Чимин с трудом разлепляет глаза. По всей видимости, он задремал за столом, когда они с Чонгуком и Хосоком обсуждали планы по развитию дальнейших событий. Чон перенёс его на тюфяк и укутал в свой меховой плащ. Так тепло, омеге даже не хочется высовывать носа из горячего кокона, он жмурится, всё же приоткрывая одно веко. В палатке темно, лишь ярким пятном тлеют угли в очаге, согревая воздух. Чимин как-то неосознанно перебрался в лагерь вместе с Чонгуком, это не первый и даже не второй раз, когда они ночуют вместе.
Пак просто появился в его палатке, просто спит тут, позволяя Чону прижимать его к своей груди, когда тот крепко засыпает. И они не приближаются к разговору о взаимоотношениях между ними, потому что оба, скорее всего, опасаются того, что может вырваться, приди они к этому моменту.
Альфа лежит рядом с ним, наблюдая за подрагивающими ресницами, отбрасывающими длинные тени на щёки. Он размеренно дышит, но не спит, расслабленно подпирает рукой голову, обводя взглядом чужое лицо. Чимин, столкнувшись с ним взглядом, смущённо прячет нос в меху плаща и опускает глаза. Они слишком близко, и каждый раз это так волнительно для Чимина, что хочется кусать до боли губы.
Ранее считая Чонгука безответственным и дурашливым, Пак отрицал всё, что происходило в его душе. Чон лишь прятался за маской, чтобы не вызывать подозрений у людей, но теперь, когда ему нет необходимости скрывать настоящий характер перед Чимином, тот задыхается от каждого произнесённого слова.
Омега замечает при новых встречах, какой на самом деле Чонгук отважный. Мужественный. Сильный. Он, взвалив на плечи такую ответственность, тянет её уже много лет. Не сдаётся, даже имея мизерную возможность на успех. Собирает людей, ищет союзников, воодушевляет солдат на то, чтобы те боролись с узурпатором, с правителем, который не должен сидеть на троне. Чёрная корона по праву принадлежит Чонгуку. Он не получил её путём благородства и силы крови. Не перенял наследием. Он зарабатывает трудом, потом и собственными заслугами. Чонгук достоин своей обсидиановой короны, и Чимин уже видит его — облачённого в чёрное на величественном троне. Альфа сможет возродить Этлинию тем пожаром, который сжигает его самого. И из пепла восстанет государство под его началом.
Чимин чувствует, как у него по всему телу бегут прохладные, воодушевлённые мурашки. Он тихонько вздыхает, взглянув в глаза Чонгуку, и натыкается на то, из-за чего в животе начинает сворачиваться волнующий узел. Чон любуется им. Рассматривает брови, взлёт носа, острые скулы. Чимин замирает, как мышка перед котом, не движется, продолжая наблюдать. Рассматривает Чонгука в ответ. Его густые тёмные брови, расслабленные сейчас, выразительные глаза с длинными прямыми ресницами. Большеватый нос, всё ещё делающий Чонгука моложе, чем он есть на самом деле. Чувственные приоткрытые губы с родинкой под ними.
Чонгук очаровывающе красивый альфа. Особенно, когда сердится. Тогда его лицо ожесточается, он кажется больше и взрослее, а взгляд — словно глыба льда, от него у Чимина мурашки бегут по коже.
Тот поцелуй в день, когда альфа вернулся, показал Чимину настоящее отношения Чона к поступку гильдийца. Его пылкую, невыразимую благодарность, его понимание — чем пожертвовал Пак ради него. Чимин вздрагивает каждый раз, вспоминая, как Чонгук целовал его, как жарко выдыхал ему в раскрытые губы, какими сильными и горячими были его руки. Но отбрасывает эти образы и мысли, вынуждая себя поёрзать — слишком уж откровенными становятся мысли омеги от моментов, всплывающих в его голове.
Постоянно спать вместе безумно приятно, но настолько же тяжело, Чимина часто стали посещать разные образы и фантазии. Такого не было давно, он давил в себе омежьи ощущения и нужды: быть любимым, быть желанным и самым лучшим для кого-то. Получать ласку и заботу, даже если это лишний кусочек поджаренного на огне мяса во время ужина с солдатами у костров, уступки во мнениях. То, что его слушают, то, как на него смотрят. То, что его укутывают в мех, жертвуя собственным комфортом. То, с каким вожделением на него смотрят наедине. Чимин позабыл, как от этого разгорается внутри. Он чувствует себя живым, необходимым, но страшно боится, что может слишком сильно окунуться в эти ощущения.
Даже сейчас Чонгук смотрит с восхищением, с любопытством и желанием, плещущимся скромно на дне зрачков. Этой крупицы хватает, чтобы в животе и груди Пака начал разгораться пожар. Потому он отводит взгляд и сглатывает. Смотрит на выпавший из ворота кофты медальон Чонгука. Символ его Бога. Одного из множества. Омега выпутывает кисть и прикасается к медальону.
— Расскажи о них, — хрипло после сна просит он, стараясь не смотреть на Чона.
Но выходит плохо. Он видит изящные выступающие ключицы, видит мощную, сильную шею и широкие, пусть и расслабленные, плечи. Альфа прочищает горло и ложится поближе, позволяя Чимину сосредоточиться на медальоне. Вот только омега не может на нём сконцентрироваться, ощущая терпкий запах сильного альфы. Он забивается в ноздри — естественный, немного мускусный аромат тела — заполняет глотку и грудь, когда Чимин трусливо старается даже дышать через рот. Но лучше бы этим ртом он прикасался к изгибу шеи, обводя кончиком языка выступающие вены.
— О Богах? — спрашивает альфа, почти не шевелясь.
— Да, ты обещал рассказать о своих Богах, как будет свободное время, перед моим отъездом, — кивает омега, вертит украшение в руках, рассматривая руны.
— Хорошо, — кивает Чон. — У нас много Богов. Мелких, у которых даже храмов и идолов не было, а имена потерялись в веках. Ещё есть такие, как Сапсан, — бог удачной охоты, или же Ивиль — богиня рек и озёр. Но превыше всех стоит «большая шестёрка», — начинает свой рассказ альфа.
Чимин внимательно слушает, удерживая в ладони теплеющий металл медальона.
— Про Эруса, Бога войны и покровителя королей, я тебе уже рассказывал. У него есть супруг — Ратар. Бог мудрости и верности, который не позволяет Эрусу сойти с мудрого и верного пути в своих завоеваниях, — Чимин поднимает взгляд на увлечённого рассказом Гука. — Две сестры: Синилла — богиня плодородия и мира — старшая, и Валиа — богиня Солнца и Луны. Они всегда неразлучны. Синилла и Валиа покровители обычных трудящихся людей, берегут их урожаи и дома, помогают жить в гармонии семьям, придают уверенности.
