Учимся прикасаться (Learning to Touch)

Когда Инеж вошла в «Серебряную шестерку», мир Каза на мгновение остановился. Она пришла прямо со своего корабля. Ее лицо обрамляли пряди волос, вырванные ветром из косы. На ней все еще была широкополая шляпа, которую она носила в море, чтобы защитить глаза от солнца, а не свободный капюшон, который предпочитала, находясь в Кеттердаме. Ее взгляд был пронзительным, и он почувствовал знакомый жар внизу живота. Она улыбнулась, двигаясь, как хищник, сквозь толпу филей к нему, и он позволил своим губам слегка изогнуться в ответ. Его рука сжимала набалдашник трости, когда он подошел, чтобы встретить ее. Они не обнялись. Они не позволяли себе расслабляться на публике, потому что, хотя всем было известно, что они вместе, каждому из них нужно было поддерживать свою репутацию. Но когда они стояли лицом друг к другу и их взгляды встретились, Каз почувствовал, как заряд их связи прошел через все его тело. На этот раз прошло несколько месяцев, и его тоска по ней была настолько сильной, что иногда ночами он не мог спать. Инеж посмотрела на него — острые, тонкие черты лица, приоткрытые губы, темные глаза, в которых он бы с радостью утонул, — и Каз почувствовал муку тоски. Он сжал руку у бедра, чтобы не протянуть ее и не убрать выбившуюся прядь волос с ее лица. — Значит, в заднюю комнату? — спросил он, и она быстро кивнула. Его глаза и более низкий голос были единственными вещами, которые выдавали его облегчение от того, что она вернулась домой целая и невредимая. Когда они шли бок о бок между столами в коридор, люди шептались и слегка отходили в сторону, когда они проходили мимо. Инеж мимолетно улыбнулась и искоса взглянула на него. Каз лишь коротко кивнул некоторым из них, принимая их беспокойство как должное. Пока она отсутствовала, он не сидел без дела, но Кеттердам начал понимать, что самые рискованные из его игр за власть всегда совпадали с «Призраком» в гавани и его Призраком, прикрывающей ему спину. Инеж рядом с ним означала неприятности для кого-то — возможно, для всех. Он повел ее по коридору ко второй двери с конца. Ему отчаянно хотелось ощутить ее тело рядом со своим, зарыться руками в ее волосы и снова почувствовать себя целым. Он планировал обнять ее, как только они окажутся за закрытыми дверями, но у Инеж явно были более… подробные идеи. Едва они оказались за порогом, как она захлопнула за ними дверь и толкнула его к ней. Каз глубоко и резко вдохнул, и кровь мгновенно прилила к члену. Каз все еще испытывал трудности с неожиданным контактом кожа к коже, а Инеж не любила внезапно оказываться в положении, когда чувствовала себя пойманной в ловушку или беспомощной. Однако они обнаружили, что если Каз соблазнял ее нежными прикосновениями к коже или она игриво немного подталкивала его, чтобы сигнализировать о своих намерениях, в словах не было необходимости — действия говорили сами за себя. Внезапное давление его спины на деревянную дверь и руки Инеж, сжимающие лацканы его пиджака: я хочу тебя. То, как он в ответ выдернул из рук перчатки и бросил их на стол у двери: позволь мне прикоснуться к тебе. В «Серебряной шестерке» было несколько задних комнат. Обычно их использовали для заранее организованных частных игр или как место для важных гостей, перебравших с выпивкой и нуждающихся в том, чтобы протрезветь перед возвращением домой — за определенную плату, конечно. Эта конкретная комната была организована как салон, с несколькими диванами и софой для отдыха посетителей, а также стандартным карточным столом и окном с тяжелыми бархатными шторами. Хотя на самом деле Каз не планировал ничего больше, чем объятия и поцелуи где-нибудь в уединенном месте, подсознательная часть его разума явно готовилась ко всем возможным сценариям при выборе этой комнаты. Медленно, чтобы он успел ее остановить, Инеж поднесла руки, чтобы коснуться его лица. Он улыбнулся, когда кончики ее пальцев коснулись его скул, прежде чем остановиться на подбородке. Он позволил глазам закрыться, и она притянула его голову к себе для