***
Хосока никогда от вида крови не коробило, однако он едва не вскрикнул, увидев, как Юнги пытается ползти — раненый и с мечом в бедре. Лицо омеги было до крайности бледным, почти сравниваясь с цветом снега, по которому тот полз. Они выбрались из безвыходного положения только из-за сообразительности Мина, и теперь Валету нужно завершить начатое. Он стремглав несётся к воротам, отрубая головы и руки тяжёлым оружием. Кто-то задевает его кончиком меча, отрезая кусок тёплого плаща, в ответ альфа отрубает ещё одну голову в серебристом шлеме. Его клинок и руки в крови, лицо окроплено брызгами, а в душе — ярость и желание завершить бой. Ещё чуть-чуть, им осталось только добраться до массивных засовов и рычага моста, чтобы впустить оставшихся за стенами удела людей. Хосок вонзает меч в лицо нападающего солдата и с хлюпаньем достаёт его обратно, тут же перепрыгивая через уже бездыханное тело. Перед ним — пожилой альфа. Сильный, видимо, командир. Они сталкиваются в противостоянии, Хосок давит своим клинком на его и рычит от усердия. Альфа не уступает, вскрикивает, и тогда Валет выуживает из тайных ножен в рукаве тонкий крохотных нож, чтобы всадить его в глаз мужчине. Командир надрывно кричит, хватаясь за воткнутый в глазницу кинжал, а Хосок прекращает его страдания, вонзая меч между рёбер, когда стражник мечется от боли. Изо рта того льётся тёмно-красными сгустками кровь, а когда Хосок вынимает меч, тот падает безвольным мешком с костями. Один из его парней валится рядом, держась за вспоротый живот, а между ладоней виднеются выпадающие узлы кровавых кишок. Хосок игнорирует тошнотворную картину, несётся дальше. Он оплачет погибших позже. Ему нужно впустить армию на территорию города и взять наконец проклятый Вороной удел. Альфа наступает в лужи крови, заставляющие таять снег, и старается быстрее добраться до створок, потому что пришли Гнездо подмогу, — и они пропали. К нему присоединяются двое Пик — командиры. Они защищают несущегося в гуще сражения Валета, а потом, когда к ним подбегают уцелевшие солдаты Чёрной армии, хватаются за деревянные засовы. Хосок кричит от натуги, но продолжает давить на преграду, пытаясь выбить засов из креплений. Солдаты уже жмут на рычаг, чтобы перед другими опустился мост. Он надрывает глотку и спину, но у Пики получается сдвинуть тяжёлую балку с места, а потом и дело идёт легче. Засов с грохотом падает наземь, следом — второй, и они с союзниками хватаются за тяжёлые ворота, отворяя те и впуская шум рокочущей толпы бунтующих солдат. Хо вскрикивает, когда створки оказываются распахнутыми, а люди мельтешат, проносясь мимо. И тогда вспоминает о Юнги. Вокруг кровь, пламя факелов и горящих навесов зданий. Хо едва не поскальзывается на алых лужах, несясь к тому месту, где оставил на попечение бойца омегу. Он дышит загнанно, устало, тело ломит, кажется, его ранили, но он даже думать не хочет об этом. Хосок находит солдата и бессознательного Юнги в том же месте, пока тот бессильно пытается остановить кровотечение. Альфа падает на снег коленями и принимается ему помогать. Только бы выжил, только бы не оставил Хосока одного. Ему больно и страшно оттого, что Юнги может не пережить эту бойню, что он столько старался ради их миссии, ради плана. Альфа не готов потерять Мина, даже не удостоившись шанса к нему приблизиться. Солдат рядом усердно рвёт рубашку Юнги, раздетого на холоде по пояс. — Надо его в тепло! — вскрикивает он, и Хо, подхватив омегу на руки, тянет в сторону ближайшего уцелевшего дома. Выбивает ногой дверь, затаскивая Юнги внутрь, он не может спокойно глядеть, как красивое лицо теряет краски. Альфа мечется взглядом по детям, забившимся в угол от страха, плачущим и беззащитным. — Прошу вас, умоляю, не убивайте детей, — плачет их папа в белом фартучке, закрывая грудью троих мальчишек. — Не трону я твой выводок! — рявкает Хо, сметая глиняные миски со стола и укладывая туда Мина. — Давай же, Юнги, борись! — они с солдатом принимаются пытаться помочь ему, спасти от ран, но паника алым полотном заволакивает сознание всё сильнее. — Ты! — вскрикивает Хо, когда замечает бутылочки на полках. — Ты лекарь? Омега не отвечает, лишь сильнее принимается плакать и трястись. — Отвечай! — надрывая глотку, кричит альфа. — Да, — мямлит он, пряча детей. Чон подлетает к плачущему, словно фурия, сразу же хватает его и смотрит на бедолагу бешеным взглядом, шипя прямо в лицо. — Спаси его, — указывает Валет на бледного, словно смерть, Юнги. — Спаси, помоги ему! Омега сжимается весь и трясётся. Хосок понимает, что жизнь Мина, их время — всё это утекает вместе с капельками алой крови, покидающими его тело всё быстрее. И тогда встряхивает лекаря сильнее. — Я оставлю твоих детей в живых, если он выживет, ежели нет, — Валет бросает красноречивый взгляд на трясущихся от ужаса мальчишек. — Прошу вас, не надо, — рыдает лекарь и вырывается из рук Хосока. — Я всё сделаю! Я сделаю, что смогу, чтобы спасти ему жизнь! Альфа волочит лекаря к столу и буквально швыряет к раненому Юнги. Омега же торопливо вытирает лицо от влаги и принимается осматривать Мина, истекающего кровью. Хосока заволакивает ужасом, его ладони трясутся, а зуб не попадает на зуб. Лекарь принимается раздевать Юнги, и альфа вдруг отворачивается, его глаза расширяются. Он ведь… ранен, нельзя думать ни о чём таком… нельзя! Хо грызет до крови собственные пальцы, смотря в пустоту, солдат Пик носится и подаёт лекарю необходимое, а омега поспешно обрабатывает и зашивает раны, накладывает повязки. — Я сделал, что мог, — дрожащим голосом зовёт омега, прикрывая тело Юнги его же алым плащом. — Дальше только его сила воли и Боги помогут. — Ты