***
Сакура вновь очнулась. Уже который раз она теряет сознание от болевого шока. Теперь в эти короткие моменты, когда она не чувствует боли, мозг пытается отвлечь ее на воспоминания из прошлого, того самого, которое Змей без спроса промотал. Сакура даже не пыталась понять, почему вдруг события минувших дней начали воскресать в ее памяти, появляться из ниоткуда, словно всегда были где-то в подсознании, просто не желали появляться. Ее разум был занят делами поважнее — все силы уходили на поддержание своего сознания на поверхности. Нужно было постоянно напоминать себе, кто она и для чего все это терпит: потому что не может выдать этим извергам свою цель. Если они узнаю, что девчонка, которую они схватили, переместилась во времени, то не остановятся, пока не выпытают все, что должно будет произойти в будущем и используют эти знания в своих грязных целях. — А вот и ты, — Сакура очнулась, снова. В который раз. Мучитель продолжал хлестать ее по щекам, даже убедившись, что она проснулась. Наконец, больно сжал ее щеки так, что зубы впились во внутреннюю сторону щек. Во рту появился привкус крови, но это не впервые за эту ночь, день или и того больше. Харуно уже давно прекратила морщиться от этого солоноватого привкуса, который напоминал ей практику в больнице Конохи. Странно, но кровь ассоциировалась не со множеством ранений на заданиях, а с операциями, пациентами на кушетках и Цунаде-самой. — Очнулась? — из-за спины шиноби послышался голос второго садиста, щелкнули стальные скобы щипцов и Сакура машинально сжала кулаки. На ее пальцах не было живого места, вместо ногтей остались лишь зияющие дыры, сквозь которые виднелось мясо. Но спустя несколько мгновений они залечились, как будто и не было никаких увечий, только застывшая кровь свидетельствовала о пытках, которым подверглись ее руки. — Черт, ты идеальный объект для пыток — сколько бы ни сдирали кожу, вырывали ногти, зубы, ломали кости, даже кислотой плескали — тебе все ни по чем! Нам не приходится думать, чтобы еще такого сделать, ты просто лечишь себя и позволяешь нам проделать все тоже самое по списку, я безмерно благодарен тебе, девчонка, — лязганье было все ближе, темный силуэт с воодушевлением подбирался к ней. Тот человек, что до этого шлепал ее по щекам отошел в сторону, позволяя товарищу занять его место. — Ты уж извини, — мужчина запустил пальцы в светло-розовые волосы и со всей силы дернул их назад, так, чтобы девочка, прикованная к креслу, подняла голову. — Работа у меня такая. — Пошел ты, — Харуно закрыла глаза, не было и мысли демонстрировать взгляд, полный ненависти, или искать утешение в оскорблении своих пленителей. Она лишь не хотела снова наблюдать за тем, как ее плоть рвут, кромсают и калечат. Хватало одних чувств, выдерживать которые с каждым вздохом и порезом становилось все труднее. Казалось, еще секунда, еще одна загнанная под ноготь игла, и она не выдержит, сдастся. Но девочка продолжала убеждать себя, что, если опустит руки и расскажет им, чего бы они ни хотели, то все испытанные муки останутся бессмысленными, да и сама она не сможет себя простить. Слишком многое зависит от ее силы воли, от ее выдержки. Она не должна сдаваться. Как только ее развязали и приковали к этому креслу, Сакура поняла, что не чувствует руки. Они не кололи, не приобретали нормальный оттенок, оставаясь буро-фиолетовыми по всей поверхности кожи. Просто свисали по бокам, будто и не принадлежали ее телу. Харуно поняла, что если ничего не предпринять, то после, если вдруг выберется отсюда, руки придется ампутировать: обе, по самое плечо. В таком состоянии она, не то что Саске, даже себе помочь не сможет. Решение было принято мгновенно. Действуя ногами, зубами, чем только