поцелуя. Ее губы были горячими, настойчивыми, свирепыми. Он все еще чувствовал вкус соли морского воздуха, оставшийся на ее губах. Каз растворялся в поцелуе, отвечая с такой же страстью и углубляя его. Он протянул руку за собой и повернул замок, позволив своей защите полностью упасть только тогда, когда почувствовал, что он встал на место. Затем он, наконец, позволил себе сосредоточить все внимание на теле Инеж, прижатом к нему. Между поцелуями он ловил себя на том, что задыхается, прижимаясь к ее губам, его язык высунулся, чтобы снова попробовать их на вкус. Соль была для него теперь вкусом воссоединения, вкусом Инеж после долгих месяцев без того тихого восторга, который он чувствовал, когда она была рядом с ним и в его объятиях. Они отстранились на мгновение, тяжело дыша. Она положила обе руки ему на грудь и коснулась лбом его шеи, и этот маленький жест, когда она уютно устроилась в безопасности его тела, заставил его сердце сжаться в груди. Она заставила его почувствовать себя цельным мужчиной так, как он никогда не думал, что сможет. Каз кое-что осознал, когда стащил ее шляпу и запустил пальцы в ее волосы. Он всегда позволял Инеж взять на себя контроль – для нее было освобождением быть той, кто требует и всем управляет, делая его бессильным перед ней. И у Каза не было никаких претензий. Это было волнующе, красиво и невероятно жарко, быть взятым своей королевой. Но сегодня вечером… этим вечером он почувствовал, как в нем просыпается новая смелость. Сначала все это было для него в новинку. Его все еще мучили сомнения, что она действительно может этого хотеть, действительно хотеть его, со всеми его недостатками и ограничениями. За последний год растущей близости между ними он обнаружил, что Инеж не только находила его желанным, но он мог заставить ее хотеть его так сильно, что она теряла контроль. Многозначительный взгляд на нее, стягивая с себя рубашку; нежная, но твердая рука на ее пояснице; его губы и зубы, касающиеся чувствительной кожи ее запястья — и он мог заставить ее дыхание учащаться, а ее тело стать влажным и готовым для него. Он не был уверен, сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя комфортно, будучи прижатой под тяжестью его тела, пока он занимается с ней любовью, или прижатой к стене, когда он берет ее сзади. На самом деле, даже если бы она хотела таких сценариев, в конечном итоге им пришлось бы подстраиваться по ходу дела, прежде чем его эрекция спадет из-за боли в ноге. Но Каз, несомненно, легко адаптировался, и его посетила другая идея — изменить баланс сил между ними и взять под контроль их занятия любовью так, чтобы они оба могли получать удовольствие. Наконец, во время последнего возвращения Инеж на берег, Каз достиг той точки, когда мог доставлять ей удовольствие ртом, не дав панике взять верх. Тогда он обнаружил, какие звуки мог извлекать из нее, и, ну… достаточно сказать, что к концу недели его язык и челюсть болели почти так же сильно, как и нога. Это было великолепно, и оставило Инеж распадаться на части в восхитительном безумии, дрожа после оргазма. Это было открытие нового вида силы, и теперь он хотел насладиться этой силой. — Ты выглядишь дьявольски, — прошептала Инеж, прижимаясь в долгом поцелуе к его кривой улыбке. — О чем ты думаешь? — Хочешь узнать? Разденься для меня, — попросил он, проведя пальцем по ее шее и участку кожи, обнаженному расстегнутым воротником рубашки. Он просунул палец под ткань и слегка потянул. Одной из вещей, о которых они договорились с самого начала, было то, что Каз никогда не будет ее раздевать. Инеж сама снимала с себя одежду — или нет, в зависимости от того, насколько чувствительными к раздражителям они оба были в тот день. Но Каз никогда раньше не просил ее раздеться для него, и он внимательно наблюдал, как у нее перехватило дыхание от его фразы. Он просил ее о новом виде уязвимости, которую они еще не полностью изучили. Инеж сглотнула и кивнула. Ее щеки слегка покраснели, и этот румянец подействовал на Каза. Мгновение спустя он внезапно осознал почему: это