Учимся прикасаться (Learning to Touch)

Иногда Инеж хихикала после того, как кончила, и этого звука чистой радости было достаточно, чтобы сердце Каза закололо от того, насколько она идеальна. Он хотел заставить ее смеяться так вечно. Он прижал ее к себе, не обращая внимания на боль в ноге, и подвинулся, чтобы обнять за талию и прижаться лицом к ее животу, сосредотачиваясь на ее тепле и женской мягкости, чтобы контакт не стал чем-то иным, кроме блаженства. Затем он отпустил ее, потому что Инеж обратилась с очень вежливой просьбой, и он не собирался рисковать спровоцировать панику, прежде чем у него появится возможность исполнить ее просьбу. Она замурлыкала и потянулась, а он криво улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, с длинными ресницами, покрасневшими щеками и шеей и разметавшимися прядями волос. Его рука сжалась на ее талии — иногда это было все, что он мог сделать, чтобы не удержать ее со всей дикой силой, которая у него была. — Готова к большему? — спросил он в тишине хриплым голосом. — Я чувствую себя такой жадной, — призналась она. Каз поддался искушению протянуть руку и убрать прядь волос с изгиба ее шеи. — Если ты думаешь, что есть что-то еще, что я предпочел бы делать прямо сейчас, ты ошибаешься, — сказал он ей, и она снова засмеялась и погладила его по волосам, заставляя закрыть глаза и просто дышать, греться в этом ощущении, подобном солнечному свету. Вспышка боли в ноге прервала этот момент, и ему пришлось перевернуться на спину и схватить подушку, чтобы засунуть ее под ногу. — Хорошо. А теперь, — сказал он, многозначительно взглянув на нее, — иди сюда. — Как мне…? — Инеж указала на его ногу. Он на мгновение задумался, затем положил левую руку на верхнюю часть своего бедра ладонью вверх и многозначительно согнул пальцы, как будто они были внутри нее. — Садись сюда. — Каз был не совсем амбидекстром — он лучше справлялся с большинством задач правой рукой — но ее вес на этом бедре прямо сейчас был бы агонией. Она оседлала его ногу, и он скользнул руками по ее бедрам, потому что они были потрясающими, и он хотел этого. Инеж посмотрела на него сверху вниз полуприкрытыми глазами и провела двумя пальцами по сухожилию вдоль его горла. Он издал довольное бормотание в ответ на ласку и скользнул рукой между ее ног. Внутри она была горячая и скользкая, и он гладил ее, наблюдая за реакцией ее лица и тела. Тем, как сбивалось ее дыхание, а черты лица становились мягкими и уязвимыми, когда он был нежным; как она выгибала спину, наклонялась вперед, и сжималась вокруг него, когда он слегка сгибал пальцы; какой прерывистый звук она издавала, когда он сильно прижимал основание ладони к клитору, в то время как его пальцы были внутри нее. Он не лгал ей. Не было ничего другого, что он предпочел бы делать прямо сейчас. Его нога чертовски болела, но он обнаружил, что ему все равно. Пока он мог отвлечься на то, как свет из окна играл на ее коже, на то, как темнеют ее соски, проглядывающие сквозь тонкую сорочку, и на то, как она ахнула и бесстыдно впилась в его руку. Каз повзрослел в Бочке. Он знал, что секс может быть уродливой, интуитивной вещью, состоящей исключительно из инстинктов и потребности. Никто никогда не говорил ему, что инстинкт может быть таким прекрасным, что женщины не просто тугие и влажные, но и обворожительно мягкие и чувствительные внутри. Он слышал все о том, как трахать девушек до тех пор, пока они не смогут ходить, и ничего о том, что, если к ним правильно прикоснуться, они таят в твоих объятиях с твоим именем, как молитвой на губах. Для него это уже не было чем-то новым, но все равно удивляло, насколько нежным и приятным может быть секс. Однажды он почувствовал вину за то, как сильно он хотел ее. Осознание того, как нежно он мог делать это с ней и как сильно она это любила, растопило эту