Этого не будет

Он слушал шаги за спиной, спускающиеся по лестнице, и каждый добавлял гнева. Нисей хотел бы злиться на Сеймея, но злился только на себя. Пока Сеймей вёл свой разговор наверху, он мог уже десять раз одеться и уйти, но отчего-то всё ещё был тут, то ходил по комнате из угла в угол, то застывал на половине движения, уставившись в окно под потолком. В то окно было почти ничего не видно: серые камни дорожного ограждения и снег. Шаги остановились за спиной, и тишина сразу начала напрягать. Сеймей не станет мириться, он вообще мог бы остаться наверху, проводив незваного гостя, но спустился, наивно было ожидать от него каких-то ещё уступок. Он давал возможность Нисею озвучить свои чувства или мог сделать вид, что ничего не произошло, но выбор оставался за Нисеем. — Мы не могли обойтись без этой демонстрации? — не выдержал Нисей. — Ты не должен стыдиться своих чувств и желаний. — Я не стыжусь, но это не значит, что я стану трахаться с тобой на площади. — Ты сгущаешь краски. К тому же, Соби не посторонний. — Ну теперь-то посторонний, — язвительно поддел Нисей. Для него всегда существовало это разделение: он и все другие, черта, за которую проходным партнёрам Сеймея не ступить, и это позволяло время от времени погасить свою дикую ревность, если бы не Соби. Для Нисея он всё ещё был среди тех других, но не для Сеймея. Позиция Соби изначально была ближе, чем просто у парня для игр, Нисей знал, что какое-то место придётся с ним делить, и каждый раз отступая на шаг, давая тому этого места всё больше, Нисей сходил с ума. Он боялся представить Соби с собой на равных в жизни Сеймея, боялся смириться с этим, боялся пристраститься к этому сам, ведь однажды он попробовал и это было не так уж плохо. В этот раз его разозлило вовсе не то, что он был вынужден ползать на коленях в присутствии этого ублюдка Соби, что раскрыл свою слабость — в конце концов он проигрывал своим эмоциям слишком часто на глазах у него — Нисея злило, что тот спектакль не был попыткой примирить его с собственными чувствами, как пытался подать это Сеймей, он был лишь демонстрацией для Соби. Демонстрацией, котороя, впрочем, не помогла, судя по тому, что тот ушёл. — Теперь найдёшь нового? — уже не так уверенно спросил Нисей. Сеймей подошёл ближе, вновь касаясь его волос, распуская растрёпанный узел. Нисей даже не дёрнулся, не опасаясь повторения экзекуции, лишь прикрыл глаза, и волосы мягко рассыпались по плечам. — Я был честен с тобой с самого начала, — произнёс Сеймей. — То, что мне необходимо, не соответствует тому, чем ты готов удовлетвориться. Но ты поймёшь, если захочешь. Ведь мы с тобой в этом похожи. Нисей хотел возразить, он всегда возражал, когда Сеймей заводил эту песню, из вредности или из-за несогласия — уже и не разберёшь. Сеймей ещё в начале их знакомства сказал, что нашёл в нём это: спрятанное желание причинить боль другому человеку, и потому позвал его в свой мир страданий по согласию, но не на ту роль, на которую приглашал прочих. Сеймей не делал ему больно и не ставил на колени — он хотел Нисея рядом с собой. Поначалу подобное совершенно не укладывалось в голове; когда Сеймей вынуждал его присутствовать на сессиях, Нисей считал это издёвкой и мерзкой манипуляцией, но Сеймей утверждал, что не преследует цели наказывать или испытывать его. Это, конечно, была неправда. Сеймей намеревался завлечь Нисея, заинтересовать, научить, бог знает что ещё, но и наслаждался его терзаниями и ревностью не меньше. Нисей злился и отказывался идти у Сеймея на поводу, но его игры всё равно заводили, даже те, что были с Соби, не