***
Экипаж готов к отправке, едва солнечные лучи начинают окрашивать небо над Хабархатом в нежно-розовый оттенок. Однако на этот раз Намджун отказывается там ехать. Он просто не может несколько часов провести наедине с Жасмин. Каждый их разговор с момента, когда Джун узнал правду, превращается в ссору, и король просто боится, что не сможет сдержать злость. Он уже понял, что от Халисы нужно держать подальше свои слабости, потому просит подать ему лошадь. Собирается ехать вместе с Индиго и Вериаром, почему-то их компания, несмотря на странное предложение в отношении принца Эравана, ощущается гораздо приятнее, нежели общество Жасмин. Всё настолько запутано, насколько это вообще возможно, так что альфа проходит мимо экипажа, игнорирует почти возмущённый взгляд Халисы, собирающейся пройти внутрь кареты, и приближается к послам. Индиго помогает крепить седло для его лошади, а Вериар странно за альфой наблюдает. Его взгляды несколько смущают, словно, осмелев, омега не прекращает прожигать фигуру Намджуна глазами. Кажется, словно он настойчиво ждёт ответа на свой вопрос, пусть и дал время на раздумья. Джуну от этого внимания неловко, как и от самой просьбы. Он никогда не видел своего кузена, никогда не говорил с ним, да и ситуация с Джином похожа, однако… Альфе всё равно тяжело. То, что поведал ему Вериар о зачатии наследников в Эраване и проклятии Лихва династии, факт, что Джун — единственная возможность принца забеременеть и не прервать род Императора, пугает как минимум. Однако, задумавшись, Джун прикидывает, что союз с братом, который в скором времени займёт трон Эравана, играет большую роль. Намджун больше не в силах и не в праве доверять Жасмин, он наоборот должен опасаться её. Нужно было не быть таким наивным, не доверять ей, ведь Халиса предупреждала его в открытую с самого начала, а теперь поздно сушить вёсла. Жасмин пристально смотрит на него, зло щурится и задёргивает занавеску в окне экипажа, приказывая трогаться с места. Она явно недовольна тем, что король предпочитает её общество послам из противостоящей страны, учитывая, что Халиса рассказала ему о том, как хочет с ними поступить. Альфа отводит от экипажа взгляд и снова натыкается на тёмные глаза Вериара. Тот сощуривается лукаво, словно смущается, и заканчивает со своим седлом. Омега ставит ногу в стремя, но отвлекается на Индиго, подошедшего ближе с другой стороны лошади, потому оступается и накреняется. Джун рефлекторно вытягивает руки, подхватывая его и сразу же переводя опасливый взгляд на брата посла. Индиго смотрит спокойно, будто он не видит ничего такого в том, что Вериар с застрявшей тонкой ногой в стремени обхватывает короля за шею смуглыми руками, находясь слишком близко. Намджун не имеет права прикасаться к омегам в этих странах, как и любой другой альфа, не являющийся мужем или близким родственником тем. Но Индиго не двигается с места, лишь снисходительно покачивает головой, подходя ближе, чтобы помочь брату выпутаться из стремени. — Простите, мой король, — тихо проговаривает омега, которого пока придерживает он. Стража стоит довольно близко, опасливо наблюдая за всем. — Что-то я сегодня неуклюжий совсем. — Надеюсь, ваша нога в порядке, — отвечает Джун, придерживая Вериара за талию так, чтобы не вызвать ни у кого вопросов. — Всё хорошо, — кивает тот, когда Индиго справляется со стременем. — Поможете? Альфа кивает, подсаживает посла, чтобы тому было легче впрыгнуть в седло, а потом, донельзя смущённый, отходит к своей лошади и ловко оказывается у той на спине. Всё это выглядит так, будто Джун — кролик среди змей. Жасмин замышляет кровавые планы, Илиа в принципе ядовитая гадюка, тут гадать не нужно, Вериар тоже не вызывает досконального доверия и открытости, особенно учитывая его просьбу «оплодотворить» кузена из Эравана. Джун чувствует, что потихоньку начинает сходить с ума от всех этих интриг. Через несколько часов они прибудут в Эмал, снова окажутся в Рихате, и Джун не знает, что его там ждёт. Если план Жасмин прошёл гладко, то их ждёт весть о смерти Илиа. Страдания придворных, невозможность