Этого не будет

Время было ещё раннее для захода солнца, но низкие тучи захватили всё небо, подгоняя время суток, неуютный ветер сыпал мелкие капли в лицо и разгонял с улиц всякую жизнь. Даже мокрые листья, прибитые к асфальту, не могли подняться, чтобы красиво взлететь, и волоклись по лужам, тускнея и дрожа. Школьные ворота были закрыты, пустой двор наполняли только маленькие лужицы, в основном здании было темно, лишь в научном корпусе, где располагались кабинеты и лаборатории тех учителей, что занимались научной деятельностью, горела пара окон. Соби не смотрел туда, он стоял спиной ко входу, выше подняв воротник плаща и пытаясь прикурить промокшую сигарету. Он приехал сюда на такси, когда дождь почти кончился, но стоило ему выйти, как мерный шелест капель, рассекающих листву, зачастил сильнее. Глупо было вот так стоять без зонта, ожидая непонятно чего, стоило уйти домой немедленно, но чем сильнее промокали его волосы, чем крепче закупоривал уши шум дождя, отгоняя весь прочий мир, тем меньше оставалось сил. За спиной скрипнули ворота. — Занятия закончились давным давно, — сообщил сухой голос Рицу. Соби поднял взгляд от так и не зажжённой сигареты. Рицу стоял у входа, прямой и собранный, как всегда, и несмотря на усталый вид и оставленный в кабинете пиджак, выглядел строго и сдержано. Он держал в руке зонт, чуть наклонив его в сторону, не позволяя ветру метнуть капли в лицо, и с насмешкой смотрел на промокшего Соби. — Господи, что это за жалкий спектакль, Соби-кун? Соби и сам не знал, но стоило увидеть Рицу, как тоскливая жалость к себе испарилась, сжигаемая подкатывающей злостью. — Не обращайся ко мне, как к ребёнку, — бросил он. — А как ещё к тебе обращаться, если ты пришёл сюда промокший до нитки, как бездомный щеночек, и жаждешь, чтобы тебя подобрали и обогрели? Возвращайся к своему хозяину. Соби вскинул на него жгучий взгляд. — О, не смотри так. Как только ты явился за младшим Аояги, я всё сразу понял. Сеймей, знаешь, известная личность в узких кругах. — Он чудовище, — Соби сам не понял, зачем это сказал. Рицу поморщился. — Не думал, что ты вообще свяжешься с таким, — признался он. Рицу был прав: после того, как он выкинул Соби, тот не полез назад в подчинённые отношения. Он не любил боль, не любил унижения, а от всех этих латексных фетишей его тошнило. Он сторонился людей вообще, но связи всё равно случались, одноразовые или более постоянные. Обычный секс, нормальные отношения, он даже пробовал встречаться с женщинами, но дыра в груди росла, затягивая в себя лёгкие, царапая вывернутыми наружу рёбрами, и Соби сдался. Ему не нужна была просто боль, он хотел, чтобы забрали душу. — Пойдём, — позвал Рицу, поворачивая ко входу, — я дам тебе полотенце и вызову такси. Соби отрицательно тряхнул головой, намереваясь всё же уйти. Он и правда был жалок. Думал, что вырос наконец и стал сильнее, но рядом с Рицу вновь ломался. — Пойдём, — повторил Рицу настойчивей. — Нам нужно поговорить, раз тебя никак не отпустит. Они шли по пустому коридору Академии, лампы освещения были погашены и из-за паршивой погоды внутри стало совсем темно. Шаги отдавались гулким эхом от стен, и Соби невольно вспоминал, как задерживался после уроков, чтобы побыть здесь. Чаще всего вечером тут никто не оставался, лишь иногда учителя из тех, что тоже жили на кампусе, засиживались за работой допоздна. Нагиса или Нана-сан, но их нереально было встретить в коридорах просто так. Никого не удивляло, что Соби шатался здесь один, ему даже в учительский корпус общежития можно было заходить, в отличие от других учащихся, главное — вернуться к себе до наступления комендантского часа, когда двери на территорию запирались. В пустых коридорах научного крыла Соби когда-то чувствовал себя почти как дома, но теперь здесь было только