Игра в смерть

Ливень барабанил безумной дробью по покатой крыше Rolls Royce. Время — шесть часов сорок минут по часовому поясу JST Asia. Только наступление утра незаметно, скрыто под грязно-серой тьмой туч. Токио растекается полупрозрачной дымкой за рассеченным каплями боковым стеклом. Водитель, судя по выступившим на ладонях венам, нервничает. Винить его в беспокойстве Тобирама не мог: видимость такая же дрянная, как его поездка в Республику Корея. Вернее, часть мини-командировки, связанная с последним донесением Информатора. Он неподвижно наблюдал за несущимися навстречу пятнами фонарей. Они освещали город, хоть так и не казалось на первый, замыленный дождём взгляд. Не по наслышке, но по недавней поездке, по утопающим во тьме просёлочным дорогам, Тобирама понял эту истину. Покрыть расстояние от Ульсана до Сеула нужно было до половины второго ночи. Он оставил бизнес-джет пылиться в ангаре: лишнее внимание людей Мадары ни к чему. Аж зудело в руках, которыми хотелось обхватить горло брата, чтобы хорошенько того придушить за привычку без его ведома срывать несозревшие плоды своей скудной мыслительной деятельности. Нужно же было устроить всё так, чтобы ангары Сенджу и Учиха отныне находились буквально в шаге друг от друга… Залог дружбы, зарытый топор войны и прочие бредни, выслушивать которые было выше сил разъярённого мужчины. Вопрос — как Мадара согласился на 24/7 слежку за перелётами. Впрочем, Тобирама не сомневался, что этот подонок отстроил себе ангар в другом месте. Он и сам этим же занялся. Упираясь в зонт-трость, наклонённый под углом сорок пять градусов, бизнесмен стиснул зубы, сузил глаза. До «Конфекшинари» нужно доехать в горизонтальном, а не вертикальном положении. Практически бессонная неделя и абсолютно бессонная ночь, сдобренная пятичасовым перелётом, взбили мозг, как бизе. Привести всё в порядок может только самый ядрёный эспрессо в его запасе вкупе с крепким коньяком. От снифтера он не отказался и в бизнес-классе. Хотя, после того, что доложил ему его человек, навсегда покинувший Республику, — благо, в компании начальника, — мысли теснило желание напиться вдрызг. В нём не говорила — уже орала усталость, граничащая с тотальным изнеможением. «Обито, представитель «Конахогуре», которым они подкидывают тысячи долларов на «прочие статьи», и ещё несколько хорошо известных мне супчиков прилетели в Сеул, где расположено несколько наших представительств. И их тоже. Весьма неожиданно тёплая компания, кормящаяся с руки Мадары, решила собраться в одном городе. И вместе выбраться из него, в местечко Panmunjeom. Пятьдесят километров — добро пожаловать в социалистический рай КНДР», — мигрень, точно короед, прогрызала в черепной коробке дыры: иначе не объяснить тупую, опустошающую боль. — «Кроме одной кормушки их, кажется, ничего не связывает. Но…» «Rolls-Royce» повернул на полупустой дороге. Плывущая волнами асфальтная серость идентична той, по которой летел чёрный «Mercedes-Benz W140» с корейскими номерами. Тобирама держал свой в Ульсане: нередко наведывался к партнёрам крупнейшей судостроительной компании. На этот раз он, по личному желанию, взращенному доносом, «подменил» Хашираму на переговорах. Обычное дело, ни один Учиха не удивится: президент «Конохи» славится своим титулом заядлого домоседа. Он лучше в очередной раз заведёт младшего сына в школу, чем отправится в командировку. Пусть и в Корею, расположенную не то чтобы очень далеко. Абсолютная тишина в салоне. Не слышно трение резины колёс по асфальту. Лишь дождь, точно умалишённый, яростно, отчаянно барабанит по стёклам. Дворники едва успевают смывать воду с лобового. Как сейчас Тобирама видит продрогший угловатый силуэтик своего осведомителя из сеульского представительства. Тот трясся, как испуганный кролик, протягивая ему фотографии, сделанные на полароид. «Номера машины господ, с которыми уехал Обито-сама. Я… боги… Уверен, меня могли заметить… Скорее всего, кто-то из телохранителей… Даже на работу не возвращался, сразу дал знать Вам, Господин, после отсиживался здесь». Умный малый, с одобрением подумал Тобирама-сама, втайне восхищаясь выдержкой клерка. Он ведь не из тех, кто привык часами торчать в лесах. Предоставил ему все необходимые документы и трансфер до Египта. Пусть схоронится в песках — там найти труднее. Со знанием английского не пропадёт. Пока ехал до аэропорта распорядился о срочном перенаправлении верного человечка в Осаку. Вопросы начальству задавать не привыкли, поэтому просто подтвердили, что им будет достаточно электронной подписи того самого человечка. Его оставленные вещи бережно собрал другой подручный Тобирамы из этого же офиса. Отследить путь Обито и компании по номерам в чужой стране — задача с пять звездочками. И, ещё непонятно, а стоит ли эта овчинка такой роскошной и сложной выделки. «… каждый из них владеет либо производством, либо крупной долей в таком, составляющих огнестрельного оружия. Титан, алюминий, сталь — легированная оружейная со стороны «Конахогуре» — компоненты командных деталей. Стеклопластики тоже имеются в производстве. О совпадении и говорить не стоит — бред», — Тобирама сдавил набалдашник морёного дуба. Его благородный угольный оттенок сливался с кожаными перчатками, нагло застёгнутом пальто. Мигрень вцепилась в череп и принялась методично, с особой жестокостью, разрывать его гарпии когтями, смоченными чёрным ядом злости. Водитель, словно бы ощущая, что настроение начальника под стать погоде, всеми силами старался казаться меньше, чем он есть. Справедливо опасался, что мишенью для грома и молний высокого гнева может стать он. Зря. Тобирама никогда не срывался ни на ком, кроме Изуны, боксёрской груши и особо забывающихся бандитах. Но непроницаемый лёд его взгляда указывал на обратное… «Мне плевать, поставляет ли Мадара оружие в другую Корею, Чечню и куда ему в голову стрельнет — желательно бы, в прямом смысле. Главное, чтобы он не использовал наши склады для этих целей», — водитель вздрогнул, поджав трясущуюся нижнюю губу, когда уловил в зеркале заднего вида кровожадное выражение глаз начальника. — «Убью сучёныша, если по милости его или его недоноска-братца «Коноха» окажется вовлечена в незаконную торговлю оружием. Ещё, блять, в Корее, с которой у нас отношения и так едва-едва налаживаются». Однако, в логике, конечно, братьям Учихам не откажешь. Они используют порты — морские, воздушные — полуострова в качестве удобных отправных точек для своего подпольного бизнеса. Тобирама подозревал, что подобная активная деятельность связана, в первую очередь, с тем, что Корея имеет сухопутные границы с тем же Китаем, в отличие от изолированной Японии. Логистическую сеть развить значительно легче. Вопрос лишь в том, сколько денег было потрачено «мафиозническим альянсом» на взятки. Впрочем, выяснением этого вопроса нужно заниматься осторожно. За такими делами стоят слишком много «серьёзных людей» — это не месть какому-то там адвокату. Погрязать в этом дерьме у Тобирамы не было не малейшего желания. «Нужно как-то проинспектировать наши филиалы. «Как» — вопрос хороший. А, хорошее, как известно, лучше оставлять на десерт», — его кривая, как вспоротый живот, усмешка прошибла холодный пот на спине водителя. Парень с зачёсанными назад чёрными волосами, но расплывчатым, как блин, некрасивым — по мнению Тобирамы — лицом, выскочил из салона как ошпаренный, стоило ему только припарковать машину на подземной парковке офиса. Он открыл дверцу и тут же низко поклонился. Карие глаза напряжённо смотрели на серый бетон. Сначала опустилась одна, затем другая нога в начищенных оксфордах из плотной чёрной кожи. Грубый, громоподобный в полупустом пространстве, голос ещё более придавил несчастного к земле. — Фудо-сан, можете быть свободны. — Как скажите, — испуганному Фудо так и хотелось ляпнуть «прикажите», — Тобирама-сама. Он закрыл за начальником дверцу. Поспешно посеменил к водительскому месту, чтобы вынуть ключи из зажигания и передать их владельцу автомобиля, о котором бедный Фудо не осмеливался даже мечтать. Он знал, что роллс-ройсы собирают вручную и по личному заказу будущего владельца, каковым простому парню из Цумаго никогда не стать. Тобирама оставил новенькому водителю купюру в две тысячи иен на хороший кофе. «Бедолага едва не концы не отдал. В этом виновата погода или я?» — раздумывая, он вслушивался в стук капель по зонту. Точно стрелы, вонзающиеся в щит. Оставалось лишь гадать, его ли взгляд или же само присутствие так вонзалось в уверенность людей, что те, в большинстве случаев, тушевались и терялись, как школьники перед учителем. Среди таковых были не только нижестоящие. Впрочем, на одну из его подчинённых это правило не распространялось. Фойе, лифты, коридоры — полупусты, а верная Натсуми Сайто уже сидит за своим рабочим местом. Циферблат с радиальной шлифовкой Jaeger-LeCoultre показывает половину восьмого по часовому поясу JST Asia. Сама же Натсуми активно показывает, что она желает, чтобы вместо вчерашних документов Тобирама-сама взял её. Бежевый пиджак расстёгнут, демонстрируя чёрный лиф платья, с открытыми плечами и, разумеется, грудью. Её Сайто уже не представляла, как поджать так, чтобы начальник скосил взгляд на гладкие полушария. Но Тобирама сохранял воистину стоическое спокойствие и безразличие, демонстративно отвесив сухое формальное приветствие: — Доброе утро, Натсуми-сан. Надеюсь, вы не сильно промокли под дождём. Какие вопросы накопились за полдня, пока меня не было? — Да так… — мурлыкающий голос Натсуми порядком действовал на нервы, хотя бы потому, что её высокий диапазон превращал околоэротичный шепот в звук плохо разрезаемой стали. — Из Исследовательского пришли примеры патентов… От начальника отдела по Заработной Плате есть письмецо — он желает встретиться с Вами, там по поводу изменений зарплаты в соответствии с последними колебаниями иены… Касательно писем, Вам доставили несколько из «Конохи» от господина Хирузена Сарутоби и Учиха Итачи… Тобираме даже не приходилось скрывать удивление за напускным безразличием — мышцы его лица настолько отвердели после бессонного дня, рассеченного разъездами, встречами и двумя перелетами с острова на полуостров, что любое, даже мимическое движение, давалось ему с неимоверным трудом. Потому, одним лишь взглядом он приказал Натсуми продолжать. Щёки той распалились, словно неподвижный холодный прищур смог разжечь под её кожей безумный, дикий огонь. Изящные пальцы прочертили изгиб высокой шеи, чтобы запутаться в тёмно-каштановом локоне и оттянуть его за округлое ушко. «Мой заебанный вид её так возбудил?» — Сенджу уже даже удивляться устал — мысленно констатировал факт, параллельно продолжая паять раскалённым от недосыпа и раздражения взглядом секретаря к её черному креслу. — «На почетном пьедестале извращенцев она займет третье место, сразу после огрызыша и его пришибленного братца». — Ещё… пиарщики прислали отчёт по прошедшей презентации продукта… И… — Натсуми Сайто делала подозрительно много вздохов и томных пауз между несколькими словами: необычно даже для неё. У Тобирамы сложилось стойкое впечатление, что о подобной тактике соблазнения непробиваемого руководства она вычитала в очередном журнальчике, которые он иначе как «бесполезной тратой целлюлозы» не называл. — Русский, с непроизносимым именем, из компании по обучению операторов нефтедобывающего оборудования, прислал Вам запрашиваемый пакет документов… «А вот с этого надо было начинать», — он прекрасно знал, что это был за господин с «непроизносимым именем», самым опасным из списка тех, с кем ему предстоит переговаривать. — «Ювелирно точно. Как и было обещано». — В таком случае, передайте мне сейчас этот пакет документов, письма из Конохи. Отчёт по презентации перешлите мне на рабочую почту. Патенты кладите на стол в пять сразу после совещания с господином Такада — его назначьте на шестнадцать тридцать, — Тобирама отчеканил каждое слово, точно монету высшей пробы. Его взгляд не покидал томного лица Натсуми: его расплывчатый овал на фоне безнадежно серого неба выделяла лишь вишнёвая губная помада. Вот ей, в отличие от Мотидзуки, она подходит. Кстати, как раз о ней… Сайто, выгнувшая пятую точку в невообразимой, по мнению мучающегося поясницей Тобирамы, позе, наклонилась, чтобы достать из нижнего ящичка шкафа документы. Они, разумеется, самым случайным образом, были помещены не в стол, а застекленный шкаф, отлично проглядывающийся с ракурса вошедшего в приёмную зрителя. Того, который ещё не подозревал о той роли, в которой ему предстоит предстать перед неугомонной секретарем. У Сенджу уже начало закрадываться желание дать ей то, чего она так жаждет, дабы более не становиться свидетелем этого порно-цирка. Однако, он осознавал, что — во-первых, Сайто будет мало; во-вторых, она возведет себя самолично в ранг его любовницы. «И, если не выкажу ей должного почтения, позволив протирать юбкой мой стол, то она вполне себе начнет мстить. Может даже пристраститься сливать корпоративную информацию — нет более безмозглого создания, чем ревнивый партнёр. Избавляться от которого… всё же не хотелось бы. Натсуми — хороший профессионал. Найти надёжного секретаря непросто и небыстро», — так, расставив приоритеты, Тобирама не оставлял девушке даже толики надежды на хотя бы одну случайную ночь… Впрочем, её это уже который год не останавливало. — Ещё, Мотидзуки Вэи уже приходила? Натсуми тут же вытянулась струной, которую пытался наладить неопытный скрипач. Повернулась и с гордым видом продефилировала к начальнику. Протянула ему документы с глубоким поклоном, что она с радостью бы сделала ещё глубже, только бы мистер «Холодильник» пожелал… — Да, просила связать с техниками. Они настраивают аппаратуру в конференц-зале… — В котором всё готово для предстоящей презентации? — Тобирама потянул руки не к отвороту её пиджака и всему, до чего она желала, чтобы он притронулся, а чертовым документам. Так их успела про себя характеризовать Натсуми Сайто, которая сама бы стала этими конвертами и тонкой коробкой, если бы только в мире было волшебство, способное переместить её на эти сильные, с выпирающими венами руки. — Разумеется… Её придыхание растаяло в воздухе, ставшем полем боя для двух ароматов — его и её. Дымный мускус, амбра и мята против клубники, жасмина и ванили. Оглушающая хрустальная чистота встретилась с пышной сладостью сахарной пудры и клубничного коктейля. Холодные красные глаза и жаркие карие. Их разделяла лишь коробка с русской документацией и пара писем из «Конохи». Она подняла голову, чтобы видеть его лицо. Идеально безразличное. А треснет ли она, эта бесчувственность, если я коснусь её губами? Как советовала Теруми Мей в статье «Будь смелой и при напролом!»