***
— Я бы на твоём месте получше отношения поискал, — говорит Дазай, оперевшись о стену в коридоре. — Эти даже для короткого курортного романчика совсем уж хиленькие. Он ведь без задней мысли отдал тебя незнакомому мужику, который просто ввалился в... — Осаму, ты что-то хотел? Дерзкая ухмылочка слетает с лица так, будто её оттуда клюшкой сбили. Дазай, смущенный такой реакцией, приподнимает бровь. А где... где вопли о том, что Рампо, вообще-то, не её парень, а у Дазая шутки как у второклассника? — Да я много чего хочу, — он пожимает плечами, глядя на входную дверь в квартиру Вималы. — Ты не открываешь почему-то. Дазай звучит неуверенно, круто съязвить сейчас совсем не получается. — Зачем мне открывать? — Вимала хмурится, стараясь казаться очень серьезной. — У меня встреча с друзьями, Осаму, какого хера ты приперся? Вимала правда старается. Правда пытается звучать уверенно и строго, убедительно, а не просто грубо. Саму себя убедить в отсутствии теплых чувств к Дазаю ей не удалось, поэтому она сильно надеется убедить в этом хотя бы его. Однако очень уж печально и унизительно, правда, признавать, что этот разговор даётся Вимале крайне трудно. Мозг кое-как успевает отбивать битой импульсивно проскакивающие при виде Дазая мыслишки: «у Осаму очень длинные ножки...» — «ну и пусть упёздывает на них куда подальше» «такие тонкие пальцы» — «окей, пусть сунет их себе в очко, раз тонкие, то больно не будет» «у него так мило вьются волосы» — «да и похуй, в Йокогаме влажно просто» «...так может это потому что он здесь так влажно» — «сердце, родное, останавливайся нахуй, наша хозяйка ебанулась» Вимала перестает делить свое сознание надвое и позволять её же мозгу говорить с ней самой только когда слышит Осаму. — Я думал, мы проведем время вместе, — он тяжело сглатывает, смотря точно в лицо Вималы. — Нет? Дазаю плохо. Нет, ему отвратительно, ему очень хуёво, и он сам не понимает, почему. Ничего сильно шокирующего не произошло, но он уверен, что прямо сейчас охотно открывает ротик и ловит еблом ещё одну психическую травму в свой и без того длинный хит-парад. Ура, теперь еще и отвержение! Он сильно кусает нижнюю губу, впивается ногтями в свою же ладонь, до боли крепко сжимая кулаки, пытаясь отвлечь себя. Чувствует, как его сердце в очередной раз начинает отбивать нихуевый биточек так, будто ждёт, что Дазай с Вималой прямо сейчас прекратят выяснять отношения и начнут исполнять ебейший тектоник. Осаму всё отлично понимает, на самом-то деле. Понимает, что ему очень и очень страшно и стремно признавать, что он действительно хочет провести время вместе. Очень-очень хочет. По-детски так, по-дурацки, капризно. Он не издевается, не шутит, не пытается по-долбоебски заигрывать. Он действительно хочет побыть рядом, и на это есть определенные причины, которые он нахуйнизачто не хотел бы признавать, но точно знает, что придется. — Ты меня не предупреждал, — Вимала говорит уже более спокойно, замечая странную реакцию Дазая. — Рампо для меня своих друзей пригласил, я не собираюсь уходить. И вообще... — Деви ненадолго поджимает губы, глянув в сторону. — Научись нормально с людьми контактировать, а не как типичный будущий скуллшутер с последней парты из американских сериалов. Гораздо проще думать, что он просто ебанутый и вообще скоро сдохнет. — Я тебе писал. Особенно когда Вимала ведет себя вот так. — И что ты писал? Скинуть хренову тучу несмешных мемов и предложить встретиться это вообще не одно и то же. В любом случае, Рампо специально для меня своих друзей позвал, что я им скажу? Только договорив, Вимала понимает, что пизданула. Она прекрасно показала ему, что готова поджать хвостик и побежать за ним, забив на всех и вся. Справедливости ради, она правда готова. Справедливости ради, на месте Рампо она всекла бы себе с ноги по еблищу за такое блядское отношение. Что удивительно: Дазай на её слова вообще никак не среагировал, хотя Вимала, поднимая на него взгляд, была готова увидеть там привычную мерзопакостную ухмылочку. Но увидела только бледное напуганное лицо. Осаму затрясло. Кинуло и в холод, и в жар — ого, одновременно! Ладонь быстро и неосознанно прижалась к груди, пальцы судорожно сжали ткань футболки, но болезненное давление в груди это, ожидаемо, не ослабило. Глаза заслезились, и Дазаю пришлось прикрыть их, опустив взгляд в пол, второй рукой упершись в стену. Почему сейчас, сука, почему сейчас... — Осаму? — тихо зовет Вимала. — Ты чего? Ещё хуже. Теперь нужно ответить. — А я могу... с вами... Не-а, ответить-то не получается. Блядство какое-то. Сердце должно работать для него, а не