На кортах

      — Ты похож на чурку.       Я как раз подумал, что, может, это и не самое умное, что можно было сказать, когда засветил Антону прямо в нос.       Пацаны говорили, что мало чем можно удивить Антона Керимова. Но это не значит, что ему не может быть больно. Ещё как. Тот сложился вдвое и схватился за хобот. Взвыл как подстреленный лось.       — Может, это научит тебя нормально разговаривать с людьми, мелкий засранец, — бросаю я, разминая руку.       В детском доме мне часто приходилось использовать кулаки, но с тех пор прошло уже три года. С тех пор, как я в последний раз вдыхал пары пота, клея и отчаяния.       Когда Рублёвы подобрали меня, точно затюканного котёнка, оставленного в коробке под дверью в дождливый денёк, я не поверил в свою удачу, но был страшно рад. Однако, им стоило проинструктировать меня подробнее, какие последствия будет иметь их щедрость.       — Сучка.       — Уёбище.       Каким-то таким было моё первое впечатление об этом рыжем уебане с надменной ухмылочкой и блестящей на пиджаке запонкой с изумрудом.       Антон сидел на земле и размазывал кровь по своему лицу, что не прекращала течь из его ноздри, когда снова обратился ко мне:       — Ноги сломаю. Держите его, парни.       Отец заверял, что господин Керимов — его деловой партнёр и проверенный товарищ, что они через многое прошли, и что в прошлом их многое связывало, и что у этого господина его сынок примерно моего возраста, с которым я бы мог подружиться.       Но у меня были некоторые трудности с социализацией. А у Керимова была репутация, когда как у меня не было нихуя. И к чему это привело?       Я стою посреди зала, показательно раскинув руки в качестве тёплого приветствия. Не знаю, как я опять оказался в доме, в который пообещал себе больше не возвращаться, но я прямо здесь.       Первым из-за стола встаёт отец семейства. Он приближается к моему отцу, чтобы пожать руку.       — Рад, что ты выделил время для встречи, — говорит Керимов абсолютно прохладно, но не потому что в его словах есть какое-то двойное дно. Это отпечаток военных времён. Керимов кажется равнодушным абсолютно всегда. Готов поспорить, когда ему доложили, что мелкий ушлёпок в реанимации, ни один мускул на его лице не дрогнул.       — Твой ребёнок пострадал. Я не мог не нанести визит, — отвечает отец также сдержано.       После формального приветствия Керимов старший награждает меня беглым взглядом и скудным кивком. Он лысый, как ощипанная индейка. Даже хуже — у большинства индеек торчит хотя бы несколько перьев. И моё присутствие его ваще не радует. Но я наконец-то осознал, что у предвзятого ко мне отношения есть не только минусы. Во-первых, Керимов старший — страшно печётся о репутации своей семьи. Во-вторых, Керимов старший — по-любому нацист, которому важно, чтобы голубая кровь не смешивалась с обычной, ну, типа красной и любой другой. И в-третьих, Керимов старший — ёбанный гомофоб. Это просто чумовая смесь, которая обязательно рванёт.       Как только нас приглашают пройти дальше, я наконец-то обращаю внимание на присутствующих. Страхолюдина и хранительница Керимовского очага, конечно же, сразу напрягается. Напрягается и знакомая мне шайка пацанов, у которых затонированные побои с морд не сошли после нашего последнего разговора в актовом зале. И Антон, ясен хуй, становится прозрачным как гондон, как только наши взгляды встречаются. Я улыбаюсь ему издалека, ещё не подойдя к столу. Место рядом с ним занято. Я приглядываюсь к человеку, сидящему рядом, и мне становится смешно. Это цыпочка, которую бы он никогда в жизни не натянул: мелкая на вид, с мягким и кротким видом, в застёгнутой до последней пуговицы рубашке. На её юном лице глаза разочарованного старика. Светлые волосы аккуратно собраны в какой-то незамысловатый причесон. Как только она заглядывает на меня, я улыбаюсь и ей тоже. Но та сразу отводит взгляд.       — Как приятно видеть вас всех в добром здравии, — здороваюсь я и приземляюсь на один из свободных стульев. Рядом со мной садятся мать и отец. Между старшими завязывается небольшой разговор, в процессе которого я не свожу взгляда с Антона, буквально чуя нутром, как тот потеет. Я ведь его проверяю, типа того. И он не проходит проверку. Ингредиенты правильные, а вот рецепт — говно: ему нужно бы меня выкинуть, потом сказать, чтобы я уебывал, и только потом сидеть и потеть. Я бы тогда тоже сидел и потел в пыли и думал, чё ваще случилось. Но я пока сижу за столом, одним своим присутствием заставляя напрягаться около пяти задниц, а может и больше, но мне как-то всё равно.       — Как себя чувствуешь, Антон? — ласково спрашивает моя мама, пока я наполняю её бокал шампанским. Антон отвечает не сразу, стараясь не подать виду, что напряжён, но уж я-то его знаю как облупленного. У него щас кипиш на душе лютый, и ладошки мокрые, по-любому.       — Сносно, — говорит Антон, стараясь придать своему голосу больше веса. — Могло быть и хуже. Спасибо, что поинтересовались моим здоровьем... и спасибо, что сочли нужным навестить.       — Да разве я могла не прийти, — охает маман, прижимает руку к своей груди, и даже когда я предлагаю ей выпить, продолжает сверлить взглядом Антона. Мне становится на секунду жаль этого уёбка. Наверняка в своей голове она его уже четвертовала. — Дети — это святое. Анжелик, — она переводит взгляд на госпожу Керимову и обращается к ней: — даже не представляю, что ты почувствовала. Я бы, тронь кто моего сына, наверное, убила.       Керимова в сознании, но, похоже, ей хуёво — вся как-то скукоживается и улыбается натянуто, вцепившись в свой бокал.       — Именно так я и планировала поступить, — отвечает мымра, — но возникли некоторые незначительные обстоятельства, помешавшие мне решить всё на месте.       — Да, дорогая, — мама наконец-то забирает бокал прямо из моей руки. И это мой бокал. — Незначительные обстоятельства мне тоже мешают сделать кое-что прямо сейчас. Поделиться с тобой своим горем?       — Будь так любезна, — продолжает выдавливать из себя улыбку Керимова.       — В нашем доме завелась мышь.       — Мышь? — неосознанно вступает в игру Керимов старший, скорее ради приличия.       — Да, мышь. Уродливая рыжая мышь, что быстро бегает и громко пищит.       — Купите новый дом, — откликается кто-то левый из-за стола. — Вы же можете себе это позволить?       — Конечно, конечно, — мило улыбается мама. — Но представьте себе дом, в который вы вложили много сил и энергии, вы строили его по кирпичику, днями и ночами выбирали краску, тщательно отбирали рабочих, ухаживали за хозяйством, а потом появляется мышь. Знаю, господа, нам с вами проще и легче сменить дом, чем справиться с мышью, но это моё персональное горе и я хочу, чтобы все о нём узнали. Как мать, жена и хозяйка, я была крайне огорчена, разочарована, зла.       — Думаю, дети могут быть свободны, — тараторит Керимова и коротким жестом руки указывает на то, чтоб её сынок побыстрее свалил. — Антон, покажи невесте дом.       Люди за столом начинают вставать. Пацаны и их спутницы небольшими кучками тоже решают ретироваться.       — Антон, — окликаю его я, до того, как этот гондон исчезнет. — У тебя есть невеста?       — Дияр, — предостерегает отец. Я только башкой трясу, быстро и коротко, типа «‎нет».       Как я уже ему говорил, в этот раз я всё сделаю сам, ну, почти. Хотя глаза у меня болели от недосыпа и живот крутило от недоедания, с головой всё в порядке, я могу разрулить любое дерьмо, какое ни подсунет жизнь. Думалка у меня теперь работает по полной, и хотя, когда я проснулся сегодня после двух часов сна, состояние у неё было не ахти, час на беговой дорожке и холодный душ прочистил мозг, и там все немного устаканилось.       — Ага, — Антон выжимает из себя улыбку. Я вижу, как его челюсть напрягается. Он кладёт руку девчонке на талию и притягивает к себе. — Я тебе не рассказывал. Думал, будешь завидовать. Мало ли ещё и увести решишь, ну, ты ж привык за мной доедать.       — Привет, милая, — говорю я, снова заглядывая на девчонку. — Я Дияр. Лучший друг твоего супруга. А ты?       — Её зовут Кристина, — отвечает Антон. Я жду, что его жёнушка скажет «‎привет» и, может, улыбнется мне децл, но вместо этого она вдруг опускает глаза в пол так, будто её приговорили к повешению. Всё ясно, помолвка притянута за уши через слёзы и сопли этой юной девы.       — Кристина, — повторяю я, будто бы пробуя имя на вкус. Она мельком заглядывает в мои глаза. — Кристина, а ты знала, что твоему жениху больше нравятся брюнетки?       — Ты плохо меня знаешь, Дияр, — усмехается Керимов, прикрывая девчонку плечом и ненавязчиво отстраняя в длинный коридор. — Кристина меня полностью удовлетворяет.       — Ой, блядь, Антон, — не выдерживаю я и начинаю ржать. Я ржу секунд десять, смакуя его отрепетированную речь. Ну и натаскала же его мамка, аж смотреть противно. Когда меня немного попускает, я провожу рукой вдоль всего лица и резко перестаю улыбаться. Эта хуйня действует мне на нервы. — Кого ты пытаешься наебать? — спрашиваю я, не узнавая собственный голос. — Против инстинктов не попрёшь. Хоть у людей их и нет, но и ты не человек.       — Прости, — раскаяния на лице при этом не видать, — поговорим позже. Кристина устала. Она только недавно вернулась из Америки, и мне бы хотелось уделить ей время.       — Ага, — бросаю я, снова заглядывая на Кристину. Счастливой она нихера не выглядит. — Увидимся, подруга.       Даже когда Антон и Кристина уходят, девушка так и не открывает рта. Судя по всему, у неё там какая-то жёсткая установка на случай чп. Ну, а я то ещё чп, хуй поспоришь.       Как только часть знакомых и незнакомых мне людей рассасывается, я и сам решаю свалить. Сидеть со старпёрами за одним столом и вести светскую беседу не по мне, ещё и за одним столом с остальными Керимовыми.       Пока я иду по коридору, ведущему к ещё одной огромной гостиной, где у Керимовых расположена библиотека, у меня появляется странное ощущение. И дело не во времени. Этот пропитанный фальшью и грязью ланч скоро закончится и мы покинем змеиное логово, так что, можно считать, париться мне не о чем. Честно говоря, я не понимаю, в чём точно причина моей запары, пока не дохожу до зала и не распахиваю дверь.       Библиотека.       Ну да, это библиотека, а в таких местах обычно стоят стеллажи с книгами, так уж сложилось. Но в этой библиотеке раньше стояла целая куча этих стеллажей с книгами, а сейчас, вместо книг, тут пусто. Камин и кожаные диваны на месте, но никаких стеллажей.       Это место мне нравилось. Это единственное, что мне нравилось в гостях у Керимовых.       Когда Антон впервые пригласил меня в свой дом, нам было по пятнадцать лет. Он не очень любил читать, его заставляла мать, а так как в этом месте было много книг и мало лишнего внимания, мы легко могли забиться в какой-нибудь угол и заниматься своими делами, или просто пиздеть о том, о сём. В основном о тёлках. Антона вообще очень интересовала вся эта тема, в отличие от меня. Он часто говорил о перепихоне, о том, как это классно, и что он мечтает попробовать... и с кем.       — Ты когда-нибудь целовался? — спросил меня Антон. Мы сидели под стеллажом с зарубежной литературой. Я листал книгу, а этот конченый пинал меня в колено просто со скуки, но не то что бы больно, скорее неприятно и надоедливо, как избалованный и капризный пиздюк.       — Мне это неинтересно, — ответил я и перелистнул страницу. — Пнёшь меня ещё раз — я тебе всеку, — пригрозил я и стрельнул в Антона глазами. Тот уже занёс ногу, чтобы повторно всадить подошву в моё колено, но вдруг остановился. Он взвешивал свои шансы огрести примерно с минуту, после чего всё-таки пнул, так и оставив своё копыто припечатанным к моей ноге.       — Поцелуемся? — Антон задал один из тех тупых и спонтанных вопросов, которые были вполне в его духе и часто выбивали меня из колеи. Я уже начал поворачиваться, чтобы объяснить ему, что к чему, но как только я посмотрел на него, то почувствовал, как у меня лицо становится красным. Антон сидел на кортах примерно в гусином шаге от меня. Его руки сжимались на собственных коленях, а во взгляде читалось нечто, о чём не принято говорить вслух, и расслабленная, коронная ухмылка застыла на губах. Он тут же их облизал, и под солнечными лучами кожа стала яркой и влажной на вид, как шёлковая ткань. — Всего разок, — прошептал Антон и закрыл мою книгу. Он немного помолчал. В тишину вклинился какой-то вихрь, который был его дыханием, полоснувшим мою щеку и рот. Он так и застыл молча, вцепившись руками в стеллаж. Его волосы щекотали мой лоб, и я даже, кажется, мог слышать его пульс. Но всё оборвалось, когда он выкрикнул: — Повёлся, — и резко отскочив назад. — Повёлся! — Антон захохотал так, что аж на пол рухнул.       — Пошёл нахер, — злобно процедил я, зачем-то вытирая рот.       — Повёлся, — протянул Антон, не сводя с меня своего прищура. — Расслабься, я просто прикалывался. Но всё же, вопрос остаётся открытым! Как насчёт... Аньки? Классная тёлка. Трахнем её, а?       Воспоминание обрывается резким толчком в спину и последующим припечатыванием к дверному косяку. Передо мной вырастает Антон, весь на нервяке, с загнанным тяжёлым дыханием и свирепым взглядом. Он сжимает руку на моей шее и голос у него становится такой тихий, что даже я его едва слышу:       — Какого хуя ты здесь делаешь, сучка?       — Пришёл навестить лучшего друга, — отвечаю я и беспечно пожимаю плечами. — Немного опечален тем, что ты цел и невредим. Я рассчитывал, что ты отъедешь на тот свет, но не фартануло.       Честно говоря, мне не очень приятно находиться рядом с ним. Я замечаю хорошо знакомую мне мутную дымку в его взгляде, и внутри всё сжимается. Мотор у меня на рефлексе начинает разгоняться, но чуть-чуть снижает обороты. Рука рефлекторно тянется в карман, в котором я припрятал раскладной нож. Так, на всякий случай, если вдруг всё пойдёт не по сценарию. Всё-таки я предпочитаю рулить процессом.       — Если я окажусь в аду, — произносит Керимов, безумно так, словно шизик какой-то, — то только вместе с тобой.       — Спасибо за приглашение, — я морщусь, как только он опускает голову ближе к моему лицу, — но я уже там бывал.       Антон крепче сжимает руку, но дышится сейчас мне как никогда легко. Возможно, всё дело в том, что и я, и он осознаём, насколько всё хуёво. Так беспонтово просрать многолетнюю дружбу, моё доверие и покровительство моей семьи — надо быть последним придурком. И Антон это вроде как осознаёт, хотя бы вполовину — что он придурок, каких поискать — вижу по его глазам. Там целый суповой набор из всего того, что мне радостно лицезреть: беспомощное отчаяние, злость, ненависть. Да, я и сам ненавижу его. Но Мирона я ненавижу больше. Это абсолютно разная ненависть. Если новости о том, что Антона сбила машина — я буду несказанно рад, то новость о том, что Мирона посадили... меня разорвёт, наверное. И я тоже сяду.       К слову, о Маркевиче. Кажется, Керимов находит отпечаток мыслей о нём в моём взгляде и решает поболтать о нашем общем знакомом.       — Я уничтожу Мирона, — уверенно заявляет этот рыжий фуфел.       — Ты хотел уделить время своей невесте, — напоминаю я, резко сбросив руку Антона со своей шеи. Провожу ладонью по горлу и двигаю обратно в коридор, планируя вернуться за стол не ускоряя шага. Всё-таки я в гостях, ещё и в таком доме, ещё и с охраной — да и видели ли вы прежде, чтобы Дияр Рублёв бегал? Никогда. Ну, от додиков — точно не бегал. А всё остальное — забудьте.       — Я точно его уничтожу, — его несёт, не остановить. Я разворачиваюсь и с оттяжкой провожу ладонью вдоль горла. Керимов кричит мне вслед с видом обиженного щенка, которому наступили на хвост, и всё, что он теперь может — это кусать и тявкать.       Я беспристрастно гляжу на то, как трясутся его кулаки, а затем произношу нечто, несвойственное мне, каким-то металлическим, чужим и диким рычанием:       — Через мой труп, сучка.