… Быть может, спустя три года, час настал? Стоило Натсуми лишь приподняться на цыпочках, предварительно мысленно вообразив себе ею же оформленный на себя выговор, Тобирама, уловивший в затянувшемся безмолвии явную угрозу формальным отношениям, резко отнял у секретаря бумаги. Одной рукой, ибо второй опирался на черный зонт-трость. Который дробно застучал по полу, как и разбитые надежды девушки. Её взгляд потух и погрузился во мрак, бушующий за окном. Словно небо поменялось местами с темно-серым асфальтом. — Хорошая работа. Благодарю и продолжайте в том же духе. С последним словом захлопнулась дверь. За которой Тобирама наконец-то смог выдохнуть спокойно. «Черт бы их всех побрал, этих женщин», — отослав мысленное желание в Преисподней, он облокотил зонт ручкой об одно из кресел для посетителей, появление которых на сегодняшний день в стенах его кабинета не планировалось. Тут хотя бы ковер прикрывал дубовый паркет, на котором сушить зонт он считал проявлением варварства. Дипломат грохнулся на обтянутый коричневой кожей пуфик, документы с глухим стуком упали на стол. Мигрень возвышалась над самообладанием, ширилась и росла, пока жалюзи расползались в стороны, открывая сцену за его спиной — черные намокшие бетонные коробки, с вделанными в них панорамными стеклами, горящими просыпающейся жизнедеятельностью монстра. Мегаполис оживал после бурной ночной жизни. В отличие от Тобирамы, который медленно и мучительно умирал от недосыпа и злости. «Я узнаю о том, что крупные акционеры и со-владельцы «Коноха» могут хранить на её корейских складах и доставлять через проторенные коридоры оружие на полуостров –угроза международного скандала — и как раз в этот же день меня решают атаковать все знакомые женщины. Сначала Мито с просьбой связать её с заместителем председателя правления этой корейской судоходной компании. Затем Мей и её десять сообщений, в которых я из «мистера секси ворчуна» стал «паскудой неблагодарной» за то, что не беру трубку на высоте тринадцати километров. Теперь Натсуми и её попытка поиграть в секретаршу из дешевого порно…» — устроившись в кресле, он развернулся к растекающемуся размытым бетоном и стеклом Ото. Пришлось сделать десять глубоких вдохов и выдохов, чтобы вернуть самообладание домой — в разум. — «Мне нужно закурить. Выпить. И срочно. Иначе своей смертью я сделаю внеурочный подарок паскуденышу». — Двойной эспрессо без сахара, — такой приказ поступил на пульт связи. Пока Натсуми Сайто старательно его выполняла, Тобирама, в свою очередь, раскрыв письмо от Итачи, был готов погрузиться в чтение внезапной корреспонденции. С зажженной «Richmand International» в одной руке. Белый конверт соскользнул на темную столешницу, как и его мысль в пучины Вселенной: «Мотидзуки, хоть ты не подведи». По мере прочтения, одна бровь смогла прорезать окаменевшую маску лица. Немного, но достаточно, чтобы выражение мрачной серьёзности сменилось щекочуще-лёгким удивлением. «Значит, молодой глава Международного подразделения «Konoha Corporation» просит помощи? Мой британский друг решил подтолкнуть финансового управляющего прелестной английской компании, той, в которой этот старый прохвост заседает как член Совета Директоров, к тому, чтобы предложить за сеть супермаркетов больше? Речь заходит о трейде…» Тобирама вертел в руках белый лист неплотной, но гладкой, качественной бумаги. Пока он это делал, бровь опустилась на прежнее место: неподвижное выражение прорезала трещина отвращения. «Ненавижу трейды. Суть в том, кто больше предложит за акцию. Проблема в том, что никогда не знаешь, а не сговорилась ли компания с одним из игроков, чтобы банально привлечь других, заставить поднять ставки и перегрызть друг другу нервы и счета в банках. Как выход из этой бездонной задницы — производство уходит из-под молотка намного дороже, чем оно стоит по факту рентабельности», — платиновая сигарета слилась с расплывчатой серостью улиц: никотин защекотал лёгкие, а жженный эспрессо — гортань. — «Разумеется, умница Итачи это понимает и не хочет влазить в предприятие, могущее ударить по кошельку «Конохи» сильнее, чем было рассчитано в документах. Ни менеджеры, ни акционеры не оценят подобный результат». Он сам был не в восторге… проиграть английскому «другу». «Не приличествует, ох, как не приличествует друзьям так поступать», — он опустил на темное дерево белоснежную чашку, в хрусталь пепельницы легла не истлевшая и наполовину сигарета, чей легкий дым взвился к потолку тонкой горькой лентой. Тёмно-синий «Parker» разрезал серую полутьму. Положив черный кожаный планшет на колено перекинутой за другую ноги, Тобирама стал на обороте этой же бумаги писать ответ. Ни сил, ни, откровенно, желания тянуться к лотку за новой не было. Всё равно корреспонденция, пусть и отправленная от имени Итачи как должностного лица, была скорее личной, чем той, которую после вошьют в дело и передадут в архив. Он вместо этой бумаги вложит в зарегистрированный конверт другую — пойди докажи, что её там когда-то не было. Тобирама же, в свою очередь, вежливо попросит готовую предоставить услуги всевозможного характера Натсуми Сайто вычеркнуть письмо из журнала регистрации. Ещё одна причина, по которой он её ценил и потому не желал давать повод её глупым мечтам вырваться на волю — эта девушка из маленького городка Уто, префектуры Кумамото, умела держать язык под контролем. «Комплексный прогноз имеется, графики поставок от партнеров задерживаются, потому что мой добрый друг вступил в игру. Инородное тело, препятствующее естественному процессу. Пусть Итачи угрожает им юристами, но добьется передачи нужной документации», — золотое оперение порхало над кипенной белизной, оставляя тёмно-синие острые линии иероглифов кандзи. — «Я, как Итачи и надеялся, переговорю с партнером по гольфу. Ему, заядлому коллекционеру драгоценностей, как раз придётся по душе колье из бенитоита, сапфиров с камнем «цвет восхода солнца», увенчивающем композицию. Когда-то принадлежало очень знатной японской даме эпохи Реставрации Мэйдзи. Возможно, поменяю колье на цепь супер-маркетов — вполне реальная сделка». Потому что в отличие от Учиха Мадары, английский друг ему хоть как-то, но всё же доверяет. «Поэтому Итачи и написал мне. Не удивлюсь, если под диктовку любимого дядюшки. Как бы умен этот парень не был, но о моей дружбе с этим господином он не знает. Только если к Хашираме не обратился за советом, что крайне маловероятно… А мой друг — законченный выпендрежник, а не дурак. Он знает, с кем по-настоящему имеет дело…» — мысль струилась во след за знаками, не воплощающими в линиях ни одну из них. — «В таком случае, пусть кто-то открывает сейф и выуживает из-под пачек долларов от террористов эту реликвию. Я же, в свою очередь, дам пинка под зад Хашираме, чтобы он вместо сына контролировал ещё своего заместителя, а также изменения, которые наше английское подразделение внесет в новое предприятие». Тобираме не нравился ни один из пристальных интересов Мадары. Он никогда и ничего не оборачивал лишь на пользу общего предприятия, больше — свою и клана. Вот их камень преткновения. Тобирама не отделял Сенджу от «Конохи», считая семью — одну из основавших монструозную корпорацию — неотъемлемой, полностью интегрированной частью общего дела. Мадара же явно — для Тобирамы, некоторых его приближенных и парочки кадров из Сенджу — ставил клан как свой приоритет. И, укрепляя его могущество, он мог ставить на кон даже репутацию «Конохи». Как в истории с корейскими складами… «Но упертое бараноподобное создание — мой братец-президент — ничего не видит, ничего не слышит… Так было всегда», — Сенджу, поставив уколом золотого острия точку, протяжно выдохнул. Мигрень ударила по черепной коробке прикладом тупой боли. — «И никакие доказательства, кроме чистосердечного признания Мадары и его младшего упыреныша, не развернут наивное видение мира этого большого ребенка на сто восемьдесят… А пора бы, в свои то сорок два». Тобирама не сомневался, что Итачи с его подачи сможет организовать «сделку спот» — тогда управленческий договор подпишут мгновенно, на всех законных основаниях английского права. Двумя пальцами достав из самого нижнего деревянного отсека конверт, он уже думал о грядущей презентации и письме от Хирузена. «Доразберусь с этим и узнаю, почему без меня не могут жить», — Тобирама сморщил лицо — недвижимость мускулов расползлась трещинами морщин. Сонливость прошла, но мигрень осталась подтачивать нервы, чтобы он не слишком расслаблялся. Как будто он мог… Забыть о рецепте, когда-то оставленном Мотидзуки Вэи. «Куда же я дел эту бумажку…» — рука потянулась ко второму ящику слева, в нем хранились подобного рода «записочки», нужные не в срочном порядке, но могущие оказаться полезными в самый неожиданный миг. Подобный настоящему. — «Это не та трава, от которой мне станет хуже. И, если содержащиеся в этой зелени химические вещества в совокупности имеют анальгетические свойства, то как-нибудь, криво-косо, но они предотвратят выброс простагландинов поврежденными клетками». Тобирама с довольством золотоискателя, обнаружившего в песке несколько желанных крупиц, выудил из вороха разноцветных бумаг ту самую, на которой остался след почерка его переводчицы. «Как итог — до конца дня я доживу», — он просканировал взглядом состав целебного зелья. Лаванда, мелисса, ромашка… «Не отрава. Хоть и сладковато получится. Впрочем, вкус — последнее, что имеет значение у лекарства», — он положил розовый кусочек спасения рядом с блокнотом и прочей канцелярией, что ему пригодится во время презентации. Оставит рецепт на столе Сайто — пусть проветрится до ближайшей аптеки. Заодно разнообразит меню: может осточертеть готовить один лишь кофе, с редкими перерывами на чай. — «В то время как я работаю с идиотами, с редкими перерывами на представителей разумных форм жизни». Отточенное движение канцелярским ножом разрезало тишину и конверт. Оттуда выпало письмо, составленное рукой старого и доброго, но несколько безвольного, на вкус Тобирамы, друга семьи. Тем не менее, Сарутоби Хирузена он уважал за опыт и хорошую память. Старик мог рассказать о том, что происходило в годы, когда Сенджу ещё протирал брюками скамью ненавистной частной школы. Отец ему доверял более, чем остальным партнёрам, объединившим предприятия под эгидой одного кэйрецу «Konoha Corporation». Тобирама хмыкнул то ли удовлетворённо, то ли устало. Ливень глухо шумел за толстыми стёклами. По ним стекал каплями, размывался разводами специальный район, расползаясь по прозрачной поверхности неоновыми крупицами вывесок, фонарей, коричневыми и серыми бликами приземистых зданий из бетонных блоков и новостроек из того же бетона, но украшенного стеклом и оригинальной задумкой. Кристальная свежесть парфюма окрасилась густой пряностью кофе, горечью коньяка и нотками табака. Сарутоби, вероятно, писавший своё послание тоже не без участия второго, не указанного в письме лица, — Шимуры Данзо, — оповещал о состоянии текущих международных операций «Конохи». И, ожидаемо, Учиха Мадара на совещаниях с Международным Подразделением поднял и обсуждал не только английский, но и корейский вопрос. Он хотел расширить владения в Сеуле и Ульсане за счет поглощений некоторых компаний, чьи акции заметно упали в цене. «И палки в колеса ставит мой брат-акробат за счёт трюка с приобретением контрольного пакета, который, тем не менее, оставит за директорами и прежними владельцами право управлять компанией», — письмо опустилось в шредер, поглотивший бумагу с гудящим, жадным удовольствием. — «Ему жалко этих бедных миллионеров. Они так стрались вести корабль на рифы. Пусть и дальше берут гиблый курс — зато сами, без бича коноховского, бьющего по раболепно сгорбленной спине». Тобирама не скучал по грызне «доброго президента» и его «злого заместителя». Он скучал по постели в английском особняке. Та заждалась его не менее, чем Теруми, успевшая за это время отравить ему ещё одно гневное сообщение. Его он не прочёл. Впереди ждёт презентация Мотидзуки, которой в награду за старания будут передеаны полученные утром документы от господина Иванова. «Крепкий народ, эти советские люди. Девушка молодая, но работает на совесть, на износ. Не подведёт на переговорах — даже не знаю… отпуск выпишу что ли… После завершения всей этой славянской свистопляски», — Тобирама бросил взгляд на насыщенно-черный циферблат в обрамлении белоснежно-серых алмазов. — «Презентация начнется через десять минут. Время явиться в конференц-зал, пока Специальный Комитет не подумал, что меня не будет и не успел обрадоваться раньше времени». Он опустил белый манжет, тут же прикрывший «Rolex». Рубашку успел поменять в бизнес-джете — вчерашняя выглядит так, как его состояние, будь оно материальным. Но таковым оно не являлось — значит, можно скрыть. Помятую рубашку — нельзя. Щепетильность, подчас возведённая в непревзойденный абсолют, не позволяла Тобираме предстать перед подчиненными и коллегами в черт знает каком виде. Хватило ему одноразовой акции доброты Мотидзуки, которая, пусть и оставила ему после себя в подарок полезный и жизненно необходимый рецепт, но всё же узрела бреши в непоколебимом образе. Недопустимо. Повторение. «Хотя… нет. Отпуск она не получит», — он водрузил поверх канцелярии иссиня-черный кожаный футляр с очками: нельзя пропустить ни одной детали на экране, что будет висеть аж на противоположной от его далекого места руководителя стене. — «За это пусть благодарит своего любовничка и его крысиную деятельность: я не могу выпустить из рук столь ценный актив. Тем более сейчас, когда корейский вопрос встал поперек горла всей компании, которая может заглотнуть очень глубоко, если об этом узнают конкуренты или произойдет утечка информации». Тобирама устало выдохнул в направлении розовой бумажки. Зачем она так подступила? Если это и была попытка подмазаться, то весьма-весьма своеобразная… Впрочем, как и вся Мотидзуки Вэи. От смешного крохотного роста, до её нелепых, но хотя бы безобидных споров с финансистами. И извечного: «Хорошего Вам дня!» Произнесённого вежливым и в то же время дрожащим от искрящейся энергии и искренности тоном. Яркая записочка качнулась на чёрной коже блокнота. Ему невольно вспомнились бледные тени того момента, когда эта любительница заброшенных домов, умастившись на краю кресла, выписала изящным бомадзи целебный рецепт. Тень той сладковато-пудровой мягкости, постепенно раскрывающей химическую сердцевину. «Пожалуй, если бы мой жест не казался слишком превратным — в особенности для ревнивого психопата со скальпелем — я бы вместо отпуска подарил бы Вэи парфюм. Что-нибудь из «Penhaligon's London» или «Chanel». Ей бы подошло», — усмешка Тобирамы походила на шелест шин его «Rolls Royce». Ему бы хотелось лицезреть реакцию этой неугомонной переводчицы на флаконы настоящих духов. Пожалуй, представить всю неожиданность всплеска множества эмоций Сенджу не мог. Однако в одном он мог быть уверенным наверняка — весь их цвет был бы искренним.

