ID работы: 13937296

На кортах

Слэш
R
В процессе
566
Горячая работа! 413
автор
Размер:
планируется Макси, написано 172 страницы, 28 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено с указанием автора и ссылки на оригинал
Поделиться:
Награды от читателей:
566 Нравится 413 Отзывы 138 В сборник Скачать

Часть 9

Настройки текста
      Я знаю, звучит бессмысленно, но если вы послушаете, я попытаюсь объяснить так, что всё станет понятно. Некоторые вещи люди знают, не осознавая этого. Иногда ты можешь сказать, что сделал какой-нибудь пацан, просто посмотрев на него. И чувствуешь это не башкой, а сердцем. Так что я думаю, что все знают, не понимая при этом, что именно они знают, почему они это знают и знают ли они об этом вообще. Понятно?       И что бы там кто ни чувствовал, я тоже это почувствовал. И я чувствовал себя так, будто могу остановить разъяренного быка.       Но долго это не длится. Примерно в середине дня мне в голову заползает другая мысль — про Мирона. Кого я пытаюсь наебать, думая, что могу запросто завалить разъярённого быка, нацепить на него колокольчик, и, типа, всё в ажуре? Никого я так не наебу, вот что. Бык продолжит бросаться, на то он и бык.       Я сижу на кресле в нашем с пацанами логове ювелирного клуба. Егор возится с железными слитками, Мэйсон листает майский выпуск гейской порнушки (говорит, что там самые классные задницы этого года, хотя щас только середина года), а я пялюсь в окно, наблюдая за Маркевичем. У меня горит щека. Но с ебала ухмылка всё никак не сходит.       В той кладовке, двумя часами ранее, мы пришли к справедливому выводу: а) я ебучий долбаный мудозвон, б) он конченый сраный урод. И в перерывах между этими выводами мы сосались. Сперва Мирон отбивался, типа его это нихуя не вставляет, но потом он долбанул мне смачного леща, выматерился, сдался, сгрёб полы моего пиджака и сунул язык мне в рот. Он меня конкретно засосал, аж дух выбил. А когда мы закончили, он послал меня на хер и сказал, что: а) не будет плясать под дудку ебучего долбаного мудозвона, б) этого больше никогда не повторится.       — Эу.       Я прокручиваю всё это в башке и ищу хоть какой-то признак света в конце тёмного тоннеля, который разверзся передо мной. В какой-то момент я даже перестаю замечать всех, кто входит и выходит из комнаты, потому что никто из них не Мирон Маркевич. Но света в тоннеле нет. И неважно, куда я сворачиваю, я знаю, что все кончится в одном месте: на кортах в кладовке за стеллажом с книгами, где вонь сигарет перебивает вкус клубничной жвачки, и яростно пыхтящий, плохо целующийся Маркевич пытается схавать мой ебальник. Но несмотря на последнее — я чувствую это. То, что рано или поздно чувствует каждый, наверное, в той или иной степени, когда заваливает быка. Я чувствую себя победителем. И никак не могу перестать ухмыляться.       Лёгким толчком в плечо я выныриваю из размышлений. Когда я поворачиваюсь, башка Антона оказывается на моих коленях. Он ёрзает несколько секунд на диване, затем спрашивает:       — О чём думаешь?       О, нет. Я ему не стану рассказывать. Если он сам, конечно, не догадается. Вообще, может, лучше сразу всё рассказать? Антон же всё-таки друг, я могу ему доверять. Но он не сможет мне помочь…       — О быках, — вздыхаю я.       — О быках? — Переспрашивает, глядя мне в лицо не отрываясь.       — Ага. Хочу посмотреть на корриду.       — Погнали на выходных в Испанию, — легко предлагает Антон, но я отрицательно верчу башкой.       — Не выйдет. Отец хочет, чтоб я посещал пары. За ум взялся.       — Нихуя, — первая реакция Антона, — а с хуя? — И сразу же вторая.       — Да я бабла попросил.       — Для чего?       — Личные нужды.       — Ясно, — вот и всё, что странно. Я наконец-то награждаю Антона взглядом, но он уже на меня не смотрит. Его глаза бесцельно блуждают по комнате, и лицо какое-то сложное. Я его с таким сложным лицом давно не видел. Ещё и не расспрашивает меня, что куда странней, о личных нуждах. Совсем на него не похоже. Но мне есть о чём париться, так что я не спрашиваю. Вернее, не спрашиваю о его настроении.       — Где шлялся? — А вот его похождения меня волнуют. Такого, как Антон, нужно контролировать. Он наглухо отбитый временами, а временами покладистый, что аж противно. Непредсказуемый, одним словом.       — Тёлку жарил, — делится со мной, без излишеств, и дёргает плечом. А затем вовсе слезает с моих колен, перебирается через кофейный столик, и всё это — чтоб распластаться на противоположном диване в одного.       — Симпотная хоть?       — На тебя похожа, — у него в голосе что-то странное, что мне совершенно не нравится.       — Ну ты и сука, — нервно усмехаюсь я, — хотел бы назвать её уродиной, но язык не повернётся.       Но то, что здесь и сейчас Антон, меня сильно успокаивает. Так что остаток дня я могу быть самим собой — всегда готов повеселиться и поржать. Мы ещё немного треплемся. Антон всё больше заводится, а я всё больше успокаиваюсь. Мне это даже начинает нравиться. Потом в игру вступает Мэйсон.       — Кстати, — говорит он так, будто замышляет какую-то гадость, — где ты зависал во время обеда, Дияр?       — Жрал ланч.       — Где?       — В пизде.       Как-то само вырывается. Как будто это чистая правда. И я знаю, что они бы мне поверили, потому что я сказал это так, без запары, как само собой разумеется. Но в тот момент я чувствую, что стены сдвигаются вокруг меня, а из подоконника начинает расти решетка. Я буквально слышу, как зубы Антона вгрызаются мне в задницу, будто зубы голодного бультерьера. Я вру. И ему понадобится не больше часа, чтобы это выяснить. Конечно, если я не скрою эту ложь. Но судя по его пристальному взгляду исподлобья и несколько разочарованному ебальнику, он уже всё знает.       — А что ты там ел? — продолжает обтекать поднятую темку Мэйс, отложив журнальчик. Он качает одной ногой и слегка ухмыляется, пока ведёт допрос с кнутом под видом пряника.       — Пизду, вероятно.       — Хе-хе, а ведь правда, — говорит Мэйсон, тряся ногой. Но Антон не смеётся.       Я начинаю ржать. Я ржу и ржу, всё время глядя на Антона. К тому моменту, когда я замечаю, что Мэйсон заткнулся и смотрит на меня, я уже забываю, что ваще меня так развеселило.       — Ладно, — выдаёт Мэйс, хлопнув себя по коленям, и встаёт. — Думаю, слухи врут.       Антон ещё чуток на меня пялится, потом тоже встаёт и молча уходит, по пути зацепив Мэйсона плечом.       — Ау, — тянет Мэйс и медленно поворачивается ко мне снова. — Грубый ушлёпок. Прости, Дияр, я не мог не отсыпать соли на его ранку.       — Какую ранку? — хмыкаю я.       — Ну как же, — он улыбается ещё пару секунд, а потом резко перестаёт лыбиться. — Ладно, забей, — и собирается уже было свинтить.       — А чё за слухи? — спрашиваю я, прежде чем он реально отчалит.       — Ах, это, — притормозив рядом с Егором он протягивает ему десятку из двух красных купюр. — На, вот, — говорит Егору, не мне. — Ты был прав, — и резко поворачивается в мою сторону, снова зубоскаля. — Слух, что Маркевич твоя новая игрушка.       Он наконец-то уходит. Мой крик его догоняет:       — Это все знают.       Но Мэйсон даже не оборачивается.       — Вас видели в столовке, — поясняет Егор за мутные движения отлучившихся мудаков.       — Да мне похуй, — отвечаю. Интересно другое, — на чё вы спорили?       — Бомбанёт ли у Антона, — честно отвечает Егор и пожимает плечами.       — И на что ты ставил?       — Что не бомбанёт, — отвечает Егор и возвращается к своему занятию.       А я стою и думаю, что на самом-то деле деньги должны были достаться Мэйсону.