отменить свадьбу, обвинение послов в гибели Халива. Это всё закружится с такой скоростью, что Намджун даже побаивается. Но отступать поздно. Хотя… В голове проскальзывает: схватить Вериара и ускакать на лошади куда подальше, чтобы ему и его брату не досталось кровавой судьбы предателей и цареубийц. На секунду ему кажется это хорошей затеей. Он избавится от влияния Халисы, от зависимости союза с Сустаном, что уже кажется ему скорее подставой, нежели хорошей затеей. Сбежать. Он начал об этом всё чаще задумываться. Сбежать домой, к Сокджину, наплевать на все эти союзы, разбить повстанцев и жениться на любимом омеге, наплевав на все божьи законы. В Эраване это — норма вещей, так почему в Велиасе Джун обязан себе отказывать? С тех пор, как он покинул дом, альфа чувствует, что всё идёт как-то не так. Он слишком опрометчиво поступил, позволив Доюне его испугать и уговорить. Теперь он почти не знает о происходящем в своей стране, потерял своего омегу, который носит под сердцем чужого дитя, находится в смертельной опасности посреди клубка змей. Джун, глядя на подпрыгивающие кудряшки посла, едущего впереди, сощуривается от жаркого солнца и старается придумать, как же ему всё-таки поступить? Рассказать о Халисе правду? Предать её и разорвать союз с этой страной? Тогда его будет ждать ещё одна война, потому что он — почти соучастник в совершённом. Сейчас нужно продумать пути отхода, а там дальше картинка сложится. Джун не глуп, он сможет выкарабкаться из этого капкана.***
«Мой король», — начинает письмо Джин, выдыхая. Он поглаживает живот, потому что ребёнок внутри распереживался вместе с ним и непрестанно толкается, словно чувствует, о ком думает омега. «В стране творится настоящий ужас. Я не знаю, какие именно сведения вам предоставляет Червовая Дама, однако если же вы так спокойны, то, скорее всего, не ведаете о том, что в действительности происходит в Велиасе. Леди Доюна запретила мне выходить из дворца с того момента, как я, увидев, что она приказала пороть неугодных, постарался это предотвратить. Она всё больше отворачивает людей от Короны. Народ просто не верит в правителей, в наместников, и ужасы, творящиеся за пределами Рилиума, только наращивают обороты. Капитана она отослала брать захваченный бунтовщиками Вороной удел. Почти весь север — даже Эвалон — находится под влиянием Пик. Мне мало известно из последнего, что происходит в стране, но одно я могу сказать точно: леди попросту разваливает государство. Она признала с помощью дворцового лекаря, что моё положение довело меня до безумия, и все мои попытки и старания предотвратить внутренние беспорядки среди жителей пресекла, выкинув меня из совета. Погибло трое советников, армия разделена. Из последнего письма моего мужа я понял, что даже наши верные солдаты начинают сомневаться в решениях Короны. Происходит страшное, государь». Джин ненадолго замирает. Он вроде бы уже решился на то, чтобы обо всём рассказать Джуну, однако… Ему всё же страшно, что послание могут перехватить, тогда его безопасность и будущее ребёнка, который вот-вот появится на свет, окажутся под сомнением. Но король ведь должен знать. Он думает, что это ребёнок Тэ, и совсем не предполагает, что младенец, которого вынашивает Джин, их сын. Омега прикусывает кончик пера, методично водя тёплой рукой по животу, скрытому тканью туники. Страшно, опасно, но необходимо. И Джин начинает писать: «К слову, о моём здоровье: я чувствую тяжесть, вынашивая вашего сына, мне неуютно, ведь миледи знает правду и уже долгое время её скрывает. Тэхён взял всю ответственность на себя за происхождение малыша, однако вы, государь, имеете право знать истину. Я не планировал от вас это скрывать, но так сложились обстоятельства». Снова замирает, занеся руку над чернильницей. Если ястреба с посланием перехватят, то ему конец, как и сыну. До одури и трясучки жутко, но Сокджин уже всё изложил на пергаменте. Намджун должен знать, что ему есть к кому вернуться, что у их с Джином любви появятся плоды, напоминающие о многом. О чувствах и страсти, о единственной губительной