***
И таковой уже свершился — Тобирама понял это сразу, стоило ему открыть полученную от «HihonImport, LLC» коробку. Поверх белой стопки документов лежал пакетик — обычный, целлофановый, который можно найти в любом круглосуточном магазине. Под его прозрачной пленкой тускло поблескивал черный циферблат, оттененный ремешком цвета, который ни с чем не спутать. Насыщенный темный виноград. Швейцарский бренд Certina. Чтоб ты сдох под колесами своего Мерседеса, сука учиховская. Ничего лучшего Мадаре Тобирама в этот момент пожелать не мог. И сделать ничего иного, кроме того, как поднять пакетик на свет тоже. На оборотной стороне грозно темнела застывшая кровь. Циферблат, ремешок были пропитаны бурыми разводами, особенно заметными на серебре, а не ремешке. Безмолвное послание гласило, что корейскому информатору, смогшему спрятаться в лесу, чтобы передать ему важнейшее сообщение, пришлось расплатиться жизнью за свою деятельность. И кистью. Тобирама не сомневался, что наёмники отрезали мужчине кисть — иначе следы крови остались бы на фронтальной части часов. «Ненужная жестокость — стиль ебанутого ублюдка. Впрочем… эта демонстрация явно служит предупреждением для меня. Полагает, что я отступлю только потому, что его ручная собачонка оказалась проворнее, чем я ожидал?» — он сжал верхнюю часть пакета до меловой белизны костяшек пальцев. В его воображении тонкий целлофан превратился в могучую шею главы клана Учиха. — «Этот ублюдский фарс может оставить для своих подчинённых. Мои не погибают напрасно». Тобирама недрогнувшей рукой открыл нижний ящик, запирающийся на ключ. Легкое движение — дощечка уходит в сторону, обнажая второе дно. «Cerina», уже более никогда не пригодящиеся их владельцу, уложены рядом с классическим Глок-17. Во второй он сжимал Nokia 2110 — необходимо срочно разыскать курьера. «Его подкупили, чтобы запихнуть часы в коробку… Едва ли парень жив, но, черт его знает, может, ещё есть шанс», — он хотел выпросить у мальца, кто конкретно ему заплатил за то, чтобы тот нарушил трудовую этику и законы, вскрыв послание. Такое, но не аналогичное, которое бы хотел отправить сволочи в высоком кабинете, как только эта сошка попадёт ему в руки. — «Значит, «HihonImport, LLC» приютила очередного мадаровского человека. Иначе, откуда ему знать о посылке. И эту гангрену я вскрою. И выдавлю из неё всё, что можно». Не прошло и двух часов, как ему на мобильный поступил звонок от его человека. Курьера нашли. В реке Шибуя. Официальное заключение — самоубийство. Однако Тобирама не сомневался, неожиданный прыжок молодому глупцу, решившему поживиться за счет сомнительной сделки, помог сделать тот, кто вершил свои дела, не выходя из роскошного кабинета на последнем этаже одного из самых высоких в Токио небоскребов.***
Обито раздраженно поправил светло-бордовый галстук. Хотелось не ослабить, но сорвать к херам собачьим эту блядскую удавку, не менее удушающую, тесную, чем атмосфера в кабинете. Поразительно просторном — недостаточно, когда в нём находился он. Мадара сидел к нему спиной. Подкатив управленческое кресло к окну, он смотрел на утонувший в тумане и дожде город. Не любовался. Такое слово в обиходе этого мужчины не использовалось, пожалуй, уже лет тридцать как, если не больше. Глава клана Учих не любовался даже моделями. Он их имел. Как все советы, собрания, совещания, встречи; как мозг своего помощника, который рассматривал вариант затянуть галстук потуже, превратив её в настоящую удавку, эдаким своеобразным способом освобождения. «Хотя, не сомневаюсь, ублюдок достанет меня даже в Аду… Ему там в принципе рады», — Обито повёл тяжелыми, натренированными плечами, скованными проклятым синим пиджаком на одной пуговице в тонкую полоску. Его гардеробом для работы занимался специально нанятый стилист, ибо у Учихи бы нервы сдали выбирать