приходилось, пока оба шиноби ушли готовить инструменты для ее допроса, она сложила руки вместе. Куноичи рассчитывала, что обычных сцепленных как придется пальцев хватит для этого. Спустя бесконечные минуты попыток, подогреваемая страхом приближающейся агонии и адреналином, Сакура все же смогла криво-косо сложить что-то, напоминающее печать тигра, и активировала печать бъякуго. Все же плюс от того, что Уроборос промотал целый год нашелся — чакры оказалось достаточно. Теперь каждый раз, когда Сакуре наносили увечье, из которого обильно вытекала кровь, действие печати все залечивало. А иначе, она бы уже потеряла огромное количество крови, ослабла и была бы на грани смерти. Что-то подсказывало девочке, что эти шиноби не были обычными сотрудниками отдела допросов и не знали меры. От них веяло скисшей кровью и безумием. Очевидно, они получали удовольствие от того, что вытворяли с ней. Но даже до того, как обнаружили способность девочки к мгновенной регенерации, не знали меру. Заигравшись, они запросто могли бы убить ее к этому моменту.***
— Итачи, никто не спрашивает, чего ты хочешь, у тебя есть обязанности, и ты должен их выполнять! Сердитый голос отца разносился по всему дому, ясно очерчивая минусы плохой звукоизоляции. Саске, который ненарочно оказался в коридоре около кухни, решил остаться на месте, потому что не решился уходить сразу, а теперь это показалось бы странным. — В таком случае, отец, я не буду интересоваться своим долгом, а буду делать то, что считаю правильным, — Итачи не повышал тона, в его голосе не было слышно и злости, только лишь капля непокорности и океан волнения. — И ты считаешь правильным гоняться за какой-то девчонкой и нянчиться с ней? Она же обычный ребенок, зачем тебе это? — Ты не прав отец, — Итачи отвернулся от отца, он стоял к нему в пол оборота и глядел в окно, куда-то далеко, будто надеялся заметить на горизонте знакомую хрупкую фигурку, убедиться, что с ней все в порядке. — В мире, где клан и его родная деревня вынашивают против друг друга заговоры, все люди с повязкой на голове - не более, чем оружие и боевая сила. И совсем не важно восемь тебе лет или тридцать восемь - ты лишь жертва в конфликте чужих интересов... В комнате повисла вяжущая тишина, липкая и пугающая. Фукагу-сама подбирал слова и сильно хмурил лоб в раздумьях. А Итачи так и продолжал глядеть на голубое небо через окошко кухни. В конце концов он прервал тяжелую атмосферу, которую сам и создал: — А Сакура еще и мой товарищ, я не могу просто закрыть глаза на ее исчезновение. Родители в ужасе, почти весь состав полиции собирается на ваше собрание, я должен вмешаться, отец. Прости, но в этот раз я не подчинюсь тебе, я должен идти своим путем. Юноша развернулся и направился к выходу, его отец слабо, совсем безнадежно поднял руку, в порыве его остановить, но тут же опустил. Понял ли он его чувства или осознал бесполезность попыток удержать? Но Фукагу-сама решил позволить Итачи сделать то, что сын считает правильным. Саске услышал приближающиеся шаги. Скрываться смысла не было, да и зачем, если сквозь тонкие стенки все равно было слышно его неуверенное топтание на одном месте. Ладони вспотели, а дыхание участилось. Мальчик ничего не мог с собой поделать. Сердце стучало как бешенное, не позволяя отбросить вину ни на секунду. Как только узнал, что Сакура пропала, его мысли заполнил ее образ, и пришла треклятая вина. Сколько бы ни пытался убедить себя в том, что он тут ни при чем, но совесть не давала покоя. Она оголяла его истинные мысли и чувства, а там, в глубине души, он понимал, что он и есть причина всего происходящего. Именно он. Потому, когда Итачи покинул кухню и решительно прошел мимо него, даже не обратив