против него. Но какая, в общем-то, разница, если сейчас Дазаю кажется, что всё это происходит вообще не с ним? А может это вообще сон всё? Ну, или хотя бы Вималы здесь на самом деле нет, и ему можно спокойно сползти по стенке и, цепляясь зубами за ковровое покрытие в коридоре, карабкаться до своей квартиры? Нужно перестать надумывать, иначе станет ещё хуже. Вимала вздыхает, в животе резко крутит от испуга и волнения. Такое уже было на катамаране, но сейчас, кажется, ещё хуже, и про собственные выебоны приходится забыть, хотя... ну, сдох бы — не пришлось бы разводить эту возню с её непонятными чувствами. — Осаму, ну ты чего... — она тихо зовет, осторожно схватившись за его плечо. Второй рукой достаёт ключи. — Всё хорошо, слышишь? Она быстро открывает дверь и кидает ключи на стол, помогая Дазаю зайти в квартиру. Добился, чего хотел, молодец — в гости его привели. Какой ценой... ну, скажем, не так уж и важно. Дазай, вообще-то, уверен в том, что помощь в ходьбе ему не нужна, и Вимала сильно драматизирует. И это даже хорошо, что он собственные ноги не чувствует, потому что увидев, как сильно они трясутся, наверное, запаниковал бы ещё сильнее. Вимала, начиная понимать, что происходит с Дазаем, усаживает его на диван и садится рядом. Она замечает, как трясутся его руки, и сжимает зубы. Ему так плохо, а она вообще не понимает, что с этим делать. От бессилия хочется проверенным методом въебаться в стенку головой или, ну, хотя бы зарыдать. А от того, что единственное её желание, при виде человека, которому откровенно херово — заныть, становится ещё хуже. — Осаму, что с тобой? — глупый вопрос снова повторяется, потому что Вимала в душе не ебёт, что с ним делать. — Тебе воды, может? Таблетку какую-нибудь? ...побежать к Рампо? Позвонить Сакуноске и запросить краткий пересказ практического пособия по использованию Дазая? Той главы, где про здоровье написано. А может, просто ебнуть ему пощечину, как в фильмах? — Всё нормально, сердце заболело. Бывает такое, у меня... — он задумывается на секунду, — стенокардия. Осаму отвечает, набравшись сил, и спиздеть получается, как обычно, очень убедительно. Он зажмуривается, вздыхает и пытается спрятать трясущиеся руки, сунув их под задницу, но Вимала останавливает его, хватаясь за запястье. Кладёт его руку на своё колено, осторожно просовывает два пальца под бинт на запястье, и нащупывает пульс. Поворачивается к часам, собираясь засечь минуту, но останавливается, с ужасом понимая, что здесь и так все ясно. Его сердце бьется пиздец как быстро. Сначала Вимале очень хочется спросить, как ему вообще можно хоть немного помочь, но очень быстро понимает, что это будет звучать почти унизительно для него, поэтому просто вздыхает и, мешкаясь, осторожно кладет руку на его раскрытую ладонь, лежащую на колене, и напористо сжимает. Руки у Дазая очень холодные, держать их неприятно, и Вималу это огорчает, потому что она представляла это ощущение совсем по-другому. — Всё хорошо, Осаму. Правда, всё нормально, — она говорит тихо, но очень старается звучать убедительно. — Я тут, с тобой... тебе не холодно? Руки холодные, — осторожно гладит его ладонь большим пальцем. — Ну поговори со мной... хочешь, фильм посмотрим? А может нитроглицерином закинемся вместе? Голос Вималы звучит слабо, тонко и даже как-то жалко. Она правда не понимает, что делать, и просто говорит то, что приходит в голову, пытаясь хоть как-то отвлечь его. Ну, её брат всегда делает так, когда Вимале плохо. Раньше вообще заставлял наизусть таблицу умножения пересказывать, когда живот из-за месячных болел дико. И ведь помогало, отвлекало. Правда у Вималы с Дазаем так не получается. Ей сложившаяся ситуация кажется самым некомфортным из возможных пиздецов, на которые она могла сегодня напороться. В голове очень быстро замешивается вязкая каша из стремных, противоречащих друг другу мыслей: сначала она проклинает Осаму за то, что свои сердечные выебоны он разыгрывает именно при ней, но сразу после этого думает о том, как сильно хочет обнять его и хоть немного утешить. — У тебя какая любимая группа? К большому удивлению, Дазай действительно чувствует, что его отпускает. Резко, как обычно, будто всё разом водою смыло. И звон в ушах пропадает, и тремор успокаиваться начинает. Сердце всё угомониться не может, но на это всегда нужно было гораздо больше времени. — Та же, что у тебя, — Осаму расслабленно прикрывает глаза, откидывая голову на спинку дивана. — Штрихи. Плечи Дазая вздрагивают еще несколько раз, а потом он зевает, потягиваясь. Так спокойно и беззаботно, будто вовсе не сливался тоном