запонки, ремни, платки, галстуки и прочее «барахло» — иначе аксессуары джентльмена он не называл. Мадара же предпочитал, — Обито это прекрасно знал, — ебать мозг другим, но не себе любимому. Поэтому носил, что придется, под руку попадется после очередной буйной ночки с жгучей красоткой. И, черт знает как, при этом, глава клана умудрялся выглядеть так, словно он был экспертом последних коллекций от «Salvatore Ferragamo», «Canali», «Hugo Boss», «Tom Ford» и прочих производителей одежды не для «простых смертных». Ими, находящимися в его подчинении, он распоряжался так же легко, как кубинскими сигарами от «Habanos». Одна такая тлела между длинными, крупными пальцами. От её кончика исходил горький запах жаренного мяса — по крайней мере, у Обито, знающего, что суть есть пламя, возникала именно такая стойкая, отвратительная ассоциация. Хотелось бы скрыться, да нужно выстоять пост. Даже массивное чёрное кресло не скрывало за собой начальника полностью. Мадара превосходил всё, рядом с чем находился. Колени широко расставленных ног в черных, расчерченных тонкими белыми полосами, брюках выдавали толщиной то, насколько мощными были эти ноги, не раз бившие человеческую плоть. Аномально густая длинная грива волос не придавала ему вида утонченной женственности — она делала его жестче, более подчеркивала каменную недружелюбность черт аристократичного лица. Его голова практически не скрывалась за спиной кресла — что удивительного, учитывая его рост, заходящий за два метра. Даже для Америки он был высок, а уж в Японии — просто титан, не иначе. И, если этот атлант расправлял плечи, то предпочитали затыкаться все находящиеся поблизости. Особенно те, кому не посчастливилось наткнуться на окровавленное лезвие взгляда — чёрного, как самая темная из преисподней. Рука, с зажатой между пальцами темно-коричневой сигарой, исчезла из вида. Затянулся. Натянулись нервы. — Отправил подарок? — голос глубокий, настоящий бас, подчиняющий силой и красотой резал слух Обито словно наждачная бумага. Он слишком хорошо знал Мадару, чтобы восхищаться, а не просто уважать. — Да. Убрал пацана. — Хорошо… подгребать дерьмо за собой ты научился к сорока годам. Я практически могу быть спокойным, — серые дымные волны растворялись в невообразимой панораме широких, высоких, от пола до потолка стекол, отделяющих кабинет от Токио. — Мы заметили слежку… — прошипел Обито сквозь стиснутые зубы и кулаки, спрятанные в карманах. От греха подальше… Пару раз, за подобные жесты, он очень сильно и хорошо получал от Мадары, не терпящим перед собой проявления малейшего неуважения. — Поздно, — резюмировал как отрезал. Ссыпал обугленные листья табака в яшмовую пепельницу — подарок брата. Сам Мадара предпочитал хрусталь — удобно разбить о чью-то голову. — Ты как школьник, который, потрахавшись, заметил, что забыл надеть презерватив. Поздно спохватился, когда дело сделано. Я вроде бы на понятном, даже для одноклеточных имбецилов, японском выразился, каких людей нужно взять и какие приказы отдать. А ты… — Проебался, — пришла очередь резюмировать Обито. Он уже устал объяснять, что дело было не в эскорте, но соглядатаях ебучего Сенджу. «Точно мины на поле — хрен знает, когда ебанет», — он всячески пытался донести сию мудрость до высот начальства, однако, высокомудрое отклоняло дар сей мысли парочкой крепких ругательств и лекций, что Обито характеризовал: «Какие вокруг все долбаёбы, один я Сунь-Цзы во плоти». — Я и не рассчитывал, что ты меня удивишь, Обито, — за смачной словесной оплеухой последовала долгая, тяжёлая затяжка «Partagas de Luxe» ужасающей крепости, могущей, как казалось, убить мустанга. Но не Мадару. Он даже не морщится. — Поэтому за логистикой следить буду лично. Хватит с меня казусов и идиотизма. — Ты же знаешь, Тобирама… — Попытается накрыть? Ну, разумеется, ты же ему дал карт-бланш, чего