внимание, Саске спросил: — Можно я пойду с тобой? Итачи хватило лишь одного кинутого вскользь взгляда, чтобы заметить синяки под глазами у младшего брата, его неуверенную позу и мечущийся взгляд. Решив, что тот переживает о сокоманднице, сжалился и молчаливым кивком позволил присоединиться. Они начали с того, что прочесали улицы Конохи вдоль и поперек. Не было ни единого уголка, куда бы они не заглянули и ни единого жителя, прогуливающегося по улочкам, у которого они бы не спросили о розоволосой девочке. Затем были осмотрены тренировочные площадки, после — близлежащие леса. Спрашивали патрульных, не было ли чего-нибудь необычного прошедшей ночью. Но безрезультатно. Все усилия были потрачены впустую. Харуно испарилась. Исчезла прямиком из своей кровати, как заверяла рыдающая мать Сакуры еще утром, когда Итачи зашел за девочкой для очередной тренировки. Итачи успел позабыть это снедающее изнутри чувство — бессилие. Самое страшное, что только можно почувствовать. Ведь сколь бы сильным ты ни был, если даже этой силы недостаточно, чтобы что-то изменить, все ощущается бессмысленным. Вся жизнь, усилия, надежды и мечты — серое, немое, разочаровывающее. — Что в ней такого особенного? — Саске остановился, что Итачи, погруженный в страхи и отчаяние, заметил не сразу. — Брат! — позвал Учиха уже громче. — Саске? — старший брат обернулся, на его лице читалось замешательство, до него наконец дошел смысл слов Саске. — Как ты можешь говорить такое. Член твоей команды пропал, разве ты не переживал за нее с утра? — Я вовсе не об этом! — мальчик говорил слишком громко, но на безлюдной крохотной улочке, которую они прочесывали уже во второй раз, не было ни единой души, потому можно было позволить своей ярости выплеснуться. — Мне тоже не по себе от того, что произошло. Саске потупил взгляд, весь запал злобы растворился новым приступом самобичевания. Вина тяжелым грузом повисла на нем, склонив голову к земле. Он смотрел, как носок вколачивается в почву, выковыривая небольшую ямку, и не мог заставить себя вновь встретиться со взглядом старшего брата. Итачи внимательно наблюдал за резкой сменой поведения Саске и прокрутил в голове его слова. Затем все сложилось в единую картинку и, ведомый внезапно появившейся надеждой, Итачи стремительно шагнул навстречу Саске и сжал его плечи в ладонях. — Ты что-то знаешь, Саске? — юноша слегка склонился, чтобы оказаться на одном уровне с лицом брата. Он ловил каждое мимолетное движение его глаз, губ, даже дыхание выдавало его с головой. Он точно что-то скрывал. — Нет, — буркнул Саске, прекрасно понимая, что теперь любая, даже самая искусная ложь не сработает. Итачи уже подозревает его. Вопреки ожиданиям мальчика, брат не кричал, он выдохнул и мягко, будто читал ему сказку на ночь, произнес: — Саске, если ты что-то знаешь, скажи мне. Это очень важно, возможно, на кону стоит жизнь человека. В последнее время брат говорил с ним таким тоном только когда извинялся за то, что не может провести с ним время. А сам затем шел и тренировался с этой девчонкой! И вновь буря ненависти захватила мальчика. Он сжал кулаки, осознавая, что вся эта доброта и мягкий родной голос предназначены совсем не ему, Итачи снова заботится только о Сакуре, волнуется лишь о ней. А про то, что у него есть младший брат, будто и вовсе забыл. — Я не скажу тебе ни слова, если не ответишь мне! Почему эта девчонка отбирает тебя?! Ты постоянно встречаешься с ней, даже тренируешься, а мне говоришь, что занят! Почему ведешь себя так, словно меня не существует?! Ну вот. То, что так сильно трепало душу мальчика все эти дни, вырвалось на поверхность, неизбежно волоча за собой выступившие слезы. Саске ненавидел плакать. Он не хотел казаться