""Без нот завянут лепестки, того гниющего фасада. И птицы станут вдруг слепы, и ветер стихнет от досады."
8 лет назад. - Вернется Тарталья. - Нет. - Здесь я решаю, что да, а что нет, - грозно выдал Джафар. У командира были длинные черные волосы, перекачанное, татуированное тело с темной кожей. Иногда у меня возникал вопрос, почему на каждой вылазке он пытался меня убить. Хоть и ответ был абсолютно легким. Когда собственный отец отправляет тебя в Сомали на службу, все вопросы отпадают. А может наоборот, возрастают, я не знаю. Мне начхать. Суть была в том, чтобы я не вернулся домой. И Джафар явно помогал в этом моему отцу. Потому я намеренно каждую ночь проводил рядом с ротой, в которой идиотов и черножопых больше, чем потенциальных врагов, потому что Джафар мог в любой момент пустить пулю мне в лоб. Только за то, что ты белый можно было поплатиться в этих местах, но для меня угроз было слишком много. Я устал. Я знаю, что с каждым днем гнию всё больше. Я не чувствую ничего, кроме желания навечно заснуть. Меня перестали привлекать игры, разговоры, выпивка, даже парни и девушки. Дома я боялся зеркал. Я боялся увидеть его. Но кто же знал, что он был не в зеркале. Он в моей голове. И у меня здесь нет друзей. Я коротаю ночи напролет, разговаривая с ним. На самом деле, он не так уж страшен. Мама говорила, что это все моя бурная подростковая фантазия. Вот только когда все дошло до того, что я убил Тевкра, она с отцом начинали про меня вспоминать. Мне поставили диагноз - шизофрения. Наследственная. Как я ненавижу собственную мать, что и подарила мне такую чудную изюминку в виде этой проклятой болезни. Как я ненавижу собственного отца, который решил, что для меня время в этом мире окончилось, отправив в самое пекло на Сомали. Ни черта не окончилось. Каждый второй в отряде меня отчего-то боялся, может из-за того, что я с рождения не умел нормально общаться с людьми. Вся моя речь то ли была холодна, как сталь, либо сочилась сарказмом и презрением. Всю и всю жизнь отовсюду слышу какой я больной ублюдок. Вот только родиться больным ублюдком я не мог. Меня им сделали. Сделало неприятное, пофигистично-строгое отношение родителей, вечная проблема с влитием в коллектив в учебных заведениях и моя любовь к нелюдимости. Мне некомфортно среди людей. Я не боюсь их. Я просто каждого поголовно ненавижу. В Сомали была нестерпимая жара, не смотря на которую вся наша рота ходила в бронежилетах, которые весили больше десяти килограмм и носила тяжелые автоматы на плечах. Никто надолго не задерживался здесь. Все либо умирали, либо... второго было не дано. Каждый день всей ротой мы ходили по жаре в пятьдесят и более градусов, кочуя с места на место, так как уже на вторую ночь под подушку нам всем могли заложить бомбы. И каждый вечер Джафар отсылал меня дальше от лагеря, в надежде, что я умру или меня убьют. И каждый раз я его либо первоклассно обманывал, либо доказывал ненадобность похода. - Мне незачем возвращаться, всё уже давно разграбили. - А мне наплевать, вернись и хорошенько проверь, не забыли ли мы там чего. Я нахмурился, Джафар тоже. После недавнего нападения, от того, что трупы девать нам было некуда, Джафар приказывал их сжигать. Пламя было всюду, запах горелой плоти доносился невероятно отвратный, но, казалось мне, я уже к этому привык. Харкнув куда-то под ноги Джафару, я набросил автомат на плечо, и, спрятав охотничий нож в кармане, двинулся в сторону нашего прошлого лагеря, прикрывая половину лица арафаткой. Ребята из роты всё отчетливо видели и слышали, дивясь нелогичности Джафара, но никто и слова не сказал. Если Джафар сказал, что мне нужно там умереть, придется умереть. Вот только я умирать и не собирался, как и следовать приказу Джафара. Для наглядности я около получаса шел в нужном направлении, после чего свернул. Джафар более за мной не шёл, проверяя мой путь. С какой-то тоской я прошел ещё около километра, и всё же вышел на большой пустырь, возле которого у дерева одиноко стоял бежевый, старый фургончик. - Я уже думал, ты не придешь, - с легким смешком сообщил мне старческий голос. Я улыбнулся. - Как я мог. Фрэнк - обладатель старческого голоса, был старичком маленького роста. Он был русым, с забавными черными усами, родом из Техаса, большеносый и бледный, как снег. Запахом жареной плоти разило. Этот парень был каннибалом. И ел он кого ему вздумается: и своих и чужих. Раньше я думал, что он псих, но вскоре