Когда зацветет сирень

Стрекотание кузнечиков поздней ночью успокаивал некоторых людей, страдающей бессонницей июльской ночью, а некоторых наоборот раздражал. Врач-ординатор тоже не спал этой ночью. Будь он где-то в загородном доме и лет на 10 младше, когда не было никаких забот, никаких тревожных мыслей, когда все решалось так просто, как склеить разбитую вазу, да, целой она никогда не будет, да и не нужно было стараться делать её целой, как нужно делать это с человеческой душой, когда он наслаждался стрекотанием кузнечиков и одновременно сожалел, что прошла половина лета. Дмитрий перевернулся на другой бок, и кушетка предательски скрипнула. Молодой мужчина только прилег на своем рабочем месте, чтобы избавиться от боли в ногах. – Дмитрий Сергеевич, только прилегли? Придется встать, у нас срочная операция, – в кабинет вошел поседевший мужчина в белом халате. У этого мужчина руки золотые. За его полвека жизни столько прошло пациентов, столько было спасенных жизней, что и не пересчитать. Дмитрий приподнялся на кушетке и встал. И в этих сухих морщинистых руках столько было силы, так он искусно держал скальпель, как художник держит кисточку, когда пишет очередную картину, которая получит большого одобрения, так и здесь, только в небольшом круге людей его будут считать выдающимся человеком. Дмитрий хотел стать таким же. Иванов Петр Иванович - выдающийся хирург нашего времени. Хорошо бы звучал заголовок бы такой газеты, особенно, если бы имя было его. – Операцию будешь вести ты, я буду только в качестве ассистента. Дмитрия как током прошибло. Он был только ассистентом, да и в ординатуру он вошел только месяца три назад, некоторым даже скальпель не дают за такое время, а тут ведущий хирург. – Не смотри на меня так, тебе стоит когда-то учиться. Работа сложная, но не всегда же тебе только ассистентом быть, если хочешь стать хорошим нейрохирургом, – староватый мужчина улыбнулся и подождал пока Дмитрий подойдет к нему. Он был прав, с словами Петра Ивановича Сеченов полностью согласен. Каково было его удивление, кто будет лежать на операционном столе в эту ночь. Та самая девушка, которая ему нравилась. Та самая, которая жаловалась ему на боли. Та самая, которая доверяла ему и раскрылась перед ним, показав свои настоящие эмоции, свой крик. Та самая, которая рассказала о своих тревогах. Та самая, которая всей своей душой и телом отдалась в руки Дмитрия Сергеевича. — Ирина Лебедева. Ты с ней знаком, я знаю, думаю, не стоило брать на операцию именно тебя из-за этой связи, но все же я решил, что кроме тебя, никто не сможет сделать это лучше, – мужчина аккуратно взял прибор из рук медсестры. – Думаю, мы можем начинать операцию? Молодой мужчина задумался. Вот и наступил тот день, когда операцию пришлось проводить (а она даже не догадывается кто этому поспособствовал). Сколько её будет тревожить эта опухоль? Руки его не дрожали, он держался стойко, не подумаешь, что он переживает. Он аккуратно прикусил губу, в маске этого не было видно. В него верит Петр Иванович, он обязывает себя тем, что должен провести операцию лучше, и только долг врача стирает перед собой лица близких, друзей, возлюбленных, перед лицом возможной смерти, которую могут отогнать близкий для них человек, работающий врачом. Возможно, он уже краем уха слышал её смех, видел, как она спокойно может бежать по траве, как не испытывает приступы неописуемой боли и ей не приходиться занимать определенную позу, чтобы эту боль хоть немного снять. Но это пока в будущем, сейчас перед ним девушка, которая может и не увидеть рассвета. – Да, мы можем начинать.