Сердце поёт мимо нот

      Рассыпающийся табак. Шуршание бумаги. Резкий запах. Треск зажигалки. Огонёк, лижущий два кончика самокруток одновременно. Для Кадзухи и Скарамуччи это было уже привычно, стоило им запереться в номере последнего. Развалившись на всю кровать и положив под руку пепельницу, Скарамучча блаженно прикурил.       — Ваш Итэр, я смотрю, та ещё штучка, — усмехнулся он, зажав зубами косяк и рассматривая свои выкрашенные чёрным лаком ногти. От горячего пара источников лак немного потрескался, придётся утром перекрашивать.       — Да, он такой, — спокойно ответил Кадзуха, открывая окно, откуда немедленно потянуло сыростью приближающегося дождя, — был.       — Был? Он же вроде свалил, а не умер, — Скарамучча с любопытством встретил косой взгляд Кадзухи. — На фотках он не кажется каким-то особенным.       — Но он определённо был особенным, — Кадзуха посмотрел вновь в окно.       — Бр-р, хватит говорить в прошедшем времени, как будто реально умер, у меня мурашки от этого. Если он вас кинул, то ничего особенного в нём явно нет. Обычный предатель.       — Хм.       Комментировать грубые слова Кадзуха не стал, задумавшись о своём, Скарамучча же повернул голову в его сторону. Лунный свет был неярким из-за сгустившихся туч, но несколько лучей всё же упорно пробивались сквозь облака лишь бы осветить нежный профиль, который ничто не могло испортить, ни усталость в синяках под глазами, ни туман поволоки в багровых радужках, ни выпавшие из хвоста прядки. Напротив, ворот расшитого халата для прогулок подчеркнул плавную линию шеи, открытую из-за собранных волос, делая чёртового Каэдэхара Кадзуху ещё привлекательнее, если это вообще было возможно для Скарамуччи.       Он рассеянно улыбнулся, скрывая улыбку за затяжкой.       — Итэр хороший человек, — вдруг заговорил Кадзуха, пока изучал взглядом двор. — Я знаю, что у него были проблемы, он просил однажды помочь… Наверное, из-за этого пришлось…       — Забавно, как ты оказываешься в курсе всех секретов, — елейно протянул Скарамучча, продолжая наблюдать за ним. — Признайся, ты специально вытягиваешь их?       Кадзуха мягко усмехнулся, взглянул на хитро щурившегося Скарамуччу.       — Зачем? Кто хочет — сам расскажет.       «Конечно, с такой мордашкой тебе и делать ничего не приходится, просто состроить саму невинность и любой захочет исповедоваться немедленно», — мысленно ответил ему Скарамучча, но вслух всё же сказал другое:       — Хороший человек будет заставлять мистера каменную рожу подыгрывать ему даже для вас? М?       — Значит, были причины, — пожал плечами Кадзуха, сбивая пепел за окно. Как же сексуально он курил, если бы Скарамучча не поддался первым, то сам бы его подсадил ради такого зрелища. — Эта твоя игра «я никогда не»… она же вроде из Снежной?       Внезапный вопрос выбил весь воздух из лёгких Скарамуччи. Как же эти ребятки любили застать его врасплох, а он думал, что корона мастера неожиданных выходок у него.       — Наверное, — ответил с надеждой, что прозвучал не слишком фальшиво.       — Ты ведь там был, — Скарамучча напрягся, — и какая она, Снежная?       — Что, следил, на что я пальцы загибаю? — съехидничал он, пряча растерянность от смены темы. Даже тему Кадзуха менял легко и изящно, не давая опомниться.       — Внимательность теперь порок? — его загадочная улыбка как согревала, так и натягивала нервы, словно щёлкала по носу.       Скарамучча заставил себя отвернуться, посмотреть в потолок. Под травкой он стал постоянно думать о Кадзухе, как, впрочем, и без неё, что мешало сосредоточиться вообще хоть на чём-то кроме мыслей о его улыбках, взглядах, руках и…       — Снежная холодная, — выдавил из себя подчёркнуто равнодушным тоном. — Там скучно. И холодно. Ничего интересного.       Кровать прогнулась под весом севшего рядом Кадзухи, выдохнутый им дым тонким туманом похолодил руку, забрался мурашками под кожу. На Скарамучче не было привычных нарукавников или длинных обтягивающих рукавов, только такой же широкий и неудобный халат, чьи рукава постоянно сползали, стоило поднять руки, и раздражали, но он сам предпочёл переодеваниям поскорее закурить.       — А это… — пальцы Кадзухи едва коснулись голой кожи его запястья, осторожно прошлись к краю свободного рукава и оттянули на несколько сантиметров, обнажая тонкий шрам, — …тоже оттуда?       