должен был спасти! — вспыхивает снова Хосок, заставляя лекаря сжаться. — Я не Божество! — плачет тот. — Я сделал, что в моих силах! Альфа отталкивает его и подхватывает бессознательного Юнги на руки. Прикасается к его обнажённой спине, осторожно удерживая, и идёт к лестнице, ведущей на второй этаж здания, пока лекарь бросается к детям, а солдат устало сползает по стенке. Юнги выживет, правда ведь? Он сильный, смелый, умный, ему не суждено так просто погибнуть! Хосок в это не поверит! Чон несёт его к первой попавшейся комнате с кроватью, распахивает ногой двери и укладывает на койку. Старается не смотреть на нагое тело, не прикасаться слишком откровенно к коже, пока укутывает в толстое шерстяное одеяло. Ему нужно вернуться на улицы города и закончить со взятием удела. Альфа боязливо склоняется над бледным омегой и невесомо касается его прохладных сухих губ. — Выживи, пожалуйста. Ты ведь платишь свои долги, правда? — дрожащим голосом шепчет Хо, поглаживая Юнги по белым щекам. — Я разберусь со всем снаружи и вернусь спрашивать его с тебя.***
Юнги тяжело распахивает глаза, почти силой разлепляя свинцовые веки. Он ощущает, как его тело горит, как болят места, куда омегу ранили в бою. Сил хватает только на то, чтобы раскрыть губы и простонать. Тут же кто-то оказывается рядом, помогает приподняться через боль и прикладывает ко рту фляжку с прохладной водой. Она чувствуется спасением для Мина, тот жадно глотает жидкость, слабо хватаясь за чьи-то тёплые руки. Этот кто-то после последних глотков воды прекращает быть размытым пятном и сливается в зрении Юнги в обеспокоенного низкого омегу. — Всё хорошо, — шепчет тот, — ты не дёргайся лишний раз, не то швы разойдутся. — Что в городе? — почти отсутствующим голосом спрашивает Юнги, хватая омегу за запястье. — Ваши люди, — тот поджимает губы, — взяли Вороной удел. Но не взяли замок. Гнездо в осаде, а твой альфа приказал мне выхаживать тебя. Вот… — разводит лекарь руками, освобождаясь от хватки раненного. Его альфа? Чего?.. Юнги пытается соображать, но в голову словно напихали ваты. Он валится на кровать и стонет от боли. На лбу от стресса и шока пробудившегося сознания выступает прохладная испарина. Юнги выдыхает, пытаясь привести шумящее от ран сознание в норму, но пока получается плохо. Его альфа. У Мина нет альфы. У него есть Гильдия и несчастная влюблённость в противника их целей, Чимин, отправившийся на север, и задача захватить Воронье гнездо. Никаких альф нет. И не надо. — Он тебя очень любит, — выплёвывает омега, сдерживая слёзы. — Убить моих детей грозил, если я не вытащу тебя с того света. Юнги потерянно и испуганно выдыхает. На такое способен лишь один человек. Хосок угрожал убийством детей… Из-за Юнги. Уморительно. Омега лежит, уставившись в потолок. — Он не мой, — слабо выдыхает, не одаривая лекаря взглядом. — Это что же за любовь такая, что даже за такого как ты, отвергающего мужчину, он готов убивать, — усмехается омега. Слышится плеск воды, словно кто-то полощет ткань в миске. Мин зажмуривается. Он не хочет думать о внезапно всплывших чувствах Хосока, они ему не нужны. Не то совсем время, чтобы Юнги забивал себе этим голову. Его тело сотрясает болью и спазмами от тяжёлых ран, он — обнажённый и обессилевший — лежит в захваченном городе, в чужом доме, а спасли ему жизнь из-за угрозы. Вообще не то время, чтобы думать о чьей-то влюблённости. Учитывая ещё факт — Мин признал ранее, что любит другого альфу. Того, кто никогда не сможет быть с ним. Из-за разных каст, из-за разницы во взглядах, из-за того, в конце концов, что он сражается на одной стороне, а Юнги — на противоборствующей. Этим отношениям не бывать. И тут всплывает Хосок со своей никому не нужной влюблённостью. Вот зачем? Зачем судьба поступает с Юнги так, что он самостоятельно узнаёт о ней в самое неподходящее время. Да, он мог догадаться ещё по взглядам. Или в таверне, а ещё в палатке, когда они танцевали. У Мина не взрывалось сердце, не болело рядом с Чоном. Он — не тот. Но, при всём этом, Чон Хосок — альфа, готовый убить ради него. Готов ли Тэхён предать ради омеги? Готов отдать ему своё сердце или оно навечно принадлежит вере и долгу? Королю? Юнги сильно сомневается, что Тэхён пойдёт ради него на такой шаг. А вот Хосок — вполне возможно. Они недостаточно хорошо знают друг друга, в постоянных ссорах, что с одним, что с другим. Вот только к Киму тянет всем нутром, даже если тот — враг, а к Хо он чувствует лишь… благодарность. За спасение его шкуры. Омега не выдерживает. Наверное, это оттого, что он ослаб и ранен, а не из-за чего-то ещё. Горячие, подлые слёзы льются целым градом по щекам, а лекарь это замечает. — Он не тот, — хмыкает незнакомец, протирая тело Юнги от засохшей крови. — Не тот, что тебе нужен. Больно от этого, да? Плохо? В голосе лекаря проскальзывает даже что-то похожее на жалость к Мину, а тот лишь с презрением смотрит, показывая заплаканное лицо. — Заткнись, иначе тебя никакой альфа не спасёт от моей расправы, как только я встану на ноги, — шипит Юнги, захлёбываясь слезами. Он не хочет этой поганой любви. Да кому она вообще сдалась, если делает только больно и боязно? Не надо её Мин Юнги, заберите, уберите от него подальше, чтобы бедное сердце кровью не обливалось. Плевать на чёртовых альф. Валет не вовремя заходит в комнатку, сразу же замечая красное и мокрое лицо Мина. Он подлетает к койке и зло осматривает сжавшегося лекаря. — Он сделал тебе больно? — глухо спрашивает Хо, сжимая кулаки. — Нет, — хрипит тот, силясь прикрыть обнажённое тело. Лекарь делает это вместо него и исчезает из помещения, боясь гнева захватчика. Хосок присаживается на