Богиня Хархат — владыка времён года и вечного огня. Она главенствует над всей шестёркой, управляет погодой. Люди поклонялись ей в смену сезонов, устраивали пышные праздники, где провожали одно время и встречали другое. Говорили, если опустилась первая снежинка, это Хархат ведёт зиму за руку и убаюкивает осень в руках.
Чимин почти задыхается от любопытства. Голос у Гука проникновенный, глубокий, такой, что мурашки снова одолевают согревшееся тело.
— Последняя Богиня — Ароэна. Покровительница омег, женщин и маленьких детей. Самая светлая и чистая из всех, она, пусть и не главная, но везде есть. Люди молились ей о взаимных чувствах, спрашивали благословления на брак. Богиня заботится о здоровье младенцев и уберегает их, когда те вырастают. Она воплощение того, за что борются люди. Они шли на войны не ради Эруса, а ради Ароэны.
Чонгук ненадолго замолкает, Чимин видит, как для него трепетна тема с этой богиней, как он восхищается ею.
— Её имя переводится с этлисского очень интересно, — улыбается альфа, глядя заинтересованному Чимину в глаза. — У неё всегда были самые большие храмы, и множество людей приходили к Ароэне за поддержкой и силой.
— Как переводится её имя? — тихонько спрашивает омега, прикусывая губу от воодушевления короля.
Чонгук немного смущается, словно что-то его заставляет обомлеть от Ароэны. Он опускает взгляд на пальцы Чимина, сжимающие медальон. Обхватив чужую ладонь, альфа снова устанавливает зрительный контакт.
— Любовь. Она богиня любви.
Чимин задыхается, видя искры в глазах Чонгука. Он теряет все мысли и все слова, всё, что до этого было в голове и в душе. Он теряется в этом взгляде, окончательно погружаясь в тёмную, тёплую воду, которая плещется на дне зрачков Гука. Замирает испуганным мотыльком, прежде чем броситься к огню, погибая.
Омега приближается к Чонгуку, притягивая того за цепочку, на которой висит медальон, врезается в его рот своими губами, на секунду отринув все страхи и формальности прочь. Чонгук тут же обхватывает его за талию и углубляет поцелуй. Они слишком долго ходят вокруг да около, а чувства превращаются в пожар, в бедствие между двумя душами. Чонгук прижимает к себе Пака изо всех сил, а тот теряет голову. Чон надёжный, Чимин может ему довериться.
Чимин не верит в богов, в Квадру, во что-то ещё мистическое и таинственное. Он верит в Чонгука, который больше делает для людей, чем всё эти потусторонние силы. Обхватывает его руками за шею, задыхается от эмоций. В нём впервые за много лет так много чувств. Он давно не ощущал себя таким
живым. Сумасшествие, ошибка, как бы кто их поступок ни назвал, Чимин не может пожалеть о совершённом. Он позволяет альфе нависнуть над собой, на мгновение разорвать поцелуй, чтобы на выдохе прошептать:
—
Mel Aroena, — Чимину отчего-то не нужно останавливаться и узнавать перевод. Переливы красивого древнего языка ласкают слух, а смысл, вложенный в звуки, заставляет начать мелко дрожать.
Опасно. Страшно. Рискованно. Чимин не уверен, что сможет восстановиться, если потеряет Чонгука, приняв его чувства и свои тоже. Он уверен, что скорее развалится на кусочки, осыпая пол хрусталём, чем сможет жить дальше, случись что с ним. Он едва справился с потерей Донхёна, а от присутствия Чонгука сгорает, как деревяшка в пламени костра. Но как им остановиться, как прекратить сближаться, если тянет друг к другу, словно привязали верёвкой?
Ответ остаётся пока для Чимина недосягаемым, необъятным. Вместо поиска решения, связанного с чувствами, сейчас слишком опасными для них обоих, омега тянется к Гуку навстречу, льнёт к его мокрым пухлым губам, позволяя себя откровенно и горячо целовать. Проникать языком в рот, скользя по линии белых зубов, обхватывать бока, стискивая пальцами одежду. Он хочет наслаждаться близостью и ненадолго позабыть обо всём. О семи годах скитания и сдерживания слёз от горя. О семи зимах ненависти и всего нескольких месяцах с Чонгуком, позволивших ему забыть ненадолго о том, что он уже кого-то потерял. Кого-то любимого и дорогого, казалось, незаменимого.
Донхён правда незаменим. Его первая любовь ранила, осчастливила, научила многому. Первая любовь редко, когда бывает удачной, правда? Донхён оставил его одного у разбитых мечтаний и символов. Чонгук мечты собирает — каждый осколок, режет об их острые края кончики пальцев, но продолжает склеивать, затачивать, шлифовать. Чинит изломанную душу, просто находясь рядом и позволяя Чимину выбирать самому. Не настаивает, сдерживается, но теперь омега видит всю силу того, что его переполняет.
Будущий король. Освободитель. Символ Этлинии. В руках Пак Чимина — он лишь Чон Чонгук. Мужчина, которого воришка вывез из Эдериаса в телеге под слоями отборного шёлка. Мужчина, таскавший ему похлёбку в таверне, привязанный верёвкой в момент, когда они взбирались по отвесной скале. Он — король, а ещё обычный человек, который просто делает невозможное ради других и себя.
Чимин отрывается от Чона и выдыхает ему в приоткрытые губы. Горячо, страшно, слишком многое стоит между ними. Целое королевство, небольшая, набирающая силы армия, верящие Чонгуку люди. Не совершают ли они ошибку? Не оступаются ли сейчас? Не изменит ли их обоих война? Чимин не может прекратить думать об этом, не получается отринуть сомнения. Но глаза Чонгука такие глубокие, в них столько тепла, что мотылёк-Чимин хочет обжечься почти на инстинктивном уровне. Он желает лететь на свет, даже подозревая, что сгорит в нём.
— Я знаю, что в твоей голове творится, — шепчет Гук, прижимаясь ко лбу омеги своим и зажмуриваясь. — Знаю, что минусов больше, чем плюсов в том, к чему мы сейчас идём. Но я устал сдерживаться. Думал, продержусь. А там конец войны, и я сделаю всё правильно, как полагается. Но больше не могу молчать, терпеть, делать вид, словно у меня сердце не пропускает удар в твоём присутствии.
Чимин почти плавится от его слов. Он так давно не ощущал этого, что забыл, каково. Каково, когда тебя любят. Омега вздрагивает. Ему очень страшно, а Чон продолжает говорить.
— Мне тоже очень страшно. Хосок в чём-то прав, — альфа поднимает взгляд, сталкиваясь со зрачками Чимина. — Я могу бросить всё ради тебя…
— Я тебе не позволю, — вертит отрицательно головой Пак. — Поведу дальше силой, если надо. И никогда не попрошу всё бросить. То, что ты делаешь — намного больше того, что между нами.
— Чимин… — вздыхает несчастно Чонгук. Их обоих терзают сомнения.