был слабый отголосок яркого румянца, который заливал ее щеки, когда она была близка к оргазму. Хорошо. Он также планировал увидеть это еще много раз. Он отошел от нее и сел на софу. Он не прикасался ни к ней, ни к себе, пока она раздевалась. Это было еще одно из их строгих правил. Но он наблюдал за ней и сегодня вечером вместо поклонения позволил своему взгляду задержаться на ее теле с чувством собственничества и обещания. Легкое и неловкое движение ее рук и то, как она прикусила губу, когда их глаза встретились, показали, что ей это понравилось. Хорошо. Он сбросил свой пиджак и осторожно повесил его на спинку софы, а за ним и галстук. Медленная улыбка появилась на ее губах, когда она повторила его действия, сняв куртку, а затем расстегнув плотный шелковый парчовый жилет, который Каз любил как за защиту, которую он давал ей в бою, так и за то, как он подчеркивал изгиб ее талии. Она сняла ботинки и чулки, а он расстегнул свой, гораздо более строгий жилет. Затем она начала отстегивать от лодыжки нож, названный ею в честь Святого Владимира. — Нет, — твердо сказал ей Каз с легкой улыбкой. — Оставь ножи. Он хотел, чтобы она чувствовала себя в полной безопасности, способной вернуть контроль в любой момент, если потребуется. К тому же, Инеж в одних только ножах... Невыразимо сексуально. Она удивленно подняла бровь и осторожно пристегнула нож обратно, как только сняла штаны. Она слишком хорошо знала его, чтобы удивиться этой просьбе. Каз смотрел, как она избавляется от слоев одежды, прятавших ее тело от его голодных глаз, и не скрывал того, как это на него влияет. Она определенно не делала из этого представление, но ее медленный, преднамеренный процесс открывания ему своего тела, то, как ее глаза встречались с его каждый раз, когда у него перехватывало дыхание, было своего рода особенным видом чувственности. Когда-нибудь он надеялся увидеть, как она полностью расцветет от своего влияния на него, даже подразнит его, но сейчас он был благодарен за то, что она могла просто позволить себе наслаждаться процессом раздевания перед ним. Инеж не всегда снимала рубашку. Сегодня она это сделала, и он молча восхищался абсолютным совершенством ее груди, тем, как желтовато-коричневый свет лампы золотил ее бронзовую кожу, делая полупрозрачными тонкие волоски на ее бедрах. Она сняла ножи, которые носила поверх одежды, и теперь осторожно пристегивала их обратно к обнаженным конечностям; остальные и без того уже были спрятаны под ее одеждой, прикасаясь к коже. Он тяжело сглотнул и протянул ей руки, молчаливо приглашая. Она скользнула к нему, бесшумно ступая по мягкому ковру, и повернулась, зная, чего он хочет. Он никогда не раздевал ее, но мог распустить ей волосы. Он ослабил узел и провел пальцами по шелковистым прядям. В мире сулийцев прикосновение мужчины к волосам женщины имело огромное значение и было невероятно чувственным для Каза. Он провел ими по своему лицу и шее – прохладные, гладкие пряди по горячей коже – и прикусил губу, подавляя стон. Каз воспользовался подлокотником софы, чтобы подняться на ноги, и провел кончиками пальцев по гибким линиям ее тела — от костей запястья вверх по ее подтянутым рукам, вдоль ключиц, вниз по позвоночнику, по изгибу бедер, пока она просто не прислонилась к нему спиной, наслаждаясь его прикосновениями. Затем он скользнул руками вверх по ее бокам и нежно обхватил ее груди. Он обвел большими пальцами соски, дразня их до твердости и заставляя ее спину изогнуться. Он точно знал, какие прикосновения к ним ей нравятся: сначала мягкие и легкие, затем на удивление резкие. Когда она издала тот тихий стон, который означал, что ей нужно больше, он потянул их, ущипнув ровно настолько, чтобы вызвать в ней небольшие толчки возбуждения и заставить ее от желания покачивать бедрами. Каз не мог удержаться от того, чтобы не прижаться к ней сзади, но прежде чем она смогла полностью отвлечь его таким образом, он осторожно повернул ее к себе лицом. Она посмотрела на него горящими глазами. Он запустил руки в ее волосы и наклонился, чтобы