близости, о том, что они оба — грешники. «Я надеюсь, что вы в добром здравии. Поздравляю с предстоящей свадьбой и трепетно жду вас дома. Сокджин». Откладывая перо, омега дует на бумагу, чтобы чернила поскорее просохли и он смог бы скрутить бумагу, закладывая в футляр. Шифрами Сокджин не владеет, да и нет надобности. Если Джун использует этого ястреба, значит, это безопасно. Дождавшись полного высыхания надписей, омега сворачивает пергамент в тугой рулон и хватается за ложечку, где разогревал воск. У него, как у принца, есть собственная печать, так что остаётся только вылить немного воска на стык трубочки из бумаги и осторожно придавить стальной печатью. Омега немного обжигает пальцы, шипит и дует на краснеющую кожу, а потом так же бережно отцепляет кругляшок от застывшего воска. На печати красуется черва в тиаре — сердце и корона также общий символ королевской семьи, однако печать Сокджина отличается тем, что в середине сердца находится силуэт ласточки. Намджун сам придумал им символы. У альфы это — сойка, а у Джина — ласточка. «Вера» и «Семья» — их парные знаки. Их они продумывали с самого детства, чтобы у каждого было то, что означает только их самих. Джин всегда верил в Джуна, а король — считал Сокджина своим домом, своей семьёй. Слёзы наворачиваются сами собой, и у омеги не получается их сдержать. Он гладит воск подушечкой пальца, плачет молча, не издавая звуков. Он впервые хочет пожалеть себя, потому что ему невероятно тяжело уже много лет, но особенно сильно — в последние полгода. С тех пор, как чувства к королю пересилили сами себя, вырываясь в мир нестерпимой волной. С того дня, как он узнал, что выходит замуж, а потом безумно привязался к своему супругу. С того момента, как понял, что любит Тэхёна не меньше Намджуна, только немного иначе. Со дня, когда он проводил обоих своих дорогих альф в тяжёлые путешествия. Это всё копится больше и сильнее с каждым днём, а Джин держит в себе и ходит в полном молчании. Брак. Отъезд короля. Война. Ужасы. Дворцовые интриги, становящиеся всё коварнее и изощрённее. Беременность. Отъезд Тэхёна. Одиночество. Омега снова полностью одинок, у него есть Син, есть Аин, всё время заботящиеся о нём и навещающие. Гвардеец так вообще ночует у его двери, боясь, что с принцем могут что-то сотворить. Но этого… недостаточно. Джину нужно крепкое плечо. Слова человека, которому он может доверять, о том, что всё будет хорошо. Что они справятся. Он так привык, что Тэхён рядом с ним, даже отпускать оказалось тяжелее, чем предполагал изначально. Он совсем забыл, насколько сильно тоскует по королю. У него нет почти никого, на чьё плечо Сокджин может опереться в трудную минуту. Лишь крохотный, но растущий комочек внутри, из-за которого омега продолжает вставать по утрам. Его сын совсем скоро появится на свет, а радости от этого нет никакой. Только страх. Страх за его жизнь и будущее, потому что Джину придётся в десять раз агрессивнее противостоять Червовой Даме, отбиваться снова и снова, пока Тэхён не сможет забрать его в Вороной удел. Больно. В груди ужасающе больно, и даже малыш в животе замирает, словно пугается слёз родителя. Сокджин не хочет его тревожить, просто письмо для Джуна становится катализатором того, чтобы эмоции прорвали плотину его разума и вырвались наружу. Ему тяжело. Он устал бороться. Он убивает людей, строит планы, лжёт. Любит двоих альф одновременно и не знает, что должен с этим делать. Сокджин закрывает лицо руками и выпускает всё, даже не боясь оказаться пойманным. Он ревёт в голос впервые за несколько месяцев, переживая о себе. Он устал, истощён, измотан, беременный и слабый, способный бороться только чужими руками, но никак не собственными. Он грешник и плут, он принц, запертый в золотой клетки, чьи прутья смазаны ядом. Сокджин слышит, как торопливо открывается дверь, и Син, взволнованный, подскакивает к нему, обеспокоенно заглядывая в глаза. Омега старается утереть слёзы и сопли рукавом, всхлипывая. — Мой принц, что-то случилось? — тихо спрашивает стражник, хватая его за руку. — Что-то болит? — Нет-нет, — машет