— Если попросишь — уйду и не вспомню, что между нами было. Будем просто вести войну, завоёвывать страну без… без всего этого, — Чимин сглатывает, нервничая от произнесённых слов.
— Не попрошу. Ты нужен мне, — снова прикрывает глаза. — Я знаю, что тебе тоже страшно, потому что на другой чаше весов стоит нечто большее и масштабнее. Но… давай…
Чимин не позволяет ему говорить дальше: прикусывает губу.
— Это лишь наша ночь, ладно? Только сегодня отложим всё, — просит омега, рвано целуя Чонгука, словно сходит с ума. Он, кажется, действительно катится в бездну — в тёмную, тёплую, как глаза альфы.
Чонгук внимательно смотрит на него, а после сжимает изо всех сил в объятиях. Покрывает короткими и шумными поцелуями лицо, выдыхает судорожно, словно ему не хватает сил сдержать все порывы, будто тело вот-вот разорвёт.
— Ты — мой Ратар, Чимин, — шепчет в ухо Чонгук, заставляя омегу вздрогнуть и изогнуться. — Не оставляй меня, чтобы твоя мудрость не позволила превратиться в животное.
Омега смаргивает мелкие бусинки слёз и переворачивается, оказываясь сверху. Целует настойчиво, ощущая, как внутри всё предательски горит и крупно дрожит. Меховая накидка сползла с тюфяка, но им обоим и без того жарко. Пак зарывается в тёмные волосы тонкими пальцами, а Чонгук забирается горячими ладонями под слои зимней одежды. Гладит поясницу, поднимаясь выше к лопаткам. В палатке слышны тихие выдохи, звуки поцелуев и потрескивания дров.
Без ненужных больше сейчас слов, омега дёргает за тёплую чёрную рубаху Чонгука и помогает ему стащить ту через голову. Он разглядывает широкую крепкую грудь с любопытством, прикасается сначала кончиками пальцев, а потом полностью умещает тёплые ладони на чужой коже. Чон сам хватает его за кисть и позволяет погладить себя впервые. Чимин смущается так сильно, что почти пыхтит, красный до кончиков ушей. Но старается как можно быстрее взять себя в руки. Склонившись над лежащим на тюфяке альфой, прикасается мягкими губами к вздрогнувшему животу Гука. Тот, часто вздыхая от вида целующего его тело омеги, смыкает покрепче губы и закусывает нижнюю.
Чимин ведёт касаниями от груди до ключиц и покрывает их поцелуями, выдыхая на влажную от слюны смуглую кожу. Чонгук хочет было обхватить чужое лицо, но Пак не даётся, ускользает, снова спускаясь лаской ниже. Кончиком высунутого языка обводит рельеф на животе, впадину пупка, чтобы спуститься к дрожащему низу живота. Его самого прошибает желанием от каждого прикосновения, а когда Чонгук невнятно мычит, стоит омеге прикусить кожу на животе, ощущает, как в паху скапливается горячее желание.
Он усаживается на ногах альфы удобнее, справляется с завязками на его брюках, но тут Гук Чимина останавливает, на что тот лишь сбрасывает ладони, строго глядя. Он хочет насладиться этим мужчиной, попробовать его на вкус, услышать голос, и только от того кружится голова — лишь от самих мыслей о таком. Чимин стягивает плотные тёплые брюки Чонгука, проводит небольшими ладонями по сильным ногам, чувствуя всю твёрдость мышц. Оглаживает колени, искоса наблюдая за тем, как альфа почти пожирает каждое его движение взглядом. Это приятно. Восхищение в чужих глазах, горячее, почти кипящее желание на дне зрачков.
Самым важным показателем этого самого желания оказывается каменный, жмущийся к животу член. Омега взволнованно на тот смотрит — он так давно ни с кем не был, каждую течку переживал в одиночестве. А теперь рядом Чонгук — горячий, живой, чувственный. Чимина разрывает от чувств, он, выцеловывая внутреннюю сторону бедра, отчего Гук запрокидывает голову в наслаждении, приближается к паху.
У самого Пака в штанах уже туго. Он стыдливо представлял тот момент, когда Чон его зажал у шкафа, а сам дрожал от возбуждения, стоило припомнить о случившемся. А теперь Чонгук полностью перед ним обнажён. Его ноги беспокойно вздрагивают от нетерпения, его живот и грудь часто вздымаются из-за сбитого дыхания. Альфа прикусывает губу, тянет ладонь, чтобы прикоснуться к тёмным волосам омеги, гладит подушечками висок, а Чимин, как кот, готов ластиться к нему, рвано выдыхая. Сводит коленки вместе, подбираясь поближе, ёрзает от нарастающего возбуждения. Его ведёт только от того, что он обхватывает плоть Чонгука у основания. Горячий, немного влажный, очень твёрдый. Омега неосознанно раскрывает глаза шире, прежде чем обхватить пухлыми губами головку.
Чонгук от этого несдержанно стонет, прикасается к макушке, а Пак ощущает, как альфа сильно сдерживается. Он-то вроде и не против, чтобы тот начал доминировать над Бубновой Дамой, просто хочется ещё немного поиграть. Проведя по уздечке языком, Чимин фырчит. Берёт глубже, крутящими движениями двигая ладонью у основания члена. Чонгук часто выдыхает с едва заметными стонами, что, несомненно, Чимину льстит. Альфа зарывается в волосы омеги пальцами, но не давит и не напирает, хотя тому уже откровенно и этого хочется.
Чимин хватает ладонь Гука и заставляет сжать пальцы в волосах сильнее. Чон глядит на него затуманено, давит на голову, позволяя омеге блаженно застонать, когда головка упирается в нёбо.
— Не могу больше, — одними губами шепчет Чон, рывком отрывает Чимина от себя и валит на соломенную подстилку.
Омега возбуждённо глядит снизу на обнажённого и разгорячённого Чона, помогает ему разобраться со своей одеждой, скромно зажимаясь после того, как остаётся голым. Чонгук с восхищением рассматривает худое тело: чуть выступающие рёбра, впалый живот, тонкий шрам на бедре. Пак хочет чуть поджать коленки, но альфа ему не позволяет. В его руках столько силы, что Чимин даже вздрагивать мелко начинает, когда тот разводит медленно ноги в сторону. Устраивается между бёдрами, впивается в чужие губы поцелуем, не стесняясь проталкивать язык как можно сильнее и касаясь увиливающего языка Чимина.
Тот вцепляется в обнажённые плечи, позволяет Чонгуку оглаживать бока и бедра руками. Альфа ведёт всё дальше, пока в его руках не оказываются округлые ягодицы. Сжав те посильнее, разводит после в стороны, постанывая, когда подушечки пальцев нащупывают восхитительную влагу в ложбинке. Чимин кусается: впивается в шею альфы, трётся всем телом. Из холодного, непробиваемого ежа Пак становится ласковым, воздушным омегой. Чонгук любуется им, заставляя смущаться, но отказаться от того, что они уже начали, тот не смеет. Звонко стонет, стоит альфе обхватить губами сосок и влажно втянуть в рот. Чон обводит его языком, смело прикусывает зубами, вдруг вновь возвращаясь к шее, чтобы оставить несколько красных следов.