поцеловать ее, глубоко и сильно. Инеж застонала ему в рот. — Сайни, — прошептал он сулийское ласковое слово, все еще так близко, что его губы касались ее губ, пока он говорил. — Садись на софу. Каждый раз, когда он называл ее так, Инеж на мгновение словно светилась изнутри. Выражение, которое появилось на его лице, когда он увидел чистое счастье в ее глазах, не видел никто и никогда, кроме Инеж: мягкое, нежное, которое смывало годы жесткости с его лица и оставляло только двадцатилетнего парня, смотрящего на девушку, которую он любил. Инеж уселась на софу и посмотрела на него сквозь ресницы, и его сердце сжалось в груди. Каз опустился перед ней на колени и слегка изменил положение ее ног, раздвинув их. У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что он хочет сделать. Он уже собирался отодвинуть маленький пуфик от софы, чтобы освободить место, но тут ему в голову пришла идея получше. Он прижал его к софе между ее раздвинутыми ногами, и, лаская лодыжки нежными руками, согнул ее ноги так, что ступни уперлись в пуф. Он стянул подтяжки с плеч, чтобы ослабить натяжение ткани брюк, и наклонился вперед, покрывая поцелуями ее икры и поднимаясь к чувствительному сгибу под коленкой. Она тихонько мурлыкала от удовольствия. Он наклонился над пуфиком, двигаясь вверх по ее ногам, позволяя части веса своего торса опираться на мягкую поверхность. Это сняло часть напряжения, которое эта поза оказывала на ногу, и поместило его именно туда, куда он хотел. Спина Инеж выгнулась, когда он нежно покусывал внутреннюю часть ее бедер и облизывал слегка покрасневшие следы. Ее глаза были закрыты. Ресницы смотрелись темным полумесяцем на ее коже. Свет поймал изгиб ее плеч, приоткрытые губы, струящуюся волну волос. Каз почувствовал головокружение от желания. Он наклонился вперед и вдохнул ее запах. Богатая, пьянящая живость ее возбуждения, столь непохожая на каналы или баржу Жнеца, оказала ему неоценимую помощь в удержании себя здесь и сейчас. Однажды он признался ей в этом и получил укоризненный взгляд. Впоследствии он осознал, что это был не самый лестный комплимент — сказать своей возлюбленной, как ему нравится, что у нее между ног не пахнет гниющими трупами. Он был ужасен в романтических отношениях. К счастью, подумал он, обхватив рукой ее ягодицы, чтобы наклонить ее ближе ко рту, он развил в себе другие навыки. Он не торопился, медленно водя по ней языком и извлекая из ее губ самый красивый мягкий стон. Инеж обвила одной ногой его плечи и провела по спине в ленивой ласке. Он обвел клитор легкими, как перышко, облизыванием, лаская складки ее входа пальцем, который так и не погрузил внутрь, но довел ее до трепетной чувствительности, напоминая, что все еще впереди. Она еще шире раздвинула ноги, упираясь ступнями в пуфик и откидывая голову назад, пока он постепенно доставлял ей удовольствие. Теперь Каз был полностью тверд, член упирался в шов его штанов, когда он накрыл ртом ее клитор. Он нежно сосал, пока не почувствовал, как он набухает на языке, а Инеж стонала и слегка покачивала бедрами. Он мог заставить ее кончить два или три раза подряд, просто делая это достаточно долго. Если бы он был более приятным человеком, он, вероятно, так и сделал бы. Но он был ужасным и на этот раз планировал заставить ее умолять об этом. Он дразнил ее нежными движениями языка, которые заставляли ее выгибаться и вызывали у нее тихие, прерывистые крики, так как он не задерживался достаточно долго, чтобы удовольствие усилилось. Ее рука схватила его за волосы, прижимая ближе, побуждая, и он протянул руку, которая все еще не следила за ее входом, и сплел свои пальцы с ее, выдернув ее руку из своих волос. Ни одному из них не хотелось, чтобы их запястья были зафиксированы, но они обнаружили, что Инеж может держать руки Каза и прижимать их таким образом, не спровоцировав его. Каз хотел посмотреть, сработает ли тот же трюк и у нее. Дав ей время отстраниться, если понадобится, он медленно поднес ее руку к подушке софы и удержал ее там, быстро сжав. Она сжала в ответ. Он