слабым, ведь обжигающие соленые капли на глазах — это ничто иное, как проявление чувств, человечности, чего настоящий шиноби показывать не должен. Но сейчас он просто не мог остановиться. Он чувствовал себя одиноким, брошенным собственным братом. Он оказался забытой открыткой, которая пылится в шкафу, но однажды, в один непродолжительный, совсем уж ничтожный промежуток времени, принесла радость. — Саске, я... — взгляд Итачи прояснился. Словно он наконец-то разглядел самого Саске. — Что!? Что ты!? И почему ты говоришь о таких ужасных вещах, как переворот или убийства членов совета! Что с тобой стало, это она тебе что-то наговорила?! Тогда почему ты вообще слушаешь эту девчонку?! — младший Учиха сбросил руки Итачи. Он хотел отвернуться от него или убежать, но все же признал — это было бы совсем за гранью ребячества, а ведь Саске уже генин, потому должен стойко выдержать этот неприятный разговор. — Саске... откуда ты это услышал? — Итачи внимательно посмотрел на Саске, но на самом деле вспоминал, когда в последний раз он упоминал нечто подобное. В конце концов он одернул себя, не это сейчас было главным вопросом. — Ладно, не важно, ты все неправильно понял, но, наверное, в этом виноват именно я. Я просто пытался отгородить тебя от всего этого, а ты ведь уже все понимаешь, пытался выяснить в чем дело... — Итачи вновь потянулся к брату, внезапно осознав, что тот — уже не пятилетний мальчик. Детей нельзя списывать со счетов. Всего несколько часов назад он убеждал в этом отца, но сам совершил ту же самую ошибку. Он ласково положил руку на голову Саске, хотел погладить его, успокоить. Но мальчик снова отодвинул его запястье: — Хватит с меня твоих сожалений! Ты устраиваешь переворот с Сакурой и убиваешь стариков из совета или нет? — Саске, — Итачи выпрямился и улыбнулся, вот только улыбка эта была вымученная, болезненная. Юноша провел по своим волосам, убирая челку с глаз. — Ты преуспел в навыках разведки, раз уж остался незамеченным, вот только забыл учесть, что обрывок разговора может исказить суть положения реальных вещей. Разве вас в академии не учили не делать поспешных выводов? На секунду младший Учиха замешкался, второпях пытаясь отыскать момент, когда Ирука-сенсей зачитывал им теорию слежки и разведки, но затем отбросил это занятие. В конце концов он сейчас — тот, кто злится, и не должен отчитываться, как не сделавший домашку Наруто у доски. — Ну так что, я ошибся?! — Я не планирую переворот, — Итачи мотнул головой, подтверждая собственные слова, его голос снова стал мягким и убаюкивающим, — скорее наоборот, пытаюсь его предотвратить. Но давай поговорим об этом не здесь и не сейчас. Я обещаю: расскажу тебе все, что захочешь, но после того, как ты скажешь мне, где Сакура. Братья долго смотрели друг другу в глаза. Саске искал малейший намек на то, что его пытаются обмануть, но не находил там ничего, кроме бездонного беспокойства и искренности. Конечно, младший Учиха не был столь искусен в чтении чужих душ и помыслов, но почему-то принял решение не сомневаться в словах Итачи. Даже если он пожалеет об этом в будущем, сейчас он хочет довериться своему старшему брату. А потом уже можно будет разобраться с этой наглой девчонкой, обозначить, что Итачи — его брат, пусть ищет себе другого! — Хорошо брат, я верю тебе. Итачи слегка улыбнулся, и все же беспокойство не давало ему покоя. Брови остались нахмуренными, а во взгляде засели тысячи опасений. — Вот только, я не знаю, где она. Итачи застыл, он выглядел растерянным, ведь был уверен, что Саске знает что-то важное, он бы не смог сыграть столь искусно. — Но я знаю человека, который может знать, — голос его, теперь спокойный, звучал приглушенно, на место гневу вновь пришла вина, точно также, как зима сменяет осень. Итачи с облегчением выдохнул, все-таки потрепав волосы Саске горячей ладонью. — Веди!***