кожи с белыми бинтами на его же руках. Вимала удивленно хмыкает. — Так и переживают сердечные приступы, да? — она отпускает его руку и упирает локти в свои же колени, наконец-то спокойно выдыхая. — Откуда знаешь, что они мои любимчики? Осаму приоткрывает один глаз, забавно поглядывая на скрючившуюся девушку. Ему, очевидно, очень и очень хочется провалиться нахуй прямо сейчас, после того, что с ним происходило пару минут назад, но он прекрасно понимает, что ничего уже не изменит. Максимум, что можно сделать — ебнуть чем-нибудь по голове и надеяться, что либо насмерть, либо по той части мозга, что отвечает за кратковременную память. — Я же твой спотифай смотрел. Там подборка. Но калечить Вималу ему совсем не хочется. Точно не сейчас, не после того, как она сидела и тряслась вместе с ним, пытаясь сделать хоть что-то, чтобы ему стало лучше. От мысли о том, что о нём заботятся, Осаму всегда становится очень тепло. Как бы глупо то ни было с его стороны, Дазай частенько сам устраивал концерты и выходки, которые могли бы навредить ему, странно шутил. Не всегда, чтобы привлечь внимание, конечно, но всё же. — Я думала, их вообще никто кроме меня уже не помнит, — Вимала старается передать своё удивление, но никаких эмоций после случившегося выдавить из себя не получается. — У них последняя популярная песня вышла... когда? Лет четырнадцать назад. Дазай пожимает плечами. Его немного волнует то, что Вимала упрямо прячет своё лицо — ясное дело, сильно волнуется сейчас, но к чему ей прятаться, если он сам только что хватанул паничку прямо при ней? — ... это приятно. Вимала даже моргать перестает. Она очень быстро понимает, к чему Дазай говорит это, но правда думает, что лучше бы не понимала. Щеки и так горели, а сейчас кажется, что сложенные на них ладони вот-вот расплавятся. Это какое-то ну очень сомнительное влияние. Как-то она читала, что если тело странно реагирует на даже простое общение с человеком, то это общение нужно прекращать, мол, твоё тело специально подает тебе знаки в качестве реакции на предполагаемую опасность. Но это ведь всего лишь глупый пост с «Реддита».. по крайней мере, Вимале очень удобно так думать. Но всё же это, блять, наверное, не нормально: они встретились минут пятнадцать назад, и у одного уже сердце прихватило, а вторая отлетела куда-то в сторону солнца, судя по нахлынувшему жару. А ведь им всего немного за двадцать... — ... так вот, четырнадцать лет назад, вроде... — Четырнадцать лет назад, вроде, да, — Дазай очень быстро возвращает Вималу на землю, в очередной раз перебивая её тем, что просто повторяет её же слова. — Я даже помню это, тогда вышла «You only live once», а потом «Under cover of darkness», и у меня есть замечательная теория насчёт них. Тему удалось перевести довольно легко: очевидно, никто и не хотел заострять внимание на том, что случилось. Их отношения назвать близкими ну... просто невозможно. По крайней мере, близкими в том понимании, которое принималось бы обществом, как правильное. Однако для того, чтобы понять друг друга, хватило двух слов. Это приятно. Хотя от слов, в общем-то, мало что зависело. Осаму мог хоть затереть ей о том, что он граф Дракула — если бы он сказал это так же уверенно и убедительно, Вимала всё равно поняла бы, что это слова благодарности. Так даже лучше было бы, наверное. Никто из них не хотел ни рассыпаться в благодарностях, ни купаться в лучах славы: «какой же я ахуенный и отзывчивый человечек». — Какая теория? Вимала усаживается на диване удобнее, теперь более-менее спокойно глядя на собеседника. Осаму выглядит очень расслабленно. Настолько, что аж напрягает, и она снова вспоминает тот пост с ёбаного «Реддита». — Ну, — Дазай поворачивается к ней, закидывая ноги на диван. — В общем... в клипе на первую песню вся группа в белой комнате, в белых пиджачках, все такие хорошенькие-приличненькие, помнишь? — Помнишь. — Так вот. Сама песня о том, как парочка ужиться не может, причем лирический герой определённо-таки подсасывает, — Осаму закатывает глаза, а потом забавно машет рукой. — «Заткни меня, и тогда мы найдем общий язык», а в конце клипа в эту белую комнату, которая символизирует это его покаяние, льется грязь, и пачкает и стены, и всю группу в их белой одежде. Помнишь? Вимала пытается казаться серьезной и слушать его внимательно, потому что ей действительно интересно, но сдержать улыбку у нее не получается. Настолько удивительно увлеченным кажется Дазай: он и губы кусает, и сам лыбится, пока рассказывает, а в глазах, что бывает ну очень редко, сейчас не пусто и эффекта зловещей долины они не