***
Лунапарки Стив не то, чтобы не любит, но обходить стороной старается. Их темные версии мелькают в кошмарах смертных с таких постоянством, что за долгие годы буквально впечатываются в его подкорку, вызывая смутное эхо беспокойства при каждом удобном случае. Стив понятия не имеет, почему это не срабатывает с другими человеческими триггерами, и просто принимает как факт: кошмарные видения о парках развлечений или цирках — что-то вроде жанра киношного ужастика, который создан специально для него. Стив морщится, минуя яркую вывеску на входе и почти сразу же улыбается по-детски восхищенному «вау» Молли. Ее глаза сияют, отражая свет цветных лампочек. Молли хочется все и сразу: во-о-он ту сладкую вату и плюшевого медведя из тира, и прокатиться на самом жутком аттракционе с невинным названием «Центрифуга». А еще — сделать совместное селфи на фоне ночных электрических огней, обязательно наставив Стиву рога. Она так и говорит: «наставив рога». За что получает угрожающее: «укушу» полушепотом в самое ухо. А когда он все-таки видит на селфи рожки прямо над своей головой — еще и воплощение угрозы. Стив легонько прикусывает мочку ее уха, слыша смех Молли и неодобрительный комментарий какой-то пожилой пары на тему «бес в ребро» и «ведут себя как подростки». Это веселит его. Молли жалкие тридцать восемь, а сам он гарантированно старше отпустившего замечание джентльмена на пару-другую тысячелетий — это ему впору учить незнакомца жизни. Стив подмигивает возмущенному седовласому мужчине и расслабляется окончательно. Спустя два вояжа в комнату страха и несколько кругов на русских горках Молли упархивает куда-то в сторону киоска со сладостями, оставив его в очереди к колесу обозрения. Трое мальчишек чуть поодаль мнуться и бросают на Стива подозрительные взгляды. Один из них при этом хмурится и отрицательно качает головой, другой что-то горячо доказывает всей компании. Потом достает смартфон и тычет в экран, кивая в сторону Стива. Третий пацан, одетый в футболку с фиолетовой надписью «Стикс течет вспять», поднимает на него огромные восторженные глаза, улыбаясь при этом так, будто выиграл лотерейный билет. Стив закатывает глаза и усмехается. Он всерьез раздумывает, как будет быстрее: дождаться, пока эти трое подойдут к нему сами или закончить их метания и предложить уже, наконец, автограф. Его размышления прерывает долгий, почти потусторонний скрежет над головой. Призрачная тревога возвращается — Стив вновь ощущает себя попавшим в чужой дурной сон. Он стискивает зубы, прикрывает веки и говорит себе успокоиться… но скрежет повторяется вновь — дольше, громче, протяжнее. Повторяется и всё никак не заканчивается, сплетаясь с грохотом и визгом, становясь похожим на душераздирающий вой древнего чудовища. Когда к какофонии звуков примешиваются крики, Стив открывает глаза. Ему кажется, что время замедлилось. Люди бегут прочь, и лица их перекошены страхом. Он поднимает голову вверх до нелепости заторможенным движением. Металлическая громада колеса вращается все так же — торжественно-неспешно. И только одна из массивных кабинок выбивается из общей гармонии, резко раскачиваясь в воздухе, на ходу теряя крепления. Разваливающаяся, теряющая целостность конструкция издает очередной надсадный скрежет. Стив оглядывается по сторонам, видя опустевшее пространство перед аттракционом. Почти опустевшее: в паре шагов от многотонного сооружения все так же стоит мальчишка в футболке со знакомым мерчем. Бледный и оцепеневший, он смотрит вверх, задрав голову, и все никак не может выйти из ступора. Воздух раздирает странный лязгающий треск. Стремительно увеличивающаяся в размерах тень накрывает залитую электрическим светом площадку. Стив не собирается геройствовать. Он уверен в этом ровно до того момента, пока вдруг не ощущает себя рванувшимся с места по направлению к худенькому подростку, застывшему перед ним словно манекен. Короткое мгновение — и руки уже отталкивают перепуганного мальчишку в сторону. Мысли не успевают за реакцией тела. Наверное поэтому Стив