Эффективность Бъякуго снижалась все быстрее. Теперь на то, чтобы затянуть раны, требовалось несколько минут. Но для Сакуры это было время, когда она могла перевести дыхание. Впрочем, даже в эти минуты она чувствовала непрекращающуюся агонию. В какой-то момент печать перестала забирать боль вместе с излечением ран. Харуно ощущала каждый порез и увечье, тем не менее их не было видно. Сознание уже было на грани. Девочка спорила сама с собой, пытаясь убедить сдаться. Воскликнуть, что она готова рассказать все, чтобы ее только не спросили. Но никто и не спрашивал. Оба экзекутора просто пытали ее, бесцельно и безжалостно. А она тем временем терзала свое сознание, разрываясь между покорностью и долгом. Пока что последний все же побеждал. Но как долго человек готов придерживаться своих принципов, когда каждую секунду его плоть кромсают, бьют, унижают, оттягивают веки и загоняют внутрь иглы, не опасаясь, что она потеряет зрение — пленница вылечит любую рану. В каком-то смысле Сакура сама развязала им руки, и теперь расплачивалась за это. В какой-то момент сквозь непроглядную тьму и удушья страданий послышался голос, который ей точно приходилось слышать где-то раньше. Он пугал. Харуно не могла понять, кто говорит с ней, а глаза все еще не восстановились, потому просто замерла, ожидая чего угодно. Новых изощренных пыток или, наконец, той части допроса, где от тебя требуют информацию, а не просто истязают. Она угадала, скрипящий грубый голос пришел именно за вторым. — Как тебе тут, достаточно ли гостеприимно? — Уютнее не бывает, — вместе со словами изо рта вылетали капельки крови. — В таком случае, сделай одолжение и начни говорить. — Разве до этого я молчала? — Сакуре хотелось доставить своему мучителю не меньшую боль, что испытала, но у нее получалось лишь ребячески огрызаться в ответ. Это не могло не раздражать. Зато куноичи точно знала — пока длится разговор, она может выдохнуть. Этот перерыв может помочь ей отыскать второе дыхание. Теперь, когда от Харуно требовалось только ответить на вопрос взамен на прекращение мучений, она поняла, что ни за что на свете этого не сделает. Девочка не даст аморальным садистам того, что они хотят. Пусть хоть замучают до смерти. Вскоре бъякуго исчерпает свою силу, и тогда им достанется только ее хладный труп, но ни крупицы информации они не получат! — Ты права, кричать ты умеешь, а что на счет самой обыкновенной вежливости? — И что же с ней? — Представься, будь так любезна. Сакура рассмеялась, громко и заливисто, почти истерично. Неудивительно — нервы уже давно находились на пределе, натянувшись как струна и постепенно истончаясь. — Вы схватили меня, пытали, черт знает сколько времени, но даже имени моего не узнали? — Это было бы слишком безалаберно с моей стороны. Я всегда знаю, кто и за что находится в этих подвалах, Харуно Сакура. — Вы представили меня сами, значит моя помощь больше не требуется? Может тогда добавите, за что я здесь оказалась? — Не стоит забывать о своем месте, это я задаю вопросы, а ты отвечаешь, если, конечно, не хочешь, чтобы я велел моим подчиненным продолжать. Сакура прикусила язык, она не должна быть слишком резкой, а иначе разговор, а следовательно и перерыв от пыток, будет недолгим. Она продолжила сидеть молча, оттягивая время — каждая выигранная секунда была для нее подарком и казалась бесценной. Она сильно зажмурилась, почувствовав раздражение в глазницах, а когда открыла глаза, то четко увидела перед собой старое обрюзгшее лицо Данзо. Что ж, это было довольно ожидаемо. — Рад, что мы наконец сможем видеть друг друга. — Могли