бы ему не оторвать лощенный зад от своего пряничного кресла, — голос разлетается по кабинету, сотрясая золотые статуэтки на полках. Модернизм, постмодернизм и какие-то ещё изысканные направления: Обито не разбирался в этом сорте головомойки для богатых. Искусства в «хрен пойми где тут что намешано» он не видел, но цену признавал. Равно как и Мадара. Хотя тот, в отличие от него, сходу мог назвать, к какому течению принадлежит вот то скрюченное нечто, похожее на человека, которому зарядили ногой в живот. — … Эта сделка, Обито, если до тебя до сих пор доходит осознание, важна для нас. Я не собираюсь рисковать и тратить деньги на то, что могу сделать дешевле, надежнее и практичнее. Благодаря связям «Конохи», — рука, на которой, кажется, по швам трещит черный в тонкую полоску пиджак, вновь показалась из-за широкой спинки кресла. На фоне сплошной, дымной серости концентрированный мрак выделяется как нельзя более отчетливо. — Тобирама и его потуги помешать нам с этой минуты… — понизившийся голос ощутимо бьёт по легким пренебрежением. — … тебя не касаются. Сейчас ты допроклинаешь меня, пока я тебя учу делать в жизни хоть что-то верно, а после, довольный своим скудным остроумием, ты пойдешь к Изуне. И вы вместе начнёте разбираться, какого хрена Тобирама вездесущ. — Ну, так, просвети меня-кретина хотя бы относительно того, что касается меня с этой минуты, — Обито продавил тоном последние слова, надеясь таким образом и задавить опасное желание высказать всё, чтобы ему хотелось этому высокомерному ублюдку, взирающему на Токио, точно император на свою столицу. — Решил быть честным с собой? Твоё право, — Мадара затянулся кубинской: выпущенный дым словно ознаменовал разгорающийся пожар. — Я тоже с тобой буду честным — у нас завелась крыса. Такого «удара по яйцам», как выразился про себя Обито, он ожидать никак не мог. Даже стоически-твёрдая осанка будто бы согнулась под тяжестью одной лишь мысли о предательстве внутри клана или ближайшего окружения. «Сука», — более дельного описания своих чувств Учиха бы дать не смог. Пальцы натянули шелковую подкладку кармана — порвали практически без треска. — Блять… ты уверен? — Я знаю, — пренебрежительность стекает в убийственную мрачность. — Как, по-твоему, он узнал про твою поездку в Корею? Это же не официальный визит, когда тебе всем офисом в жопу дуют до трапа джета. Только нашим было известно об этом. Всем остальным здесь больше дела до пропавшей скрепки, чем тебя. Ты не слишком часто чтишь нас своим присутствием. — Как раз оказываю большую честь не видеть мою уродливую рожу, — Обито не нарывался на спор: когда начальник в таком паршивом состоянии духа, лучше вежливо поддакивать и мирно заткнуться, чтобы сохранить весь набор зубов при себе. — Ты не подумал, что это может быть Доктор? «Конечно же, блять, он подумал… Это первое, что приходит на ум. Я сам до сих пор не понимаю, как Сасори умудрился внедрить своих людей даже в сортиры политиков… Вспоминая, сколько дерьма у него есть против каждого», — при мысли о товарище в мозгу активизировалось воспоминание о его предложении. Накануне, наворачивая очередной стаканчик виски в любимом баре, — домашнем — Обито поразмышлял над словами Акасуны. И, пожалуй, смысл в его речах имелся. Только вот как донести его до высоты упертого долбоебизма Мадары? До этой точки Учиха не дошел, так как этанол сбил его с ног после бессчетного снифтера, в котором тонуло всё, о чем он вспоминал больной головой уже на следующей день. — Не равняй всех по себе, Обито, — усмешка жухлая, рассыпающаяся осколками ядовитой язвительности. — Доктор тут тоже замешан, и я хочу узнать как. — Наличкой об косяк, — нет, сдерживаться дольше даже под страхом окончательно превратить лицо в жертву радиации, Обито не мог. Итак сегодня выстоял на секунд пятнадцать дольше обычного. — Сколько раз