почувствовал горячий прилив победы и гордости за нее и провел языком по ее клитору прямым касанием, наслаждаясь тем, как она ахнула и прижалась к нему, ее рука дернулась в его. Еще один уверенный щелчок, затем еще один. Ее дыхание перехватывало при каждом движении его языка. Он чувствовал, как напряжение растет в ее теле, и ускорил темп, доставляя ей удовольствие, пока она не закричала. — Каз, — настойчиво попросила она. — Там, прямо там, вот так... именно так... да... Он подвел ее прямо к тому моменту, когда ее бедра прижались к его рту, а ее тело напряглось и дрожало... и отдернул свой рот. Голова Инеж взлетела вверх, ее глаза были темными и отчаянными, а нижняя губа зажата зубами. Она издала испуганный и расстроенный звук. — Каз! — Она потянулась, чтобы снова опустить его голову, но он нырнул в сторону, уклоняясь от нее. — Каз! Он позволил медленной улыбке заиграть на своих губах, наблюдая, как дергаются ее бедра, и слушая ее хныканье, когда кульминация ускользнула от ее досягаемости. Затем, пока Инеж все еще хныкала, он скользнул в нее двумя пальцами и согнул их. Ее тело на мгновение приподнялось с софы. — Да, там, Каз... Каз! — Он снова остановился. — Не дразни, — заныла она. — Но это так весело, — возразил он, медленно вводя пальцы внутрь и вытягивая наружу, наблюдая, как ее бедра улавливают ритм и двигаются навстречу каждому толчку. — Это не так, — возразила она, но Каз лишь ухмыльнулся, его взгляд задержался на румянце ее щек и на руке, все еще крепко переплетенной с его. — О, нет, это так. — Он снова приблизил к ней рот. Она издала глубокий стон облегчения, когда его рот сомкнулся на ее клиторе. Он занимался с ней любовью, двигая языком по спирали и сгибая пальцы. Теперь она была еще более влажной, горячей, набухшей и скользкой вокруг его пальцев, и он не мог не представить, каково было бы закинуть ее ноги себе на плечи и скользнуть глубоко в нее. Нет, не сейчас. Инеж снова хныкала, ее бедра напряглись вокруг его ушей, а рука почти до боли сжала его руку. Он сильно втянул ее клитор, а затем снова отстранился, когда она начала выгибаться, дрожа, с криком на губах. Крик снова сменился разочарованием. — Каз, давай! — Пока нет, любимая, — сказал он ей и снова наклонился, проводя языком широкими, непрямыми кругами. Инеж издала приглушенный звук разочарования в его адрес, что заставило его усмехнуться. — Ты ужасен. — Конечно, — согласился он, дуя прохладным воздухом на ее клитор, затем облизал его и снова слегка подул, заставив ее извиваться. — Каз, — заныла она, ее голова тряслась. Он толкал пальцы сильнее, добавляя третий, позволяя себе представить, что открывает ее для своего члена. Она двигала бедрами при каждом толчке и хныкала, нахмурив брови, пытаясь вернуться к той точке, прежде чем он сможет снова остановиться. Обычно она не кончала только от этого. Каз снова отстранился, чтобы оставить след нежных укусов на внутренней стороне ее бедер, и ее рука сжала его руку, как будто она хотела схватить его за волосы и перетащить его рот туда, куда ей хотелось. Но только одна ее рука была прижата к обивке софы. Восторг захлестнул его, когда он понял, что она дает ему власть над своим удовольствием. Он опустил голову и обвел ее клитор кончиком языка, и она застонала. Каждая мышца ее тела напряглась, и сила ее ног отодвинула пуфик на несколько дюймов, прижав его подушку прямо к эрекции Каза. Он со вздохом прижался к ней бедрами, наблюдая, как Инеж почти приблизилась, крепко сжимая его пальцы, а затем… — Ах ты, ублюдок! Он улыбнулся ей без раскаяния, а затем закусил губу, снова прижавшись бедрами к пуфику, гоняясь за облегчением от давления на свой член. Он вытащил из нее пальцы и лизнул их, не разрывая зрительный контакт, и Инеж издала отчаянный звук. — Ты хочешь, чтобы я остановился, сайни? — спросил он низким и грубым голосом. Она застонала. — Я хочу, чтобы ты перестал останавливаться! — выговорила она, яростно выговаривая каждое слово. Ее волосы были в беспорядке после того, что она трясла головой, а глаза вспыхнули на него. Ярость, страсть