вызывают. — Помнишь, — она кивает. — Ну вот. А клип на вторую песню начинается с того, что показывают конец клипа на первую, а потом все участники группы стоят уже в черной одежде, а солист вообще в кожаной куртке и темных очках, — Осаму упирается рукой в диван, выставляя её между собой и Вималой, и наклоняется ближе к ней, действительно заинтересованно глядя на неё в ожидании ответа. — Давай, Вимала. И слышать не хочу, что ты меня сейчас не поняла. — «Я не буду просто марионеткой у тебя на поводке», — Вимала вспоминает слова песни, пытаясь продолжить его мысль, а Осаму восторженно складывает руки у лица и лыбится. — «... прощай, мой друг и враг»... ну, мужик взял яйца в руки и ушел из отношений? — Интересно, кто нибудь ещё заметил? — Осаму потирает ладони. Ему действительно не по себе от того, что он может так открыто обсуждать с кем-то свои интересы. — Ну скажи же, круто! — Не хочу тебя расстраивать, но думаю, что да. Осаму кладет ноги на колени Вималы, придвигаясь ближе. Вимала сначала удивленно хлопает глазами, а потом понимает, что удивляться пора уже не его поведению, а своей реакции. Надо бы привыкнуть уже. Неловко глянув на него и поджав губы, она кладет ладонь на его щиколотку, осторожно поглаживает пальцами. — ... хотя из отношений уходить не особо-то круто, — намеренно проигнорировав её ответ, продолжает Дазай. Он опускает взгляд на руку Вималы. Хочет прокомментировать её действия, но совсем не хочет спугнуть. Настолько не хочет, что (вау!) вовремя затыкается. От прикосновений к нему ей самой становится очень приятно. Осаму колкий, едкий и будто специально делает так, чтобы с ним было максимально некомфортно находиться рядом. Но Вимале рядом с ним хорошо. Очень хорошо, и хочется быть ещё ближе, хочется прикасаться к нему и узнавать, какая его кожа на ощупь и какой будет его реакция. — Из таких отношений уходить круто, — говорит Вимала, поддаваясь абсолютно деструктивному желанию из разряда «потом кринженешь» — провести кончиками пальцем вверх по его тонкой лодыжке, залезая под штанину. — Им было плохо вместе, он должен был свалить. Осаму нервно поджимает губы, не сводя взгляда с того, что делает Вимала. Он к такому абсолютно не привык: обычно это он лезет к Сакуноске или Чуе, обнимает и липнет к ним, как банный лист. Ему очень нравится трогать людей, с которыми ему комфортно. Он любит тыкать пальцами в костяшки на руках Оды на рабочих собраниях, пытаться стянуть резинку с волос Чуи, пока тот не видит. Но их двоих это раздражает. И, наверное, справделиво, потому что взрослый парень, трогающий руки мужчины чуть старше, наверняка будет неправильно понят. А девушка Чуи, замечая приближающуюся к рыжей макушке ладонь Осаму, каждый раз безжалостно шмякает по ней толстенным учебником биологии, что только с божьей помощью не оторвал своим весом лямки шоппера, в котором она его вечно с собой таскает. А Вимала трогает его сама. И Дазай с действительно неподдельным ужасом замечает, что ему это нравится. Нравится настолько сильно, что по телу мурашки пробегаются, хотя и сама ситуация странная, и место Деви непонятное выбрала — кто вообще чужие щиколотки трогает? Осаму немного хмурится, очень ненавидя собственную иногда уж чересчур активную мимику, потому что на самом деле думает, как бы по-нормальному показать, что ему приятно. — А конец припева помнишь, Вимала? — Осаму обводит указательным пальцем свою нижнюю губу, заинтересованно глядя на Деви. — Там поётся: «но я буду ждать тебя». Вимала удивленно приподнимает бровь. Да, действительно, там так и поется. И она действительно об этом забыла. Но сердце её сжимается точно не от страха возможно наступающей деменции. — Это намёк? Она спрашивает прямо. — Да. Осаму отвечает честно. В груди уже не просто сердце бьется чаще, а до противного сладко тянет какое-то странное чувство предвкушения. Похоже на ожидание результатов новогодней лотереи, но ощущается намного более постыдно, чем увлечение тупой игрой для азартных стариков, неистово желающих получить с этой лотереи новый костыль... ну, или миллиончик-другой. Как повезет. С Вималой всё хуже. Она не хочет получать от Осаму «костыль», она хочет получить лучший исход, который он может ей предложить. Она смелее гладит его щиколотку, медленно обводит косточку кончиками пальцев. Дазай охотно подставляется какое-то время, довольствуясь самой мыслью о том, что Вимала хочет прикасаться к нему. Хочет настолько, что просто берет и делает это прямо сейчас. Приторно нежно, при этом так невесомо, что ему эти прикосновения кажутся естественными, будто так и должно быть, и ничего