От его тёплого прикосновения время для Скарамуччи застыло и треснуло ему в лицо осколками, на которых отражались сотня раздирающих его чувств одновременно. Хотелось отдёрнуть руку. Хотелось не шевелить ей больше никогда. Хотелось возмутиться. Хотелось постыдно проскулить от нежности чужих пальцев. Хотелось сломать ему руку и хотелось потянуть за неё, чтобы уронить Кадзуху на себя.       Но он смог только запихнуть самокрутку в пепельницу и дрожащими пальцами одёрнуть рукав, скрывая прошлое. Их взгляды встретились — Кадзуха не выглядел расстроенным из-за его резкой реакции.       — Я тебе не Сяо, за красивые глазки сказки не рассказываю, — процедил Скарамучча, чувствуя, как всё тело заметно затрясло от подскочившего адреналина.       — Но хочешь ведь.       — Что?       — Рассказать.       — Тц, ты… — Скарамучча не мог отвести взгляд от проницательных глаз Кадзухи, который видел его насквозь. Всегда. — Что ты хочешь услышать? Как я резал себе вены? Я их не резал.       — Вижу, — просто ответил Кадзуха и кивнул на его руку, спрятанную теперь по кончики пальцев. — Шрамы у тех, кто сам пытался уйти, выглядят не так.       — Это что, анализ по аватарке, только по виду шрама? — огрызнулся Скарамучча, садясь на кровати из желания оказаться подальше от Кадзухи, лезущего без смазки ему в душу, но ватное от накурки тело едва ли подчинялось.       Поняв, что разговаривать Скарамучча не готов, Кадзуха не стал давить. В опустившейся между ними тишине он сделал глубокую затяжку, вернулся к созерцанию вида за окном, пока Скарамуччу, прижавшего колени к груди, продолжало мелко потряхивать от нахлынувших воспоминаний. Кадзухе до боли в сердце хотелось пожалеть и успокоить, но он понимал, что тот его заботы не примет. Точно не сейчас.       — Блять, — выдохнул Скарамучча за его спиной и Кадзуха обернулся с видом, будто и так собирался, потянулся к пепельнице, приглашая отстранённым молчанием всё-таки выговориться.       Неожиданно сильная рука вцепилась ему в горло, развернула лицом к себе и горящие гневом глаза Скарамуччи оказались прямо перед ним. Губы опалил ядовитый шёпот:       — Что ж ты всё лезешь и лезешь, Кадзу? Нравится, когда другим плохо, или что?       Кадзуха, только вдохнувший до того дым, растерянно выдохнул его Скарамучче в лицо, заглянул в бездну чужого отчаяния, скрытую за напускной злостью, и вслепую сбил пепел в пепельницу. Из-за судорожно сжавшихся на шее пальцев говорить было трудно, он произнёс еле слышно одними губами, скрывая мутные глаза под полуопущенными веками:       — Давай, задуши меня. Если станет легче.       Зрачки Скарамуччи дрогнули, заметались по лицу Кадзухи, перечёркнутому упавшей светлой прядью. Что за человек… Почему при всей его меланхоличности и спокойствии рядом с ним просто невозможно чувствовать себя спокойно? Податься бы вперёд совсем немного, вгрызться в сухие губы, заткнуть этот блядский рот, чтобы он перестал говорить вещи, от которых дурман в голове становился только сильнее.       — Ты больной, — Скарамучча отпустил его, отвернулся и прижал сжатый кулак ко лбу, жмурясь. Прошептал сдавленно: — Я тоже больной.       Уставившись невидящим взглядом вниз на свою руку в перчатке с зажатым окурком, о котором забыл, Кадзуха рассеянно потёр второй рукой шею, как будто всё ещё стиснутую. Ощущение чужих пальцев, впивающихся в кожу, никак не сходило. Они оба вздрогнули, когда в окно ударил обрушившийся дождь, забарабанил по террасе, не позволяя им больше остаться в тишине. Внезапный шум стихии заставил Скарамуччу отпрянуть в мыслях от пучины жалости к себе, в которую так хотелось нырнуть сейчас.       — Скар… — позвал было Кадзуха, чтобы сгладить ситуацию, но его вдруг перебил надтреснутый голос:       — Да, я жил в Снежной какое-то время. У меня там были хреновые друзья. Ну как друзья, те ещё уёбки, — Скарамучча вытянул ноги перед собой, устало сгорбился и посмотрел на замолчавшего Кадзуху слишком равнодушным взглядом, как смирившийся со своей участью, отправленный на казнь. — Один из них сам делал наркоту, а я… жрал это всё и просил ещё. До того нажрался, что с того света вытаскивали.       Его рука взметнулась в воздух, рукав соскользнул по локоть, обнажая россыпь беспорядочно нанесённых тонких шрамов по всему предплечью. Их рельеф был заметен даже в густой темноте из-за пелены дождя, скрывшей лунный свет.       — Не из-за этой херни, а потому что передознулся. Это, — он перевёл отрешённый взгляд на свою руку, тяжело сглотнул, вспоминая, — было развлечением для того гандона. Я в отключке, а он тут как тут со своими скальпелями. Не знаю, дрочил, наверное, на вид крови. И сразу скажу, если ты собрался меня жалеть по поводу их уродства со своими щенячьими глаза-а…       Скарамучча замолчал так же резко, как заговорил, потому что Кадзуха аккуратно взял его за запястье, обняв кисть нежными пальцами, притянул к себе и в следующую секунду, в мгновение, когда сердце чёрствого Скарамуччи остановилось, казалось, навсегда, Кадзуха склонился к его руке и мягко поцеловал шрам у самой ладони.       — Я не считаю их уродливыми, — его дыхание обожгло кожу, а вслед за ним ещё один поцелуй оставил калёную метку на следующем шраме.       Если бы не тело, ставшее до предательски чувствительным и ощутимо вздрагивающее под каждым новым касанием, Скарамучча подумал бы, что перекурил и уснул, попав в сказочный сон. Но всё было реально, его шрамированная рука действительно была в плену губ Кадзухи, отчего стало так жарко, что ни один ливень не справился бы потушить пожар в его душе.       — Тебе было больно, — Кадзуха слегка отстранился, поднял взгляд из-под ресниц на Скарамуччу, который разучился дышать. — Всё, что приносило нам боль, это опыт, а не уродство. Опыт это жизнь, а жизнь не может быть уродлива.       Грёбанный поэт.       — Мне не было больно. Я ничего не чувствовал, — Скарамучча сам себя не слышал из-за гула в ушах.       Вместо ответа Кадзуха только тихо улыбнулся. Физическую боль можно было не чувствовать, но напоминание о ней осталось навсегда и болело по-иному, как бы Скарамучча ни отрицал. Кадзуха отпустил его руку, сел ровнее и поднял свою травмированную кисть, разглядывая перчатку.       — Мне тоже не было больно, когда я лез в огонь.       Несколько секунд было слышно только, как надрывался за окном дождь, лишённый грозных молний. Натянув халат на руки, Скарамучча хотел бы и сам целиком залезть в свои же рукава и благодарил ночь, что его покрасневшее лицо не было видно. И не только лицо. Отойдя от ощущения тёплых губ на коже, он прочистил горло, заговорил с натянутой усмешкой:       — А Мико, я смотрю, ушла в отрыв, когда собирала группу. Все как на подбор. Два недобитых наркоши, паршивый рэпер, святая простота и олень. Интересно, когда все наши грехи всплывут в медиа? Наверное, когда этой сучке будет на руку.       Задумавшийся Кадзуха поморгал и поморщился от услышанного, полоснул Скарамуччу холодным лезвием взгляда. Ему не надо было осуждать вслух — достаточно лишить своей мягкости, чтобы стало не по себе. У Скарамуччи зазудели поцелованные шрамы, потянуло в груди знакомым чувством зависимости, желанием угодить. Как его там учили? Надо давать зависимости отпор? Ведь не только Кадзуха умел провоцировать. Неотрывно глядя в багровые глаза, он подался вперёд, коснулся мизинцем пальцев Кадзухи рядом на кровати, нежно провёл, и холодный лёд во взгляде тут же треснул удивлением. Сквозь трещины Скарамучче почудился страх, он прищурился с любопытством. Как интересно.       — Увидимся завтра, — Кадзуха спрятал глаза, чем заинтересовал ещё больше, попытался отнять руку, но Скарамучча цепко схватил его за запястье и не дал встать с постели, чтобы сбежать.       — Не обижайся, самурайчик, — повернув лицо Кадзухи за подбородок, он заставил его снова посмотреть на себя, оказался ещё ближе и понизил голос до полушёпота: — Как-никак, на правду не обижаются.       — Я не обижаюсь…       Договорить он не смог — Скарамучча, подстёгиваемый пожаром в душе, притянул его к себе за шею, прижался губами к приоткрытым на выдохе губам, ещё недавно целующим его шрамы. Да, он никогда не был хорош в борьбе с зависимостями и предпочитал дать им себя убить, чтобы потом воскреснуть. Кадзуха застыл на мгновение, не ответил, оглушённый своим сердцебиением. И всё же широко распахнутые глаза прикрылись, он почти сдался, как в дверь постучали, сливаясь по силе с шумом дождя.       — Сука, — прорычал Скарамучча, отрываясь от желанного и злобно оборачиваясь на дверь. — Какого хрена?       — Я знаю, что вы там, — слишком громкий голос Венти резанул по ушам обоих. — И я буду долбить в эту дверь, пока не откроете!       