и ножи на голой коже. Ему хотелось, чтобы она была с ним вечно. Он снова выгнул бедра, потерся о пуфик, позволяя себе пожирать ее красоту глазами. — Я серьезно, Каз! Дай. Мне. Кончить, — потребовала она, стуча кулаком по подушкам. — Я думал, что одно из наших правил состоит в том, что каждый из нас может остановиться в любой момент, когда захочет? — Каз поддразнивал ее. — Такова была сделка. Инеж долго смотрела на него, а затем рухнула обратно на софу, бормоча что-то сложное на сулийском, что Каз не мог перевести, но что определенно не подходило для приличной компании. Он попытался не ухмыльнуться, но у него не получилось. — Я отомщу тебе за это, Ритвельд, — сказала она ему, и он втянул воздух при звуке фамилии, с которой родился. Очень осторожно он перевернул руку, которую сплел со своей, поднес ее к своим губам и поцеловал внутреннюю часть ее запястья, затем легким прикосновением зубов коснулся ее пульса. — Нет, если я первым доберусь до тебя, — выдохнул он в чувствительную кожу, теперь уверенно покачивая бедрами и сдерживая стон, потому что трение было невероятным. — О, ты поймал меня, но, похоже, ты забыл, что со мной делать, — сказала Инеж с вызовом в тоне. — Разве? Он прижал ее руку к софе и наклонился, позволяя ей почувствовать его дыхание на вершине ее бедер. Она выгнулась к нему, покачиваясь у его рта, и он позволил ей отчаянно попытаться потереться о его лицо, прежде чем сдался и сомкнул рот вокруг ее клитора, размеренно и ритмично посасывая. Инеж рыдала от муки и удовольствия, извиваясь, пока он держал давление достаточно сильным, чтобы заставить ее неуклонно приближаться к кульминации... но все же недостаточно быстро, чтобы удовлетворить ее. — Каз… прошу, мне нужно… так сильно… о, я ненавижу тебя, пожалуйста… ммм, ох, о, Святые, Каз, Каз… — она растворялась в бессловесных звуках, когда он начал действовать быстрыми и сильными движениями языка. Такие красивые, невыразимо грязные звуки. Его любовь приближалась к кульминации под его ртом, бессвязно умоляя. Это было воспоминание, к которому он будет возвращаться всю оставшуюся жизнь. Она начала кричать, ее бедра резко дернулись, и он почувствовал, как сила пронзила его, словно электричество, когда он отстранился. Внезапно в его периферийном зрении мелькнула вспышка. Инеж держала нож в нескольких дюймах от его горла. — Заканчивай, — потребовала она, ее дыхание было прерывистым. Великолепная, раскрасневшаяся, всего за несколько мгновений до кульминации, и нож в ее руке сверкает смертельной угрозой… Бедра Каза дрожаще соприкоснулись с пуфом. Оргазм настиг его прежде, чем разум смог полностью осознать то, что он видел, и он кончил, возможно, сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Он беспомощно вздрогнул, беспорядочно двигаясь, задевая о пуф. Инеж прижала прохладную плоскость лезвия к его челюсти, когда он свернулся калачиком между ее бедер – если бы он не зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться, он был бы потрясен чистым отчаянием, вырвавшимся из его горла. Наконец он перевел дыхание, когда свидетельства его оргазма просочились сквозь трусы, которые прилипли к коже, — мокрые, липкие и горячие. Затем, все еще дрожа и содрогаясь от последствий, он опустил рот к ее клитору, глубоко скользнул пальцами в нее и закончил то, что начал. Он больше услышал, чем увидел, как нож упал на ковер, когда она схватила его за волосы, раскачиваясь на его языке и простонала его имя... не один раз, а снова, снова и снова. Ее оргазм был впечатляющий: все ее тело тряслось и спазмировалось, слезы текли по щекам, рот растянулся в беззвучном восторженном крике. Каз не прекращал давления на ее клитор, сгибая пальцы, толкая ее все выше и выше, пока ее тело не напряглось и не дернулось, и он понял, что она больше не может выносить этого. Затем он замедлил свои действия, успокаивая ее после толчков и позволяя ей отбросить его неуклюжей рукой, когда даже этого стало слишком много. Он осыпал поцелуями ее бедра, даже когда она оттолкнула его. Инеж погрузилась в подушки