мне стало ясно. Он просто пытался выжить. Прогибал всех под себя. Здесь, в Сомали, выживает только сильнейший. Но неужели нужна такая жизнь, когда ешь товарища своего? Но если ты этого не сделаешь, питаться придется либо песком, либо червями, но с товарищем. И какой же выбор лучше? Я бы выбрал то же, что и Фрэнк. Раз выживает сильнейший, им стану я. Но Фрэнк был не просто пустоголовым каннибалом. Он был ученым. Давно, когда-то в молодости. И любил он больше не есть человеческое мясо, а ставить опыты над людьми. Часто он делал это и при мне. Я почему-то ему приглянулся. Сам не знаю, почему. И почему он до сих пор меня не сожрал. У Фрэнка была машина для переработки конечностей животных. Но из животных тут, опять же, можно было встретить максимум червя. Если проделанные опыты над человеком в итоге ему не нравились, он просто перерабатывал его в машине. До чего жуткий звук и зрелище, думал я, втыкая в это всё в первый раз. После же мне стало все равно. А потом я и вовсе радовался смерти очередного человека. Поголовно все были для меня тут врагами. Было некому довериться, не с кем поговорить. А заевшее "выживает сильнейший" плотно засело в моей голове. Чего там хотел отец мой? Чтобы я закончил свою жизнь здесь? Да ни за что на свете! Сильнейший тут я. - Что за кислая рожа у тебя? - громко выкрикнул Фрэнк, потирая старческие руки между собой и готовясь насадить на вилку очередной кусок мяса. Я лишь отвернулся, не желая испытывать тошноту, прошел в фургончик и принялся разглядывать спущенную шину. - Опять лопнула? - тихо спросил я, Фрэнк кивнул. - Я никогда не заведу эту рухлядь, парень! Все твои и мои старания напрасны. - я посмеялся. - Всё не хочешь попробовать? - привлекательно откусив кусок, спросил он. Я покачал головой. - Я еще в том положении, что бы не опускать до этого. Уж прости. - Фрэнк махнул рукой, разочаровавшись во мне вновь. После этого мы с Фрэнком принялись за очередную чернокожию женщину из какого-то племени. Точнее сказать, Фрэнк учил меня перекраивать желудок людей задом наперед. Конкретнее: после этого девушка бы смогла есть только через задницу и наоборот только через рот. Я часто говорил Фрэнку, что лучше бы он не убивал гражданских, а резал наших потенциальных врагов. Но Фрэнку было абсолютно фиолетово, кого он убивал. Хоть Клеопатру, хоть Папу Римского, хоть обычного белого мальчишку. А со временем стало всё равно и мне. Фрэнк меня многому научил за два года, проведенных в этом аду. Иначе и не скажешь. Он учил меня правильно сшивать вены, заранее уметь выкачивать и вливать кровь. Учил всему, что сам умел. Откуда учился этому он, я и понятия не имел. Первые дни тут давались мне очень тяжело. Я не сразу был готов отстреливать людей, в частности и женщин и детей, если они болели одной из местных болезней. Джафар заставил нас перестрелять целую деревню зараженных, поголовно выпуская каждому пулю в лоб. И каждого из них я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Я запомнил цвет их глаз, их мольбу и слезы, я запомнил всё. И сколько бы после я не говорил, что мне все равно на тех, кого я убил и ничего не ощущаю, я навсегда запомню их. Вторых, кого я убил. Первым был Тевкр. Я с уверенностью могу сказать, что не скучаю по дому. Не скучаю ни по матери, ни по отцу. Я уже знаю, что не хочу возвращаться. Не хочу уезжать отсюда. Там, в обычном мире, без войны, над головой не печет солнце, от которого остаются ожоги, там ты не носишь тяжелый бронежилет, там в тебя никто не кинет бомбу в любой момент, там пули не летают над головой как птицы, там никто не будет ценить жизнь так, как здесь. Никто при смерти не посмотрит на тебя мокрыми, полными ужаса глазами. Там есть лишь одни кретины, желающие себе легкой смерти. Я хочу прожить здесь всю оставшуюся жизнь, хоть меня уже полностью сломали. Я это чувствую, глупое "стань сильнейшим" у меня под кожей, на языке, в глазах. Я не умру здесь. Я ни за что не умру здесь. Если ради того, чтобы стать сильнейшим, нужно стать палачом, я им стану.***
