Meet me at the coffee shop

      На встречу с Римусом Гарри пришёл заранее. Он прогулялся по неожиданно тёплому Лондону, радуясь редким лучам солнца. Моционы после болезней всегда казались ему особенными: будто из клетки выбраться на свободу. Потом, конечно, подобное воодушевление становилось данностью, пока снова не приходилось лежать на мокрых простынях и страдать от высокой температуры и запаха лекарств.        Итальянский ресторан, который выбрал Римус, нашёлся не сразу — он спрятался во дворах, в узком старом доме. Гарри прошёл мимо него раза три, прежде чем наконец заметил вывеску.       Зайдя, он тут же оказался окутан ароматами сыра, свежего томата и орегано. Само заведение было небольшим и красочным, словно Гарри ступил в чью-то экстравагантную столовую, а не в ресторан. Теперь стало ясно, почему Римус написал, что нет нужды бронировать стол — все, кроме одного, оказались свободны.       Темноволосая девушка проплыла мимо, бросив на ходу, чтобы он выбирал любое свободное место. Гарри сел у окна в углу. В запасе оставалось минут десять.       Он пытался представить, что лучше сказать, как поприветствовать; старался понять, что почувствует, увидя перед собой человека, который готов ответить на его вопросы: кого-то, кто провёл подле родителей многим больше него. Сам ресторан, музыка, звучавшая в нём — словно из 60-х, — плитка под ногами, вся в сколах, потрёпанное меню, что успела вручить ему официантка, — всё это почему-то виделось ему порталом в иное время, другое измерение. В какой-то момент Гарри был уверен, что дверь вот-вот откроется и за ней окажется отец собственной персоной, только что сошедший со снимков. Но этого не произошло. Время текло так же, даже по ощущениям скорее тянулось — а не перематывалось назад.       Песня сменилась другой, и Гарри увидел, как в сторону ресторана медленно идёт мужчина. Подспудно он всё же ожидал того Римуса с фотографий, поэтому на мгновение ощутил недоумение, заметив, насколько сооружённый сознанием образ не похож на мужчину, подходящего к двери. Но обманываться, что это не Римус, было бы глупо — Гарри же видел его недавние снимки. Сначала ему показалось, что в руках у того палка, но, присмотревшись, стало понятно, что это трость. Он опирался на неё, слегка хромая. Осознав это, Гарри вскочил и придержал ему дверь, только потом задумавшись, как на это отреагирует Римус.       — Здравствуйте, — сказал Гарри первым, — хотел поскорее убедиться, что это вы.       Римус поднял на него взгляд. Уголки губ дёрнулись, но так и не образовали улыбку. Гарри показалось даже, что он побледнел. Но это мгновение прошло — и Римус всё же улыбнулся, зайдя внутрь и протянув ему ладонь для рукопожатия.       — Рад тебя видеть, Гарри.       — Я тоже очень рад! — воскликнул он, наскоро пожав ладонь, потом кивнул в сторону своего столика. — Я уже занял нам место у окна.       Они сели и принялись изучать меню.       — Погода сегодня на удивление радует, — сказал Гарри.       — Ты прав — в преддверии зимы-то.       Тишину хотелось заполнить — Гарри боялся, что Римус сразу заскучает и уйдёт.       — Вы здесь завсегдатай?       — Был, — подтвердил Римус. — Этот ресторан открыли уже давно — мы не раз бывали всей компанией, включая твоего отца. — Он сделал паузу, чтобы оглядеться. — Почти ничего не поменялось.       Взгляд его опустился вниз к меню — на Гарри он почти не смотрел.       Гарри заёрзал на стуле, не зная, как интерпретировать подобное поведение.       Подошла официантка. На ходу она жевала жвачку и мурлыкала мелодию, вторя тихому мотиву на фоне, а подойдя, то ли отодвинула жвачку за щёку, то ли проглотила её.       Гарри понял, что избегает смотреть на Римуса так же, как и он на него.       — Добрый вечер. Определились? — спросила она, вытаскивая из фартука блокнот с ручкой.       — Я у вас впервые, — признался Гарри. — Что посоветуете?       Девушка принялась расхваливать все позиции меню по очереди, и Гарри выбрал то, что она назвала их фирменным блюдом — каннеллони со шпинатом и сыром.       — А вам помочь с выбором?       Римус рассеянно улыбнулся.       — Мне, пожалуйста, равиоли с тыквой. — Он всё же посмотрел на Гарри. — Когда-то тут работала миссис Помфри, у неё они — пальчики оближешь.        — Вы застали Поппи? — засияла официантка. — Сейчас у нас работает её внук.       Римус тоже видимо воспрял духом.       — Застал, — кивнул он. — Как у неё дела?       — К сожалению, в прошлом году умерла.       От улыбки Римуса не осталось и следа.       — Очень жаль, — пробормотал он.       Когда их оставили вдвоём, Римус протянул почти устало:       — Иногда кажется, что время бежит уж слишком быстро, Гарри, — он покрутил кольцо на безымянном пальце. — Я помню тебя совсем маленьким, а сейчас ты почти копия Джеймса… Даже жесты те же.       Гарри ничего не ответил — не знал что. Римус, помолчав, продолжил:       — Прости, ты, наверное, это и так частенько слышишь.       — На самом деле нет.       Гарри замечал по редким фотографиям, что похож на отца, но не думал, что настолько. Северус никогда не говорил о его внешности. Упоминал только черты характера — мол, и ленится, и пререкается, и вредничает он как отец, — но Гарри всерьёз это никогда не воспринимал, полагая, что образ отца для Северуса был скорее собирательным для всего плохого. Думал, что тот и отца-то не знал. Но сейчас почти уверился в обратном: что знакомы они были даже слишком хорошо.       Снова повисла тишина. В ней особенно громко прозвучали голоса других посетителей: мамы с сыном. Она всё повторяла: «Сядь спокойно, не выплёвывай еду, не вертись — тыкнешь вилкой себе в глаз», и Гарри стало её жаль. Голос звучал затравленно.       Римус тоже обернулся посмотреть на них, и лицо его разгладилось.       — Вашему сыну примерно столько же? — спросил Гарри, увидев в этом нейтральную тему для разговора.       — Да, — повернулся обратно Римус. — Тедди зовут. Тоже тот ещё проказник.       — Я видел фотки, — вставил Гарри с энтузиазмом. — Очаровательный малыш. Похож на вас.       — Он — копия моей жены, — со смешком заговорщически сказал Римус. — К счастью.        Он расстегнул серый пиджак и снял его, повесив на спинку стула. Гарри чуть выдохнул: значит, поспешно уходить тот не собирался.        — Давно вы переехали в Бат?       — Почти десять лет назад, сразу после университета.       Хотелось спросить, почему он ни разу не навещал его, но спрашивать было страшно, поэтому Гарри просто кивнул.       — А сколько вы были знакомы с папой? — вместо этого произнёс он, не сразу поняв, что впервые сказал вслух «папа», а не «отец».       — Даже и не сосчитать, — Римус сложил руки в замок и вперил взгляд в окно. — Мама с бабушкой мечтали, чтобы я на инструменте играл. Я не особо хотел — музыку я раскусил уже многим позже, но, чтобы их порадовать, ходил на уроки гитары. Твой отец тоже их посещал. Там мы и встретились. — Он усмехнулся по-доброму. — Я был на два года младше, но мы нашли общие темы. Или дело было в том, что в то время у Джеймса друзей особо не водилось: его прямолинейность часто принимали за высокомерие и грубость. Это потом он стал душой компании — почти на каждой прогулке к нам подходили перекинуться парой слов.       Он прервался — принесли их заказ.       Гарри немного вздрогнул, словно его ввели в транс, или он задремал и сам того не осознал — а его разбудили. Он будто оказался на первом ряду спектакля, и все на сцене застыли в ожидании продолжения истории.       Римус нанизал на вилку равиоли и отправил в рот. Прожевал и сказал:       — Всё ещё так же вкусно.       Каннеллони Гарри тоже понравились, и он подумал, что хорошо бы привести сюда Тома.       — А папа любил музыку? Или его родители заставили?       — Он обожал уроки гитары, записался на вокал, ходил одно время на фортепьяно, но не сложилось — зато гитару освоил на высшем уровне. Думаю, я и полюбил музыку только из-за него — заразился, так сказать, энтузиазмом. — Римус хохотнул.       Гарри мог представить двух мальчишек, которые идут по тротуару, а за спинами — чёрные чехлы с гитарами.       — Он меня и с твоими бабушкой и дедушкой познакомил. Честно сказать, я довольно часто у них бывал — особенно когда мама заболела… Они были прекрасными людьми, Гарри. Щедрыми, добрыми, заботливыми. — Он вздохнул. — Подарили мне гитару, когда отец мою разломал. Очень жаль, что ты их не застал совсем.       Он потёр лоб и откинулся на спинку стула, обмякнув, будто разом потерял силы.        У Гарри появилось стойкая уверенность, что упомянутый вскользь факт об отце Римуса — лишь вершина айсберга, о котором ему никогда не скажут, но о чём позволяют догадаться.       — Мне кажется, Джеймс видел во мне скорее младшего брата, а не друга. Вечно меня защищал от нападок… Он рассказывал, что так с близнецами и познакомился: Гидеон неудачно пошутил о моей походке как у старого пирата, — Римус улыбнулся. — Они с ним подрались. Помирились, пока ждали выговора у директора. С тех пор мы с Фабианом вынуждены были наблюдать за их вечными ссорами и примирениями. Не было ни одной вещи, в которой бы они сошлись. И я, и Фабиан всегда удивлялись, как они умудрялись и недели не прожить без ссоры, а всё равно оставаться чуть ли не лучшими друзьями.       Фабиана и Гидеона Гарри тоже видел на снимках — но особо не различал их между собой. Оба рыжие, худощавые, с лисьими усмешками и узкими лицами. Единственное отличие, которое бросилось в глаза, — смена причёски: один из них отрастил волосы, а второй постригся чуть ли не налысо.       — Я их видел на ваших фотках, — сказал Гарри, гоняя по тарелке последний кусок своего блюда. — Кто из них был с короткими волосами, а кто — с длинными?       — С длинными — Фабиан, — Римус ласково улыбнулся. — Они обожали быть одинаковыми и людей путать. Поэтому когда мы создали группу и Фабиан сказал, что хочет волосы отращивать, Гидеон из вредности побрился почти под ноль.       — А блондинка? Марлин?       — Марлин мы позвали сами — знали, что она хорошо на барабанах играет, да и Фабиан в неё влюбился. Не сложилось, к сожалению, но она прекрасно вписалась в наш разношёрстный коллектив.       Гарри отгонял мелькающую мысль о том, почему же он никогда никого из них не видел. Может, со временем и такая дружба, о которой с подобной теплотой отзывался Римус, потухла и изжила себя? Или дело в том, что они не видели причины общаться — не он же был их другом…       Гарри тряхнул головой и закусил внутреннюю сторону щёки: он не имеет права чего-то ожидать ни от кого из них. Римус и так сделал достаточно. Раскрыл наконец другую сторону отца.       — Сколько вам было, когда вы создали группу? — спросил Гарри.       — Джеймс и близнецы заканчивали школу, Марлин была на год младше. — Римус вытер салфеткой рот и оставил ту в ладони, сжав. — Хорошо, что мы не записывали ранние наши работы… Это было больше похоже на агрессивную какофонию звуков.       Словами он добавлял в спектакль сцены: вечера в гараже Джеймса, первые неумело сыгранные песни, ссоры насчёт следующих строк… Гарри почти видел молодого отца, всегда растрёпанного, ищущего новый звук, поэтому прогуливающего занятия. Видел, как все торчали у близнецов — те первые начали подрабатывать и съехали от родителей. Квартира, по словам Римуса, была крошечной, но недалеко от хороших пабов и метро.       — Мы набивались в маленькую кухню, — продолжал Римус, — и долго болтали; представляли, как прославимся. — Ухмылка вышла горькой. — В наших мечтах мы выступали на всех сценах страны, колесили по миру, раздавали автографы… Сейчас по плану мы должны быть на пенсии с кучей денег на счетах.       С каждой минутой Римус раскрывался всё больше, хотел рассказать всё подробнее — вероятно, это был первый раз, когда он вспоминал обо всём вслух. Проговаривал. Возможно, дело было и в том, что Римус видел в нём Джеймса. Его выдавали взгляды, словно чего-то ожидающие, случайные оговорки, паузы, будто бы созданные для его реакции — реакции, которой Гарри дать не мог.       Римус явно пытался найти схожие черты.       — Ты никогда музыкой не занимался? — спрашивал он, поддавшись вперёд.       Гарри объяснял, что он играл на гитаре, но перестал почему-то — вроде что-то случилось с инструментом…       — Готовить любишь? — интересовался Римус. — Твой отец был единственным из нас, кто хоть как-то управлялся с плитой. Сначала его фирменным блюдом были спагетти с томатной пастой из Теско, потом он увлёкся и стал готовить что-то посложнее. Когда время позволяло.       Гарри кивал — он тоже любил порой готовить и даже находил это занятие в каком-то смысле медитативным.       На любые подтверждения их сходства Римус выдавал полностью противоположную от Северуса реакцию — восторг. Гарри впервые слышал одобрительное «ты весь в отца». Это оказалось неожиданно приятно. Ниточка к отцу, о которой он в детстве не хотел вспоминать — так как это могло расстроить Северуса, — теперь натягивалась и обрастала, на неё нанизывались новые звенья. Гарри стало приятно видеть восторг Римуса настолько, что в какой-то момент захотелось, чтобы и он любил носить джинсовки, и он черкал в блокнотах карикатуры преподавателей, и он отличался прямолинейностью. Но всё же Гарри не мог быть полной копией. Он почти начал врать, чтобы ответить «правильно» — конечно, я такой же! — но остановил себя. Ответом на предельную честность должна быть такая же честность, иначе разговор приобретёт фантасмагорические оттенки.       В какой-то момент им снова пришлось прерваться: Римусу позвонили. Он начал говорить с такой мягкой интонацией, что Гарри понял: всё это время тот был напряжён.       — Конечно, зайду, дорогая, — кивал он, смущённо улыбаясь Гарри, мол, прости за паузу.       Когда он закончил, Гарри заметил обратную перемену: как тот обрастает бронёй снова и моргает, словно робот, настраивающийся делать должное. Слова не давались ему с усилием, но он выглядел скованным, будто в любой момент Гарри накинется на него со своим недовольством или обвинит в чём-то.       — Жена, — произнёс Римус извиняющимся тоном.       Они заказали чай и десерт. Официантка с интересом на них поглядывала, убирая посуду: наверное, слышала обрывки фраз. Вот что осталось от чьей-то жизни — длительный рассказ у окна в закутке Лондона, который пытаются подслушать, чтобы скрасить скуку вечера среды.        В ресторане они на время остались одни; потом пришла девушка с собакой и стала переговариваться с официанткой громким шёпотом. Но это не отвлекало от разговора — напротив, Гарри нравился шум на заднем плане: так слова Римуса почему-то теряли свою тяжесть.        — …Джеймс так и не смог окончить университет — бросил. Кажется, он никогда не хотел делать что-то ему опостылевшее, а горел он в жизни только одним — музыкой. Какое-то время родители пытались его переубедить… Под их давлением он и поступил, однако всё равно закончилось тем, что он забрал документы. Они смирились. Сначала, правда, у них каждый вечер были скандалы, и мы оба съехали к близнецам. Но потом его родители остыли, видимо, заскучали и пришли к выводу, что сын-музыкант гораздо лучше, чем и вовсе никакого сына.       Римус хмыкнул.       Говорил он это с какой-то странной эмоцией, которую Гарри не сразу опознал, но потом, конечно, смог понять: то была зависть.       — Я бы сказал, что он был безумно талантлив, но очень невезуч, но я, безусловно, предвзят.       — Вы играли в пабах, насколько я знаю, — вставил Гарри.       — Да, близнецы знали кого-то, кто знал ещё кого-то… В итоге нам даже платили, чтобы мы выступили. Нам это нравилось — а Джеймс от этого быстро устал. Вырос он из этих грязных сцен, устал поскальзываться на разлитом пиве и слушать идиотские пьяные шутки. Ему хотелось большего. Всегда хотелось. Он ожидал от нас схожего рвения, но близнецы искали стабильную работу после университета, Марлин — того же, а я, сначала даже осуждавший их за то, как быстро они отказались от общих мечтаний, пришёл в итоге к аналогичной мысли.       