Чимин в ласке теряется, у него голова совсем ватная, пространство вокруг вертится, словно в воронке. Он обхватывает Чонгука ногами, стараясь прижаться как можно плотнее, когда альфа проезжается своей плотью по возбуждению Чимина.
Тот реагирует бурно: стонет, хнычет, недовольно вгрызается в кожу на плече, требуя от Чона больше, ещё больше внимания. И Гук не оставляет ни сантиметр тела омеги без него: целует, прикусывает, оставляет бордовые следы засосов на груди и шее. Спускается всё ниже, раздразнивая Чимина ещё сильнее, но не прикасается к тому, что больше всего требует ласки альфы. Пак выгибается, когда, обжигая дыханием головку мокрого члена, Чонгук целует бедро у самой грани с пахом. Когда он поднимается прикосновениями выше, а пальцы ловко и ласково гладят влажные ягодицы.
В палатке прохладно, но Чимину настолько жарко, что хочется выть. Чонгук дразнит, не позволяя себе добраться до влажного входа, сдерживается, растягивая момент прелюдии. Внизу живота колет от ощущений, так горячо и дико, что перед глазами пляшут белые мушки. В тот момент, когда Чон спускается ещё ниже и закидывает ноги Чимина себе на плечо, тот теряет способность дышать. Он то избегал прямой ласки, дразня Пака, то так откровенно и резко прикасается губами к ягодицам, разводит их в стороны, чтобы поцеловать влажный от смазки анус. Чимин от возбуждения задыхается, ощущает, как сжимается весь внизу, когда альфа целует снова.
Проводит кончиком языка, а такое ощущение, что раскалённым металлом, и Чимина выгибает дугой с тихим стоном, сорвавшимся с губ. Он хочет впиться пальцами, чтобы почувствовать опору хоть где-то, потому что реальность с космической скоростью покидает разум омеги. С каждой новой манипуляцией и движением горячего языка между его ягодиц, Пак Чимин теряет себя, своё имя и понимание мира. Он лишь то пытается свести от нетерпения ноги, то разводит их шире, позволяя Чонгуку ласкать себя дальше. Изгибает спину, стонет в запястье, прижатое ко рту.
Чонгук медлит. Он наслаждается каждым моментом, каждым новым стоном, каплей смазки, пачкающей губы. Вталкивает в омегу язык, заставляя вскрикнуть, а Чимин пытается сдержать дрожь в коленках. Он задыхается от ощущений, вцепляется пальцами в чужие тёмные волосы, стараясь то ли оттолкнуть, то ли прижать поближе. Чон поднимается касанием языка от ануса к мошонке, тут же переходя на возбуждённую плоть. Посасывает головку, пока вводит в Пака первый палец сразу наполовину, вырывая возмущённый вздох. Тот снова стонет, когда Чонгук им начинает двигать внутри.
Омега теряется в ощущениях, иногда выныривает, бросая взгляд на то, как Чон, обхватив член губами, позволяет ему исчезать в своём рту. Тянет альфу ближе и просит поцелуй, пока к первому пальцу прибавляется ещё один. Чимину ужасающе горячо, он не предполагал, что его размажет настолько сильно от близости и ласк Пикового туза.
Они оба лежат на боку — лицом друг к другу, Чонгук проталкивает в Чимина уже три пальца, а тот, мокрый от испарины, с мутными глазами и подрагивающими ресницами, цепляется за Чона двумя руками. Губы припухли и немного саднят от укусов и поцелуев, возбуждение с каждой секундой растёт, грозясь превратиться чуть ли не в извержение вулкана. Чимин, едва не кончив только от растяжки, отталкивает ладонь альфы и хватается за плоть. Закидывает изящную ногу ему на бок, обхватывая покрепче за шею, и приставляет влажную головку члена Чонгука к себе. Позволяет ей проникнуть и сдерживает всхлип. Немного больно, но больше — горячо.
Сумасшествие. Иначе не назовёшь, потому что альфа входит до упора, затыкая рот Пака поцелуем. Кусает губы, мнёт мягкие ягодицы, чтобы снова толкнуться, выбивая из Чимина последний дух. Тот стонет, хватается за плечи и шею Чона, прижимаясь как можно ближе.
Долго в довольно неудобной позе оба не выдерживают: Чимин переворачивается, усаживается на бёдрах Чонгука и приподнимается, чтобы тут же опуститься на плоть снова. Альфа садится, обхватывает разгорячённого Пака за талию одной рукой, второй стискивает у основания чувствительный омежий член, вырывая новую порцию вздохов и полустонов. Чимин ускоряется, нетерпеливо насаживается, откидывая голову назад. Он ощущает сквозь пелену желания жаркие и приятные поцелуи Чонгука в грудь, нежится в крепких руках, теряя голову.
Он приподнимается и опускается на члене раз за разом, слышит приглушённые стоны Чона, от них тоже дуреет. Колени трутся о жёсткую холщовую ткань подстилки до красноты, но Пака это мало волнует. Гораздо больше он концентрируется на ласковых словах альфы, сжимающего его в своих объятиях. Всхлипывает, целует, кусает за щёки и подбородок, получая такую же поспешную порцию ласки.
Чимин взрывается, когда Гук сам, обхватив его ягодицы, приподнимает выше и насаживает на плоть резче, достигая простаты. Омега почти вскрикивает, держится за его плечи, позволяя делать с собой, что угодно. Голова абсолютно не соображает, да и нужна она сейчас ли? Чимин просто хочет наслаждаться тихим шёпотом Чонгука с искренними, пылкими признаниями, отвечать на них объятиями и столкновениями губ, отдаваться без остатка.
Чимин родниковой водой разливается в чужих руках, как только очередным толчком и неустанной лаской альфа доводит его до пика. Паку хорошо, он поскуливает, ощущая, как глубоко продолжает входить Чонгук, тоже желая достигнуть оргазма, размякает в его хватке. Губами прикасается к ушной раковине и шепчет что-то, что сам до конца не понимает. Чонгук громко и низко стонет, обхватывая Чимина так крепко, что почти трещат рёбра.
Им нужно несколько минут, чтобы прийти в себя и начать отлипать друг от друга. Делают оба это нехотя, однако приходится — тела после страсти быстро остывают, и Чимин начинает мёрзнуть. Чонгук укладывает его на тюфяк, сразу же ложится рядом и создает вокруг них кокон из меха и ткани. Жмётся губами ко лбу, поглаживает выступающие рёбра, а омега тихо и мирно теряет землю под ногами. Разве можно влюбиться так сильно и так быстро? Он сам почти не понял, как это произошло. Между ними искрило, словно два кремния тёрли друг о друга. А теперь, когда искры достигли апогея, Чимин видит пламя, рождённое ими двумя.
