дальней стены, виднелась сцена. — Ты хорошо справляешься, — тихо произнёс Хван. — Очень надеюсь на это, — так же тихо ответил Ли. В его руках был бокал с шампанским. Время от времени он подносил его к губам, но не пил. Феликс только едва смачивал губы, не желая опьянеть раньше, чем окажется в гостиничном номере. В том самом, где тёплая кровать, где звучит голос Хвана, где за окном виднеется Эйфелева башня и сотни рождественских огней. Там было спокойно и уютно, а здесь... Здесь тоже было неплохо. Впервые Феликс был на таком мероприятии и если не думать о том, что он здесь в качестве гостя Джина, то можно было представить, что всё это организованно для него. Что то, о чём он мечтал, наконец-то сбылось. — Спасибо, что взял меня с собой. Здесь необыкновенно. Лучше, чем я мог себе представить. Ли улыбнулся Хвану ярко и счастливо, и в этот момент сработала вспышка фотокамеры. Фотограф, снующий по залу, запечатлел этот момент. Хван жестом попросил Феликса повернуться лицом к камере. Ещё там, в студии, он научил его двигаться, объяснил, через какие промежутки времени стоит менять положение и почему так важно переводить взгляд от одного объектива к другому. Джин позволил сделать несколько фотографий. Он знал, что его выход в свет после длительного перерыва не останется незамеченным. — Теперь твоё лицо засветится в новостной ленте, — сказал он, переведя взгляд на Феликса, когда фотограф покинул их общество, а после кивнул в сторону сцены. — Это не совсем то, о чём ты мечтал, но это вполне подходящее начало. — Он привычно покосился на наручные часы и продолжил: — Мы будем открывать вечер. Пойдём, тебе стоит осмотреться. Он так сказал, и Ли согласно кивнул. Отдав свой практически нетронутый бокал официанту, Феликс последовал за Джином. Он шёл позади, глядя на его спину. На то, как ровно и уверенно тот держался, лавируя между людьми, пока не дошёл до двери, ведущей за кулисы. Только один раз Ли удалось побывать в таком месте. Его друг Минхо с детства занимался танцами, и Феликс однажды помогал ему с декорациями и костюмом во время выступления. Тогда мир за кулисами казался ему тусклым и скучным, но сейчас там кипела настоящая жизнь. Они провели за кулисами какое-то время. К Феликсу подходили и заговаривали с ним какие-то люди, имён которых он не знал. В основном это были рабочие вопросы. На большую часть из них отвечал Джин. Звуки зала здесь были практически неслышны. Стихшая мелодия и голоса ведущих обозначили официальное начало вечера. Феликс знал, что после вступительной речи он выйдет на сцену. По телу прокатилась волна жара, и ладони сделались влажными. Он ещё никогда не выступал перед камерами. Никогда на него не смотрело столько людей. В горле пересохло, и Джин протянул ему стакан тёплой воды. Отчасти это сработало. Феликс отвлёкся и теперь размышлял о том, откуда вообще взялся этот стакан. Во всяком случае, он не заметил, чтобы Джин отлучался куда-либо. Он сделал глоток, а после услышал собственное имя и имя Джина тоже. — Наш выход, — улыбнулся тот и кивнул в сторону узкого коридора. — Всё будет хорошо, — добавил Хван, когда понял, что Ли замешкался. Он мягко похлопал его по спине, а после подтолкнул вперёд, заставляя сделать первый и самый трудный шаг в жизни Феликса. Тот шумно сглотнул, оставив стакан на небольшом столике, и двинулся вперёд, и чем ближе он был к сцене, тем ярче ему казался свет. Этот свет ненадолго ослепил его. И тишина, казавшаяся осязаемой, оглушила. Ли несколько раз моргнул, а после сделал то же, что и Хван. Он подошёл к стойке с микрофоном. Ли обнял его пальцами и, закрыв глаза, мысленно сосчитал до трёх, как учил его Хван. Правда, он учил считать до десяти, но времени на это не было. Заиграла музыка, и ему, Феликсу пришлось взять себя в руки. Он не единожды проходил прослушивание и выступал вживую, но тогда людей действительно было намного меньше, и волнение не било так сильно, и если бы не голос Хёнджина, возможно, Ли отступил бы и ушёл, оставив и этот город, и свою мечту. Ли плохо помнил момент, когда начал петь. В какое-то мгновение волнение утихло и тишина, которая казалась ему