не сразу осознает, откуда берется эта перемалывающая кости, пожирающая разум боль, это чудовищное давление. Он видит собственные пальцы, конвульсивно скребущие асфальт и понимает только то, что отчего-то больше не может двигаться. Сознание угасает. Сквозь застилающую глаза пелену он замечает пробившуюся сквозь толпу, упавшую перед ним на колени Молли. Ему хочется сказать ей, что все в порядке, но горло исторгает не звуки. Кровь. Это не страшно. Это совсем не страшно. Он успокоит Молли позже. Обязательно успокоит — как только вынырнет из опустившийся на него темноты. Стив приходит в себя резко — распахивая глаза, глубоко вдыхая бархатный, пропитанный вечерней прохладой воздух. И видит перед собой Гадеса. На то, чтобы почувствовать спиной мягкий матрац, недоуменно оглядеться и узнать одну из комнат королевского замка в Подземном мире, ему хватает нескольких мгновений. — Почему я… — начинает он странно охрипшим голосом. Прокашливается и понимает, что сейчас его больше интересуют другие вопросы: — Где Молли? Что с ней? Гадес смотрит пугающе пристально. И ответ дает чересчур осторожно. Мягко, словно какое-то неведомое Стиву знание может его ранить. — Дома. С ней все в порядке, — и помолчав пару секунд добавляет: — С мальчиком тоже. Стив чувствует облегчение и никак не может понять, почему в глазах бога гнездится такая печаль. Такая тоскливая безнадежность. Гадес будто не знает, с чего начать. А потом молча передает ему в руки газету. Стив приподнимается на локте и рассматривает старый, вышедший пару дней назад выпуск. На первой полосе — статья о трагедии в лунапарке и какой-то рок-звезде, спасшей юного фаната ценой собственной жизни. — Гадес? — тихо проговаривает Стив. Он не хочет собирать этот паззл воедино. Не хочет воспринимать вырисовывающуюся перед ним истину. — Меня не было рядом, — отвечает король Подземного мира. — Никого из своих не было. Тело погибло прямо на глазах Молли, смерть зафиксировали приехавшие на место медики. Ты возвращался слишком долго. А я узнал о случившемся слишком поздно — Молли позвонила мне, чтобы пригласить на церемонию погребения. Позже нам пришлось буквально доставать тебя из-под земли, чтобы ты очнулся не в заколоченном ящике. Стив тупо смотрит в газетный выпуск на своих коленях. Взгляд выхватывает отдельные, не укладывающиеся в голове фразы о родителях выжившего ребенка, навестивших вдову музыканта, о паломничествах фанов на могилу и отменившей концерт группе. — Мне нужно домой, — говорит он глухо, порываясь встать с постели. Ноги гнутся с трудом, каждое движение отдается дискомфотом в суставах и позвоночнике. — Это ошибка. Ты же понимаешь. Я все исправлю. Придумаю, как объяснить. Я… — Гипнос, — Гадес перебивает его мягко, но неуклонно, едва заметно повышая голос. — Ты больше не сможешь вернуться. Только не к прежней жизни. Лицо бога смерти непроницаемо. Лишь глаза отражают чужую боль: — Стива больше нет в мире живых.***
Не открывать глаз. Бог сновидений теряет счет времени. Он с трудом может определить как долго стоит вот так — окаменевшим изваянием. Но в какой-то миг ощущает — что-то вокруг меняется. Ветер усиливается, заставляя поежиться, а воздух словно насыщается электрическими разрядами. Под шёпот трав, всё более навязчивый, словно старающийся сложить невнятные шорохи в человеческую речь, Гипнос недоуменно поднимает веки. В первый момент ему кажется — тонкая, до озноба знакомая фигурка просто-напросто выжжена на его сетчатке, как форма источника света, на который смотришь слишком долго. Во второй — он все-таки ухитрился сойти с ума. Ведь нельзя же со всей серьёзностью предположить, что… В нескольких метрах от Гипноса стремительно теряет призрачность, становясь всё осязаемее, сотканный из тьмы силуэт. Гипнос не верит. Не позволяет себе верить. Но тело, кажется, принимает решения самостоятельно. Подаётся вперёд и, едва удерживаясь на ногах, делает нетвердый шаг навстречу. Лавандовые искры стекаются к дымчатой, формирующейся фигуре, сияют, подсвечивают контуры, очерчивают