- Серьезно? Ты думаешь хоть одна из них не подарит тебе одну из болезней? - Ты у нас знаток! - рявкнул Сэм. Парни, ни кого не стесняясь, обсуждали местных блядей, готовых за ломоть хлеба отдаться хоть тому же Фрэнку. У военных было хорошее снабжение едой, нежели у местных. Матери воровали и отдавались кому угодно, чтобы прокормить собственных детей. Здесь царила полная антисанитария. Заразиться можно было от кого угодно и от чего угодно. - Серьезно, мужики, в нас камнями кидаются те, за кого мы воюем. На хрена нам это надо? - спросил Айко. - Когда я сюда собирался, не думал, что задержусь так надолго. - ответил Сэм. - А я сюда и не собирался, сраные шутники заперли меня в поезде до чертового Сомали. А кто же знал, что обратного поезда не существует более! - разорался Несс. - Хавало захлопни, мы все в одной тарелке, - угрюмо сказал Чайльд, выливая на себя оставшуюся нагретую под солнцем воду. Парни разом заглохли. - А ты как сюда попал? - спросил его Макки Эстон, но Чайльд так посмотрел на него, что тот сразу захлопнулся. - Чего встали? Ночевать тут захотели? - раздался грозный голос Джафара. Все разом покивали и двинулись дальше. Тарталья пытался отодрать от руки загнивший бинт. Условия для того, чтобы рана затянулась, тут просто не было. Всё было грязным, постоянно гноилось и потело. И ничего не оставалось, кроме как отрезать вновь и вновь появлявшийся гной. Белых здесь не любили от слова совсем. Обкидывали камнями, обворовывали. Но было за что. Ведь Джафар мог в любой момент отдать приказ на отстреливание их всех поголовно. Или же попросту сжечь. - Чайльд и Макки, идите к югу, проверьте что там. Если всё чисто, ночью двинемся туда. Макки кивнул, Чайльд лишь сощурил глаза. Грубо развернувшись, он, задевая всех плечами, направился прямиком на юг. - Эй, стой! - окрикнул его Макки, бросаясь вдогонку. Макки был старше Чайльда года на четыре, небольшого ума, а в роте его ненавидели за трусость. Тарталья и не собирался его ждать. Джафар намеренно поставил их вдвоем, думалось ему. Из всей роты он больше всех ненавидел именно Макки, а будучи пьяным, выслушивая трусливые намеренья того, клялся в том, что сам его убьет. Парни, конечно, не верили. Джафар знал об этом, потому и отправил их вдвоем, в надежде, что их обоих убьют. - Чувак, серьезно, я еле-еле тебя догнал, - глубоко дыша и глотая горячую воду, сказал Макки. У него были белые волосы и карие глаза, он был мил. Труслив и мил. - А представь, если там будет вражеский лагерь.. Чайльд поморщился и остановился, прислушавшись. Эстон, не успев затормозить перед ним, врезался в его широкое плечо, и, почесав нос, чихнул. От явной разницы в росте он потупил глаза и смущенно выглянул из-за Чайльда. - Заткнись, придурок, - шепотом сказал Чайльд. До деревни было метров сто, а он уже слышал запах костров и едва слышимую песню какого-то племени, что было не сосчитать. Макки истерично потряс его за плечо. - Что ты услышал? - негромко спросил он. Удар, который ему прописал Чайльд, пришелся в челюсть. Он едва взвизгнул, прежде чем не упасть, но его за шею схватила сильная рука Тартальи, подняв в верх, перекрывая доступ к кислороду. - Эстон, ты забыл, от чей руки тебе суждено умереть или что? - грозно спросил Чайльд, сощурив голубые глаза. В них пылала такая ненависть и презрение, что у Макки все оправдания из головы вылетели. - Д-да ладно тебе, друг... Чего нам делить, - задыхаясь, спросил он. - Я тебе не друг, - отрезал Чайльд, опуская парня на место. Тот глубоко задышал ртом, хватаясь за шею. - Ни звука. Ни шага без меня, усек? Макки кивнул. Чем дальше они продвигались, тем отчетливей становился запах жаренного мяса и песня. Они подошли достаточно близко. Чайльд сумел разглядеть у этого племени оружие. Более у них не было, но они могли быть опасны. Рядом с костром сидел белый ребенок, глотая слезы. Видимо, таких же как он, они уже съели. - Давай взорвем их, - тихо предложил Макки, не секунды не сомневаясь, что Чайльд с ним согласится. Но что-то тогда во мне перемкнуло, подумал Тарталья. - Нет. Надо спасти пацана. - Макки посмотрел на него, как на полоумного. - И как ты это сделаешь? - спросил он. Чайльд не ответил. Несколько минут он, думая, чесал комариный укус на шее, а потом встал, отправляясь на другую сторону лагеря. Макки даже не заметил оставленную рядом с ним пустую консервную банку. А когда Чайльд выстрелил прямиком в нее, сразу же бросился в другое место. Люди, перепуганные, повытаскивали оружие и пошли в сторону звука. Их было человек двенадцать. Пока рядом остался только задремавший дед, Чайльд, не теряя времени, выскочил и подхватил мальчишку на руки, быстро унося от туда ноги. Его всё же явно услышали, и за собой он увидел полноватую женщину, что целилась в него из автомата. Но он успел выстрелить первым. Судьба Макки, которого он оставил там, его ничуть не интересовала. Пробежав еще несколько метров, он прислушался и остановился. Опустил мальчика и посмотрел в его заплаканные огромные глаза. - Ты говоришь на английском? - мальчик кивнул. Тут из кустов выскочил Эстон, с сильной отдышкой садясь рядом. - Почему ты меня не предупредил? - крикнул он. Тарталья пофигистично пожал плечами, рассматривая ребенка. Ему было лет девять, может, меньше. Сейчас Тевкр был бы его возраста, мелькнуло в голове. - Как тебя зовут? - мальчик, прикусив губу, посмотрел на него и опять заплакал. Чайльд, от растерянности, погладил его по плечу. - Ну, не плачь, всё же хорошо. - Стив. Они съели моего брата..