софы, обессиленная от усталости, и он упал на пол. В его крови пульсировало восторженное ощущение, что-то более острое и сладкое, чем адреналин, и гораздо более греховное. — Ты… ублюдок… — выдохнула Инеж, ее голос все еще дрожал, когда она передвинулась и легла на бок. — Ммммм, — радостно согласился Каз. — Так меня называют. Последовала пауза, а потом звук, и его запутавшемуся в сексе мозгу потребовалось мгновение, чтобы распознать. Инеж хихикала. — Не могу поверить, что ты кончил, когда я… Он пожал плечами, не стесняясь. — И? — Он знал, что ему нравится. — И… это что-то, что мы исследуем дальше или что-то, о чем мы больше никогда не говорим? Он все еще мог слышать смех в ее голосе. Каз отнесся к этому серьезно, насколько это того заслуживало. — Честно говоря, не знаю, насколько далеко я бы хотел, чтобы ты зашла, — сказал он ей. — У меня довольно плохие ассоциации с тем, как лезвие прижимается к моей коже. Вероятно, я бы агрессивно отреагировал, не задумываясь. Это скорее идея, чем конкретное действие, если это имеет какой-то смысл. — М-м-м. Последовала пауза, затем она тихо сказала: — Как то, что мы только что сделали, когда ты меня не удерживал… — Именно так. Каз сел, облокотившись на диван, чтобы видеть ее лицо: кожа блестела от тонкого слоя пота, а локоны волос прилипли к шее; глаза снова были закрыты, пока она попыталась вернуть некое подобие контроля над своим дыханием. Инеж была невероятно прекрасна, и она была его. Ему хотелось прикоснуться к ней, но по опыту он знал, что прикосновение к коже, влажной от остывающего пота, никогда не было для него хорошей идеей. — Было хорошо? Инеж открыла глаза, и он увидел в них поразительную уязвимость. — Мне... действительно понравилось. Больше, чем я ожидала, после… Каз кивнул, осторожно убирая прядь волос с ее лица призрачным прикосновением опытного карманника, не касаясь ее кожи. — Я никогда не представлял, как это будет, когда ты будешь все контролировать, настолько, насколько сильно я фантазировал о том, что ты будешь поступать со мной по-своему. — Каково тебе, когда я все контролирую? — спросила она немного застенчиво. — Это иначе, чем я думал. Лучше. Как будто что-то во мне просто… расслабляется, и мне не нужно думать. Я могу просто чувствовать. — Он сделал паузу. — Но на этот раз, когда контролировал я… Мне это так понравилось, Инеж. — Мне кажется, тебе это понравилось слишком сильно, — сухо заметила она, хотя и слегка улыбнулась. — Я слишком сильно тебя люблю, — попытался сказать Каз на сулийском, и Инеж хлопнула себя рукой по лицу в изумленном веселье. — Понимаю, что ты хотел сказать, но на самом деле ты сказал, что ценишь меня слишком дорого. Почему ты такой отвратительный керчиец, даже на другом языке? — сокрушалась она. — О, правильно, слова меняются, когда речь идет о человеке, — с опозданием вспомнил Каз. — Мне страшно, что они не меняются на этом языке, но я тоже люблю тебя, шеврати, ублюдок, — сказала она, улыбаясь. — И это было сексуально, когда ты взял контроль на себя, хотя, если ты когда-нибудь будешь снова дразнить меня… — она взглянула на настенные часы… — Святые, почти час? Ты ужасен. Если ты когда-нибудь еще раз будешь дразнить меня так долго, я буду делать с тобой то же самое до тех пор, пока не заставлю тебя плакать. Каз вздрогнул. — Если это была угроза, — сказал он ей, — то я думаю, что ты, возможно, поступила неправильно. — Ты неисправим. Я молюсь за твою душу. — Думаю, мы установили, что у меня ее нет. — Каз слегка ухмыльнулся, затем слегка поморщился, пошевелившись, поднялся на ноги и начал поправлять свою одежду. — Каз, — укоризненно начала Инеж. Он прервал ее тихим проклятием, глядя на пятно на своих штанах. — Я не могу выйти туда в таком виде. Инеж молчала долгое мгновение, и он пристально посмотрел на нее, зная, что она пытается не смеяться. Он глубоко вздохнул и проглотил свою гордость. — Инеж… — Не смотри на меня. Это не я кончила на них. — Нет, вместо этого ты кончила мне на лицо и теперь смеешься надо мной, — сказал он слегка раздраженно. — Ну, твое