Павильон сбывшихся желаний

      Рождественская ночь в Париже была похожа на сон. Вспыхивали яркие огни фейерверков, искрилось шампанское в бокалах и шипели бенгальские огни. Ли не помнил, когда именно наступило утро. Ему запомнился только аромат мандаринов, мелодии скрипки и смех людей. Он помнил, что они с Хваном ещё долго бродили по шумным улочкам, и снег крупными хлопьями кружил в воздухе и путался в его волосах. Феликс помнил, как крепко сжимал ладонь Хвана в своей руке, как грел дыханием его пальцы. Но тот момент, как они добрались до гостиничного номера, в памяти отсутствовал. Феликс не помнил, как именно оказался в отеле и в кровати Хёнджина тоже. То есть, обнаружить себя в чужой футболке и крепких объятиях было не самым паршивым, что могло произойти. Проблема заключалась в том, что Феликс не до конца понимал, было ли между ними что-то кроме поцелуев.       Ли стоял, облокотившись о край раковины, и пытался перебить вкус не совсем доброго утра зубной пастой. Он чистил зубы уже третий раз, но ему всё равно казалось, что что-то не так. Что вчера там, на смотровой площадке, был не он. И что это не ему взбрело в голову целовать Джина под канонаду праздничных салютов.       — Пусть это будет всего лишь сон, — шепотом молил Ли, не зная, как теперь смотреть в глаза Хвана.       Феликс надеялся, что тот тоже ничего не вспомнит и эта минутная слабость останется в Париже. А если и вспомнит, то решит промолчать. Потому что иначе, Ли был уверен, что сгорит со стыда, если похмелье не добьёт его раньше.       Он вышел из ванной только после холодного душа. Кутаясь в махровый халат, Феликс хотел тихо проскользнуть к своему неразобранному чемодану и, взяв вещи, выйти из спальни. Он планировал сбежать если не навсегда, то хотя бы на пару часов, пока чувство неправильности не выветрится из головы вместе с навязчивыми мыслями о том, что своим поступком он разрушил всё, над чем так усердно работал последние три месяца. Феликс рассчитывал, что Джин ещё спит, но тот, полностью одетый, уже сидел за столом и отрешённо листал какой-то журнал. И выглядел так, словно вообще не пил прошлой ночью, а если и пил, то на порядок меньше. Хван поднял на Феликса взгляд. Он проснулся как только приятное тепло под боком покинуло его, и за то время, что Ли провёл в душе, успел привести себя в относительный порядок.       — Доброе утро, — произнёс Хёнджин своим привычно спокойным дружелюбным голосом и, поднявшись на ноги, протянул Феликсу стакан со слегка мутноватой жидкостью. — Выпей. Станет легче. Скоро подадут кашу и куриный бульон. Поможет от похмелья.       — Угу, — нахмурившись, выдавил из себя Ли.       Он смотрел куда угодно, но только не на Хвана. Ему казалось, что если он встретится с взглядом голубых глаз, то что-то обязательно изменится. Впрочем, весь внешний вид мужчины и отсутствие боли в теле, не считая головной, говорили о том, что, возможно, вчера ничего и не было. Возможно, всему виной был выпитый алкоголь и пережитый стресс, и все его воспоминания были ложными. Ли хотел, чтобы это было так, и в то же время что-то внутри него противилось таким выводам.       — Спасибо, — произнёс он, когда понял, что так и стоит, глядя на стакан в своей руке.— Я оденусь и приду, — добавил он, осушая стакан, а после вернул его Хвану.       Прежде Ли спокойно переодевался перед Джином, но сегодня он взял нужные ему вещи и скрылся за дверью ванной комнаты, чтобы выйти оттуда уже одетым. Хван, скрестив руки на груди, стоял у окна. Там, за стеклом, буйствовал снегопад. Париж заметало с ночи, и немногочисленные машины, оказавшиеся на дорогах рождественским утром, замерли в пробках. Не было слышно ни голосов людей, ни звуков моторов. Только тихий шелест снега, опускающегося на дремлющий город. Джин выдохнул и ненадолго прикрыл глаза.       — Тебя что-то беспокоит? — не оборачиваясь, спросил он.       