зябко и одиноко. Хотелось сбежать или дойти побыстрее до заветного кабинета и захлопнуть за собой дверь. — Присядь, — велел Рицу, — только сними плащ, пока ты тут всё не залил. Он прошёл вглубь кабинета, где вдали за шкафами и книжными полками пряталась квадратная жестяная раковина, и вернулся назад с полотенцем. В кабинете всё было по-прежнему: тяжёлый шкаф с потемневшими дверцами, который смотрелся грузным и лишним на фоне тонких стеллажей, заставленных книгами лишь наполовину, рабочий стол, скупой и аккуратный, и ещё один такой же, приставленный сбоку, где под склонёнными головами ламп Рицу мог мумифицировать своих бабочек, не отходя далеко от отчётов и папок. Стена походила на музейную выставку, украшенная бесконечными рамками с мёртвыми насекомыми под стеклом. Их стало ненамного больше, наверное, не самые интересные экземпляры Рицу так и хоронил в задней комнате в огромных картотеках, которые пугали Соби, когда он был ребёнком. Шторы были распахнуты, но этого оказалось мало, потому настольная лампа оставалась включена, бросая тёплый круг света на аккуратно разложенные бумаги. Пиджак Рицу висел на спинке его кресла, пахло сухими цветами и немного спиртом, старый, знакомый до последнего изгиба диван у стены звал упасть, вплавиться в спинку, погружаясь в туманный кокон, грозящий растереть сознание в кашу, как от пары глотков крепкого алкоголя, но Соби проигнорировал приказ Рицу, оставаясь упрямо стоять на ногах. Он убрал забрызганные дождём очки в карман, снял плащ, оставляя его на вешалке при входе, и принялся небрежно вытирать концы волос полотенцем, пахнущим цветочным мылом. Рицу смотрел на него со странной улыбкой. — Такой, промокший и замёрзший, ты просто очарователен, — поделился он. — Хватит, — огрызнулся Соби, — я не щеночек, чтобы говорить обо мне так. — Мне всегда нравился твой несчастный вид, — продолжал Рицу, не обращая внимания на недовольство Соби. — И то, как ты сражался с ним. Знаешь, когда я забирал тебя к себе, мне того не очень-то и хотелось, отчасти я сделал это в отместку за пренебрежение твоей матери. Ты представлялся мне игрушкой, которую легко можно сломать. Но в итоге ты стал лучшим, что было в моей жизни. Рицу отошёл к столу, роясь там в поисках чего-то, и не смотрел на Соби, а тот уставился в его спину напряжённым взглядом. То, с какой лёгкостью Рицу произносил фразы, похожие на признание в любви, и то, с какой лёгкостью признавался в том, что ему было плевать на жизнь ребёнка, поднимало со дна бурю эмоций, ярких, перемешанных и неразличимых. — Ты сломал меня, — процедил Соби, — и выкинул. Разве нет? — Я сделал тебя сильным. — Ты ненормальный! Всё, что я испытывал, была боль! — Это неправда. С этим сложно было спорить. Когда Соби был ребёнком, он не чувствовал заботы и нежности, но у него был Рицу. Рицу, который пугал, который ранил, который был строг и раздражителен. Он выгонял Соби из своей кровати, когда тот туда забирался, говорил страшные и резкие вещи, но иной привязанности Соби уже и не помнил, он воспринимал дежурную заботу Рицу за искренность. Когда он вырос, место детского чувства заняла влюбленность. Несмотря на жестокость, боль и отказы, Соби тянуло к Рицу, он хотел его, дрожал рядом с ним и растворялся. Было больно, неправильно, но было хорошо, даже так. Рицу наконец выудил из стопки визиток карточку с номером такси, бросил её на стол и повернулся. Соби казалось, что он умел читать чувства сенсея просто по глазам, по звуку дыхания, но давать этим чувствам имена он так и не научился. И сейчас он заражался тем же тяжёлым, стальным и горячим, что было во взгляде Рицу, но совершенно не мог разобраться, что именно это было за чувство. — Я хотел, чтобы ты понял, — голос Рицу оседал тяжёлой пеленой в ставшем очень тесным вдруг кабинете, — в подобных