Он без стеснения (куда уж тут стесняться) прижимается к крепкой груди, и Чон стискивает его плечи и талию. Целует опухшие и красные губы, гладит волосы и прижимается всем телом, даря уютное тепло. Чимину не хочется засыпать, он нежится в объятиях и наблюдает за Чонгуком, пока того не смаривает усталость. Омега не спит, отбрасывает буйные пряди со лба Пики, гладит контур губ и очертания скул, словно запоминает. Красивый, нежный, горячий. Чимина это свело с ума. Он доверился ему сначала, как заказчику. Потом — как лидеру. После прибытия в город и в гильдию — как королю. Теперь же Чимин доверяет Чонгуку, как альфе, утыкается носом в ключицу и скромно втягивает приятный запах его кожи, при этом жмурится неверяще. Он до сих пор не осознал, что всё произошло так.
***
Наутро им уже необходимо отправляться. Путешествие выдастся не из лёгких, потому что зимняя непогода пусть и утихла, но все они понимают — то лишь на время. Чимин надеется, что буран не застанет их по дороге к границе, да не получится напороться на солдат короля, пока они будут окольными путями огибать Удел и Эвалон. Омега идёт по пока ещё тёмному лагерю. Костры горят, подкармливаемые дровами, которые подкидывают дозорные, солдаты несут службу и кивают Чимину, когда он проходит мимо.
Он ёжится от утреннего мороза и рассматривает едва светлеющее небо. Тянет за собой сумку с необходимыми вещами: Юнги позаботился заранее о провианте им в дорогу, но всё равно по пути придётся заехать в город и купить ещё, ведь путь до Штормхолда займёт по меньшей мере месяц, если погода не испортится слишком сильно.
Чонгук и Лу ждут его у окраины лагеря, они седлают лошадей, хорошенько накормив перед дорогой. Луиса поправляет стремя, когда омега подходит ближе и трёт руки, спрятанные в плотных кожаных перчатках. На всех троих — тёплые меховые плащи. Ужасно тяжёлые, зато спасающие от мороза и пронизывающего ветра.
Хосок помогает крепить сумки к сёдлам, где уложен провиант и необходимые для путешествия вещи, он бросает на Чимина странный взгляд, но тот не придаёт ему особого значения. Омега слишком взволнован. Юнги выходит из-за палатки в своём алом плаще, он сильно выделяется на фоне белого снега, торопливо шагая к путникам.
Подойдя ближе, Король воров проверяет еду в дорогу и лекарства, собранные для троицы, а потом, о чём-то коротко поговорив с помощником, отправляет его прочь. Чимин в это время уже ставит ногу в стремя и собирается запрыгнуть в седло, когда видит взгляд Мина. Тяжёлый, напряжённый и словно взволнованный.
— Береги себя, — проговаривает Бубновый король, прикасаясь к плечу омеги.
Пак хватает его за ладонь, крепко и ободрительно сжимая, и кивает. Юнги мнётся ещё немного, а после отходит, позволяя Чимину оседлать коня. Он смотрит сверху на Юнги, словно тоже хочет что-то сказать.
— Увидимся в Вороньем гнезде, — ухмыляется омега, вызывая у лидера Бубновой гильдии усмешку.
— Отужинаем в их большом зале для приёмов, — хохочет он, салютуя Чимину.
Пак наблюдает за тем, как Пиковый Валет тихо прощается с сестрой. Он мимолётно прижимает Лу к себе, словно боится, если кто-то заметит, а потом девушка вскакивает на стремя и перекидывает ногу, чтобы устроиться в седле. Последним седлает коня Чонгук. Он осматривает лагерь и сдержанно выдыхает, выпуская в небо облачко молочного пара.
— Мы верим в вас, до скорой встречи, — улыбается Чон и дёргает поводья, направляя лошадь в нужную сторону. Их путешествие начинается.
Долгое и изнурительное, скорее всего тяжёлое и опасное для каждого. Но крайне необходимое. Чимин направляет коня за скакуном Чонгука, мысленно молясь Ароэне о благополучии Юнги. Омеге предстоит нелёгкая задача сдерживать пыл Хосока и становиться его разумом в предстоящем взятии Вороного удела.
Неправильно, наверное, просить чужих богов о помощи, но Чимин хочет верить, что хранители Чонгука будут милостивы к нему, только познающему веру во что-то. Если Чон верит — Чимин тоже хочет верить в этих необычных покровителей.
Они покидают лагерь в чуть напряжённом молчании, оставляя друзей и родных за спиной разбираться с началом войны, пока они ищут помощи у союзников.
***
Сокджин врывается в зал советов без грамма почтения к присутствующим. Он размашистыми шагами пересекает зал, поднимаясь на возвышение к овальному столу, и тут же чрезмерно громко хлопает по поверхности ладонями.
— По какому праву вы приказываете пороть невинных жителей до смерти плетьми, прикрываясь именем короля? — выкрикивает принц, заставляя советников поражённо замереть, а Доюну изогнуть бровь. — Почему вы порочите Корону?
— Ваша Светлость, — пытается подняться лорд Усо, но Син, сопровождающий принца, кладёт ему на плечо массивную ладонь в латной перчатке, ограждает омегу от любого, кто попробует к нему приблизиться.
— По какому праву, миледи? — пышет он гневом, глаза горят, а щёки покрыты злым румянцем. — Вы отдали приказ от имени короля пороть Пик, которые и без того на грани восстания и войны, уничтожаете веру в правителя! Они переметнутся на сторону предателя безоговорочно, если вы позволяете себе бить их мужей, родителей и детей, — Доюна с каменным лицом выслушивает претензии Сокджина.
— Это был мой приказ, — кивает Червовая Дама. — Так как я — наместница нашего государя, то могу их отдавать от лица Короны.
— Вы убиваете нашу страну изнутри, — хрипит омега, вцепляясь пальцами в край стола. — Люди никогда не пойдут за королём, приказывающим пороть за любое неверное слово.
— Мой принц, — повышает голос леди, поднимаясь с места. — Я хочу вам напомнить, что я замещаю Его Величество, распоряжаюсь делами, прежде обсудив их с советом, а вы… Не забывайте, что вы теперь — всего лишь муж капитана гвардии.
— Я всегда останусь человеком королевской крови, — со всей силы бьёт по столешнице Сокджин. — Прошу вас не забывать, что я — брат короля, даже если вышел замуж за лорда Кима. И что, в случае гибели правителя, на престол сядете не вы.
Они прожигают друг друга яростными взглядами. Джин совершенно не хочет смирять свою гордость, он не просто омега при дворе, а наследник, пока Намджун не женится и не заведёт детей. Доюна опасно сощуривается.
— Эти слова звучат как измена.