- Чайльд протянул руку к его уху, из которого лилась кровь, но мальчик остановил его. - Не тронь. Заразишься и умрешь. Присмотревшись, Чайльд заметил на его коже огромные волдыри, шея была словно съедена термитами, а на лице был небольшой гной от царапины. Он прикусил губу, понимая, как это больно. - Давай отведем тебя к врачу... Но мальчик лишь покачал головой. - Можно воды? - спросил он. Чайльд закивал, доставая флягу. Мальчик жадно припал к ней губами, после чего поморщился. Конечно его морили голодом долгое время, а сейчас, глотнув воды, ему стало плохо. Чайльд начал осматривать округу, не обращая внимания на мальчишку и раздумывая план дальнейших действий. И всё это время Макки думалось, неужели этот парень совсем лишился рассудка? Приведи они сейчас его куда угодно, его либо убьют, либо съедят, либо он всех кругом перезаражает. Потому он и был уверен в собственных действиях до последнего. Ребенок было хотел завопить, но не успел, так как Макки с подозрительной легкостью свернул ему шею. Чайльд, услышав звук ломающихся костей, повернулся. И тогда Макки показалось, что он убил не обреченного и так на смерть чужого ребенка, будто он убил вторую половинку Тартальи. Тот смотрел на него с такой жгучей ненавистью, мальчик, едва был в себе, напоследок ободряюще улыбнулся Тарталье, пока тот рассматривал его вывернутую голову. - Урод, - прорычал Чайльд, так и истекая гневом.- Сука! Что ты, блядь, сделал, тварь?! - содрогаясь в чувстве ненависти заорал он. В ту же секунду Макки сломя голову было побежал прочь, но сильные руки схватили его прежде чем он смог бы убежать дальше. Его грубо швырнули на землю. Последнее, что Эстон видел, был грозный оскал Чайльда, пока он заносил уже в кровь разбитый кулак над его лицом. - Я буду бить, пока от тебя ничего не останется.***
Никто из отряда так и не понял, что случилось. Чайльд рассказывать и комментировать то, что вернулся он без белобрысого, отказался. Макки так и не было. Половина отряда посчитали, что на них напали, и выжить сумел только Чайльд. Другая половина, разглядевшая в кровь разбитые костяшки пальцев Чайльда, думали на него, но тактично молчали. Связываться и тем более обвинять Тарталью в чем-то - дело заранее провалившееся. Стоило начать с ним диалог, все об этом жалели. Он был похож в своей манере речи на гремучую змею. Вся его речь сочилась презрением и сарказмом. Шутить он и вовсе не умел, смеялся лишь со своих, пропитанных высокомерием шуток. Мог в любой момент замолчать, первым диалог не начинал. Стоило проявить к нему неуважение, начинал угрожать и в грязных выражениях язык за зубами не держал. И вскоре вся рота, в тихую, прозвали его змеёй, и более не трогали. - Чайльд! Тарталья обернулся. Джафар уже полчаса общался с какими-то азиатами, что приехали сюда на внедорожнике. Чайльду было всё равно до этого момента. - Господин Чайльд, ваш отец ждет вас дома, - сказал один из парней. Чайльд раскрыл глаза в неверии. Вся рота смотрела на него, испытывая зависть. Если бы так забрали их. Тарталья истерично засмеялся, хватаясь рукой за голову. Смех его был пропитан горечью и источал лишь злобу. Насмеявшись вдоволь, он злобно посмотрел на парней и Джафара. - Ждёт! Подумать только! Папочка ждет! Он решил что я уже наигрался тут? - он вновь истерично засмеялся. - Передайте ему вот что: я больше не хочу видеть их всех. Ни мать, ни отца, ни кого-то там еще. Хоть на голове ему напишите, я не вернусь и никуда не пойду. Парни нахмурились. Джунта им строго-настрого сказал без сына не возвращаться. Парни встали и начали грубо заталкивать Чайльд в машину. Тот вырывался, дрался, кусался до крови и пинался до синяков, а за грязный песок держался так, будто его от родной матери на виселицу везут. Но парни были молчаливы, оба накачанные так, что аж кажется, сейчас лопнут, и высокие. Им и труда не составляло запихнуть пусть уже и выросшего мальчишку в машину. - Опусти же! - орал он, намертво вцепившись в корень дерева. На глазах его были слезы, нос разбит, губы все в крови. С треском его отодрали, и, приложившись об автомат макушкой, он вырубился. Джафар провожал их строгим взглядом. Рота была молчалива. Что такого у тебя дома, если ты бы лучше остался на войне? - хотелось спросить каждому.***