ты ещё планируешь меня уговаривать поверить в то, что ты кретин? — Мадара спрашивал риторически, его пальцы с сигарой возникли вновь из-за кресла. Торцом он ткнул идеально точно в направлении помощника. — Доктор никому и никогда не станет помогать так даже за наличные. К тому же, я сомневаюсь, что Тобирама расчехлил свои счета в «UzumakiBank» или продал с молотка «Rolls Roys», чтобы платить таким потоком. Который Доктор, к тому же, не примет. Он держится на плаву за счёт того, что раздаёт информацию пропорционально, а не служит конкретной группировке или клану. Этот петух поступил хитрее… нас всех. Он нашёл какой-то способ воздействия на Доктора. Рычаг давления куда более мощный, чем бумага. И тут же невольно вспомнилась их последняя беседа — слишком уныло-мрачное, даже по его меркам, лицо хирурга. Сорвавшаяся встреча — не совпадение. Тогда Обито не обратил внимание на сей прелюбопытнейший момент — мало ли, у какого коллекционера этот любитель искусства решил выкупить очередную картину, да не вышло. Однако, после слов Мадары, перепутанные кусочки стали собираться во вполне внятную картину… «Сука», — во второй раз Обито посетила одна и та же мысль, с характерной яркостью описывающая его жизнь. Он мог бы тут же сказать об этом Мадаре и запустить механизм поиска причины этой «встречи». Только вот благодарность за спасение его сучьей жизни была не пустым звуком, не красивой обёрткой без содержания. Поэтому он сохранил непробиваемую невозмутимость в молчании, смотря на соседние чёрные стекла небоскреба — тоже «коноховское» детище. — Он обставил нас в деле с этим козлодоем Сэтори и «NaraGroup», — Мадара раздраженно повёл плечами, заставив кресло протяжно, до натуги жалобно, заскрипеть. Это был звук чьей-то в неотдаленном будущем хрустнувшей шеи. — «Паксы» могли бы кудахтать о корпоративном шпионаже пока не разорились бы на адвокатах — доказательств не было. Но мы пролетели по статье о клевете, когда обнаружилась эта фиктивная утка с долгом. Вовремя. Слишком. У Тобирамы не было резона и шевелить мизинцем в сторону «PaxGroup», пока он не узнал, что так можно поднасрать мне… — Глава Клана выпустил дым, что словно бы закольцевал возносящийся до черноты туч небоскреб смертоносным лассо. Удавкой, которой он душил всех, до кого добирался. — Раз, ещё раз. После твой южнокорейский проёб. Мы теряем хватку. — Полоса неудач. — Порвался шнурок на оксфордах. Не переквалифицируйся из кретина в суеверного долбаёба, даже попрошу. Мне в этом отношении хватает наших старших. Но их, — Мадара небрежно бросил сигару на светло-зеленую, почти фисташковую нефритовую поверхность, — я хотя бы так часто не вижу. Зато вижу то, что нужно поторопить Доктора с его ядом — ему заплатили достаточно наличными и биоматериалом, чтобы он пустил свою гениальность в оборот. Чем больше тянем кота за яйца, тем более велик шанс, что они у него оторвутся: Раса может что-то пронюхать, а наш человек трусливо подожмет хвост, если подумает, что у нас какие-то проблемы и дело откладывается. — Сделаю. Обито ограничился лаконичностью, но Мадара на уже высказанных унижениях — нет. Он вытянул вторую руку и бросил с холодной небрежностью: — Снифтер подай. И говори, если есть что. Иначе пиздуй к Изуне заниматься работой. «Хоть бы кто-нибудь его пристрелил… Желательно из гранатомета — пули эту шкуру не проберут», — стиснув зубы до предела, Обито всеми силами попытался затолкать бушующего монстра жестокости обратно в глубину души, откуда он выпустит тварюгу, когда такая же, подручная Тобираме, попадется на его пути. Обито открыл продолговатый графин и почтительно, не проливая и капельки, вылил золотисто-медовый ром «Cubay Black» в шикарный снифтер, граненный с тончайшей изысканностью. Подарок бывшего премьер-министра. Такие хранились в шкафу у начальника для посетителей и особых