бы с самого начала, если бы ваши садисты знали меру. — И все же, я их прекрасно понимаю, когда человек обладает столь сложной и полезной техникой, как мгновенная регенерация — просто кощунство ей не воспользоваться. — Я в вас и не сомневалась. — Ну все, хватит пререканий, если не хочешь, чтобы все продолжилось, рассказывай, — Данзо повысил голос, старик начал терять терпение. — Что именно вы хотите услышать? Я даже не знаю, почему вы схватили меня, как какого-то преступника, и заволокли в эти чертовы подвалы, или где я вообще нахожусь?! — Сакура огляделась, будто надеялась, что мрак в помещении рассеется, и на стене появится табличка с подробным адресом. — Не морочь мне голову, девчонка, каким-то образом ты вызвала то чудовище. Оно сделало что-то со мной, с моими шиноби, мы не просто были обездвижены, а словно прекратили существовать. Отвечай, это какой-то особый призыв, как ты этим пользуешься? — Данзо выкинул кулак, Сакура инстинктивно зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало. Старик раскрыл ладонь перед самыми ее глазами, и в этот момент ее сердце замерло. В руке у него лежало серебряное кольцо с яркими рубинами, которые даже в скудном свете единственной лампы умудрялись сиять невероятно ярко. Сакура испугалась до чертиков, она осмотрела себя: кровавые руки, ни миллиметра читой кожи, распоротые шорты, не менее кровавые, чем кожа, но все-таки она была жива. Похоже, что кольцо сняли уже давно, скорее всего сразу же, как схватили. Все это время Сакура могла концентрироваться лишь на своей боли и мыслях не сдаваться, потому даже подумать не могла о кольце, об Уроборосе. Он не появлялся больше с тех самых пор, как остановил Данзо и спас их с Шисуи, потому Сакура решила, что он просто не хочет с ней разговаривать из-за того, что ему пришлось вмешаться или еще что-нибудь. В общем какая-то змеиная причина, почему он отмалчивался. Да это было и не важно, Харуно всю неделю не думала ни о ком, кроме Шисуи и о том, как поставить его на ноги. Но если отбросить все эти оправдания и взглянуть на сухой остаток, то получалось, что Змей ее обманул? Ведь он обещал, что, сними она кольцо, будет растерзана потоками времени. Но вот — она провела в этом подвале без кольца не пойми сколько времени, слишком долго, чтобы оправдать отсутствие расправы тем, что его сняли недавно. Получается, зря она тогда как ненормальная цеплялась за его чешую? Но с другой стороны, она благодарна провидению или кому нужно быть благодарной, за то что эта байка оказалась неправдой. Иначе ее внутренности давно бы уже парили в безвременье, а не здесь, на чертовом подвальном стуле под тяжелым взглядом Данзо. — Если вы сами понимаете, что это призыв, то давайте, вперед, попытайтесь заключить контракт, тут я вам не помощница, — Сакура решила сыграть на тщеславии Данзо. Наверняка этот властный старик убежден, что знает все и обо всем, тем более факт присутствия Уробороса в этом мире и правда является результатом призыва, не совсем обычного, но все же призыва. Главное, чтобы Данзо убедил в этом сам себя. Так он еще долго будет возиться с кольцом, а Сакуру, быть может, отпустят, как бесполезного информатора, ну или хотя бы перестанут пытать. — Если бы призывы были столь могущественны, девчонка, то каждый дурак был бы джоунином, — прошептал Данзо над самым ухом девочки, от чего та невольно вздрогнула. Этот старик пах затхлостью, то ли бинты давно не менял, то ли слишком долго просидел в сырых подвалах. Одним словом, отвратительный мерзкий интриган. Он ушел, не сказав больше ни единого слова, а Сакура осталась наедине со своими мыслями. Она была рада, что за уходом Данзо не последовало появление двух садистов, но вскоре погрузилась в