— Эти слова звучат как правда, — холодно парирует Сокджин. — Я наследник престола, пока Государь не подарит миру первенца. И моё слово тоже будет иметь вес, хотите вы того или нет. Скажите мне, это ведь вы не позволяете моим письмам доходить до короля? Вы боитесь меня, леди Доюна, потому что знаете, что я ближе ему, чем вы, — выдыхает Джин, и только потом понимает, что ляпнул. Но сказанного не вернуть.
Омега горделиво выпрямляется перед Червовой Дамой. Он осознаёт, что между ними только разгорается холодная война.
— Джин… — шипит она.
— Обращайтесь ко мне, как полагается, — рявкает Сокджин. — Вы — уже не королева. Королевой была мать государя. А я принц, сохраняйте субординацию.
Доюна панически оглядывает советников и понимает, что те, опустив голову, не поддерживают её.
— Ваше Высочество, — сквозь зубы проговаривает леди, стискивая складки тёмного тёплого платья. — Вы не входите в совет.
— Теперь вхожу, — усмехается Джин. — Как супруг лорда Вороного удела — оплота армии, муж и зять двух командиров, лорд и принц, я буду входить в совет на всех основаниях. Больше ни единого решения без меня вы не примете.
— Стража! — вскрикивает Доюна.
— Назад, — выставляет руку вперёд Син, огораживая принца. — Только подойдите, и я казню вас за измену короне.
Охранники потерянно замирают. Они не могут решиться, на чью сторону королевской семьи им встать: к наместнице ли прислушаться и тронуть принца или же остановиться по приказу наследника. Сокджин победно оглядывает стражников, пока Син угрожающе держится за рукоять клинка, сокрытого в ножнах.
— Есть ли те, кто против вхождения принца в совет? — чеканит Доюна, оглядывая пособников, словно коршун.
Мужчины молчат. Они, уставившись в пол, тянут время. И лишь трое из шестерых поднимают руки. Следом за ними вскидывает ладонь и Доюна. Сокджин скептично осматривает тех, кто остался на его стороне.
— Вы в меньшинстве, Ваше Высочество, — шипит Доюна, сощурившись.
— Думаете? — слышится из-за спин стражников насмешливый голос.
У Джина сердце вздрагивает от тона, а Тэхён отодвигает стражников, пробираясь к принцу вместе с отцом.
— Напомнить вам, что мы с отцом также входим в совет, вы сами попросили, — жмёт плечами и улыбается альфа, обхватывая Джина за талию.
Только сейчас омега понимает, как его трясёт. Он опирается о мужа, хватается за его ладонь и воинственно глядит на Червовую Даму.
— Я ли в меньшинстве, миледи? — изгибает издевательски уголок губ Сокджин, чувствуя твёрдое плечо супруга и вставшего рядом Аина.
Доюна сжимает губы добела, оглядывая альф с презрением. Аин ей не уступает, смотрит прямо в глаза, а Тэхён усмехается над пожилой женщиной.
— Будь по-вашему, принц, — фыркает леди и, позволяя юбкам развеваться от каждого шага, с громким цоканьем каблуков, покидает зал советов.
Сокджин и альфы выходят за ней следом, и сворачивают в коридор, ведущий к лестнице.
— Я просил тебя быть осторожным, а ты полез в змеиное логово, — тихо проговаривает Тэ, когда они поспешно шагают в сторону покоев вместе с отцом капитана.
— Я не мог иначе, как ты не поймёшь, — со слезами оборачивается к нему омега, а Тэхён обхватывает его за плечи и крепко обнимает. — Она приказала пороть даже детей. Я был на площади, я видел этот ужас.
Джин всхлипывает, хватаясь за тёплый плащ капитана, а тот терпеливо поглаживает его по голове.
— Я понимаю, Джин, но ты должен быть осмотрительнее, — шепчет Ким в ухо мужу. — Дворцовые игры бывают более жестокими, чем реальный бой.
Сокджин вскидывает голову, глядя на альфу влажными от слёз глазами.
— Я знаю. Ты мне сам сказал, что Дама правильно меня боится. Она хочет сделать так, чтобы люди боялись короля, но это всё только испортит. Помяни моё слово, народ возненавидит нас, они предадут Черв и переметнуться к проклятому Пиковому Тузу.
Тэхён плотно сжимает губы и утирает лицо Джина от влаги, оставляя мягкий поцелуй у него на лбу.
— Тебе нужно думать не только о нас, — произносит он. — Мы сможем постоять за себя, я, ты, отец… Но ты позабыл ещё кое о ком, кто слишком слаб и беспомощен, чтобы воевать за справедливость.
Ким прикасается к незаметному под плащом животу омеги, заставляя того замереть. Он действительно не должен забывать о том, что в положении. Его беременность — опасный фактор в разворачивающейся ситуации. Сокджин накрывает ладонь альфы своей и утыкается лбом в чужое плечо, силясь успокоиться.
— Прошу тебя, будь осторожнее. Не утопай в чёртовых придворных интригах, — устало проговаривает капитан, мягко поглаживая округляющийся живот. — Позаботься о нём.
Джин послушно кивает и судорожно выдыхает. Гнев настолько одолел его, что нет никаких сил.
— Нам нужно возвращаться, — тихо напоминает Аин. — Син сорвал нас, но дела не ждут.
— Я приставлю к твоим покоям ещё стражников. Заменю королевскую стражу на своих гвардейцев, — заглядывает омеге в глаза Тэхён. — Не верь никому, кроме Сина и моих парней, ладно? Даже отец не в силах будет противостоять ей, а мои парни хотя бы не подпустят никого, потому что верны мне наравне с королём.
Сокджин часто кивает и в последний раз стискивает альфу руками. Тэ устало вздыхает и кивает Сину, всё это время следующему за ними по пятам. Стражник подаёт Джину руку и уводит в сторону покоев, пока Тэ и Аин удаляются размашистыми шагами.
***
— Нет, — машет отрицательно ладонью Мэрин. — Так не получится. Мы не возьмём удел осадой.
— А как тогда ты предлагаешь нам его захватить? — яростно выдыхает Хосок. Этот спор продолжается слишком долго, они никак не могут прийти к общему решению, а время утекает сквозь пальцы. С момента отъезда короля и Чимина прошло уже три дня, а они даже не начали подготовку, по-прежнему споря насчет плана.
— Посмотри на карту, — тычет пальцем Мэрин, привлекая внимание всех командиров, собравшихся в палатке Чонгука. — Вороной удел расположен ближе к северу. Позади него пустошь, через которую мы не пройдём незамеченными. С другой — Тракт, где нас легко возьмут в атаке северяне, остающиеся верными Червам. Сам удел расположен так, что по всему периметру города вырыты в два ряда рвы и есть двое осадных ворот.
Хосок внимательно следит за пальцами омеги, очерчивающими изображение города на плане. Юнги склоняется рядом с ним и внимательно, вдумчиво слушает Мэрина.