случаев. Хотя… наличие у Мадары посетителей можно уже было считать таковым. Он предпочитал действовать через подставных лиц, реже сам. И, учитывая степень его дипломатичности и дружелюбия, Обито прекрасно понимал, почему. В этом хотя бы они были солидарны — оба ненавидели работу с людьми. По крайней мере, в её традиционном понимании. Он изо всех сил заставил себя ровно и без резкости поставить бокал на раскрытую ладонь — точно венерина мухоловка, схватит и поминай как звали. Племянника, одного из, о котором Обито решился напомнить сейчас, стоя справа от неподвижно сидящего в кресле главы их клана. — Есть что сказать… В общем, давай уже подключим мелкого Фугаку к бизнесу, — он отметил последнее снисходящим тоном, смотря на Мадару сверху вниз и, при этом, странным образом ощущая себя ниже его. — Он там в своих штатах совсем американцем станет. — Заразится идеей демократии? — презрение в смешке практически осязаемое, точно липкая, безнадежно противная паутина. — Ну-ну, мы его вылечим, я знаю хорошее народное средство от глупости. А с чего это вдруг тебя стал так заботить малец? Убийственный дым сигар — жаренное мясо, табак и терпкий ром, вкупе с мускулинным ароматом парфюма самого Мадары, — вызывал головокружение даже у Обито. Поражало, как только те рафинированные модели выдерживают близость с Учихой — от него же разит, как от бывалого капитана пиратской посудины. — Он, если ты успел забыть, часть нашего клана, а не хрен пойми что со свидетельством о рождении. Саске, конечно, не подарок… — Верно, он — маленький зарвавшийся гадёныш. Дальше? — любящий дядя, судя по сквозящему в тоне нетерпению, вспоминать племянника дольше, чем на десять секунд раз в месяц не предпочитал. — Дальше — мы должны перевоспитать его под нужды бизнеса, пока ещё это сделать легко. Он практически закончил свой Гарвард, скоро получит бумажку и сможет с какой-то долей акций войти в официальный бизнес. Но, к нашим основным делам в этой шараге его не подготовят. — С таким уважением ты относишься к старейшему университету Штатов? — нечто вроде смешка, кривой гротескной пародии, рассекло пространство и застыло в ушах волнами басистого рокота. — Срать я хотел на него и заодно все штаты вместе взятые, — Обито никогда не понимал некоего трепета «высокомудрых» перед годами существования какого-то заведения. Что они меняют? Делают лишь стены и потолок более непрочными, идеальными для того, чтобы свалиться на голову любителям древности. «Учиться можно даже в самой дерьмовой шараге — стоит только захотеть. А эти Оксфорды, Кембриджи, Гарварды и прочая мишура для богатых — повод выебнуться престижным дипломом», — такого мнения был Обито, который в школе учился кое-как до момента, пока не загорелся идеей поступить в Полицейскую Академию. Тогда то он и взялся за голову, не без влияния лучшего друга, которого ему до жути хотелось обойти. И он смог, без обращения к связям Главной Семьи, поступить, чтобы после служить под началом Главного Агента по Борьбе с Наркотиками. Однако было это так давно… Кажется, словно в другой жизни. — Тогда тебе придется потужиться, чтобы завалить своим презрением все пятьдесят штатов. Реальность говорит с ним голосом Мадары. — Ничего, не разорвусь. Так, что, вызволим пацана? У него каникулы, вроде, скоро начаться должны. Как раз проведёт отдых с пользой, и на Родине к тому же. Мадара, по своему обыкновению, не делал ничего просто, как «обычный человек». Даже само это обозначение было диаметрально всему, чем являлся Глава Клана — так видел Обито, причисляющий себя к той же масти, что и начальника. Законченных ублюдков. Мадара выдержал драматичную паузу, нагнетающую эффектом неожиданности, словно тяжёлые грозовые тучи, мрачностью предвещающие либо дождь, либо грозу. Громыхнул бас. — Телефон. Живо. Обито про себя отметил: «Удача решила показать мне