И снова они были в дороге.
В автобусе все было ровно так же, как они оставили после инцидента с парковкой в Барселоне. На койке Пауля не осталось ни одного живого места из-за того, как они ворочались, пытаясь не дать друг другу уснуть. Рядом с местом Рихарда все еще валялись пустые бутылки из-под минеральной воды, и один их пластиковый вид заставил его усмехнуться. Рядом с его кроватью всегда стояли пустые тары. Раньше — из-под алкоголя, теперь — из-под воды, и наступит время, когда банки рядом с ним будут наполнены совсем другой жидкостью.
В дороге в основном молчали. Пауль отсыпался после буйной вечеринки накануне переезда, и сопел, едва показывая нос из-под одеяла. Рихард же тщетно пытался занять себя хоть чем-то. Он начал с чтения, но довольно скоро понял, что предложения на страницах убаюкивали его. Тогда он взялся за телефон и принялся играть в лото по сети. Это увлекло его на долгие часы, пока их не стали окружать горы, и мобильная связь не прервалась. К тому времени Пауль уже проснулся, но продолжал лежать на койке, поджав ноги и подложив ладонь под голову.
— Мы уже в Швейцарии? — спросил он хрипло. Рихард отвернулся от окна и посмотрел на него, сонного и растрепанного.
— Нет, пока что. Во Франции. Но уже рядом с границей.
— Хорошо. А остановку уже делали? — Пауль потянулся, и одеяло сползло с его груди.
— Делали. Где-то час назад.
— Почему не разбудил? — несмотря на вопрос, он не выглядел расстроенным тем, что проспал остановку.
— Тебе надо было отдохнуть, — просто ответил Рихард и снова достал книжку из-под подушки.
Через некоторое время Пауль поднялся с койки, скинул плед в бесформенную кучу и прошел в начало трейлера, где располагались кухня и туалет. Рихард поймал себя на том, что вместо чтения прислушивается к тому, как хлопают двери, течет вода и шелестят обертки то ли от конфет, то ли от чипсов. Он обернулся через плечо посмотреть на то, что происходило, и заулыбался, увидев Пауля в серой просторной футболке и потертых домашних штанах, с бананом в руке и набитыми щеками. Рихард всегда чувствовал себя немного особенным или избранным, потому что мог увидеть его таким, и быть рядом с ним в похожем состоянии.
Выкинув кожуру от банана в мусорку, Пауль не стал возвращаться в свой угол, а сел у него в ногах, целиком забравшись на койку, и прижался спиной к окну. Рихард поднял взгляд от книжки и посмотрел на его спокойное, умиротворенное лицо. Они молча разглядывали друг друга, без смешинок и озорства в уголках глаз. Рихард понятия не имел, что им нужно было делать с ниоткуда взявшейся серьезностью, но перестать смотреть на Пауля не мог. Ответный взгляд был мягким, знакомым и родным.
Они через многое прошли вместе: Рихард отбил ноги, танцуя на его свадьбе, а Пауль был среди тех, кто держал хупу над ним и Марго, и он же вручил ему чашку, которую предстояло разбить под радостное улюлюканье друзей. Они почти одновременно стали родителями, с разницей чуть больше полугода, так что Рихард всегда мог спросить совета или просто пожаловаться, пока Пауль рассказывал ему, что его ожидает в будущем. Они оба похоронили своих родителей и были рядом друг с другом, когда это произошло. И, конечно, Пауль был рядом с ним после реабилитации и «ухода» из Раммштайн, когда с ним никто не разговаривал, даже Тилль.
Рихард подался вперед, отталкиваясь от стенки и опустил ладонь на противоположное предплечье Пауля. Тот чуть развернул руку в ответном жесте, и какое-то время они сидели, не разрывая крепкого рукопожатия.
— Думаешь, нам стоит продолжить наш разговор? — тихо спросил Пауль, чтобы до водителя не долетало. Рихарду не нужно было переспрашивать, о каком разговоре шла речь.
— Думаю, что стоит, — ответил он несмело, и, пользуясь советом, полученным от Шнайдера, добавил: — но я не знаю, что сказать. Мне кажется, я еще не готов разговаривать.
Пауль понятливо кивнул, его рука чуть дернулась, как если бы он собирался отпустить его, но Рихард крепче сжал ладонь над локтем. Отчего-то было важным, чтобы они продолжали сидеть вместе, пусть и в тишине, но окруженные атмосферой взаимопонимания и поддержки.
— Тебе хочется, чтобы я что-то сделал? — предложил Пауль.