Он не в зеркале. Он в моей голове. Он до точности помнит уроки Фрэнка. Он ненавидит детей. Он никого не любит. Насколько быстро я стану им? Этот вопрос не дает мне спать по ночам. Но я вижу его постоянно, в зеркале, в воде, в любом отражении. Он смотрит на меня своими ледяными глазами. Когда я окончательно сойду с ума, кто-нибудь отрежет мои уши и глаза? Я не хочу его не видеть, не слышать. Я не хочу жить с ним в одной голове. Он победит. Он - сильнейший. А я, наверное, слабейший. Слабейший рядом с ним.***
Тарталья понимал, что последнее время поступает, как последняя мразь. Как и ожидалось. Дома его встретили родители, накидывая маски сочувствия и наигранной жалости, интересовались о том, как он там. А он и выдавить из себя что-то кроме гнева не мог. От ярости его трясло. Он скупо поздоровался с ними, и так же неопределенно отвечал на все вопросы. Родители покивали. Им было всё равно на ответ. Маме он отчего-то с самого детства не нравился, она называла его клоуном и просила не обезьянничать каждый раз, стоило ему подышать в сторону чего-либо. Отца он просто едва ли воспринимал как отца. Ему казалось, что отец был ко всему равнодушен, что к нему, что к матери. Может, это было правдой. Но после рождения Тевкра он не получал такого же отношения, хоть и имел синдром Дауна. Мама постоянно носила его на руках, приговаривая, какой он красивый. Отец проникался этим от матери, разговаривал с ним и целовал. Отец, и целовал... это было так непостижимо для Тарталья, и до жгучих слез обиды, крови на руках и промятых от ударов кулаками стен, обидно. Обидно так, что хотелось кричать. И что ещё нужно, чтобы вызвать у любого ребенка комплекс? Чайльд не ненавидел младшего брата, просто зависть пожирала его с каждым прожитым днем. Как можно так... думалось ему. Чего сделал этот отсталый, чего не сделал я? После того, как я убил брата, они, наверное, совсем ненавидят меня, думал Тарталья, и ощутил, что ему абсолютно всё равно. Меня ненавидят собственные родители? Мне все равно. Меня обожают собственные родители, они готовы лизать мне задницу в знак извинений? Мне все равно. Отец беспокоился о моем ментальном состоянии и отправил на войну в Сомали? Мне все равно. Чайльд прошел в свою комнату, рассматривая плакаты рок-групп, висящих на стене. Спросите его, и он ответит, что не помнит ни единой их песни. Посмотрев в зеркало, которого он так боялся, что в детстве, что в подростковом возрасте, он раскрыл рот в удивлении. По ту сторону на него смотрел не юноша с огненными безжалостными и сумасшедшими глазами, кого он постоянно видел там. На него смотрел мужчина, не долговязый подросток, коим он был всего пару лет назад. Это был мужчина, с прокачанными мышцами тела, коротко стриженными волосами и взглядом, полным ненависти и презрения. Он перестал отделяться хоть какой-то частичкой от того сумасшедшего. Теперь они — это Чайльд Тарталья. Спасибо, мама и папа, злорадно подумал он. После этой ночи он видел свою маму живой почти каждый день.***
Наше время. Темнота этого туннеля поражала Чжун Ли. И там, на маленьком стульчике, вновь сидела девочка. За то время, что его не было, она заметно исхудала. Одежда была явно велика ей в талии. Но она все так же сидела, опустив глаза в лужу, в которую периодически из трубы над головой капало. Вдохнув и морально подготовившись, он двинулся вперед. Девочка не обратила внимания на его шаги. Чжун Ли медленно присел на одно колено перед ней и взял руку, растущую из бедра, в свою. Девочка удивленно и немного смущенно на него посмотрела, но он лишь прошептал: - Прости пожалуйста.. за тот день. - он остановился, рассматривая её глаза спелой вишни. - Кто это сделал? - мягко спросил он, протягивая ручку и тетрадку в ее руку. Она, увидев это, расплакалась, но приняла. Неаккуратно она вывела на бумаге одно слово. Одно имя. "Аякс" - гласило оно. - Аякс? - приподнял бровь Чжун Ли. - Кто это? "Я не помню, как его зовут." Чжун Ли нахмурился.***