Кадзуха и Скарамучча переглянулись в недоумении — звучал Венти подозрительно странно, да и время позднее для шуток. В коридоре послышался чей-то ещё знакомый голос, но его прервал очередной крик:       — Открывайте!       — Прекрати орать, — Скарамучча распахнул дверь, хмуро оглядел качнувшегося назад от неожиданности Венти, перевёл взгляд на стоявшего рядом Хэйдзо, который сложил руки на груди. — Чё надо? Что за внеплановый концерт?       — Вопросы к нему, — махнув на Венти, Хэйдзо отвёл глаза от распахнувшегося на груди Скарамуччи халата, взглянул вглубь номера на Кадзуху, который, отвернувшись, от них, поправлял одежду на поясе, и стиснул челюсти.              Удержаться от довольной ухмылки Скарамучче удалось только страшным усилием воли, которой он обычно не пользовался.       — Ну и? — его грубый тон вновь был адресован Венти. — Ты пьяный, что ли?       — Отстань, — Венти неожиданно уверенно потеснил сбитого с толку Скарамуччу в проходе, метнулся к Кадзухе, удивлённо обернувшемуся на шум шагов. — Кадзу! Прошу!       — Что?..       — Поделись, что там у тебя есть! — его руки беспорядочно лапали по бокам и пытались подлезть под халат, заставляя Кадзуху защищаться.       — Он меня на тренировке нашёл, спросил, куда вы пошли, я ответил, — мрачно прокомментировал Хэйдзо. Скарамучча обернулся к нему, только теперь замечая спортивную форму, и они встретились взглядами: — Я пытался выяснить, что случилось, он же вроде за Сяо пошёл, но он не стал говорить, поэтому я пошёл с ним. Мало ли.       — Ну, тогда твоя работа здесь окончена, детективчик, — Скарамучча ехидно усмехнулся, кивая себе за спину. — Или присоединишься?       Хэйдзо засомневался. Присоединяться он не хотел, но и происходило что-то странное, так что просто уйти казалось неправильным.       — Я…       — Нет так нет, — Скарамучча захлопнул дверь перед его носом, веселясь прошёл по номеру к кровати, на которую Венти запрыгнул с ногами, всё пытаясь вымолить у Кадзухи косяк.       — Зачем так грубо? — поинтересовался Кадзуха, не успевший и слова Хэйдзо сказать из-за атаки Венти, которого держал теперь мягко за запястья, чтобы он хотя бы перестал его лапать. Ему хотелось пойти за Хэйдзо, объясниться, но друг его всегда поймёт, а Венти был не в себе здесь и сейчас.       — Он не сказал, что хочет, — равнодушно пожал плечами Скарамучча и сел рядом с ночным гостем, уставшим от борьбы. — А ты-то что хочешь, Венти?       — Я просто устал, — он высвободил руки из пальцев Кадзухи, потёр лоб, будто после всплеска энергии растерял весь пыл. — Дайте мне покурить и расслабиться.       — Венти… — Кадзуха подсел ближе и погладил его по плечу, качая головой. — Ты не в том состоянии.       — Да какая разница, — непривычно зло процедил Венти.       — Вот именно, — промурлыкал Скарамучча, вставая и отходя к столу, на котором остался портсигар Кадзухи.       — Не надо…       — И я не пьяный, — Венти вскинул на Скарамуччу хмурый взгляд из-под насупленных бровей. — Мне нельзя… Меня просто достало…       — Что? — Скарамучча вскинул одну бровь, поигрывая крышкой зажигалки.       — Всё, — выдохнул Венти и опустил глаза на свои руки, которыми упирался перед собой, сидя у края постели на коленях. — Ничего со мной не будет, Кадзу. Ты же знаешь.       Кадзуха увидел его печальную улыбку, нервно сглотнул, переводя взгляд на Скарамуччу, который достал косяк из портсигара и подсунул Венти под нос. Ситуация выходила из-под контроля, но если Венти хотел сам, было ли у него право отговаривать? Они со Скарамуччей были по разные стороны, как ангел и демон на плечах, и, кажется, ангел из Кадзухи был никудышный, потому что он промолчал. Венти действительно выглядел измученным и, если бы не пришёл к ним, то мог натворить глупостей.       Сунув кончик самокрутки в рот, Венти задрал подбородок навстречу зажигалке в руках Скарамуччи, так и стоявшего перед ним. Огонёк лизнул бумагу, перекинулся на табак, превращая в пепел и его и мысли Венти. Кадзуха невесело встретил насмешливый взгляд Скарамуччи, нахмурился, осуждая, и тут же дёрнулся, когда дверь номера открылась.       — Я же тебя предупреждал.       И перед тем, как сильные руки схватили за грудки и ему прилетело по лицу, Скарамучча успел подумать только, что надо было закрыть дверь получше.