“Да. Не оставляй меня больше одного”, — хотелось сказать Рихарду, но он понимал, что в контексте их прошлой беседы, просить об этом было несправедливо. Поэтому он покачал головой.
— Нет. Мне кажется, что это я должен что-то делать, — чтобы сказать эти слова вслух, ему пришлось отвернуться и заглянуть в окно. Его встретило собственное отражение, за которым то и дело мелькали темно-зеленые деревья. Несмотря на то, что он лег спать вовремя и не пил всю ночь, его лицо все еще выглядело усталым. Оно теперь было таким всегда.
Рихард снова посмотрел на Пауля. Его выражение лица было так похоже на то, которым Марго одарила его, сказав: “Ты любишь найти себе проблем на ровном месте”, и от этого сердце кольнуло сожалением. Он имел тенденцию отталкивать от себя близких людей, закрываться и замалчивать, и его пугало то, что их с Паулем отношения падали в ту же категорию. Что бы Рихард не делал, было совершенно очевидным, что к концу тура они будут смотреть друг на друга по-другому.
Пауль вздохнул, отнял от него руку и подался вперед. Рихард потянулся к нему навстречу, и спустя мгновение они уже обнимались. Когда стало понятно, что Пауль не собирался отпускать его, он устроился щекой на его плече и прикрыл глаза. Они не отстранились друг от друга, даже когда автобус заложил крутой поворот, и их обоих тряхнуло в сторону окна. Рихард лишь крепче вцепился в его футболку.
От Пауля почти ничем не пахло. За неделю, проведенную в общем личном пространстве что трейлера, что отеля, его запах успел примелькаться и почти не замечался, но почему-то именно сейчас Рихард расстраивался, что не мог его почувствовать. Он повернул голову в сторону его шеи и понял, почему Пауля так привлекало ткнуться в него лицом, потому что именно там его запах чувствовался сильнее всего. Он успокаивал и согревал изнутри, как рождественский ликер, сладкий и терпкий одновременно. Рихард шумно вдохнул, и Пауль затрясся от смеха. Тут же захотелось сделать это еще раз.
— Щекотно, — его тихий голос прошелся по их телам вибрацией из-за того, как близко они сидели.
— Извини, — сказал Рихард, по-прежнему уткнувшись лицом в его шею, и его губы защипало от того, как он случайно коснулся обнаженной кожи. Пауль дернулся еще раз, очевидно, не ожидав прикосновения, и их объятие распалось. — У нас же с тобой все нормально? — спросил он, внимательно вглядываясь в глаза напротив. С такого расстояния ему невозможно было соврать. Глаза Пауля растеряно бегали по его лицу. Что же его беспокоило?
Что бы не крутилось в его мыслях, оно осталось невысказанным. Пауль закрыл глаза и сократил между ними расстояние до минимального. Их лбы столкнулись друг с другом, а носы были меньше чем в сантиметрах друг от друга. Рихард ощутил его теплое дыхание на своем подбородке. К собственному удивлению, такая близость совсем не отталкивала его и не испугала его. Он гулко сглотнул и тоже прикрыл глаза. Их руки вслепую нашли друг друга, как если бы держаться за предплечья друг друга было самой естественной вещью на свете.
Рихарду не в первый раз захотелось, чтобы так оно и было.
Стоило их ладоням соприкоснуться, как беспокойный шум у него в голове затих. Рихард прикрыл глаза, чтобы не спугнуть редкий момент единения, и ощутил себя целым, единым, полным и умиротворенным. Сухость пропала из груди, и на место ей пришло что-то мягкое, пушистое.
Может, именно в этом и крылась причина, по которой Рихард больше не видел строгости и опасности в собственном взгляде? С годами он стал намного более сентиментальным, и, если он был с собой до конца честен, ему хотелось проводить больше времени в тесных объятиях, чем в одиночестве, на диване в кругу бутылок и испачканных кредитных карточек.
— У нас все хорошо, — сказал Пауль спустя некоторое время, а затем его свободная рука коснулась уха Рихарда. Он обвил его за макушку, не давая отстраниться, и сердце в груди заколотилось как бешеное от этого жеста. Рихард судорожно вздохнул и замер. Его глаза все еще были закрыты, и он не мог видеть намерения Пауля. Когда следом за ладонью не последовало никакого развития, он стиснул губы в тонкую полоску, несколько раз сжал предплечье и медленно отстранился, чтобы не разрушить баланс, только-только настроившийся между ними.