удивительного или непривычного в том, что они впервые друг к другу так близко, нет. — Так у тебя есть парень? — внезапно спрашивает Осаму. В любой другой момент Вимала приняла бы этот вопрос за очередную издевку, но сейчас он кажется простой необходимостью, формальностью, и звучит точно так же. Так, будто Дазай действительно хочет узнать ответ. Будто от него что-то зависит. Абсолютно ясно, что именно. И из-за этого Деви немного теряется в своих мыслях. Совсем недавно Дазай ясно дал понять, что считает... такие... отношения между гидом и девушкой, с которой он работает, полной глупостью. А теперь он однозначно флиртует с ней. По-своему, конечно, флиртует, но Вимала совсем не дурочка и прекрасно видит, когда мужчина в ней заинтересован. Даже если это Дазай. — Почему ты спра... — У меня вот девушки нет, — Осаму перебивает, внимательно смотря в её лицо. — Это намёк? — В пятнадцать лет я подумал, что дожил уже до кризиса среднего возраста, и понял, что никогда в девочку уже не влюблюсь, — он рассказывает со странной улыбкой, будто ему нравится это вспоминать. Вимала хмурится, но он не останавливается. — Мы с Чуей договорились поцеловаться, просто чтобы попробовать. Он — чтобы не лажануть потом с девочкой, а я — потому что он в пятнадцать был похож на среднечковую такую девчонку, которая стала бы моим последним шансом. Вимала пытается сдержать смех. Правда, она ценит откровения Дазая и не хочет обидеть его, но смех всё равно вырывается. Да так громко и сильно, что глаза слезятся. — Ты серьезно? Вы целовались? Дазай кивает. Вимала думает, что вот-вот начнет ревновать, представляя, как Осаму целует Чую, но получается только пыхтеть, как укуренный дед, в попытках не ржать. — Договорились просто чмокнуться, но я поцеловал его взасос, — он широко улыбается, явно довольный собой. — Он мне въебал больно очень, но попробовать стоило. — Так это он тебе глаз выбил? Деви с предвкушением кивает, указывая на перебинтованный глаз Осаму. Узнать, что с ним случилось такое, хотелось ещё с их первой встречи, и со временем интерес только рос, потому что человек, блять, так долго не снимает бинты со всего тела. Она правда считает, что круто завела разговор в эту тему и действительно ожидает, что Дазай расскажет ей, что с ним случилось, но он только снисходительно улыбается, в очередной раз игнорируя её. — А потом появилась девочка, — Дазай на несколько секунд спускает взгляд к своим лежащим на коленях Вималы ногам и приподнимает бровь, показывая свое недовольство её бездействием. — Продолжишь? — Нравится? — с улыбкой спрашивает Вимала. — Нравится, — он кивает. А ей-то как нравится... — Ну, как девочка... ей было лет двадцать восемь, вроде, а мне шестнадцать. — Звучит ужасно и подсудно, — скривившись, комментирует Вимала, поглаживая щиколотку Дазая. Её рука находится здесь как-то до глупости долго. — Я тут скоро дырку протру, не? — Хочешь повыше погладить? С-сенпай, я ещё не готов... — Дазай явно издевается, но Вималу это даже приободряет как-то, а то совсем уж сладко было. — Сделаю для тебя исключение, но ты должна будешь сделать комплимент моим волосам! — ... твоим волосам? — Вимала неуверенно переспрашивает, а Дазай быстро переворачивается и, скатываясь ниже, кладет голову на её колени. Она улыбается и запускает пальцы в его волосы, нарочно внимательно щупая их. Делает вид, что сильно задумывается. — Очень мягкие для японца. Осаму довольно вздыхает и бесстыже ластится, совсем как кот, прижимаясь к её руке. Вимала моментально краснеет и на секунду даже прекращает гладить его, но понимает, что нужно пользоваться моментом. По крайней мере, Дазай сейчас определенно этим и занимается. Поэтому Вимала, внимательно наблюдая за реакцией, позволяет себе небольшую вольность и осторожно пускает в дело отросшие ногти, легонько почесывая его. Дазай довольно мычит, выдавая Вимале полный карт-бланш. Эта выходка, как ни странно, была даже не для Вималы. Осаму очень захотелось теперь уже точно проверить, действительно ли ему так комфортно с ней. Ответ оказался очевиден. — Она была очень мудрой. Наверное, единственной, кого я считал мудрым на то время, — Осаму прикрывает глаза, расслабляясь, — Она очень многому научила меня и никогда не позволяла лишнего ни себе, ни мне. Ну, мне особенно. Мы были очень близки какое-то время. Ну, как я думал, — он как-то обреченно вздыхает. — Я на её свадьбе был! Клянусь, я думал, что убью её мужа, когда он поцеловал её при всех. — Чего не убил? — умиленно улыбнувшись рассказу, спрашивает Вимала. Думать о том, что Дазай в детстве был наивно влюблен в человека гораздо