новую тревогу. Обиды, конечно, обидами, но Уроборос бы не позволил ей терпеть все это, он бы спас ее. Спасал ведь до этого? Харуно была уверенна, что Змей не бросил бы ее без причины, а значит с ним могло произойти что-то серьезное. Еще одна тревога легла на плечи девочки, она ссутулилась и опустила голову. Сил на что угодно, кроме тревожных размышлений, не хватало, даже держать раздраженные от слабого света и постоянных выкалываний глаза открытыми больше не получалось. — Будь в порядке, — прошептала она в темноту, надеясь, что каким-то чудесным образом они облекутся в правду. Ее тревожная и беспокойная задумчивость вскоре была прервана новым сеансом боли. Данзо оказался неудовлетворен ее ответом. Он не поверил ей.***
— Так значит это ты, — Итачи сидел за столом на чужой кухне. Оперся локтями о столешницу, поддерживая потяжелевшую от правды голову. — Что именно ты рассказала и кому? — Не понимаю, о чем ты, — девушка нахмурилась, на лице — чистейшая невинность, и как бы Итачи не хотелось верить, что она в этом не замешана, он знал точно: Саске не солгал бы. — Хватит претворяться, возьми ответственность за свои действия, Саске рассказал о том, что услышал, только тебе, так что не пытайся выкручиваться. Повисла тишина. Куноичи долго изучала лицо Итачи, а он вовсе не смотрел на нее. Больше не смотрел. Выражение лица резко переменилось с нахмуренного и непонимающего на безразличное и в какой-то степени надменное. Девушка села напротив гостя. — В таком случае, и правда, отпираться бесполезно. — Я очень разочарован в тебе, — произнес Итачи, в его голосе слышалась сталь. Каждое слово словно острое лезвие — предназначено ранить, да побольней. Но его собеседницу в броне из безразличия не страшило никакое вострие. — А мне плевать. Все равно с этим ничего не поменяется. Абсолютно. — Она отвернулась, противореча собственному заявлению. Не могла больше смотреть на Итачи, разочарованного, не желающего больше видеть ее. — Для тебя я все равно не существовала. Именно я всегда бегала за тобой, ты же смотрел на меня с высока! Больше этого не будет! Я не жалею, что эту девчонку схватили, надеюсь, ей промоют мозги, и она наконец отлипнет от тебя! Итачи, не в силах больше слушать ужасные слова, посмотрел на девушку и не увидел никого, кроме абсолютно постороннего человека. Она никогда не показывала себя с такой стороны. Злая, требующая возмездия за свои личные обиды, эгоистичная и абсолютно точно не та добросердечная девочка из его воспоминаний. И тем не менее сил на межличностные разборки больше не осталось, хватило и Саске. Сегодня Итачи узнал о том, что совершил множество ошибок по отношению к близким людям, но все еще не спешил винить себя в их поступках — еще успеется. Сейчас важнее наконец-то достучаться до куноичи и вызволить Сакуру. Она должна быть в порядке! Обязана! Снова взглянув на поверхность стола, Итачи понял, чтоон должен делать. — Эти данго на столе... — Учиха указал на угощение, красиво разложенное на тарелке, похоже, до его прихода девушка собиралась полакомиться десертом. — Я приносил тебе такие же почти пол года, помнишь? В глазах девушки мелькнуло понимание, она чуть приоткрыла рот в шоке, на мгновение, всего на долю секунды в ее взгляде мелькнуло сожаление. — Порой я оставлял данго у тебя на крыльце, а делал это по просьбе Сакуры. Она сказала, что ты очень любишь данго из этого ресторанчика. Когда проходит мимо него, каждый раз вспоминает тебя и просит передать их, чтобы ты улыбнулась, Изуми. Руки прикрывали рот, а в глазах стояла дымка. Изуми вспомнила тот самый аномально жаркий весенний день. Ее неожиданную встречу с девочкой, постоянно крутящейся около ее Итачи, но улыбающейся невинно, так по-доброму, что