Пауль чуть улыбнулся ему и тут же скрыл взгляд под ресницами. Рихард точно так же не рисковал смотреть на него, и разглядывал тесное сплетение их рук.
— Сыграй мне что-нибудь, — попросил Пауль, и отсел подальше, в самый угол.
Рихард повозился, доставая гитару с верхней полки, и снова устроился, подперев спиной перегородку койки. После недели игры на электронной гитаре, акустика ощущалась в руках лишней, громоздкой, и толстые струны ощущались под пальцами, как неродные. Он сыграл несколько быстрых гамм для разминки, пытаясь сбросить ощущение неправильности, но, в конце концов, смирился.
— Чувствуется странно, — заметил он, прежде чем заерзать на кровати и устроиться удобнее.
Рихард внезапно понял, что его ощущения не имели ничего общего с тем, как гитара лежала в руках. Дело было совсем в другом. Дело было в том, что он оказался в совершенно незнакомой для себя ситуации, и понятия не имел, что делать с тем, чтобы быть к Паулю так близко, без шуток, без свидетелей и по собственному и взаимному желанию.
Его пальцы начали наигрывать незатейливую мелодию, знакомую им обоим из далеких времен записи четвертого альбома. Рихард не стал надолго задерживаться на ней, почувствовав, что возвращался в рабочий настрой, и свел музыку в легкий старый шлягер
«У всего есть конец, и только у сосиски их два», чем вызвал у Пауля искренний смех. Рихард никогда не признавался в том, что любил слушать устаревшую попсу, хотя из их компании он не единственный знал все тексты наизусть.
Они продолжили переговариваться и напевать реальные или выдуманные слова, и, чем дольше Рихард играл, тем больше ощущение неправильности уходило из его тела. Он все еще чувствовал, что они зря отставили разговор в сторону, но только потому что они все еще не пришли к компромиссу по одной теме, не означало, что Рихард должен был наказывать самого себя за то, что наслаждался общением с Паулем, и закрываться от его компании. В конце концов, тот все еще оставался его самым близким другом.
— Ну, нет, так не пойдет, — Пауль засмеялся, услышав его минорный перебор, — дай-ка мне сюда, я тебе сейчас покажу, как надо! — он протянул свои руки в сторону Рихарда, а тот откинулся на стенку, не давая ему коснуться гитары. Руки Пауля мазанули по воздуху и ударили его по коленке чуть выше бедра. Рихард засмеялся.
— Еще чего! Свою возьми! — он отдавал себе отчет в том, что провоцировал его. Пауль поднялся на койке на колени и несколько раз ощутимо ткнул его в плечо, пока Рихард не сдался и не передал ему свою гитару. — Только ты с ней понежнее, хорошо? — он ревностно смотрел на свой инструмент в чужих руках. Пауль игриво взглянул на него исподлобья.
— Это для нее не первый раз, можно и пожестче, — он поиграл бровями, чуть шлепнув его гитару по обечайке, и Рихард возмущенно цокнул языком.
Годы опыта сказались и на их игре. В самом начале они долго спорили друг с другом о том, кому доставались партии внизу, а кому — лидирующие. К удовольствию Рихарда, чаще всего выигрывал именно он, но, несмотря на это, они периодически вызывали друг друга на “дуэль”. Пауль не терял надежды на то, чтобы вырваться из ритм-секции, хотя его аккорды всегда были стройнее и увереннее того, что производил Рихард, и его роль в группе была намного более важной, поскольку мелодия могла быть любой, но Раммштайн ценили не за писклявые соло в верхнем регистре.
Пауль наиграл что-то ритмичное и знакомое, но не связанное с работой. Что-то, что он наигрывал довольно часто и иногда бормотал себе под нос. Рихард не был уверен в том, была ли это до-студийная версия какой-то из их песен, или он уже слышал эти аккорды где-то по радио, но он был уверен в том, что тоже мог напеть ее себе под нос.
Рука в руке, одиночеству — конец.
Рука в руке, не оборачивайся назад.
Подойди ко мне и встань со мной плечом к плечу.
Мы с тобой идем наперекор счастью.
Глаза Рихарда едва не повылазили из орбит. На секунду ему показалось, что он ослышался, но, даже когда в ушах зашумело, он видел, что губы Пауля упорно складывались в слова, что тут же намертво запечатались у него в голове.
— Откуда это? — спросил он гулко, перекрывая собственные жужжащие мысли. — Звучит знакомо.
Музыка прекратилась. Когда Пауль посмотрел на него, его лицо ничего не выражало. Он дернул плечом.
