Бессонница

      — Сигареты не дам, — строго сообщает Харон с порога. И чуть смягчившись добавляет: — Но зато мы можем выпить на терассе. Проходи, сомнамбула.       Гипнос приподнимает бровь, но прозвищу не противится. Иногда ему и впрямь кажется, что он завис в тяжёлом, болезненном полусне, который всё тянется, и тянется, и тянется — без конца, без начала, без возможности что-то изменить.       Воздух Подземного мира искрит фиолетовым, окуная в воспоминания о неоне ночного Лондона. Время не притупляет их — напротив, делает только ярче, воскрешает потерянное в дымке призрачной меланхолии.       Тихий смех и доверчивые объятия. Бриллиантовая крошка слезинок. Чужое дыхание на его губах.       — Предательство у меня в крови, — роняет Гипнос позже, когда на столе стараниями Харона появляются два шота и бутылка с чем-то мутноватым, явно домашнего изготовления.       — Брось, — брат разливает алкоголь, но пить не спешит. Смотрит в сторону — туда, где разгоняет маревный полумрак свет уютной, старенькой керосинки. — Вы с Танатосом наломали дров в той давней истории. Но в общем-то, особого выбора у тебя не было. А насчёт этой девочки… Привязанность к смертным — штука гибельная. С самого начала. Ты ушёл вовремя. Дальше было бы только больнее.       — Я мог бы остаться с ней до конца.       — О, правда? В неумеющем стареть теле? Сначала тебе нужно было бы все объяснить ей самой. И ты лишил бы ее чувства безопасности, рассказав о том, что боги и древние чудовища — не выдумка. Потом — скрыть правду от общих знакомых. Ты отобрал бы у нее привычную жизнь, все дорогое и близкое, заставив сорваться с места и бежать с тобой на край света — туда, где вас никто не знает. А затем тебе понадобилась бы легенда для вашего нового окружения. И ты разрушил бы то, что осталось, представившись… кем? Сыном Молли? Может быть, внуком? Ее ровесницы хвалили бы твое прекрасное воспитание и наперебой предлагали бы познакомить такого очаровательного мальчика с их юными родственницами — милыми девушками как раз твоего возраста. О, кстати, особо бойкие из нового поколения красоток попытались бы пообщаться с Молли лично. Ну, чтобы выведать у нее секреты покорения твоего неприступного сердеч…       — Хватит, — не выдерживает Гипнос. — Не нужно. Я понял.       — Ты ушел вовремя, — немного помолчав, повторяет перевозчик душ. — Защитил ее, когда это потребовалось. Оставался рядом столько, сколько было позволено. Тебе не в чем себя винить.       — Она меня похоронила, Харон. Я ранил ее так сильно. Заставил пережить так много боли.       Брат вздыхает с невыносимо мягкой, всезнающей улыбкой, от которой хочется утопиться в Лете. А потом все же бросает ему через стол очередную пачку сигарет с зубодробительным ментолом.       — Люди сильнее, чем кажутся. Молли справится. Они все справляются. Что касается твоего пребывания среди мертвецов — технически это даже не ложь.       Молли… справится? Гипнос прикусывает губу, неосознанно копируя ее жест. Она уже проходила через это. Но тогда рядом с ней был он. Кто возьмет ее за руку и проведет через эту пустыню теперь?       Сизый дым поднимается от зажженной сигареты. Очередная бессонная ночь растворяется бесследно и безропотно, клочьями оседая среди звездочек бледных цветов.

