Black Crown

      Чимин понимает, что его ладони и ступни закоченели до состояния деревяшек, когда спрыгивает с коня и щурится от бьющей в лицо метели. Он, прикрывая глаза ладонью в промокшей от снега перчатке, оглядывает деревню, в которую их привезли. Берки идут вперёд, ведя за собой незваных гостей, и приближаются к большому деревянному дому, окошки которого светятся приятным жёлтым светом.        Чимин поддерживает Лу, помогая ей подняться по ступенькам — кашель девушки усилился. Он начался ещё тогда, в пути к Гильдии и к Юнги, а сейчас становится всё хуже и всё страшнее. Лу выглядит нездоровой. Чимин откровенно за неё боится и уже не знает, что ему сделать, чтобы помочь девушке поправиться, потому что утомительное и опасное путешествие в Хатрас по морозу и во время бурана может оставить на ней свои неизгладимые следы.        Они, стряхнув тщательно с обуви и одежды снег, проходят в маленькие сени. Здесь Берки жестами показывают, что нужно раздеться, и омега поспешно стягивает с себя шубу, помогая Луисе. Чонгук, резво расправившийся с одеждой, уже исчезает в дверном проёме.        Чимину тяжело, он не знает языка и привычек Берков, а слухи и предрассудки, взращенные в нём за столько лет, никак не оставляют, принуждая думать об этих людях, как о бандитах, дикарях и врагах. Но Берки — их предполагаемые союзники, потому стоит быть снисходительнее к этому народу и осторожнее с собственным поведением. Омега скромно заходит следом за провожатыми. Все они, словно на подбор, светловолосые, высокие и массивные. С яркими светлыми глазами и острыми чертами лица. Настоящие северные жители.        Чимин садится, когда один из Берков давит ему на плечи, плюхается на мягкий пуф возле камина. Он почти ничего не понимает из их грубого произношения и смотрит почти зашуганно от испуга.        — На, попей горячего, — тычет Чимину в ладони глубокую глиняную чашку Берк, а Чимин лишь моргает. — По-пей! Тц, иноязычники! Выпить, ты, для ты! — произносит альфа на ломаном велиасском, и омега, часто закивав, принимает исходящую паром ёмкость. — Как можно было променять прекрасный язык на это картавое уродство, — возмущается совершенно неясно Берк и отходит к Чонгуку.        — Отсюда шесть дней пути до Штормхолда, — обращается к Чонгуку другой мужчина — по виду совсем молодой, но отчего-то Бубновая Дама ощущает, что годов ему намного больше, чем можно предположить по первому впечатлению. — Буран слишком сильный, вы не сможете пока двинуться. Можете остаться в доме Александра и переждать метель. Мы дадим вам в путь всё, что нужно, как только непогода успокоится.        — Я буду вашим должником, — отвечает Чонгук почти безупречно на чужом языке. — Вы спасли нас своим гостеприимством.        — Для меня и моего сына — честь повстречаться с последним из династии Великих, — склоняет тот голову. — Мой сын — Саша. Это мой супруг — Ниян. Я сам — Родмир, — представляется мужчина, а Чимин может лишь слушать непонятные, грубые слова. Но при всём этом крайне мелодичные отчего-то.        — Я — Чонгук. Это моя сестра Луиса и мой омега Чимин, — выдыхает Чонгук, привлекая внимание Пака их именами, произнесёнными так странно на новом для него наречии.        — Куда же ты своего избранника на войну тащишь, — жалобно произносит высокий светловолосый омега с длинной косой и веснушками на щеках.        — Он — моя опора и поддержка, — мягко проговаривает Чонгук.        — Заморозишь беднягу, — хохочет Берк, подавший Чимину чашку. — Наши омеги и женщины так же суровы, как и сам север, Хархат их береги от непогоды. Тата может заморозить и сам одним взглядом.        Омега вдруг лупит Берка по плечу, ругаясь. Чонгук на это лишь усмехается и подходит к Чимину, потягивающему растерянно питьё с ягодами из чашки.        — Как ты? — спрашивает он с лёгкой улыбкой.        — Я в норме, ничего не понимаю, правда, — неуютно жмёт Пак плечом, бросая взгляд на Берков.        — Не бойся их, всё, что рассказывают в Велиасе, — неправда о народе Хатраса, — успокаивает омегу Чонгук, мягко поглаживая по шершавым от мороза и ветра щекам. — Это Родмир и Ниян. А хозяин дома — Саша. Они очень гостеприимны и позволят нам переждать метели, прежде чем двинуться в Штормхолд. Попробуй поздороваться с ними, увидишь, как они обрадуются.        Чимин скептично смотрит на альфу и изгибает бровь. Берки наблюдают за разговором, рассматривая омегу, отчего тому становится довольно неуютно.        — Их язык зовётся Иртом, — объясняет Чонгук. — Надеюсь, что ты попробуешь его хоть немного подучить, так нам всем будет проще. Повтори за мной: Jah isseg sai gevera, — Чимин всё ещё считает это бредом, а Берки только внимательнее прислушиваются к ним.        — Jak…        — Jah, — поправляет Чон.        Чимин прочищает горло, неуверенно глядя на Сашу.        — Jah isseh sai gevema, — мямлит омега, осознавая, что вообще ничего не понимает.        Саша и Родмир заливаются хохотом, слыша сказанное Чимином, а Чонгук тихо и сдержанно прыскает, глядя на омегу блестящими глазами.        — Что? — теряется тот. — Что я сказал?        — Что рад видеть себя у нас на доме, — гогочет Саша, хватаясь за живот.        — Ничего неприличного, — сдерживает смех Чонгук, держа омегу за плотно стиснутые между собой руки, пока тот осматривает утирающего слёзы из уголков глаз Родмира.        — Jah isseni sao geveri, — произносит Ниян, ласково глядя на Чимина.        — Что означают эти фразы? — недовольно бубнит на Чонгука Пак, пока тот отходит от смеха.        — Первое — что ты рад быть гостем в этом доме. Второе — что хозяева благодарны тебе за твоё присутствие. Это стандартные для Хатраса вежливые фразы, — объясняет он.        Общее веселье прекращается, когда Лу, закашлявшись слишком сильно и натужно прохрипев, вдруг с грохотом падает на пол. Чимин быстро отставляет чашку и несётся к ней, подхватывая под голову и проверяя, не разбила ли она ту при падении.        — Лу, — зовёт он, но она только часто и слабо выдыхает. Когда омега прикасается к девушке, то понимает, что вся её кожа полыхает огнём. — Чонгук, у неё жар.        Чон было бросается к сестре, как вдруг Ниян его отталкивает и опускается на колени рядом с Чимином и Луисой.        — Она сильно больна, зачем же вы её потащили в дорогу?— сетует на своём языке он, притрагиваясь ладонями к лицу Лу.        — Вы можете помочь? — отчаянно спрашивает на Ирте Чон, прикусывая пальцы.        — Могу, — кивает Ниян. — Отнеси её в комнату, я попробую вылечить.        