Хван хорошо помнил прошлую ночь и то, каким красивым был Феликс, какими горячими и мягкими были его губы, и как он жался к нему, когда они добрались до номера и Ли всё-таки смог уснуть. Это было сказочное время, волшебное и очень тёплое. Оно стало воспоминанием, которое Джин хотел сохранить, но в какой-то мере он был готов к тому, что это желание будет принадлежать только ему. И если бы Феликс, проснувшись, вёл себя так же, как и всегда, он бы не стал заговаривать с ним на эту тему и сделал бы вид, что ничего не случилось. Но Ли метался и отводил взгляд. Он был тревожным, и это могло негативно сказаться на дальнейшей работе. Точнее Хван пытался убедить себя в том, что его волнует исключительно работа и дальнейшее сотрудничество, но довольно скоро оставил эту затею. Он не любил ложь. Ложь самому себе в особенности. Он ждал, но Ли не спешил ответить. Феликс замер в дверном проёме. Он стоял, разглядывая свои босые ноги, и думал о том, что сейчас был бы не против провалиться сквозь землю. В груди ухало сердце. К горлу подкатывал ком. Нет, ему не хотелось плакать. Скорее он ощущал стыд и страх. Неизвестность душила, и Ли силился перебороть себя, чтобы спросить о том, что теперь будет с ним и с Хваном, с их занятиями и жизнью в целом.       — Скажи, — наконец-то набравшись смелости, Феликс поднял взгляд на Джина. — Я вчера всё испортил?       — Почему ты пришёл именно к этому выводу? — спросил Хван, но после решил, что лучше ответить прямо и, качнув головой, добавил: — Нет, не испортил.       Он всё-таки обернулся и скользнул взглядом по пальцам Феликса, нервно сжимающим край свитера, а после по его лицу, обеспокоенному и покрытому румянцем.       — Это было лучшее Рождество за последние годы, — продолжил Джин. — Пусть я встретил его не совсем в том месте, где мне бы хотелось, но, во всяком случае, я был с тем, кто мне небезразличен.       — Не безразличен?! — переспросил Феликс.       Он слышал всё от начала и до конца, невзирая на то, что беспокойное сердце с каждым сказанным словом опускалось всё ниже, пока окончательно не ушло в пятки. Ли нервничал, потому что прежде он никогда не целовался с мужчинами. Его никогда не тянуло, и он не думал о том, что такое вообще может произойти. Но Хван Хёнджин ему нравился. В первое время Ли предполагал, что дело в том, что Джин был и остаётся его кумиром. После он списывал свои колеблющиеся чувства на усталость и нервозность, на то, что они с Хваном просто проводят много времени вместе, и поэтому он, Феликс, испытывает к нему куда больше чувств, чем следовало. Но в рождественскую ночь всё словно встало на свои места. Пазл в голове Ли сложился, а выпитое вино придало смелости. Ему нравился Джин. Как мужчина, как личность, как музыкант. Ему нравилось в нём всё от кончиков волос и до кончиков пальцев. И рядом с ним, с этим мужчиной, Феликс чувствовал себя счастливым как никогда. Джин, словно был его домом и уютом. Его идеальным десертом, самой искусной картиной и музыкой, способной затронуть сердце. Именно поэтому, когда наступило утро, Феликс испугался, что магия исчезнет, и последствия будут для него плачевными. Он думал так до этой самой секунды. До сказанных Хваном слов.       — Ты нравишься мне, Хёнджин... Мне кажется, что я влюбился в тебя, и что это может стать проблемой. Я ведь всегда мечтал стать артистом, но что если теперь из-за того, что я сделал, всё рухнет?       — Разве я отказался от тебя? — повёл бровью Джин. — Разве сказал, что на этом твоя карьера закончится, так и не начавшись?       Хван вздохнул. Он подступил к Феликсу на несколько шагов и замер на расстоянии вытянутой руки. Достаточно далеко, чтобы дать ему пространство, но и достаточно близко, чтобы успеть перехватить его, если тот не сможет довести этот разговор до конца и пожелает уйти. Впрочем, в том, что Ли попытается сбежать, Хван сомневался.       — Даже если бы это чувство не было взаимным, я бы не оставил тебя, — сказал он. — Но сейчас это не столь важно. Сейчас тебе стоит понять одну вещь, которую в своё время я осознал достаточно поздно: те, кто выступают на сцене, такие же люди. Чувства им не чужды. Возможно, позволь я себе немного свободы в прошлом и тогда, в момент, когда мне больше всего нужна была поддержка и помощь, рядом со мной был бы кто-то, кто смог бы унять мои переживания и указать правильный путь. Хван ностальгически усмехнулся и, прислонившись к столу, за которым они ели последние два дня, продолжил:       — Когда я впервые встретил тебя, ты меня раздражал, — признался он, глядя на Феликса. — Сначала я решил, что ты всего лишь один из тех, кто жаждет усложнить мне жизнь своим навязчивым присутствием. А после в тебе я узнал себя былого. То же неуёмное стремление, та же отчаянная вера, тот же блеск в глазах. Когда я соглашался помочь, я не сомневался в тебе, но в себе – да. Я опасался окунуться в собственное прошлое. Я ушёл со сцены практически пять лет назад и полагал, что больше никогда не вернусь в этот мир... — Джин ненадолго замолчал, а после продолжил: — Я учил тебя тому, что знал сам, а ты учил меня принимать себя, хотя, вероятно, и не осознавал этого. Иногда ты говорил такие слова – странные слова, откровенные, быть может, преданные. Я всегда их слышал. Я видел, как ты на меня смотришь. Но я старался не подпускать тебя близко на случай, если это окажется простой увлечённостью. С одной стороны, мне хотелось, чтобы это было чем-то настоящим. С другой, я опасался, что однажды ты примешь решение идти своей дорогой. И если бы ты ничего не предпринял прошлой ночью, я бы вряд ли сейчас говорил об этом. Но раз уж всё так сложилось, позволь мне быть откровенным.       Хван оттолкнулся от стола и, выпрямившись, протянул к Феликсу руку. Он мимолётно коснулся его щеки и кончиками пальцев очертил ухо, задевая крохотные поблёскивающие гвоздики. Подступив на шаг, он склонился и тихо шепнул:       — Позволь мне влюбиться в тебя.       Этот шепот обжёг кожу и заставил Ли вздрогнуть. Он шумно выдохнул и прикрыл глаза. Ему казалось, что всё услышанное – иллюзия. Что он сам ещё не протрезвел, и в его крови достаточно алкоголя, чтобы принимать желаемое за действительное. С трудом Ли подавил в себе желание отступить и всё-таки сбежать. Наверное, это было бы очень жестоко и глупо, но так у него хотя бы было время осознать. Осознать, что он только что признался Джину и тот не отказал ему. Нет, Хван не сказал о том, что любит его, но он дал ему надежду на большее.       — Это будет сложно, — тихо произнёс Феликс, цепляясь за чужую рубашку. — Я понимаю, почему так произошло. Не понимаю себя. — Хватка его пальцев стала сильнее. Ли нахмурился, но не открыл глаза. Он лишь повернул голову, едва касаясь щеки Джина и уголка его губ своими. — Но я хочу и дальше петь с тобой. И хочу, чтобы однажды ты полюбил меня, поэтому я сделаю всё, чтобы отныне ты смотрел только на меня одного. Я хочу стать твоим светом. Быть ярче, чем чёрное море, полное огней.       — Ты уже им стал, — ответил Джин. — Я бы не решился приехать сюда один. И никогда больше не вышел бы на сцену.       Он мог бы говорить ещё долго: философствовать, размышлять о прошлом и настоящем, о том, что было и о том, что будет. Но Феликс по-прежнему цеплялся за него, и Джин ощущал его тёплое дыхание на своей коже. И эта близость возвращала их обратно во времени на смотровую площадку под хлопья мерно падающего снега. Губы обожгло воспоминанием. Хван пошевелился. Он обнял лицо Феликса обеими ладонями и прижался губами к его губам. Он хмурился и целовал мягко, медленно, чувственно. Так же, как в ту ночь. Феликс отвечал ему тем же. Но он всё ещё боялся. Его смелость была похожа на морские волны. Она то накатывала на него, то отступала. Ли по-прежнему многого опасался, но здесь и сейчас, целуя Хвана, он ненадолго забылся, отдаваясь своим ощущениям и чувствам. Он приоткрывал губы, чтобы сделать маленький вдох, мягко прикусывал нижнюю губу мужчины, касался его языка своим. И ему нравилось, что их слюна вскоре стала одинаковой на вкус. И нравилась приятная дрожь, пробегающая по телу. В какой-то момент Феликс сильнее сжал ткань чужой рубашки и потянул её вверх. Он хотел прикоснуться к Джину немного откровеннее. Хотел ощутить тепло его тела и мягкость кожи. Он скользнул ладонями под его одежду и едва оцарапал бока, проглатывая тихий низкий стон.       — Джин, — прошептал в поцелуй Феликс.       