головой он, стараясь успокоиться. — Со мной всё хорошо, Син. Просто стало тоскливо. Омега стискивает горячие пальцы своего хранителя и встаёт, а альфа помогает ему дойти до сидящего на подоконнике ястреба. Син ничего не спрашивает, только оглядывает птицу и придерживает Джина за поясницу, пока тот прячет письмо в футляр и крепит на лапу ястребу. Распахнув в окно, он шёпотом просит птицу донести послание как можно скорее, и та, склонив голову, курлычет, прежде чем вылететь в распахнутую створку, размахивая мощными крыльями. Сокджин же смотрит ей вслед, молясь, чтобы послание не увидел никто, кроме Намджуна.***
Прибытие в Рихат заставляет всех напрячься. По плану Халисы, Илиа уже должен быть мёртв, однако дворец Хамаля их встречает привычной тишиной и спокойствием. Послов приветствуют и провожают до комнат. Вериар в последний раз бросает на Джуна странный взгляд, прежде чем пройти за прислугой в сторону выделенных им с Индиго покоев, а альфа передёргивает плечами. Его прошибает подозрительными мурашками, и стоит заметить — не зря. Слишком тихо для страны, потерявшей наследника. Он смотрит на Жасмин, и та тоже выглядит крайне мрачной. Она, кажется, не понимает, почему весть ещё не дошла, настораживается, крепко стискивает руки между собой. Халиса, не обмолвившись с Намджуном и словом, покидает его, уходя с прислугой в своё крыло. Джуну же ничего не остаётся, кроме как отправиться в выделенные ему покои в сопровождении стражников. Всё это крайне странно. Джун думает о том, что, может, план не удался, и Илиа жив, но во дворце (король спрашивает у слуг) Халива нет уже несколько дней, как и вестей от него. Альфа думает, думает, думает. Боится. Потому что, в случае провала плана Жасмин, им всем несдобровать. Ей, королю, послам. Потому что складывается впечатление, будто полетят головы, как только Илиа вернётся в Рихат. Но, с другой стороны, он лишь надеется, что просто вести пока не дошли до Хамаля и придворных, мало ли сколько нужно времени для того, чтобы найти тело отравленного Халива. Джуна каждый раз передёргивает от этих мыслей. Он ёжится, переодеваясь и глядя в окно, где уже виднеется закатное небо. Устав с дороги, король решает даже не спускаться к ужину с Халисой. Ещё и потому, что всё ещё не хочет с нею говорить. Он откровенно опасается, что они выдадут сложившуюся между ними ситуацию своим несдержанным поведением, ведь Жасмин тоже не хочет вести себя с Джуном по-прежнему. Ему даже кажется, что всё это время она притворялась, потому что ей так было выгодно и удобно. Он тратит ещё какое-то время, чтобы прочесть два послания от бабушки, написать ответ и даже немного расстраивается, что ястреба от Сокджина так и нет. Он отправил послание четыре дня назад, но ответа от омеги не пришло за это время. Либо все каналы связи между ними заблокированы, либо Сокджин и правда… просто не хочет с ним никак контактировать. Но альфа старается отбросить пагубные и грустные мысли прочь. Джин бы так с ним не поступил. Усталость довольно быстро смаривает Намджуна и, перекусив фруктами и хлебцами с мясными ломтиками, он решает лечь пораньше. Послезавтра их с Жасмин свадьба. Чувствует ли он волнение? Огромное. И это не из-за самого бракосочетания, а паутины, куда угодил, словно наивная мушка, король под влиянием Халисы и Халива. Он ошибся, кажется, вообще в том, что прибыл в это государство, надеясь на помощь. И этим размышления гложут сердце и разум, заставляя тяжело вздохнуть, прежде чем, скинув рубашку на кресло, забраться на просторную, застеленную хлопковой простынёй кровать. Джун вертится, пока луна не оказывается довольно высоко. Даже несмотря на усталость, сон никак не приходит, и погружается в тяжёлый, поверхностный сон. Потому сразу же просыпается, услышав шорох. Присаживается на постели, оглядывая сонно комнату, но ничего не замечает. Он почти погружается обратно в дремоту, как вдруг ощущает, что матрас его постели внезапно прогибается. Это пугает короля, но он ничего не успевает сделать, потому что на него наваливаются и седлают, плотно прижимая за обнажённые