вину. «Трахай меня пальцами, пока я не забуду свое имя», сказала она. Идея грубого, грязного секса все еще была настолько важной частью его концепции совокупления, что он, вероятно, никогда не сможет подавить грубую похоть, которую зажгла в нем такого рода фраза. Но тот факт, что эти грубые слова означали что-то нежное, скользкое и игривое, закончились тем, что он наблюдал за ее ярким оргазмом и держал в безопасности в своих объятиях… это было даже лучше. — Поцелуй меня, — попросил он ее. Инеж наклонилась, чтобы прижаться своими губами к его губам, застонав ему в рот, когда он быстрее начал двигать пальцами внутри нее. Она была мокрой, такой чертовски мокрой для него. Каз чувствовал, как ее тело напрягается, дыхание перехватывает и замирает. Он поцеловал ее в ответ с языком и зубами, грязно и неистово. Он изменил угол наклона руки и провел большим пальцем по ее клитору, и ее бедра резко дернулись, внутренние мышцы крепко сжались вокруг его пальцев. Она застонала ему в рот. Он крепко поцеловал ее, ошеломленный, как всегда, тем, насколько горячей она была в эти моменты кульминации. Что у него было это. Что она могла когда-либо подумать, что он заслуживает чего-то настолько прекрасного и идеального. Он обнаружил, что его дыхание совпадает с ее дыханием, что он задыхается вместе с ней, пока она переживала оргазм и позволила себе упасть ему на грудь, обессиленная. Он извлек пальцы и обнял ее, прижавшись губами к ее волосам. Легкая дрожь дискомфорта пробежала по нему от ее влажного от пота лба теперь прижатого к его шее, когда он больше не был поглощен страстью момента. Быстро и ловко он повернул ее голову так, чтобы ее волосы оказались между ее кожей и его, и поправил руки так, чтобы ее сорочка оказалась между ними, и медленно задышал. Инеж издала звук удовольствия и прижалась к его груди. Каз улыбнулся, снова сосредоточив внимание на ней. — Тебе было хорошо? — тихо спросил он. — Очень хорошо, — горячо сказала она. — М-м-м. Как тебя зовут? Он провел кончиками пальцев по ее позвоночнику, чтобы вызвать ту легкую дрожь, которую он любил. — Я не имела в виду буквально, придурок, — сказала она, целуя его ключицу сквозь ткань майки. — Это было потрясающе. Хочешь, чтобы я… — начала она было предлагать, но он перебил ее. — Я человек слова, сайни. Полагаю, условия заключались в том, что я заставлю тебя забыть твое имя. Я очевидно еще не выполнил эту часть сделки. — Как это может быть сделкой, если ты ничего не получаешь взамен? — возразила Инеж, а он фыркнул и слегка потянул ее за косу. — Я получаю удовлетворенную женщину в своей постели, вот что я получаю, — возразил Каз. — Я думаю, — сказала она, глядя на него с чем-то теплым и неописуемым в глазах, — что мне очень повезло. Он поднял бровь. — Хочешь, чтобы тебе повезло еще больше? Инеж начала смеяться, и он мог жить в этом звуке до самой своей смерти. Она покрыла нежнейшими поцелуями его шею. — Я полагаю, очень важно, чтобы ты оставался человеком слова. — Определенно. — Ему удалось сохранить невозмутимое выражение лица, но с трудом. — Ну, в таком случае… можешь продолжать. — Она одарила его озорной улыбкой. — О, мы снова вернулись к вежливости, не так ли? — поддразнил он. — Если так, то я хотел бы отдать должное твоим самым превосходным поцелуям и смиренно попросить еще. Каз встретился с ней глазами, и в его взгляде не было ничего смиренного, только яростное требование. — Поцелуй меня, — прохрипел он и почувствовал, как у нее перехватывает дыхание от возбуждения, когда она оперлась на локти и колени, чтобы прижаться своими губами к его. Он жадно потянулся к ее груди, проводя большими пальцами по соскам, чтобы вызвать у нее тихие стоны. Они все еще были чувствительными. Хорошо. Он потянул их нежно, но твердо и был вознагражден слабым стоном и бессознательным движением ее