***
Подобного, однако, о вечере Тобирама сказать не мог. Возможно, сказывалась усталость, или компания продуктовых магнатов была ему не по душе. В любом случае, он время от времени бросал взгляд на часы, про себя отсчитывая минуты до окончания торжества. Хотя, казалось, чего ещё можно желать в жизни, как не находиться в банкетном зале люксового ресторана, расположенного в одном из многочисленных небоскрёбов специального района Маруноути? Из панорамных окон видны головные офисы ведущих корпораций, министерские учреждения. Стоит повернуть голову, и перед взором открывается шик роскошной жизни, облачённой в изысканные смокинги и дизайнерские платья. Облицованный мрамором зал сияет не столько тщательно натёртыми полами, сколько переливающимся блеском драгоценностей. Жёны бизнесменов, политиков, дипломатов и прочих, не менее значительных особ, в основном использовали подобные мероприятия как подиум для «выгулки» нового платья и демонстрации очередного произведения очередного великолепного ювелирного дома. Однако Тобирама вовсе не исключал, что среди них были и те, кто в действительности интересовался целью проведения торжества больше, чем выпячиванием статуса мужа. «Меньше четверти являются главами или входят в попечительные советы, заведуют благотворительными фондами. Треть живёт за счёт наследства, не приумножая его. Остальные — черт знает откуда взялись. Скорее всего, эти неземные красавицы — модели — или задействованы в связанных сферах», — цепкий взгляд статного мужчины в тёмно-синем смокинге лениво скользил по пёстрым гостям. Он вполуха слушал рассказ владельца компании по производству печенья о том, как тому его любимец-бульдог сгрыз кожаные туфли. А ведь именно их он желал надеть на совет! Эта пара идеально подходила под костюм от Hugo Boss! Тобирама нашёл бы предлог сбежать, если бы только этот худощавый бизнесмен с заострённым лицом не был стратегически важным партнёром. Их фабрики собирались выпустить совместную линейку нового шоколадного печенья: таковы условия мира. Его достижение стоило операционному директору и половине верхнего эшелона «Ota Confectionary» три месяца напряженной работы. В сравнении с этим адом, рассказ о бульдоге-гурмане казался не больше, чем чушью, которую просто следует вытерпеть. «Такой братец желает видеть мою жизнь? Старый хрен с молодой девушкой с обложки журнала? Странный у него способ заботиться о близких», — Тобирама вежливо кивнул, пригубив золото французского шампанского. — «Для полного счастья не хватает посадить на шею нахлебницу и всех её родственничков. Таких женщин, как Мито в наших кругах, не так уж много. Пока что». Он опустил руку с бокалом. Сквозь тонкое стекло, золотистую жидкость с жемчужинами газовых пузырьков тёмно-синим росчерком смазалось платье. Тобирама ухмыльнулся. Мысленно. «А вот одна из редкого вида женщин-предпринимателей», — он направил взгляд в сторону той, что так же смотрела на него. Теруми Мей была, как и всегда, обворожительна. Среди дам она выделялась не только внушительным ростом, но и выбором платья. Весьма смелым выбором, как успел заметить Тобирама. Его длина доходила до критически провокационной линии — колен. Формат блэк тай предполагал не только длинные вечерние или коктейльные платья, однако, японки и даже иностранки предпочитали не доводить дело до критической точки. Переход за неё считался моветоном. Отвратительное впечатление. Однако Теруми Мей с её уверенностью и силой производила обратное. Тёмно-синий с изумрудным отливом вельвет сидел на ней, словно вторая кожа. Элегантно бесстыже облегал большую грудь, подчёркивая изгибы отнюдь не тонкой талии, обтекая широкие бёдра. Каждое движение натягивало ткань. Тугие складки тут же акцентировали внимание на соблазнительной части тела, на которую вольно и не совсем падали взгляды мужчин. Впрочем, отнюдь не всегда полные обожания. Мэй не жаловали в консервативном мире бизнеса. По мнению его большей, то есть, мужской части, женщина не могла в полной мере разбираться в подобных вопросах. Однако Теруми отвечала на выпады неизменной доброжелательной улыбкой или убийственным взглядом. В зависимости от настроения. Чёрный жемчуг ожерелья оттенял изумруд её глаз, неотрывно следящих за ним. В элегантно очерченных наманикюренных пальцах сверкал бокал брюта «Dom Perignon Oenotheque». Его золотисто-жёлтый оттенок сплёлся с мерцающим переливом бриллиантов, инкрустированных вокруг циферблата её платинового «Rolex». Тобирама нашёл это сочетание завораживающим. Только он ничем не выдал этого спокойного восхищения. А Мей пожирала его взглядом. От лацканов смокинга до запонок и чёрных дерби. Сенджу претило такое внимание, по крайней мере, на публике. Он едва заметно сдержанно кивнул ей, чтобы обозначить, то, что он её не игнорирует подчистую. Не более… Так предполагал он. Однако Теруми декодировала его невербальный знак по-своему. Понял он это значительно после… Пока что Тобирама предпочёл сделать вид, что не замечает любовницу. Специфика их нерабочих отношений должна волновать только их двоих, а не всё общество. Конечно, Сенджу любил эксперименты, но без излишнего количества людей точно. Он вернулся к разговору. Сдержанно заметил на ремарку операционного директора фабрики, производящий желейные угощения, следующее: — Рентабельность приобретённой нами австралийской компании вполне отвечает уплаченной цене. — Значит, быть может, у вас есть мысль пустить в ход привилегированные акции? — Мы раздумываем над этим, — Тобирама сдержанно кивнул: всё равно улыбки от него никто не ожидал. — Обещаю, извещу вас как только будет принято решение. — Я всегда знал, что на вас можно положиться, Тобирама-сан! — Разумеется… — он хрипло прокашлялся в кулак. — … и мне с Вами приятно иметь дело, Ичиро-сан. Светский разговор протекал на волнах ненавязчивого блюза. Тобираме удалось вырваться из этого плена на некоторое время и перевести дыхание. А, заодно, и найти взглядом «сволочь неблагодарную». Как оказалось, президент банка, почуяв опасность, источающую вишнёвый аромат «Chanel Égoïste», поспешил ретироваться под чёрное крыло никого иного, как Изуны Учиха. «Подобное притягивает подобное», — злость опаляла безжалостным холодом мысли, а кровавый взгляд — подрагивающую спину мужчины в чёрном смокинге со шлицами. — «Я бы удивился, если бы две крысы не нашли друг друга». В действительности же, Тобираме оставалось лишь скрежетать зубами от досады. Нужно дождаться удобного случая и налететь на этого грызуна, пока он не успел покинуть тонущий корабль на своём «Мерседесе». Подходить к нему сейчас, когда рядом этот огрызок рода Учиха, Тобирама не намеревался ни за какие коврижки. Этот вечер должен быть испорчен для одного лишь банкира, а не всех. Он решил воспользоваться моментом, пока никому нет до него никакого дела, и отдохнуть. Размеренный шаг заглушала мягкая подошва и томное