— Как-то давно пришло в голову, — ответил он невозмутимо и опустил взгляд на струны, — Что, так плохо?
— Нет, — Рихард покачал головой. — Наоборот, очень даже хорошо.
Пауль продолжил бренчать уже без слов, постепенно мелодия распалась и перешла в стихийное перебирание ладов. Они просидели еще некоторое время на койке, пока автобус не начал замедляться. Водитель оповестил о том, что их остановили на границе, и, услышав это, Пауль и Рихард смачно выругались, переглянувшись друг с другом.
— Ну, началось.
— Надеюсь, в этот раз никто не натворил ничего идиотского, — Пауль отставил гитару в сторонку и приготовился вставать.
— Зато можно будет покурить, — Рихард засунул руку под сиденье в поисках накрученных сигарет, и замер, увидев голодный взгляд Пауля сверху.
— Поделишься? — спросил он жадно. Косяки чуть не выпали у Рихарда из кулака. Он чуть задумался, поскольку Пауль уже давно не курил сигарет.
— Одну на двоих? — предложил он компромисс, пусть и прекрасно понимал, что одной будет мало и ему одному.
— Хорошо, — согласился Пауль.
На этом и порешали.
***
Швейцария была одной из тех стран, что не переставала удивлять.
На внешний вид Берн мало чем отличался от маленьких городов Саксонии: все та же насыщенная зелень вокруг, неглубокая, но быстрая река, обнимающая город, и бесконечные красные крыши.
В отличие от Испании, где почти все приходилось переводить со словарем, вывески в основном были на немецком, что сильно упрощало жизнь. Вот только фоновые звуки вводили в ступор. Рихард вслушивался в разговоры других людей и распознавал знакомые шипящие гласные и перекатывающую “р”, иногда ему казалось, что он слышал слова, но, как он не старался, понять швейцарцев было невозможно. Они разговаривали все на том же немецком — и это было ясно, как день — но как будто заменяли все буквы в предложении на другие, и на выходе получалась сплошная белиберда.
По-крайней мере, что касалось работы и организации мероприятия, швейцарцы никогда не разочаровывали. К их приезду уже все было готово, и даже тренерские кабинки были переделаны в удобные гримерки и костюмерные. Когда дело касалось центральной Европы, им еще ни разу не приходилось волноваться, что что-то пойдет не так.
Первую репетицию провели лениво и даже не вспотели, потому что совсем не передвигались по сцене. В основном работали Флаке и Тилль, пока все остальные во главе со Шнайдером расслаблялись на центральном помосте. Такие дни Рихард любил больше всего.
Вечером решили не выходить в город, а засели в номере у Тилля и Флаке вместе с ящиком пива. Чужих не было, только они вшестером, и даже Том не прерывал их уединение. Им часто приходилось сталкиваться со слухами, будто они практиковали сатанизм, насиловали девушек или парней, или предавались греху друг с другом, приправив все актом каннибализма, но на деле все было совсем по-другому.
На фоне звучала АВВА, пока они разыгрывали партию в очко. Тилль безбожно проигрывал и расстраивался, как ребенок, и все потому что Флаке заглядывал через плечо в его карты. Олли пытался уговорить их попробовать пиво с соком, за что был изгнан из общего круга на пятнадцать минут. Пауль нацепил на голову пятнистый галстук (и откуда только взял?) и изображал из себя лампочку, пока Шнайдер дергал его и напоминал раздавать карты. Рихард, смеясь, оглядывал своих друзей, и ему все казалось, что слухи о распитии свежей крови были намного лучше того, что представлял из себя Раммштайн, когда на них никто не смотрел.
Пиво пили как будто на скорость. За окном все еще было светло, когда они все были на третьей бутылке и уже не трудились выходить на балкон, чтобы покурить, и смолили прямо в общей комнате. Заходить в спальни к парням никто не решался, и все ютились в одном общем пространстве гостиной. Они еще долго спорили друг с другом из-за финала Лиги чемпионов и Лиги Европы и незаслуженной победе англичан, хотя при этом все соглашались в том, что Германия выступила просто отвратительно и продолжала скатываться вниз, как вдруг Флаке поднялся над всеми:
— Тихо! Тихо! — он широко раскинул руки в стороны, призывая к тишине, но еще несколько секунд они все продолжали галдеть, — Тихо же! Ну! Замолчите!