угнетающей, стала ласковой, как крепкие объятия Джина, как вся его поддержка и слова напутствия. Как все бессонные ночи, когда Феликс возвращался домой с тренировок уставшим, но до одури счастливым. Ли пел, и его голос разливался по залу. И пусть вокруг не было тех желанных огней, Феликс всё равно чувствовал, что он там, где и должен быть: на сцене рядом с Хёнджином. Их голоса сплетались, дополняли друг друга. Они смешивались с музыкой. И когда Феликс пел свою сольную партию, он видел восторг на лицах смотрящих. И под конец, на последних строках, его волнение вернулось, но ничего не смогло изменить. Песня отзвучала – зал взорвался аплодисментами. Рядом находился такой же спокойный, но как будто бы оживший Хван. Когда музыка затихла, поклонившись, они ушли со сцены. Какое-то время они ещё провели за кулисами. Феликс цедил свою воду. Его руки дрожали, но это была приятная дрожь. — Ты сделал это, — произнёс Джин, и его ладонь опустилась на плечо Ли. — Ты справился. Я горжусь тобой. — Я смог это сделать только благодаря тебе, — накрыв ладонь Хвана собственной, Феликс улыбнулся, как и всегда мягко и как-то нежно. — Спасибо тебе... Джин. Они покинули благотворительный вечер спустя час после пары выпитых бокалов шампанского и сменяющихся на сцене артистов. В их присутствии больше не было необходимости. Во всяком случае, так сказал Джин. К тому же на этот вечер у него были другие планы. Машина привезла их к ресторану Le Jules Verne. Тот находился на втором этаже Эйфелевой башни на высоте 125 метров от земли. Это было роскошное заведение с изысканным интерьером и красивой подачей блюд. В ресторане играла живая музыка и на столах стояли небольшие вазы с зимней композицией. К Рождеству зал украсили огнями и еловыми ветвями. Хван заказал столик у самого окна, откуда открывался захватывающий вид на ночной город. — Я никогда не был в подобных местах, — тихо произнёс Феликс, нервно сжимая в пальцах закрытое меню. — Это далеко не самое дорогое заведение Парижа, — ответил Хван, — тебе не стоит волноваться. Они бы могли не покидать благотворительное мероприятие и встретить вечер Сочельника там, в большом зале, среди довольно знаменитых людей. Там тоже была вкусная еда, хорошее вино и достойная музыка. Однако там не было огней большого города, и бесконечные вспышки фотокамер мешали непринуждённой беседе. А здесь... здесь было спокойно. Во всяком случае, Феликсу. " У тебя должно быть Рождество" , — произнёс Джин, когда они только покидали вечер. В сказанное он верил. В прошлом он сам упустил много моментов и не желал, чтобы Феликса постигла такая же участь. И уже после, когда они ели крабовое мясо и запивали вином, когда вкус виноградного букета щекотал горло и слух ласкала летящая французская музыка, Ли выглядел расслабленно. Он улыбался, и его глаза блестели, и Хван для себя решил, что даже если из этой затеи ничего не выйдет, то он всё равно не будет жалеть о том, что всё-таки решил посетить этот город. — Хочешь увидеть кое-что волшебное? — спросил Джин, когда вина в бутылке практически не осталось. — Хочу, — кивнул Ли, облизывая губы. От выпитого становилось жарко, и Феликс время от времени оттягивал высокий ворот своего лонгслива. Хотелось на воздух. Туда, где от холода будет пощипывать щёки, где порывы ветра будут слизывать вкус вина с выразительных губ. В Новом Орлеане не бывало снега. По крайней мере, Феликс не помнил, чтобы он там когда-нибудь был. Не помнил он снега и в австралийские зимы, поэтому оказаться в Париже в эту пору было удивительным. Ли хотелось трогать белые сугробы и ловить снежинки, но они всё время передвигались на машине, и такой возможности у него не было. — Идём, — выдохнул Джин, поднимаясь из-за стола. Он допил глоток белого вина и настоял на том, чтобы Феликс накинул на плечи пальто. Вместе они поднялись на смотровую площадку третьего этажа. Людей там сейчас не было, зато был снег – под ногами и там, в холодном воздухе. Густой и мягкий, снег кружился, опускаясь на город. На город, подсвеченный тысячами огней. Огней мерцающих, и сплетающихся, и волнующихся, как море на фоне чёрной ночи. Джин подошёл к краю, к