гудение саксофона. Тобирама подобрался к фуршетному столу. Надеялся, что в зале не найдётся уникума, — брат и Мадара всё равно не почтили всех своим присутствием, — который решил бы подлезть к влиятельнейшему бизнесмену, пока тот выбирает канапе. Он делал это замечательно долго. Словно бы судьба «Конохи» зависела от того, падёт ли выбор её совладельца на шпажку с голубым или мраморным сыром. «Все важные вопросы оговорены. На повестке дня остались лишь бульдоги, крысы и…» — Тобирама внезапно периферийным зрением выхватил неподалёку образ Мей. Она склонилась над стаканом, в котором на густом ярко-желтом манговом соусе лежала скрюченная креветка. Угол обзора позволил уловить напряжение слегка приоткрытых плеч. V-образное декольте открывало взгляду острый изгиб ключиц, не раз терзаемых его поцелуями. Однако Тобирама вспомнил не о проведённых ночах, не о ней, а другой… Мыслями он перенёсся в окутанный вечерней тьмой кабинет. Вчера она, Мотидзуки Вэи, стояла перед его столом, и на ней была рубашка или блузка, не разобрать, с таким же вырезом. Тобирама даже сейчас слабо понимал, почему он так захватил его внимание. Поработил фантазиями разум. Быть может, виной тому мягкие тени, скользившие каплями ночи по её шее. Или же дело в изяществе ключиц. Возможно, в чём-то другом: он не знал. Однако эта блузка с какими-то птицами, декольтированна юбка будто бы указали его взгляду совсем иное направление исследования личности Вэи. Не только как хорошей переводчицы, протеже Минато, любовницы Сасори и просто занимательной собеседницы, но как женщины. Причем, крайне соблазнительной. Поневоле. Пожалуй, именно последнее будоражило разум больше всего. Она, в отличие от Натсуми Сайто, не пыталась понравиться: Тобирама уже за тысячу ли чувствовал льстивые попытки подмазаться. Вэи просто, выполнив свою незапланированную работу, стояла и терпеливо ожидала вердикта начальника. В то время, пока он прятал пикантные фантазии за бездушной маской. Даже сейчас его пальцы сжались на серебряной шпажке сильнее необходимого — переизбыток желаний, рокочущих, точно буря, могущая разыграться в любое мгновение. Белизна атласной скатерти напомнила об её коже, такой же гладкой и нежной… Значит, следы жадных укусов видны ярко, но проходят долго. Тогда Тобирама на мгновение задумался, а как Вэи будет выглядеть, сидящей на его столе… С зафиксированными его галстуком руками. Беззащитная. Обездвиженная. Открытая его резким ласкам. Что тогда, что сейчас ему стало не по себе от этой картины. Её манящая сладость влекла мысль дальше, вглубь бесконтрольных желаний. Одно из которых — наблюдать с любопытством учёного за тем, как тлеет, рассыпается вздохами её стеснение. О, Тобирама не сомневался, что она бы смущалась от его несдержанных прикосновений. У него уже не было бы сил сдерживаться. Полетели бы на пол пуговицы блузки, слетали бы с её бледных губ умоляющие стоны… Одна проблема — она слишком, проклятье, мелкая. Он не сможет быть резким с ней: физиологически сложно. Хотя и сладостна была мысль поместиться в ней полностью. Впрочем, и вчера, и сегодня он быстро её отмёл. Даже моргнул несколько раз, чтобы наверняка развеять морок неуместной фантазии. «Я просто устал… чертовски, блять, устал, если в голову приходят даже такие порно-сцены», — Тобирама, прикусив шпажку с мраморным сыром, понял, что он просто давно не был с женщиной. Напряжение последних месяцев, отсутствие секса — благодатная почва для эротических фантазий. Даже со своей переводчицей в главной роли. Он обратил взгляд в сторону зала. Мимо продефилировала Мей, слишком активно-часто виляя широкими бёдрами. Вельвет натягивался до предела, как и его нервы. Несомненно это представление для него одного. «Чертовка», — подумал Тобирама, обхватив за тонкую ножку бокал французского, которое поспешил поднести услужливый официант. Изумруд её глаз сверкнул игривым огоньком, который тут же потух, когда Сенджу прошёл мимо, даже не оглянувшись на неё. Если Мей полагает, что с ним можно играть, то она жестоко ошибается. Он ещё вполне мог себя контролировать. Так что никаких опрометчивых действий она от него не дождётся. Тобирама не сомневался, что самолюбию любовницы польстят светские сплетни и заголовки жёлтых журналов, пёстро вопящих о том, что успешной бизнесвуен удалось загнать под каблук «бесчувственного холостяка». Женские сборники сплетен величали его даже так. Поэтому он старался контактировать с Мей лишь в деловой среде, где их общение не вызывает ни удивления, ни желания посудачить. К тому же Тобирама заприметил цель куда более интересную, чем секс, что и без того случится завтра-послезавтра. В зависимости от того, как они оба освободятся. Банкир вздрогнул, почувствовав вишнёвые ноты, сплетенные с пьянящим табаком. Ему ли не знать, кто носит такой парфюм. К его сожалению, обладатель другого, менее яркого, ушёл в сопровождении китайского дипломата. Он ощущал себя полевой мышью, на которую нацелился орёл. — Тобирама-сан, какой вечер… — протянул он натуженным с хрипотцой сопрано. — Прекрасный, чтобы ответить на мои письма, — этот ужасный голос воплощение вечных льдов Антарктиды. — Я ждал целую неделю. — Простите… Но Вы же понимаете, насколько сейчас трудное время для банков… — Может стать ещё труднее. Банкир согнулся и совсем скукожился под хищным, кровавым взглядом. — Прошу, давайте через месяц… — Либо сейчас, либо сделке конец. Этими словами он сделал сэппуку самураю, испугавшемуся смерти. Тобирама развернулся на каблуках и направился к знакомому американскому послу, окружённому целой группой «пингвинов» в чёрных смокингах. — Выбор ваш. Несчастному банкиру хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться, совсем как в детстве. Он уже десять раз пожалел о том, что попросил помощь у Сенджу младшего. Как сложно поверить, что их страна, в столь благоприятную для неё эру, породила такого человека. О, банкир не сомневался, что малая часть её населения — единицы — истинно знают, какой беспощадный, жестокий человек этот Тобирама Сенджу.***
