Когда зацветет сирень

– А когда я умру, ты заплачешь? – девушка напротив сидела около стены в одной ночнушке, прижав к себе ноги и уткнувшись в них носом. Она была тяжелобольная. Опухоль заполонила её головной мозг, у неё наблюдалось пережатие нерва, кровеносного сосуда, девушка каждую ночь кричала от невыносимой боли, поднимая больницу на уши. Она старалась быть тише, затыкала рот своей подушкой, падала на пол, закутывалась в одеяло и открывала рот издавала немой крик, кричала где-то у себя в голове, а не в действительности. – Что? – молодой мужчина в проходе посмотрел на девушку. – Ты заплачешь, когда я умру? – девушка резко встала на колени в постели и посмотрела на мужчину. Молодой мужчина сглотнул, его кадык подтверждал это, и подошел к постели девушки. Она была болезненно бледна, худощава, лопатки выглядывали из её неровной спины, девушка казалась совершенно непривлекательной. Он сел к ней на постель, а девушка продолжала стоять на коленях, смотря на мужчину. Мужчина взял её за руки и заставил сесть, смотря прямо в её голубые глаза. Её узкие чуть розоватые губки были приоткрыты. Впавшие щеки, глазницы, мешки под глазами. Девушка сразу закрыла лицо руками и отстранилась к стене. Какой глупейший вопрос она задала сейчас молодому мужчине. – Прости, прости, я не хотела... я правда не хотела, мне сказали, что я здесь только потому, что вы здесь, и только поэтому ко мне относятся с уважением, – девушка вновь прижала колени к своей груди и томно вздохнула. – Мы же друзья, Арина, мы останемся ими, – мужской голос вывел девушку из транса и она посмотрела на него. – Каждый раз, когда я в приступе... вас приводят и заставляют смотреть на меня... они даже не пытаются выводить меня из того ужаснейшего состояния, в котором я нахожусь, они даже продолжают мои мучения, чтобы вы рассматривали этот ужас... что я делала в прошлый раз? Была нагая? – девушка зарылась носом в колени и послышались всхлипывания, её дыхание было сбитым, она хотела начать говорить, но тут же сбивалась и рыдала с новой силой, – и это перед толпой мужчин... я не давала даже согласие на это! – Мы врачи, Ирина. – А я обычный больной человек!! Тишина. Мужчина молчал и медленно придвинулся к ней, взяв её за локоть, застав поднять на него свои голубые, будто стеклянные глаза. Будто от слез они становились настолько безжизненными и убитыми, что не проскакивала и искра живности, хотения наслаждаться этим миром. Она была одна. Как она сама о себе рассказывала близких у неё не было, мать умерла при родах, отец, будучи пьяницей, после смерти матери, стал пить сильнее, винить во всем дочь, и к 5 годам отдал её в приют. Она попала к верующей воспитательнице, которая дала ей новое имя и новую жизнь. Странное имя в коммунистическом обществе. Святая Ирина Македонская. Хотела ли она менять это имя, хотела ли быть вообще верующей, никто толком не знал, как и сама девушка, собственно её об этом и не спрашивали. Стечение обстоятельств, пересечение судеб, собственно и все, что нужно было знать. – Слушай, ты говорила о том, что хочешь сходить на балет, верно? – неожиданно заговорил мужчина и взял её за руки – Верно... – она хлюпнула носиком, мужчина без доли флирта погладил её по лысенькой головушке. – Я могу попробовать вытащить тебя и сходить туда, куда ты пожелаешь. – Ты же сможешь? – глаза Ирины заблестели совершенно иначе, они будто сверкнули какой-то живностью и тут же потухли. Она рано радовалась всегда, что приводило потом к разочарованию. А вдруг мужчина ей врет? – Я правда постараюсь. – Я верю тебе. Кстати... как тебя зовут? – она вытащила руки из его рук и вытерла свои слезы. – Я никогда не спрашивала, я.. – Это просто было не нужно, – он протянул руку. – Дмитрий. Дмитрий Сеченов. Для тебя просто Дима, Ира, – он улыбнулся ей. Девушка смотрела в его карие глаза и кинулась ему на шею. – Ну тише, тише, – он погладил её по спинке, и уложил руку на её поясницу, - все будет хорошо. Её истерика вновь подступала к горлу, на этот раз из-за нахлынувших чувств. – Я скучаю по дому, я скучаю по воспитательнице, я скучаю по тому прекрасному месту в Подмосковье... - Ирина вытирала глаза и резко прикусила губу. Опять боль, на этот раз слезы были и от боли, вызванной опухолью, и от воспоминаний, в которые она окунулась с головой, хотя обещала себе никогда в них не возвращаться. – Ты из приюта, верно? – Верно, во всем виноват мой отец, я ненавижу