хилый табурет рядом с омегой и внимательно за ним смотрит. А Юнги не может перестать плакать. Он впервые перед кем-то оголяется не только физически, но и эмоционально. Глотает всхлипывания и солёные капли, а Хо протягивает руку, чтобы утереть ему щеку. Но Юнги отшатывается от его ладони и шипит, когда тревожит повреждённое бедро. — Юнги, я… — Замолчи! — шипит тот, зажмуриваясь. — Замолчи, Пиковый Валет, иначе, как только у меня появятся силы, ты лишишься языка. Хосок молча сидит. Смиренный, расстроенный. Такой, каким никто ещё его не видел. И Юнги не хочет, не нужно ему знать разные стороны альфы, знакомиться с ним. Ничего не получится, не выйдет, Мин не сможет. Он плачет, глядя в потолок и старается не слишком громко шмыгать носом, пусть Чон и без того всё видит. Как стекают солёные дорожки от глаз ко рту и по вискам, заставляя тёмные волосы намокнуть у ушей. Хо всё же не слушается омегу и утирает слезу, заставляя того зашипеть. — Не надо, — выдыхает убито он. — Не отталкивай. — Не приближайся, — парирует Юнги. — Я этого не хочу. Не надо меня спасать, ты не станешь выше в моих глазах, ничего не изменится, ничто не загорится, — убеждает их обоих, едва выговаривая от бессилия слова. — Юнги, не делай этого. — Сделаю. Мне не нужно то, что ты для меня делаешь. Не надо. — Ты бы сдох, если бы я этого не сделал! — не выдерживает альфа и подскакивает на ноги. — Ты угрожал убить детей! — вскрикивает Мин. — Ещё больший ублюдок, чем я. — Мы похожи, — горько усмехается Хосок. Юнги переводит на него взгляд, глаза щиплет от плача, веки припухают и почти закрываются. Валет присаживается обратно на табурет и ищет ладонь Мина. Тот сопротивляется, хочет вырвать пальцы, но Хосок не даёт этого сделать. — Прошу тебя, дай хоть шанс, — прижимает альфа сбитые костяшки к своему лбу, Юнги раздирается изнутри, ломается и хочет исчезнуть. — Нет, — безжалостно шепчет он. — Нет, Хосок. Нельзя. Не люби меня. Альфа замирает, его плечи ссутуливаются, и он сам словно становится меньше, по-прежнему прижимая ослабшую руку к лицу. — Да плевать мне на твои запреты, — выдыхает он. — Я тебе не игрушка. Я влюбился не по чьей-то указке, и прекращать по ней же чувствовать не буду. Альфа поднимается на ноги и грозно смотрит на Юнги, почему-то вдруг захотевшего сжаться в клубок. Хо держит пальцы омеги, дрожащие от усталости, и прикасается к ним сухими губами. — Выздоровеешь, тогда поговорим. Захочешь убить меня — можешь попробовать, но тебе так просто от меня не откреститься, Мин Юнги, — Валет склоняется над омегой, а тот отворачивается, но это не останавливает. Оставляет поцелуй на мокром от слёз виске. — И ты мне всё ещё должен, — шепчет в самое ухо, вызывая холодные мурашки от мочки уха до самого копчика. Юнги хочет толкнуть его, избить — что угодно, лишь бы избавиться от снедающего чувства вины, непонятных волн в груди и смущения. Он с силой зажмуривается и молится, чтобы Хосок оставил его одного. Так и происходит — альфа покидает комнату, тихо закрыв за собой дверь.***
Чимин смотрит вперёд, едва в состоянии разглядеть что-то через метель. Ближе к Хатрасу погода становится всё более суровой и жестокой к путникам. Они почти без труда преодолели путь до границы, лишь единожды нарвавшись на отряд солдат, от которого избавились — благо, он был небольшим. Омега кутается в меховую накидку плотнее, ведь ветер безжалостно забивается в любую щель и несёт с собой острые снежинки. Чонгук рядом с ним, опирается на деревянную палку и крепко держит Лу, которую едва не уносит порывами ветра. Их лошадей пришлось оставить в деревне, потому что они попросту не пройдут по тропке между скал у границы, через которую им пришлось пробраться, чтобы достигнуть недружелюбной северной страны. Теперь осталось лишь добраться до какого-нибудь населённого пункта и отогреться как следует, потому что Пак уже откровенно не чувствует пальцев ни на руках, ни на ногах. Он отчаянно выдыхает облачко полупрозрачного пара изо рта и спешит продолжить пробираться через сугробы в сторону редкого леса. Лу стонет от усталости, но останавливаться нельзя — иначе они просто насмерть замёрзнут. Чонгук громко подбадривает сестру, чтобы та продолжала идти. Климат Велиаса отличается от Хатраса, даже если они расположены близко друг к другу. На севере их родной страны ужасно холодно и сурово зимой, а у соседей — ледяной Ад. Почти не прекращающиеся вьюги и бураны, нет лета, лишь короткий период дождей. И люди здесь тоже суровые. Когда Чимин думает о том, как их встретят, то склоняется к варианту, что арбалетным болтом, а не местом у очага. Потому что Берки — жестокие, жёсткие люди, всю жизнь хранящие тайну Этлинии, оттого и воюющие с Велиасом, скрывающим правду. Хотя, омега может и ошибаться. Он искренне надеется, что ошибается. Потому что последнее, что он хотел бы получить — враждебное отношение после такого ужасающе сложного перехода в Хатрас. Чимин пробирается через снег, достающий ему почти до бёдер, часто оборачивается, чтобы посмотреть, как там Гук и Лу, а потом прёт дальше. Ему нельзя останавливаться, иначе он упадёт. Последний привал был много часов назад — в ущелье, когда они покидали горы Омовея — рубеж, защищающий северный народ от нападения получше патруля на границе. По картам, которые они изучили от и до ещё находясь на территории Велиаса, до ближайшей деревеньки ещё несколько часов пути. И Чимин понимает, что им жизненно необходимо продержаться. Чонгук подводит Лу ближе к омеге, и та цепляется за руку. Она выглядит уставшей, губы синеют от холода, а на ресницы налипает хлопьями снег. Чимин сомневается, что выглядит лучше Луисы. Замечает протянутую Гуком