Среди этих «единиц» числилась и Мей. В душе она дрожала от негодования. Руки сводило от желания схватить этого бесчувственного засранца за лацканы шикарного смокинга, который ему безумно шёл, и выплюнуть в его точённое лицо все претензии. Это же надо!...весь вечер игнорировать её существование, наградив лишь лёгким кивком. «Ну я тебе устрою», — думала она, потягивая шампанское в компании представителей американских фирм. Однако её мысль, равно как и взгляд, не следил за этими дельцами, обращающими внимание на её грудь чаще, чем на лицо. Она сосредоточилась на высматривании статной фигуры в тёмно-синем смокинге. Мей это раздражало. Бесило до бессилия. Сколько бы она не старалась, однако, смять этот образ, выбросить его из сознания не могла. Просто не желала. Никого, кроме него, Сенджу Тобирамы. Смотря на всех этих бизнесменов, низких, слишком худых, пухлых, с ранней залысиной, отёкшим лицом, она содрогалась от мысли, что могла бы быть близка с кем-то, кроме него. Нет, конечно, американский посол был ещё ничего так, очень даже, хоть и было ему за пятьдесят. Однако, незадача, закоренелый холостяк с тридцатилетним опытом одинокой жизни. Таких пробить можно разве на слезу заявлением, что очередной друг покидает клуб "одиноких джентльменов за сорок". Брака подобные сухофрукты боятся больше скандалов. Тобирама возвышался над обществом своим по-европейски высоким ростом. Белизна кожи и волос мягко оттенена густой синевой роскошного смокинга. Даже в выборе цвета он смог выделиться. И это отличие общество принимало на «ура». Оно было продиктовано не самодурством, но величием, глубокой сдержанной уверенностью в себе и своих идеях. Даже в закостенело-консервативном японском обществе, каковым видела его передовая бизнесвумен, Тобирама смог облагородить проклятье своего альбинизма, превратив его в благословение. Его сила, внешность, ум, непробиваемая холодность соблазнили Мей. Не сразу, но спустя время, за которое она поняла, что лучшего варианта ей не найти во всей Японии. Она едва заметно прикусила губу с внутренней стороны. Тобирама выглядел непозволительно соблазнительно в этом смокинге. Заострённые лацканы намертво прилегли к широкой груди. Тугая бабочка сдавила сильную шею, на которой Теруми с диким удовольствием оставляла тёмные засосы. Руки, сжимающие тончайшую ножку бокала, рассекали тугие вены. Американцы что-то лепетали о возможной стабилизации процентных ставок на Уолл-стрит, но она лишь вежливо кивала, поддакивала и бросала отрывки фраз, которые те подхватывали, словно собаки кость, и начинали грызть её нервы по новой. Мей не могла более находиться здесь… Её тело сгорало от жара желания, неутолимой жажды близости. Она, к своему несчастью, вспомнила их последнюю ночь. Тогда эти опоясанные венами руки до взрывного исступления сжимали её бедра, и сейчас помнящие грубую нежность шершавых ладоней… Аристократичные пальцы касались кончика сосков, сдавливали, вырывая из горла до неприличия громкие стоны… Тогда она кричала от удовольствия, сейчас, мысленно, от досады. Рот наполнился слюной. Она по-глупости попыталась потушить пожар шампанским. Пламя разгорелось больше. Мей бросила что-то о том, как ей жаль несчастных банкиров, получивших в прошлом году пятьсот тысяч долларов вместо семисот. Однако собеседникам не удалось затащить Теруми в дебри послекризисной политики Уолл-стрит. Вожделение крепко, упрямо сдавливало разум в своих болезненных путах. Мей хотелось обхватить нижнюю часть живота, впиться ногтями в ту постепенно закручивающуюся жаркую спираль. Она ощущала, как намокло чёрное кружево белья. «Идиотка! Размечталась!» — она мысленно ругала себя, точно давала пощёчины, чтобы привести в чувство. Однако это было бесполезной тратой нейронных связей. Вскоре женщина это осознала. Два месяца без секса с ним — это невыносимо. Случайные любовники не удовлетворяли, как и ласка собственных рук. Ей нужны были его руки, тело, губы, запах. Только Тобирама мог снести ей голову несколькими прикосновениями. Только с ним она раскрывалась полностью. Она осознавала, что ночь с ним — лекарство от этого помутнения рассудка. Слабость, непозволительная для женщины, занимающей должность президента корпорации «Киригакурэ но Сато». А Мей привыкла получать желаемое… Когда торжественно объявили сумму собранных пожертвований — двести тысяч долларов, семьдесят из которых внёс Тобирама от имени «Конохи», — Теруми уже была на низком старте. Она следила за статной фигурой с длинным белым шарфом. Тобирама медленно продвигался к выходу, прощаясь со всеми. Мей не спешила следом. «Всё равно ещё выкурит сигарету-другую к своего роллса. Там я гада и прижучу», — она ощущала себя тактическим гением. Цокот каблуков, шорох платьев, вихрь голосов постепенно покидал зал переливом драгоценного блеска аксессуаров и шелка нарядов. Теруми мило желала всем удачно добраться. И мышцей лица она не выказывала нетерпения, обгладывающего душу. И стоило ей сказать «до следующего звонка» последнему банкиру, как она тут же широким шагом поспешила к машине. Её серебристый внедорожник «Lexus LX 450» стоял справа от его чёрного «Rolls-Royce Phantom» шестого поколения. Как Мей и предполагала, Тобирама стоял и курил. Опершись спиной о капот, мрачно блестящий в трепещущем свете флюоресцентных длинных ламп, он выпускал густой дым в ночное небо. Оно едва виднелось сквозь прорези между этажами двухъярусной бетонной парковки. Длинное чёрное пальто небрежно накинуто на плечи, в то время как Мей на ходу завязывала тонкий пояс своего. Вероятно, он был погружён в какие-то свои мысли, потому что на приближение любовницы не отреагировал и поворотом головы. Ну, или просто сделал вид, что не заметил. За последнее Мей была готова треснуть его своей сумочкой из последней коллекции «Prada». Она отзеркалила его действия. Прислонилась к массивному капоту внедорожника, достала из чёрной сумочки пачку «Virginia Slims». Тонким пальчиком вынула из упаковки белую, слегка удлинённую сигарету, которая, однако, практически не отличалась от «мужских» версий. Теруми видела в этом некую аллегорию на свою жизнь. Щёлкнула золотой зажигалкой, выпуская дрожащий огонёк. Тобирама и бровью не повёл, продолжая вдумчиво вглядываться в ужасающую черноту грозовых облаков. Она лишь поразилась его стальной выдержке. Ни один из мужчин, на её памяти, не мог похвастаться подобным невниманием к своей любовнице. Разве что Мадара… Но, это уже клинический случай. Мей затянулась тугой горечью табака и выпустила в лицо Тобирамы пышную струйку дыма. — Ну и что это было? — Ты о чём? — Какого хрена ты не отвечал на мои электронные письма, Сенджу? Мужчина затянулся своими «Richmond», затягивая время ответа. — Не знал, что ты писала. Мей едва не раскашлялась: таким бесстыже наглым ответом можно и подавиться. — Ты в край охренел? Или личную почту проверяешь каждый раз, когда курс иены стабилизируется? — приложив изящную ладонь к груди, хрипло прошептала она. Её глаза отливали угрожающим блеском. Тобирама шевельнулся лишь затем, чтобы стряхнуть пепел. — Практически. Несколько чаще. Там нет ничего важного. — Ты приравниваешь мои письма к спаму? — Мей была на грани того, чтобы заехать наглецу по лицу сумкой. — Не перевирай мои слова, Теруми, — Тобирама устало выдохнул, пригвоздив её к капоту «Лексуса» острым взглядом. — Я сказал лишь то, что сказал. Ты всегда можешь позвонить мне, если у тебя что-то срочное. Мей взглотнула. Опустила руку с зажатой между пальцами сигаретой. Горячая спираль напомнила о себе влажным бельем, стоило ей лишь плотнее свести ноги. Ей почудилось, будто сквозь этот зрительный контакт Тобирама ввёл в её вены раскалённую лаву. До чего тягуче приятная, сладостная боль