бедер. — Такая горячая, — прошептал он. — Бля, Неж. Есть то, что я хочу с тобой сделать. — Сделай хоть что-нибудь из этого, — выдохнула Инеж, и он скользнул рукой обратно под ее сорочку, а пальцами снова вошел в нее. Ее губы приоткрылись, а веки закрылись. Она все еще была так открыта для него, такая горячая и набухшая внутри, и он глубоко и сильно погружал в нее пальцы, сгибая их внутри нее каждые несколько толчков, чтобы вызвать этот неистовый крик. — Каз. — Ему никогда не надоест слышать свое имя из ее уст. — Каз! Он продолжал, восторженно наблюдая, как ее удовольствие нарастает все сильнее и быстрее. Инеж застонала, кусая губу, и он увидел, как ее волна поднимается. Затем внезапно удовольствие, казалось, прекратилось, движения ее бедер замедлились, и что-то изменилось в выражении ее лица. Каз остановился. — Инеж? Поговори со мной. — Блин! — Она на мгновение закрыла глаза. — Я так близко, но начинаю ощущать боль и… Он немедленно прекратил прикосновение. Боль была одним из немногих триггеров, которые все еще заставляли ее исчезнуть. Он нежно и успокаивающе провел рукой по ее бедру. — Но я не хочу останавливаться, — заныла она. — Это было так приятно, а потом вдруг все изменилось, и… мое дурацкое тело! Каз притянул ее к себе. Он ничего не сказал; она знала, как хорошо он понимает. Он просто обнимал ее, твердо проводя руками по ее телу, придавая ей ощущение реальности здесь и сейчас. В памяти Каза всплыло воспоминание многолетней давности: Джеспер сидел в Клепке за старым, покрытым царапинами столом и вспоминал махинации прошлой ночи, пока Каз пил кофе и без особого энтузиазма пытался заняться бумажной работой. «...три раза, это было невероятно. Моя кожа будет саднить несколько дней. Это стоило того. В последний раз ей стало слишком больно, чтобы продолжать, поэтому я помог ей кончить своим ртом». Джеспер откинулся на спинку стула, пока тот опасно не закачался. «Святые, это было так хорошо». Каз слегка провел руками вверх и вниз по ее спине, размышляя. Теперь он мог поцеловать ее и даже прижаться губами к потной влажной коже в порыве страсти. Мог ли он... возможно... — Ложись, — сказал он, скорее как просьба, чем требование. Инеж слезла с него и вопросительно посмотрела. — Можем ли мы… Я хочу попробовать прижаться к тебе губами. Тебя это будет беспокоить? Она моргнула несколько раз. — Это не будет беспокоить тебя? — Пока не знаю, — признался он, — но если ты позволишь, я хочу попробовать. — Он встретился с ней глазами, позволяя ей увидеть в них решимость. — А если не получится, по крайней мере, ты не сможешь расстраиваться больше, чем сейчас. Могу я? Она медленно кивнула. — Думаю, мне бы это понравилось, — тихо сказала она. — Никто никогда не делал это для меня, они лишь просто совали туда свое лицо, потому что им это нравилось. — Это вернет плохие воспоминания? — осторожно спросил он. — Я тоже пока не знаю, но… давай попробуем. Инеж раздвинула ноги, и он медленно улыбнулся. Когда он сполз по кровати и лег на живот, положив голову между ее бедер, он почувствовал неприятную колющую боль в ноге, но упорно игнорировал ее. Он нежно дотронулся руками внутренней части ее бедер, поглаживая и раздвигая их еще больше, и наклонил голову, чтобы слегка, экспериментально, коснуться ее губами. От ее насыщенного, неописуемого запаха на мгновение кровь отхлынула от головы, и ему пришлось наклониться и приспособиться так, чтобы прижатие эрекции к матрасу и брюкам было менее неудобным. — Ты пахнешь потрясающе, — прошептал он, и Инеж неловко поерзала. — Раньше ты облизывал пальцы, когда прикасался ко мне, Каз. Ты знаешь, какой у меня вкус и запах. Может, не будешь таким странным? Он осмелился слегка лизнуть ее, затем более твердо, передвигая руки, чтобы раскрыть ее для себя. Она испустила длинный, дрожащий выдох. — Все нормально? — спросил