***

Конференц-зал тихо гудел в ожидании начала презентации. Обычно пустые кожаные кресла на стальных ножках теперь были заняты. Здесь собрались двадцать пять человек сотрудников «Ota Confectionary», не считая операционного и исполнительного директоров. К ним вскоре присоединилась команда нефтяников под предводительством «капитана» из «Konoha Corporation» — одного из лучших менеджеров того подразделения корпорации, что занимается вопросами добычи, переработки и продажи нефти. С появлением Тобирамы шум успокоился, когда подчиненные поднялись, приветствуя начальника поклонами. Исполнительный, Ямада Фурицу, обозначил свое почтение кивком, хотя, судя по напряженным рукам и поджатому раздвоенному подбородку, он бы исполнил церемониал вместе со всеми. Если бы только это не уронило его авторитет перед тридцатью девятью мужчинами самых различных должностей. Однако Тобирама прошёлся по его остаткам лакированными оксфордами, оставляя след неловкости и смущения на вытянутом лице с вытянутыми полосами морщин на лбу. Операционный отвесил легкий кивок и опустился в самое высокое кресло во главе овального стола. Оно казалось слишком громоздким и тяжелым для маленького сухого Ямады и идеальным для него. Пусть и расположиться они должны были бы наоборот — это Тобирама должен сидеть по правую руку от исполнительного директора. Однако сюда пришли для того, чтобы послушать и посмотреть презентацию, а не цирк: каждый знал, кто управлял компанией де факто и де юре. «Коноха». Тобирама был её лицом, воплощением. За его спиной разливается чернота городской панорамы, укрытой тенью Гиганта. Большинство вытянутых в направлении неба офисных и жилых зданий — его детище. И сидящий в центре стола поразительно высокий мужчина в сером костюме был одним из управляющих этого расправившего плечи атланта. Разумеется, некогда бывший глава Отдела по слияниям, видавший на своём веку дрянное правление сыновей почившего владельца, и не помышлял как-то затронуть, оспорить власть титана. Ямада знал, что именно эта лояльность обеспечивает ему высокую должность, стабильную зарплату и скорую обильную пенсию. Очки раздражали, но позволяли лучше видеть. Собрались все. Сплошная стена темных костюмов, в которые вносили разнообразие разве что расцветки галстуков. Один только молодой Араки Ёсиока предпочёл синим и черным — коричневый оттенок. И, как успел заметить Тобирама, не один лишь он. Пока все переглядывались, полушепотом переговаривались, протирали стекла очков, блестящий финансист не спускал глаз с единственной женщины в этом деловом мире мужчин. Мотидзуки Вэи, прижимая к груди черный планшет, о чем-то переговаривалась с сидящими за отдельным столом техническими специалистами. Она стояла полубоком к Комитету и вовсе не думала выпятить какую-нибудь часть тела так, чтобы обратить внимание одного из этих не последних в Японии мужчин. Тобирама не видел её целый день — столько же о ней не думал. И сейчас, осматривая её со скучающим безразличием, не мог не отметить, что… Во-первых, ей подходят платья с юбкой-карандаш. Чёрно-белая английская клетка делает образ строгим, но не до безобразия — в этой чувствуется расслабленность, подчеркнутая слегка мешковатыми рукавами, заканчивающимися чуть ниже локтей. Пресловутая классическая офисная юбка вытягивает силуэт — спасение для её роста, теряющегося на фоне массивной мебели и мужчин. Ткань опускалась значительно ниже колен, более чем наполовину прикрывая белые колготки или чулки. Во-вторых, в её образе появилась невиданная ранее на ней деталь — украшения. Драгоценности. Тобирама, бывающий на раутах и вечерах больше, чем дома, мог с ходу отличить рыночную стекляшку от ювелирного изделия. И переводчица удивила его последними. Двумя тонкими браслетами на тонком запястье. Изящными сережками в форме буквы «Х». Всё выполнено в платине. «Сасори инвестировал?» — приподняв манжеты рубашки и пиджака, бросил взгляд на часы, сверяясь со временем. Осталось две минуты. Значит, пока что можно позволить гудящему процессору головы прекратить работу над сценариями субботней беседы с братом по поводу формирования комитета для проверки южнокорейских представительств. Предлог — оценка эффективности работы. Раз хотят пустить денежные потоки через Корейский Пролив — пусть роют канал. Но по прозондированной почве. — «Мадаре придётся, пусть и нехотя, поджать хвост и искать новое складное место для этой партии, если удастся напустить проверочную комиссию. Информатор, Сасори и мои люди попытаемся отследить, кто в корейских представительствах будет негодовать больше всего, действовать опрометчиво, неразумно… Пешкам Мадары и прочим ублюдкам так же далеко до его хладнокровия, как и Изуне до первых ступеней эволюции. Мы должны вывести их на ошибки, а, заодно, узнать о запасных вариантах Учих». Тобирама осознавал риск данного предприятия. Он непременно обсудит это дело с информатором и некоторыми особо доверенными, вовлеченными в дела родственниками. Но Цезарь тоже рисковал, переходя горные перевалы по самым опасным тропам или выстраивая циркумвалационную линию вокруг Алезии, когда на него напирало несметное количество галлов. Любое дело — это риск провала. И Тобирама, переживший немало подобных, прекрасно это осознавал. Как он внезапно осознал то, Мотидзуки стала красивой. Нет, до этого он тоже несколько раз засматривался на неё и даже позволял себе злоупотреблять служебным положением в фантазиях — однако то были плоды долгого воздержания, стресса, вкупе со схожестью Вэи и его бывшей почти-невесты. Однако сейчас Тобирама смотрел не на тень отражения другой. Перед его глазами стояла совсем другая девушка — эта вечно неунывающая, неутомимая русская, любящая бренд «Хеллоу Китти», дрянной кофе из автомата, классику Японии и Китая, а также именитого хирурга-информатора. «Вам не понять», — сказал тот ему у доков, намекая на то, что мыслью Тобираме до причины симпатии, обожания или любви, — он не знал, чем конкретно болел Сасори, — не дойти. «Может быть и не понять… Но признать, что у Доктора была причина так бояться за честь своей дамы я могу», — он скользнул взглядом по завитым передним прядям, ниспадающим по плавному контуру лица. Начесы и тугие гульки ей определённо не подходили так, как лёгкая небрежность и низкий пучок. Объёмный, даже очень, вихрь заплетенных волос. Придающий ей оттенок лёгкого изящества хрупкой женственности вкупе с нежным макияжем. Без той ужасной помады. Тобирама хмыкнул, почти довольно. Правильный внешний вид — залог хорошего впечатления на первые несколько минут. «Если сможет использовать их с пользой, то у неё получится впечатлить ещё кого-то из этих старых консерваторов, а не одного лишь Араки-сана и меня… немного», — он прекрасно понимал, какого мнения о ней семьдесят процентов собравшихся и какого Мотидзуки приходится сейчас стоять рядом с плоским экраном, перед Специальным Комитетом, осознавая безрадостность реальности. Впрочем, учитывая внесённые ею перемены во внешний вид, Тобирама ожидал увидеть такие и в подаче материала. — «Явно упорно готовилась». Пальцы сцеплены в замок на столе. Взгляды членов Комитета и Мотидзуки вперены в него. Секретарь Ямады — подручный человечек Тобирамы — начал высоким с хрипотцой голосом объявлять о начале собрания. Все остальные замолкли, точно море, когда наступает штиль. Он разливался по мрачно-серому конференц-залу довлеющей тишиною. Которую грубо побеспокоил Операционный директор: — Уважаемые члены Специального Комитета, я рад приветствовать вас на нашем четвертом совещании. Спешу обрадовать, а кого-то, может, огорчить тем, что завтра делегация из пятнадцати человек — список уже утвержден — направится в аэропорт Нарита встречать нашего первого продавца — господина Капустин, владельца сразу трёх предприятий «XXX»… Если бы было дозволено, то по конференц-залу разнеслись бы осуждающие шепотки и выдохи. Все отделы, вовлеченные в эту тайную диверсификацию деятельности компании, намучились до белого каления с господином Капустиным и его «поздно отравленными письмами», «устаревшими бухгалтерскими данными» и «лучшим японским переводом технической документации», и далее по длинному списку претензий. Тобирама раскусил эту неумелую игру в дурака и обратился за помощью. Куда надо. — … возглавлять делегацию буду я, — усиленное линзами очков зрение уловило на лицах облегчение, расслабленность, усталость, недовольство. — Однако, ни для кого из собравшихся, кроме наших гостей из «Konoha Corporation», не секрет, что до этого дня с бывшими советскими партнёрами работал господин Кавамура из Отдела Закупок через нашего многоуважаемого переводчика, господина Окамото Изава, который и по сию минуту продолжает нести на себе сие тяжкое бремя. Сарказм, в особенности в отношении иностранных дельцов, всегда поднимал настроение топ-менеджерам и прочим членам Комитета. Тобирама периодически поглядывал на вытянутую, ровную, как струна сямисэна, Вэи, держащую в руках черный планшет… Спокойно, без излишней нервной хватки, выдающей волнение. Серые глаза под веером тронутых тушью ресниц пускали дротик взгляда вперёд — не на него, Сенджу Тобираму, а за его спину — туда, где разливался утонувший в дожде и тумане мегаполис. «И всё равно ей неприятно слушать такое о своих соотечетственниках», — подумал он, тем не менее продолжая бесстрастно, безжалостно выводить каждое слово низким грубым голосом. Слова костенели в его холодности и сосредоточенности. Такой же, как у неё. — Впрочем, уже две недели, как вы можете убедиться, что его ношу разделяет уважаемая госпожа Мотидзуки Вэи, урожденная госпожа Маяковская. Именно она как наш доверенный, — Тобирама, словно асфальтоукладчиком, сделал нажим на прилагательном, вкладывая в головы каждого из сидящих здесь: «Пренебергать выбранным им специалистом, какой бы женщиной она не была, запрещено», — профессионал. Который сегодня кратко, в течении десяти минут, введет нас в курс дела касательно особенностей переговоров с русской стороной. Мы ошибок не допустим. — очередная шпилька-укол, должная ввести инъекцию национальной гордости в души этих тридцати девяти мужчин. Пусть наслаждаются — Тобираме не жалко отдавать то, платой за что является лишь недовольство его переводчицы. Однако, он рассчитывал на то, что пиарщица поймет этот трюк. Надеялся. — Как говорят они: «русского может понять только русский». И я попрошу госпожу Маяковскую продемонстрировать нам правдивость этого утверждения. — Благодарю, Тобирама-сама, — она поклонилась, как того требовал этикет. Волнистые прядки колыхнулись. У платья был ворот по шею, но не декольте, поэтому никто не увидел ничего лишнего для формата данного мероприятия. — Господа председатели Специального Комитета. Для меня радость и честь рассказать вам о «загадочной русской душе», которая проявляется в некоторой степени так же и в ведении рабочих дел… Её голос не дрожал. Совершенно никакого волнения. Выхолощенная собранность, не возведённая в отстранённость, быстро распространила по чёрно-белому кабинету волны, извещающие о профессионализме этой миниатюрной молодой женщины. Самого юного члена Специального Комитета. Тем не менее, рядом с экраном, на котором черными иероглифами застыли основные положения её объяснения, стояла серьёзная собранная леди-переводчик. И делался упор на её вторую ипостась. Тобирама слушал складную речь — не похожую монотонное гудение ЭВМ — плавный перелив приятного, несколько звонковатого, женского голоса. — … если вам сказали «нет» — это не значит, что ваши партнёры готовы тот час же встать, развернуться и улететь за море и горы. Таким образом, часто, представители моей страны хотят подвести вас к тому, чтобы вы встали в позицию упрашивающих, которые, как и предписывает такое положение, с большей лёгкостью и готовностью пойдут на уступки. И, для того, чтобы найти себя в выгодном, а не «не очень» положении, требуется сохранять спокойствие и просить аргументировать свой отказ. Далее стоит следить за реакцией… Он улавливал удивление, смешанное с недоверием, сплавленным с восхищением. Последним страдали «коноховцы». И Тобирама догадывался о причине. «Она говорит на японском так хорошо, как если бы он был её родным языком. Господин Насияма и его подручные ожидали выскребать из корявой речи гайдзин смысл», — глубоко в груди, в душе, Тобирама усмехнулся с почти что злорадным довольством. — «В итоге предубеждения их суждений выскребает Мотидзуки-Маяковская. Каждым, черт возьми, хорошим японским словом». На задворках сознания мелькнула тень мысли: «Нужно поблагодарить Минато за рекомендацию». — … крайне важен и тот момент, что многие во время делового обеда могут затронуть тему семьи. Это отнюдь не способ вторгнуться в личную жизнь — у нас даже в деловой среде огромное значение имеют личностные отношения между людьми. Так как Комитету необходимо выстроить доверительные отношения с российской стороной, то лучше поддержать заданный ею вектор. Даже обтекаемый ответ будет воспринят лучше, чем молчание или просьба избрать иной предмет разговора… Вэи обводила взглядом собравшихся за овальным столом мужчин. В этих больших серых глазах застыла непоколебимая уверенность, та, что не срывается в надменное превосходство. Тобирама понимал, видел, что его переводчица если не считает, то демонстрирует собравшемуся начальству — я не ничтожна; я не глупа; я не женщина — я специалист. Голосом, видом, взором она громогласно напирала воспринимать её в качестве переводчика, а не молодой неопытной барышни, по ошибке перепутавшей салон красоты и конференц-зал бизнес-центра. «Кто тебя такому научил? М? Минато дал добрый совет?» — безмолвный вопрос отразился в тонких стеклах, обрамлённых платиновой прямоугольной оправой. Вэи посмотрела на него. Не отвечая ни жестом, ни поворотом головы, ни легким изменением во взгляде, мазнула таким же безмолвным располагающим равнодушием. До скрежета зубов приятным. Потому что её настоящую, в отличие ото всех собравшихся, Тобирама знал. Знал, что её восприимчивую душу терзают монстры страхов, волнения, ужаса осуждения и порицания. Всех тех, которых она похоронила под мраморной плитой профессионализма. Раздавила, оставив гнить глубоко внутри души. И смрад разложения не просачивался, не задевал немых зрителей. И это ему нравилось стократ больше, как если бы ей в действительности было всё равно. Тобирама даже смог проснуться и забыть о головной боли. Сделав несколько пометок в блокноте, он отложил черный с червонным золотом «Parker». Тихий стук случайно ознаменовал завершение презентации. После которой на Мотидзуки обрушилась лавина вопросов: «А поясните…» «Почему так, а не вот так?» «Я читал об ином…» «Откуда вы почерпнули подобные сведения?» Он с удовольствием наблюдал, как переводчица отражает удары вопросов, точно самурай, разящий копьем врагов. Безошибочно и молниеносно. И, как в случае с бравым воином, от активной обороны, долгой воодушевляющей речи её щеки тронул цвет румянца. Бледный оттенок розового. Тобирама захотел коснуться этого необжигающего пламени ладонью. Зачем?... Сам не понимал. Безотчетное, бессовестное, безосновательное желание. Которым заразился не он один. Ёсиока Араки поглощал воду из вытянутого стакана с завидным рвением. Таким, что испытывал Тобирама, не намеревающийся оставлять Мотидзуки на попечение любящего меняться галстуками финансиста. «Нам не помешает поговорить с ней наедине», — подумал он, прежде чем дать сигнал к продолжению совещания: — Благодарю за презентацию, Вэи-сан. Информативно. Займите своё место. Мы преступим к обсуждению следующего вопроса на повестке дня — состава делегации и полномочия каждого из её членов. Тобирама проследил за ней прожигающим, настойчивым взглядом. Вэи, шагая с плавной спокойной непринужденностью, опустилась на свободное кресло рядом с секретарем, занимавшим отдельный стол. Её взгляд так и ни разу не был направлен на него.

