Этого не будет

— Ты опять поругался с Минами-сенсеем? — Что? — Соби вздрогнул, оборачиваясь. Он понял, что не слушал Рицку последние несколько минут, просто брёл рядом с приклеенной улыбкой, и тот смотрел теперь на него серьёзно и взволнованно. — Ты больше не приходишь встречать меня у школы, хотя раньше приходил, наплевав на просьбу сенсея. — Ничего такого, — ответил Соби. — Не бери в голову. Теперь они встречались в парке через дорогу, где Соби дожидался Рицку на скамейке, прихватив с собой книжку в мягкой обложке, или у лавки с пончиками в соседнем квартале, пили горячий кофе и шли домой. От вида школьных окон Соби мутило. — Саотомэ-сан рассказала, что Минами-сенсей твой опекун, — тихо произнёс Рицка, опуская глаза, будто стыдясь того, что лез в чужую жизнь, о которой ему ничего не говорили. В школе Саотомэ Нана относилась к Соби лучше всех других учителей. Её редко можно было встретить в коридорах, она постоянно сидела взаперти в своём тёмном кабинете, и Соби чаще видел полоску холодного света компьютерных мониторов из-под двери, чем саму учительницу информатики, но так как он практически жил в школе и постоянно приходил в учительский корпус общежития, они иногда встречались. Порой Соби казалось, что Нана-сан всё про него знала и жалела его, из-за смерти родителей, из-за того, как он безответно тянулся к своему опекуну. Наверное, она даже поняла, что Соби был безнадёжно влюблён, но ничего ему не говорила, только делилась своим печеньем, если они пересекались в кафетерии, или занимала разговором, находя под запертой дверью Рицу. Неудивительно, что она рассказала Рицке что-то такое личное, увидев в этом мальчике надёжного и доброго друга для Соби. — Больше нет, — поправил Соби. — Я уже взрослый, мне не нужен опекун. — Но вы всё равно должны общаться. Вы же почти семья, разве нет? Соби лишь усмехнулся. На семью они с Рицу походили меньше всего. Соби плохо представлял себе настоящую семью, что-то такое тёплое он помнил из раннего детства — как мама смеялась, как отец собирал с ним конструктор по выходным, сказки на ночь и поцелуй в лоб, торт на день рождения. В его представлении близкие люди должны были собираться за ужином каждый вечер, ездить вместе в отпуск, ходить на школьные соревнования и хвалить за хорошие оценки. Делиться друг с другом радостью и тревогой, заботиться во время болезни. Когда Соби был маленьким, Рицу делал для него какие-то вещи, которые тот не мог сделать сам. Сушил волосы после ванной, покупал книжки и карандаши, будил по утрам, потому что не игнорировать будильник Соби научился только к восьми годам. Но не вытирал его слёзы, утешая, не гладил по голове, не обнимал, не пускал в свою постель, даже если было очень страшно и одиноко. Первое время Соби жил в соседней комнате, но Рицу ни разу не проводил его до кровати, выгоняя из собственной спальни. И уж конечно, ни о каких сказках на ночь не могло быть и речи. Со временем вещей, в которых требовалась помощь взрослого, становилось всё меньше, к тому же, пришлось переехать в корпус для учащихся, и Соби чувствовал себя брошенным вновь, как в те ночи, когда его выставляли за дверь и он ревел в пустом коридоре несколько долгих минут, не желая возвращаться к себе и не решаясь ещё раз сунуться к сенсею. По крайней мере ему всё ещё позволяли приходить в кабинет Рицу после уроков, чтобы делать там домашнее задание, и Соби претворялся, что это занимает у него больше времени, чем требовалось на самом деле. Они стали видеться меньше, но были и плюсы. Рицу больше не выказывал того перманентного злого раздражения, которое вызывал у него глупый ребёнок, а потому с ним можно было поговорить. На серьёзные темы, взрослые и важные. На учебные темы тоже, Рицу всегда готов был терпеливо делиться знаниями с учениками, нужно было лишь не задавать глупых вопросов, чтобы не попасться на желании просто провести с ним время. Просто провести время вместе было невозможно, даже если Соби болел. В таких случаях его отправляли в медблок под наблюдение специалистов, и навещал Рицу скорее врачей, чтобы получить информацию о своём воспитаннике, а не его самого. Только один единственный раз вышло иначе. «Скажи на милость, почему Нагиса врывается ко мне с воплями и истериками? — недовольно вопрошает Рицу, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной. — Что произошло?» «Я потерял сознание на уроке». Соби виновато опускает взгляд в складки одеяла и дрожит. Его трясёт и морозит, и он чудом вымолил у врачей разрешение вернуться в свою комнату после осмотра и анализов. Голова трещит, а глаза застилает горячий туман, Соби мучительно сдерживает кривящиеся губы, чтобы не разныться от жалости к себе, но это всего лишь простуда, и разваливаться из-за подобного он не имеет права. Он хотел, чтобы Рицу пришёл к нему, но теперь, когда тот смотрит на него осуждающе, Соби мечтает провалиться под землю, в тот горячий ад, что накатывает