***

      Я выдаю самую обаятельную улыбку, которую только могу изобразить.       Взгляд Мирона на секунду становится жёстким. Настолько, что им можно брюлики резать. Он цепляется в мой взгляд, как клещ в спину старого барсука. Потом его лицо сморщивается, и он так горько вздыхает, что, кажется, его вот-вот удар хватит.       Но я не подаю вида, что мне это нравится. Просто стою в дверях аудитории, создавая огромную томящуюся очередь. Около двадцати голов ждут и пилят зенками затылок Маркевича, вынуждая отступить в сторону, потому что иначе я никого не выпущу — и все это понимают.       Маркевич вынужденно признаёт поражение. Он шагает к ближайшему столу и сбрасывает на него свой рюкзак. Я ещё пару секунд стою, устроив обе своих руки в карманах брюк, а затем лениво двигаюсь за Мироном.       — Последний закроет дверь, — говорю на ходу, и зрительский поток быстро ныряет в освободившийся проём. Последний действительно закрывает за собой дверь. Почти что беззвучно.       — Чё тебе надо? — спрашивает Маркевич, поворачиваясь ко мне.       — Мы не договорили в тот раз...       — Мы вообще не говорили, — перебивает Мирон, — ты засунул язык мне в рот.       — Не хотел получить по лицу, — усмехаюсь я. — В общем, такие дела... я выкупил твой долг, но это не значит, что теперь тебе можно о нём забыть и беззаботно жить жизнь.       — Я уже догадался, — голубые глаза прожигают меня, и время от времени я вижу, как челюсть Мирона напрягается от бушующей в нём злости. — Чего ты хочешь?       — Для начала хочу послушать твои предложения, — я продолжаю, — что ты можешь мне дать?       — Сорок тысяч раз в месяц. Желательно переводом. Тот мудак брал только наличкой.       Сука, не могу сдержаться и начинаю ржать. Смех так и лезет из моего рта, носа, глаз, ушей. Такое чувство, будто Маркевич отчебучил лучшую шутку на ёбанном свете, но сам Маркевич не смеётся. Он хмуро пялится на моё лицо и жуёт губу. Судя по всему, все эти тёрки его доканывают. Приятно быть причиной его нервяка.       — Ладно, — я пытаюсь перестать ржать, даже тру для этого лицо. — Ладно, ладно, я понял. С тобой каши не сваришь, — и резко выдыхаю, типа будто бы из бассейна вынырнул. Говорю следующее уже спокойно: — Мне не нужны твои деньги, чувак.       — Тогда какого хуя? — Он повышает голос.       — Слушай условия, — я пытаюсь его остудить. — Долг мне будешь отдавать таким образом, — я провожу ладонью по своей груди, разглаживая рубашку. Выпрямляюсь и заглядываю Маркевичу в глаза. Тот смотрит на меня не моргая. — Станешь моей зверюшкой.       — Чего?..       — Будешь делать всё, что я скажу. Ходить со мной туда, куда я прикажу и выполнять любую прихоть, что взбредёт мне в голову. Ты станешь моей развлекухой на один год.       — Ни за что, — цедит Маркевич.       — Один год, — я повторяю, — либо всю оставшуюся жизнь по уши в дерьме, беспросветно, из пизды до могилы... и, поверь, те люди, которые будут заходить к тебе «в гости» от моего имени, не будут такими тупыми, как люди того мудака. Одной запертой двери будет маловато.       Мирон на меня сначала как-то странно смотрит, из-за чего я думаю, а не угодил ли я в ловушку. Но потом на лице у него появляется другое — боль, грусть и всё такое. Будто он вот-вот начнёт скулить, умоляя меня пересмотреть условия. Но всё складывается иначе.       — Ладно, — Мирон соглашается, опустив взгляд.       