Чонгук осторожно забирает Луису у Чимина и, ловко подхватив, уносит вслед за Нияном. Омега выглядит встревоженным, он искренне переживает, что с Лу нечто серьёзное, и никак не может помочь ей. Она начала болеть ещё в городе, а сейчас кашель окончательно её свалил. И Пак понимает, что нужно было заставить Лу отправиться к лекарю, настоять, когда та всё время отмахивалась и твердила, что с ней всё в порядке.        Саша, оставшийся с Родмиром в комнате, подходит к Чимину ближе, заставляя его отшатнуться и прижать руку к бедру. Хорошо, что ножен не заметно. Альфа прочищает горло и задумывается, словно что-то вспоминает, прежде чем сказать:        — Тата помочь твоему подруге, — медленно говорит Александр, а Чимин часто моргает. — А ты надо спать.        Ах, он имеет в виду, что Ниян позаботится о Лу, а Чимину стоило бы передохнуть. Он кивает, задумываясь, как бы ему поблагодарить Сашу за его волнение и заботу, но замирает, не зная, поймёт ли велиасский Берк. Он измученно смотрит на него, а альфа словно понимает, что тот испытывает. Говорить на разных языках безумно тяжело.        — Javakh, — произносит он. И Ирт из уст Берка звучит гораздо лучше, чем трагичные и неумелые попытки Чимина. — Спасибо, — поясняет он ломано, словно учит Чимина базовой фразе.        — Javakh, Sasha, — неловко повторяет омега, а тот белозубо улыбается.        Он и правда не похож на дикаря. Все те истории, какими кормили их историки и королевская семья, оказываются ложью? Скорее всего, Берки — суровый снежный народ — вовсе не так чисты и невинны, как можно предположить, но они также и не чудовища, которыми их выставляют правители Велиаса.        Саша провожает его до комнатки на втором этаже, показывая просторную низенькую кровать, застеленную шкурами. Она большая, словно предназначенная сразу для двоих людей, что безумно смущает Чимина. Чонгук будет спать с ним?        — Отдыхай, смелый воробушек, — весело произносит Саша, прежде чем оставить Пака одного.        За закрытой дверью в центре тёмной комнаты ужасно тихо. Лишь потрескивает растопленный очаг, привлекающий взгляд Чимина. Он только сейчас ощущает, насколько сильно устал. Всё тело ужасающе ломит, ноги гудят. В животе противно урчит от голода, но Бубновая Дама хочет только упасть на эти заманчиво удобные шкуры и погрузиться в необходимый сон. Александр прав: он ничем Лу помочь не сможет, особенно в состоянии, когда едва ворочает ногами по полу.        Чимин стягивает с себя неудобный нижний плащ, снимает высокие сапоги и торопливо забирается на постель, устланную шкурами. Никогда он так не радовался жёсткому матрасу и специфически пахнущим самодельным шерстяным одеялам. Забираясь под шкуру, Чимин чувствует себя обыкновенным окостеневшим камнем, неспособным на лишние движения.        Он засыпает практически мгновенно — сморённый усталостью, холодом и нервами омега, лишь стоит ему сомкнуть глаза, проваливается в бессознательность. Просыпается он резко и недовольно, когда его чуткий сон беспокоит открывшаяся дверь. В окне с плотным стеклом мелькают едва различимые, быстрые и гонимые диким ветром снежные хлопья. Кровать под чужим весом прогибается, когда Чонгук забирается к Чимину под шкуру и сразу же обхватывает руками.        — Как она? — вяло спрашивает Пак, ощущая, как альфа прохладными губами прижимается к изгибу его шеи.        — Ниян сбивает жар, говорит, запустила хворь, и теперь последствия могут быть страшными. Берки — умелые лекари, особенно омеги, — отвечает Чонгук. — Ниян сделает всё, что сможет, ради неё.        — Это я виноват. Нужно было отправить Лу к лекарю в городе, а я не заметил, что становится хуже, — убито проговаривает Чимин.        — Ты ни в чём не виноват, — устало вздыхает альфа. — Напомню тебе, что Луиса — командир, взрослая женщина и сильный боец. Она должна была пойти к лекарю и рассказать о своей болезни до путешествия.        Нельзя сказать, что Чон не переживает о сестре. В его голосе море волнения за её состояние, просто он не позволит Чимину винить себя в случившемся. Омега оборачивается.        — Если так посудить, то можно обвинить меня, как её брата, что я также не заметил и не отправил её за помощью. Или Хосока обвинить, — добавляет он.        — Да, давай обвиним Хосока, — усмехается Чимин, обернувшись к Чонгуку.        Они тихо смеются, сдавливая звуки, и король вдруг прижимается носом к носу Чимина.        — Это было тяжёлое путешествие, и оно ещё не закончилось, — вздыхает альфа, потираясь кончиком носа о мягкую щёку омеги. — Нам ещё нужно добраться до Штормхолда и как-то убедить Кристофера нам помогать.        — Мы справимся. Эрус тебе благоволит, — произносит скромно, потому что Паку всё ещё неловко принимать пока чуждую для него веру. Но он правда старается.        — Я очень на это надеюсь и каждый день прошу у него сил, — устало потирает лицо Чонгук. — Мы не сдвинемся с места, пока буран не утихнет. Родмир говорит, что он продлится ещё четыре дня как минимум.        — Лу должна успеть поправиться?        — Я думал о том, чтобы оставить её в доме Саши, пока она не оправится полностью от болезни, — отвечает альфа, вызывая у Чимина любопытный взгляд.        — Она будет зла.        — Зато жива и здорова, — хмурится он.        Чимин выворачивается и оказывается к Чону лицом, тот пристально наблюдает за глазами и губами омеги, ничего не произнося.        — Всё будет хорошо, — шепчет Бубновая Дама, а Чонгук, прижавшись лбом к его, зажмуривается. Он тоже переживает за Лу.        — Спасибо, Чимин, — доносится в ответ.        Омега неловко поглаживает короля по щеке пальцами, привлекая его внимание. Они не очерчивали никаких отношений, ничего не выясняли. То, что произошло месяц назад в палатке Туза, там и осталось. Оба не спрашивали о том, что для них подобное значит, но Чимин откровенно боится, что альфа заведёт эту тему сейчас. Боится потому, что у него нет ответа. Всё сложно, откровенно страшно, опасно. Если Чонгук слишком сильно привяжется к омеге, тот может стать не поддержкой ему, а балластом.        Пак прикусывает губу, ощущая, как тело альфы расслабляется — Чонгука смаривает усталость. Он тоже готов уснуть снова, потому что дико утомился, потому прикрывает веки. Но у Чона другие планы: поёрзав, альфа утыкается губами в кожу под ухом Чимина, вызывая в его теле взволнованную дрожь. Один поцелуй, второй. Третий — более глубокий и горячий, он сразу же распаляет омегу, заставляя внутренне дрожать.        Альфа обхватывает его руками ещё крепче, прижимая к груди, тут же находит губы Чимина и затягивает его в чувственный поцелуй. Тот отвечает с азартом, ощущая, как нарастает между ними жар, зарывается в тёмные волосы пальцами и выдыхает, когда Чонгук закидывает его бедро на свой бок.        