— Я вырос в этом городе, грубой силой его не взять, Валет, — качает головой командир. — Его нужно брать только хитростью.
— У тебя есть другие предположения, кроме тех, что ты уже озвучил? Даже самые сумасшедшие? — подаёт голос Бубновый король, привлекая внимание Хосока. Альфа внимательно слушает его мелодичный голос, засматриваясь на мягкие, ровные черты лица.
— Только сумасшедшие и остались, — пожимает плечами Мэрин. — Если не взять город силой, нам нужно проникнуть в него тайно. Большой отряд — опасность для миссии. Мы можем сделать по-хитрому, — растягивает тот губы в лукавой улыбке.
— Рассказывай, — просит Юнги, положив руку на стол рядом с ладонью Хо, отчего тот едва вздрагивает, но для остальных это остаётся незамеченным.
— Нам нужно собрать отряд из нескольких лучших бойцов, — начинает командир. — Они отправятся в Вороной удел на неделю раньше, пока мы будем заканчивать подготовку остальных сил. Проникнут в город и в нужный момент, когда войско приблизится к воротам, откроют их. Нужно будет разделиться, и то же самое провернуть с замком, потому что Гнездо укреплено ещё сильнее, если не открыть его изнутри, мы будем ждать месяцы.
— А что делать со стражей? — фыркает Хосок.
— Это всё должно произойти быстро, — моргает Мэрин. — Они не должны понять. Для этого нужен отвлекающий манёвр.
Хосок хитро глядит на командира и кивает.
— Собирай отряды для манёвра, бойцов я отправлю сам.
— Я поеду в первых рядах, — прочищает горло Юнги.
— Чего? — хлопает глазами альфа.
— Я — вор. Смогу проникнуть куда угодно, влезть в любую щель. Мне нужно ехать в удел с первым отрядом, чтобы открыть вам ворота, — повторяет Мин, когда Хо к нему поворачивается.
Несносный омега. Красивый, яростный, умный. Не язык, а кинжал, в хитрости и изворотливости ему равных нет. Хосок почувствовал, что пропал, в тот же миг, когда впервые увидел Мин Юнги. Он — главнокомандующий армией Пик, жестокий убийца и разбойник Пиковый Валет едва не подавился собственным сердцем, лишь взглянув на Короля воров.
Ему немного боязно от такой реакции собственного тела и сознания на Бубнового, альфа не в состоянии отвести от него взгляда, когда тот просто стоит или говорит. Тогда в таверне, в момент их игры на поцелуй, сердце Хосока так скакало, словно он бежит куда-то изо всех сил. Если бы не побег стражников, он смог бы потанцевать с омегой… Но не сложилось. Сейчас немного не до того, но и полностью отрешиться от своих чувств Чон не в состоянии. Они сжигают изнутри, стоит снова посмотреть на Мина.
И сейчас, стоя прямо напротив Короля воров, Хо ощущает, как сердце заходится в сумасшедшем ритме. Он никогда ранее не ощущал подобного, ни к кому настолько не желал подобраться, приблизиться. Хотя и кажется, что подойди Валет хоть на шаг — и его испепелит либо собственными чувствами, либо гневом Юнги.
— Хорошо, — кивает он, стараясь казаться спокойным, однако горящий взгляд, скорее всего, его выдаёт. — Я соберу для тебя лучших своих бойцов. Мэрин, отправляйся с ним. Ты лучше всех знаешь Вороной удел.
Командир кивает и вылетает из палатки, чтобы приготовиться к будущему отправлению в удел. Они с Юнги остаются наедине, и сердце Хосока находится где-то в горле просто оттого, что они с омегой дышат одним воздухом. Мин на него не смотрит, сворачивает карты в рулоны и обвязывает лентами, чтобы те сохранили свой первоначальный вид как можно дольше.
Хосок не юнец. Он думал, что так воспылать могут лишь юные и беззаботные, каким альфа никогда не был. Он всегда был серьёзен, потому что с малых лет ему приходилось только и делать, что выживать. Ради себя, ради сестры. Влюблённость отходила на задний план, когда впереди маячила угроза, а в их мире, в том, где росли Хо и Лу, не было и дня, когда не пришлось бы выдирать шанс на существование зубами и ногтями. И теперь, когда в тридцать с лишним лет Чон Хосок впервые увидел Мин Юнги, он… потерялся. Оказался растерян из-за бури эмоций, затопившей альфу в тот момент, когда их взгляды пересеклись.
Он отчасти понимает Чонгука: тот потерял здравый рассудок в то мгновение, когда впервые встретился с Паком и утонул в нём, оттого и бесится. Потому что ощущение, что он может отдать всё ради кого-то, ради того, из-за кого замирает сердце и не хватает воздуха, Хосок проецирует именно с себя. Дай ему Юнги шанс — и альфа рухнет перед ним на колени. Всё вот так просто.
Но они не в том месте и не в то время, чтобы творить глупости. Чимин — тот человек, который старается уберечь не только их, но и мирных людей. Моралист, жалостливый омега, ведущий за собой короля за руку и не позволяющий ему разгуляться в необходимой жестокости и жёсткости. Хосок ненавидит его за то, что тот не даёт Чонгуку принимать нужные решения. Да, порой безобразные и дикие, но без них не получится войны за престол, настолько сильно необходимой им. Хосок ненавидит себя за то, что оказывается таким же, как и Чонгук, — ведомым. Ежели он бы оказался на месте короля, то сомневается, что повёл бы себя иначе, стань Юнги его совестью и здравым смыслом. Конечно, учитывая характер Мина, тот сомневается в его благодетели и честности, однако, соотнеся всё это, альфа уверен, что король поступает так, потому что его сдерживает Пак.
Он подходит ближе к столу, где Король воров собирает бумаги и фигурки, используемые ими для расстановки позиций на плане. Альфа протягивает руку и хватает омегу за тонкое запястье, привлекая внимание, сжимает тёплую плотную перчатку.
Юнги вздёргивает подбородок и смеряет Хо холодным, словно осколки льда, взглядом.
— Чего? — спрашивает он, изогнув бровь. А Хосок не знает, чего это он. — Хочешь попросить исполнить свой долг перед тем, как я уеду? А то мало ли, помру там при взятии замка.
Чона слегка передёргивает от его слов. Он даже думать не желает о том, что с Мином что-то случится в этом походе. Он непривычно даже для самого себя молчалив, лишь стискивает запястье омеги, глядя на его застёжку плаща у горла.
— Спрошу лишь половину твоего долга сейчас, — поднимает глаза он на Юнги, насмешливо изогнувшего бровь.
— Целовать тебя, что ли? — смеётся омега, выдёргивая из хватки ладонь.
— Танец.