лицо легче и дешевле отмыть. Я демонстрирую керчинские ценности бережливости и практичности. — Она ухмыльнулась ему. — Я многому научилась из вашей культуры. Черт возьми, ей это нравится, не так ли? Возможно, ему следовало позволить ей кончить раньше. Каз попробовал обаяние, наклонившись к ней, положив одну руку на подлокотник софы, и немного криво улыбнувшись ей. — Знаешь, если ты хочешь выразить свою благодарность за мои услуги, можешь пойти за длинным пальто, висящим в моем кабинете наверху. Она сузила глаза. — Это тот голос, который ты используешь, чтобы убеждать филей отдать тебе их деньги, но на меня он не действует. Попробуй еще раз. — Инеж! — Он в отчаянии указал на свои штаны, меняя позу. — Ты же знаешь, я не могу выйти отсюда в таком виде. Люди это заметят. Она села, и он обнаружил, что его отвлекает покачивание ее грудей и напряжение мышц ее ног, когда она опускала их на пол. — Что я получу взамен за то, что принесу твое пальто? Он застонал. — Гезен, я не знаю. Что ты хочешь? — Во-первых, извинения. Каз приподнял бровь. — Это было бы ложью. Если от меня что-то зависит, — его голос слегка понизился, и он улыбнулся в предвкушении, — это действие будет иметь много эха. Инеж нахмурилась, но он заметил, что ее зрачки расширились от его обещания. — Тогда я хочу расплаты. — Я думал, ты сказала, что тебе нравится, когда я беру все под свой контроль, — возразил он, хотя он в какой-то степени наслаждался ее яростью. — Брать все под контроль — да. Но не позволять мне кончить так долго? У тебя проблемы из-за этого. — Назови свою цену. Столько оргазмов, сколько захочешь? — предложил Каз. — Я уже могу получить это, если разденусь и улыбнусь тебе. Предложи более выгодные условия. Он ухмыльнулся. Его Призрак знала, как торговаться. — Новый нож. — Тот, который ты уже купил мне и хранишь в своем столе в Клепке? — Откуда ты это знаешь? — потребовал он, застигнутый врасплох. — Твои новые пауки информируют меня о каждом твоем движении, на всякий случай, если ты окажешься в беде, пока меня не будет. — Я был в Хеллгейте всего несколько часов, Инеж! — Девять часов, и ты вышел со сломанной рукой! — Меньше суток, и это была трещина в кости, а не настоящий перелом! — возразил он. — И ты мне сказал, чтобы я не волновалась, вот почему твои пауки теперь сообщают все мне. Предложи более выгодные условия. — Я никогда не заставлю тебя ждать час, чтобы снова кончить? — попытался он, уже размышляя, сколько он сможет успеть сделать за 59 минут. — И? — Просто скажи мне, чего ты хочешь, — сказал он, сдаваясь. — Хммм… — Инеж драматично наклонила голову и задумалась. — Я хочу, чтобы ты отвез меня в «Артиг Мейд» и купил мне дорогой ужин. — Хорошо, — согласился Каз, хотя его внутренний мальчишка из Бочки вздрогнул от мысли потратить 40 крюге на одну тарелку с едой. — Затем я хочу вернуться в твою комнату и держать тебя на грани оргазма, пока ты не будешь умолять меня позволить тебе кончить. — В Клепке звук легко распространяется, — сказал Каз, нахмурившись. — Тогда номер в отеле, — пошла на компромисс Инеж. Внезапно он почувствовал, что ему нужно прочистить горло. — Договорились. — Сделка есть сделка, — сказала она и поднялась. Она потянулась и вздохнула, натягивая одежду медленнее, чем обычно, и Каз снова почувствовал сильную, торжествующую гордость от того, насколько явно ее удовлетворение. Когда она, наконец, надела носки, то оставила ботинки там, где они лежали, — в них она не смогла бы как следует карабкаться, — и исчезла за окном в ночи. Всего через несколько минут Инеж вернулась из его маленького кабинета наверху и была одета в пальто. К его небольшому раздражению, она выглядела в нем лучше, чем он сам. Она сняла пальто и вручила ему эффектным движением. Полностью одевшись, они выскользнули через задний выход «Серебряной шестерки», и смех Инеж разносился по ночному воздуху, пока они направлялись домой. Если охранники, стоящие у выхода, заметили румянец на его щеках и то, как низко его рука задержалась на ее спине, никто не осмелился ничего сказать.