***

Вэи казалось, что, если она посмотрит на Тобираму-сама, то распадется на атомы или ещё более мелкие частицы. «Если таких не существует, то я дам им начало», — вода журчала, разливаясь, разбиваясь о вытянутую стеклянную преграду стакана, с полупрозрачным логотипом компании на обращенной к ней стороне. — «Так ощущают себя мои вещи, когда в химчистке их вываливают в стиральную машинку». Она не знала, чего в это мгновение ей хотелось больше — пить, есть, вопить от восторга или… «Спать. Вчера глаз сомкнуть до часа не могла… Всё бубнила речь перед зеркалом, тараща глаза, будто самурай на гравюре», — продолжение совещания доносилось до изнурённой Мотидзуки словно через толщу желеобразной мембраны, пробивать которую у неё не было ни сил, ни желания. Вместо овального стола, окружённого мужчинами в костюмах от именитых брендов, она видела тёмную гостевую в апартаментах Сасори. Подёрнутую вуалью ночи китайскую ширму, свиток с произведениям Фан Цзюлуна в стиле гунби «Весна», расстеленную кровать и своё отражение в сумрачной тени, будто бы покрывшей ржавчиной стекло. В его тисках зажало её неказистую, по мнению Вэи, фигуру, укрытую прекрасной — опять же, по её же разумению, — черной пижамкой с огромным изображением кошачьей морды на весь торс. Оно было выполнено так, чтобы создать впечатление, будто бы мультяшный котик упирается лапками в стекло, смотря на зрителя радостным взглядом, с улыбкой, обнажающей розовый язык-сердечком. Закляв себя не теребить перекинутую набок черную косу, Вэи повторяла вызубренные у Гаары правила. Тогда. Сегодня. Когда все взгляды, оценивающие, точно налоговая доходы фирмы, пытающаяся выловить какую-то бесчестную лазейку в деятельности. Так, Специальный Комитет силился понять, каким образом женщина проникла на их собрание не в качестве секретарши. «Но Гаара увещевал, он повторял, что не я нуждаюсь в них — они во мне», — Вэи, сжимая напряженной до дрожи рукой бокал, делала маленькие, неслышные глоточки, боясь побеспокоить важных господ, решающих какую тактику следует применять на предстоящих уже завтра переговорах. О них она вообще пыталась, по возможности, не думать. — «Иначе я захочу убежать отсюда в дождь хоть через окно… Ух, а ветер то на улице ещё более злобный, чем взгляд начальника Отдела корпоративных финансов — Ватабе Тэкехико. Сломал мой прозрачный зонтик — ещё раз придется 200 иен отдать. А где бы их только взять, когда до конца месяца у меня осталось семь тысяч?» Вэи не жалела ни мгновения о том, что вчера потратилась на поход в кроличий музей «Hutch» и кото-кафе «Cat Café Monta». Стоило только вспомнить смущенную радость Гаары, чтобы в полной мере осознать правильность сделанного ими с Наруто выбора. «Надеюсь, в своей компании он сможет навести порядок, совсем как…» — она лишь сейчас, находясь за хлипкой защитой прозрачного стакана и синей с розовым цветком и по-английски выведенной надписью бутылочкой «Fiji Water», осмелилась поднять взгляд на начальника. — «Как Тобирама-сама… Когда он вошёл, техники Фудо-сан и Дэйчи-сан тут же замолчали, хотя до этого мы так оживлённо, пусть и тихо, обсуждали предстоящие выборы в Палату представителей Парламента. И все члены Комитета как будто выглядели более расслабленно». Ей хотелось верить, что Гааре удастся добиться такого же уровня уважения, как и Тобираме-сама — благодаря упорному, плодотворному труду на благо предприятия; твёрдости, но справедливости руки, награждающей и карающей. «Мы с братиком дадим ему силы для этого… Благо, знания у него уже имеются», — Вэи тихо вздохнула, поспешив опустить глаза на расцвеченные розовым и желтыми выделителями иероглифы речи. Она боялась, что даже тихий сдавленный звук долетит до руководителя вместе с ощущением, что некто прожигает в нем дыру нескромным взглядом. Воистину, скромность в любопытстве трудно сохранить, когда собрание возглавляет высокий, статный господин в сером пиджаке, что росчерком лацканов обозначает широкую грудь и темный, пепельного оттенка галстук, внушительной полосой прочерчивающий белую рубашку. Она заприметила блеск других, каких-то новых часов на его руке, одной ладонью которой Тобирама мог бы с легкостью сжать сразу обе её руки. От одной лишь фантазии, подкормленной воспоминаниями о двух случайных прикосновениях, опаливших кожу шероховатым, грубым холодом, Вэи ощутила, как стук сердца зазвучал неистовым боем. Словно по тем мгновениям, призрачной возможности их повторения плакал этот колокол. «Глупая! Глупая! Сколько можно об этом вспоминать?! Бередить попусту душу… Чем? Зачем? О, ками, я просто слишком, излишне впечатлительная!» — ей бы хотелось выбить из головы всю эту дурь, с миллиардером всея Японии в главной роли, но делать это на совещании, возглавляемом им же, было, по крайней мере, неразумно. Поэтому, опустив руки на колени, Вэи ноготками впилась в легкую качественную ткань американского платья, плотный капрон колготок, скрывающий горящие под его теплом ноги. — «Всё верно тогда Шикамару сказал, когда «разоблачал» Сасори…» …прибавь к этому безоговорочную доверчивость к близким, идеализм… «Только под «этим» лучше бы упомянул не доброту, которой во мне не больше, чем милосердия в Дун Чжо, жившем во времена заката династии Хань, который был «был страшен своим приближенным больше, чем врагам».. Зато впечатлительности и наивности хоть ведрами черпай, ещё на таз останется», — Вэи поспешила вернуть руки на стол и спокойствие в разбереженную переживаниями, страхом и волнением душу. В ней не было той радости человека, присущей совершившему подвиг. Она не могла судить о своём выступлении со стороны, так как в те мгновения, осажденная вниманием, вопросами, фильтрующимся потоком информации в своей голове, Мотидзуки делала то, что должно — свою работу. Как учила тётя. Как говорили в университете Нихон. Как наставлял Гаара. Отпив ещё немного воды, Вэи заприметила, что собрание уже подходило к концу. Сидящий сбоку невысокий щуплый с педантично зализанными блестящими волосами Ито Акайо — секретарь господина Ямады, начал активно прочищать натуженное горло. «Значит скоро вновь засяду за переводы… Как на одном нашем плакате было написано: «Мы выполняем норму, а вы?» А мы её перевыполняем!» — воспоминание о цветных листовках с яркими пропагандистскими лозунгами подняло Вэи настроение. Переплетя пальцы в замок над многострадальной речью, она украдкой взглянула на окно. Серые стёкла небоскребов поют мрачную оду хмурому небу, изливающему слёзный поток на землю, укутанную в плотный мех тумана. Идущая рябью полоса реки искрилась в свете оранжевых и желтых фонарей. И невольно ей на ум приходили строки песни, сочиненной Фудзивара-но Ёситока: Не забывается — Все время забыть стараюсь, Но забыть не могу. Что же будет со мною, Как же мне быть теперь? И случайно её взгляд коснулся величественной и нерушимой в своем спокойном превосходстве фигуры Сенджу Тобирамы. Он закрыл совещание полезным увещеванием: — … Завтра следует помнить о том, что сегодня обсуждалось. Хорошего дня. «С кем из правителей древности его сравнить? Право, даже не знаю…» — подумала она, не спеша вставать. Сначала конференц-зал покидает высший состав Комитета, а затем уже его «обслуживающий» персонал. Это дало Мотидзуки фору не только в спокойствии собрать вещи и избежать толкучки, но и до конца так и не справиться с поставленной ею же задачей. — «Он какой-то особый. «Свой». Ну, или я особо одарённая умением запоминать деяния выдающихся людей. Теперь это уже дилемма!» Любое, даже самое ничтожное рассуждение казалось ей куда более благородным, чем те неуместные мысли, что пускали сердце в безумный пляс при одном лишь упоминании о Тобираме-сама. «Он всё равно расскажет мне о тонкостях моей задачи при личной встрече. С членами комитета обсуждались бизнес-вопросы, в которых я теряюсь из-за обилия цифр и слишком уж, как бы сказал ото-то, «китайских» терминов», — прижав канцелярию к груди рукой, непривычно отяжеленной драгоценными браслетами, Вэи попрощалась с секретарем господина Ямады. Пожелала удачи техническим специалистам: им ещё предстояло выключить всю технику. — Передай знакомым японцам, чтобы не голосовали за либерально-демократическую! — произнёс Фудо-сан из-за ограды в образе черного монитора компьютера. — Тогда для начала нужно их уговорить пойти в избирательный участок, — Вэи тихо хихикнула, вспомнив растерянное лицо Наруто, когда тот осознал, что пропустил период выборов. «Ну и фиг с ним — итак понятно, что эти «консервы» будут у власти», — так говорил он, подразумевая ЛДП, которая не отдавала регалии первенства никакому другому на протяжении практически сорока лет. — Но я запомню. — А я так и не запомнил… — пожаловался басом Дэйчи-сан, нажимая на клавиши со скоростью героя аниме, как отметила про себя пораженная Вэи, печатающая с быстротой сонной беременной панды. — Что там для стейка из тунца перетереть нужно? — Имбирь или чеснок — смотря что есть или что больше нравится! — с такими словами и улыбкой Вэи вышла из конференц-зала и тут же налетела на Араки-куна, выскочившего сбоку в тот же миг, словно злой дух. — Мне нравится идея послушать вашу речь ещё раз, Вэи-сан! — молодой финансист, блистая остроумием и белоснежной улыбкой, придержал ошарашенную переводчицу за плечо. Тёплые тонкие пальцы деликатно коснулись, деликатно отстранились, не оставляя после себя налёта чувства, что запомнится на многие дни вперёд. Вэи, возвращая равновесие себе и мыслям, огляделась. Из её знакомых остались лишь финансисты — Ёсиоки Гора и Кайоши-сан. Но и они держались поодаль, у замыкающего коридор окна, увенчанного гордым фикусом на подоконнике. Рядом с ней стоял лишь ожидающий с приподнятой бровью ответа Араки-кун. Вся эта диспозиция вызвала в душе у Мотидзуки смутные подозрения… «Точно тот хитроумный полководец Дун Чжо, Ли Цзюэ, который устроил ловушку у ущелья для Лю Бу. Чувствую себя одураченной…» — словно щит, она покрепче обхватила черный планшет. Улыбнулась легко, несколько устало, скрывая растерянность. — Быть может, вы пожелаете почитать скрипт моей речи? Я отметила в ней основные положения, так что вы быстро найдете всё необходимое. Однако улыбка Араки-куна как будто уже перестала освещать безупречным блеском весь коридор; и остроумие сдулось в безыскусное недовольство. — Найти то я нашел, но, знаете, бывает, что вы находите желаемое… — запустив руки в карманы идеально выглаженных брюк, он пригвоздил Вэи к месту укоризной взгляда из-под тонких стёкол круглых очков. — А получить не можете, сколько не бьётесь. Вот у вас такое было, Вэи-сан? «К чему это он? Понять никак не могу…» — она решила осторожно это выведать, вместо того, чтобы гадать. Сделала несколько шагов в сторону, чтобы спиною не закрывать проход в конференц-зал и осторожно привалилась к стене. — «Всё равно Тобирама-сама не видит… Мне, наверное, к нему сейчас идти нужно. За заданием». Араки-кун плавно приблизился следом и встал аккурат напротив русской коллеги. Он возвышался над ней, укрывая от теней мира своей тенью, — высокой, стройной, элегантной. — Бывало, конечно… — Вэи даже кивнула для пущей убедительности. Смотреть на собеседника снизу вверх было для неё привычным времяпрепровождением. — Когда квартиру искала… — разочарование во взгляде финансиста было практически материальным. И она интерпретировала его так, как умела. — Честное слово! В Токио иностранцу снять квартиру тяжело не только из-за вашего профессионального — финансового вопроса… Извечного, впрочем… Вот я упустила идеальный вариант, потому что владелец не сдавал никому, кроме японцев! — Боятся, что гайдзин не смогут блюсти наши непревзойденные и непонятные никому, даже некоторым из нас, правила, — Араки-кун пренебрежительно фыркнул, воздев глаза к потолку. В нём переливались и мигали круглые лампы-спот. Краем глаза Вэи усмотрела, что господин Гора и Кайши всё время бросают косые взгляды киношных шпионов в её с их коллегой сторону. Она ещё больше укрепилась в своем предположении в том, что её хитроумно поймали в ловушку. Которая захлопнулась вместе с отступлением вправа, в сторону входа в конференц-зал, когда светло-коричневый рукав пиджака преградил ей путь. Ей казалось, что её глаза собрались в кучку у переносицы от внезапного поворота событий. Вэи жалела, что смотрела слишком мало фильмов и аниме, чтобы сходу уразуметь, к чему Араки-кун совершил сей жест — дружелюбный ли, враждебный ли… — Прелестное платье… Английская клетка вам к лицу, — он склонился, точно лавина, готовая хлынуть и вот-вот накрыть собою её. Полностью. «Ма… мочка! Мне бы так не помешал твой совет сейчас!» — Вэи вжалась в стену насколько это возможно плотно, словно бы желая стать с нею единым целым. Ей казалось, она слышит, как трещат