Этого не будет

Воспоминания, как бутылочное стекло, обточенное морскими волнами. О край уже не порезаться, а поверхность стала такой мутной и шершавой, что запросто может искажать истинную картину. Все эти стёклышки такие манящие, даже те, которые неприятного цвета, так и хочется взять в руки, зачерпнуть целую горсть, царапаясь о песок, и потрогать, катая в голове фоновую мысль — зачем они нужны? «Терпи». «Из боли рождается страх. Ты не должен бояться боли, ты должен чувствовать её». «Боль — это то, что ты можешь отдать и сохранить в себе одновременно». Голос звучал в голове, приходя из воспоминаний, подёрнутый дымкой слабых ещё, первых лучей солнца, ползущих в окно. Он отражался эхом внутри, будто в пустом сосуде. Соби курил, не вставая с постели, и рассеянно рассматривал тёмный потолок. «Твои глаза слишком прекрасны, когда в них стоят слёзы». Ни с кем другим Соби себе слёзы не позволял, лишь как физиологическую реакцию, не более. Может, всё дело заключалось в том, что тогда он был юн, испуган и несдержан. А может в том, что слова и крики ему дозволены не были, но чувства невозможно было сдержать, и они проливались. «Ты ещё слишком молод, — говорит Рицу так, будто это оскорбление. — Ты ничего не понимаешь. Оставь эту романтичную чушь для своих подростковых влюблённостей». С Рицу у них близости так никогда и не случилось. Однажды сенсей практически овладел Соби, когда оба они упали в безумие ночи, проведённой под свист рассекающего воздух кнута, но в итоге Рицу остановился. В тот раз Соби жалел лишь об одном — несмотря на разодранную в кровь спину и боль, съедающую всё тело, несмотря на непогашенное сексуальное желание и требовательные руки, что отпустили его так невовремя — он жалел, что не смог, не успел поцеловать губы, которые были так близко, что вкус чужого дыхания оседал на языке. Соби признался Рицу-сенсею на третьем году старшей школы. Не отводил смущённо взор, не теребил нервно рукава формы, смотрел прямо в глаза и говорил честно. Но даже взгляд Рицу не изменился. Словно он знал о том, что Соби так долго не решался ему сказать, знал и ничего не чувствовал. «Забудь об этом». Интересно, в педагогических университетах обучают тому, как обращаться с влюблённостью своих учеников? Пепел осыпался мимо пепельницы, и Соби со вздохом перевернулся на бок, чтобы его стряхнуть. Он ненавидел просыпаться с именем Рицу на губах. Ненавидел то, насколько далеки его сны были от реальности. — Ты ведь воспитанник Минами-сенсея, так? — сказал Сеймей в их первую встречу. — Я помню тебя. Он улыбался мягко, но в той улыбке Соби мерещилась не радость узнавания, а некоторое удовлетворение, будто Сеймей знал спрятанную от всех тайну. Они познакомились на тематическом форуме, и только встретившись, выяснили, что когда-то учились в одной школе. — Минами-сенсей садист, — обронил Сеймей. Он вовсе не имел в виду строгий нрав учителя и его сложные тестирования, хотя прозвучало именно так. В слове «садист» были спрятаны иглы и плети, ремни и жестокие наказания. Соби не испугался того, что их с Рицу секрет могли раскрыть, в тот раз, за чашкой чая в тихой неприметной кофейне, Соби взволновала ревность от мысли о том, что сенсей мог бы делать с кем-то другим то, что сделал с ним. Но взгляд Сеймея заставил вспыхнувший внутри огонь мгновенно рассеяться, обжигая нутро: Сеймей знал правду о Рицу не потому, что тот мог прикасаться к нему так, как не положено к ученикам, Сеймей лишь узнал в нём подобного себе. Именно эту тягу к чужой боли и трепету — ту же самую, один в один — Соби увидел и в его тёмных глазах. Он тогда сдался Сеймею сразу. «Что ты делаешь?» Голос из воспоминаний звучал льдом, от него на самом деле было холодно, даже сейчас, семь лет спустя. Соби стягивает рубашку и пальцы дрожат, волосы мягкими прядями щекочут плечи. Минуту назад Минами-сенсей совершенно ровным голосом отчитывал его за прогулы и угрожал наказать, и Соби ловит свой шанс. Он знает, чего сенсей хочет на самом деле, однажды он ударил Соби и тогда… «Накажите меня», — он просит сам, он знает, что будет больно. «Ты не понимаешь, чего просишь», — голос Рицу не меняется, однако улыбка, едва тронувшая губы — высокомерная, злая, но довольная. На самом деле Соби понимает — он шарился в вещах сенсея, он видел, что хранится в запертом шкафу, ключ от которого Рицу даже спрятать не потрудился. И Соби думает, что готов. «Руки на стену». Соби подчиняется, упираясь взмокшими