флягу и с благодарностью её принимает. Сначала даёт отпить вымученной девушке — та пригубливает крепкое вино и глотает мелко, тут же морщась. Сам Пак прикладывается без зазрения совести, им выжить надо. Отпивает два крупных глотка и возвращает флягу, неловко держа её в плотных меховых перчатках. Чонгук присасывается к горлышку и морщится, стряхивая с чёлки налипшие снежные комочки. Они продолжают свой путь. Смеркается. Из-за бури и без того было темно, однако становится совсем непроглядно, и Чимин не понимает, куда ему идти. Они останавливаются прямо посреди того места, где шли, и оглядываются. Факел не разжечь — всё промокло. И что же путникам делать? Замерзать в противной, подлой снежной буре? Пак отчаянно выдыхает, как вдруг вдалеке видит огонёк. Тот размножается, и сначала омега радуется спасению, а потом понимает — им может быть худо. Буран заглушает топот лошадей, пока всадники не оказываются впритык к ним. Чонгук опасливо вытаскивает клинок и прикрывает омегу и сестру, пока шестеро конных вьются и кружат возле застывших людей. Они держат в руках факелы, присвистывая и что-то выкрикивая на незнакомом языке. — Что они говорят? — кричит Чимин, ни слова не различая. — Много чего! — отвечает ему Чон, покрепче сжимая клинок. Один из всадников соскакивает с лошади и нагло подходит к троице, тогда король сдёргивает капюшон и показывает ему лицо. — Кто вы и что забыли на территории Хатраса? — Чимин и слова не понимает, а Чонгук, кажется, да. — Я — законный король Этлинии, чью тайну гибели ваш народ несёт через века и не позволяет узурпаторам запудрить разум и сбить с верного пути. Победоносный кронпринц, находящийся под защитой Эруса, — отвечает Чонгук на неизвестном языке, а омега так и продолжает стоять, ничего не понимая. Альфа вынимает медальон с богом Войны и показывает его всаднику, тот оглядывается. — Принц Кристофер знает обо мне, он обещал помочь, — выдыхает альфа, глядя упорно всаднику в глаза с белыми от снега ресницами. Тот свистит своим людям и вдруг кланяется, хотя это больше походит на издёвку. — Прошу, Ваше Величество. Сзади Чимина хватают за шубу и закидывают силком позади одного из мужчин, то же самое проделывают с Луисой, заставляя девушку хрипло вскрикнуть. Чонгук же сам забирается позади того, с кем говорил. И омега может выдохнуть. Даже если их возьмут в плен (ведь Пак ни слова не понял из разговора мужчин), то там хотя бы они не превратятся в ледышки на ножках. Что же, приключение ещё то. Он впивается окоченевшими пальцами в одежду всадника и жмурится от ветра с колким снегом, пока они несутся к спасению от морозов Хатраса.***
С момента, как они с Халисой стали союзниками, прошёл целый месяц. Дело близится к свадьбе, и за это время ничего опасного или сумасшедшего не происходило. Даже Халив почти не доставал короля присутствием своей язвительной натуры, предпочитая ему общество борделей и питейных заведений Эмала, а также визиря. А вот с Жасмин отношения словно перешли на другой уровень. Принцесса не позволяла Намджуну приблизиться слишком сильно, но проводила с королём время, в которое тому было особенно тоскливо по дому. — Ваше Сиятельство, — обращается она к нему, когда оба сидят на совместном завтраке в саду, — расскажите мне о кастовом разделении в вашем государстве. Наш совместный ребёнок тоже будет носить знак? — кивает Халиса на красное сердце на щеке Джуна. Король задумывается и кивает, потирая давно оставленную на лице метку. — Да, Халиса, наследник престола будет носить метку Черв. — Почему именно карточные масти? — любопытно склоняет голову она, а Джун только улыбается, припоминая историю. Лживую, правда, но принцессе этого знать не следует. Когда-то давно он читал тома по истории, весящий целые центнеры, чтобы отыскать ответ на этот вопрос. Он ломал себе голову, почему именно четыре карточные масти, для чего вообще было это разделение, а потом наткнулся на религиозную притчу, в достоверности которой отныне сильно сомневается. И несмотря на всё отношение к настоящему потомку королей Этлинии, королю очень хотелось бы знать правду по поводу того, как именно разделились на касты в том погибшем государстве. Придумал ли Пожиратель Сердец вместе с их верой ту притчу или же в ней есть хоть капля достоверности. Правитель откидывается на спинку стула и просит на сурие прислугу принести колоду игральных карт. — Я давно читал одну притчу. Она совсем неизвестная, написана в одном из старых трактатов Квадрассы, я нашёл её, когда сам искал ответ на интересующий вас вопрос. — Расскажете мне о ней? — заинтересованно спрашивает Жасмин, отрывая от грозди винограда ягоду и отправляя ту в рот. — Даже покажу, — усмехается Джун, размышляя, получится ли у него сделать всё так, как описано в притче. Наедине точно получалось, но он ни с кем до сих пор не беседовал на данную тему, так что даже чувствует волнение. Прислужник протягивает королю с поклоном новенькую колоду карт с изящными рисунками, а Жасмин вытягивает шею, чтобы рассмотреть то, что делает Намджун. Альфа в определённом порядке раскладывает игральные карты, нахлёстом друг на друга и пока рубашкой вверх. Он заканчивает своё дело, а потом раскидывает оставшиеся карточки в кучку, словно кто-то играл. — Притча повествует о встрече четверых людей: Воина, Благодетеля, Тёмного рыцаря и Алой ведьмы, — начинает свой рассказ Намджун, указывая на разложенные веера карт перед собой. Жасмин увлечённо слушает его. — Повстречались они совершенно случайно, на перепутье четырёх дорог, и решили, что такая встреча слишком символична, раз судьба благоволила им пересечься. Они остановились в таверне и решили отметить это дело