металлическому заграждению. — Посмотри, — сказал он, и из его губ вырвалось молочно-белое облачко пара, — весь Париж у твоих ног. Феликс стоял совсем рядом. Его щёки алели, снежинки путались в волосах и в глазах отражались сияющие огни ночного города. Он был волшебным. Феликс. Сейчас особенно. Со своими искренними эмоциями и ярким блеском в глазах, и губами, приоткрытыми в попытке сказать нечто восторженное. Джин осторожно коснулся его руки, переплетая пальцы, и перевёл на него взгляд. — С Рождеством, Феликс. Он так сказал, и Феликс шумно вдохнул прохладный воздух. Его пальцы, в отличие от пальцев Хвана, были холодными. Желанная прохлада слизывала с его губ тот самый хмель, а с кожи – тепло. Она пробиралась под одежду, но, несмотря на это, Ли не желал уходить. Здесь и сейчас он был по-настоящему счастлив. Это Рождество он никогда не забудет. Он сохранит его в своём сердце, как нечто драгоценное, наполненное сказкой и винным брожением, шумом сотен аплодирующих рук и теми самыми яркими огнями рождественского Парижа. — С Рождеством, — произнёс Феликс и крепче сжал руку Джина. Он снова шумно вдохнул воздух и, едва приподнявшись на носочки, коснулся своими губами губ Хвана. Это был порыв, который Ли не смог, а может, не хотел пресекать. Он прижался к чужим губам мягко и робко, и его сердце испуганно заколотилось в груди, и в воздухе просвистел первый салют. Он взорвался вспышкой ярких золотистых искр. После ещё один. И ещё. Салюты затмевали звёзды, и по небу тянулась сиреневатая дымка. Салюты грохотали, смазывая звуки колотящегося сердца и шум крови в ушах. И Феликс всё прижимался своими горячими выразительными губами к чужим, а Джин... Джин не шевелился. Он по-прежнему держал его за руку и не отталкивал, но не закрыл глаза и не пытался ответить. Временами Хван видел, как Феликс на него смотрит. Иногда тот заговаривался и произносил что-то волнующее и сокровенное. И Джин всегда делал вид, что не замечает этого. Он опасался привыкнуть. Привыкнуть к присутствию Феликса, к его улыбке, к аромату ванили и шоколадной крошки, к его упорному стремлению добиться большего. Хван не подпускал его близко, зная, что рано или поздно, перестав в нём нуждаться, Ли оставит его. Он пошевелился и опустил ладонь на грудь Феликса. Он собирался отстранить его от себя и списать случившееся на опьянение от вина, от эмоций, от музыки или даже от этого города. Подошли бы любые слова. И Феликс, возможно, принял бы их. Джин практически сделал это, но после сдался. Его рука скользнула к шее, пальцы запутались в волосах. Он закрыл глаза, приоткрыл губы и всё-таки ответил – мягко, неспешно, чувственно. Так, как не отвечал никому. Он слышал вздох облегчения, будто Феликс был на грани между тем, чтобы и дальше стоять, прижимаясь губами к его губам, или же, испугавшись, сбежать. И с каждой секундой, пока Хван медлил, чаша весов склонялась ко второму варианту. Варианту, который бы более чем устроил Ли, потому что он понятия не имел, что делать дальше. Как смотреть после этого мужчине в глаза. Прежде Феликс никогда не целовался с парнями. У него был лучший друг, но даже с Минхо, выпив лишнего, он никогда ничего подобного себе не позволял. Он никогда не смотрел на него, как на предмет вожделения. А на Хвана смотрел. На его красивые черты лица и по-лисьи изогнутые глаза. На его родинку под левым глазом и чувственные губы. Часто Феликс откровенно залипал на длинные пальцы Хвана, держащие кисть. На то, как тот рисовал свои цветы. Но даже так он и не думал, что однажды решится на нечто подобное, и что в тот миг, когда придётся отстраниться, его щёки будут пылать. Ли не знал, что должен сказать, и как оправдаться. Он лишь плотно сомкнул губы и перевёл свой взгляд в сторону ночного Парижа, тыльной стороной ладони прикрывая рот в попытке спрятать смущение. И, возможно, на этом бы стоило остановиться и вернуться к вину и недоеденным крабам, но Джин потянулся к нему и отнял от лица руку. И когда Феликс посмотрел на него, тот мягко улыбнулся и тихо сказал: — Сделай это ещё раз. И прежде чем Феликс ответил, он сам склонился к нему, чтобы накрыть его губы своими.