плечи к постели. В покоях очень темно, луна зашла за облако, и света совсем не хватает, чтобы понять, кто посмел проникнуть в помещение и тем более забраться сверху на Джуна. И с каким намерением это сделано. Он не чувствует холода стали, его не душат, просто сидят сверху. И, судя по весу, это явно не альфа, а скорее некто крайне маленький и худой. Этот кто-то ёрзает, словно устраивается на бёдрах Намджуна удобнее, и тяжело выдыхает. Тогда альфа предполагает, что сейчас — хороший момент, чтобы заломить руку напавшему и поменяться с ним местами. Он прижимает неизвестного к матрасу и скомканной от борьбы простыни, сильнее сжимает руки и слышит болезненный вздох из-за вывернутых рук, на которых лежит человек. Его спина изгибается, незнакомец возится под Джуном, а тот, тяжело выдыхая, больнее сдавливает запястья, пока не слышит стон от неприятных ощущений. Луна снова выглядывает из-за облака, и король может разглядеть завитки кудряшек и тёмные глубокие глаза омеги, лежащего под ним. — Вериар? — ошеломлённо произносит он, во все глаза разглядывая съехавший с плеча шёлк и широко раздвинутые ноги, между которыми устроился Джун. С щиколоток задрались шаровары, а ступни босы, что помогает разглядеть смуглую мягкую кожу. Вериар вдруг обхватывает Джуна крепкими ногами, сильнее прижимая к себе, и выгибается ещё больше, откровенно прижимаясь к груди альфы. — Подождите, что… — Намджун не успевает ничего понять. Почему посол оказался в его покоях глубокой ночью и ведёт себя подобным образом? Что происходит? Он хочет ему навредить? Но что-то вот совершенно не похоже на то, потому что стоит омеге ловко выпутать кисти из хватки удивлённого Намджуна, как он обвивает его шею тонкими голыми руками, изо всех сил прижимаясь теснее. Хотя куда уж ближе-то? Альфа пытается выбраться из хватки в тот момент, когда чувствует на своей щеке горячий поцелуй, который обжигает кожу даже через полупрозрачную вуаль. Вериар крайне настойчив, словно ждал момента, когда сможет сделать нечто подобное. — Вериар, прекратите немедленно! — почти в голос произносит Джун, но вспоминает о стражниках, находящихся за пределами покоев. И о том, что омеге не поздоровится, если его застанут в таком положении, как и ему самому. — Мой король, — проникновенно выдыхает посол, не намереваясь отпускать Джуна. Снова обжигающее прикосновение, но в этот раз только к шее и без вуали — та задралась, показывая острый вздёрнутый нос и крайне пухлые темного цвета губы, что заставляет Намджуна уставиться на красивого омегу во все глаза. Подведëнные веки, влажный рот, из которого то и дело вырываются выдохи, тёмная, почти чёрная в свете луны кожа. — Стоило мне увидеть вас впервые, и я потерял голову, — шепчет Вериар. — Сегодня моё безумие достигло апогея, я не сумел сдержаться. Я должен был просто навестить вас и кое-что передать, но не сумел молча уйти. Омега тянет за завязки вуали дрожащими пальцами, совсем убирая её с лица. Он подаётся вперёд, обхватывая нижнюю губу Джуна. — Если я вам противен, — в самый рот проговаривает посол, — оттолкните меня, позовите стражу. Прогоните. У Джуна кружится голова. У короля было много омег: пылких и робких, юных и опытных. Лучшим из них, естественно, был Сокджин. Намджун — взрослый мужчина, тело которого открыто отвечает на возмутительное ёрзанье в области паха, предательски выдаёт то, что Вериар ему совершенно не противен. Омега становится агрессивнее, трётся о него бёдрами, мягко, но довольно напористо снова и снова обхватывает нижнюю губу. Пачкает в своей слюне, прикусывает, шумно выдыхая каждый раз, пока Джун не сдаётся и не отвечает ему, целуя в ответ. Посол едва слышно стонет, позволяет Джуну коснуться рукой спрятанного под шароварами бедра, отчего всё тело что одного, что второго пронзает электрическими разрядами. Все эти взгляды были не случайными? Вериар и правда даже при первой встрече странно на него смотрел, во время их разговоров опрометчиво позволял к себе прикасаться. Из-за симпатии? Намджун понимает, что должен остановиться. Во-первых, он женится совсем скоро на