пинтой эля за общим круглым столом. Ну, а за элем пришла игра, и сражались на картах они настолько долго и упорно, что не один рассвет встретили за «Дураком». Намджун переворачивает веер. В нём несколько карт, на которые принцесса с любопытством глядит. — У Воина были карты, чтобы побить Благодетеля, однако он склонил голову перед его величием и сказал: «Пас». Крестовый король был козырем, однако верность Воина не знала границ, потому он с покорностью принял свою судьбу, — лицо Жасмин удивлённо вытягивается, когда Джун показывает замечательную комбинацию карт, с которой можно выиграть. — Алая ведьма обладала не менее хорошими картами. Игра близилась к финалу, и она, сжимая свои козыри в руках, продолжала напирать на Тёмного рыцаря. Хитрила, прятала козыри в рукавах, но ей всё равно не удалось победить, потому что сколько бы она не пыталась, обыграть хитрого и упорного Рыцаря не получалось. На руках у неё осталась только одна карта — Бубновый король, когда Бубны уже вышли из колоды. Правитель показывает Жасмин лишь одну карту, которую переворачивает рубашкой вниз. Халиса вся ёрзает на стуле, с интересом слушая. — Битва продолжалась. Воин держал своего Крестового короля в руках, но каждый раз говорил: «Пас», когда нужно было бросать карты Благодетелю. Алая ведьма всё набирала новые и новые, потому что ей нечем было отбиваться. В конце концов, когда пришла очередь отбиваться Тёмного рыцаря, она сбрасывала ему все накопленные карты, но он продолжал отбивать их раз за разом, пока у Алой ведьмы на руках не остался снова лишь Бубновый король. И тогда, глядя на комбинации, Воин положил перед Рыцарем свой козырь. Тот отбил и его, но помня, что Бубны вышли, Ведьма подложила своего короля. Тогда Рыцарь всё равно сумел его побить. И оба — Алая ведьма и Воин — вышли из игры. — Но оставался Благодетель? — моргает Жасмин, увлечённая рассказом. — Оставался только он, против Благодетеля Рыцарю нечего было противопоставить. У него не было ни единого козыря, а все карты оставались шестёрками и лишь один Туз, и тогда Рыцарь решил совершить свой первый в жизни финт, — Жасмин поглощает его рассказ с расширенными от любопытства глазами. — Он видел краешек вышедшего Джокера — чёрного, козырного — и тогда привёл свой план в исполнение. Рыцарь отвлёк внимание игроков, сходив с пустой карты, и успел поменять своего бесполезного туза на Джокера. В последний момент, когда в их руках осталось по одной карте, Благодетель пошёл с тёмной карты, а Рыцарь смог отбить её козырным Джокером и победил. Намджун вдруг замирает, словно что-то пытается вспомнить. Он стеклянным взглядом уставляется на карточные комбинации, выложенные им же в процессе рассказа притчи, и тут до него доходит. Это не просто была карточная игра. Не просто притча, с помощью которой в древних книгах Писания рассказывалось о том, как людей разделили. Это — история. Альфа вскакивает, прокручивая комбинации в голове, тем самым пугает Жасмин, тоже вставшую со стула. Бубновый король у Алой ведьмы — Красное войско Бубновой гильдии, которое сражалось против Пожирателя Сердец. Воин — армия Крести, до последнего защищающая Короля Этлинии, но совершившие неудачный ход в защиту гильдии. Благодетель, имеющий на руках все карты для выигрыша, но проигравший, когда Рыцарь сменил карту. Последних ход был за предателем и бунтовщиком, который, схитрив и совершив гамбит, опрокинул королевскую династию. Это не история о том, как народ Велиаса приобрёл метки на щеках, это история войны, за которой всё последовало. Исходя из этого, Намджуну в голову вдруг приходит предположение, что в Этлинии никогда не было разделения, его ввёл Пожиратель Сердец, чтобы угнетать выживших аристократов и тех, кто поддерживал Династию королей даже после гибели страны. В истории этих государств столько сплелось вранья с правдой, что начинает кружиться голова. — Сиятельство? — взволнованно зовёт его Жасмин, сжимая собственные пальцы. — Простите, Халиса, — прочищает горло король и присаживается на прежнее место, глядя на карты. Как ему чуть раньше не удалось додуматься до этого? Пожиратель Сердец играл с Этлинией в войну, словно в «Дурака», он обошёл настоящего правителя, используя уловки, уничтожил его алое войско, оставив лишь жалкую горстку, а армия преданных защитников пошла ко дну из-за попытки тем помочь. Вот, как он поглотил юного и неопытного принца, у которого были все карты для честной игры. И решил, что насмехаться с помощью этой притчи даже спустя столетия, будет отличной идеей. — Так о чём я… — потерянно пытается поймать остатки упущенного рассказа Намджун. — Я так понимаю, что, если судить из истории попыток переворота в Велиасе, — рассуждает Жасмин, приложив указательный палец к губам, — Благодетель — Червы, Алая ведьма — Бубновая гильдия воров, Рыцарь — Пики, а Воин — Крести? Но тогда почему по этой притче Червы проиграли? Намджуну хочется ляпнуть, что он и сам только что догадался о ней. Но он не может, потому просто продолжает рассказ: — Вы правы, но Червы по притче не проиграли. Это показатель того, что Короли играют по правилам, армия верит им, воры обманывают, а Пики — нарушают мыслимые и немыслимые правила, — выдавливает из себя правитель, сам не понимая, как в эти бредни можно поверить. Разве способны были люди в таком удостовериться? Пожиратель Сердец нагло издевался над Пиками, клеймил их, заставляя молчать, даже если они помнят реальную историю. Джун сомневается, что до прихода Завоевателя были какие-либо касты. Вся история Велиаса — сплошь вранье, в которое верит его слепой народ и он сам. Джуну вдруг становится так тяжело и ужасающе некомфортно, что скулы