грубить ей в лицо — просто неловко. Ненавидеть ее получалось только не встречаясь с ней, издалека. А лишь столкнувшись — получалось лишь мило болтать, обсуждать проблемы и волнения. Изуми ненавидела себя за эту двуличность, но простить Сакуру за то, что отбирает Итачи так легко, даже не приложив и толики усилий, не могла. — Неужели... — Да, сестрице Изуми. Так она тебя называет, — Итачи не прекращал давить. Он точно знал, что подобрался к своей цели слишком близко, теперь ничьи чувства уже не важны, нужно ранить, да побольней, чтобы Изуми наконец призналась, чтобы Сакура оказалась в безопасности. Все это только ради нее. Куноичи не выдержала. Пелена перед глазами спала, размытая горячими слезами, что текли нескончаемым потоком по ее щекам. Она совершила ошибку. Ужасную ошибку по отношению к невинному дитя. Переворот? Эта добрая девочка не обидит своих товарищей, тем более не станет строить козни против родной деревни, где живет ее семья и весь ее мир. Изуми поняла это сразу, но не смогла совладать со своими темными порывами. Она поспешила успокоить Саске и тут же направилась в резиденцию Хокаге. — Я хотела... Я просто хотела, чтобы ее отстранили на время разбирательств, может вернули в академию или еще чего, — слова ее прерывались от всхлипов. — Довольно оправданий, Изуми, ты уже сделала это, теперь столкнись с последствиями. Чего бы ты ни хотела, именно ты доложила на Сакуру, ни в чем не разобравшись, так что помни об этом впредь и, чтобы хоть немного облегчить муки совести, расскажи мне, кто ее похитил. — Я пошла в резиденцию Хокаге, — Итачи тут же вскочил, намереваясь бежать, мчаться, а думать куда и что делать дальше — потом. Но слабый голос остановил его: — Я хотела рассказать третьему. Меня оставили в комнате ожидания, сказали, что он занят, и мои важные новости могут подождать. Но потом меня просто перехватили, сказали, что я могу сообщить об этом другому человеку, чтобы не тратить время попусту. — И кому же? Кому ты рассказала о Сакуре? — Итачи сжал кулаки, оборачиваясь на бывшую подругу через плечо. Ответа не требовалось, но все же в глубине души Итачи до последнего надеялся, что ошибается. Что угодно, только не это. Что угодно! — Данзо. Итачи зажмурился, хотелось закричать от отчаяния. Очевидно, что после того, как Уроборос предстал перед советником, он не мог так просто отпустить человека, связанного с таким могущественным существом. — Я полагаю, что Сакура у него, — закончила девушка, не в силах оторвать взгляд от глянцевого соуса на данго. Аппетит к ним пропал, возможно, уже навсегда. — Понятно, — почти прошептал юноша и устремился к выходу. Но его снова окликнули, в этот раз, правда, он не стал останавливаться. — Итачи стой! Да стой же ты! Изуми кинулась ему вслед, попыталась удержать за руку, но тот высвободился, так быстро, что она даже не успела обхватить его запястье пальцами. — Я идиотка, из-за ревности... — она шла за ним, пока тот, не замедляясь ни на секунду, выходил из ее дома и шел по территории особняка. Босая, заплаканная, совсем не беспокоясь о том, что подумают соседи, да и ее семья. — Успокойся, Изуми, — перед самыми воротами, отгораживающими территорию клана Учих от остальной деревни, Итачи наконец повернулся к ней. — Я не дам тебе шанса облегчить совесть. Живи с этим и молись, чтобы Сакура оказалась жива. Я не говорю в порядке, хотя бы жива. После этого Итачи ушел, оставив Изуми все также стоять перед воротами. Вскоре она скатилась по деревянной поверхности прямо на землю, загораживая соклановцам проход. Неравнодушные подходили, старались успокоить и отвести ее домой, но Изуми вырывалась и могла лишь сквозь приступы судорожного плача кричать: — Это я. Это я во всем виновата!