Они все замолчали, непонятливо переглядываясь друг с другом. На губах у Флаке играла по-детски озорная улыбка, он поднял один палец вверх, отсчитывая бит, и тогда все услышали в колонках:
—
Мы соединены, мы соединены, мы соединены, я не позволю тебе забыть…
Рихард подскочил с места, пытаясь раскрыть источник звука. Кончики его ушей запылали, он понимал, что не успевает…
Три, два, один…
—
Я ПОВЕДУ ТЕБЯ! — забасили его друзья во всю мощь голосов, и тут же расхохотались и рассыпались в разные стороны, поэтому только Пауль и Олли допели до конца: —
НАС НИКТО НЕ УВИДИТ!
— Ну, хватит! — Рихард тщетно пытался перекричать свой собственный вокал, доносившийся непонятно откуда, но не мог даже достучаться до хохочущих парней.
Второй припев пели уже менее стройно, но все с таким же пьяным и расслабленным весельем. Рихард был абсолютно пунцовым, хотя во всей ситуации был один плюс: Пауль погладил его по спине и сказал, что у него был красивый голос. Шутил он или нет, было тяжело сказать, поскольку они все были пьяны. Флаке подрыгался под спокойный куплет, но потом вернулся обратно за игральный столик, хотя в этом не было никакого смысла, поскольку все уже успели увидеть его карты. Партию решили начать заново.
Очередь тасовать выпала на Пауля. И, только потому что ему нужны были обе руки, Рихард поборол свое желание сжать его ладонь своей. Как бы успешно он не заглушал свои ощущения, он не мог врать себе в том, что испытывал острую необходимость снова коснуться его. Пока карты путешествовали по столу, Рихард опустил руку Паулю на колено. Тот засиял улыбкой в его сторону, и, когда первая раскладка закончилась, осторожно переплел с ним пальцы. Если кто-то из группы и заметил, что они держались за руки, то никто ничего не сказал.
На короткое мгновение Рихард посмотрел вниз, чтобы увидеть, как выглядят их руки, сложенные вместе. Вид привел его в восторг. Он и не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько счастливым и расслабленным без кокаина. Он несмело улыбнулся, не желая разрушать радость внезапно проснувшейся гордостью трезвости, но ему так же было важно отметить то, что реабилитационная терапия работала. Ему не нужны были наркотики, чтобы чувствовать себя живым.
Тилль так и не смог размочить счет и проиграл им всем всухую. Разозлившись на провал, он выгнал всех курящих на баклон и наложил запрет на дым в номере. Безумно хохоча, Рихард, Олли и Шнайдер, вывалились на балкончик, выходящий на реку, и продолжили смеяться над тем, как Тилль не замечал, что Флаке вечно подкидывал ему лишние карты. Их громкие голоса, однако, быстро перешли на шепот, потому что Берн уже спал, и в центре ночного города не было слышно ни звука. Из-за пустующих в темное время суток улиц, Рихард не сильно жаловал Европу, предпочитая шумные мегаполисы Америки. Но в этот конкретный вечер он нашел в Берне свое очарование.
Он уже почти скурил самокрутку целиком, когда Пауль тоже вышел на балкон. Рихард поднял руку, жестом приглашая его присоединиться, и тот скользнул ему под плечо, обвивая за талию. Его уверенное прикосновение вызвало короткое замыкание в сознании, но три бутылки пива с легкостью справлялись с реакцией за него. Поэтому Рихард рассмеялся, и предложил Паулю свою сигарету. Тот подался вперед и затянулся прямо с его рук, его губы едва-едва касались подушечек пальцев.
— Оооооо! — заголосили Олли и Шнайдер. Рихард заметно растерялся, особенно когда Пауль всего лишь засмеялся в ответ. Его рука мягко похлопала его по боку, и последнее прикосновение молнией пронеслось по телу.
О, нет. Он совершенно точно был пьян.
К облегчению Рихарда, ни Олли, ни Шнайдер не стали продолжать смеяться над ними, и они вчетвером умиротворенно выдыхали сигаретный дым, разглядывая, как сизые облака скручивались в витиеватые петли. Пауль затянулся с его рук еще раз и прикрыл глаза, смакуя давно забытое ощущение. Когда Рихард поднес сигарету к своим губам, руки его дрожали.
В основном вспоминали другие моменты, когда им доводилось путешествовать в Швейцарию, в том числе и первый раз, когда они вместе выехали за пределы ГДР, когда страна пала вместе со стеной. Рихард ни до, ни после, не испытывал такой эйфории, торжества свободы и справедливости, как на протесте в Лейпциге и на последующем развале чертовой стены. Он вспомнил, как целую ночь провел сидя на парапете, чтобы только убедиться в том, что военные и близко не подойдут к протестующим.