старше, как бывало со многими детьми, было странно, но приятно. Чем ближе она его узнает, тем меньше он походит на биоробота и ту самую жестокую спецразработку США для уничтожения Японии. — Потому что мир несправедлив и полон совпадений. Его святым ангелом-хранителем оказался не кто иной, как Чуя, — он неприязненно фыркает. — Да-да, он мне въебал. И сказал, что нельзя убивать людей во время церковного венчания. — Вау! Чуя, должно быть, имеет глубокие познания в религии, раз знает о таких неочевидных правилах. Осаму забавно хмыкает, почти смеется, и Вимала прямо-таки пялится на него, пользуясь их положением и его закрытыми глазами. Он красивый. Очень, очень красивый, и он точно знает об этом. — Оказывается, таких запретов много. Знаешь, чего ещё нельзя было делать на её свадьбе? — Чего? Вимала ласково перебирает пряди его волос, завороженно наблюдая за тем, как они скользят сквозь пальцы. Не зная куда деть вторую руку, она неуверенно кладет её на предплечье Осаму. — Признаваться ей в любви. Осаму хмурится и раздосадованно выдыхает. Кажется, его действительно задевает ситуация, о которой он говорит. — ... — Вимала звучно ахает, не находя нужных слов. — Ты это сделал? — Сделал конечно, не недооценивай меня! — Осаму надувает губы. — Ты удивлена? Он открывает глаза и осматривает лицо Вималы, как ебаный сканер. Под его внимательным взглядом она начинает сомневаться в чистоте своих пор — кажется, сейчас он и это разглядеть может. Вимала заметила, что он довольно-таки часто смотрит вот так, и в такие моменты ей почему-то очень страшно выглядеть как-то не так. — Честно, удивлена, — признается она, — Чуя... не въебал? — Не-а, — Осаму снова прикрывает глаза и расслабляется. — Эстер сказала мне не подходить к девочкам. Вообще не приближаться. На расстоянии одного города между, как минимум, держаться, — он снова открывает глаза и привстает, убирая её руку со своей головы. — А ты близко. — Это угро... — Угроза? Нет, это предупреждение тебе от Эстер. Как говорится, женская солидарность. Только в нашем случае через посредника. Вимала чувствует, как горячий ком с горла перекатывается вниз, застревая в груди, и катится дальше — к низу живота. Дазай действительно близко, и она ожидала от её попыток игнорировать его любого исхода, но явно не такого. От его близости и тепла, даже жара между ними, голова самым жестоким образом идёт кругом. Это снова напоминает о том самом посте с «Реддита», но Вимала упрямо спихивает это на обычное волнение, потому что сейчас ей хочется быть ближе к нему. При первой встрече с Дазаем Вимала подумала, что настолько холодного человека, как он, должно быть, иногда приходится тыкать палкой, чтобы проверить, жив ли он вообще. Она совсем не ожидала, что он умеет быть таким... соблазнительным. — П-предупреждение? Глотая снова подскочивший к горлу ком, Вимала кое-как выдавливает из себя слова, но что сказать-то толком и не понимает. — Да. От Эстер, — Осаму напряженно прикусывает губу. — Хочешь услышать моё? — ... предупреждение? Осаму отворачивается и немного нервно хихикает. — Портишь момент. Да, Вимала, предупреждение. — О чём? Дазай тихо вздыхает, чувствуя, как сильно начинает колотиться сердце, и очень надеется, что это не подкатывающий приступ. Его рука слегка дрожит, когда он кладет ладонь на шею Вималы, заставляя ту вздрогнуть. В мыслях упорно напоминая самому себе о том, что уверен в своих действиях и желаниях, мягко притягивает ближе к себе и льнет к ней, едва ощутимо скользя влажными губами по её скуле. Вимала вздрагивает и замирает, едва дыша. Она стискивает зубы, стараясь не издать ни звука. Осаму останавливается, прижимая губы к её виску. Очень ласково и бережно целует, надолго задерживая свои губы на её коже. Простой поцелуй в висок — это так невинно, по-родному. Но с его подачи очень, очень соблазнительно, блядски сладко. Реакцию Вималы он замечает сразу, и, пряча лицо в её волосах, понимает, что место для поцелуя выбрал правильное — если бы она увидела, насколько довольная ухмылочка появилась на его лице сейчас, явно не захотела бы попробовать что-то такое с ним снова. Кончиками пальцев он чувствует мурашки на её шее и прикусывает губу, отчаянно борясь с желанием испытать удачу и крепость собственного ментального здоровья, и поцеловать в шею. — Ты выглядишь слабее Чуи, так что... следующий раз будет в губы.(3:00) предупреждение
13 января 2024 г. в 00:16
Примечания:
было очен страшна это писат.
Сакуноске всегда уверен в своих убеждениях и решениях. В любой ситуации знает, что нужно делать или, по крайней мере, что он считает нужным делать.