стоило и отрицать. Возбуждаться от такого зрелища, наверное, было нормально, ненормально было смотреть, как твой любовник получает удовольствие с кем-то другим. В те моменты Нисей не мог определиться, чью шею ему хотелось свернуть больше — Соби или Сеймея. — Тебе недостаточно меня одного? — он отвернулся, пряча взгляд, но не сумев спрятать обиду в голосе. — Недостаточно. Сколько бы Нисей ни пытался разговаривать с собой на языке логики, убеждая, что садисту нужны те эмоции, которых он дать не мог, что он сам принял правила игры и даже не пытался от них отстраниться, — это не помогало. Роль нижнего ему претила, но он готов был уступить и тут, попробовать, он ведь и так раз за разом уступал. Вытерпеть кнут, некомфортные подвешивания, сильную боль Нисей бы не смог, но порка, пожалуй, была ему по силам. Откровенное унижение — нет, но явиться на занятия с вибратором внутри — терпимо. А любимый Сеймеем бондаж и вовсе мог стать приятным. Так отчего же этого всё ещё было недостаточно? Почему Сеймей не хотел подобного с ним? — Почему, объясни? — вспыхнул Нисей, разворачиваясь. — Тебе ведь необязательно делать больно и истязать до потери сознания, а в остальном я, будем уж честными, всегда подчиняюсь тебе. Разве это не те игры, которые ты любишь? Выдавливать такие признания было тяжело, обличать свою слабость, ревность, зависимость было неприятно и унизительно, несмотря на то, что ни для кого из них эти чувства не были тайной. — Ты сдаешься только потому, что слабее меня, вот и всё. Ты проигрываешь, а не подчиняешься. В тебе нет того стремления отдаваться, полностью отказываясь от себя, что есть в других моих партнёрах. С тобой у меня нет ощущения контроля, а он мне нужен. — Зачем тогда я вообще тебе сдался? Чтобы дразнить? — Чтобы дразнить, — согласился Сеймей. — Чтобы смотреть, как ты растёшь. Ты хочешь завладеть мной, хочешь поставить меня на колени не меньше, чем я желаю сделать это с тобой. Я никогда не поддамся неравному мне. Поэтому я хочу, чтобы ты им стал. Сеймей не стесняясь говорил такие вещи: что хочет его, что верит в его силу, что он ему нравится. Но всё то же самое Нисей слышал сегодня в адрес другого, это обесценивало его собственную веру в себя. — У меня не получится, — недовольно пробормотал он. — Ты сломаешь меня раньше. У Соби и то было больше шансов. — У него и правда было больше шансов. Он очень упорный, даже в своём самопожертвовании. То, как Сеймей согласился с фразой, брошенной исключительно из-за обиды и зависти, укололо. Нисея ранило осознание того, что он не ровня Сеймею, что он как собачонка у Сеймея на поводке, виляющая хвостом в ожидании подачки от бессердечного хозяина, но прямое указание на превосходство Соби травило раны ещё сильнее. — Как же я его ненавижу! — выжал Нисей сквозь зубы. Это признание было таким мелочным, но Сеймей улыбнулся, услышав его, и это заставило ненавидеть свою слабость пуще всего остального. — Ты хочешь единолично владеть мной, мне понятно твоё желание, — произнёс Сеймей. Он скользнул ладонью под ткань юкаты на плече, чуть сдвигая её, и коснулся оставленного там засоса. — Но другие не владеют мной, Нисей, только я ими. Ты хочешь быть единственным, ты ревнуешь, но ты единственный в моём сердце, кому нет подобных. Единственный в моей постели, разве этого тебе мало? Нисей поднял на него глаза. Этого было мало. Так много и всё равно так чертовски мало. Сеймей не любил чужих прикосновений и прикосновений вообще. Для Нисея это когда-то стало сюрпризом, ведь во время их первого настоящего свидания Сеймей сам взял его за руку, сам касался его