Они не раздевались, потому что слишком холодно даже с распаленным камином, уж лучше в Хатрасе тепло как следует беречь. Омега рвано дышит, ведь Чон обласкивает его скулу поцелуями, постепенно спускаясь ниже и обводя венку на шее языком. Оба устали, но ощущение слабости в теле куда-то отступает, когда между ними начинает искрить.        Чимин вздыхает и начинает дрожать, когда Чонгук протискивается ладонями под его одежду, принимаясь обводить подушечками пальцев поясницу. Это как-то неправильно, ведь сейчас Лу больна, а они… Но разум застилает туманом, стоит альфе прикусить кожу у ключиц, как раз у грани, где кожа оказывается прикрыта одеждой. Омега теряется в ощущениях, от прикосновений, от дыхания и шёпота Чонгука у него кружится голова. Он и сам начинает распаляться, тлеть, словно угли в жаровне, когда альфа рядом, когда он так близко.        Пак теребит завязки на рубахе Чона, тянет их на себя, желая его ощутить всей кожей. Чонгук позволяет это — помогает себя раздевать, пока Чимин, нервно ёрзая, сам обнажается. Воздух кажется таким ледяным по сравнению с огненной на ощупь кожей альфы, когда тот обхватывает Чимина и принимается покрывать его тело поцелуями. Пак тает в руках, словно воск свечи, прикрывает глаза, стоит Чону пригвоздить к жестковатой постели его весом своего тела. Глядя снизу, омега ловит каждый выдох, каждый взмах ресниц, пока Чонгук проводит кончиком языка по груди, постепенно спускаясь к животу.        У них ни желания, ни времени нет на прелюдию. Чимин возбуждён от одних мягких прикосновений, альфа продолжает спускаться ласковыми полуукусами по его горячей коже ниже.        — Не тяни, — шёпотом просит Чимин, цепляясь за обнажённые плечи.        Чонгук, снизу глянув на омегу так жарко, что даже взгляд у Чимина тут же мутнеет, оказывается вровень с его лицом. Чимин ловит его губы, затягивает в поцелуй, а сам внутренне содрогается от удовольствия, когда тот вставляет в него сразу два пальца. Немного больно, но разряды тока, прошибающие его вдоль по позвонкам, заставляют закатить глаза. Эта боль немного пьянящая, такая резкая и сладкая одновременно, что Пак позволяет Чонгуку быть сегодня немного жёстче.        Он забыл. Забыл, каково это — быть желанным, а Чон ему эту веру возвращает. Каждым поступком, а особенно в такие моменты, когда одного его взгляда достаточно, чтобы Чимин почти воспламенился. Чонгук будит в нём давно дремлющего омегу, которому жизненно необходимо быть любимым и ценным, нуждающимся в таких жарких взглядах, в нежности и заботе. По мнению Чимина в их ситуации ему быть мягким неуместно, но хотя бы наедине с альфой он может стать таким. На короткие мгновения, на жаркие секунды в его объятиях позволить себе открыться, распуститься, словно огненному цветку.        Чимин медлить отказывается: напирает самостоятельно, кусается и подаётся навстречу терзающим его пальцам. Он стонет едва различимо, когда Гук разводит их прямо внутри, заставляя чувственно прогнуться в пояснице. Они словно борются прямо в постели, перекатываясь: то Чимин оседлает Чонгука, почти заставит овладеть собой, жарко выдыхая, то Чон берёт верх и подминает омегу под себя, прикусывает за шею и плечи, вынуждая подчиниться.        Чимин неловко брыкается, когда он, заломив руки, прижимает всем весом к постели. Ёрзает, выпячивает ягодицы, входя в раж борьбы, а Чонгуку только это и нужно. Альфа, рыкнув, разводит половинки в стороны, припадая поцелуем к влажной и очень возбуждённой омежьей части. Чимина выгибает, и он затыкает себе рот ладонью, чтобы неожиданно не вскрикнуть оттого, с каким напором в него проникает чужой язык. Мягко, волнующе, но при этом так страстно, что перед взором скачут белые мушки.        Он хочет вывернуться, забрать главенство и уже хотя бы вынудить Чонгука прекратить его мучить. Но альфа сильнее, и когда Чимин поднимается, то он обхватывает его поперёк живота, плотно прижимая лопатками к своей груди. Дыхание Пака сбитое, неровное, ему в ухо, словно эхом, доносится такое же. Чимин совершенно не ожидает того, что Чон войдёт в него сейчас, от этого всё внутри приятно сжимается, разгорячённое и влажное.        Омега тихо стонет, тут же прикрывая себе рот рукой, а Чонгук впервые сильно толкается, выдыхая ему в ухо. Толчки неравномерные, ритм то и дело от возбуждения сбивается, а у Чимина в голове лишь колокольный звон, отражающийся от стенок черепа и изгоняющий любую мысль, кроме: «быстрее, сильнее, ещё». Чонгук, словно слыша эти безмолвные мольбы, продолжает напирать. Коленки Чимина разъезжаются от резких проникновений в стороны, но крепкие руки Чонгука удерживают омегу на месте, пока тот дрожит в объятиях.        Медленно, что несравнимо с ускоряющимися толчками, они оседают на кровать. Чимин растягивается на хлопковой простыни, соприкасается с ней грудью и животом. Он сильно прогибается в пояснице, цепляется пальцами за одеяла и подушки, пока Чон остервенело и с придыханием продолжает в него входить, разводя ягодицы как можно сильнее. От угла проникновения Чимина ведёт, и он поскуливает, когда головка чужого члена достигает чувствительной точки. Собственное возбуждение возмутительно сильно трётся о жёсткую простыню, а Чимин теряет последние крупицы здравого рассудка. Единственное, на что его хватает — прикусить уголок подушки, пока Чонгук, сорвавшись на сумасшедший темп, вбивает его в плоский матрас, позволяя комнате заполниться влажными, постыдными звуками соития.        Пак вскрикивает в мягкую, набитую пухом подушку, зажмуривается, ощущая, как приближается разрядка. Царапает изголовье, едва до него дотягиваясь, когда Чон, тихо простонав, вдруг хватает его ладонь. Переплетает пальцы. Свои — длинные и грубые от тренировок и тяжёлой работы, — с изящными небольшими Чимина. Омега от этого почти теряется, так гармонично их руки смотрятся, так красиво. Это избавляет его от остатков мыслей, а потом накрывает такой волной, что Пак стискивает кисть альфы до боли в суставах. Он кончает, вскрикнув в угол подушки, а Чонгук, ни о чём лишнем не заботясь, входит как можно глубже и сильнее в омегу, наполняя семенем. На мгновение Чимин этого пугается, но оргазм затмевает ему сознание, заставляет звёзды сыпаться, а мир меркнуть рядом с тем, как сплелись их тела.        Что будет, если он забеременеет?.. Чимину бы стоило о таком подумать. Но не сейчас. В данную минуту омега занят только тем, что принимает горячие, несдержанные поцелуи своего мужчины, пока тот укутывает их в одеяло, прижимаясь как можно ближе.