линии. Внешность меняется и плавится чередой снимков в негативе. Гипнос видит мерцающие черты лица пожилой леди с подаренной Персефоной фотографии… нет, молодой женщины с памятного селфи из лунапарка… нет, навсегда запечатлённый в его памяти образ девушки из пустого лондонского кафе. Оторвавшиеся от монитора глаза за стеклышками очков, встрепанные короткие волосы, изгиб губ, изученный им до миллиметра — поцелуями и трепетом прикосновений. Абрис вспыхивает, раскаляясь добела, и тьма струится вниз, шёлковым покрывалом опадая с человеческого тела. Молли взмахивает ресницами. Ловит измученный, потрясенный взгляд бога сновидений и улыбается. — Стив? — выдыхает на границе слышимости. Она хочет сказать что-то ещё, но замолкает и чуть меняется в лице, прислушиваясь к себе. Гипнос знает, что происходит. Приходя в Подземный мир, душа получает знания, сразу же начинает понимать его законы. Молли осмысляет непривычные истины, смотрит на бога несмело и тихонько добавляет: — Я ведь… могу называть тебя Стивом? Вместо ответа Гипнос приближается. Безнадежно увязнув в застывшем мгновении, протягивает к ней руку. Он почти уверен — вот сейчас его дрогнувшая ладонь пройдет сквозь этот облик, воссозданный не то из ночной темноты, не то из утренних ускользающих сновидений. А потом касается шелковой прядки. И реальность его плывет. Гипнос порывисто прижимает девушку к себе, уткнувшись носом в растрепанные волосы. Он понятия не имеет, сколько негласных табу при этом нарушил. Молли рядом. Тёплая, осязаемая. Не важно, кем она теперь является. Если и существуют какие-то правила, не позволяющие ему испытывать всю эту нежность, всю эту жажду, значит, в Тартар такие правила. Ком в горле мешает говорить. Все что он может — только вдыхать ее запах. Только ощущать ее здесь и сейчас под ласковым фиолетовым звездопадом. — Я думал, что навсегда тебя потерял, — наконец, вышептывает он. — Это все сны. Я видела столько прекрасных снов. Там был ты. А еще эти искры, эти цветы и сумерки. Когда тьма растворила меня... когда собрала заново и дала выбор, разве я могла избрать что-то другое? Молли расслабляется в его руках. Обнимает, спрятав лицо на груди. И окончательно становится собой. — Я надеюсь, пока я возвращала себе тело, вокруг не крутился какой-нибудь сверкающий вихрь, как в девчачьих диснеевских мультиках? — бормочет она скептически. Гипнос беззвучно смеётся и отрицательно качает головой. — Нет. Но были другие красочные спецэффекты. Так что расколдованной принцессой побыть ты все-таки успела. — Даже не знаю, что сказать, — обескураженно признается девушка. — Книжки по мифологии утверждают, что здесь положено страдать. А еще, что у моего принца есть горячо любимая жена и куча детей. Мне уже начинать страдать, или пока подождать? — Книжки по мифологии — просто сборник жёлтой прессы. Лично меня больше интересует один бывший коллега по группе. Тот, который принялся флиртовать с моей настоящей горячо любимой женой, стоило мне покинуть мир людей. — О, — Молли обнимает его крепче. Гипнос не видит ее лица, но по голосу слышит — она улыбается. — Ты про Эллиота? Флирт у нас и правда был огого: в основном он заглядывал попить чаю и поболтать то о тебе, то о своих внуках. Ну и еще мы обсуждали новые средства от ревматизма. Он был и правда хорошим другом. Но не шутил о нашем горячем псевдоромане тогда только ленивый — совсем не удивлена, что слухи дошли даже до загробного мира. Когда она отстраняется, в ее дразнящем взгляде уже прячется бесовщинка. — Хотя знаешь, земные браки действительны только до тех пор, пока смерть не разлучит, — тянет Молли раздумчиво. — Так что на тот момент я была свободной женщиной и могла позажигать, если бы захотела. А уж сейчас и подавно — вряд ли здесь есть кто-то, кто может зарегистрировать отношения. Поэтому не надо тут поднимать эту твою бровь и так улыбаться. Лучше смирись, теперь у тебя нет на меня никаких пра… Он целует её медленно и настойчиво. Срывая с губ тихий полустон, напрочь сбивая дыхание и опровергая все прозвучавшие слова.