сводит. — В исторических трактатах бывают нестыковки, — хмыкает Халиса, собирая колоду обратно под внимательным взглядом Намджуна. — После этого и стали делить на касты? — Конкретного уточнения по этому поводу, как и действительной информации я так и не нашёл. Но в юношестве это показалось мне логичным, — вдыхает побольше воздуха король, следя за тем, как Жасмин забирает последнюю карту — чёрного Джокера. — Это так странно, не находите? Почему короли продолжают делить людей? — склоняет Халиса голову к плечу, заставляя Джуна думать всё больше. — Устоявшаяся система деления, длящаяся веками, не может так просто исчезнуть, — уклончиво отвечает он, а сам понимает, что своими наводящими вопросами Жасмин загоняет его в тупик. — Понимаю, у нас так же есть традиции, которые уже можно посчитать бесполезными и абсурдными, но государство и его жители продолжают им следовать. К примеру, право первой ночи отменили лишь десять лет назад, — вздыхает Жасмин, а плечи её брезгливо вздрагивают. — Или же то, что, даже являясь единственными наследниками благородных домов, омеги и женщины не могут сесть на престол или занять пост Хаса. Просто потому, что считаются слабыми. — Я не считаю омег слабыми, — хмыкает Намджун, — как и женщин. Смотря на Халису, я порой сомневаюсь в собственном разуме и силе. Жасмин горько усмехается и тасует карты в ладонях. — У вас есть знакомый сильный омега? — любопытно спрашивает она, откладывая колоду на край стола. — Мой брат, — кивает он. — Несмотря на природную нежность и покорность, он отнюдь не слабак. Просто сдерживается, я порой боюсь за него и за то, что может случиться, если однажды точка его кипения достигнет апогея. — Вы очень любите брата. С такой нежностью о нём говорите, — изумляется Жасмин, словно для неё такое в диковинку. Быть может, такое имеет место быть на самом деле, потому что отношения между Илиа и Халисой нормальными назвать никак нельзя. — Да, — тихо произносит Джун и тут же старается перевести тему: — Так вот. Из-за притчи, как приписано чуть ниже, было разделение: одни люди были настоящими воинами, вторые — королями и благодетелями страны. Другие же предателями и ворами, плутами и обманщиками. — Как-то странно, что многие люди и историки делят мир на чёрное и белое, — хмыкает Жасмин, поглаживая свою необычную чашку для чая без ручки. — Людям тяжело признать, что в нас есть как чёрное, так и белое. Мы не можем быть только хорошими или лишь уродливыми и жестокими. Для людей понятнее будет сказать, что этот человек плох, нежели попробовать разобраться в чём-то, что поспособствовало отвратительным деяниям. Халиса пристально разглядывает Джуна, её раскосые глубокие глаза, подведённые сурьмой, словно считывают эмоции короля. — Какой интересный разговор, — на стул рядом с Джуном плюхается неизвестно откуда взявшись Халив. Видимо, у наследника Сустана есть привычка подкрадываться незаметно. — А если идёт война, и каждый стоит на защите своего, к каким — плохим или хорошим — можно отнести каждую сторону? — Каждая воюет ради своего, считая себя хорошим, защитником и правым, — отвечает Джун. — Именно потому никогда не получится разделить мир на тёмное и светлое. Халив усмехается, а альфа замечает, насколько становится напряжена Халиса. Она глядит на брата, наливающего себе чаю. — Как вам гостится у нас дома? — елейно спрашивает Илиа, при этом не прекращая буравить сестру взглядом, а та лишь сидит, уткнувшись в свою чашку с чаем. — Великолепно, ваше гостеприимство не знает границ, — благодарно кивает Джун, разглядывая наследника. Халив — молодой и красивый мужчина, выглядящий скорее как бродячий сустанский наёмник, опасный и безрассудный, нежели будущий Хамаль. — Вам тоже стоит побывать в Велиасе, — между делом произносит Джун. — Когда мы с вашей сестрой отбудем туда, то с нетерпением будем ждать того, что вы навестите нас. Халив, по-прежнему глядя только на Халису, усмехается. — Уж она-то будет ждать, — смеётся издевательски Халив, намазывая брусок хлебца лимонным вареньем. — Уже жду момента, когда смогу полюбоваться красотами будущего дома, — дёргано улыбается Жасмин, а в глазах её — сталь. — Мы прибудем как раз к весне, так что придётся подождать тепла. — Я всегда мечтала посмотреть на снег, — выдыхает Халиса. — В Сустане он никогда не выпадает, а если и бывал раньше, то я не застала. — В зиме нет ничего привлекательного, Халиса, — усмехается Джун, ощущая теперь на себе пристальный, испытывающий взгляд. — Холодно, мокро, даже камины не спасают. Боюсь, вам, как существу теплолюбивому, придётся тяжко в первую зиму. Жасмин показательно ёжится и трёт обнажённые плечи ладонями, задевая широкие полупрозрачные лямки платья, а король лишь посмеивается, пока не встречается с Илиа взглядом. Халив смотрит строго и почти презрительно, а Джун ему уступать не намерен: буравит глазами в ответ, не разрывая контакта. Да, он находится в чужой стране, однако по статусу альфа выше принца, потому может себе позволить дерзости. В пределах разумного, конечно, ведь терпения у Халива, скорее всего, ограниченное количество. — Я, пожалуй, оставлю вас, — скромно говорит Жасмин и поднимается из-за стола. — Мне нужно проведать Хамаля и справиться о его самочувствии. Джун поднимается с места и склоняет перед Халисой голову, а Илиа даже не двигается с места, лишь ждёт, пока тот присядет обратно. — Что вам предложила моя сестра? — спокойно спрашивает он, как только Намджун берётся за свой чай. — О чём это вы? — изгибает бровь альфа. — Халиса — умна и хитра. Она в любом случае что-то замышляет, чтобы я не занял место своего отца, — усмехается Илиа, швыряя нетронутый хлеб прямо на стол и