Отец в этом плане оказался противоположностью Гарри: он не был в поиске себя, не сомневался, а шёл к определённой цели. И даже не сказать, что лучше: так и не добиться того, чего жаждешь, или никогда ничем не загореться.       Считал ли Северус свою работу предназначением? Гарри не знал. В какие-то дни ему казалось, что тот страдает и ненавидит её всей душой, в какие-то — что ненависть к работе лишь обратная сторона любви к ней.       Он бы сказал, что Том живёт по своему предназначению, занимается тем, чем горит, — то же самое хотелось бы прочувствовать и Гарри. Знать бы ещё, как эта уверенность ощущается… Мог ли блог быть тем самым? Разве его сомнения — уже не ответ, что нет? Гарри не понимал. Привык делать то, что от него ожидалось. Относиться к блогу только как к приятному хобби, а не как к делу всей жизни. Теперь и не понять, что в действительности хочется, а что — хочется, потому что так надо.       — А как папа познакомился с мамой и… — Гарри на секунду замялся. — Северусом?       — Он же оформил над тобой опеку? — уточнил Римус, внезапно словно смутившись.       — Да.       — Снейп не… не обижал тебя?       Вопрос его поразил и даже возмутил.       — Конечно нет!       — Прости, — примирительно поднял тот ладони, отказываясь смотреть на него и уставившись в пустую уже чашку. — Я никогда не понимал, что происходит у него в голове… Был уверен, что тебя возьмёт семья Лили.       — Я подрался со своим кузеном на похоронах. Они не оценили.       — Это я видел, хоть и мельком. Не помню ничего толком — тогда я был слегка… не в себе.       Гарри не стал уточнять.       — После этого они меня передумали брать.       Римус снова потёр лоб.       — На самом деле сейчас я не удивлён решению Северуса — уж слишком он любил их.       Их. Гарри сглотнул. Всё же «их».       — Моих родителей? — Глупое уточнение.       — Да… С Лили они, насколько знаю, дружили достаточно долго, а с твоим отцом… — Он оборвал себя на полуслове, покусав губу, прежде чем тихо продолжить: — Думаю, не я должен это рассказывать.       Гарри почувствовал отчаяние — и снова он так близок к полной истории, к разгадкам, а они ускользают у него прямо из-под носа.       — Я вас очень прошу, — он наклонился к Римусу, не зная, как заставить того передумать. — Всю жизнь я считал, что Северус и папа друг друга ненавидели. Меня часто с ним сравнивали… не в положительном ключе. Мне о нём толком и не рассказывали. Он и сейчас отказывается говорить о нём. Если не вы, то кто мне расскажет? Пожалуйста… — голос дрогнул.       Римус выглядел растерянным.       — Ненавидели? — повторил он, нахмурившись. — Что ж, это имеет смысл… Наверное.       Он замолчал.       — Что-нибудь ещё желаете? — заворковала официантка, и Гарри чуть не подпрыгнул на месте.       Он не знал, свернётся ли разговор после его просьбы, поэтому сказал, что им ничего не надо. Римус его не поправил. Официантка отошла.       — Прошу вас! — повысил он голос — теперь уже было всё равно, подслушивают их или нет. — Прошу… Дома имя отца — чуть ли не табу, а говорить с Северусом иногда — словно решать какую-то загадку, условия которой мне никогда не будут известны!       Его шанс явно ускользал, и Гарри не мог понять по лицу Римуса, работают ли его уговоры. Но что ещё ему сказать? Как разговорить?       — Никак не могу отделаться от одной мысли: она засела вот тут, — постучал он по виску, — и продолжает меня мучить. Мне кажется, они были… — Гарри остановился, набираясь храбрости, — любовниками, — почти выдохнул он это шёпотом.       Римус не выглядел ошеломлённым или возмущённым его словами. Он перевёл взгляд на окно, никак не выдав, верно ли предположение. С другой стороны, разве его слова про то, что Северус любил их обоих — не признание?.. Однако это всё же казалось недостаточным: любить можно как друга, как брата…       — Гарри, — начал он тем тоном, которым обычно с сожалением отказывают. — Я боюсь, что тем самым полезу не в своё дело, понимаешь? Есть же причины, по которым Северус молчит.       — Вы не понимаете, — устало произнёс Гарри. — Я слышал столько всего о маме и ничего хорошего — об отце. Каждый проступок сопровождался сравнением — нелестным — с ним, так что в конце концов я и сам слушать о нём не хотел: думал, что раз Северус настолько его не любит, на то есть причины. У меня не было никого, кто рассказал бы, как вы, каким он был. Только Северус.       Это был намёк — достаточно некрасивый, но необходимый в этот момент. «Вас всю мою жизнь не было, — подразумевал Гарри, — и сейчас вы бы здесь не сидели, не найди я вас сам». Римус осознал это — он зажмурился и ссутулился, будто ожидая дальнейшего нападения, но Гарри не стал развивать эту тему.       — Я люблю Северуса, вы не подумайте, — вместо этого сказал он. — Он заботился обо мне все эти годы, но сейчас я в замешательстве и не понимаю, что мне делать. Наши отношения…       И как подыскать верное слово?       — …испортились.       Римус всё ещё ожидающе на него смотрел и молчал. Гарри не хотел говорить всё, что происходит, но понял, что только так добьётся желаемого.       — Я влюбился, — слова дались ему легче, чем он ожидал. — Он не одобряет и говорит… такое, что — я подозреваю — может быть как-то связано с отцом.       Римус вздохнул, но уже было понятно — он сдался под напором. Расспрашивать о том, что это за возлюбленный и чем он не угодил Северусу, он не стал, и Гарри был за это благодарен.       Северус пришёл на одно из их выступлений в паб. Пришёл один и пил, сидя за столиком прямо перед сценой. Римус не знал, любил ли он такую музыку или зашёл из любопытства — после их знакомства он ни разу не ходил на выступления других групп, но исправно присутствовал на их. Отыграв, они впятером решили задержаться и выпить. Джеймс пошёл за напитками и не вернулся — пошедший проверить, куда тот пропал, Римус заметил Джеймса и Северуса за стойкой.       Они проболтали весь вечер. И многие вечера после.       Северус был скрытным, и никто, кроме Джеймса, толком ничего о нём не знал. Римус говорил, что сам он проникся к нему сочувствием, увидев в нём что-то знакомое: у него тоже было не всё в порядке дома. Сказал он это очень завуалировано, но Гарри и так понял, что Римус жил не совсем в любящей семье — в принципе как, скорее всего, и Северус, хоть его никогда в это не посвящали детально. Но одного нежелания говорить об этом хватало.       Северус нередко присутствовал на их репетициях, поэтому со временем он стал с ними чаще общаться, перебрасываться фразами и шутками — юмор у него был особенно едким, и Джеймс это обожал, как полагал Римус, больше всего. В отличие от остальных — к Северусу относились без особого энтузиазма, но и без враждебности.       Все знали, что Джеймс — человек увлекающийся: за годы их дружбы он влюблялся чуть ли не каждую неделю. Все они шутили: «Что же за пятница без новой любви, да, Джеймс?»       — Какое-то время я думал, что Северус с нами надолго: Джеймс рассказывал о нём всегда с неподдельным восторгом. Даже полагал, что это Северусу первым наскучит нянькаться с ним, если честно, — Римус провёл рукой по волосам, взлохматив их.       — Но мама с Северусом были давними друзьями, — почти шёпотом сказал Гарри.       — Да, я знаю, — он вздохнул. — Подозреваю, что скрытность сыграла не в пользу Северуса: она и не знала о Джеймсе ничего. Пришла за компанию на одну из вечеринок, на которой была наша группа, и познакомилась с Джеймсом уже там. Сначала они обменялись номерами и иногда переписывались, потом Джеймс стал даже репетиции заканчивать раньше — бегал с ней видеться. Не знаю, когда они начали встречаться, но уверен, что Джеймс с расставанием не тянул и всё Северусу рассказал. Думаю, он ничего не стал упускать или смягчать — не умел этого.       Гарри подозревал что-то такое, но всё же оказался совсем не готов к тому, чтобы его подозрения подтвердились.       Столько мыслей нахлынуло разом, что он схватился за столешницу стола в попытке унять лёгкое головокружение.       