волнами ниоткуда, а потом так же откатывает, забирая тепло. «Ты уже взрослый, Соби-кун, неужели ты не в состоянии сходить к врачу, когда болеешь?» «Вы постоянно говорите, что я ещё ребёнок, но когда вам удобно, я сразу взрослый», — огрызается Соби. «Я смотрю, ты не так уж и болен, раз хватает наглости хамить». Они молчат, и Соби мерещится, будто лампочки под потолком гудят, проникают в мозг сухими корнями, заставляя череп трескаться. Свет режет глаза и от этого даже дурно, за окном темнеет и без освещения в комнате станет мучительно одиноко и страшно, но выносить эту яркость даже сквозь веки нет никаких сил. «Выключите свет, пожалуйста», — просит Соби тихо. Рицу медлит слишком долго, и Соби едва сдерживается, чтобы не застонать от усталости и боли. Он вздрагивает, когда прохладная ладонь опускается на его пылающий лоб. Не застонать от мимолетного облегчения оказывается куда сложнее. «У тебя высокая температура, тебе нельзя под одеяло, будет хуже», — сообщает Рицу сухо и тут же стягивает с Соби горячий пуховый кокон. Соби колотит, будто его выкинули на мороз, даже зубы стучат. «Мне холодно». «Терпи». Хочется капризно возмутиться, но короткая фраза возвращает в себя. «Ты принял лекарства?» «Да». «Тебе нужно переодеться в сухое». Дверцы шкафа стучат, как молот в голове, а мысль о том, что нужно встать и шевелиться, вызывает острую неприязнь. Ещё несколько часов назад Соби был достаточно упорен, чтобы собраться в школу и сидеть в классе, но теперь он мечтает лишь о том, чтобы Рицу не смотрел на него, как на раздавленного ботинком слизняка. Соби встает с постели, снимает насквозь промокшую одежду и натягивает пижаму, что Рицу достал из шкафа. Ткань царапает чувствительную кожу тысячей игл, но становится чуть легче, чуть менее противно, чем до этого. Соби даже умудряется перестелить мокрую простыню под жгущим затылок взглядом и садится обратно на кровать. «Выключите свет», — напоминает он, и тянет на себя угол одеяла. Рицу, заметив манёвр, одеяло у него отбирает и суёт на кресло. «Мне холодно», — жалобно оправдывается Соби, но вновь не получает ответ. Рицу идёт к двери и щёлкает выключателем, блаженная тьма опускается на уставшие веки, и Соби выдыхает. Его слух невероятно напряжён, он ждёт щелчок, с которым откроется и закроется дверь, оставляя его в дерущем грудь одиночестве. Щелчка всё нет, а горячая слеза без спроса скатывается по щеке. Он весь горит, но снаружи ужасно холодно. Чужое дыхание касается затылка внезапно, и Соби вздрагивает, в пелене жара и шума собственной крови в ушах он не расслышал шаги. Рицу садится на кровать позади него, откидывается на спинку, пристроив подушку поудобнее, и тянет Соби к себе, прижимает спиной к своей груди и обхватывает руками. Он не такой горячий, как Соби, не такой теплый, как одеяло, а ладони и вовсе ледяные, но в его руках сразу становится хорошо и уютно, морозная дрожь отступает, и дышать становится легче, когда грудную клетку не стискивает напряжением. «Так лучше?» — спрашивает Рицу, от его дыхания топорщатся волоски на шее, а от недовольного голоса кружится голова, и в темноте Соби теряет ощущение пространства. — Наш с Сеймеем отец умер, когда я был ещё маленьким, — продолжал Рицка. — Я его почти не помню, а Сеймей не любит о нём говорить. У нас есть отчим, он не очень разговорчивый, но заботится о нашей маме. И к нам относится хорошо. Несмотря на то, что мы не его дети, мы настоящая семья. Неважно, что ты вырос, Соби, и что вы с Минами-сенсеем неродные, можно быть семьёй и так. Соби остановился, глядя Рицке в глаза, где отражалась искренняя надежда на чужое благополучие. Его наивность, его доброе сердце из раза в раз заставляли улыбаться и вместе с тем грустить о том, насколько зачерствелой была собственная душа. Соби протянул руку и стряхнул с его волос мелкие влажные снежинки, что не успели растаять, первый снег в этом году, ещё неуверенный и мимолётный. — Мне жаль, Рицка, но не всегда даже родственные узы делают людей семьёй. И не всегда общее прошлое значит общее будущее. — Но ты любишь его? Минами-сенсея? — Это не любовь и не ненависть, — выдохнул Соби, повторяя то, что сказал ему Рицу тем вечером, и устремил взгляд вдаль, понимая эти слова по-новому и принимая их. — Просто, кроме него, у меня никого не было. — Наверное, он сильно тебя обидел, раз ты злишься, но может, ты дашь сенсею шанс попросить прощения? — Если бы он хотел, давно бы попросил. — Это не так просто, — с серьёзным видим покачал головой Рицка, — просить прощения. Иногда поступки важнее слов. — Ты не прав, Рицка. Слова не менее важны. Только вместе слова и поступки могут что-то значить. — Раз ты такой взрослый и умный, — фыркнул тот, — почему бы тебе не сделать первый шаг? — Я устал, устал бегать за тенями прошлого. Соби отвернулся и вновь зашагал по направлению к дому Рицки, тот молча последовал за ним, растерянный, не решаясь теперь сменить тему разговора.