отношениях нет места любви. Я садист, Соби, а не рыцарь-вампир из этих ваших подростковых аниме. Ты был запутавшимся юнцом, потакать твоей влюблённости у меня не было никакого желания. — Почему? — тихо спросил Соби. — Почему в этом не могло быть любви? Какая разница, что ты делал со мной, если мы оба этого хотели. Почему я не мог любить тебя, Рицу? Соби впервые назвал его по имени вслух. Словно отсекая наконец фантазии о том, чтобы сделать это при других обстоятельствах, так, как мечталось. — Потому что это была не любовь. Соби рвало на части от бездушных слов. Столько лет прошло, а эта глупая фраза всё так же больно слетала с чужого языка. Пускай Рицу его не любил, но отбирать чувства у Соби он не имел права. Соби швырнул полотенце на диван и метнулся к столу, резко выдёргивая средний ящик и неуклюже выворачивая его содержимое на пол. Ключ был всё там же, среди скрепок, карандашей и прочей ерунды. — Ты понятия не имеешь, что я чувствовал! — прорычал Соби, вставляя ключ в дверцу тёмного шкафа так, будто втыкал нож. Руки не дрожали и движения не были дёргаными, несмотря на всю свою злость и обиду, Соби действовал решительно и молниеносно. Он распахнул дверцы, ощущая фоном трепет от того, что содержимое этой тёмной тайны ничуть не изменилось, сдёрнул с крючка кнут, свёрнутый кольцом, и швырнул его на стол, сшибая на пол стаканчик с письменными принадлежностями. — Ты не знаешь, что я испытывал под ним, — Соби кивнул на кнут, изогнувшийся поверх бумаг, словно ядовитая змея, расслабленно притаившаяся в ожидании жертвы. — Пускай ты контролировал моё тело, но ты был слеп к моим чувствам. Я отдавал тебе всё, разве этого было мало? — Соби едва держался, чтобы не сорваться на крик. — Я ненавижу тебя, Рицу! Рицу сдержано улыбнулся, складывая руки на груди. — Это не ненависть. Его захотелось убить на месте, в этот момент ярость и обида хлестнули Соби больнее того самого кнута. Ему хотелось, чтобы Рицу признал его чувства и позволил им жить, чтобы хоть раз почувствовал то же, что испытывал Соби, ту слепую веру, покорность и непреодолимую тягу, что пожирала его, как пламя сухую траву, когда прикосновений мало, а дыхания в затылок недостаточно. Когда сколько бы Рицу ни отнимал, хотелось отдать больше, когда сколько бы ни давал, этого не хватало. Хотелось ещё, иного, не то, не так, но всё время было только больно. Соби схватил со стола кнут и ударил, не целясь, не думая и не владея собой. Рицу дёрнул головой, отворачиваясь, но более никак не избегая контакта. Удар пришёлся на плечо, на пальцы, что лежали там, кнут прижёг, захлестываясь на спину. Соби знал, что бить спереди опасно, можно задеть лицо или внутренние органы, такой опытный мастер, как Рицу, может и смог бы, но не Соби, не в том состоянии, что охватило его. Осознавая всё это, он всё равно ударил вновь. — Ты ни черта не знаешь о моих чувствах! — крикнул он, выплёскивая себя в несдержанном, неосторожном ударе. Кнут прошёлся почти там же, но на этот раз зацепив лицо, оставляя на щеке Рицу красную вспухшую отметину. Тот лишь усмехнулся снисходительно, снял очки, педантично отложив их на стол подальше, и упёрся ладонями в столешницу. — Ну давай, раз ты этого хочешь, — произнёс он не то насмешливо, не то горько. Соби никогда не думал, что Рицу мог бы позволить ему такое, и уступчивое позволение злило. Стоило бы разрушить представления Рицу о том, что все мысли Соби были открытой книгой, бросить кнут под ноги вместе с этим разрешением-подачкой и уйти. Но рука сжималась на рукоятке всё крепче, а взгляд предательски цеплялся за покрасневшие пальцы, расслабленно лежащие на поверхности стола. Ранить, сломать, отомстить, увидеть слёзы, услышать хриплые мольбы. Соби рванул его рубашку за ворот вниз, пара пуговиц отлетела, едва оголяя шею, и Соби