волос, соблазняя, и сам поцеловал. Только после Нисей увидел, как Сеймей обращался с другими, и услышал от него это признание. Сеймей не позволял ему касаться себя лишний раз, и Нисей смиренно выносил это условие, ведь сам Сеймей его трогал охотно, а какая разница, чья рука была первой, если тепло чужого тела и близкого дыхания всё равно в итоге распылялось по телу. Нисею досталось то, чего не доставалось остальным: ласки, поцелуи и в итоге близость. Не те сумасшедшие и рваные клочки, когда после игр Сеймей с мягкой улыбкой провожал своих нижних, а потом зажимал взведённого Нисея в тёмном углу, целуя больно и доводя до оргазма торопливыми движениями. Настоящая близость, где им обоим пришлось сбросить свою скорлупу, чтобы позволить другому больше, чем, казалось, можно вытерпеть. Каждый раз вспоминая их первую ночь вместе, Нисей был готов заткнуться и затолкать свою ревность подальше. Движение Сеймея выходит стремительным — как высокая волна он обрушивается сверху, присаживаясь рядом на кровать, Нисей инстинктивно отшатывается назад, но Сеймей не останавливается, приближаясь неумолимо. Нисей хочет оказаться с ним ещё ближе, его тело само просит, но вместо этого он почему-то безвольно падает на спину, уходя от напористой близости. Волосы чёрным веером рассыпаются на подушке, глаза распахиваются широко, а вдох застревает неоконченным. Нисей выглядит трогательно и беззащитно в плену из чужих рук, устроившихся по обе стороны от его головы. Он смотрит, почти не моргая, любезно заслонённый от света лампы чужой тенью, и на дне его расплавленных огромных зрачков — страх вперемешку со сладким ожиданием. Сеймей не шевелится, теперь он замер, едва не соприкасаясь с Нисеем носами, и рассматривает его с мягкой улыбкой, и этот взгляд обжигает. Кажется, что если сейчас не закрыть глаза, то начнёт трясти от покалывающего жара, ползущего от живота вверх, но Нисей не может зажмуриться прямо сейчас, его глаза начинают блестеть от переполняющих чувств, которым нет выхода. Запах Сеймея сводит с ума, он везде — в волосах, щекочущих лицо, в его дыхании, на подушке. Спрятаться от него невозможно, только тонуть. Когда Сеймей всё же подаётся вперёд, касаясь губ, Нисей вздрагивает. Поцелуй не похож на те, что были прежде. Он мягкий, не напористый, горячий и влажный, в нём нет страсти и безумия, только властное превосходство, от которого дрожат колени, но на этот раз Нисей не хочет сопротивляться. Не хочет соревноваться, сражаться, быть равным. Он отдаётся. — Ты хочешь этого? — Сеймей спрашивает, отрываясь от его губ, и Нисей едва заметно кивает. — Да, — выдыхает он. — Ты ведь понимаешь, что это значит? Это его первый раз с мужчиной, и вообще-то Нисей хотел бы быть сверху, но он прекрасно понимает, что эта позиция ему недоступна — не с загонами Сеймея из-за прикосновений, не с его жаждой доминирования. В каком-то смысле Нисея это даже напрягает, но пугает больше. Сеймей не сделает ему больно, во всяком случае, слишком больно, но Нисею придётся подчиниться, быть податливей и откровенней, чем когда-либо можно было себе представить. Позволить то, что ещё недавно казалось немыслимым. Нисей тяжело сглатывает и вновь согласно кивает. Какого чёрта, ведь он уже, уже подчиняется Сеймею, с самой первой их встречи попал к нему в плен и не знает дороги назад. Сеймей отпускает его и отстраняется. — Разденься, — велит он, и Нисей медленно снимает одежду, впервые испытывая неловкость от этого действия. Сеймей не помогает ему, просто смотрит, и сам пока остаётся одетым. Когда Нисей оказывается раздет, Сеймей достаёт шёлковую