- Сладкий, не убегай, я не успеваю за тобой! - выкрикнул Тарталья, прилипнув к плечу Чжун Ли. Тот лишь покосился на окружающих их людей, но народу, в принципе, было мало. Они решили зайти по дороге к Чжун Ли в магазин, и закупиться чем-то алкогольным и съедобным. - Не обезьянничай, - строго посмотрел на него Чжун Ли. Он всё ещё обижался, и прощать Тарталью так просто не хотел. Вот будет до самого конца вести себя, как послушный, и он подумает. Чайльд тем временем улыбнулся. - Мне мама так говорила. - Твоя мама - умная женщина. - Была, - легко поправил его Чайльд. Чжун Ли скорчил грустную моську. - Прости. - Да ладно тебе. Можно я возьму мармеладки? Я без них не засну. - хватаясь за пакетик с мармеладом, сказал Чайльд. Чжун Ли лишь обреченно выдохнул, рассматривая вино. - Платишь ты, - сказал он, специально кинув в корзину дорогую бутылку вина, Чайльд заулыбался и закивал. Ночь им предстояла долгая. Ночь была глубокой и теплой. Казалось бы, недавно палило яркое солнце, под которым плавился асфальт и оставались ожоги на лице, но вот уже всё скрыла тьма. В Токио звезд было почти не рассмотреть. Чжун Ли тяжело выдохнул, рассматривая яркие отблески огней города в отражении окон. Настроение резко потянуло вниз, и он посмотрел на Чайльда. Тот был холоден. Легкий ветер легко трепал его волосы, а его синие глаза казались еще более глубокими там, где в них отражалась ночь. Чжун Ли только сейчас рассмотрел, что у него был шрам на шее, тянущийся от затылка прямо к плечу. И еще один, на губе, совсем маленький. Тарталья был странно молчалив, всматриваясь куда-то вверх. Вдруг он посмотрел на него. - Прости меня, - сказал он, рассматривая янтарные глаза, полные спокойствия. Он протянул руку, касаясь густых волос Чжун Ли, проводя рукой по макушке, спускаясь к шее. Чайльд погладил его мягкую кожу, провалившись в задумчивость, и спустя секунду Чжун Ли подставился под прикосновение, потираясь о грубую наработанную руку Чайльда. Тот лишь улыбнулся. - Ты скрытный, - ответил Чжун Ли, отталкивая его руку. - Зачем тебе столько ЛСД? Чайльд вновь замолчал, хмуро всматриваясь в лицо Чжун Ли. Облизав губы, он решительно взял его за плечи и сказал: - Я скажу тебе. Но сначала, - он еще раз провел языком по нижней губе, - поцелуй меня. Чжун Ли улыбнулся. - Ты в курсе, что от тебя голубятиной так и прет? - Нет, сладкий, скорее уж от тебя. - Чжун Ли ухмыльнулся. Мужчины его не привлекали. Никогда не привлекали. Тогда почему ему так хотелось исполнить просьбу Чайльда? - Я не буду. - тихо произнес он. - Ну же, давай. Твоя жизнь и так до смерти скучная, соверши безумные поступок хоть раз в жизни. Поцелуй, не более, - провоцировал его Чайльд, крепче сжимая его плечи. Чжун Ли и не заметил, как за спиной выросла стена жилого дома. Кругом тьма. Действительно. Может, если он сделает что-то такое неправильное и глупое всего один раз, здесь его никто не заметит? Так думать было глупо, тем не менее "я не буду" вырывалось очень не уверенно с его языка, а голос Чайльда всеял призрачное доверие. Выдохнув, он прикоснулся собственными холодными губами к горячим губам Тартальи. Тот же лишь медленно отвечал ему. В этом не было ничего развязного, совсем невинно, осторожно. Спустя несколько секунд Чайльд убрал руки с его плеч, а Чжун Ли задышал полной грудью.;;;;;;
- Я болею шизофренией. - И как долго ты собирался об этом молчать? - Прости. - И при чем тут ЛСД? От него наоборот наверное крышу рвет. - Казалось бы, да, и врачи так говорят, но я в неё добавляю один концентрат и становится заебись. - Ты сам придумал лекарство от шизофрении? - У меня не только шизофрения. Ещё психопатия и моментами дереализация, - грустно сказал Чайльд, закуривая. - У меня довольно отвратительный набор. - Буйный ты, оказывается. - Прости, - обреченно произнес Чайльд, всматриваясь в темное небо, словно ему вынесли смертельный приговор. - Пошли домой. - Чайльд распахнул глаза, рассматривая его. - Пошли, - улыбнулся он и схватил Чжун Ли за руку. Так они преодолели весь оставшийся путь.***