он, одновременно оценивая свою собственную реакцию. Его дыхание было ровным, а боль в мышцах ноги ироничным образом помогала оставаться спокойным и сосредоточенным. — Нормально. — Тогда скажи мне, что приносит удовольствие, хорошо? Я не собираюсь довольствоваться тем, что это просто нормально. Это для тебя, помнишь? — Эм, думаю, начни осторожно, и я скажу тебе, что лучше всего? — осторожно предложила Инеж. В этом не было ничего конкретного, но, возможно, она еще сама не знала, чего бы ей хотелось. Каз медленно лизнул ее, проведя языком от ее входа до клитора, и она задержала дыхание. — Ох, — сказала она тихо. Поскольку Каз знал, как ей нравилось, когда он прикасался к ней руками, он провел языком вокруг ее клитора, как если бы он делал это кончиком пальца. Спина Инеж выгнулась, и она издала стон. — Это… о, Святые, Каз, это… Он поднял голову. — Хорошо или плохо? — Хорошо. Продолжай, — ответила она, задыхаясь. Он так и сделал, время от времени экспериментируя с чем-то немного другим, прежде чем вернуться к тому мягкому вихревому движению, которое ей так нравилось. Не все, что, как он думал, сработает, вызывало восторженный отклик. Это было ново, сложно и захватывающе. Вода не поднялась. А стоны Инеж становились все громче и чаще. Ей нравилось, когда он сосал ее, когда он слегка, но уверенно постукивал кончиком языка. Когда она пробормотала что-то неразборчивое, а он вопросительно промычал, все еще держа клитор во рту, Инеж практически выгнулась на кровати с горячим криком удивления, который он хотел слышать снова и снова. Она больше не говорила по-керчински, а это означало, что что-то он делает правильно. Он знал несколько слов на сулийском языке, но единственное, что он разобрал, были слова «милый» и «да». Его челюсть болела с той стороны, где она была вывихнута ударом шесть лет назад. Однако боль не была для него спусковым крючком. Каз продолжал. Это было странно, сложно и прекрасно, и он не хотел останавливаться, не тогда, когда она вцепилась в простыни и так сладко постанывала для него, прижимая тело к его рту… Ему сейчас было чертовски тяжело. Он предпринял опрометчивую попытку прижаться к матрасу, чтобы уменьшить давление, но боль в мышцах ноги и бедра была настолько острой, что ему пришлось на мгновение остановиться и задержать дыхание. Инеж протестующе запищала. Каз быстро вернул свой рот к ней, водя языком прямо по ее клитору. Она обвила его ногами и уперлась пятками в его спину, бессловесно требуя большего, а он снова и снова сильно кружил языком, пока его лицо не стало скользким от ее влаги, и она кончила с одним из тихих, интенсивных, медленно-нарастающих оргазмов, которые заканчивались небольшими всхлипами удовольствия. Он держал свой рот над ней, пока дрожь затихала, дразня ее нежными постукиваниями языка, которые заставляли ее пищать и рефлекторно дергать бедрами, пока ее ноги не упали по обе стороны от него. Когда ее дыхание немного выровнялось, он снова начал медленно вращать языком. Инеж изогнулась и попыталась сомкнуть бедра. — Я кончала три раза, Каз, что ты делаешь? — Это, — сказал он, слегка приглушенный тем, что не поднял голову, чтобы ответить. — Это и ничего больше до конца моей жизни. Она фыркнула от смеха, который перерос в тихий, задыхающийся визг, когда он снова начал медленно водить по ней языком. — Каз! Он легонько щелкнул ее по клитору языком, и она с визгом забилась в конвульсиях, чуть не выгнувшись дугой на кровати. — Я слишком чувствительна… — Я остановлюсь, если это перестанет быть приятным, — заверил он ее, а затем начал ласкать мягкими, непрямыми движениями языка, заставившими ее извиваться. — Слишком много, слишком… — Это перестало быть приятным? — Он оторвал от нее рот, но держал его достаточно близко, чтобы ее охватила легкая дрожь, когда его дыхание коснулось ее. — Это… это не