Юнги внимательно его оглядывает, откладывает карты на стол обратно и протягивает альфе ладонь. Тот принимает её, тут же подходя как можно ближе к Мину. Ощущение своих рук даже через слои одежды и перчаток на чужой пояснице кажется чем-то слишком сказочным и нереальным для Хосока. Он притягивает Юнги ближе так, что они сталкиваются грудью, а тот лишь отводит взгляд и поджимает губы.
Музыки не нужно, она, черти её дери, отражается в собственном бешеном сердцебиении альфы, когда он начинает вести. Они, конечно, не аристократы, чтобы двигаться, словно изящные лебеди, но Хо правда старается даже не наступать омеге на ноги в тяжёлых высоких сапогах. Он мягко кружит его в ненавязчивом танце под треск дров в очаге, согревающем палатку, а Юнги по-прежнему не смотрит на Чона, отводя взгляд куда угодно.
Хосок понимает. Он не тот человек, в которого влюбляются с первой встречи, но чувств внутри так много, что его грудная клетка уже готова взорваться от переизбытка. Юнги напряжён, альфа для него — чужак. Сколько раз он становился свидетелем их стычек с Чимином, угрожал Валету, даже вступал сам в перепалки, а теперь они… танцуют. Абсурдно, но внутри альфы пепел к небу вздымается, искрит и щёлкает танцем огня лишь оттого, что он так к Бубновому королю близко находится.
Сначала движения танца очень быстрые, но постепенно становятся очень медленными и плавными. Хо кажется, что Юнги даже немного расслабляется в его руках. Альфа крепко сжимает его пояс, второй рукой удерживая за ладонь, и Мин выглядит более или менее не таким раздражённым, как прежде. Он просто смотрит стеклянным взглядом в пустоту, позволяя Хосоку вести.
Но танец рано или поздно заканчивается, они замирают возле стола — откуда начали, — и Чон не в силах омегу отпустить. Юнги поворачивает голову слишком медленно, обводит лицо альфы глазами, рассматривает шрам на подбородке и внимательные зрачки, улавливающие каждое движение, каждую эмоцию Юнги.
— Будь осторожен, — вдруг вырывается против воли изо рта Хосока, а Юнги вздрагивает, словно приходит в себя.
Он вырывается из хватки и молча разворачивается к выходу. Хо лишь наблюдает за тем, как омега, прижимая ладонь к ленте на шее, покидает палатку с совершенно потерянным видом. Он может только надеяться, что хоть какой-то шанс у него всё же есть, или же отринуть все попытки, забыть об этих чувствах. Да только как, если болит в груди неимоверно, приходится даже потереть солнечное сплетение от саднящего чувства за рёбрами.
***
Юнги с отрядом и Мэрином выдвигаются через три часа после обсуждения планов. Им требуется минимально количество времени и сил, чтобы приготовиться. До Вороного удела всего три дня пути верхом, быстрый маленький отряд преодолеет его только так, без особых усилий. Но вот подобраться к замку окажется сложнее, как и попасть в готовый к нападению и с усиленной охраной город. Но Хосок верит, что у них это получится. Он провожает омегу издалека, потому что понимает, что вызывал смешанные чувства. Лишь наблюдает, как Юнги седлает лошадь, ловко впрыгнув в стремя.
Он оглядывает собравшихся, словно кого-то ищет, и на секунду в груди Хо что-то противно ёкает. Он давит в себе это чувство, эту
надежду, что омега высматривает именно его, и скрывается между палаток. Всё у них пройдёт хорошо. Они встретятся уже во взятом городе. План Мэрина хорош, продуман, так что Хо не сомневается, что у них получится.
Сам главнокомандующий отправляется в деревянные постройки, сделанные под кузню. Оттуда валит такой жар, что вокруг даже снег подтаивает, оголяя слякоть и комья грязи. Хосок проходит ближе к работающим кузнецам и подмастерьям.
— Как идут дела? — обращается альфа к Чонхо, утирающему пот с чумазого лба. Его брат усердно работает и ни на кого не обращает внимания, занятый ковкой.
— Мечи будут по качеству ненамного хуже наших, — кивает кузнец на работающих изо всех сил Пик. — Они стараются. Я думаю, что за неделю форы, данной отрядом Бубнового короля, мы сможем нагнать план и собраться в наступление.
Хо кивает Чонхо, слушая его краткий рассказ и перечисление уже изготовленного оружия.
— Во время наступления я хочу, чтобы вы остались в лагере. Кто-то должен здесь быть, — проговаривает Хосок. — Король и Бубновая Дама отправились на север, а мы поедем на взятие удела, но вы не останавливайте изготовление оружия. Скоро, когда северная часть страны окажется в наших руках, к нам присоединятся ещё Пики, их тоже нужно будет обмундировать.
— Нам продолжать ковать, — кивает понимающе Чонхо, потирая подбородок. — Я понял.
— Надеемся на вас, — выдыхает Хосок.
— И мы на вас. Верим в победу при взятии Гнезда, — улыбается поддерживающе кузнец, прежде чем Хо, хлопнув его по плечу, покидает импровизированную кузницу.
Люди верят в них, а это — очень важно. Без поддержки и самоотверженности народа Чонгук и Хосок не смогли бы собрать армию, даже пусть пока такую маленькую. Поддержка из Хатраса им необходима, если Червовый король и правда вернётся через пару месяцев в тандеме с Эраваном и Сустаном, им придётся очень жарко. Буквально, как в адском пекле. Хо до момента этого должен сделать всё, чтобы половина страны принадлежала им. И потом Пики сумеют взять остальную.
А ухудшившаяся ситуация в столице, из которой регулярно приходят вести, лишь играет повстанцам на руку: наместница узурпатора совсем съехала с катушек и приказывает пороть неугодных. Это подрывает доверие к Короне не только со стороны знающих правду Пик, а ещё и с позиции стражи и мирного населения. Крести верны, но не тупы. Они видят, что Червовая Дама начинает переходить границы.
Единственным бельмом на глазу остаётся благородный принц. История о его самоотверженности, когда омега закрыл собой ребёнка, не позволив того иссечь плетью, вызывает благоговейный шёпот даже среди его солдат. Это плохо. Если со старухой что-то случится, а принц будет вести себя также, и сядет на престол в отсутствие короля, дело может обернуться бедой. Страхом мало кого можно привязать к себе. Зато любовью и восхищением — запросто. Именно по такому принципу за Чонгуком следуют люди. Они знают его, они любят Пикового туза. Будь на его месте тот же Хосок, то за ним бы с таким рвением не шагали.
Потому принц Сокджин является довольно опасным противником. Крести пойдут за ним, ведь он — супруг благородного капитана Эдериасской гвардии, добрый и честный. Настоящий потомок королей. А в тандеме с Червовым правителем и будущей королевой — они в большом проигрыше.
Хосок вздыхает и плетётся к палатке. Он жутко устал. Не помнит, когда нормально спал в последний раз, чувствует, что ещё немного — и упадёт от переутомления. Но его ещё ждут дела, которые нельзя откладывать.