— Иногда мне кажется, что все это сон, — Рихард подвел итог, — Кто бы мог подумать?
— Я знал, — сказал Пауль.
— И я, — Олли тоже пожал плечами.
Шнайдер ничего не сказал и просто затушил сигарету. Все прекрасно были знакомы с его историей, которая едва не закончилась трагедией. Из них всех Шнайдер понимал ярую ненависть Рихарда к ГДР больше всего. Они оба мечтали уехать навсегда из родного города и больше никогда, никогда не возвращаться обратно. В каком-то смысле, у них получилось.
— Мы — гребанные счастливчики. Вот мы кто, — их разговоры о прошлом всегда заканчивались этими словами, и в этот раз Рихард почувствовал, что именно он должен был произнести это. Он затянулся еще один раз, но не успел выдохнуть, потому что Пауль забрал самокрутку от его губ, и неторопливо докурил до конца. Когда его губы коснулись фильтра, Рихард ощутил фантомную тяжесть сигареты на своих губах.
***
Рихард был абсолютно влюблен в Берн.
После концерта они все проснулись рано утром, потому что никто не хотел потерять возможность провести большую половину дня в горах. Половина их команды осталась на стадионе, погружая оборудование в трейлеры, а остальные желающие, в том числе Рихард и Пауль, после завтрака двинулись в путь и сделали первую остановку у подножия Альп.
Несмотря на то, что до дня летнего солнцестояния оставалось совсем немного, на вершинах гор все еще виднелись снежные шапки. Фуникулеры не работали, а места, где раньше можно было пройти пешком, были заняты бьющими во все стороны водопады. Рихард сел на скамейку на полянке и локтями откинулся на столик для пикника. В какую бы сторону он не посмотрел, то везде видел горы, горы, сплошные горы. Он представлял, что глубоко в старости мог переехать в деревушку рядом с таким местом. Не успел он как следует посмаковать мысль, как в сознание постучалось непрошеное воспоминание: Пауль отдавал предпочтение городскому стилю жизни. Рихард предпочитал и дальше жить с ним на одной улице и вместе ходить по утрам в кондитерскую за чашкой чая с яичным бисквитом.
Вскоре рядом со столиком развели барбекю. Том достал сосиски и сыр-халуми с нарезанными овощами. Он никого не подпускал к огню, из-за чего каждый, кто оказывался рядом с грилем, начинал спорить и возмущаться, пока Тилль не осадил всех и организовал алфавитную очередь. Шнайдер еще долго бурчал в его сторону, возглавляя компанию осветителей с фамилиями вроде Ханс или Фухс.
В конце концов, все желающие отхватили по сосиске, жаренному сыру или овощам. Все мясо в основном досталось их шестерке, из-за чего вегетарианский стол периодически их освистывал. Им в который раз читали лекцию на тему того, насколько важно для экологии сокращать потребление мяса, и на какое-то время они даже обсуждали это между собой.
— Ты бы смог отказаться от мяса? — спросил Пауль, привлекая внимание Рихарда толчком ноги под столом.
— Ни за что, — однозначно ответил он, — слишком люблю сосиски, — его слова громко прозвучали во внезапно возникшей тишине их стола.
Рихард молился всем богам, в которых не верил, что сказанное им останется незамеченным, и на протяжении секунды никто за их столом не реагировал. Из-за этого обрушившийся на него гогот еще сильнее ударил по его бедным барабанным перепонкам.
И даже Пауль от смеха покраснел до линии роста волос.
—
Мужчина с мужчиной! — Тилль, Флаке и Шнайдер, будто обладали одним нейроном на троих, вспомнили слова из старой песни. Рихард тут же решил, что проще будет сдаться и подыграть им, чем пытаться оправдаться:
— Что мне еще добавить?
Моя кожа нуждается в мужской руке, — пропел он невозмутимо, но тут же сделал ошибку, посмотрев на Пауля в конце строки. Тот все еще был весел, но в его глазах плясали бесенята. Он прекрасно понимал, в какое положение ставил Рихарда, когда флиртующе поиграл бровями.
— Ооооо! — Оливер и Шнайдер тут же затянули свою дразнилку, которой продолжали сводить Рихарда с ума с их первой ночи в Берне. Он сокрушенно покачал головой, надеясь, что их улюлюкания сойдут на нет к концу их тура.
В конце концов, ему, правда, нравились сосиски.