Халисе, во-вторых, у него же есть… Джин. Джин, который замужем за другим альфой, который носит чужого ребёнка и не отвечает на письма. Омега, засевший в голову так глубоко, что даже сравнимые с пламенем губы и язык Вериара неспособны искоренить образ оттуда. Станет ли это предательством по отношению к Сокджину? Будет ли корить себя Намджун, если между ним и Вериаром случится близость? Сейчас горячие руки и губы прогоняют абсолютно все вопросы из разума, все образы, кроме тёмных глаз. Его короткая шёлковая кофта ничего уже не скрывает, съехав в сторону, тёмная кожа кажется драгоценным камнем в серебристом тусклом свете луны, а альфа теряет последние крохи самообладания, когда омега подаётся вверх снова и, потираясь с тихими выдохами, гладит его по груди. Намджуну горячо и желанно, ему не хватает близости и человеческого тепла. Он безгранично любит Сокджина всей своей душой, но топит горе в поцелуях, которыми усеивает чужую шею, потому что брат ему не принадлежит. И кажется, никогда не будет. Вериар податлив и нежен, он позволяет Джуну неловко развязать пояс кофты и распахнуть её полы, чтобы полностью откинуть одежду прочь, оставляя омегу наполовину обнажённым. Джун погребает пагубные образы и мысли в ласке, которую отдаёт другому, в прикусывании тонкой мягкой кожи на животе и спуску ближе к границе с поясом брюк. Альфа и с шароварами расправляется, ощущая нетерпеливые поглаживания посла по своим рукам и плечам, пока возится со шнурками и тонким пояском. Грубо стаскивает с Вериара последнюю одежду, рассматривает тонкие длинные ноги со сведёнными коленями. Те таковыми остаются совсем недолго, омега становится на четвереньки напротив сидящего на постели Намджуна, оглаживает его лицо и чувственно целует в губы, помогая расправиться с тонкими лёгкими брюками, в которых тот спал. Джун валит его спиной на простыню, подминает под себя, без особых церемоний сжимая бёдра и ягодицы. Кудряшки рассыпаются по светлой ткани наволочек, когда Вериар запрокидывает голову, стоит Джуну протолкнуть во влажный вход первый палец. Всё тело дрожит под ним, омега выгибается и тихо мычит, позволяя королю себя растягивать. Вериар, словно масло на солнце, растекается по постели, хватает воздух ртом, а пальцами плечи Намджуна, когда в него входит второй палец. Он тянется за поцелуем, и Намджун отдаёт тот без сомнений, совсем разгорячившись. Они сливаются в возбуждении, когда омега хватается за член Джуна и начинает нетерпеливо его стимулировать, проводя влажной ладонью от головки к основанию. Видимо, он не хочет слишком долго церемониться, потому что, стоит начать свободно двигаться в нём трём пальцам, сам Вериар приставляет головку к своему анусу, обхватывает Джуна ногами за талию и давит на поясницу пятками, вынуждая войти. Сдерживая стон и беззвучно приоткрывая пухлые губы, омега закатывает глаза. Его грудь часто вздымается, влажный член жмётся к животу, а Намджун прикусывает осторожно шею, чтобы не оставить следов. Они двигаются беспорядочно: Джун неторопливо, а посол дёргано навстречу, стараясь получить побольше. Он поскуливает, просит у короля ещё и царапает лопатки, изгибаясь. — Пожалуйста, мой король, — выдыхает в самое ухо Намджуну, и тот, не выдержав, коротко рычит. Резким движением покидает влажное нутро и сажает Вериара на себя, позволяя ему двигаться с таким темпом, с которым хочется. Тот снова приставляет головку к анусу и нетерпеливо садится, позволяя скользнуть во влажный вход до предела. Часто дышит и едва слышно постанывает, держится за крепкие плечи, пока буквально подпрыгивает на плоти Намджуна. Тот покрывает изящную шею влажными прикосновениями, дразнит чувствительные соски, то обхватывая и проходясь языком, то прикусывая до чужого болезненного выдоха. Вериар совсем сбивается с темпа, обессиленно повисает на Джуне, просто оставляя член глубоко в себе, и ёрзает на короле, хныкая оттого, как головка проезжается по чувствительной точке. Альфу это не устраивает, и он, крепко обхватив ладонями округлые ягодицы, берёт снова инициативу на себя. Приподнимает омегу, резко