***

       Метель не стихает уже третий день. Лу третий день не просыпается, объятая жаром. Та ночь, случившаяся с ними, была последней, когда Туз и Дама были наедине и вообще спали. Чимин часто остаётся рядом с Луисой, по настоянию Ниян меняя ей компрессы и отпаивая с ложечки специальным травяным отваром. Чонгук всё это время сильно занят с Родмиром и Сашей, а когда у омеги оказывается спокойная минутка, всё семейство Берков учит его языку.        Он понимает, что в Хатрасе, не зная наречия, Паку придётся слишком тяжело. Он должен понимать, что говорят люди, знать, как к ним обратиться, знать, что говорит союзникам Чонгук. Омега не хочет показаться невежественным в глазах принца Кристофера и его отца — короля. Потому они с Сашей сидят у койки Лу, пока тот меняет девушке очередные пропитанные лекарством компрессы.        — Меня зовут Чимин, — медленно проговаривает омега, а Саша слушает, кивая. — Я прийти из Велиаса.        — Прибыл, — поправляет его альфа, помогая папе нарезать сушёный можжевельник для новой порции лекарства.        — Я прибыл из Велиаса. Я рад, что Берки славно меня прибили, — последнее слово вызывает дикий хохот у Саши и тихий смешок со стороны занятого своими делами Ниян.        Чимин насупливается, пока альфа его разглядывает с любопытством и весельем.        — Ты говоришь лучше, — произносит Саша на велиасском, кивая Чимину. — Не все чужие могут так быстро учить.        — Спасибо, — старается как можно чаще отвечать уже заученными фразами Пак Беркам. — Я радуюсь.        Но альфа всё равно частенько посмеивается над тем, как из уст Чимина звучит его родной Ирт.        В помещение входят Чонгук и Ладимир — один из старейшин деревни. Ладимир кивает присутствующим, он — хороший и известный лекарь, и ради его помощи Чон через буран пересёк с Родмиром деревню. Чтобы тот помог Лу.        — Девочка совсем слаба, — Чимин всё ещё очень плохо понимает. Он не разбирает и половины из того, что говорит Ладимир. — Ей нужен яд ликориса, и только половина вероятности, что она оправится.        — Никак иначе? — обречённо выдыхает Чонгук, а Ниян и Саша внимательно слушают их с лекарем разговор.        — Дайте ей яд, пусть она перегорит болезнью, убивающей все остальные хвори. Ежели ей хватит сил побороть яд, а Ароэна убережёт её разум, то она встанет на ноги.        Чонгук, задумавшись, кивает, и Ниян принимает у Ладимира крайне маленький пузырёк с алой жидкостью внутри.        — Сколько займёт её восстановление? — тихо спрашивает Чон.        — Недели, месяцы, — вздыхает Ладимир, а альфа сереет на глазах. — Юный король, тебе нужно набраться терпения, твоя сестра слишком сильно рисковала, отправившись в такое трудное путешествие больной.        — Что они говорят? — тихо и взволнованно спрашивает Чимин у Саши, стоящего ближе всего к ним с Лу, беспокойно мечущейся во сне.        — Он даёт ей лекарство. Яд, — отвечает Берк, почёсывая голову.        — Она может умереть? — обречённо вздрагивает омега.        — Если только Ароэна не даст… kaloni, — Саша не знает, что это слово значит на велиасском, а Чимин не понимает его.        — Благословение, — добавляет Ниян, подойдя. — Если Ароэна не даст ей его, девочка не проснётся.        Чимин внутренне содрогается от страха.        — Но это единственный путь? — тихо спрашивает он, а Ниян кивает.        Присутствующие вместе с Чимином наблюдают за тем, как омега нажимает на подбородок Лу и вливает в рот жидкость из пузырька, тут же смыкая ей челюсть и запрокидывая голову, чтобы она проглотила яд. Чимин нервно мнёт руки, думая, что вот — Луиса сейчас забьётся в припадке, что случится что-то непоправимое. Но в первые моменты ничего не происходит.        — Следите за ней пристально, делайте обтирания и давайте много воды. У неё есть четыре дня, если за это время девочка не победит хвори, она больше не встанет, — чеканит на грубом языке Ладимир и, развернувшись, покидает комнату.        Чимин понял лишь часть из сказанного лекарем. И часть эта ему совсем не понравилась. Он бросает на Лу взгляд: лицо покрыто испариной, дыхание совсем тихое и слабое, а под глазами залегли тёмные круги.        — Пойдём, — зовёт его Саша, пока бледный Чонгук присаживается рядом с сестрой. — Тебе нужно спать, — повторяет уже на велиасском.        — Я останусь, — вырывается из горла Чимина, но альфа упрямо тащит его из комнаты.        — Дай ему посидеть, — давит Александр, глядя Чимину в глаза.        — Иди, Чимин, — проговаривает Чон, не оборачиваясь. — Ты устал, поспи немного. Я побуду рядом с Лу.        Омега жалобно глядит альфе в спину, но сдаётся и позволяет Саше себя увести прочь из комнаты. Он чувствует это едва ли не на животном уровне, потому что она заполонила весь воздух в комнате. Вина. Чонгук считает себя виновным в том, что случилось с Луисой, и никто не сможет сейчас его переубедить. Ни сама Лу, ни Чимин. Чонгук будет себя винить ещё больше, если сестра не выкарабкается.        Саша отводит поникшего Чимина в гостиную, сажает, словно безвольную куклу возле камина и уходит на кухню. Омега просто пялится в пустоту. Их путешествие оказалось не только опасным из-за ветров и снега, а ещё и из-за того, что люди очень на самом деле слабы. Они болеют, хотят есть, истекают кровью, и никто порой не может их спасти. Чимин тоже её — эту вину — ощущает, как бы кто не убеждал его в обратном. Он зажмуривается и трёт лицо руками, почти согнувшись пополам возле пылающего камина.        Альфа встаёт рядом с ним и протягивает кружку травяного отвара. Тот приятно пахнет мелиссой, так что Пак благодарно принимает питьё.        — Не вини, — качает головой Саша, присаживаясь на пол рядом. — Не ты виновен.        — А кто? — несчастно спрашивает омега, стискивая чашку.        — И не король виновен, — устало произносит он, вызывая у Чимина болезненную гримасу. — Так распоряжаются боги.        Чимин немного понимает Ирт, произнесённые Сашей слова никак не успокаивают. Он переживает. За то, как чувствует себя сейчас Гук, за Лу, за то, случись с ней нечто ужасное, и это ударит по Чонгуку с такой силой, что всем в округе будет несдобровать.        Он отпивает глоток отвара, думает о том, способен ли чай успокоить рвущееся от болезненных чувств нутро. Александр мимолётно пожимает тонкую омежью руку и старается ободрительно улыбаться.        — Давай учиться, — растягивает вымученно Пак губы. Ему нужно отвлечься. Саша лишь кивает.