дернул ещё раз, сильнее, и ещё, стаскивая её с покорных плеч. Первые минуты он бил от злости, не вкладывая в движения чёткости, а банально полосуя спину Рицу, не слушая его шипения сквозь зубы. В ушах стоял свист кнута, что отсекал всё иное, лишая Соби других ощущений. Он устал слишком быстро. Не от непривычной физической нагрузки, а от морального истощения. Голова кружилась, и Соби крутился в этом водовороте, окружённый мелькающими на периферии зрения яркими пятнами крохотных крылышек, распятых под стеклом, пока его не выбросило на берег, где на него наконец накатила прибойная волна всех остальных в мире чувств. Соби выпустил ярость, она растворилась, уходя как в песок, впуская на её место острое напряжение. Даже без очков зрение стало слишком чётким, он следил в полете за невидимым кончиком кнута, пока тот не опускался на обнажённые плечи Рицу. Кровавые борозды на коже набухали и темнели, и это ощущалось так ярко, будто Соби сам стал тем кнутом, будто это он лизал бледную кожу, впивался в неё и отлипал, стремясь тут же вернуться на новом изгибе. Рицу хмурился с закрытыми глазами, сжимал зубы и иногда не сдерживал коротких вскриков. Ему была непривычна подобная боль, к тому же Соби бил неаккуратно и не щадя, руки Рицу дрожали, вцепившиеся в столешницу из последних сил, и едва держали его. Он вздрагивал от каждого удара, и Соби вместе с тем окатывала волна жара, выкручивающая слух на максимум и вынуждающая вслушиваться в рваные вздохи и хрипы. Соби чувствовал собственное возрастающее томление и возбуждение, и теперь наказать Рицу хотелось уже не так сильно, как заставить просить. Не пощады, просить ещё. На очередном ударе Рицу вскрикнул, рука его дрогнула, соскальзывая, и он рухнул на пол, не выдерживая боли и напряжения. Соби будто толкнуло назад этим ошеломляющим зрелищем, он отступил, опуская кнут. Он не хотел этого. Он никогда не хотел боли Рицу, он искал его любвь, но с шокирующей ясностью вдруг понял, что его желание выросло и возмужало вместе с ним, и теперь желание близости превратилось из стремления к нежности в жажду обладания. Жажду ответного подчинения. Кнут выскользнул из его пальцев и Соби упал на колени, прижимаясь к израненному плечу Рицу губами. Если бы можно было впитать в себя раны, что он нанёс ему, он бы впитал. В горле запертым комом встала просьба, которую Соби не позволил бы себе озвучить. Просьба подарить ему ту же боль, безжалостно и немедля. Он гладил свежие следы на спине и плечах Рицу, целовал его шею и спину, не останавливаясь. Но это не похоже было на покорность и подчинение, что требовало его нутро — измученный и потерявший все силы, Рицу всё равно не выглядел слабым и сломанным, он всё ещё играл со своих наивным, непутёвым воспитанником, отдавая ему иллюзию контроля. Соби не мог позволить Рицу сохранить лицо и теперь. Грубо развернув его к себе и прижимая ближе, Соби поцеловал, требовательно и горячо. Дождь колотил в окна всё сильнее, в комнате стало совсем темно, даже лампа не особо спасала. Соби сидел на полу, пытаясь унять собственное взбесившееся сердце, и смотрел на Рицу, что устало упёрся затылком в стену и прикрыл глаза. Губы горели от долгого, жадного поцелуя, храня вкус чужого языка и открытой страсти, с которой Рицу ему отвечал. Соби так и не понял, позволил ли Рицу ему этот сумасшедший поцелуй, как очередную подачку, или отдался, потому что тоже этого хотел. Мысли сводили с ума. — Тебе лучше уйти, — хрипло произнёс Рицу бесцветным тоном. — Тебе нужна помощь, — возразил Соби. — Я справлюсь. — Раны на спине и… — Я справлюсь без тебя, Соби. Уходи. Рицу так и не открыл глаза, молча слушая, как Соби поднялся с пола, забрал свой плащ и вышел, тихо прикрывая дверь. Соби не тешил себя надеждами, что сенсей избегал взгляда, скорее Рицу спасал его.