***

      С операцией «Сон для слабаков» приходится тянуть. Подставлять Молли, заставив ее уснуть накануне вороха дедлайнов кажется нечестным.       Стив навещает ее после репетиций, принося круассаны из «Острых козырьков», отбирает стаканчики с вырвиглазно крепким кофе и заваривает чай. Девушка неизменно протестует, но улыбается при этом так благодарно, что поить ее чаем хочется как можно чаще.       В перерывах между работой она слушает творчество «Стикса». Музыка ей нравится, а перспектива оказаться в толпе фанов-неформалов, кажется, немного пугает.       Стив не настаивает, но в тайне надеется как-нибудь вытащить ее на одно из выступлений, и снабжает новыми записями.       — Я всё! — ликующе сообщает мобильный знакомым голосом в один из перекуров, пока Гадес делает пометки в тексте песни, а Майки беззлобно переругивается с Эллиотом. — Проекты сданы, статьи написаны! В общем-то кое-кому из заказчиков снова требуется исполнитель, ннно… пора и выходной устроить, правильно? Так что у меня грандиозные планы на завтрашний день!       — Выспаться?       — Посмотреть все сезоны «Чёрного зеркала»! Ты в деле? С меня пицца и куриные ножки в панировке — горячими они просто блеск. Между прочим, уже маринуются — многое упустишь, если вздумаешь отказаться.       — И в мыслях не было, — улыбается Стив. — Меня вообще легко соблазнить. Особенно горячими ножками, — лицо Эллиота вытягивается, из-за чего приходится развернуться к нему спиной.       — Хо-хо, так и знала. На кафешечной еде долго не протянуть, знаешь ли. До завтра.       Стив пару секунд слушает гудки. Не переставая улыбаться, запихивает смартфон в карман джинсов и возвращается к гитаре.       — Съешь лимон, — советует хмурый Майки, переживающий период поиска очередной девушки, за что тут же получает шутливый подзатыльник от Роуз.       — Господи Боже, не-е-ет! — стонет Молли, уткнувшись в его плечо. — Мне плохо. Зачем мы вообще это смотрим!       — Никогда больше не буду есть свинину, — бесстрастно заключает Стив.       — Отличный сериал, говорили они. Тебе понравится, говорили они. Да чтобы я еще раз повелась на советы из сети!       — Аналогично.       — Для кого вообще снимали это жесть!       — Плюсую.       Досмотрев титры, они замолкают. Затем переглядываются. Молча изучают друг друга, прикидывая, кто скажет это первым.       — Что ж, — наконец, сдается Стив, глубокомысленно прокашлявшись. — Может, все-таки глянем, что там, в следующей серии?       — Давай, — соглашается девушка слишком быстро для человека, до глубины души возмущенного увиденным.       Под конец третьего эпизода Стив нехотя заставляет себя вспомнить о первоначальном плане. Молли слишком увлечена сюжетными перипетиями и совершенно не замечает ни лёгкого аромата дурманных цветов, поплывшего по комнате, ни быстрого жеста: Стив будто собирает в горсть невидимую пыльцу прямо из воздуха, а затем украдкой раскрывает ладонь в сторону девушки. Он не использует магию в полную силу — для вымотавшейся упрямицы достаточно лишь её частицы. Лёгкого дуновения, крошечного подталкивания в объятия сновидений. Спустя пару секунд Стив ощущает, как Молли опускает голову на его плечо. Украдкой покосившись в ее сторону он улыбается уголком губ: глаза девушки закрыты и ресницы чуть подрагивают во сне.       Это было просто.       Ему надо бы отстранится и попытаться уложить ее на диван, но…       Легкое дыхание щекочет шею, вызывая волну мурашек по позвоночнику, а тепло прильнувшего тела кажется настолько естественным, комфортным и гармоничным, что попытка разорвать эту нечаянную связь равна святотатству. Стив устраивается поудобнее — ему просто хочется немного продлить это мгновение. Совсем немного, честно.       