***

       Зима, полноценно войдя в свои права, застилает мир белоснежным полотном. Рыхлым и холодным, так что приходится пробираться через сугробы. Вместо пяти дней пути до Эдериаса, Тэхён с отрядом добирается уже неделю. Доспехи противно тянут к земле, скопившаяся усталость даёт о себе знать, а мех плаща вымок и противно воняет. Альфа передёргивает плечами, а потом выдыхает, когда впереди виднеется хорошо знакомый город.        Тэ не считает себя трусом, но и глупцом тоже не выставляет: он искренне боится за свою жизнь, за жизнь своих людей, которых поведёт к Вороному уделу. Туда, скорее всего, стекаются все Пики севера, образуя ещё большую противоборствующую силу. Особенно, если учитывать, что к Пикам присоединились Бубны, а там… Там Юнги. Бубновая гильдия без его подачи не стала бы участвовать в этой войне. И Тэхён не знает, что в его воображении хуже: если Юнги при взятии пострадал, погиб или же то, что он, скорее всего, как Бубновый король, окажется предводителем и командиром армии.        Когда альфа въезжает в Эдериас, то не может его узнать: город словно стал ему чужим. На смотровых башнях внешней городской стены расположены в полной готовности орудия и пушки, бóльшая часть гвардейцев в полном обмундировании, патрули усилены по всему городу. Ранее прекрасный и красочный город Крести стал похож на осадный. Краски улиц оказываются сметены серой тревогой и белоснежным слоем постоянно тающего снега. превращающегося в лужи и слякоть.        Альфа соскакивает со стремени, видя, как к нему приближаются гвардейцы, желающие поприветствовать капитана.        — Милорд, — склоняет голову в поклоне офицер, а Ким хлопает его по плечу, здоровается.        — Были попытки? — спрашивает после отчёта о состоянии города он.        — Несколько раз мы замечали лазутчиков, но они не приближаются. Здесь им нечем поживиться, потому что оплот гвардии им не взять даже хитростью. Но есть кое-что… — офицер мнётся, глядя на Тэхёна, тут же принимающегося хмуриться.        — Говори, — понижает голос он, шагая с офицером в сторону казарм на окраине Эдериаса.        — Наши многие люди в сомнениях, — почти шепчет офицер Лей, сжимая в руках красивый блестящий шлем.        — О каких сомнения идёт речь?        — Когда нам пришло послание о сборе армии и вашем скором прибытии в город, следом прилетела птица с указом о возобновлениях порок на площадях. Говорят, когда вы покинули столицу, Пики снова пришли в движение. Грабежи, несколько пожаров. Наместница приказала пороть бунтовщиков, — с сожалением проговаривает Лей, глядя на капитана.        — А что о принце говорят? — взволнованно выдыхает Тэ.        Он переживает о Сокджине. О том, что Доюна может навредить ему или нерождённому ребёнку.        — Принц Сокджин не выходит из дворца. Син писал, что Червовая Дама едва ли уже не в открытую пускает гнусные речи о Его Высочестве. Син держится изо всех сил, чтобы не дать ему навредить, — Тэхён весь напрягается, понимая, что за это время, вроде бы такое короткое, Джина уже зажали в тиски.        Исчезла защита в виде Тэ — его мужа и одного из лордов, поддерживающих корону.        — А сомнения наших людей? — переспрашивает Тэхён, стараясь не сходить с ума от мыслей, что Джин в беде.        — Они… не недовольны, но насторожены. Порки — ещё цветочки, но прилюдные казни.        — По-зверски, знаю. Это не король отдаёт приказы, а его полоумная бабка, — выдыхает Ким, вызывая взволнованный взгляд Лея. Офицер оглядывается по сторонам, словно боится, что их беседу подслушают.        — Капитан, одно из «зрелищ» сейчас на Серебряной площади. — пристыженно выдаёт Лей, заставляя Тэхёна напрячься. — Лучше вам туда не ходить.        Ким, игнорируя предостережения альфы, сразу же бросается к улице, ведущей от казарм к центру Эдериаса. Мелкие хлопья снега опускаются на его тёмные волосы, путаются в прядях, пока он несётся в нужную сторону. Он думал, что город изменился, но теперь уверен в этом на все сто процентов.       Посредине Серебряной площади стоит подиум. На нём — виселица. Тэхёна ужасает то, как бесчувственно качаются убиенные тела на толстых верёвках. Синие от удушья, с опухшими лицами и багровыми белками глаз. Женщины, мужчины. Виселица занята вся.        — Почему их никто не убрал? — спрашивает запыхавшийся альфа у Лея, пристыженно опустившего голову.        — Приказ. Висельники должны провисеть три дня и три ночи в назидание всем.        — О каком происходящем ты говорил? — у Тэхёна всё внутри дрожит от злости. Доюна окончательно сошла с ума, раз позволяет себе так обращаться с людьми. С людьми их страны! Да, это Пики, да, многие из них предают Корону ещё раз, однако они не заслуживают такого обращения.        Тэхён не может поверить, что молоденькая дочь булочника с Цветочной улицы или проститутка из дома удовольствий могли навредить так сильно. Что они готовили в Эдериасе ужасные повстанческие планы.        — Капитан, пойдёмте, — просит Лей, когда замечает, как на подиум, прямо рядом с задушенными верёвками жителями, начинают выводить людей с мешками на головах.        Тэхён отмахивается от Лея и приближается к помосту. Пленников ставят на колени лицом к взволнованной толпе, а до ушей альфы доносятся испуганные голоса:        — Да что же такое творится…        — Совсем юные, как же так!        Тэхён абсолютно перестаёт понимать, что происходит, пока с голов приговорённых, а это явно они, сдёргивают холщовые мешки. Перед толпой стоят четверо омег — двое Крести и двое Пик. Молоденькие, едва вышедшие из подросткового возраста. Они дерзко смотрят на толпу, не опуская голов, а у Тэхёна так сильно колотится в глотке сердце.        Он замечает человека со знаком Червы на щеке — один из лордов, командир королевской гвардии. Он как-то видел его в столице, ещё до свадьбы с Сокджином. Кажется, его зовут Расти.        — Именем короля нечестивые обвиняются в государственной измене и укрывательстве неверных и нечестивых, — громогласно выдаёт Расти на всю площадь, а толпа вокруг Тэхёна ропочет. — Их поймали на сокрытие преступников и предателей Короны, в связи с ними, достойной порицания Квадрой.        Один из омег Крести усмехается.        — Это называется сексом, блаженный, — ухмыляется он, нагло глядя в толпу.        Расти мрачнеет и сереет от подобной реплики, а Тэ чувствует, как в его руку, затянутую в доспех, впивается офицер и отрицательно мотает головой.        — Ты — шлюха, позор нашей страны! — выплёвывает будущий палач, а омега, обернувшись через плечо, смеётся — зло и уязвлённо.        — Я любил своего альфу, я следовал за ним и его верой! — кричит он, силясь подняться с колен.        Омеги их касты всегда были и будут сильны. Они — такие же воины, как и их альфы, потому справиться с омегой или женщиной Крести не легче, чем с кем-то иным. Пленник начинает драться со стражей, даже со связанными руками у него получается ударить мужчин — то головой, то отпихнуть ногами. Вырвавшись, он яростно глядит на толпу.        — Слепцы! Вы разве не видите, что творится?! — надрывает горло омега, а его взгляд и голос пригвождают Тэхёна к месту.        Альфа оборачивается к Лею, понимая, кого он узнаёт в приговорённом к смерти человеке. Это младший брат офицера. Лей лишь скорбно смотрит в землю, а желваки на его скулах ходят ходуном.        — Ratarh san coetim, Erus san misenim, — ухмыляется Рид — так, насколько помнит Тэхён, зовут брата Лея.        Тэ наблюдает, как Расти, обнажив клинок, приближается к Риду, которого уже снова валят на колени, крепко удерживая за плечи.        — Именем Короны вы приговорены к смерти за измену.        — Плевал я на вашу лживую корону! — слёзы начинают от страха скатываться по лицу омеги, потому что так или иначе всё испуганы перед ликом костлявой. — Вас сожгут и пепла не останется. Лжецы, предатели, иноверцы.        Тэхён совсем не понимает, о чём продолжает говорить Рид, его застилает ужасом и дрожью от разворачивающейся картины.        — Да будет к тебе благосклонно Четырёхликое божество, — ухмыляясь, проговаривает Расти.        — Во имя истинного Короля, — плюёт ему в лицо Рид, дрожа всем телом.        Ким ощущает, как хватка Лея на его руке становится невыносимо сильной. Он наблюдает, как офицер поднимает голову, а взгляд его абсолютно пустой, словно он заставляет себя это делать. Палач заносит клинок, а Рид, не дёргаясь больше, лишь смиренно прикрывает веки и принимается что-то шептать. От торопливых движений его губ у Тэхёна что-то обрывается внутри. Стража вокруг остальных пленных заносит свои мечи. Они единым синхронным движением взмахивают острыми лезвиями оружия. Мечи входят в плоть, как в масло, головы оказываются отделены от тел, падают на помост, но звук этот заглушает рокотание толпы, беснующейся после казни.        Доюна подкармливает народ кровью, запугивает. Но от этого всё происходит в точности так, чего боялся Сокджин — люди больше не верят Короне. Это видно по их лицам, по убитому лицу пошатнувшегося стражника, потерявшего последнего члена семьи, но выбравшего долг и честь гвардейца. Лей хватается за Тэхёна, а капитан его поддерживает — бледного, с почти бескровными от шока и сдерживаемого горя губам.        Тэ заставляет Лея отвернуться, когда голова его брата падает на грязный деревянный помост, а край площади начинает обагряться алой кровью. Что будет со всем этим делать король, когда вернётся в страну? Он оставил государство на сумасшедшую жестокую старуху, а та в свою очередь, дорвавшись до власти, начала выкашивать народ, вместо того, чтобы попытаться расположить его к себе.        Тэхён бросает последний взгляд на обезглавленные тела, которые уносят стражники, чтобы выставить на всеобщее обозрение, и уводит убитого горем Лея за собой.        Он сам едва понимает, как затаскивает офицера в таверну и, бросив серебряник владельцу, уводит в комнаты над залом. Тэ швыряет альфу, поражённого недавней казнью брата, в сторону стула и трясущимися руками наливает себе воды в кубок. Ситуация в Эдериасе сложнее, чем им докладывали, чем докладывали совету, и Ким подозревает, что в том дело рук Расти и Доюны.        — Рассказывай. Всё, что знаешь, — хрипло бросает он Лею, закрывшему лицо ладонями.

***

       Джин даже и не думал, что ему станет так плохо после отъезда Тэхёна. Его резко свалило такой слабостью, к которой примешалась боль в животе, что Аин во дворец заносил омегу уже на руках. Они сразу же позвали лекаря, и тот выдал Сокджину, что он может потерять ребёнка, если будет и дальше испытывать такие душевные терзания. Джину запретили подниматься из постели, его объял жар и рвота, так что несколько дней принц провёл в бессознательности.        Когда он уже мог подняться на ноги, то заметил, что Син, кажется, даже не покидал его покоев. Теперь, стоя рядом с гвардейцем, немного осунувшийся принц с содроганием предполагает, что происходит во дворце, раз стражники его даже оставлять не хотят.        — Ваше Высочество, — хрипит альфа, тут же подрываясь, потому что задремал на табурете, сидя у самой двери и опершись щекой на обнажённый меч, кончик которого упирается в плитку пола.        — Сколько? — спрашивает омега, прикасаясь к довольно внушительному животу.        Под слоями одежды он не так заметен, но сейчас, когда Сокджин стоит в одной ночной рубашке, то округлость выпячивается слишком сильно.        — Четыре дня, — тихо отвечает гвардеец.        — Что она сделала за это время? — предчувствие не обманывает Джина, по мрачному лицу Сина становится понятно, что основания для переживаний принца имеются.        — Она снова ввела порки и…        — И?        — Казни, — выдаёт альфа, глядя принцу в глаза.        Сокджин сглатывает, понимая, что Доюна в край сошла с ума, её рассудок неспособен принимать важных решений, а совет попустительски следует воле полоумной Червовой Дамы. Намджун, когда вернётся, поймёт, что ему просто нечем править.        Омега принимается одеваться, и Син ему помогает. Потому что он не позволяет по приказу Тэхёна даже прислуге приближаться к Сокджину, им всем неизвестно, на что готова пойти Доюна в своём сумасшествии. Альфа, опустившись на колени, помогает Джину натянуть тёплые шерстяные брюки, осторожно завязывает пояс на круглом животе. Верх Джин может надеть самостоятельно. Он бросает взгляд на отражение в зеркале: круглый, измученный болезнью и тревогами человек смотрит на ранее прекрасного омегу. Сокджин отворачивается, осторожно идёт к двери, отказавшись от руки гвардейца.        Зал советов встречает его пустотой и надменным взглядом Дамы, потягивающей вино у большого окна, за которым всё падает на землю пушистый снег.        — Вы сошли с ума, — спокойно говорит Джин. — Совершенно потеряли здравый рассудок, раз позволяете себе такие действия.        — Я — наместница короля, — хмыкает она. — Я принимаю решения, которые будут самыми разумными в войне. От предателей нужно избавляться, пока они не сточили, словно черви плоть, саму суть Велиаса.        — Вы казните людей.        — Я казню изменников, — выкрикивает Доюна, глядя с яростью на Сокджина. — Предателей, неверующих. Отступников и блядей. Тех, кто переметнулся на их сторону тоже казню.        — Меня, может, тоже? Наши взгляды ведь не совпадают, — ядовито произносит Джин, присаживаясь на стул — он по-прежнему слаб из-за болезни. Лекарь вообще запретил ему подниматься с постели.        — Была бы моя воля… — тянет тихо леди, заставляя стоящего рядом Сина напрячься и прикоснуться к мечу. — Ты более не входишь в совет. Лекарь признал, что твой рассудок помутился из-за беременности.        — Ваших рук дело, конечно, — горько усмехается омега, придерживая живот.        — Не сомневайся. Мне нужно было не давать тебе шанс. Не позволять тебе прилипнуть к чёртовому капитану так сильно, что тот отца родного ради тебя готов продать, — проговаривает она, глядя на снегопад.        — Вы хотели сделать меня несчастным, — усмехается Сокджин.        — Я сделаю, — смеётся женщина. — Поверь мне. Даже если я погибну, ведь стара, я не оставлю тебе шансов на нормальную жизнь. Я была права в своих мыслях. Ты — яд для разума альфы, как для государя, так и для капитана гвардии. Ты отравляешь их своим присутствием, мутишь им рассудок, заставляя привязываться к тебе. Что в твоей несчастной душонке и шлюшьем теле такого? — Син подходит ближе после последних слов Дамы. — Что такого, раз ради тебя они на многое готовы?        Сокджин молчит, лишь буравит взглядом Доюну, всё ещё стоящую у окна.        — У меня просто есть душа, вам её не отобрать, — отвечает принц.        — Это мы ещё посмотрим.        Омега наблюдает, как Червовая Дама обводит его взглядом.        — Если хочешь остаться целым и невредимым со своим выродком, не суй дела в государственные дела. Ты лишь омега, недостойный и капли власти в принятии решений, — Джин зло глядит на неё. — Будешь молчать — и я позволю тебе и твоему ребёнку уехать с Кимом по завершению войны. Нет, так я всё же сделаю то, что должна была изначально.        Доюна намекает на то, чтобы признать ребёнка бастардом. Тогда Джину его даже подержать не дадут по правилам Квадрассы — сразу же отправят в приют, такой, что принц даже отыскать его не сможет. Омегу передёргивает, Син помогает ему подняться со стула.        — Шашки закончились, Сокджин, — тихо бросает Доюна ему вслед, когда они с Сином почти покидают зал. — Настало время серьёзной игры, в которой твоей морали не место.        Альфа и омега покидают наместницу. Джина трясёт от лодыжек до кончиков пальцев. Доюна впервые перешла к открытым угрозам, значит, ему тоже нужно стать активнее.        — Где Аин? — шёпотом спрашивает он у Сина, а альфа поджимает губы.        — Она отправила его в город, там снова усиливаются непорядки, — отвечает Син, пока они идут к выходу из дворца.        Альфа бережно накидывает на плечи принца меховой плащ.        — Отправь ему весточку, а ещё… — Син напрягается, и не зря. Ведь по лицу Джина совершенно точно можно предположить, что он что-то задумал. — Пригласи советников Усо, Вальтера и Чонво ко мне на обед.        — Мой принц, — выдыхает Син, глядя на омегу.        — Чем меньше ты знаешь, тем в большей ты безопасности, — тихо отвечает он, не глядя на альфу, и подаёт ему руку.        Сокджин хочет хоть ненадолго выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха. В его теле слишком много слабости, омеге нужно избавляться от неё, накапливать силы. Близится время, когда Сокджин будет уязвимее всего — день родов и какой-то период после них. Доюна уже переходит мыслимые и немыслимые границы, так что у принца нет другого выхода, кроме как начать выстраивать оборону.        Бой внутри дворцовых стен среди родственников и аристократов ничем не отличается от боя на мечах, которых ожидает множество его мужа в ходе войны.

***

       — Я писал Юнги, как только мы прибыли в деревню, — проговаривает Чимин, сидя на краю кровати, пока Чонгук, словно под гипнозом, глядит на пламя, лижущее поленья в камине. — Но мне ответил Хосок. Очень скупо и только по делу. Так что, подозреваю — Юнги ранен. Они взяли город вокруг замка, но лорд Ким заперся с остатками фамильной армии в Гнезде и уже больше двух недель продолжается осада.        Чонгук словно не слушает его. Из-за напряжения и усталости Чимин чувствует от этого, как нарастают волны раздражения. Но он очень старается сдержаться и не выплеснуть его на короле.        — Также он написал о том, что до них доходит информация: Тэхёна отправили домой, отбивать Вороной удел и помогать Гнезду. «Маленький воронёнок летит домой, чтобы защитить место, где вырос», — читает из письма Пак, а альфа только хмыкает.        На самом деле в душе Чимина больше переживаний вызвало не предстоящее их армии побоище с Эдериасской гвардией, а то, как отреагирует на такое Юнги. Теперь, когда Чимин знает, что друг на самом деле испытывает к капитану, то способен лишь бояться, как бы сложная ситуация не сломила Короля воров. Омега надеется на благоразумие Юнги, который по сути почти принёс клятву верности новому, настоящему королю. Что Юнги не выберет Тэхёна вместо всех их целей.        — Ваше Величество, вы хоть слушаете меня? — раздражение всё же вырывается с язвительной интонацией из горла, заставляя Чона обернуться и замылено взглянуть на Чимина.        Он вдруг кажется Паку таким потерянным. Со вчерашнего дня, когда Лу дали яд для последней попытки заставить её организм исцелиться, Чонгук молчалив и угрюм. Он переживает за сестру, Чимин тоже, но им никак нельзя терять рассудок. Альфа трёт ладонями лицо.        — Буран стихает. Ночью, возможно, совсем прекратится, — выдаёт он, не глядя на Чимина.        Омега решает, что сейчас Чону нужна поддержка не как королю, а как мужчине. Он поднимается с края кровати и подходит к Чонгуку поближе, чтобы осторожно прикоснуться к чужому локтю. Гук смотрит пронзительно, но очень уж уставше.        — Ты не виноват в том, что случилось с Лу, — шепчет он, устроив подбородок на плече альфы и наблюдая за его красивым профилем. — Ты не волен ускорить процесс её выздоровления, ты не можешь указать богам, по каким дорогам им идти. Не кори себя, Чонгук. Я знаю, что мои слова несильно помогут твоей душе, но ты не можешь винить себя во всех неприятностях и грехах этого мира. Пожалуйста, будь к себе хоть капельку сострадателен, мой король, — Чонгук от тихого голоса зажмуривается и вдруг прижимается к щеке Чимина своей.        