ладонями в стену. Над его головой бесконечные мёртвые бабочки, спрятанные за стёклами и строгими рамками, им никогда больше не взмахнуть крыльями, и их хрупкая красота сохнет и блекнет. Он раздет только до пояса, но внизу живота всё скручивает в сладком предвкушении. Соби думает, что готов, но первый удар плети по спине вышибает дух, и Соби не сдерживает отчаянный крик. Ослабевшие в миг руки подгибаются в локтях, и он почти падает на пол, царапая стену. «Встань». Соби справляется с собой и поднимается на ноги, вновь упирается ладонями в стену, на этот раз крепче. Он напрягает всё тело, чтобы держать себя в руках, не понимая, что лучше было бы его расслабить. Воздух дрожит, искрит, изгибается, плывёт перед глазами и поднимает дыбом волоски на теле. Жалящие языки плети кусают каменные мышцы спины, кажется, сдирая кожу, но на этот раз Соби удаётся сдержать крик, он лишь сдавлено мычит сквозь сжатые зубы. Зрение застилает слезами. Шрамы на спине были почти не видны, не были похожи на вспухшие кривые борозды, а лишь на бледные росчерки, но от воспоминаний и снов они начинали гореть, словно кожа вскрылась вновь. Хотелось сменить положение, встать или даже пойти в душ, но Соби не двигался, впитывая в себя ощущение зудящей фантомной боли. Когда-то он думал, что в тот первый раз Рицу специально бил сильнее, чем требовалось, чтобы отвадить строптивого подростка от игр, о которых тот не имел ни малейшего понятия, но лишь упрямо вернувшись в кабинет сенсея через несколько дней, Соби узнал, что в первый раз Рицу был с ним мягок, пожалел его. Соби варил кофе в полумраке слишком раннего утра, не включая свет даже на кухне, и от этой плотной, ночной ещё тишины его не покидало ощущение, что тени сгущались за спиной, складываясь в тёмную фигуру, преследующую его взглядом. На ум пришёл взгляд Сеймея, каким он впервые разглядывал обнажённое тело Соби. Сеймей не касался его, но ощущалось это совсем иначе — будто кожа снималась слоями, надрезанная острым ножом. Он рассматривал спину, невидимые шрамы, изучая и впитывая, а потом отошёл к стойке с девайсами и вернулся с кнутом. Игрушка для профессионала, для опытного доминанта, умеющего владеть ей, собой и чужим телом. Точно такая, чьи поцелуи когда-то остались у Соби на плечах. — Твоё стоп-слово? — голос Сеймея прозвучал ровно и уверенно. Соби задрожал, едва собирая себя назад в своё уже разваливающееся на куски тело. — «Бабочка», — прошептал он. С Рицу у него не было стоп-слов, не было права сбежать или закончить. Тогда он не знал, что это неправильно. Тогда, имей Соби этот спасательный круг, он бы не выдержал, и Рицу взял на себя всю ответственность, весь контроль. Он держал его, пытал, омывал болью, но не пытался раздавить или унизить, он учил его подчиняться и терпеть, отдаваться и получать в этом наслаждение. Рицу жил болью и дышал ей, Соби хотелось жить вместе с ним. Сеймей был иным, он подавлял, ломал, размазывал и всегда оставался недосягаемо далеко. Он давал Соби именно то, что тому было нужно, но забирал в обмен гораздо больше. Он раз за разом выжимал столько, что Соби казалось: в один момент в нём не останется ни капли. Порой нутро отчаянно кричало, желая сбежать, разорвать эту ненормальную связь, но рядом с Сеймеем было слишком хорошо, и Соби оставался. Ему не нужен был никто больше. Ему не нужна была даже его любовь. То мгновение, когда Сеймей вставал тяжёлой тенью за спиной, а Соби чувствовал себя беспомощным существом с тонкими крыльями, приклеенными вощённой бумагой к мягкой подставке, — стоило всего. «Не двигайся». Рицу касается его истерзанной спины, скользит пальцами вдоль позвоночника, рисуя узоры и собирая капельки пота и, быть может, крови. Это больно. Не чуть не меньше, чем удары плети или кнута. Кажется, что кожи на спине просто не осталось. Но прохладные ладони и жадные пальцы успокаивают Соби, он льнёт к Рицу, нарушая его приказ, и тот не отталкивает. Гладит, ласкает, успокаивает и наслаждается. Соби таращится размытым взглядом на яркие крылышки маленьких насекомых и впитывает каждое касание, шелест тяжёлого дыхания над ухом, обжигающее прикосновение губ к плечу. Хочется рыдать и уткнуться носом в чужую широкую грудь, спрятавшись в объятиях, но Рицу-сенсей не тот, кто станет тешить его обнимашками. Но это не важно. Соби чувствует его удовлетворение и тёмную сытость, и этого достаточно. «Ты молодец». На губах сенсея мягкая улыбка, Соби ощущает её кожей.