предвкушения. Она ни за что не отпустит этого зазнавшегося засранца. Пусть даже не рассчитывает исчезнуть на своём «Роллс Ройсе» во тьме токийских кварталов. Сегодня этот мужчина будет только её. Точка. — А, может быть, я просто хотела пообщаться… Узнать, как у тебя дела… — продолжила она севшим, более томным голосом. — Если «Docomo» отключили тебя от своей сети, я договорюсь с ними, чтобы вернули обратно, — Тобирама усмехнулся без издёвки, но с какой-то утомленной обреченностью. — Дурак. Ты же понимаешь, о чём я, — Мей хмыкнула и выпустила ему в лицо ещё одну порцию дыма. — Подавись им и своим сарказмом. Где ты пропадал два месяца? — Как и всегда — на работе. — Неужели она тебя и ночью не выпускает из объятий? — Теруми недовнрчиво изогнула бровь. Конечно, она вертелась в мире очень занятых людей, однако, по слухам и жалобам жён, на любовниц у их мужей время отчего-то находилось всегда. «А что если…» — Мей тут же отбросила неверную мысль с отвращением, каким снимают с одежды паука. — Иногда. Тобирама продолжал поражать делового партнёра небывалым многословием. Однако, к её удовольствию, он хотя бы перевёл взгляд с погоды на неё. Первый этаж был практически пуст: все машины помещались на втором. Суть этого феномена была непонятна обоим дельцам, чьи дымные кольца сплелись в одну сплошную полосу никотиновой завесы. Мей и Тобирама будто вели незримую борьбу в попытке выяснить, кто падёт под натиском противника первым. Это был дружеский спарринг, похожий на смертельный бой. Послышалось утробное ворчание грозы. Дождь слезами пролился на горящий огнями мегаполис. — Тогда почему не звонил в свободное время? — Был занят сном. — Мне кажется, наше совместное занятие куда более интересно, чем это, — чувственные розовые губы изогнулись в лисьей ухмылке. — Отменяй сегодня встречу со сном. Пусть подождёт. «Потому что я уже ждать не могу», — подумала она, выдыхая рванно, с нетерпением. Тобирама сбросил серебристую пыль пепла. Мазнул взглядом по карману своего пальто. Хрипло усмехнулся. — Ты, как и всегда, резка на поворотах, — он мощным движением отстранился от машины и с неспешным достоинством прошествовал к пассажирскому сиденью. — Как обычно, у меня. Поедешь следом, но другой дорогой. Платиновый окурок исчез в обтянутой чёрной кожаной перчаткой руке. Широкоплечий верзила вышел из «Роллс Ройса» и услужливо открыл дверцу пассажирского сиденья. Серебристая ручка полностью исчезла под его медвежьей ладонью. Мей, не веря милости Фортуны, продолжила докуривать свою тонкую сигарету. Всё так же опираясь на надёжный капот внедорожника, будто ища в нём поддержки, она выпускала дым в тянущуюся черноту выезда. Глухо, хрипло, надрывно разряжались облака. Эхо разливалось по полупустой парковке. «И угораздило же меня влюбиться… Почему, о, ками, почему из всех мужчин самым достойным оказался самый недоступный?» — она не стала долго раздумывать над философским вопросом. Смяв остатки сигареты, поспешила скрыться в салоне «Лексуса». Впереди её ждал ливень и долгожданная, не одинокая ночь.***
«У меня» в словаре Тобирамы Сенджу обозначало «в квартире, на окраине Маруноути». Он купил её специально для целей любовного толка. Это было просторное двухкомнатное помещение с объединённой кухней и гостиной, отдельной спальней. Тридцатый этаж открывал впечатляющую панораму. Тобирама добрался до «прибежища», как он именовал эту квартиру, раньше Мей. Его несомненно порадовал этот факт. Можно неспешно переключиться из «рабочего» режима в «оставьте-меня-в-покое». Третьим его обеспечит Теруми. Однако до этого Тобирама предпочёл бы отдохнуть. Морально. Прошедшие два месяца его окончательно измотали. Он оставил дерби у порога, пальто на вешалке вместе с белым шёлковым шарфом. Не включая света, прошёлся по «прибежищу». Сквозь шёлковые носки просачивался холод дубового паркета, как сквозь тьму просачивался тускло-жёлтый блеск ночной жизни. Он влёк Тобираму, словно огонь мотылька, который, при ближайшем рассмотрении, оказывался лишь игрой теней, облачивших в безобидный облик жестокого паука. Свет включать не хотелось… хотя бы несколько секунд, которые можно испить как глоток свободы. Он планировал до приезда Теруми собрать в единую картину разрозненные фрагменты мыслей. Остановившись у огромного, в пол, панорамного окна, Тобирама скрестил руки на груди. Всматриваясь в неизмеримый монолит тянущихся цепочкой небоскрёбов, обесцвеченных туманом, мраком и дождём, он стал раздумывать над странным поведением любовницы. «Согласно моим небогатым познаниям женской психологии, дамы закатывают подобные сцены, в первом случае, желая отвадить мужчину. Один знакомый испытал на своей непробиваемой шкуре такие шутки. Понял лишь спустя несколько месяцев. Либо, в ином случае, когда женщина любит мужчину, она склонна надумывать, обижаться по пустякам, потому что ей всё время кажется, будто он недостаточно… ценит её? Уделяет ей времени? Черт их поймет, и то навряд ли», — он хрипло выдохнул, устремляясь взглядом вглубь туманной каменной полосы улицы. «Неужели и Мей? Хочется верить, что нет. Иначе придётся разорвать связь», — он нахмурился, наблюдая за кричаще-желтой машиной такси. — «Таков был уговор: секс без обязательств. Никаких чувств и планов на долгосрочную перспективу. Ей было нужно от меня то же, что и мне от неё — честная сделка. Но, в последнее время, я начинаю полагать, что Мей нарушает условия договора… себе же во вред». Прямых доказательств у него не было, только косвенные, весьма сомнительные улики в форме её участившихся претензий к его длительному отсутствию, молчанию и далее по списку требований, известному лишь ей одной. Это продолжалось полгода, за которые они встретились раз пятнадцать от силы. Тобираме было достаточно, а вот ей — нет. «Вряд ли это связано с вопросом повышенной гиперсексуальности. Даже если бы у неё были проблемы, она как может удовлетворить самые извращённые желания, так и пройти курс лечения. Деньги и знакомства есть. Следовательно, виновата либо усталость, либо любовь», — он отошёл от окна. Последняя мысль оставила печать грусти на сердце. — «Я сам разорву нашу связь, если она не сможет. Только не хватало мне ещё причинить ей боль. Теруми этого не заслужила». Тёмно-синий шёлк стал одним целым с темнотой. Лишь сорочка белым пятном выделяла очертания его груди среди серых линий предметов. Тобирама устало щёлкнул выключателем и прошагал на кухню. Из чёрного шкафчика он извлёк коробку конфет, а из массивного стеллажа достал бутылку какого-то итальянского вина, которое ему подарил хороший знакомый с Сицилии. Этот скромный ужин он водрузил на барную стойку. Она примыкала практически к окну, чтобы можно было наслаждаться не только трапезой, но и видами. Тобирама не делал ни того, ни другого. Он бывал здесь редко. За годы цель приобретения этого жилья не изменилась. Приводить любовниц домой он не