Будучи человеком повидавшим в жизни абсолютно разносортное дерьмецо, он был потенциально готов почти ко всему, что могло бы ебнуться на его уже имеющую несколько седых волосков голову, при этом относясь к жизни гораздо проще остальных.
Он нормально реагировал на мерзкие снобские выкрутасы Анго, от которых у других рвотные позывы начинаются. С пониманием и заинтересованным выражением лица кивал, ходя рядом с вечномолчащим Акутагавой, будто тот ему что-то занимательное рассказывал, пока другие люди рядом с Рю начинали медленно гнить от скуки и какой-то кладбищенской тишины.
Ода с пониманием выслушивал раздражающие крики Чуи, недовольного новым сезоном «Американской истории ужасов», отношениями на расстоянии, бедствующим фондом сбора средств на содержание собачьих приютов... список недовольств мог бы продолжаться вечно, а недовольное, неприятно-сердитое рычание, сопровождающее их, рано или поздно вызывало желание повырывать рыжую волосню у любого, кто проходил эту пытку негодованием Чуи. Но не у Сакуноске.
Для него казались абсолютно нормальными, не постыдными и даже не смущающими вынужденные походы во все ближайшие к дому Дазая аптечные пункты с просьбами не верить высокому темноволосому мальчику с бинтиком на глазу, который будет выпрашивать психотропные без рецепта, мол, забыл дома.
С ним всегда советовались даже те, от кого этого вовсе не ожидалось — и любивший сам поучать младших Хироцу, и упрямый, вечно знающий всё лучше всех Тачихара. Даже скромная Гин рядом с ним чувствовала себя чуть увереннее.
Но что делать сейчас Сакуноске не понимает. Сама судьба будто бы решила ебнуть ему с каждой стороны света, а потом приклеить на все свежие ранки по красивому цветастому пластырю — это потому что и радость свою от нахлынувших проблем Ода отрицать не может.
Собственные чувства к русской девушке младше моложе него на восемь лет определенно стали тем самым сортом дерьмеца, на который он ещё не нашел управы. Он определенно понимает, что это не нормально. Понимает сам, а Дазай, как настоящий друг, забыться не позволяет ни на секунду.
Как бы Ода ни оправдывал то, что позволил Лениной просто пронюхать взаимность её чувств, всё казалось ему глупым.
Да, Ленина действительно думает и ведет себя, как человек гораздо старше её возраста. Но, сука, как же мерзко и пошло это звучит.
И да, Сакуноске действительно уважает Ленину. Узнав её получше, он просто не смог воспринимать её, как обычного подростка — она зрелая, самостоятельная, даже мудрая девушка.
... но и такие «оправдания» Ода слышал на допросах педофилов в жутких тру-крайм видосах, которые ему постоянно скидывает Дазай.
Сакуноске впервые хочет поговорить с кем-то о своей личной жизни.
А каталог этих «кого-то» у него крайне мал: одни только Дазай и Анго. Поэтому этот список он решил расширить.
— Не знаю, это пиздец аморально, — говорит Чуя, хмуря брови. Быстро понимает, как двусмысленно звучит его вывод из рассказа Оды, и добавляет: — Ну, это я про то, что эта шиза немытая тебе заливает. Он же друг твой, че за поддержка-то такая у него странная?
Ода пожимает плечами.
Конечно, он не мог позвать Дазая, чтобы обсудить отношения с Лениной — Сакуноске хоть и осознавал, что рано или поздно ему придется втолковать Дазаю, как второкласснику, что «папа маму любит не сильнее, а просто другой любовью»... но, пока мог, это дело он откладывал.
А у Чуи вот девушка даже есть. И давно уже. Значит в отношениях должен разбираться. Ну, по-крайней мере, явно лучше, чем Дазай, у которого из опыта в романтике только прочитанный в шестнадцать лет фанфик про Хинату из «Наруто».
— Говорит то, что думает, — Ода вздыхает, постукивая указательным пальцем по своему стакану.
Заказал он на этот раз не алкоголь. Чуя, умело проигнорировав взмах почти выпадающих из глубокого декольте сисек официантки прямо перед его носом, тоже отказался от того самого европейского вина в «Юи-чан».
Накахара почему-то сильно возгордился тем, что Сакуноске, будучи старше него самого (и, тем более, будучи другом ебанойнемытойшизы Дазая) почему-то решил советоваться именно с ним, и не стал порочить это доверие алкоголем.
Оба заказали сок: Чуя выбрал свежевыжатый апельсиновый, а Ода, морщась от одного упоминания цитрусовых, заказал банановый. Хотел заказать крепкий кофе, но мысленно принял от собственного сердца сообщение с мемом «а па жопе» (вместо вибрации уведомления — жесткий приступ тахикардии от одного лишь упоминания эспрессо, очевидно).
— Не-е-ет, — тянет Чуя, — это, конечно, хорошо, когда правду говорят. Но не такую, блять!
Последние слова Накахара шипит. Ода даже вздрагивает немного, но по итогу пялится на Чую настолько безэмоционально, что тот даже сам успокаивается немного.