Он хотел сказать ещё что-то, скользнуть ладонями выше, но стук в дверь заставил опомниться и испуганно замереть.       — Всё в порядке, — тихо шепнул Джин.       Он не собирался заходить далеко. Во всяком случае, не собирался делать этого сегодня. И если бы Феликс продолжил, он бы сам остановил его, когда счёл это необходимым. Тем не менее, то, что их потревожили сейчас, Хвану не нравилось, но он не подал вида. В конечном итоге он сам просил подать завтрак в номер. Джин на мгновение сжал ладонь Феликса и коснулся влажными губами щеки, но после всё-таки отстранился и, поправив рубашку, направился к двери. Пока персонал отеля занимался сервировкой стола, он стоял, прислонившись к стене, и, скрестив руки на груди, наблюдал за перемещениями людей и Феликса в частности. Когда комната опустела, Джин закрыл за уходящими дверь и провернул ключ в замке.       — Давай, тебе нужно немного поесть, — сказал он, кивнув в сторону стола.       — Не уверен, что смогу это сделать, — качнул головой Ли.       Лекарство, которое дал ему Джин, помогло. Оно немного сняло головную боль и уняло тошноту, но та вернулась при виде каши.       — Я выпью бульон, но на этом, пожалуй, всё.       Ли не стал отказываться от всего. Он понимал, что Хван заботится о нём, и не виноват в том, что его, Феликса, вчера понесло.       — Я помню, что мы должны были прогуляться днём по городу, но, может, останемся сегодня в номере? Хотя бы до вечера?       — Мы останемся до тех пор, пока тебе не станет лучше. В целом, мы можем вообще сегодня не выходить, — ответил Джин.       Он всегда заботился о Феликсе в меру своих возможностей. Приносил ему кофе и еду, зная, что тот часто забывал поесть, брал с собой на тренировки воду и полотенца на случай, если тот заработается и оставит свою сумку дома. Он не давал ему перенапрягаться и не занимался с ним, если тот валился с ног. Тем не менее, он редко позволял ему полноценный отдых. Такой, как сейчас. Когда Феликс сел за стол и подвинул тарелку с бульоном ближе, Хван потянулся к своему телефону. Он что-то сосредоточенно клацал, а после подошёл к Ли и, склонившись, обнял его одной рукой за плечи.       — Смотри, — сказал он, показывая ему экран телефона, — новостная лента пестрит. Ты проснулся знаменитым.       Джин показал ему фотографию. Ту самую, на которой он, Феликс Ли, улыбался в объектив фотокамеры, ярко и солнечно. Феликс замер. Он так и не донёс ложку до своего рта. Ли рассматривал фотографии. Их было несколько, и на одной из них они с Хёнджином были вдвоём. Красивые. Молодые. Абсолютно счастливые. И, глядя на улыбчивые лица, в голове Феликса промелькнула эгоистичная мысль о том, что многим дано только смотреть, а он, Феликс, мог прикасаться к Хвану. Мог целовать его губы и родинку на нижнем веке. Эти мысли волновали его куда больше, чем успех.       — Надеюсь, это, правда, не сон.       — Правда, — отозвался Джин. — Ты много работал. Ты это заслужил.       Первые фотографии гостя, прибывшего вместе с ним на благотворительный вечер, начали появляться в социальных сетях ещё вчера до того, как они покинули мероприятие, однако Хван умолчал об этом. Он не хотел, чтобы Феликса заботило что-то, кроме вина, крабов и чудесного вида, и желал, чтобы тот наконец-то расслабился.       — Нет, — сказал Хёнджин, когда Феликс принялся листать дальше, и забрал телефон из его рук, — сегодня ты отдыхаешь. Без новостей. Без прессы. Без вспышек фотокамер и тренировок. Сегодня у тебя день лени, если угодно.       Хван мягко поцеловал его в шею и всё-таки сел за стол, потянувшись к остывающей каше.       — Так нечестно, — слабо возмутился Ли.       Его голос вздрогнул из-за откровенного прикосновения. Феликс не ожидал этого, как и того, что по телу пробежит уже знакомая волна удовольствия. Ли был тактильным, и ему нравилось, что к нему прикасались. Особенно когда это был Джин. И особенно когда он делал это так. Неосознанно Феликс коснулся своей шеи там, где его поцеловал Хван, и улыбнулся, мягко и совершенно глупо.       — Мне ведь интересно.       — Я показал только для того, чтобы ты знал: твоё желание постепенно начало сбываться, но если я позволю тебе прочесть абсолютно всё, что там написано, боюсь, ты потеряешься на целый день, — повёл бровью Джин.       