Так отец стал по сути если не первой, то самой сильной влюблённостью Северуса… Судя по всему, он доверился ему, открылся, но оказался за бортом — и не ради незнакомки, а из-за своей же лучшей подруги. И он всё равно остался. Смотрел день за днём, как их любовь крепла, возможно, предупреждал Лили о том, насколько влюбчив её партнёр, но оказался не прав: готовиться ему предстояло не к их разрыву, а к свадьбе.       Гарри представил себя; представил, как Том сажает его напротив и говорит как на духу: время наше закончилось, малышня, увы, — я влюбился в другого. В голове возник Седрик, вспомнилось и то, насколько сильно и быстро вспыхнуло в нём всё самое ужасное, когда он увидел их вместе. А что, если это была бы, к примеру, Гермиона? Блейз?       Гарри замутило.       — Может, выйдем на воздух? — предложил он, стараясь не выдать своих эмоций.       — Конечно, давай.       Сначала нужно было расплатиться. Официантка подошла к ним со счётом не сразу, и какое-то время они препирались, кто должен платить: Гарри настаивал, что он, раз пригласил, Римус — что ему хочется сделать хоть что-то приятное сыну его давнего друга. И Гарри сдался, но только потому, что сил у него не осталось, а к тому, что Римус окажется столь настойчивым, готов он не был.       Они медленно вышли на улицу — Римус старался за ним поспевать и не показать того, что идут они слишком быстро, но Гарри почти сразу заметил это и замедлился, подстраиваясь под чужой темп.       — Можем присесть, — предложил он, ощутив вину: надо же было позвать хромого человека прогуляться.       — Не переживай, Гарри, — улыбнулся Римус, щурясь от света фонарей. — Я не в инвалидном же кресле. Ходить могу и гулять люблю. Правда, недолго.       Гарри кивнул, и они зашагали вдоль улицы. Стояла привычная вечерняя суета, но та была приглушена: они ещё не вышли на проспект, забитый людьми.       — И мама никогда не узнала? — наконец спросил он.       — Нет, — покачал Римус головой, тяжело опираясь на трость и тем самым заставляя гадать, правда ли он такой любитель гулять или же нет. — Возможно, Лили была первой настоящей любовью Джеймса, потому что с момента их встречи он даже смотреть ни на кого больше не мог — из того, что я наблюдал.       Нельзя было разобрать, говорил ли он честно или пытался так утешить и смягчить правду.       Проходя мимо витрины магазина, Гарри краем глаза уловил своё отражение и подумал: каково это — растить мини-копию того, кто разбил тебе сердце? Если бы Северус не отреагировал так на Тома, Гарри решил бы, что годы сделали своё: притупили эмоции, убрали триггеры, но это, видимо, было далеко не так. Зачем вообще брать ребёнка, растить, когда даже смотреть на него — дело не из простых? Когда в соседней комнате живёт напоминание о том, что когда-то произошло и что ты так и не пережил, судя по всему?       — Что случилось дальше? С группой?       Римус на секунду зажмурился — Гарри как раз повернул голову проверить, нет ли на чужом лице намёка на то, что ему трудно идти. Они остановились. Римус опёрся на трость на пару секунд, потом продолжил путь.       — Может, всё-таки…       — Всё в порядке, — с ноткой раздражения прервали его, потом Римус продолжил: — Мы долгое время не могли выйти на ступень выше пабов, но Джеймс не оставлял надежды, вкладывал много средств в это… Лили всегда в нас верила, хотя даже мне наши усилия стали казаться напрасными. Родился ты, — он посмотрел на него и словно сквозь него — на другого Гарри. — Джеймс определял, хороша ли песня по тому, заплачешь ли ты, когда мы её играем, или нет, — он печально улыбнулся. — Нас звали играть на открытии других групп, на некоторые мероприятия: свадьбы, дни рождения — в определённых кругах мы стали даже известными. Потом с нами связалась одна компания. Они хотели взять нас под своё крыло; предложили контракт. Мы записали кассету с лучшими нашими песнями…       — Я её слышал, — признался Гарри и тут же подобрал слова: — Она замечательная… Вы все очень талантливы!       Римус покачал головой, будто не принимая комплимент.       — Мы были в восторге и не сомневались, что теперь-то нас точно ждал успех, за которым мы гнались столько лет. Лили по возможности ездила с нами на запись и на переговоры — как наш юрист, по сути. — Он остановился у скамейки и осторожно на неё опустился, попросив: — Давай передохнём, если ты не против.       — Вовсе нет.       Вечер сгущался, и Гарри чувствовал себя шариком, который держат в руках и рассуждают, лопнуть его или позволить взлететь в небо. Он снова подумал о Томе и о том, как ему хотелось бы сейчас быть у него, рядом с ним, чтобы обдумывать всё, что он узнал, в одной тишине на двоих.       — Возможно, всего шаг отделял нас от успеха — или от провала? Сейчас нет смысла гадать. Джеймс и Лили попали в аварию. Это ты, наверное, и без меня знаешь.       Гарри хотел что-то сказать или даже спросить, но не смог, словно заколдованный… вынужденный слушать дальше.       — Мы не могли в это поверить… Прости, Гарри, — сокрушённо проговорил Римус — Гарри смотрел только себе под ноги. — Я плохо помню, что было тогда. Мы все первое время старались навещать тебя… Я бы сказал, что Северус оказался сильнее нас всех. Признаюсь честно: сначала я и подумать не мог, что он заберёт тебя к себе. А потом, — Римус сделал длинные вдох и выдох, как перед прыжком в воду, — Гидеона убили. Он связался с плохой компанией, пропадал ночами и вот однажды не вернулся так же, как Лили с Джеймсом.       Гарри не повернулся, решив, что так Римусу будет легче договорить — в голосе и так вибрировало напряжение.       — Во время вторых похорон мы виделись в последний раз: Марлин переехала к семье в Ливерпуль, Фабиан вообще уехал из страны — не знаю куда… Я бы тоже уехал, но тогда уже учился в медицинском. Джеймс уговорил в своё время — видел, как меня увлекает врачебное дело. Я готовился уйти, но больше в том не было смысла.       Гарри всё же перевёл взгляд: Римус сидел, отвернувшись в сторону дороги, ладонь сжимала ткань пиджака. У Гарри в голове была пугающая пустота, которая вскоре должна была заполниться — он знал. А пока он сидел и считал вдохи и выдохи.       — Я должен извиниться…       — Не продолжайте, — почти грубо выпалил Гарри.       — Нет, должен. Северус смог быть рядом, а я после смерти Гидеона даже не нашёл в себе силы тебя навещать.       — Это не имеет значения, — сказал он.       Теперь у него и сил не было как-то мысленно обвинять Римуса.       — Для меня — имеет.       Римус поднял свой портфель, поискал в нём что-то и наконец вытащил на свет блокнот, откуда оторвал листок и ручкой что-то вывел, после протянув ему.       — Это мой номер телефона, — пояснил он. — Можешь звонить, писать — как удобно. Я бы хотел иногда говорить или вот так встречаться. Кажется, я рассказал едва ли одну десятую всего, что помню, а мне так хочется, чтобы ты знал всё…       И, прежде чем Гарри успел осознать суть предложения, Римус, будто спохватившись, добавил:       — Если ты сам захочешь, конечно.       Гарри взял листок и положил тот в карман джинсов.       — Я обязательно позвоню.       Римус улыбнулся краем губ с выражением облегчения на лице — видимо, и правда искренне хотел продолжить общаться.       — Я могу скинуть вам ваши песни, если хотите, — добавил Гарри. — Друг их переформатировал.        Он думал, что Римуса это обрадует, но ошибся — тот, наоборот, нахмурился.       — Нет, спасибо, — он поджал губы. — Не думаю, что когда-нибудь смогу их слушать. Из моей жизни музыка ушла со смертью твоего отца.       Гарри помедлил и кивнул; они какое-то время сидели, слушая уличную какофонию. Он проматывал в голове все части прошлого — они хаотично восставали и обретали очертания. Вот маленький отец бежит на уроки музыки, Римус чуть отстаёт. Близнецы и Марлин, Римус и отец сидят в доме его бабушки и дедушки, у близнецов, на вечеринках, в пабах — играют, пишут музыку, выступают, поют, дышат… Вот Северус сидит в полутьме, слушая песни. Мама подходит к отцу перекинуться парой слов. Свадьба.       Дальше воображение возвращало к началу. Снова и снова, пока Гарри не понял, что они с Римусом попрощались и что он стоит посреди парка совершенно один.