рассматривал даже как вариант, возможный в одном случае из миллиона. Во-первых, в его особняке хранятся слишком огромные объёмы ключевой информации по текущим делам семьи. Даже сама планировка является тайной. Тобирама не по наслышке, но опыту знал, насколько нужным людям помогает в поисках знание о расположении комнат. Хотя бы облегчает задачу найти необходимую. К тому же хитрая приспешница какого-нибудь конкурента может отравить напиток снотворным. Есть без вкуса и запаха. Последнее, чего желал Тобирама — это, проснувшись, узнать, что из дома вынесли какой-нибудь документ. Даже не самый важный. Однако, уже досадный прокол, который укажет на брешь в броне. Во-вторых, он рассматривал свой особняк с позиции англичан: «My home is my castle» ». И пускать в неё всех подряд он не хотел. Любовниц он относил к этой непривилегированной категории: зачастую его с ними не связывало ничего, кроме пары-тройки общих интересов и совместного влечения. Только десять лет назад произошла история, результатом которой могло быть стать воплощение мечты Хаширамы — счастливая жизнь младшего «оболтуса». Тогда он был готов перешагнуть порог своей крепости с ней на руках. Однако переменные не сложились по вине неопытного в науке любви. Больше исключений не возникало. В отличие от дребезжащего звонка, разбившего благоговейную тишину. Мей пришла. Тобирама открыл дверь, и в нос тут же ударила пудровая сладость её «Coco Chanel». Затем он ощутил на своих губах её губы. Едва успел толкнуть ногой дверь, чтобы хотя бы захлопнуть её и скрыть от случайного соседа прелюбопытную картину. Во рту начал растекаться вкус густой помады. Мей запутала тонкие унизанные кольцами пальцы в его волосах. Без зазрения совести разбурила идеальную укладку, притягивая его к себе за затылок, заставляя целовать менее размеренно, более страстно. Тобирама прикусил её нижнюю губу сначала слабо, затем сильнее. Она любила эту боль. Неспешно, не глядя развязывал, пояс её пальто. Они отстранились друг от друга: Мей с неохотой, Тобирама спокойно. Он помог ей снять пальто. Пока вешал его, она с грохотом сбросила туфли на невысоком каблуке. Никто не говорил и слова. Да и что было говорить? «Я скучал» — чистейшая ложь с его стороны. «Я скучала» — чистейшая правда и слабость признания с её. От бизнес-диалогов уже тошнило. Беседовать о погоде, спорте и прочем подобном казалось просто неуместным и смешным. Оставалось лишь позволить молчанию незримо растекаться между ними. В этом море было хорошо им обоим. С тихим щелчком был заперт замок. Тобирама положил ладонь на её талию, второй притянул ближе за шею. Мей с готовностью запрокинула голову, открываясь его поцелуям. Каскад тяжёлых рыжих волос ниспадал до самых колен, до которых докатилась электрическая волна удовольствия, порождённая его прикосновениями. Он расписывал её бледную кожу лиловым узором укусов. Здесь сладкая пудровость шанель особенно ощутима. Оттенок розового флёра пьянил. Но легко, скорее расслабляюще, чем сносяще голову. Тобирама особенно нежно касался сонной артерии. Лишь лёгкие поцелуи, едва ощутимое поглаживание кончиком языка. Мей нравилась ему своей силой характера и чувственности. Она мгновенно реагировала даже на самую простую ласку. Дрожь её тела ощутима под ладонью, как аромат «Chanel» в пустоте квартиры. Опустив руку на несколько сантиметров ниже, на правое бедро, сдавил. Тихие гортанные вздохи поднялись на несколько децибел, став полноценным страстным стоном. Мей сжала в объятиях его плечи. Она держалась за них так, словно могла в любое мгновение сорваться и провалиться под двадцать девять этажей небоскрёба. Но всё равно никто из них не проронил и слова… Тобирама опалил дыханием яремную впадинку. Поцелуй коснулся нежной кожи, пока рукой он опускался ниже вдоль округлости бедра. Пальцы задели мягкий подол, удобно приподнявшийся, пока Мей садилась, чтобы снять туфли. Кончики опалила разгорячённая кожа. Её дрожь усилилась, становясь всё более крупной, несдержанной с каждым новым прикосновением его дыхания, губ, рук. Неспешно, издевательски он, с наслаждением эстета, уже обеими руками приподнимал изумрудно-синий вельвет, пока не остановился на критической точке, когда платье ещё едва-едва прикрывало бельё. Тогда, мазнув рваными прикосновениями ключицы, Тобирама вернул внимание к её лицу, губам призывно, моляще приоткрытым. Даже румяна не могли скрыть жара, разлившегося румянцем по щекам. Он не мог совладать с желанием коснуться этого пылающего воплощения нематериального чувства… Холодные губы задели горячую кожу. Пылинки пудры щекотали не только ноздри, но и губы. Виной тому химический состав косметики любовницы или особый букет французского шампанского — невозможно угадать. Однако его расфокусированный взгляд будто бы ослепила вспышка. Фантазии, порождённые воспоминаниями. В душном зале для совещаний работать неудобно, тяжело. Только выбора особо не было: конференц-зал срочно понадобился исполнительному для встречи с крупным инвестором. Тобирама благополучно умыл руки: вчера они с господином Яманака обсудили все вопросы повестки дня, так что присутствие операционного было излишним. Он принялся разгребать подкинутое младшим дерьмо — переговоры о приобретении российских производств. Поэтому Тобирама и Вэи вынуждены были париться, в прямом смысле слова, в душном кабинете на солнечной стороне. Знал бы, что там сломался кондиционер, не поленился бы лично дотащить все документы и патенты вместе с переводами и словарями хоть по лестнице до своего кабинета. Но было поздно. Терять времени он не любил. Решил разобраться с материалом и быстро вернуться к иным делам. Только важно не это… А то, как раскраснелось лицо его переводчицы. Сейчас он видел его как тогда: бледные щёки с растёкшемся по ним розоватым оттенком, пунцовевшим каждые лишние пять минут проведённые в духоте. Передние пряди, чуть завитые, прилипают по бокам лица. Она хмурится над словарём, и у переносицы выделяются капельки пота. Тихо выдыхает, явно мысленно проклиная жару и производителя колгот. С начальственного трона хорошо видно, как женские пальцы чуть оттягивают полупрозрачный капрон. Вероятно, из-за этого ему и врезалась в мозг эта незначительная сцена… Пожалуй, его привычка фиксировать взгляд на собеседнике, чтобы его разглядеть, вышла на сей раз боком для её обладателя. Тобирама вдруг осознал, что, целуя одну женщину, он представляет на её месте совершенно другую… Проклятье, девушку. Проводя губами по пылающей щеке целует не Мей, а Вэи. Всё более требовательно, будто желая получить конкретную реакцию. Только Тобирама и сам не знает какую. «Прекратите! Вы что творите, Тобиарма-сама?! Вернитесь к работе!» — мягким тембром Вэи с ним говорит внутренний голос разума. Он прислушался к этому здравому призыву. Обхватил полные губы Мей своими, сплёл с ней языки в грязном, но отрезвляющем поцелуе. «Твою ж … старый дурак. Это уже ни в какие ворота… Кризис среднего возраста подъехал незаметно или что?» — мысли терзали: пришлось приложить усилия, чтобы не нахмурить лицо, ведь тогда можно сбить Теруми с правильного настроя. Тобирама больше ждать не мог. Ему нужна была разрядка. Причем немедленно. Иначе нереализованное желание грозило превратиться в «кино для взрослых», единственным и невольным зрителем которого будет один лишь он. Да ещё с Мотидзуки в главной роли… Стало на миг любопытно, каким ядом отравил бы его Доктор, прознай он о существовании такого фильма? Об этом Тобирама решил подумать в другой раз. Сейчас он, в полутьме, широкой ладонью провел по внутренней стороне бедра. Мей, не Вэи, повторил он для себя, чтобы вновь не стать заложником непонятных фантазий. Шершавая грубость жадно вобрала разгорячённую нежность кожи, умащённой десятками средств именитых брендов. Мей сладостно простонала. Вцепилась ногтями в шелк лацканов смокинга. Мягкая женская грудь вжалась в крепкую мужскую. — Быстрее… ох, быстрее… прекращай эти прелюдии… Тобирама хмыкнул. Он подозревал причину такой спешки. Пальцами задел насквозь мокрое белье. — Долго же ты терпела. — Иди ты на хрен со своим сарказмом в такой момент, — Мей прорычала, как раненная львица, молящая охотника наконец-то прекратить её мучения. — Ну, туда точно пойду не я, — холодная ухмылка в этот момент походила на злодейскую. Он резко развернул её, приказав: — Упирайся руками в комод. Мей, впервые за этот вечер, безропотно подчинилась ему. Дрожащие женские ладони скользнули по деревянной поверхности. Теруми согнула руки в локтях, пальцами обхватила край столешницы, противоположный тому, в который она упёрлась локтями, скрытыми под длинными вельветовыми рукавами. Этот черно-белый комод из массива сосны стоял рядом с аркой, ведущей в гостиную-кухню. Боковым зрением она заприметила бутылку вина и коробку конфет на фоне грозовой панорамы Токио. Выдохнула. «Пошляк», — так обозвала она банальный ужин для подобных встреч. В круглом зеркале, висящем над комодом, Мей видела отражение своего лица. Даже сквозь сумрак отчётливо проглядывалась размазанная, полустёртая помада; кипящий жар припудренных щёк; её подёрнутые влагой глаза, в которых застыло тревожное выражение предвкушения. Послышался щелчок расстегиваемой пряжки ремня. Свист ширинки. Шуршание ткани. Тобирама резко стянул с неё чёрное кружево. Не до конца, просто спустил. Мей предвкушающе вздохнула-всхлипнула. Она ждала этого весь этот грёбаный вечер. Нетерпение, пульс зашкаливали. Ей казалось, она расплавится горячим воском по этой сосновой поверхности. Он резко вошел в неё наполовину. В следующее мгновение полностью. Руками окончательно приподнял подол до пояса, чтобы иметь возможность видеть её восхитительные бедра, в которые Тобирама не помедлил вцепиться напряжёнными пальцами. Он сделал несколько неспешных, «пробных» толчков. Мей не застонала, но заорала в ответ на долгожданное удовольствие. Грудной крик волной разнёсся по мрачной тишине квартиры. Она упёрлась горячим лбом в холодное стекло. Пальцами заскребла по столешнице, кроша маникюр, протирая циферблатом «Ролекс» полосу на восковом покрытии. Уже два месяца она не ощущала и вполовину подобного удовольствия. Оно будто делало кости мягкими, жидкими, отнимая у тела ключевую опору. Лишённый скелета организм стал пылающим месивом чувств, эмоций, ощущений. Мей было холодно, жарко и хорошо одновременно. Её ноги дрожали. Она навалилась на скрипящий комод. Лёд стекла не отрезвлял, но ещё более обострял её чувственность. Тобирама предположил, что долго она не продержится. Это было более, чем очевидно. Ему точно не хватит этих нескольких, в лучшем случае, минут, чтобы волна оргазма смысла напрочь фантазии, из-за которых он уже начал сомневаться в своём здравомыслии. Однако он привык уметь наслаждаться даже малым. Всё равно одного раза Теруми будет недостаточно. Мей закрыла глаза. Тобирама не закрывал. Он с безразличием врача смотрел на то, как его член входит в неё. Тишину оглушали далеко не самые мелодичные мокрые хлопки, возникающие при трении двух тел. Ему не было ни неловко — не мальчик уже, в самом деле, — ни противно. В естественном он не видел ничего противоестественного. Скорее последнее он разглядел в женских романах, которые читала одна из его родственниц. Открыл для интереса. Не понял, в чем писательницы усмотрели «сплетение душ, возвышенные чувства, порывы истинной любви» и прочую белиберду. «Никогда бы не подумал, что «всунул-высунул» можно даже поэтично обозвать», — к такому выводу он пришёл тогда и сейчас, безэмоционально смотря на свой ствол, смоченный её соками. Удовольствие начало постепенно раскрываться гаммой расплавленных чувств и в его теле. Только Мей уже была на пике и держалась, Тобирама сам не представлял, какими силами. Она сама не понимала… Ей хотелось лишь продлить этот сладостный миг единения с ним, жгучего удовольствия, уже синим пламенем пожирающего её тело, душу. Она остро ощущала холод его шершавых рук, циферблата его часов, задевавшего бёдра. Мей не хватало воздуха… сил сдерживаться больше. Несколько мощных, резких толчков от него, понявшего, что она уже балансирует на грани, и Теруми сорвалась в пропасть бессознательного. С её губ слетел оглушающий стон. Мышцы напряглись. Она застыла на миг и навалилась всем телом на несчастный комод, чудом оставшийся стоять на всех четырех ножках. Удивительно, как она ещё не сверзилась с него. Ноги дрожали, не держали плавящееся в оргазме тело. Тобирама больше её не изнурял. Без своей порции удовольствия он не останется, а долбиться в полубессознательную женщину считал верхом неприличия. Он зафискировал брюки в прежнем положении. Затем бережно оттянул Мей от комода, ответившего на это благодарным скрипом. Взяв её на руки, отнёс на широкую двухспальную кровать отдыхать после пережитого эмоционального истощения. Он окончательно стянул с неё пока что ненужное ей белье. Поправил платье, вернув подолу приличный вид. Мей не шевельнулась, никак не отреагировала на его возню. Небывалое наслаждение затянуло её в глубины беспечной неги. Лишь отдалённой мыслью она про себя выражала Тобираме благодарность за такое внимание, которое мог проявлять далеко не каждый мужчина. Он же, не терпя непорядка ни в чем, повесил её кружево на спинку стула. Оставив любовницу в темноте одинокой спальни, пошёл на кухню сбивать напряжение бокалом французского коньяка и табаком. Тобирама устроился на барном стуле у панорамного окна. С зажатой между пальцами сигаретой, хрустальным снифтером в руке он, прищурившись, наблюдал за яркой циркуляцией жизни города. Этот монстр, наполненный миллионами людей, никогда не спал. Даже более, ночью он жил ярче, смелее, жестче, чем днём. Многие догадывались об этом, но немногие становились свидетелями темной стороны мегаполиса. Впрочем, и