так, но… это так много… — В плохом смысле? Он слегка погладил ее бедра. Инеж тяжело дышала, ее бедра беспокойно дергались. — Нет, — сказала она нерешительно. — Не в плохом. — Ну что ж, — сказал он, открыл рот, наклонился на последнюю долю дюйма и, слегка прижав к ней язык, начал сосать. Звуки, вырывавшиеся из ее легких, были великолепными, почти нечеловеческими и вызвали в нем пронзительный трепет. Каз продолжал — нежный, уверенный, неумолимый — и она корчилась. Ее ноги так сильно сжались на его голове, что на мгновение он услышал как кровь бежит по его венам. Он не остановился. Если он умрет именно так, пусть так и будет. Ее бедра резко дернулись, и он почувствовал, как ее тело сильно содрогается под его ртом. Когда ее бедра сжимали его, удерживая на месте, он не мог сдвинуть голову ни на дюйм, даже если бы захотел. Он закрыл глаза и сосредоточился на боли в ноге и челюсти, на ее вкусе во рту, на ее скользком, живом тепле, чтобы не запаниковать. Спустя долгое, дрожащее мгновение она стала совершенно бескостной, и он отодвинул рот, сел, жадно вдыхая полные легкие воздуха. Он удовлетворенно посмотрел на нее. Она вся покраснела, дрожала и была совершенно уязвима после получения удовольствия. Ему хотелось закричать на весь мир, что это сделал он. Ему хотелось заключить ее в свои объятия так крепко, чтобы никто, кроме него, никогда не смог увидеть эту ее сторону, эту чистую, восхитительную мягкость. Ее ноги все еще были раздвинуты, и она сильно покраснела и опухла там, где был его рот. Несмотря на боль в ноге, Каз не думал, что когда-либо в жизни ему было так тяжело. Он сел, пошарил в брюках и обхватил себя рукой. Его рука была недостаточно скользкой, но с его лица почти капала влага от ее тела, поэтому он провел ладонью по лицу и со стоном прижал ее к своему члену. У него вырвались прерывистые вздохи, когда он отчаянно задвигал рукой. Его глаза не отрывались от Инеж: сверкающей, сияющей и полной удовольствия. Он хотел, чтобы этот момент, это чувство длились вечно. Он знал, что, возможно, не сможет кончить. Иногда худшие дни боли были такими. Ему было все равно. Даже если бы он этого не сделал, только этот момент, именно этот момент… Это было самое сладкое разочарование: отдаться жару и удовольствию, когда все в его теле взывало о необходимости облегчения, чтобы лишь оттащить от края настойчивой болью, пронзающей каждый раз. Он вгонял кулак в бедро, словно давление могло заставить нервы прекратить мучить его. В конце концов он позволил себе упасть на матрас, лежа на боку и тяжело дыша, крепко обхватив рукой основание члена, пытаясь ослабить давление. Каз почувствовал, как Инеж протянула руку и погладила его по волосам, и издал тихий стон. — Хочешь, чтобы я попробовала? Он покачал головой. — Может быть, позже. Моя нога просто не позволяет мне сейчас. — И ты был так добр ко мне, — пробормотала она, и он с удовлетворением отметил, что ее голос слегка охрип от крика. Он придвинулся ближе к ней, медленно ослабляя хватку и желая, чтобы эрекция спала. Инеж повернулась к нему лицом и начала нежно проводить рукой по его лбу, лицу, шее. Он тихо застонал и отдался ее ласкам. — Как тебе удается заставлять меня любить тебя все больше и больше? — тихо спросила она, и его сердце сжалось. Каз убрал прядь волос с ее лица. — Это мошенничество, — мягко сказал он ей. — Я обманом заставляю тебя думать, что заслуживаю тебя, и это работает. Она удивленно подняла бровь. — Значит, что все это отвлечение моего внимания, не так ли? — Если ты сосредоточена на том, что делает одна из моих рук, ты не обращаешь внимания на другую. — Он ухмыльнулся ей. Инеж рассмеялась. — И пока ты ублажаешь меня одной рукой... и твоим ртом, Святые, помогите мне... что делает другая рука? — Держится за тебя, — ответил Каз, и правда царапала его грудь. — Не отпускает.