Двадцать лет назад. Ветер сильно проникал в окно. Если таковым можно было его назвать. У него было разбитое стекло, а все дырки в нём были закрыты тряпками, хоть это и ни капли не помогало. Мальчик тихо сидел, закутавшись в курту и качал ногой. Он сидел на высоком деревянном стульчике посередине дома. Температура даже дома была минусовая, тем не менее он сидел с босыми ногами и тихо читал найденную на старом шкафу книжку. В ней не было ничего интересного, название гласило "Как обрести уверенность в себе". Но делать было просто нечего, потому как других развлечений не было. Эта книга принадлежала его покойной матери. В соседней комнате был слышен храп отца, и, бывало, в окно заглядывали бабушка с дедушкой чтобы проверить, не отморозился ли он там ещё. Тяжко выдохнув после того, как Чжун Ли прочитал уже шестьдесят восьмую страницу, он поднялся со стульчика. В комнате кроме него мебели более не было. Отец уже третий день не выходил из комнаты. Понятное дело, ему тепло там с тремя ящиками спирта. А вот Чжун Ли с ужасом трогал замершие ноги и пальцы. Сидеть тут он должен был ровно весь день до тех пор, пока отец не проснется. Он тяжко вздохнул. Бабушка и дед посадили его сюда караулить, когда отец проснется. Совсем недавно он вновь вернулся с работы и ушел в запой, оставляя сына на попечение бабки и деда, которые его и не особо-то любили. Чжун Ли был сыном женщины, на которой отец никогда не был женат. А его новая жена уехала в город на работу. И бедный мальчик должен был остаться в глухой деревне без друзей и должного присмотра за собой в таком раннем возрасте, как семь лет. Чжун Ли не знал, чего боится больше: того, что ноги отмерзнут окончательно или того, когда проснется отец. Отец мог накостылять и за чумазое лицо, и за недобрый взгляд, да даже за обычное приветствие. Потому Чжун Ли отца старался не трогать. И тем не менее, ноги леденели. Жизнь в этом аду представлялась ему вечно босыми, ледяными ногами. Комната, в которой кроме одной книги и стула нет ничего более. Храп отца, когда тот был пьян. А на следующее утро он вставал весь грязный и дурно пахнущий. От него разило немытым телом, а глаза были злющие-злющие. Казалось, он хотел его убить. Или как минимум прострелить ему голову одним своим взглядом. Вставал, орал на него за то, что Чжун Ли просто сидел и начинал долго издеваться и бить. Загадывал сложные загадки, мальчишка, естественно, не угадывал, за что и получал леща. Только игра была заранее проигрышной. Когда Чжун Ли угадывал правильный ответ, говорил "Молоко на губах у тебя ещё не обсохло, чтобы ответы мне такие говорить." А потом начинал поливать его мать грязью, какая только могла прийти в голову. Обзывал её такими словами, что мальчик только и мог, что краснеть и закрывать уши руками. Так и прошел долгий год его жизни. Он перечитал книгу об уверенности в себе миллион раз, казалось мальчику, и не разу она ему не помогла. Отец периодически давал по лицу или пинал в живот, после он уезжал на работу, а потом пропивал все заработанные деньги в долгом беспрерывном запое. У бабушки и дедушки денег был не много, но они не забывали про него, хоть и не очень любили. Спустя долгое время его забрала мачеха в город. И там у него тоже сложились не лучшие отношения с ней. Тем не менее он был благодарен этой женщине, потому что она забрала его из этой адовой комнаты одиночества. Но отцовский комплекс хорошо вывелся и за год. Четырнадцать лет спустя. - Чувак, я знаю, у тебя зрение, но сходи хотя бы проводить нас. - раздался хриплый голос друга из телефона. Завтра все его друзья уедут отбывать долг стране, а он останется тут. В данный момент он бы отдал всё, чтобы уехать с ними, но по здоровью он не подходил. - Ты не понимаешь, вы же смотреть будете на меня как на белую ворону. - ругался Чжун Ли, быстро переодевая домашнюю одежду. С подработки он вернулся поздно и замерз, когда возвращался домой. Хотелось горячего чаю с лимоном. Или мятой. - Мы посмотрим на тебя как на уродца, если ты не притащишь свою бледную задницу завтра на вокзал. Усек? И не кисни, приедем же ещё. Чжун Ли улыбнулся. Он знает, как всё будет. Сначала они всё меньше и меньше будут поддерживать связь, а когда те вернутся, и вовсе будут чужими людьми друг для друга. Но не то, что бы ему было жаль. Ему абсолютно всё равно. - Хорошо. Послышались гудки. Ночь окутала и без того мутное небо, дул неприятный, холодный ветер, от чего хотелось скорее спрятаться. Шумные улицы Осаки стали безлюдны и тихи, а ветер проносился так, что, казалось, слышно даже его скрип. Он медленно шёл в сторону заброшенного района. До чего скучно жить обычным человеком-подростком. Влюбляться, бухать, спать с девушками, учиться, работать, ездить на море и ходить в кино каждые выходные, изменять, получать в морду. Скукота. Никакого