дневную, светлую, таковой было можно назвать только из-за солнца, которое на этой неделе, показавшись на краткий миг, скрылось за густой полосой облаков. Тобирама меланхолично выпустил рваное кольцо дыма. Цветочно-фруктовый «Frapin Millésime XO» был трехлетней давности выпуска, но не выдержки. Апельсиновая нотка, постепенно, мягко раскрывающаяся вслед за цветочными тонами, приятно освежала, ободряла после нелегкого вечера. Хотя химический привкус помады нивелировал персиковый оттенок. Чувствительный дегустатор, он ощущал даже подобную, незначительную мелочь. «Он бы мне голову открутил, если бы увидел, что я вытираю последней моделью его шелковых платков помаду», — несмотря на безрадостный вывод, Тобирама продолжил бессовестно избавляться от розового цвета с помощью нагрудного платка от американского бренда «Paul Stuart». Дизайнера этой коллекции он знал лично. Впрочем, этот нюанс не помешал ему испортить белый шелк. Его Тобирама положил у края стойки, у окна. Хорошо, если вспомнит о нём перед уходом. Он вернул своё внимание зловещему мраку за стеклом. Покрыв здания, дороги, редкие деревья черным смогом ночи, он растекался между узкими улицами, постепенно расширявшимися в проспекты. Тобирама знал их наизусть. Он рассекал их на своём «рабочем Лексусе» неисчислимое количество раз. Но всякий из них был по поводу, далекому от тех, что чествовал закон. Шантаж, коррупция, крышевание мелких банд, переговоры с партнёрами из криминального мира… На какую смрадную навозную яму похожа его жизнь. Младший отпрыск главной ветви семьи Сенджу опустошил бокал. С тихим стуком поставил снифтер на барную стойку. Затянулся крепким дымом. Дождь завибрировал по стеклу. Разразился устрашающим рычанием раскат грома. Тобираме казалось, что этот город захлебывался слезами в исступленной агонии. А, может, это был он сам? Понять не успел. Деликатное покашливание вывело его из тягучего полутранса задумчивости. Тобирама повернулся. Мей стояла у тонкой полосы, отделяющей гостиную от кухни. Тут дубовый паркет врезался в черный кафель, такой же тёмный, как жемчуга её ожерелья, который был единственным предетом гардероба, на неё одетым. Она стояла абсолютно обнажённая. Ни в её лице, ни позе не угадывалось ни стеснения, ни робости или банальной неловкости, свойственной раздетым людям. Теруми чувствовала себя уверенно в дорогих тканях и без них. Тусклый беловатый свет соскальзывал по объёмной груди, отеняя крупные ореолы, напряженные соски. Растушеванным цветом полутени ложились на подтянутый живот. Глубокими линиями очерчивали гладкую кожу лобка, половых губ. Мей не находила это постыдным и часто называла вещи своими именами, что нравилось Тобираме, морально слишком измотанному для того, чтобы раскрепощать какую-нибудь робкую девицу. Стоило ему подумать о последнем, как перед ним тут предстало воспоминание об этой злосчастной Мотидзуки. Её опущенных ресницах, обкусанных губах, задумчивых серых глазах… Непонятно отчего, но Тобирама был более, чем уверен, что его переводчица из числа тех, неискушённых в овидиевой науки любви девиц. Она производила такое впечатление: не ханжи или напускной скромницы, но истинно далёкой от подобных тем девушки. Пожалуй, именно поэтому Тобираме казалось странной её любовная связь с Доктором. Успел ли тот разрушить её девичьи иллюзии о сексе или нет? Если последнее, то что он вообще делал с ней? Любовался, как скульптурой? Тобирама полагал, что этот псих способен на любые извращения. Далеко не с одними лишь подопытными. «О чем я размышляю, когда передо мной стоит обнажённая красавица?» — подумал он, выпустив в потолок тонкую струйку дыма. — «Разберусь с русскими и срочно в отпуск». Мей, покачивая бёдрами, с замедленной соблазнительностью приблизилась к нему. — Шампанского на вечере тебе мало было? — Ты же знаешь, — Тобирама хмыкнул и бросил окурок в бокал, так как пепельница стояла слишком далеко: на журнальном столике. — Я не люблю шампанское. Поэтому, считай, весь вечер я проходил пациентом наркологического диспансера. — Скорее несостоявшимся стендапером. Ты точно никогда не хотел стать комиком? — она приблизилась к нему. Позволила ему обхватить упругие бёдра. Несильно, но с эстетическим наслаждением сжимая податливую кожу, Тобирама неизменившимся грубым с хрипотцой голосом произнес: — Я уже им стал. Бизнес — та же комедия, но несмешная. — Как и твой юмор, мистер злобный ворчун, — Мей, сладостно усмехнувшись, обхватила ладонями его лицо. — Если бы не твоя симпатичная мордашка и отменное умение трахаться, я бы не терпела твоё общество так долго. Тобирама усмехнулся. Он не ощущал ни радости, ни тепла от её прикосновений. Эта невинная ласка была лишь частью своеобразного чувственного обряда, не более того. Но Мей не видела отражения безразличия за неизменной холодностью взгляда. — Каждый инвестирует в то, что считает полезным, Теруми, — он плавно провёл широкой ладонью от линии бёдер, по изгибу талии, остановившись на напряженном животике. — М-м-м, я свои дивиденды уже получила. Пришла твоя очередь, — промурлыкала она, присаживаясь. Тобирама знал, к чему это ведёт. Убрал руки с её тела, обхватил ими свои колени. Вся эта картина выглядела более, чем соблазнительно. Красивая обнажённая женщина устроилась между его ног. Водопад остроконечных рыжих прядей стекает лавой по её спине прямо на растекающийся мрак кафеля. Чёрный жемчуг обрамляет бледную изящную шею. Он должен быть счастлив возможности являться частью этого эротического полотна. И он был… доволен. Ощущая, как ловкие пальцы, с поблескивающими на них кольцами, орудуют его ширинкой, Тобирама не переставал надеяться, что после хорошего минета он наконец-то прекратит думать об этой Мотидзуки в таком ключе. Ему ведь с ней еще два месяца работать. Он дышал нервно, хрипло. Мей это раздражало: она хотела слышать, как он стонет в ответ на её умелые движения губ, языка. Однако проклятый Сенджу был тихим. Даже слишком. Максимум, на который она могла рассчитывать, — сдавленынй полухрип-полурык в конце. Мей пыталась, но понять причину такой сдержанности не могла. О себе Тобирама рассказывать не любил. И всё же каждый раз она упорно пыталась пробить эту броню самообладания, чтобы доказать самой себе, что этот наглый злобный ворчун ничем не отличается от других мужчин. Но всякий раз её ожидал провал. Как и сейчас. Сжав его член между пышных грудей, Теруми умело приносила удовольствие ему, заглатыая так глубоко, как только могла. Будоражащая боль от его прикосновений к волосам сводила с ума. Тобирама сжимал жесткие пряди с умеренной силой. «Паршивец, контролирует себя даже сейчас», — думала она с некоей обидой, вспоминая свою недавнюю несдержанность. Тобирама смотрел в белый потолок, утыканный круглыми светильниками спот. В стекающей густой вязкой массе ощущений, эмоций, настроений он захлёбывался в обрывках воспоминаний, мыслях о