лицо». Он даже практически не хотел прикончить босса «Моторолой», которую, с почтительностью преданного подчиненного, вложил в широкую ладонь, ибо только этот чёрный монстр казался достойным мобильным телефоном, а не детской пластмассовой игрушкой. Гудки прерывались лишь дыханием двух мужчин — кабинет погряз в болоте безмолвия. До тех пор, пока не раздался усталый голос Фугаку Учиха. — Генеральный суперинтендант, Учиха Фугаку на связи. — Добрый день, Фугаку. Одной вибрации властного баса хватило, чтобы согнать с Начальника департамента столичной полиции Токио усталость и холодно-официальное безразличие. Мадара никогда не звонил просто так. — Мадара-сама… — растерянность голоса Фугаку была буквально материальной. Обито едва ли не видел перед собой тяжёлое квадратное лицо с несходящей усталостью под глазами и уголков рта, вечно сжатых в суровом спокойствии. Но, даже оно подводило, когда приходилось иметь дело с Главой Клана. — Добрый. Почтён. Чем могу быть полезен? «Обед у Фугаку-сана, как и день уже безнадежно испорчены», — Обито не хотел, чтобы так всё сложилось — «старика Итачи и Саске» он безмерно уважал, хотя бы за то, что он не стал таким, каким сделался он сам, — однако откладывать неизбежное в долгий ящик более нельзя. — «Старик это понимает. Для пацана же будет лучше поскорее разбить сраные «розовые очки», иначе потом будет больно… блядски больно». — Лично ты — ничем. Твой сын планирует возвращаться на Родину? Тягостное молчание, отяжелённое ржавой болью осознания. «Старик» понял сразу Понял всё. Глава никогда не заговаривал о Саске без влияния каких-либо внешних факторов: очередной проказы мальчишки или его успехов. По ту сторону провода послышался тяжёлый, мучительно усталый вздох. Фугаку мысленно готовился к обряду «посвящения» младшего сына в запутанные лабиринты подпольных сделок, оборот которых, подчас, превышал ВВП многих стран «Третьего Мира». «С Итачи было просто — он пацан исполнительный и идеологически подкованный как нужно. А, вот, Саске — это ядреная смесь мадаровского упрямства, изуновского интеллигентного высокомерия и мальчишеского бунтарства. Хороший малый, может, удастся его посадить на нормальные дела. Коррупцию, хотя бы», — Обито смотрел на серый Токио, но старался не оглядываться на отражение Мадары, который, вне всяких сомнений, выговорил бы ему за излишнюю опеку над мальцом. — Уже да, — Фугаку не зря принадлежал одному из самых близких к основной ветви роду: мужчина с ходу улавливал вибрацию настроения Главы; умел чувствовать невысказанные пожелания. — Замечательно. Пусть возвращается немедленно. Я поговорю на этот счёт, — торжество власти в басе оглушало; одного жеста Мадары хватило, чтобы Обито понял: он может «пиздовать к Изуне». Что он и сделал. Едва ли с радостью, ибо с Мадарой, когда тот не злится и не начинает возводить свой законченный высокомерный сволочизм в абсолют, работать приятно и ненапряжно. Они понимали друг друга с полувзгляда. Младший Учиха же всегда смотрел на него взором концентрированного, чистейшего снобизма и снисхождения интеллектуала. Из-за этого последним Обито был готов выбивать дух, а не переносить его. Однако Обито, не обращающий внимания на сконфуженные испуганные взгляды в лифте, более работёнки, никогда не отличавшейся приятностью, думал о крысе и «проёбе» Сасори. «Дурак, хоть и дипломированный. Зачем, ну нахрена ты полез в какие-то отношения?» — отрешённый неизбывной печалью взгляд скользнул по смурному безразличию лица его секретаря, Конан, прижимающей к груди какие-то документы, что она утянула у Мэзэру. Очередная бюрократическая головомойка. — «Я же тебе рассказывал… Ты же, блять, знал, чем они заканчиваются». Смертельно хотелось курить. И на миг, когда на кончике зажигалки вспыхнет огонёк, вспомнить о той, которая вложила «лучшему другу» свой последний подарок.