бока планшета от напряжения, с которым её пальцы сдавливают несчастную канцелярию. Розовая ручка с брелком «Хеллоу Китти» уперлась в область между ключицами, точно кинжал недремлющего врага. — Оно вообще-то американское… Араки-кун начал разглядывать её наряд как будто с большей придирчивостью — его тёмные глаза стали нефтяно-черными. — Платье может и да, но клетка выполнена на английский манер. Вы его во время «холодной войны» у американки стащили в качестве трофея? — Во время «холодной войны» я уроки дома делала, а не за американками гонялась… — пробурчала Вэи. Левой рукой непроизвольно задела манжет правого рукава. — Но за комплимент я приношу вам искреннюю благодарность — мне и платью очень приятно. Мягкая улыбка и шутка как будто рассеяли непроницаемую мглу безысходности во взгляде Араки-куна. И, тем не менее, нефтяная чернота до сих пор плескалась в их глубине. — А мне будет очень приятно, если вы согласитесь выбраться со мной куда-нибудь. И тут до Вэи дошло… «Опять он за своё?!» — она немножко приподнялась на цыпочках: острые черные носки туфель пошли мятыми складками. Еёсиоки Гора и Кайши-сан продолжали старательно делать вид, что им намного интереснее разглядывать фикус, чем молодых людей. — «И они туда же! Я пала жертвой коварного своднического заговора!» Вэи не знала — смеяться ей или плакать… Она решила, что оба варианта не вписываются в адекватное — насколько это возможно в подобной ситуации — развитие событий, поэтому остановилась на среднем между двух зол — усталой улыбке. — И ради этого вы решили устроить вот эту облаву? — она легким кивком головы указала на старших коллег. Но Араки-куна если и могло что-то смутить, то точно не раскрытый план по завоеванию расположения «прекрасного товарища», как он успел прозвать про себя бывшую гражданку СССР. Уверенная ухмылка прорезала тонкие резко очерченные губы. Он опасно накренился вперёд, — лавина готова хлынуть на застывшую, точно настороженный суслик, Вэи в любое мгновение. Но в это её обоняние задели сладковато-свежие, похожие на шелковый, обволакивающий грейпфрут холодные ноты парфюма финансиста, который произнёс тихим, севшим на несколько тонов голосом: — С вами по-другому не получается. Приходится брать в окружение, чтобы не сбежали… «И сдалась я ему, как «Советское шампанское» на Новый Год… Ну, как мне отказать, чтобы он от меня отстал, но не навсегда? Можно же просто дружить — Араки-сан интересный человек, специалист», — Вэи, смотря на свое размытое, искажённое отражение в стеклах тонких, круглых очков, видела свои чувства такими же — размытыми, искаженными раздумьями. До скрежета зубов неправильными… «Кийоко и Харука меня бы убили на месте за такое… Однако я не хочу, просто не желаю, чтобы этот пояс Хитати с Восточной дороги связывал нас с тобою, даже ненадолго », — она порывом поэтического воспоминания, облеченного в образ пояса, отогнала подкравшиеся сомнения, раздумья, тянущие на себе, точно волоки корабли по суше, запретные воспоминания. Несбыточные надежды. — В таком случае… — Вэи соскребла с души остатки силы воли, чтобы не раскрыть свой план случайным взглядом. Под давлением такого, исходящего от Араки-куна, она ощущала себя путником, которого вот-вот засыплет неподъемной толщей снега. — Я осмелюсь заметить… Мышцы ног напряглись, будто натянулись, как уздечка на взмыленной лошади. Её тело натужено, готово сорваться в бег в любой миг… — … Финансист из вас намного лучший, чем полководец! Вы оставили левый фланг незащищенным! И только смысл её слов начал обрабатываться фильтром сознания опешившего Араки, как Вэи тут же воспользовалась его просчётом и скользнула влево. Ёсиоки Гора и Кайши-сан так и замерли, поражённые явно не ожидаемым ни кем из них развитием событий. — Хорошего всем дня! — бросила она через плечо. Дробный стук тонких черных каблучков по белому в черные жилы камню, похожему на мрамор, вторили биению сердца. Дробному. Тук-тук. Такие же шаги раздаются за спиной, покрывшейся холодным потом от осознания: «Погоня!» Вэи ускорилась, молясь ками, чтобы треклятый офисный лифт, останавливающийся через этаж, милостиво открылся именно на двадцатом как раз в это мгновение, когда в брюхе металлической кабинки она могла найти своё спасение. «Если не повезет, поползу по лестнице даже в этих убийственно-красивых и неудобных кандалах», — канцелярия давила грудь, как и нежелание вступать в словесный бой с напористым финансистом. Отражать его предложения контраргументами у Вэи не было ни сил, ни желания, ни времени. Тобирама-сама мог в любой момент… Выйти из дверей представительского лифта. Как сейчас. Хотя Вэи полагала, что он будет в своём или любом другом высоком кабинете… Однако внушительная фигура операционного директора выросла перед её глазами, точно горный массив, что мощью серых камней преграждал путь отступающему. И преследующему в том числе. Вэи, тяжело дыша, остановилась. Араки обогнул её и начальника, поклонившись последнему, а на неё даже не посмотрел. Бой завершился победой Мотидзуки. Но вот война… — Вы так долго не могли найти дорогу к лифту? — Тобирама-сама приподнял бровь. Араки он ответил лёгким до небрежности кивком. — Я полагал, за две недели выучить достаточно простой путь возможно даже ребёнку. Но, вероятно, то, что может ребёнок — не может взрослая девушка. Мотидзуки хотелось тут же всучить директору эту треклятую речь и, не взирая на последствия, развернуться и броситься бежать от этих невыносимых мужчин. «Несправедливо! Сначала презирают, потом пристают, потом высмеивают… Мне бы не помешала Лунная Призма сейчас… Или горячий чай… Смотря, что более реально получить в моем положении», — она опустила глаза. Начищенные до блеска черные оксфорды казались продолжением собирающихся воедино полос на белоснежных плитах. — Приношу свои извинения, Тобирама-сама… Я имела неосторожность отвлечься, — она выскребла из колючего комка волнения, страхов и мыслей те несколько нужных слов. — На что? — его голос хлестал, словно кожаная плеть. — Надеюсь, не на чьи-то туфли, как сейчас. Вэи думала, что хуже быть уже не может, но она ошиблась… «Дура! Идиотка презренная! Даже в глаза побоялась посмотреть…» — самобичевание хлестало с не меньшей болью, чем слова последнего мужчины, перед которым она бы хотела опозориться. Мотидзуки, сцепив зубы, подняла голову — затылок коснулся междуплечья. Красные глаза, более не скрытые за стёклами очков, взирали на неё с безучастностью мраморного изваяния. Для Тобирамы-сама она была очередным нерадивым сотрудником — совсем как для скульптуры очередным любопытствующим туристом. — Нет… окно… — более беспомощной Вэи не ощущала себя даже перед экзаменационной комиссией. Тогда она знала, что говорить, чего ожидать. Сейчас она не знает — ничего. — И что же настолько интересного вы там обнаружили? — Тобирама-сама взмахом руки приказал ей следовать за ним к представительскому лифту. Вэи уныло поплелась следом. «Сдавать Араки-куна и компанию не буду, разумеется. Они ведь ничего дурного не желали… Оно само так вышло… А Тобирама-сама, несомненно, обрушится на них, как партия на невыполневшего госплан… Мол, от работы сами отлынивают и другим мешают», — тихими вдохами и выдохами она пыталась восстановить в душе потерянное равновесие. Хрупкое, как тишина в опустевшем вестибюле. В лифт она проникнуть не смогла, — Вэи тут же разбила её словами: — Осень… — она смотрела прямо перед собой на металлические створки: в их серости застыл силуэт начальника, скрестившего руки на груди. Его внимание было сосредоточено на ней дулом пистолета, направленного на несчастного, от которого и зависит, быть казни или помилованию. Вэи тихо взглотнула, про себя моля о последнем. — Такая печальная, но, тем не менее, красивая пора… Сразу на ум приходят различные строки… — Полагаю, не переводов, — он вышел из лифта первым, она посеменила следом, едва не путаясь в собственных ногах. Тонкие каблуки создавали мини-землетрясение для Вэи, шатающейся от быстрого шага — иначе не идти вровень с руководителем, который не снизошел до того, чтобы замедлиться. — И какие же строки пришли вам ум? Песни? «Может он правда мысли читать умеет?... Я уже ничему сегодня не удивлюсь», — поддержку, пусть и безмолвную, она нашла в образе свисающего с розовой ручки брелочка в форме «Хеллоу Китти», одетой в красную маечку и синие подтяжки. Посмотрев на покачивающуюся белую мультяшную кошечку, она ощутила, как облегчение холодит кончики пальцев. — «Прорвемся и через эту заставу даже до крика петуха». Тобирама сам открыл дверь приёмной и придержал её перед запыхавшейся Вэи, которая всё же нашла в себе силы ответить практически без одышки: — Да, Тобирама-сама… Се Линь-юня «Выхожу из зала Сишэ». Их неизбывная печаль даже спустя многие века слышится в плаче дождя. В это мгновение она уловила взгляд Натсуми Сайто, пронзивший её плечо, точно дротик. Отравленный ядом надменного презрения. Выкрашенные вишневой помадой губы дрогнули, прежде чем распустились в сладчайшей улыбке, адресованной, разумеется, не Мотидзуки, а Сенджу. Но он не ответил ей ничем, кроме привычного сухого императива: — Что появилось, пока меня не было. — Ничего, кроме курьера, — секретарь уперлась локтями в столешницу, абсолютно игнорируя Вэи и поглощая взглядом широкие плечи начальника, промурлыкала: — Он от «HihonImport, LLC». С посылкой, говорит, там документы какие-то… Лично Вам в руки. — С грифом? — изящная бровь лишь слегка приподнялась, впрочем, и опустилась тут же, как только её обладатель получил кивок-подтверждение в качестве ответа. — Тогда спуститесь на первый этаж. Заберите. Зарегистрируйте согласно данным на коробке и отнесите её мне. Не вскрытой. «Он всегда всем всё объясняет досконально?» — Вэи невольно задалась таким вопросом, осторожно разглядывая то Натсуми, выгнувшуюся в кресле с изящным кокетством; то Тобираму, прямого, непоколебимого, точно генерал на параде. Всех участников действия окутывала серость неба, что будто бы сгорело от недавних солнечных дней. Пепельные ошметки некогда белоснежных облаков расползались по выхолощенной белизне. Дождь немного стих. «Быть может, он принимает всех, кто его окружает за умственно отсталых…» Иначе объяснить причину, по которой её начальник расписывает каждый шаг работающей с ним секретарю Вэи просто не могла. Зато могла повиноваться властно брошенному жесту, кивку: — Вэи-сан, оставьте в покое окна в этом чертовом офисе и следуйте за мной. Тон резкий, сухой, как и взгляд триумфатора, высушенный от какого-либо сострадания, — именно таким одарила её довольная Натсуми Сайто. Неспешным шагом, взмахом руки, откинувшей тёмно-каштановую прядь волос, она бессловесно ответила замершей переводчице: «Это тебе за тот прошлый раз, когда он попрощался с тобой… Не воображай о себе слишком многого». Резкий толчок в плечо — Вэи пошатнулась на изящных каблуках. Натсуми намеренно не обогнула рабочее место со стороны кресла, но именно стола. Избрала верный способ задеть опешившую Мотдзуки физически и словесно, бросив едва слышное: — Заслужила. «Чем?...» — хотелось бросить вдогонку яростно, в слезах, вдруг готовых сорваться с глаз в любой миг. Этот день, начавшийся столь радостно, — Сасори улыбнулся её шуткам целых два раза! — вдруг обернулся катастрофой. Лишь непонятно, когда дали спуск обратному отсчету часового механизма её проблем — во время или после совещания. «Помни героев древности! Будь сильной, как госпожа Акаси! Она не плакала, не стенала, несмотря на все горести и то, что среди наложниц принца Гэндзи она была едва ли не самого низкого ранга», — Вэи закрепила этот своеобразный договор с собой, прикусив губу с внутренней стороны. Безвкусная плоть отозвалась ощутимой болью. Той, что испытывала и она сама при каждом шаге в кабинет начальника. За спиной послышался стук затворяемой двери. Со злостью, с нажимом. Хриплый вздох, похожий на рычание голодного тигра. Каждая нотка впивается в спину, точно иглы во время древней процедуры. Которой он подвергал её последние несколько минут со свойственной врачам бесстрастностью, что вдруг исчезла, стоило Тобираме-сама произнести: — Я был излишне резок с вами? В это мгновение Вэи как никогда явственно осознала, что её смелое заявление «я уже ничему сегодня не удивлюсь» можно выбросить в помойку, вместе с прогнившими остатками её самообладания заодно. Но даже из них ей удалось соорудить хлипкое подобие официально-вежливого спокойствия. — Я не смею Вас ни в чем упрекать, Тобирама-сама, — Вэи не успела среагировать, как он тут же оказался перед ней. Уже во второй раз за день её накрывала мужская тень. Однако, в случае с Араки-куном, происходящее воспринималась как игра. Здесь же чувствовалась явственная угроза. Материализовавшаяся с