предстоящих планах, образах. Среди них выделялся один, в блузке с птицами и кокетливо декольтированной юбки… Он уже слабо соображал, когда и при каких обстоятельствах эта юбка трещала по швам от его рук; почему Вэи стыдливо прикрывала свою наготу от его взгляда; как её маленькие ноги оказались на его широких плечах; отчего она, разнузданная, лежала на его столе среди переводов и словарей… Тобирама задохнулся от случайного прикосновения её ладони… Нет, не её, Мей… Он пришёл в себя сразу после того, как отхлынула волна оргазма. Это кухня его квартиры, это его любовница, вытерающая губы его шёлковым платком, это была просто иллюзия… Тобирама рвано выдохнул, привел в порядок брюки. Сдавив большим и указательным пальцем переносицу закрыл глаза. — Тебе не понравилось? — в её вопросе слышался отголосок искреннего удивления. — Понравилось, — его голос звучал несколько мягче обычного: Тобирама удовлетворился не только утехами, но и долгожданным осознанием причины, по которой его преследовал этот докучливый образ. — Я просто немного устал. — Немного? — Мей хрипло усмехнулась, упершись локтями о столешницу. Кончики её сосков коснулись холодного мрамора. — Ты похож на колючего ежа. Тебя в «Конфекшинари» или «Конохе» так достали? — И там, и там, — вполне честно ответил Тобирама. Он поднялся, принес второй снифтер и прыснул в него немного коньяка. Мей со скрипом притянула к себе бутылку вина. — Не пробовал отпуск брать для разнообразия? Слетал бы в свой любимый Лондон или еще какое-нибудь мрачное местечко. — Обязательно воспользуюсь твоим советом, как только закончу разгребать дерьмо по работе. Он пригубил коньяк, она сделала крупный глоток вина из горла. — В этом то и твоя проблема, Сенджу, — ты не умеешь делегировать полномочия и никому не доверяешь. Изводишь себя так, будто кроме тебя во всей корпорации некому работать, — Мей вновь отпила итальянское, а Тобирама задумался, были ли её слова плодом какой-никакой заботы, или она пыталась вынюхать что-то о делах компании. В первую очередь они были предпринимателями и лишь после любовниками. — Это мой стиль жизни. Я не умею по-другому, даже если и есть кому работать. — А что насчет доверия? — Я им не болею. Мей вновь приникла к горлу бутылки. Шумно глотнув, устало бросила: — Может, в этом и есть смысл… Но так вообще станешь чурбаном бездушным, если не начнешь хотя бы кому-то доверять. — Я кому-то доверяю, — Тобирама покосился на облако, вспыхнувшее изнутри белесой грозой. — Себе. Далее они затронули последние события на мировой арене. Он плавно увёл тему от «Конохи» и «Конфекшинари», не желая и полунамёком выдавать Мей даже самые незначительные изменения в рабочих процессах компаний. Затем он взял её на кухонной тумбе, никогда не использованной по своему прямому назначению. Спустя некоторое время любовники уже лежали в кровати. Теруми льнула к Тобираме. Обхватывая руками его торс, жалась к нему со спины, а он лежал, задумчиво смотря на размытые краски утопающего в дожде города. Сон к нему ни шел. Предположив, что он с алкоголем он всё же слегка переборщил, Тобирама осторожно выпутался из плена женских рук. Мей не шевельнулась: измотанная, эмоционально истощённая, опьяневшая от любви и алкоголя она наслаждалась крепким сном. Тобирама ей завидовал. Заварив в кофеварке крепкий американо, он в порядочно измятых штанах и наброшенной на тело, но незастегнутой рубашке вышел на балкон. Тучи уже рассеялись, обнажая лазурную глазурь небес. Темные колоссы небоскребов отражали в холодных стёклах теплый розовый оттенок утренних облаков, постепенно собирающихся на горизонте. Из-за этой невидимой за зданиями черты величественно и неспешно выплывало раскалённое красное солнце. Тобирама вспомнил флаг его родины… Не особо любимой, но какой есть. Пригубив кислую горечь американо, он, опершись о перила, наслаждался холодными прикосновениями ветра, обдувающего его обнаженный торс. Смотря на зиждущийся рассвет, он вспоминал, как встречал его в обнимку с ней… Похожей, не всем, но чем-то на Мотидзуки. Ростом и телосложением точно. Именно поэтому его так взволновала юная девица: он видел в ней отражение той, которую когда-то любил, вполне искренне, как умел. Тобирама отпил ещё кофе. «Нет… Дело ещё в том, что я слишком много думал о Мотидзуки. Она — вполне себе занимательная особа. В свои двадцать два или три, сколько ей там, не будучи выходцем из знатного рода или богатой семьи, умудрилась пролезть в высшее общество. На самую вершину. Паренёк из банкиров Узумаки — её «братик», главный пиарщик «Конохи» Минато лично рекомендует её и поёт мне оды об её талантах, лучший в Японии хирург и криминальный осведомитель Сасори — её любовник», — уже этот перечень Тобирама находил более чем впечатляющим для послужного списка этой советской гражданки. Он сделал глоток кофе, вглядываясь в розовеющую даль. — «И это лишь те, о которых мне известно. Может, она успела нос ещё и к Учихам засунуть? Даже Мадара бы удивился такой сноровке». Он чего-то не понимал… Вернее, вполне конкретного — её мотивов. Какие интересы движили Вэи? Пообщавшись с ней, Тобирама, с раздраженной растерянностью, был готов признать, что проникнуть в её замыслы ему не удалось. Даже после тайной, но крайне полезной для дела беседы с её тетей. Он ещё больше укрепился в своём предположении, что обе родственницы имели разные взгляды на жизнь. И, если многоуважаемая советская переводчица обладала вполне определенным видением будущего дражайшей племянницы, то вот сама юная особа придерживалась иной, ему до конца непонятной позиции. Однако в одном Тобирама был уверен точно — Вэи не намеревалась продолжать свою карьеру в пиаре. Работа в «Конфекшинари» для неё была лишь ступенькой на пути достижения цели. Тогда, у него возникал вопрос, для чего ей обрастать знакомствами именно в сфере бизнеса? Неразгаданная загадка. «Но общаться с ней определенно приятно — неглупая девушка», — на темной поверхности кофе заискрился солнечный свет. Значит, ему пора уходить, если не хочет, чтобы кожа обгорела. Ебучая болезнь. Тобирама скрылся за балконной дверью, как вампир во мраке своего склепа. Он калиграфическим росчерком оставил записку для любовницы. Если сегодня вновь воцарится жара, то ему лучше добраться до дома пораньше. Специальный зонт с защитой от ультрафиолета он с собой на банкет не брал. Спустя несколько часов Тобирама уже заседал в своём кабинете. Из динамика раздался тонкий голосок Натсуми Сайто: она с придыханием сообщала, что Мотидзуки Вэи ожидает его в приёмной. — Пусть входит, — приказал Тобирама, задумчиво смотря на монитор компьютера. Сегодня шли особенно ожесточённые торги на Токийской фондовой бирже. Однако, стоило ему перевести взгляд на переводчицу, тихо проскользнувшую в кабинет, как он тут же вскинул брови. Не смог, да и не захотел сдержать удивление. — С кого вы успели снять галстук, Вэи-сан?