— Правда — это просто правда. Она «не такой» не может быть, — Сакуноске пожимает плечами. — Мне интересно твоё мнение.
Просить оценить собственные решения и действия — должно быть, как-то унизительно.
Но Ода думает по другому: чего страшного в том, чтобы спросить совета у того, кто лучше разбирается в чем-то? Если Чуя когда-нибудь захочет начать понимать что-то в сортах риса или кофе, он тоже обязательно ему поможет. Сейчас Сакуноске хочет начать понимать что-то в сортах женщин.
— Я не знаю, — после долгого молчания Чуя вздыхает. — Очевидно, что с первого взгляда это полная пиздища...
Чуя прикусывает щеку, глядя в пол. Привычной шляпы на голове нет, а челка растерянный взгляд прикрывает плохо, но ему очень хочется высказать своё мнение, и высказать его правильно, не замешкавшись.
В таких ситуациях он всегда чувствует себя странно. Когда к нему обращаются за советом, Чуя физически ощущает ебнутый на его плечи груз чужих ожиданий.
И хочется ведь не проебаться, очень хочется. Дать дельный совет, показать, что в свои двадцать два уже стал удивительно (!) мудрым и проницательным. Но если задуматься о том, что его советы могут привести к чему-то плохому...
Блять, Чуе очень сильно хочется просто запереться в какой-нибудь комнатушке с телевизором, где будут идти все части «Котопса» или «Крутых Бобров» подряд, и просто ни с кем не общаться. Пусть советы раздает Дазай, Анго, да кто угодно, не ебёт.
— Я не думаю, что это плохо, — в конце концов, Чуя решает сказать то, что действительно думает. — Я вообще не вижу разницы между тем, что было в моей голове, когда я был её возраста, и тем, что сейчас, — он тяжело вздыхает. — Просто... помедли, что ли. Подожди, посмотри, как оно будет. Если быстро не перегорит, то всё хорошо, наверное.
Чуя уверен, что он заметил, как загораются глаза Сакуноске. И его это почти напугало: обычно Ода выглядит настолько невозмутимо, что ему, кажется, можно повырывать все ресницы — и не моргнет. Но сейчас...
Накахара морщится и фыркает. Такие влюбленные люди раздражают, даже если и сам Чуя по уши влюблен в свою же девушку, потому что вот сядьте, блять, друг напротив друга, и хуярьте друг друга этими взглядами приторными. Тихо фыркнув что-то типа «как пидоры смотримся», Чуя закидывает ногу на ногу и отворачивается.
На самом деле он сильно бесится с того, что не может сказать Сакуноске всю правду. Горькую, блять, но правду — Чуе абсолютно похуй на его геронтофилку с балалайкой вместо рта. Ему не похуй на то, что и Ода, и Дазай успешно руинят их работу. Не то чтобы какие-то чувства к девушкам могли бы нарушить все планы Мори-сана, но видеть окрыленное любовью лицо Сакуноске вместо обычно-безразличного и сосредоточенного на работе, раздражало Чую.
Особенно после того, как Мори, сыграв на слабостях характера Накахары, пизданул так засевшее в рыжей башке «Проследи за ними там, Чуя».
А Дазай... в последнее время кулаки у Чуи рядом с ним чешутся ещё чаще чем обычно. И пока напарник удивляется: «Странно, Чу-у-уя, сакура ведь только в апреле цвести будет...» Накахара уверенно заявляет, что раздражителем в это время года для него стала не цветущая сакура, а цветущее еблище Осаму.
Нет, конечно, будучи Дазаем, Дазай не бегал с лавандой в заднице и красной розой в зубах, распыляя любовную пыльцу по Йокогаме. Зато распылять запах своей немытой башки он явно прекратил, и Чуя не мог этого не заметить, потому что тот (как считает Чуя) абсолютно внаглую взял и спросил, где они с Александрой купили те самые пахнущие свежим гранатом духи, которые подарили ему на двадцатый день рождения.
Два года они пылились на полке в его засраной квартире. Два, мать их, года. Он ими вообще не пользовался. Ни разу. Сам Чуя, только иногда заскакивая в гостеприимный свинарник Дазая, пользовался ими чаще владельца. А теперь от шизы на ножках духами за версту каждый день пасет, так они ещё и кончились подозрительно быстро — видимо, по незнанке льет их ведрами на себя.
Накахара вздыхает и устало запрокидывает голову назад, накрывая лицо руками. Тихо шипит и ругается, когда случайно попадает одним из бисерных колечек прямо в глаз, но раздражение от мягкого выражения лица Сакуноске напротив перекрывает даже это ощущение.
«Дилетанты, блять. Видел бы Вас Мори-сан, старого инфаркт бы хватанул...» — думает Чуя, потирая глаз.
Примечания:
мой тгк с моей хуетой мемами и артами https://t.me/yournamenakaharaimba