его, я терпеть не могу его, – мужчина аккуратно уложил девушку на постель и стал наполнять шприц веществом. Это обезболивающее. – Сейчас он живет с какой-то другой женщиной, он скорей всего счастлив. Каждый раз приходя к вере, меня заставляли отворачиваться от неё, поворачивали меня спиной, но я все равно смотрела на эти иконы, – из уст девушки вышел непроизвольный смех, смеялась бы она над другой ситуацией, и в её глазах были бы не слезы, а искорки радости, её можно было бы назвать даже приятной на личико. – Какая ирония, я писала их, но у меня до сей поры нет близкого мне человека, и я в больнице уже какой год без изменений, а только с ухудшением прогноза. И вы говорите, что молитва спасет меня? На какой черт я должна расплачиваться за грехи отца?! – девушка громко крикнула, слезы подступали к горлу и та зарыдала. Каждый знал такую вещь, как "дети расплачиваются за грехи родителей", но в чем виноваты дети, которые может вообще не имели ничего общего со своими родителями. – Я не хочу больше это терпеть! Я не хочу просыпаться по утрам от сильной боли! Я не хочу видеть это голубое небо, оно мне противно! Этот снег.. холодный, неприятный, мне здесь все противно! Мне противно это место! Мне противны люди здесь! Как противна им я, самая ужасная пациентка этой больницы, которая может только может быть! Слезы текли по её впадшим щекам, а руки её онемели, она даже не могла закрыть лицо руками, как делала это всегда. – Я устала бороться, я устала стараться жить, я устала от всего! Дайте мне просто умереть, раз для меня нет спасения! И вы хотите сказать, что молитва, которую я читала каждое утро и вечер на протяжении пяти лет меня так отблагодарила! Мужчина вколол ей дозу препарата. На её теле не было и живого места. Сначала мед.сестры вводили ей обезболивающее один раз в две недели, в основном ей приходилось терпеть боль, пока та становилось невыносимой, потом вкалывали каждую неделю, стало доходить до каждого дня, но сейчас Дмитрий вводит уже третью дозу за день. Она может умереть только от болевого шока, но достаточно ужасная смерть для того, сколько она прожила. В голове Дмитрия крутились многие мысли. Никогда Ирина не была так близка с ним, никогда еще она не делилась с ним такими чувствами и эмоциями. Ирина тяжело дышала, прикусывая губу. – И еще... я ненавижу уколы... Иронично для человека, у которого все руки обколоты. Еще иронично то, что у неё "плохие" вены, поэтому мед.сестра не сразу могла попасть вену, чтобы сделать, например, ту же капельницу, всегда приходилось перекалывать по нескольку раз. Мужчина убрал шприц, и девушка выдохнула. – Надеюсь, я дотерплю до утра и не разбужу мед.сестер.. – Это их работа. Они прекрасно понимают, что здесь такие люди, которые нуждаются в постоянной помощи, Ирина, и в этом нет ничего такого, – Дмитрий убрал все предметы и опять сел к ней на постель, держа её за руку. – Они говорят, что ты прекрасная пациентка. – Да? Ха... только по их лицу я не вижу, что они довольны тем, что разбужены в три ночи моим криком. Ирина смотрела на Дмитрия и развернула свою руку так, чтобы уложить на его щеку. Колется. Его щеки постепенно стали покрываться щетинкой. Сколько он уже не брился? Устает ли он на работе? Конечно, так еще и она здесь, она всем приносит только боль, муку. У этого её единственного друга, которым она обзавелась за долгое время здесь, она отнимает единственные выходные своей болью. Зачем она тогда вообще рождалась? – Говорят, ты хотела сегодня.. – Они тебе и это еще рассказали? – девушка отвела взгляд. Она и так сблизилась с ним за короткий промежуток времени, заставляла (впрочем, это будет неправильно сказать, он настаивал сам и приходил по собственной инициативе) приходить после смены в палату, сидеть с ней, так еще мед.сестры и рассказали ему о еще одной попытке самоубийства. – Было такое... я устала, я не хочу бороться, я выдохлась... говорили, поможет только операция, но с такой запущенной стадией как у меня и это невозможно. Чуть раньше, возможно, а сейчас пустая трата денег и ресурсов. Ирина опустила руку, которой раньше гладила мужскую щеку, но Дима приподнял её и уложил на свою щеку. Как он влюблен в неё. В ней есть что-то такое знакомое. Что-то такое родное, приятное, что-то такое... – Можешь идти. Я попробую уснуть, я не спала уже две ночи, – Ирина все же убрала руку с щеки Димы и положила себе на живот. – Спасибо тебе.. Дима.