каждым вдохом. Прошедшим мгновением. Минувшей секундой, когда его авторитет давил грудь, проникая под кости, разрывал её волнением, а освежающий до остроты аромат рассекал обоняние тончайшим острием мяты. «Они хотят свести меня в могилу до переговоров? Если да, то они к цели близки как никогда…» — Вэи, не повторяя ошибок недавнего прошлого, сразу поспешила соединить свой взор с его в зрительном контакте. Пучок мягко коснулся спины. Его потеплевший голос слуха: — Сомневаюсь, — скупая усмешка. — Но, понимаю, вы не можете быть со мной честны. В этом аспекте. Однако я могу — положение позволяет. И, поэтому, я утверждаю… — от этого мощного нажима тона, взгляда у Вэи закружилась голова, но она постаралась собраться и не обращать внимание на аномальную близость с директором: их разделял лишь шаг с его стороны и четыре с её. — … что моя резкость не обусловлена вашими действиями. Частично. Я был воистину не рад проделать путь до вашего кабинетика и обнаружить там лишь… Тобирама прокашлялся и вперил прищур в книги за стеклом шкафов. Будто бы спрашивал у них подходящее слово, дабы ещё более не усугубить созданную им ситуацию. — … кхм, некоторую смену обстановки, сломанный зонтик и мокрую куртку в пустой коробке из-под бумаги под столом, — Вэи изо всех сил попыталась сдержать те зародыши смеха, что пробились из мертвой почвы безрадостности. Она не рассчитывала, что кроме неё это кто-то заметит, тем более операционный директор. — В следующий раз оставляйте в шкафу Сайто-сан, там предостаточно места… Но, в общем, чтобы обнаружить на вашем рабочем месте всё, что угодно, кроме вас самой. Вэи не успела оправдаться, подумать, шелохнуться — легким поворотом головы Тобирама-сама смёл все её желания. Кроме одного: «Слушать его, как те древние, что в эпоху Хэйан внимали пению кукушки в саду». — Однако, я взыскал с вас слишком много за ничтожно малый проступок. Надеюсь… На слишком дорогое «вы простите меня» она не рассчитывала ни мгновения — излишне велика честь для вчерашней студентки получать извинения от мужчины, возглавляющего не только компанию, но и списки богатейших людей Японии… и не только. Но оно и не нужно было — сам порыв был ценнее пустой вежливости слов. «Он в действительности совестливый начальник — не обижает подчинённых без серьёзной причины. Возможно, кто-то похожий возглавлял «Aigava, LLC», до того, как она обанкротилась из-за этого непрекращающегося кризиса», — Вэи, боясь лишний раз шелохнуться, чтобы не изменить курс отношения с милости обратно на гнев, всё так же продолжала прижимать к себе планшет, ручку и винтажный блокнот. — «Зато на моей прошлой работе сложное существительное «лентяи-лоботрясы» или «будущие безработные» использовались в качестве приветствия и прощания…» — … мы впредь будем сотрудничать без подобных казусов. Со своей стороны, я это гарантирую. Тобирама-сама выжидающе смотрел на неё… рассматривал. Вэи ощущала холодное скольжение взора по американскому платью в английскую клетку, запястьям и свисающим с них серебряными браслетам-кольцам, тускло белеющих полудрагоценными камнями в пепельной полутени. — Я тоже, со своей стороны, гарантирую, что оставлю в покое окна в этом… офисе, — она не удержала в узде желание перефразировать его претензию. Высказавший её лишь слегка приподнял бровь. — И таким, и любым иным образом не буду прерывать свой рабочий процесс. — Значит, мы договорились. Хорошо… — он сделал шаг назад. Вэи так и осталась стоять, поражённая и смущённая происходящим. И, тем не менее, она заприметила: «Сегодня Тобирама-сама совсем уж нездорово-бледный… Даже для него. Вероятно, причина его злости кроется в недостатке нормального отдыха». — … выступили. Комитет остался доволен вашей работой, Вэи-сан. Я тоже. Она не успела вкусить радость этой сладкой похвалы, которую она мысленно разделила со своими товарищами — Наруто и Гаарой. Слишком стремительно менялась ситуация. «Без них я бы там стояла и мямлила, как плохо подготовившийся к экзамену чиновник», — Вэи улыбнулась про себя, равно как и нахмурилась тут же — мысленно. Ей показалось, будто начальник уже не побледнел, но позеленел и стал словно бы медленнее идти… — Завтра… рассчитываю, вы проявите те же выдержку и собранность… — Тобирама-сама вдруг резко замер. Внезапно поднёс раскрытую ладонь к глазам. — Чёрт… Знает, что произошло дальше — так это происшествие могли охарактеризовать оба его участника. Высокий мужчина пошатнулся, как массивный дуб, который удалось выкорчевать неизвестному, невидимому силачу. Иначе не обозначить тот недуг, что был способен сбить с ног столь сильного человека, как операционный директор «Oto Confectionary». К которому Вэи метнулась со стремительной скоростью. Канцелярию отшвырнула в сторону. Глухой грохот остался неуслышанным. Заметив, что равновесие покинуло его, сама юная переводчица отринула всякий страх и мысли о последствиях. Единственное, что осталось звинеть в её голове — тихая мольба: «О, ками, лишь бы не ударился!» Она осознавала задворками разума, что не в её силах удержать колоссально крупного, по её параметрам, мужчину. Однако, в приоритет Вэи поставила одно — отвадить его от вероятности встретиться головой с острым массивным углом стола. Идеальным для смертельных ран. И даже тонкий каблук не стал преградой для её решительности. Мотидзуки проворно бросилась к жизненно опасному углу стола и закрыла его собой. Теперь Сенджу хотя бы не ударится виском об угол — её плечо и любая часть тела были намного мягче отшлифованного дуба. Выставив вперед руки, Вэи была готова упереть одну руку ему в грудь, а другой обхватить плечи. Это не остановит, но значительно замедлит падение, а на её крик тут же прибежит вечно стоящая на страже покоя и неприкосновенности начальника Натсуми… «Когда в моей жизни всё шло по плану?» — подумала она уже после того, как смогла вернуть себе способность относительно нормально соображать. А сделать это было крайне-крайне, до невозможного сложно, когда над ней навис Тобирама-сама. В буквальном смысле. Вероятно, в те крупицы посоледних мгновений до падения, он преодолел дурноту и смог остановить его просто — уперся руками в стол. Сначала мощная ладонь с грохотом опустилась справа. Вэи ойкнула. Но план, как водится, выполнила, — хрупкая ладонь упёрлась посреди груди, вторая рука обернулась вокруг плеча. Затем вторая мужская ладонь с глухим стуком опустилась справа от Мотидзуки. И она, сцепив зубы, держала из последних, отнюдь не малых сил, Тобираму-сама в своеобразных объятиях, не намереваясь ни на мгновение ослабить хватку. «Как хорошо, что нас летом на уборку картошки от школы отправляли…» — абсурдное воспоминание о трудовых буднях советского детства промелькнуло в голове ярко красной вспышкой, подобно той боли, что испытала сама Вэи. Под давлением превышающего все её смелые предположения веса, она навалилась на полированную столешницу. Тот роковой угол уперся ей прямо в тазовую кость. — Ауч… — прошипела она. Но не отпустила. Не позволила начальнику упасть. Хотя и без её помощи он уже держался вполне уверенно. Вэи ощущала под ладонью сильно учащенное сердцебиение — оно резонировало с её собственным. И дыхание — такое же рваное, как и у господина Сенджу. Он опалял им выглядывающую из-под низкого ворота шею, к которой прислонился напряженным лицом, в которую уткнулся носом. Она замерла, боясь шевельнуться, двинуться, вдохнуть. За их спинами чернели небоскребы, рассекающие густые покровы мрачных туч. Глухо плакал мегаполис. И никто — ни директор, ни переводчица не смогли разорвать этот миг уму непостижимой близости. Лишь первые несколько секунд. — Врача… — начала было Вэи севшим, охрипшим от волнения и страха голосом. Но Тобирама перебил её безапелляционно-жестко, не отрывая голову от мягкой шеи, познавшей сухую рассеченность его губ. — Нет. Это гемоглобин. Будь он трижды проклят… как и я, забывший позавтракать в самолете. И, возможно, вчера поужинать. — Б-безобразие… — Вэи слышала, как её шепот разбивался на отдельные слова, которые поглощала топь напоенной кофе тишины. — Вы ещё и кофе пили… крепкий… От него ещё больше есть хочется — слабость увеличивается. — Это уже я… — его грубая усмешка легла жалким подобием поцелуя на шее. — … мы поняли. Но и кое-что другое они поняли — невообразимую щекотливость положения. Когда страх отступил, оставив после себя обломки всего спектра эмоций, Вэи поняла, что с кем и как она творит. «Мамочка… у тебя на такой случай совет есть?» — мысленно воззвав к оставшейся в Москве родительнице, молодая эмигрантка, порезавшись, запутавшись, споткнувшись об эти остатки некогда и без того хлипких чувств, подумала, что лишится их… Вместо Тобирамы-сама, которого она обхватывала за плечи, будто в самом страстном танго. Тонкие пальчики подобрали, натянули шероховатую мягкость пиджака. Ладонь запуталась в складках тканей — лацканах, широком пепельно-сером галстуке. Один из её браслетов пролез в прорезь между пиджаком и рубашкой. Тяжело… дышать, думать, говорить. Ноги подкашиваются под его весом. Неустойчивые каблуки вдруг впились в ковровое покрытие практически намертво — упасть не выйдет. По крайней мере, сейчас, когда близость достигла мыслимого апогея, ворвавшись в жизнь до этого абсолютно неискушенной в амурных таинствах Вэи. Она никогда не ощущала никого противоположного пола так интимно. Сасори и Наруто — не в счёт, пусть с ними Мотидзуки и обожала обниматься. Это были друзья. А едва ли не вдавливающий её в столешницу Тобирама-сама — это взрослый, до одури притягательный мужчина. В ледяной прохладе его парфюма для Вэи застыли все другие запахи. Сейчас Тобирама-сама довлел, подавлял, едва не придавливал её физически, морально, душевно… Его холодная кожа обжигает. Его шероховатые губы грубы. Его дыхание сжигает. Всё это осознание длилось не более нескольких мгновений — но каких! До краёв насыщенных тактильностью, страхом, душевным трепетом. На языке, казалось, остался горький с кислинкой вкус этих моментов. Таких, как темный шоколад и коньяк. Благородных, не смягчающих углы. «Размечталсь! Ему лучше не становится, пока я тут стою, точно дура на параде!» — однако Вэи не спешила смаковать этот букет ощущений. По крайней мере, не сейчас. — Но не приняли… — таков был её ответ на последнюю фразу начальника. Она уже казалась не более, чем истлевшей запиской. — Вам срочно! Прямо сейчас необходимо поесть! И воды выпить, а не кофе и алкоголь! «После субординация… Главное, чтобы он сознание в действительности не потерял. И поскорее поправился… Ох уж эти неизлечимые трудоголики на мои хрупкие плечи!» — Мотидзуки выжала из перекрученной мрачным безумным деньком души те капли решительности, что придали ей сил не хуже, чем Лунная Призма. Только дрожь охватила тело, когда Тобирама-сама в последний раз мазнул по открытой шее губами. Он поднял голову. Медленно, осознавая риск любой резкости, отстранился от Вэи. Но не полностью. Всё так же нависая над хрупкой переводчицей, он не позволял ей переводить взгляда требовательностью своего — ослабевшего, смертельно усталого, но сохраняющего глубокую, неувядающую мощь взора. «Морщины… они его красивее делают. Показывают, как много напряжённых лет он пережил», — и пусть времени рассматривать лицо одного из самых неприступных холостяков Японии — по мнению женских журналов — у неё не было, однако, отдельные черты, взятые из контекста, словно при реферате, сложили искрению до блеска, чёткую до ненадобности пояснений картину. Которая Вэи восхитила. — Тогда, будьте столь любезны, организуйте мне это… — Тобирама-сама, как и Сасори, предпринял попытку улыбнуться. И сделал это на манер Гаары. Явно понимал, что Мотидзуки удрать в любом случае не сможет. — Не будем беспокоить Натсуми… Тем более, она не на месте. — О-откуда Вы знаете? — тихо, с хрипотцой спросила Вэи, оказавшись на свободе, когда начальник милостиво отступил на два шага назад. Впрочем, она тут же взяла его под локоть и помогла ему опуститься в одно из тяжелых кресел для посетителей. Тобирама-сама теперь сидел не на рабочем месте, но лицом к нему. Упершись локтем в подлокотник, он опустил голову на раскрытую ладонь. Второй с неспешной яростностью ослабил удавку галстука. В это время Вэи выполняла его поручения, продиктованные немного осипшим, но не потерявшем авторитарной неукоснительности голосе. — Вода в бутылках — четвертая полка, левый шкаф в приёмной. Конфеты — быстрый гемоглобин — нижняя полка третий стеллаж от двери справа. Звуки отчаяния Мотидзуки оставила при себе. Вместо этого она выскочила из директорского кабинета, оставив дверь на всякий случай открытой. Поэтому до неё отчётливо доносилась речь начальника, который оказался прав — Натсуми Сайто действительно ещё не было на