пачкая скатерть. — Что она предложила за вашу помощь? Влияние, свободу, поддержку? Король медленно переводит взгляд на Халива, рассматривая красивые, но жёсткие черты лица. — Я не понимаю, о чём вы говорите, Халив. Халиса никогда со мной не заводит разговоров о престолонаследии в Сустане. Она станет Королевой Велиаса, для чего ей трон, на который она не сможет сесть? — Вы правы, — зло усмехается тот. — Престол моей страны ей не светит. Илиа недолго молчит, разглядывая свой изящный кинжал, до того спрятанный в ножнах. — Знаете, король, — тянет гласные Илиа, касаясь острием подушечки указательного пальца, — в нашей стране изменники караются очень строго. Не щадят никого. Но если изменник — ваш родной человек, как вы бы поступили? Пошли бы на поводу у чувств или же вступили на тропу справедливого закона? — Это сложный вопрос, Халив, — отвечает холодно Джун. Он понимает, что тот подозревает Жасмин в заговоре против него, от этого даже мурашки бегут по коже. — Я никогда не сталкивался с таким и надеюсь, что не придётся. — Я тоже на это надеюсь, — усмехается Илиа. — Как я уже говорил: в нашей стране строго караются изменники. А чужаки, замыслившие предательство, караются ещё строже. Халив поднимается с места и покидает Намджуна, не попрощавшись — тот уже привык за месяц нахождения здесь. Король опасается, что ему действительно придётся лишиться головы, если Халив раскусит планы Жасмин и узнает обо всём.***
Джин врывается в покои и быстрым шагом преодолевает расстояние до окна, возле которого стоит полностью обмундированный Тэхён. — Что произошло? — взволнованно спрашивает омега. — Они взяли удел, — выдыхает тот, не оборачиваясь к мужу. Две недели назад в столицу пришло последнее письмо от папы Кима — лорда Вороньего гнезда и супруга Ким Аина. Повстанцы Пики проникли в город и смогли открыть ворота, пропуская армию изменников в Вороной удел. Это казалось мистикой, ведь то место считается самым укреплённым от вторжения, а тут у предателей вышло так просто войти в город. Однако родовой замок Тэхёна оказался взят в осаду. Лорд Ким пытается всеми силами удержать Гнездо, но судя по лицу и ауре, витающей вокруг альфы, у него не выходит. — Они взяли его две недели назад. Мы послали подкрепление, — выдыхает Сокджин, хватая Тэ за руку. Тот кажется ему каменным изваянием — жёстким, холодным, опустошённым. — Червовая Дама посылает меня отбить Гнездо и вернуть удел, — отвечает мертвенно бледный Тэхён, а Джин, кажется, теряет опору под ногами. — Что? — Я еду на войну, обезьянка, — оборачивается к нему альфа, грустно улыбаясь. Для принца это становится ударом ниже пояса. Он знал, что война начинается, что она уже идёт, но ощущение безысходности подобралось слишком быстро только с этой новостью. Тэхён покидает его, отправляясь в самое пекло отбивать Вороной удел, а Джин даже поделать ничего не может с этим. Здесь никакие его доводы в качестве члена совета не смогут спасти альфу от участи идти в бой. Да и сам Тэ смертельно оскорбится, если Джин попытается его спрятать от ужасов войны. Он не просто альфа, с которым Сокджину комфортно. Он — взрослый мужчина, чей дом окружили захватчики, чей родитель там в одиночку отбивается. Альфа, воин, благородный и честный человек. Сокджин чувствует огромную волну страха, когда только думает о том, что он уедет из столицы. Омега оседает, схватившись за край стола, а Тэ помогает ему опуститься на стул. — Ну, чего ты? — взволнованно спрашивает Ким, присаживаясь перед Сокджином на одно колено. — Я успешно со всем справлюсь, а ты пока жди меня здесь. — Я не могу, — хватается за голову омега. — Мне страшно. Я проводил одного мужчину, которого люблю, и до сих пор не получил от него ни весточки, а теперь мне придётся проводить ещё тебя… И это уже гораздо страшнее, чем я мог подумать. Джин закрывает лицо руками в попытке сдержать слёзы, а Тэ, поджав губы, отнимает те от него. — Джин, — строго говорит альфа. — Помни, что ты меня хранишь. Не Божество, а твоя вера в мои силы. Мы — одно целое, помнишь? Омега не выдерживает и всё-таки начинает плакать, обхватывая Тэхёна руками. Он только что буквально признался во всём, что испытывает к нему с первой встречи, и это гложет ещё сильнее. До момента, пока не появляется ужасная необходимость отпустить Кима, Сокджин не понимал, что с ним такое. Он не мог провести без альфы ни дня, ни минуты без его плеча и поддержки. Он считал, что это от одиночества и отчаяния из-за отъезда Намджуна и всего, что произошло после, но теперь понимает. Он не прекратил любить короля, нет. Это чувство гораздо глубже и сильнее, чем что-либо ещё, но отрицать то, насколько сильно принц привязался к капитану, совсем не получается. Джин чувствует последние недели — после замужества — себя просто ужасно, терзаемый стыдом и ненавистью к себе, он заталкивает день за днём своё нутро, переполненное эмоциями и волнением, подальше, буквально убивает. Беременность, война, невозможность быть с Намджуном. Джин часто думал, что было бы прекрасно влюбиться в Ким Тэхёна, а когда осознал, что это начинает происходить, что все его слова принимаются сбываться, то испугался. Потому что чувства к Джуну при этом не пропали. — Поплачь, — убито говорит Тэхён. — Сейчас поплачь от печали, а потом, когда я вернусь за тобой, чтобы увезти из проклятого змеиного клубка, ты будешь плакать от радости. И Сокджин ревёт. В голос, не стесняясь эмоций, проливает слёзы на доспехи Тэхёна, держится за его шею и хватает за длинные волосы тонкими пальцами. Он совершенно не понимает, что ему с этими чувствами делать. Он любит Намджуна, как мужчину, как родную кровь, как того, кто является его давней