ленту. — Я завяжу тебе глаза. — Мы можем обойтись без этого? — Тебя это пугает? — Нет, — Нисей врёт. Сеймей не дразнит его, по крайней мере, на словах. Нисей думал, что тот будет, как всегда, испытывать на прочность его чувства, накалять, вынуждать выкипеть до дна, но Сеймей серьёзен и мягок. Нисей всё ещё чувствует его агрессивную сексуальность — в движениях, во взглядах — но приказной тон отсутствует, и эта сдержанность пугает пуще грядущей невозможности видеть происходящее. Будто стоит Нисею лишиться зрения, и Сеймей сделает с ним что-то жуткое из своего пыточного арсенала. — Мне нужно стоп-слово? — уточняет Нисей севшим голосом. — Нет, я остановлюсь, как только ты скажешь. Если, конечно, тебе не хочется чего-то специфического. — Я хочу касаться тебя. Куда уж специфичней. Взгляд Сеймея на мгновение стекленеет. — Хорошо, — соглашается он спустя минуту молчания, а потом накидывает прохладную ленту Нисею на глаза, туго завязывает на затылке и предупреждает: — Не смей снимать. Их разговор теперь можно было считать оконченным: очередное «нет» на желание Нисея остаться с Сеймеем только вдвоём и очередное напоминание, что других между ними, в общем-то, нет и быть не может. Сейчас, когда Соби окончательно ушёл, Нисея волновало только одно — чтобы тот никогда не вернулся. Даже если у Сеймея появится десяток других на его место, Нисею это казалось куда меньшей бедой. Сеймей отпустил его, видя, что он остыл и не станет продолжать этот спор, но не поцеловал, закрепляя их перемирие, и Нисей был благодарен ему за это. Сейчас он чувствовал себя уязвимым и податливым, а Сеймей не стал продавливать глубже и утверждать над ним собственную власть. Если Нисей захочет — он поцелует сам. Они поднялись назад в гостиную, Сеймей разобрал пакеты из магазина, организовывая на столе нехитрый завтрак, а Нисей сварил им обоим свежий кофе. Они не включали телевизор за едой, и Нисею было немного скучно, он привык смотреть что-нибудь во время приёма пищи. — Помнишь девушку, с которой я тебя познакомил недавно? Микадо. — Да, — кивнул Нисей, но Сеймей не продолжал, и тогда Нисей попытался подтолкнуть его к разговору вопросом: — И что с ней? Сеймей не отвечал, просто смотрел так выразительно, что Нисей растерянно нахмурился. Он воскресил в голове её образ: симпатичная блондинка, чуть моложе него, воспитанная и улыбчивая. Кажется, они с Сеймеем были знакомы довольно давно. Она, в общем-то, понравилась Нисею, приятная и интересная, их общение показалось ему скупым, но непринуждённым. Он думал о ней, пытаясь вспомнить подробней, о чём они тогда говорили, пока внезапная догадка не поразила его. — Ты хочешь её вместо Соби? — вырвалось у него. Сеймей кивнул, отпивая кофе из своей чашки. Нисей уставился в тарелку, переваривая мысль. Не успели они избавиться от одной обузы, как Сеймей тут же нашёл замену. Нисей не чувствовал ревности или злости по отношению к Микадо, по крайней мере пока, в нём всколыхнулось лишь привычное раздражение. Его задело, что Сеймей даже не попытался сделать вид, будто тема с третьими лицами в их отношениях закрыта, лишний раз подтверждая слова, сказанные в той комнате: ему недостаточно. — Я думал, тебе не нравятся женщины, — растерянно произнёс Нисей. — Они нравятся тебе. — Ты хочешь, чтобы я?.. — Нисей распахнул глаза, возвращая Сеймею шокированный взгляд. — Если тебе интересно. Микадо согласится, ты ей понравился. — Тебе не кажется, что ты переходишь все границы? Сеймей отставил свою чашку и повернулся к нему, глядя открыто и волнующе до дрожи. — Границ нет, Нисей, — сказал он. — Только твои желания.