рабочем месте. — Насчёт Сайто-сан — она болтает с подругой из «Oto Insurance». Страховщики. — Вы говорите так уверено… Она, наверное, часто так поступает, — Вэи сначала случайно открыла правый шкаф, затем, захлопнув, ринулась к левому. Там, среди кофе в черных упаковках, изысканных коричневых банках, маленьких полупрозрачных пакетах с непонятными английскими надписями, она обнаружила фарфоровые чашки, стильные дизайнерские стаканы и заветные вытянутые бутылки воды «Voss». Выбрав ту, что была сделана из плотного пластика, Мотидзуки поспешила к начальнику. Благо, тот держался, пусть и с явным трудом. Но, даже сквозь бессилие у него нашлись слова для описания работоспособности секретаря. — Тратит время зря? Безусловно… Вэи предварительно открыла широкую серую крышку и зареклась не показывать своё отношение к ворчливому заявлению. Хотя так хотелось бросить зазнавшейся шпильку в ответ со словами: «Заслужила…» «Но она того не стоит… Пусть себе злиться на здоровье, если ей от этого действительно легче на душе становится», — она бросилась к стеллажу. Но господин Сенджу, неотрывно следя поверх покатой грани бутылки за миниатюрной переводчицей, порхающей по его темному кабинету белой бабочкой, оторвался от спасительного источника, чтобы заметить: — Третий справа, а не слева. — Ой, вечно путаю! Простите! — Вэи виновато потупила взгляд, растерянно усмехнувшись. Но исправиться поспешила тут же. — Прощать должен не я, а учитель физкультуры, который так и не смог научить вас различать направления, — ему становилось значительно легче. Пусть и медленнее, чем он желал. Глоток чистейшей норвежской воды смыл тошнотворную дурноту. Он больше не слышал надрывной писк в ушах: тело приобрело твёрдость стали, а не ваты. А голос Мотидзуки смягчал шипы мигрени… — Вот как раз-таки он меня за это никогда не простит! — смех похож на переливы до исступления мягкого шёлка. Раньше Тобирама не замечал за ней приятность голоса. Равно как и округлость бедер, до соблазнительной неприличности подчеркнутую натянувшейся юбкой-карандаш. — Сколько Александр Павлович не бился, но способность Маяковской Вари спутать вперед-назад, направо-налево оказалась непробиваемой! — Не сомневаюсь… — хриплой усмешкой поддержал внезапное откровение подчинённой. Потушил глотком кристальной норвежской некстати заискрившееся желание. «Ничего криминального: я всего лишь едва не разложил на столе возлюбленную Доктора, а теперь наслаждаюсь рассматриванием её вида сзади», — Тобирама, если бы мог, убил бы в себе забывчивость вот этой увесистой бутылкой именитого производителя. Так опозориться во второй раз перед Мотидзуки — это надо уметь не сдерживать себя вовсе. Уже треклятая закономерность какая-то выходит. Впрочем, и жаловаться — слишком обсценно — он не спешил. Воспоминания её объятий, оставшиеся на теле постепенно тающим теплом, разогревались пикантной позой, которую приняла Вэи, чтобы достать какую-нибудь позабытую им коробку конфет из нижней полки третьего стеллажа справа от двери. О, она явно не транслировала жажду близости через неё! Просто опустилась на корточки. Однако это «просто» трансформировалось в «крайне» соблазнительно благодаря напряженным ногам, обутым в белые туфли с черными носами, каблуками и бантами. Светлый капрон лишь сильнее очерчивал, выделял вены. Их бы Тобирама с удовольствием коснулся покалывающими пальцами, пересохшими губами — была бы только возможность. А она была, пару мгновений назад. После того, как мир вдруг стал казаться дурным сном, он смог очнуться частично сам, частично благодаря её как-никогда ранее своевременной помощи. «Девушка меня спасла… Мог бы и об угол приложиться. В таком случае, более нелепую смерть для человека моего положения придумать сложно», — Тобирама сделал несколько крупных глотков, смотря на изящную линию ног, манящую округлость бедер переводчицы. Которая уже поднималась. Хорошо… Противиться прихоти разглядывать её не хотелось, совсем как и бороться с возбужденными последствиями этого желания. — «Пережить покушения, выбраться из горящего вертолета смог, а от падения гемоглобина сдох. Сказка… Которую паршивый гаденыш рассказывал бы своим отпрыскам». Теперь, как никогда до этого, он был уверен в том, что обязан хоть как-то отблагодарить Маяквоскую-Мотидзуки. Нетривиально. Не пустой, итак причитающейся ей премией. Чем-то особенным. — Вот, среди коньячных залежей нашла какие-то… В них же нет алкоголя? — Вэи неуверенно протянула ему широкий прямоугольник, рассеченный черными ячейками, в которых помещались разнообразные, оригинально украшенные конфеты. Она кивнула в сторону упаковки — красная коробка с выведенными на ней в силуэтами дам и господ. Минималистичный дизайн французских «Maxim's de Paris Gourmet» радовал глаз. Его, но не Мотидзуки точно. Прочесть карту меню, в которой указаны все включенные в набор вкусы, она не могла. Несмотря на то, что прилагалась та и в английском варианте. — Нет, зато есть помадка, — Тобирама кивком поблагодарил её и взял первую попавшуюся конфету: кружок с разводами. Его лекарство. — Вы не любите помадку? — её интерес такой искренний, невинный, что удержать смешок просто невозможно. Даже ему. Если бы только его сейчас увидел Хаширама… Скорее всего глаза бы открыл уже в карете «скорой» помощи. Вэи оставила конфеты рядом, на вытянутой линии Т-образного стола. Сделала несколько шагов назад. Легкая рука наспех, без тщания заправила за уши выбившиеся черные пряди. — Её не любит Мито Узумаки. Это были её конфеты до того, пока она не всобачила их мне… — Тобирама сам не понял, к чему он начал делиться подробностями этой непримечательной истории, забытой, как и красная коробка. «Ответный жест. Она была откровенна, буду и я. Мелочь. Но поможет установить контакт с ней и сгладить углы… Чем более переводчица верна нанимателю, тем менее вероятно, что она утаит что-то от него», — так он объяснил себе свой порыв. Так он хотел верить в его причину. Прагматизм. Расчетливый, лишенный чувств. — … А ей, до этого, они перешли от Министра иностранных дел, вернувшегося из Франции. — Эту коробочку подержало столько значительных людей … и я… — взгляд неподдельного удивления, перерастающего в шок со неудержимостью несущегося скоростного поезда, заставил Тобираму усмехнуться. Ещё раз. «Эта девушка — уже мой диагноз. Бермудский треугольник, рядом с которым со мной происходят необъяснимые вещи», — вторая похожая конфета оказалась на пробу слаще первой. Удушливая приторность. — «И как брат только поглощает их пачками?» — Считайте, коснулись музейного экспоната, — он смотрел на руки, что к притронулись к «экспонату» — тонкие пальцы со сделанным дома подобием маникюра; деликатная нежность кожи, тронутая бледностью и синевой вен. — Если эта коробка кажется вам столь ценной. Хотя, её содержимое должно было бы уже давно почить в желудке моего брата, но я забыл передать их ему. Которому они и предназначались. — Пожалуй, в Токио трудно найти конфеты с более богатой историей, чем эти, — Вэи улыбнулась с искренней весёлостью и облегчением. В её глазах не скрывались тени наигранности, жеманности или кокетства, она предстала перед ним такой, какой являлась — другой. Не принадлежащей его миру. Её почтенная тетушка дала племяннице всеобъемлющее и, главное, честное описание. — Но, даже их недостаточно. Вам необходимо срочно съесть полноценный завтрак! — противиться её уверенности Тобирама не желал, ибо та была абсолютно в его интересах. — Если пожелаете, я мигом сбегаю в кафетерий на первом этаже. Уже, вероятно, половина одиннадцатого… — Десять двадцать шесть, — Тобирама устало взглянул на матовый циферблат «Rolex». — Как я и сказала! — Вэи сплела пальцы на поясе: мольба её взгляда практически материальна. — Там уже что-то съестное выставить успели. А доставку долго ждать… — Зря я включил вас в состав делегации только как переводчика, — он потянулся во внутренний карман и извлек оттуда тонкий черный бумажник, из которого достал несколько идеально ровных купюр. Протянув их Мотидзуки, намеренно вложил их в её ладонь, а не позволил просто взять на расстоянии. Крупная, тяжелая — его рука укрыла, поглотила её маленькую на краткий, но ощутимый покалывающими импульсами близости миг. Кончиками пальцев он задел её браслеты. Те покачнулись. — Убеждать вы тоже умеете неплохо. По крайней мере, аргументы выбираете верные. — Благодарю за высокую оценку моих способностей, Тобирама-сама… Но… Я не уверена… — она поспешила, отойдя на несколько шагов в направлении двери, прижать иены к небольшой, но всё-таки привлекательной груди. — Что смогу выбрать завтрак, если Вы не подскажите мне, что Вы предпочитаете. — Я — всеяден. Что хотите, то и выбирайте. Себе тоже, — Тобирама спокойно встретил её взгляд, безмолвно кричащий о пояснении. Вновь подперев голову правой рукой, он продолжил: — Я точно не предпочитаю быть единственным, кто ест в комнате. А нам ещё предстоит обсудить весьма много деталей, касающихся конкртено вашей переводческой деятельности. По этой причине на совещании я их не выносил. Пальцы левой руки лениво мазнули по натянутой до пределе глянцевой коже подлокотника. — Предлагаю, совместить полезное с полезным. Вэи понадобилось секунд десять, чтобы обработать внезапно хлынувший поток информации, в которой ей как-то удалось не захлебнуться. По крайней мере, сделать вид, что её мозг всё понял, принял и утвердил как факт, а не выдумку. — Воистину… я очень тронута… Вы столь щедры!.. Благодарю, Тобирама-сама! Я мигом вернусь! — поклон вышел слишком резким быстрым. Она либо так спешила выполнить поручение, либо же… «Пытается скрыть… покрасневшие щёки? В кабинете работает кондиционер, а, я успел убедиться, платье на ней тонкое. Выходит, смущена?» — он смотрел уже на пустой проём, через который Мотидзуки вылетела пулей. Весьма ёмкое сравнение, учитывая, что много раз Тобирама видел, как выстрелы пересекали комнату помещение из различных сторон. Однако, румянец стеснительности ему доводилось лицезреть куда реже… Потому что последней не болело ни его окружение, ни он сам. Силы вернулись, частично. Поэтому, не взирая на лезвие мигрени, разделывающей череп с бесстрастностью мясника, Тобирама закрыл дверь. «Оставила, чтобы Сайто увидела, если я вновь решу взять внеурочный выходной», — он скрипнул зубами в порыве досады. Слабость — непозволительная роскошь в его положении. Теперь весьма щекотливом, ибо он, раздраженно сбросив пиджак на спинку кресла, наклонился к разбросанной канцелярии. Вэи благополучно позабыла о ней. А он — нет. Особенно о винтажном блокноте. Пальцы коснулись тёмно-зелёного вельвета обложки, выцветшей от печати времени, неумолимого судьи, уродством закрепляющим приговор красоте. Маленький — не больше стандартной книги в мягкой обложке — он лежал вниз листами, немного смявшимися после резкого, неаккуратного броска. «Если бы Мотидзуки знала его истинную стоимость, возможно, она бы помучилась выбором, спасать начальника или антиквариат XIX века», — Тобирама поднял несправедливо оскорбленную ценность. Усмехнулся мягко, практически бархатисто. Вероятно, она бы всё равно предпочла помочь человеку. Гуманисты, что с них взять? Его пальцы заскользили по посеревшему кружеву, опутавшему обложку тонкими цветами. Позолоченная кисточка, стянутая миниатюрными рубиновыми лентами в нескольких местах, служила закладкой. Она то и стала его маяком, указавшим, какую запись посмотреть сначала. Тобирама искренне, причем вполне, сомневался, что на страницах, заново вложенных под старинную обложку, будут храниться тайны, не меньшие, чем государственные. Последние ему и не нужны — они несут в себе лишь много мороки, проблем и вынужденных бесед с чиновниками и службами безопасности различных уровней. Хотя, некоторыми он, к своему сожалению, обременен был. Однако, он рассчитывал найти любую мелочь, что может указать ему на истинные намерения Маяковской Вари, которой, видят ками или кто-либо ещё, он желал бы верить, но не мог. Не умел безоговорочно и безмозгло бросаться в этот смертоносный омут. В отличие от Хаширамы, который, знай он хоть сколько-то существенные тайны клана, выболтал бы их Мадаре, который только этого и ждёт. «Пусть продолжает… до следующего перерождения», — так говорил себе Тобирама, в очередной раз устраивая тайные сходки в одном из многих коттеджей, зарегистрированных на разных членов семьи. Возможно, где-то на полях, Вэи, в порыве вечно снедающих её чувств, оставила записку и о Сасори, и о нём…

Можно «Hutch» — там кроличий центр, он вряд ли часто проводит время с животными… Будет интересно… Главное, чтобы аллергии не было…

Простые кафе и «Старбукс» не подойдут — он и не в таких бывал, нужно оригинальное… Нашла! Спасибо Ёсиоки Горе и его жене!