Трётся, безнадежно, видимо, желая отогнать тоску прочь. Пак его привлекает к себе, вынуждая развернуться, и обхватывает руками. Позволяет устроить губы и подбородок в изгибе шеи, хотя сам вздрагивает от касаний, обнять за талию и покрепче сжать. Чонгук молчит, ничего не отвечает, лишь прижимает омегу к груди, словно ищет в его облике утешения.        — Она может умереть, вероятность очень высока, — шепчет альфа. — Я не сберёг её, Чимин. Обещал брату и не сберёг.        — Прекрати себя винить, — отвечает также шёпотом Пак, зарывается пальцами в отросшие тёмные пряди. Он словно начинает видеть, сколько на самом деле проблем и ответственности на плечах Чонгука лежит сейчас.        Всё это ужасающим грузом давит на короля, пригвождает к земле, а тот, сколько бы раз не падал под весом, поднимается из последних сил на ноги снова и снова.        — Ты — не Бог, Чонгук. Не вершишь судьбы людей, а борешься за качество их жизней. Ты не можешь понять или заранее узнать их волю. Нам остаётся только молиться, чтобы у Лу хватило сил побороть болезнь и яд. Она сильная. Я верю в неё всем сердцем и мысленно молюсь Ароэне о том, чтобы она была к ней добра, — шепчет в висок альфы Чимин, крепче стискивая Гука руками.        Он чувствует, что рядом с ним становится мягче. Терпеливее, вернее и отважнее. И как всё это способно уместиться внутри Пака, тот не понимает от слова совсем. Словно Чонгук меняет что-то в нём. Или, если быть точнее, возвращает.        Чонгук оставляет на шее омеги осторожный поцелуй и только потом сталкивается с ним лбом, зажмуриваясь. Ведёт носом по носу, заставляя чувства внутри Пака вспыхивать снопами разноцветных искр и тоже смежить веки. Он гладит альфу по лицу, ощущая, как тому нужна эта крохотная доля поддержки и возможность показать свои душевные метания.        — Нам придётся уехать в Штормхолд без неё, — тихо произносит Гук.        Чимин догадывался. Саша объяснил, что после яда ей потребуется восстановление, так что в любом случае, Луисе придётся остаться в доме Берков и выздороветь окончательно. Чонгука, скорее всего, будет терзать неизвестность из-за состояния сестры, но у них совсем нет времени медлить. Война не ждёт, а вот союзники и последователи на них надеются, ждут подмоги. Пики лишь своими силами не будут способны устоять перед напором королевской армии. Даже присутствие там Бубновой гильдии не спасёт положение. Омега кивает, соглашаясь с королём, и оставляет лёгкий поцелуй в уголке его губ.        Чонгук обхватывает Чимина сильнее и целует в ответ. Они не говорили о чувствах или отношениях — не до того было. А потому всё получается безмолвно и с их невысказанного согласия. Чимин просто уже почему-то представить себе не может минут, проведённых без Чона, без его сдержанных улыбок, горячих рук и решимости переломить весь мир. Он искренне в альфу верит и идёт за ним. И кажется, это уже даже не оттого, что хочет свободы, а потому, что хочет помочь ему. Сесть на престол, изменить мир, страну, что угодно. Вот только не понимает, как в судьбу короля вписывается.        Он не знает, что будет, когда война закончится, неважно каким исходом будет награждён этот путь. Они оба могут не выдержать напора Черв и их союзников, могут погибнуть. Но Чимину хочется верить, что смогут победить. Вот только что будет дальше в случае их победы? Чонгук, несомненно, займёт трон, а ему — Чимину, — что остаётся делать? Что он будет дальше предпринимать? Уедет, как и хотел много лет назад? Останется в Велиасе? Что?        Эти мысли путают омегу. Он старается сосредоточиться лишь на руках мужчины, обнимающего его.

***

       Утром, как и предполагал Чонгук, буран совсем стих. Они встали, едва забрезжили первые рассветные лучи, и принялись собираться в дорогу. Медлить нельзя, метели могут снова овладеть землями Хатраса. С ними вызвался ехать Александр, чтобы проводить до Штормхолда, а Ниян и Родмир останутся в деревне, помогать Лу. Та все ещё без сознания, снедаемая жаром и воздействием яда, и никто не может предсказать, что с ней в итоге будет. Ниян часто молится, Чимин понял это, когда увидел, как быстро он шепчет, приложив руки к груди. Взмаливается Этлинским Богам о помощи, прося милосердия для Луисы.        Они с Чоном идут к Лу попрощаться перед дорогой. Альфа присаживается у койки, глядя на белое, словно мел, лицо девушки. Над губой и на лбу у неё выступает испарина, дыхание неглубокое и тяжёлое, Чимину больно наблюдать за таким её состоянием. Он снова мысленно коротко просит Богов ей помочь.        Как просто оказалось отказаться от неверия во что-либо и прийти к вере в Большую шестёрку. Одного взгляда и присутствия Чонгука хватает, чтобы Чимин продолжал верить.        — Давай, сестрёнка, — тихо говорит он, держа тонкую похудевшую ладонь Лу. — Возвращайся, без тебя мы не справимся в Штормхолде.        Лу не реагирует. Чонгук мрачно окидывает её фигуру взглядом и поднимается, выпрямляясь. Его фигура с тёмной аурой вокруг словно заполняет комнату целиком, заставляя Чимина поёжиться. Он отходит от кровати и ждёт, пока Чимин попрощается. Омега склоняется над Луисой и оставляет на её влажном лбу поцелуй. Он не хочет много говорить, лишь:        — Ты сильнее многих, кого я знаю. Уверен, у тебя получится и в этот раз выжить, Чон Луиса, — и отходит к Чонгуку, уже ждущему его, чтобы отправляться.        Оба одеваются как можно теплее. Ниян вручил им ранее специальные шапки с прорезью для глаз, но оберегающие от морозов нос и рот. Чимин натягивает шерстяную вещицу и кутается в меховой плащ, а Чонгук делает то же самое.        На улице у стойл их ждёт Саша, тоже одетый и собранный в дорогу. Берк проверяет седельные сумки с провизией.        — Мы домчим до Штормхолда дня за четыре, — приспускает Александр с подбородка шапку. — Погода благоволит.        — Да хранит вас Хархат, — произносит вышедший следом Родмир.        Они безмолвно благодарят отца Саши, Чонгук жмёт ему руку, а Чимин просто кивает. Стремя в массивной зимней обуви ощущается чуждо, словно и нет его вовсе, но омега не сдаётся, запрыгивает ловко в седло и хватает тонкие поводья пальцами в перчатках. Родмир улыбается сыну и о чём-то с ним тихо говорит, Саша привычно хохочет, его грудной басистый смех слышно даже из-за шапки, прикрывающей губы. Они в последний раз смотрят на дом, приютивший их почти на неделю, и направляют лошадей к выезду из деревеньки.