Что-то неправильное вырывает его из мягкой, бархатной полудремы. Молли дышит прерывисто, всхлипывая и неразборчиво бормоча во сне. Стив не сразу осознаёт, что рукав его футболки вымок от слез. Он растерянно смотрит на часы — прошло от силы минут двадцать. Девушка вскрикивает, вздрагивает всем телом, будто стараясь прорвать сновидение, вынырнуть из него в реальность — и распахивает глаза.       — Все хорошо, — говорит он вполголоса, досадуя на себя за то, что не рассчитал, оказался слишком самонадеянным. — Тише, тише, все хорошо. Просто кошмар.       Молли глотает воздух, порывисто отодвигается. Ее колотит, а в глазах гнездится такое отчаяние, такая боль, будто там, внутри, у нее открытая, рваная рана. Чёрная дыра, поглощающие любой свет.       Это не просто кошмар.       Вдох, выдох. Молли улыбается дрожащими, бледными губами, возвращая себе треснувшую маску беспечности. Она берёт себя в руки слишком быстро, давит захлестнувшую тьму слишком привычно и безжалостно — и от этой обыденности Стив ощущает почти физическую, ноющую боль в области сердца.       — Прости. Веду себя глупо. Ты не обращай внимания, это всё мелочи.       Он не очень хорошо соображает, что делает. Тянется к Молли по наитию, на каком-то рефлекторном надломе, обнимает мягко, но крепко-накрепко — не вырвешься, как ни старайся — и притягивает к себе.       — Что ты…       — Плачь, — шепчет в темноволосую макушку. — Если хочешь, плачь. Со мной можно.       Девушка напрягается натянутой струной, но уже в следующую секунду обмякает в его руках. Плечи ее сотрясают беззвучные рыдания.       — Ее звали Стефани. Стеф. Так я ее называла.       Комнату затапливает полумрак. Они лежат на одной подушке, все на том же узком диване. Фонари за окнами еще не горят и в этот момент Стиву кажется, что снаружи ничего нет. Есть только крохотная, сумеречная гостиная, дрейфующая в изначальной пустоте. Есть только уставшие глаза напротив и тепло тонкой кисти в его руке.       — Мы были друг другу как сестры. Жили в соседних домах, дружили с самого детства. Ходили в гости с ночевками — ну, знаешь, такие девичники, когда можно до самого утра листать журналы и сплетничать про мальчиков. Даже не знаю, почему мы не разлетелись в старшей школе. Она превратилась в красавицу с обложки: красила волосы в платиновый блонд и получала приглашения на вечеринки, а я все так же зависала в библиотеках. Нас не волновала разница: ни во внешности, ни в статусе.       Молли делает паузу. Стив не перебивает и не расспрашивает, чертя невесомые линии на коже ее ладони.       — А потом мы закончили школу. Я — с отличием. И папа отдал мне свою старенькую машину. Помню, как мы радовались. Как собирались на какую-то вечеринку выпускников, устроенную перед тем, как все разъедутся по разным колледжам — в этот раз позвали даже меня. Сидя за рулем, я подпевала Стеф, затянувшей дурацкую попсовую песенку. Мне не стоило так расслабляться. Слишком мало опыта. Машину просто занесло на одном из поворотов — я ничего не смогла сделать. Даже понять ничего не успела. Позже папа говорил, что виной всему был то ли песок, то ли щебень, на который попало одно из колес. Не знаю, сколько в этом правды. Я помню только панику и удар, после которого наступила темнота. И то, что было после — когда я ненадолго пришла в сознание.       Стив чувствует ее дрожь. Он привлекает Молли к себе, успокаивающе поглаживая её спину. Отводит упавшую на глаза длинную чёлку, касается губами взмокшего лба. Стробоскопные вспышки её ночных видений ослепляют сознание, заставляя стиснуть зубы.       Искореженный металл капота, вздыбившегося перед лобовым стеклом.       Светлые локоны, обрамляющие девичье лицо с широко раскрытыми мертвыми глазами.       Руки, освобождающие из металлического плена, и краешек бейджа на полицейской форме.       Небо. Небо, небо, небо. Такое издевательски синее.       — Я отделалась несколькими переломами. Потеряла около сорока процентов зрения из-за неудачного удара подушки безопасности. Но это ерунда. Я выжила. Стеф — нет. Когда я вышла из больницы и попыталась навестить её семью, меня… меня не пустили на порог. Убийце в их доме делать нечего — так мне сказали.       Девушка сворачивается калачиком в объятиях Стива. Нужно что-то сказать, но слова блекнут и растворяются, оставляя ему только прикосновения — более надёжные, более красноречивые. Поцелуй в висок — туда, где бьётся нервная, трепетная жилка, и в переносицу. В прикрытые веки с бисеринками слез на ресницах.       «Я здесь. Я рядом»       — После учёбы в колледже я уехала из дома. Подальше от косых взглядов и шепотков за спиной. Моталась по разным городам, зато поднаторела в сфере удалённого ведения проектов. И вот, теперь я в Лондоне. Мне здесь нравится. Но кошмары снова вернулись — так всегда происходит, стоит мне попытаться где-нибудь осесть, забыть про вечную суету переездов и начать более-менее размеренную жизнь. Как будто покой — что-то, чего я не достойна. Может быть, так оно и есть.       Молли замолкает и после небольшой паузы признается:       — Это глупо, ведь многие мечтают о вечных путешествиях. Боятся рутины. Но... иногда я думаю: здо́рово было бы перестать бежать.       За спиной Стива тысячи побегов. Страна за страной, город за городом. В мире людей, где жизни так коротки, а время оставляет неизгладимые отпечатки на телах, он не может оставаться на одном месте слишком долго. Калейдоскоп лиц и мест настолько стремителен, что порой почти сводит с ума.       — Да, — соглашается он, — здо́рово.       — Поселиться в маленьком, уютном домике где-нибудь на окраине.       — Чтобы у двери лежал классический коврик «Добро пожаловать», а на кухне хранился специальный сервиз для гостей, — улыбнувшись, подхватывает Стив.       — Ага. Чашечки и блюдца с розовой каемкой. Кофейные.       — Чайные, — с напускной строгостью поправляет он. — Не хватало ещё поить тебя сердечными каждый раз во время приступа тахикардии.       — Стив, ты душный, — тихо смеётся Молли. — Ладно, пусть будут чайные. Кофе в твое отсутствие можно попить и из них.       — Значит, отсутствовать придется как можно реже. Ты не оставляешь мне выбора.       — Тоже мне угроза. Ты и так тусишь у меня днями напролет, — фыркает девушка, переплетая его пальцы со своими. — Я уже привыкла.       Стив вспоминает, как однажды, диктуя Гадесу свой адрес для заполнения каких-то документов, запнулся, поняв, что проговаривает адрес Молли. Гадес никак не прокомментировал оплошность, но улыбнулся подозрительно понимающе.       Это уже чересчур, да? Врываться в чужую жизнь, навязывая себя так беззастенчиво. Обнимать, будто у него есть на это право, и касаться лица губами — невинно, успокаивающе, вероломно ощущая, как под кожей волной разливается что-то хмельное и искристое. Что-то, что невозможно игнорировать, как бы он не старался.       Наверное, это действительно перебор. Наверное, ему не стоит…       — Мне нравится, — тихонько добавляет Молли. — Пожалуйста… не уходи сегодня, ладно?       Ее поцелуй слишком хрупкий. Молли касается его губ так, будто в любой момент он может исчезнуть, раствориться в чернильной тьме. Стиву хочется разуверить ее в этом. Он отвечает ей — отбросив осторожность, мягко переплавляя ее робость в чувственность — и вновь замыкает кольцо объятий, словно чертит обережный круг. Невыносимая гамма ощущений перехлестывает через край: бесконечная нежность пополам с беспомощностью, щемящей горько-сладкой обреченностью… Аид всемогущий, она ведь человек. Ну что ему теперь делать?       Как бы ни было страшно, он уже знает ответ.       — Я останусь, — шепчет Стив в ее губы. — Я останусь, если ты позволишь.