Далее шло самое корявое написание названия кафе, которое Тобирама когда либо видел за свои тридцать восемь лет. «Я бы её на десять дополнительных в день по английскому оставил… Как можно в столь простом названии «Cat Café Monta» сделать пять ошибок?..» — обуреваемый недоумением, он быстро листал страницы, вскользь прочитывая написанное. Заметит что-то хоть сколько-то ценное. — «А я думал, Хаширама — безнадежный случай. Как только ей удалось так хорошо выучить японский и еще мандаринский китайский в придачу?» Он надеялся узнать ответ на эту загадку, ибо больше ничего интересного в записной книжечке, некогда приндлежащей французской актрисе Шарлотте Ванхов, а отныне Мотидзуки Вэи он не нашёл. Сплошные пометки, касающиеся поручений, переводов и повседневных дел, вроде: «Не забыть позвонить Шу». Тобирама вернул антиквариату прежний беспорядочный вид. Хоть и с трудом дался ему сей варварский акт вандализма. «Помню этот лот. Год назад, в l'Hotel Drouot, Париж. Сасори опередил меня лишь потому, что позвонил брокер: идиоты из вашингтонского хедж-фонда решили инвестировать в очевидно мошеннический проект… Как всегда не вовремя», — он подошел к пульту связи с расчетом, что Сайто уже успела наболтаться с подружкой и решила вспомнить о работе и его поручении. Однако взгляд невольно косил на пальму первенства, что Акасуна вырвал у него из рук; та, которая теперь валяется на полу его кабинета в окружении тривиальной канцелярии из обычного магазина. Безумие. Всё, что связано с этой Вэи. «И мне ещё моя жизнь цирком казалась», — подумал он после того, как дал Натсуми Сайто понять, что Мотидзуки Вэи нужно пропустить безоговорочно, без вопросов и без замечаний. Если она рассчитывала на то, что альбинизм украл у него зрение полностью, то считать она умеет так же хорошо, как Мотидзуки по-английски писать. Тобирама не намеревался превращать свою приёмную в поле женских боёв без правил. За пределами рабочего пространства обе могут продолжать свои бессмысленные разборки, которые, впрочем, не должны довести обеих до вотчины Доктора, а не его. Однако, у дверей своего кабинета, перед своими глазами вольностей он не потерпит. «Только, если жизнь Мотидзуки — забавный цирк, то у меня это какое-то блядское шапито уродов», — Тобирама опустился обратно в то кресло, до которого переводчица довела его под ручку, словно некоего немощного старика. Таковым он себя ощущал, в последнее время, но не признавал того. Немое, тупое ожидание возвращения его «ходячего Бермудского треугольника» радовало так же, как предстоящая сегодня встреча с Сасори и несколькими другими информаторами. Завтрашние переговоры обещают быть интересными. А уж его оперативный, внеплановый визит к брату — тем более занимательным. Корейский вопрос ожидал его внимания, равно как и последние скупые сведения Информатора о том, что у ещё нескольких девелоперов средней и ещё более короткой руки вдруг увеличились в геометрической прогрессии «Прочие статьи» и синонимичные непрозрачные пункты в отчетности, которые без знающего «внутреннюю кухню» не разобрать. Смысла очередной мадаровской аферы Тобирама не понимал. Пока что. Он надеялся на непродолжительность этого периода стагнации мысли… Однако, со всем навалившимся дерьмом, в настоящий момент, он как бы ни хотел, а сделать ничего не мог. Лишь созерцать внутренним взором и вникать в глубины этой смрадной кучи, где кроются очередные тайны клановых дрязг. Поэтому Тобирама, упершись затылком о каменно-твердую, покатую спинку кресла, бездействовал. Как и в случае с внезапной, запечатанной грифом секретности коробкой от «HihonImport, LLC». Он бы мог бегло ознакомиться с присланными партнером-дистрибьютором документами, только вот… обстановка его кабинета не располагала к приёму кого-либо, даже секретаря. Особенно её. «Ревнивых припадков мне только не хватало», — он медленно повернул голову сначала в сторону разбросанной на полу канцелярии. Твёрдая покатая спинка холодила затылок, в особенности, когда он посмотрел на открытую коробку Maxim's de Paris Gourmet. Из неё пропали две конфеты, а с него пиджак и практически галстук. Пусть и стало знчительно легче, но обвязывать змею вокруг шеи не хотелось. Совершенно. А таковой Натсуми Сайто могла вполне стать, узри она этот вопиющий беспорядок, вопящий совершенно прозаическими звуками соития. Только вот в действительности ничего не было. «И мне… грустно что ли? Я, конечно, сволочь, но не до степени Мадары, чтобы наставлять рога своему ключевому партнеру. Хотя…» Тобирама вновь стрельнул взглядом, поддернутым пеленой размыленности, на винтажную записную книжечку. Её в руках когда-то держала Шарлотта Ванхов — прекрасная, во всех смыслах, актриса, жена знаменитого Франсуа-Жозефа Тальмы, который был другом самого Наполеона Боннапарта. Из-под пера этой женщины, родившейся до Великой Французской Революции, а умершей во второй половине XIX столетия, вышло несколько пьес. Сенджу уже не помнил, каких и не мог бы точно сказать, сохранились они или нет: он открыто (про себя) признавал, что не чета Сасори в области искусства. Тот мог поведать намного больше об истории этой дамы своей мадемуазель. Только, вот, от нехватки времени или удобного случая — позабыл… «Ещё упомянуть, что эти два браслетика — не из серебра, но платины? И полудрагоценные камни — бриллианты чистейшей пробы?» — Тобирама усмехнулся сгенерированному выражению лица юной русской эмигрантки, которая, в его мысленной симуляции, узнала о том, сколько тысяч долларов она носит на тонких запястьях и беспечно исписывает рутинными заметками. «Коллекция «Van Cleef & Arpels» — французы, полугодовая давность. Типичный, скучный старый Сасори. Вопрос: почему Мотидзуки не носит подаренные её поганым ухажёром украшения каждый день? Почему, если он осыпает её лимитированными изделиями одного из самых дорогих в мире ювелирных домов, она продолжает ходить в последних брендах подпольного масс-маркета? Её куртку явно делали в какой-нибудь китайской провинции некормленые рабочие. Зонт — обычный, дешевый из ближайшего круглосуточного магазина. Единственные вещи, претендующие на презентабельность, это — сегодняшнее платье и тот брючный костюм. Однако, оба комплекта были надеты в исключительных случаях…» Из чего Тобирама, прикрыв уставшие глаза, заключил: Она не купается в роскоши даров безумного Доктора каждый день. «Я знаю, как выглядят женщины, ходящие в салоны больше, чем раз в месяц. Мотидзуки — не из них. Да, они с Сасори могут скрываться, с его подачи. Понимает, что наш мир не оставит Вэи в покое: скорее она оставит его. Либо Сасори, либо мир. В зависимости от того, ценит ли она больше любовь или жизнь. Но, тогда назревает вопрос, зачем ей надевать на совещание дорогие украшения, которые члены Комитета видели с большей вероятностью, чем её коллеги из опенспейса?» В темноте думать приятнее, легче. До слуха не доносится шелест серого дождя за толстым панорамным стеклом. Слабость, растекавшаяся дурнотой по телу, застыла где-то в области желудка, молящего о завтраке. Глубокий рваный выдох. «Мотидзуки — наивна, не глупа. В области сохранения тайн. Сайто она не сказала даже про словари. Советское воспитание. Значит, она бы не надела браслеты от «Van Cleef & Arpels» на совещание, если бы скрывала свой роман с Доктором. Следовательно, она не знает об истинной стоимости украшений», — рука потянулась к карману брюк, чтобы достать пачку «Rothmans International», но Тобирама во время вспомнил: зажигалка осталась в дипломате. Пальцы медленно опустились на подлокотник. «В таком случае, логика отношений, алогичных по сути своей, мне неясна совершенно. Почему Сасори не скрывая, не может подарить своей женщине украшение? Вариантов — два», — мысли перекрывают все иные звуки в кабинете. Из них — монотонное тиканье настольных английских часов. «Первый: Вэи — не его женщина. Тогда, черт знает, кем они друг другу приходятся. Второе — Мотидзуки слишком горда в своей скромности, чтобы принимать подарки, на которые она не сможет ответить эквивалентно», — последняя мысль активировала в мозгу воспоминания двухнедельной давности. Начало их работы. Случайно брошенная фраза про тётю-переводчицу в нефтегазовой компании вылилась в долгие гудки, слышные по обе стороны Японского моря. Узнать номер нетрудно, когда тебе его диктуют для того, чтобы внести его в постоянную память чудовищной «Моторолы». Его собственная память не хуже ПЗУ телефона. Дождь смывает краску с заката. Алые отблески сереют отражениями на бесчисленных стеклах новых небоскребов. Их возвели лет десять назад, до оглушающего кризиса. Тобирама запустил руку в карман, во второй он держал небольшой элегантный Nokia 2110. —… Либо компания, либо её карьера. Выбор ваш. — Разумеется… племянница мне дороже нанимателя. Связь через тысячи километров ужасна — опоздания, шумы, глухость голоса, не могущая скрыть мрачного согласия женщины по ту сторону. Она не причитала, не вопила, не проклинала. Бесстрастно, осипшим от плохого канала передачи голосом поинтересовалась, в чем заключается её часть договора. Воистину, Тобирама был приятно впечатлён, но не удивлен — переводчик, работавший в МИДе СССР прошёл огонь, воду, медные трубы и десятки кабинетов и проверок служб внутренней безопасности. Сенджу смутно представлял, как муштровали тех, кто мог напряжением связок и несколькими движениями языка передать то, что должно было остаться в тайне. Совсем как их разговор тогда. Тобирама, разглядывая струящиеся по окну серые слёзы, с безразличием смотрел на лежащий под двадцатью этажами город — эту хаотичную спланированность. Небоскребы и пятиэтажки, приземистые здания и стеклянные коробки. Неон смешан с приглушенным светом фонарей. Он жёстко обозначил свою позицию — внутренняя информация гиганта за будущую возможность её племянницы занять место в «Konoha Corporation». «За раскрытие факта нашего разговора вашим нанимателям — смерть карьере вашей племянницы. Моя рекомендация может как открыть, так и закрыть перед ней все двери…» Женщина это поняла, приняла и признала: «Я знаю. Мне лишь жаль, что Варя, как обычно, поступила наивно и неосторожно. Но теперь ничего не изменить». Воистину, думал Тобирама, смотря, как свет вспышками и всплесками лучей растекается по дорогам, скользящим меж офисов корпораций, маленьких семейных магазинчиков, жилых домов. Желтые точки такси появляются из серо-черного ниоткуда и там же исчезают спустя пару мгновений. — И не нужно. Я бы добился своего в любом случае. Вы облегчаете задачу, не более. Компания сотрудничает с Англией. Япония — партнер не мене надежный. И, далеко не безнадежный, как нынешнее управление. — Вы знаете всё. — Это моя работа. Однако… Полоса реки прорезала себе путь в бетонной толще. Её неспокойная, вздыбленная поверхность чернее повисшей угрозы. — О Вэи, Варе я бы хотел узнать от вас. — Удостоверяетесь, что надёжна? — реакция — не усмешка, но со спокойствие холодных московских снегов. Молчание — знак согласия. — Не сомневайтесь, Варя или, как она себя обозвала, Вэи, верна договорам, которые скрепляет своей печатью. Наивности — в этом Вы и без моей помощи убедились. Неспособности видеть подле себя опасность — и это на себе Вы испытали. Она Вас не подведет не потому, что Вы ей платите, но потому что подобное — ниже её хрупкого достоинства. Она — способная девочка. Сильный акцент, тяжелый, типичный для людей её языка, вдруг прервал идеальную плавность безукоризненной речи. Тобирама уже не был удивлен, от кого Вэи передались впечатляющие знания японского. — Я её люблю, несмотря на все её недостатки, впрочем, свойственные моему брату. Поэтому открываю перед Вами её личность, как есть, чтобы Вы, действуя сообразно привычке, случайно не задели это хрупкое достоинство и не разбили его вдребезги. Этой девочке и без того хватает проблем и горестей в реальном мире. Хотите её поблагодарить, привязать к себе — просто похвалите. Материальная сторона не будет играть основной роли. Она к ней относится со спокойным легкомыслием, как к необходимости. За деньги её не перекупят. Только обман может отвратить Варю от Вас. Скройте от её подернутых розовой пеленой глаз то, что она не должна знать — будет вам преданность, ударный труд, пятилетка в четыре года и далее по регламенту. Тобирама в тот день истратил более тысячи долларов на диалог, в действительности стоящий в десятки раз больше. Он открыл перед ним двери в кабинеты глав нефтегазового гиганта. Сенджу пообещал, что устроит Варю в «Коноху» на хорошую должность. И он выполнит это. Не сразу. Но не пройдет и года, как она переедет в стекляшку Маруноути. Они обговорили способ связи и передачи информации. О, последняя попадет к нему в руки в любом случае. И тетя Мотидзуки понимала это как-никто другой, нисколько не сомневаясь в том, что кого-то внутри компании уже перекупили. Риск стоил результатов её многолетнего труда. Губить это с трудом взращенное деревце, которое смогло наконец-то покинуть родную, ставшую бесплодной почву, она не намеревалась. Верность корпорату — не верность стране, которой, по мнению женщины, итак стоило развиваться. В любом случае, в эту вотчину запустят руку иностранцы, вопрос — кто первым.