Выглядел он так же, как и всегда, и говорил своим привычно спокойным размеренным голосом, но что-то совершенно неуловимое в нём всё-таки изменилось. Он не избегал прикосновений, и улыбался вроде бы чаще, и его взгляд стал гораздо теплее. Все дни до этого он действительно держался в стороне, изредка позволяя себе вольность в виде сдержанных объятий, но сегодня, высказавшись, он открылся и, возможно, стал собой. Хван поднял взгляд на Феликса и переложил телефон на другой край стола, когда тот попытался за ним потянуться, а после вновь кивнул на бульон.       — Разве день лени не создан для таких вещей? — поинтересовался Ли.       Ещё утром он отправил бабушке сообщение о том, что с ним всё хорошо, поэтому сейчас у него не было достойной отговорки, чтобы забрать телефон или добраться до своего, лежащего на тумбочке у кровати. Конечно, Феликс мог солгать, чтобы получить желаемое, но он не хотел этого делать. Ему нравилось быть честным с Хёнджином. И нравилось думать, что тот поступает с ним так же.       — Или ты найдёшь мне занятие поинтереснее?       Его устроила бы возможность проваляться весь день в кровати, коротая время за сериалами или фильмами. Устроили бы тёплые объятия и редкие поцелуи. Но он молчал об этом так же, как молчал о своей усталости в дни особенно загруженные, и о том, что нуждается в поддержке, когда сил уже не оставалось. Какое-то время Джин смотрел в его лицо, после перевёл взгляд на окно, за которым по-прежнему сыпал снег, на ель, поблёскивающую стеклянными шарами, и на не застеленную кровать, которую не мешало бы привести в порядок.       — Какие фильмы ты любишь? — в конечном итоге спросил Хван.       Когда он оставался один в тихих комнатах своего дома, то продолжал рисовать под музыку так же, как делал это в павильоне, или брал в руки книгу. Но Феликс от него отличался и тому нравились несколько иные вещи. О некоторых Джин ещё ничего не знал, но кое о чём всё-таки догадывался. Бывало, Ли делился с ним новинками киноафиш и время от времени зависал на коротких видеороликах. И Джин пришёл к выводу, что когда у Феликса есть свободное время, не обременённое работой и тренировками, тот, вероятнее всего, проводит его перед экраном.       — Или сериалы, — добавил он когда увидел, что Ли нахмурился, пытаясь сообразить, что ответить.       — Мне нравятся фэнтези и комедии, — помедлив, ответил Феликс. — Правда, не могу выделить что-то одно. — У него было хорошее воображение, поэтому ему нравились фантастические фильмы. Фильмы о магии и героях. Сказки со счастливым финалом. — А тебе? — спросил он, отрываясь от своей тарелки с бульоном. — Я помню старые интервью. Тогда ты говорил, что редко что-то смотришь. Поэтому мне интересно, изменилось ли что-то за последние пять лет.       — Нет, — усмехнулся Джин, качая головой, — ничего не изменилось. Когда я не сосредоточен на чём-то, то начинаю слишком много думать, поэтому я открыл павильон и большую часть своего времени посвящал тому месту и людям, которые туда приходили. Но если ты хочешь что-нибудь посмотреть, — продолжил он, ковыряя свою кашу в поисках яблочных долек, — мы вполне можем это сделать. Хван кивнул в сторону плазмы, которая не включалась ни разу с тех пор, как они переступили порог этого номера.       — Хороший фильм, вкусная еда, приятная компания – пожалуй, это действительно чудесное Рождество.       — Хочу, — согласился Ли.       Смущение ещё не ушло, но он бы тоже предпочёл занять себя чем-то, кроме попыток доесть уже практически остывший бульон. Конечно, они с Джином могли просто поговорить, но Феликс устал. Ему, как и Хвану нужно было немного времени, чтобы отдохнуть. К тому же, лёжа в кровати, Ли мог урвать себе ещё немного тепла.       — Давай посмотрим что-то рождественское, — предложил Ли.       Он так сказал, но после завтрака, уютно устроившись на кровати в объятиях Хвана, Феликс уснул спустя десять минут от начала фильма. Джин не стал его тревожить. Он выключил телевизор и уже привычно остался рядом.