Я качаю головой и поворачиваюсь к окну. Ёбаный псих. Он будет рыдать.       Меня немного веселит эта мысль поначалу, а потом я как будто разочаровываюсь или ещё чё... словно я не до конца удовлетворён тем, что он так легко согласился.       — Дай свой номер, — говорю я не глядя в его сторону.       — У меня нет телефона.       Я цокаю языком так громко, что это эхом отражается от стен. Затем достаю руку из своего правого кармана и протягиваю Маркевичу свой айфон.       — Отмазаться не выйдет, — говорю, — я тебя вижу насквозь, — и медленно поворачиваюсь в его сторону. Что-то как-то он меня начинает раздражать своим поверженным видом. Я надеюсь, что он выкинет какой-нибудь финт прямо сейчас или воспрянет, точно феникс из пепла, и начнёт на меня гнать. Но пока Мирон только стоит и смотрит на мобильник. — Бери давай, золушка.       — Я брезгую, — неожиданно отвечает Маркевич.       — А, — ухмыляюсь я, — то есть метаться языком у меня во рту, как джекрассел-терьер за чучелом кролика, ты не брезговал?       — Почему же, — Мирон поднимает на меня взгляд. — Я после этого хорошо поблевал.       Вот оно, да. Он в полном порядке, вот что я вам скажу.       Я бросаю в него мобильник и Маркевич ловит на автомате, будто прямой пас. Его спортивное альтер эго преобладает над эго мудозвона, но лишь преобладает, а не доминирует. Сразу после удачного перехвата Мирон демонстративно бросает телефон на пол. Я широко улыбаюсь, покачиваюсь и на развороте двигаю на выход.       — Возьми, — настоятельно рекомендую. — Потому что если не возьмёшь, будем разговаривать по-другому.       — Нахуя тебе это? — Кричит Маркевич мне вслед. Я притормаживаю у двери и гляжу на него через плечо так, словно это он, а не я слетел с катушек.       — Хуй знает, — говорю, — вероятно, я тоже тебя ненавижу, — и после этого сваливаю.

***

      Я поправляю темные очки и гляжу на свой прикид. На мне красный спортивный костюм с белыми полосами и черные бутсы, тоже с белыми полосками по бокам. По-любому, я сам на себя не похож. То, что надо.       Выйдя на улицу, я чувствую себя просто чудесно. Наверно, дни и раньше были хорошие, но чего-то в них не хватало. Я не мог ими наслаждаться.       В новом прикиде я заявляюсь на пару с опозданием в двадцать минут и даже улыбаюсь тем, кто там присутствует. Большинство улыбается в ответ, и я обнаруживаю, что если внимательно смотреть им в лица, можно прочесть их мысли: «Это Дияр. Он сын русского Билла Гейтса. Хотел бы я быть, как он». Это пацаны. Девахи наверняка думают что-то вроде: «Я слышала, он ебётся как бог».       Ну, может, я и ошибаюсь. Может, так: «Ёбаный в рот. Дияр Рублёв, чувак, с ним лучше не связываться».       Но я не смотрю в их глаза и не ищу намеки на то, что они действительно думают. Все их мысли собираются в одной голове. Если один из них что-то думает, то и все остальные думают то же самое.       Проторчав на парах какое-то время, на большом перерыве я заявляюсь в наше с пацанами логово.       — Охуеть, — Мэйсон встречает меня на пороге с сильным заявлением. — Ты чё, ёбнулся?       — Бунт, — отвечаю ему, проходя глубже в комнату и закуривая. По пути я ловлю взгляд Антона и подмигиваю ему, но он быстро отворачивается, продолжая с кем-то увлечённую переписку. Наверняка его очередная подстилка. Что-то в последнее время он совсем не делится со мной своими сексуальными похождениями, а это огромное упущение с его стороны. Таким макаром мы можем отдалиться, и ему будет очень сложно вернуть моё благосклонное отношение. Я подгребаю к нему и хватаю за патлы, вынуждая запрокинуть башку.       — Хули игноришь? — Спрашиваю.       — Личные... — он открывает рот и цитирует меня, — нужды. — Да так, что я буквально чувствую запах обиды, исходящий от него. Он аккуратно дёргает башкой, сбросив мою руку, и утыкается обратно в экран. Я решаю от него отстать. Как остынет — сам подкатит. Так было всегда.       — Какие планы на выходные, Диярчик, — Мэйсон подлетает к нам и устраивается на спинке дивана. — Учиться будешь? — Хихикает. Совсем как девчонка. Смотрит на меня, пытаясь перехватить мой взгляд. Но я в эти игры не играю. Вместо этого я смотрю на свои черные бутсы.       — Да есть тут одна развлекуха, — начинаю рассказывать. — Но я пока не понял, стоит ли это того.       — Вещай! — Загорается Мэйс и бьёт себя в грудь. — Я подскажу!       — Не, — отмахиваюсь, — потом.       Мэйсон всё ещё что-то гонит. Но мне удаётся как-то отключиться от его слов, так что они значат для меня не больше, чем дзыньканье металла в кусачках Егора. И продолжается это долго, не помню, сколько точно. И меня это вполне устраивает.       Потом кто-то хлопает меня по спине, и я выныриваю.       — На, — Егор протягивает мне здоровый металлический кастет. — Как ты и просил.       — Дияр... у меня много вопросов, — Мэйсон напрягается, так что я сворачиваю эту тему:       — Для полноты нового образа. — Я забираю кастет и погружаю его в карман спортивок. После этого выхожу и двигаю на улицу.       За полчаса до этого я кинул Маркевичу смску с требованием ждать меня на футбольном поле. Будет печально, если он не придёт. Но если он придёт...       Я выхожу через запасной ход и ищу взглядом его рожу среди других рож. Маркевич трётся у ворот. Я окидываю его взглядом сверху донизу. Грязная джинсовка. Линялая футболка. Джинсы. Стёртые кроссовки. Тот же Мирон Маркевич, без изменений.       Я подхожу к нему. Он начинает было что-то говорить, но я сразу двигаю ему справа. Кулак попадает прямо в нос, и Мирон плюхается на задницу. Он сидит с охуевшей мордой, и кровь стекает из носа ему в рот. Окружающие в ахере. Я тоже в ахере, потому что меня такое неожиданно заводит.       — Это первый и последний раз, когда ты можешь мне въебать, — выдыхаю я, резко тряхнув рукой, которую после удара обдаёт огнём. — Ну, чё сидишь, особое приглашение нужно?       — Сука, — шипит Маркевич, вытирая кровь рукавом. — Ты ради этого меня позвал?       — Это аттракцион невиданной щедрости Дияра Рублёва, чувак. Я никому не даю себя бить. А тебе это надо, я же вижу. Иначе, — опустившись перед ним на корты я договариваю. — У тебя не будет стимула мне прислуживать. Сечёшь? Я планирую подарить тебе много отменного дерьма... всё ещё не хочешь мне въебать?       Маркевич резко отталкивается от земли, и я вместе с ним. Несмотря на мою охуительную речь, получать по ебалу в мои планы не входит. Я просто дразню быка, врубаетесь? Спокойный бык никому на хер не нужен. Так что я даю такого дёру, что позавидуют легкоатлеты.       Где-то чуть меньше километра я просто удираю, пересекая всё поле, но бык на то и бык, чтобы догонять. Мирон валит меня и, прижав мои руки коленями, бьёт по морде, как последняя тварь. Я начинаю сомневаться в целесообразности своего плана, но... через несколько ударов он застывает с задранным кулаком и начинает тяжело и часто дышать. Его бледные щёки розовеют у меня на глазах, а пот градом стекает вдоль бритых висков. Видок отменный, потому что в холодном взгляде его глаз-брюликов наконец-то образуется проблеск жизни. Он скрипит зубами, не позволяя себе заорать.       — Ну, — выдыхаю я и тут же собираю кровь и слюну у себя во рту в один харчок. Сплёвываю всё это добро. — Чё скажешь?       — Что я скажу?..       — Да, ебать, — начинаю почти орать. — Чё скажешь?       — Скажу, что ты урод, — он тоже это выкрикивает. — Заебал меня! Вот, что я скажу! — Пышущий яростью он резко выдыхает мне в лицо всё то, что в нём накопилось.       Я знаю, каково это. Когда проблем по горло, а все вокруг добряки, что аж тошно. И нет ни одного мудака, которому бы можно было въебать, при этом не отъехав на тот свет. Так его и этого лишили, когда попёрли из спорта.       — Вот и славно, — я выдёргиваю одну руку и пихаю его в плечо. — Так бы сразу, — провожу ладонью по своему лицу и языком ощупываю каждый зуб у себя во рту. Вроде бы все на месте. — Но если ты въебёшь мне ещё раз, я тебе это с рук не спущу, — предупреждаю, тыча в него пальцем. Судя по его ошалевшему виду, Мирон уже где-то далеко за пределами футбольного поля.       Таким образом, начало новой жизни уже положено.

***

      Теперь каждый Божий день Маркевича наполнен страданиями. Это для него. Для меня же — всё просто прелестно. Я пишу, звоню, передаю ему весточки через левых чуваков. Гоняю его по этажам, с первого на шестой, просто потому что мне хочется выяснить, сколько времени уходит на то, чтобы спуститься и подняться. Он не говорит, что я уёбок, но точно так думает. Особенно когда я беспокою его прям во время лекций, требуя притащить мне чё-нибудь из столовки. А когда он уточняет, чё именно, я повторяю «чё-нибудь». И он приносит чё-нибудь. Я бросаю это чё-нибудь в мусорное ведро и говорю:       — Чё-нибудь другое.       — Хоть бы ты сдох, — тихо ругается Мирон.       — Что говоришь?       — Ничего, — он ворчит и удаляется за очередным чем-нибудь.       А в пятницу я вообще решаю, что пора бы испытать его по полной.       Приспустив окно, я перегораживаю ему дорогу своей тачкой.       — Садись, — говорю.       — Не хочу, — сопротивляется Мирон, но это уже, блядь, традиция Маркевича, цену себе набивать.       — Садись, или я снова засуну в тебя язык.       И он садится. Ему не нравится думать об этом, судя по брезгливому выражению его ебальника. Хотя это я, а не он, полон брезгливости. Но когда я думаю о том, как мы сосались, или... что ещё хуже, как он водил мне членом по губам, брезгливость куда-то девается. Вернее, она есть, но не выёбывается.       — Куда мы? — Спрашивает Мирон, накинув на себя ремень.       — Не доверяешь мне?       — Смеёшься? — Он хмыкает и отвечает, — нет.       — Правильно делаешь, — я кладу руку на подлокотник и вожу пальцем по своей надломленной улыбке. — Заедем к тебе в гости. Давно Ваську не видел. По-любому скучает.       — Нет, — резко выдыхает Мирон.       — Ага.       — Нет.       — Ага.       — Твою мать, — он произносит это так, словно он торчок в завязке, а я предлагаю ему героин. — Ты пожалеешь об этом.       — Спорим?       — Спорим.       И знаете, что? Я правда пожалею об этом...
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Укажите сильные и слабые стороны работы
Идея:
Сюжет:
Персонажи:
Язык:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.