адреналина. Чжун Ли хотелось в этот же миг увидеть кучку психов или зомби. Жить, черт возьми, как в зомби-апокалипсе. Знать, что сегодня вновь будет что-то интересное. Реальная же жизнь перестала его интересовать. Неинтересно смотреть фильмы, слушать музыку, ходить на прогулки, пить и проводить с кем-то время. Всё это всегда было и будет опошляться в новых фильмах. Ему хотелось открыть для себя новый мир. Даже если для этого придется стать психом. Может, сказывалось его сумасшедшее детство, отчего он привык жить среди психов. Отец, вечно пьяный, готовый превратить ещё один его день в приключения о том, как спасаться от алкашей. Мать, которой он и подавно никогда не знал и не видел. Везде его называли сыном "алкаша и шлюхи", а когда кто-то обзывает твою мать, нужно отвечать. Вот только как бы он не отвечал, его продолжали бить и задирать, особенно в малом возрасте. Дед и бабушка смотрели на него словно на цирковое представление. "Ох, дадим-ка ему один стул в комнату, пусть и спит и сидит на нем, хоть на голове стоит. Принесем два раза в день в немытой тарелке ему замёрзшей каши и отправим вновь следить за отцом. Может, в этот раз он забьет его так, что он умрет, и нам не придется тратить на него деньги. " Только так он их и запомнил. Мачеха не сказать, что плохо к нему относилась. Но было видно, что его она не любила. Просто пожалела бедного ребенка. Но ей единственной он готов был честно отвесить огромную благодарность. Если бы не эта женщина, он бы давно умер в доме деда и бабки. Когда человек ищет экстрим, первое что приходит в голову - прыгнуть с парашютом или погонять на красный цвет. Но Чжун Ли, отчего-то, этого не хотел. Ему хотелось чего-то, что принесет ему более духовное удовлетворение, чем материальное. Например.. Он остановился перед одиноко стоящей на улице машиной и постучал в окно. Через минуту из неё вышел высокий парень в косухе. Например, торговать кокаином. - Пришёл всё-таки. Как раз новую партию привезли. Раздавать будешь? Ох, нет, на детство скинуть это желание было бы ну уж очень глупо. Тогда будем считать, что у каждого есть свои скрытые желания. - Да.***
Наше время. - Так и что ты сделал? - Теперь буду каждый месяц подпольно ездить в Европу и покупать его там. Бабки сумасшедшие пиздец, а что делать. Пятьсот евро за пакет. - Ебаться в камыши. - Вот и я про то же. - И откуда у тебя столько денег? - спросил Чжун Ли, глотая теплый чай и удобнее устраиваясь на кровати. Чайльд рядом потянулся. - У меня есть бизнес, сладкий. Там почти ничего криминального. Выставляю средства гигиены за охуеть какие крутые под брэндом, а вместо реального намешиваем в лаборатории всякого дерьма, чтобы походило на оригинал. - Так со всем сейчас, да? - Ну да. Но что я, хуже других, что ли? - Чайльд завалился на подушку и закинул одну ногу на Чжун Ли. Его клонило в сон от чая, а ещё очень хотелось просто поспать с этим наркоторговцем в обнимку. - Гениально, чувырла. В следующий раз подарю тебе духи, а в них окажется не вода вкусная, а моча моя. Вот посмотришь на себя со стороны. - Чжун Ли отложил чашку на тумбочку рядом и сам одной рукой приобнял рыжего. Тот засмеялся. - Может, не мочу, а сперму? Так поэтичней будет, - не успел Чайльд договорить, как его начали душить подушкой. - Спи уже, рыжая тварь. - От ворчливого гремлина слышу. Но сон от чего-то не шёл. Чжун Ли редко с кем-то делил постель, потому ему было непривычно. Мысли о том, что нужно найти "Аякса", вдруг всплыли. Как он мог забыть. И, казалось, где-то он уже это слышал. Мысли о девочке всё не давали ему покоя. Как можно быть настолько бесчеловечным? Думалось ему. Какой человек изуродует ребенка, невинную девочку. Что могла она такого сделать, чтобы с ней поступили так? Аякс.. Аякс... - Чайльд, - позвал тихо он, поглаживая у себя на плече рыжие кудрявые волосы. - М-м? - Ты.. не знаешь, - Чжун Ли задумчиво уставился в потолок. Фразу договаривать не хотелось. Казалось, что если он озвучит вопрос до конца, стены его дома рухнут, а эта тоненькая нить связи между ними в мгновение воспламенится и сгорит. Но эти мысли перекрывали объективные, которые говорили, что Чайльд наверняка много кого в стране знает, и может помочь. - Ты не знаешь, кто такой Аякс? Чайльд, не открывая глаз, весело хмыкнул. - Он сейчас лежит рядом с тобой....И лопнет вся моя тоска, и птицы разлетятся с ветки, давным-давно, на ней, неверной, повесилась погасшая моя душа.