и безнадёжной мечтой. Любит Тэхёна как брата, как друга, как родственную душу. И рвётся на мелкие лоскуты от всего, что происходит у него внутри. Альфа терпеливо ждёт, пока Джин выплачется ему в шею, бережно гладит по лопаткам и зарывается в волосы пальцами. Рыдания постепенно стихают, остаются только всхлипывания и шмыганье носом. — Ты уезжаешь сейчас? — Я еду в Эдериас, чтобы собрать гвардию и отправиться к Вороному уделу, — кивает Тэ, прижимая омегу к себе. — Чем быстрее всё сделаю, тем лучше. Сокджин выворачивается нехотя из его рук и поднимается на ноги. Он стоит нетвёрдо, очень сильно качается, так что альфе приходится поддерживать супруга за локоть. Джин держится за живот, внизу которого тянет — тот за месяц ещё сильнее округлился и увеличился. Тэхён накрывает его ладонь, глядя обеспокоенно в глаза омеге, поглаживает через ткань тёплой туники. — Я провожу тебя. — Тебе бы прилечь… — пытается сказать Тэ, но Джин взмахивает строго рукой. — Я провожу своего мужа, — выдыхает он и ковыляет к выходу из покоев, поддерживаемый альфой. Когда они спускаются во двор к воротам, ведущим в город с территории замка, Тэ крепко укутывает Сокджина в меховой плащ и передаёт его руку своему отцу. Леди Доюна не соизволила прийти к отъезду капитана, чему омега безгранично рад. У них всё ещё продолжается холодная война мнений и решений, принятых на благо страны. Аин осторожно поддерживает принца, помогая ему спуститься по ступенькам, пока Тэхён проверяет последние приготовления к началу пути в Эдериас. Сокджин намертво вцепляется дрожащими пальцами в широкую ладонь свёкра, осторожно шагает по обледенелым ступенькам, выглядывая альфу среди снующих во дворе людей. Тэхён сам подходит к ним через несколько минут, долго разглядывает, как Сокджин теребит в руке цепочку с амулетом. С альфой отправляется небольшой отряд королевской стражи, а Син — остаётся во дворце, чтобы охранять и оберегать супруга командира. Все они уже приготовились выезжать, и ворота начинают со скрипом отворятся, а у Джина в глотке снова стоит противный комок, мешающий дышать. Мыслей и эмоций слишком много, много боли и негодования, зла на проклятую войну. Из-за неё пришлось Джуну отправиться в Сустан, и Джин провожал его. Из-за войны Сокджин отправляет в мясорубку Тэ. Капитан замирает рядом с омегой, всё ещё нервно дёргающим медальон. — Всё будет хорошо, обезьянка, — пытается улыбнуться как можно ободряюще тот, обхватив лицо Сокджина ладонями в тёплых кожаных перчатках. — Вы с мартышкой себя берегите, ладно? — впервые называет ребёнка только что придуманным прозвищем альфа, а у Джина снова наворачиваются слёзы. Капитан трепетно прикасается к животу, почти незаметному под шубой, так, словно это действительно его первенец, а не бастард, которого вынашивает Сокджин. Слёзы больно жгут глаза и щёки, ведь на улице мороз, а омега не может прекратить плакать. Больно, одиноко, страшно. Страшнее даже, чем провожать Намджуна, потому что короля он отправил заключать союз, а Тэхёна — воевать. Альфа притягивает к себе супруга и горячо целует в лоб, прежде чем оторваться. — Защищай его, пап, — тихо проговаривает Тэхён, а в глазах Аина боль и страх. — Защищай, как меня защищал всегда. Аин, скрывая дрожь в губах, кивает, серьёзно глядя на сына. Капитан отворачивается и старается как можно скорее отойти, потому что омега снова плачет, а Джин против. Он ещё не всё сделал! — Тэхён! — окликает альфу он, опасно сбегает по скользким ступенькам, едва не падая на корке льда. — Подожди! Принц подбегает к альфе, едва способный вообще бежать из-за живота, и роется за воротником, отыскивая застёжку медальона своего папы. Раз Ким всегда говорит, что именно Джин его оберегает, так тому и быть. Омега прижимает медальон к губам, расстегнув цепочку, и шепчет просьбу. Просит Божество сберечь альфу в войне, дать ему побольше удачи и сил. А ещё шанс вернуться домой. Подойдя вплотную к Тэ, Джин дрожащими от холода и волнения руками застёгивает цепочку на шее Тэхёна и прячет оберег под воротом доспехов, боясь даже в глаза посмотреть. Они стоят молча, не двигаются: Тэ смотрит на чёлку омеги, а тот себе под ноги. За рёбрами колотится сердце, ребёнок взволнованно переворачивается, задевая конечностями внутренние органы. Принц вскидывает голову, глядя в несчастные, виноватые глаза альфы, и обхватывает его за щёки, притягивая к себе. Ему сейчас всё равно, что на них смотрит Аин и подчинённые Тэхёна, Сокджин изо всех сил прижимается губами к его рту. С консумации брака они не приближались друг к другу в плане интима, лишь короткие касания, поддержка и объятия. И сейчас омега не вкладывает в поцелуй сексуальный подтекст. Он хочет показать Тэхёну, что тот дорог ему. Что близок, что он — его семья теперь. Тэ обхватывает Сокджина за пояс и целует в ответ, вкладывая столько же чувств в этот контакт. Джин приоткрывает рот, позволяя углубить поцелуй, и снова отчаянно всхлипывает. Они отрываются друг от друга не сразу, нехотя и не расцепляя объятий. Напоследок омега шепчет: — Забери с собой всю мою удачу, но вернись целым. Я тут как-нибудь справлюсь, душа моя, — выдыхает и отходит, тут же хватаясь за ладонь подошедшего Аина. — Вернусь и стану снова тебе надоедать, обезьянка, — улыбается во все тридцать два альфа. Прижимает пальцы к губам, а после — к месту у сердца. Давно забытый велиасский жест, когда альфы уходили воевать. Они брали поцелуи мужей и жён с собой, чтобы берегли от опасности. Сокджин рад, пусть его удача как следует сбережёт Тэхёна. Альфа прыгает в седло и басом командует отряду покинуть территорию дворца, а Аин уводит Сокджина с холода обратно в тёплый замок.