насаживая обратно, а Вериар затыкает себе рот рукой. Из его красивых глаз льются бусины блестящих слёз, пышные чёрные ресницы склеиваются от влаги, и он едва удерживается от возбуждённых громких стонов, когда Джун проникает в него твёрдым членом как можно глубже. Омега откидывает голову и стискивает Джуна изо всех сил, пачкает живот короля белёсым семенем. Тот, чувствуя близкую разрядку, ускоряется, подаётся тазом сильнее, чтобы проникнуть резче, грубее, настойчивее, пока омега, кончивший гораздо раньше, вздрагивает и скулит от каждого толчка в свою ладонь, стискивает щёки до следов. Когда альфа хочет выйти на грани оргазма, Вериар целует его и насаживается сильнее сам. Плотные горячие стенки сдавливают член Намджуна, тот теряется в ощущениях, несдержанно стонет в поцелуй и падает на простыни, сжимая Вериара как можно крепче. Тот продолжает двигать бёдрами, стимулируя чувствительную после пика удовольствия плоть, заставляет Джуна блаженно закатывать глаза. Они расслабляются, альфа даже не выходит из омеги, часто вздыхающего и лежащего у него на груди. Посол вдруг вскидывает голову, глядя Джуну прямо в центр зрачков, и настойчиво шепчет: — Я хочу ещё. Прошу вас, мой король, ещё раз, — мокрые кудряшки липнут ко лбу и вискам, губы тёмные от поцелуев и укусов, а в глазах горит пламя. — Но мы же… — Джун обрывает фразу выдохом, когда Вериар поднимается и снова принимается тягуче двигаться, пробуждая после оргазма тело альфы. Он откидывает волосы прочь, выгибается, позволяя рассмотреть красивое тело, и король плюёт абсолютно на всё, поддаваясь его чарам.***
Джун просыпается только с рассветными лучами, подремав совсем немного. Первые блики ласково очерчивают завитки тёмных волос, узкие смуглые плечи и изящную спину. Омега дремлет, только его ягодицы прикрыты белой простынёй, позволяя рассмотреть длинные ноги и аппетитные бёдра. Джун смотрит на Вериара и не может понять, жалеет ли о ночи, проведённой с ним. Завтра он принесёт первую клятву Жасмин, и по их вероисповеданиям более не сможет прикоснуться ни к кому, кроме Халисы, а в будущем — королевы Велиаса. Он испытывает стыд перед Джином. Но альфе конкретно вышибло здравый рассудок ласками посла, который, пошевелившись, просыпается. Приподнимается на локте, потом валится на спину, показывая Намджуну плоскую грудь и впалый тёмный живот. Они пересекаются взглядами, и былой страсти там оба не замечают. Вериар присаживается, прикрываясь простынëй, он без особого смущения находится перед королём без вуали — немудрено после стольких раз занятий любовью несколько часов назад. — Это останется между нами, — шепчет омега, поднимая игривый взгляд. — Можно сказать, вы исполнили мою мечту — разделить ложе с королём, — а я помог вам сбросить напряжение. — Вам за это ничего не будет? — любопытно спрашивает Джун, когда тот поднимается и подбирает свои шаровары с пола, встряхивая. — Если вы сохраните этот секрет, то ничего. Лишь Лихва мне судья, и его суд я понесу вне зависимости от других людей, — жмёт посол плечами, пока опоясывает ленту на шароварах. Он легко натягивает на себя кофту и приводит в порядок, тут же забираясь на постель и ища свою вуаль. — Все мы грешники, — усмехается король, вертя полупрозрачную ткань в пальцах. Омега, заметив нужную вещицу, растягивает пухлые донельзя губы в хитрой улыбке, прежде чем склониться над Джуном и впиться последний раз в его уста. Он целует медленно, со вкусом и влажно, а после резко отстраняется, глядит альфе в глаза и выхватывает у него вуаль, чтобы тут же скрыть нижнюю половину лица. — И всех нас ждёт адский котёл, так что нечего терять, — подтверждает Вериар. Он подходит к окну и ловко запрыгивает на подоконник. Сидя полубоком, посылает королю воздушный поцелуй и исчезает так же тихо, как и проник сюда. Джун же трёт ладонями лицо и не понимает, в какой момент его жизнь покатилась по наклонной. Женится на нелюбимой, находится в другой стране, когда в его — царит война, переспал с братом, а теперь — с послом Эравана, и ни капли не жалеет ни об одном, ни о другом. Слишком в тугой клубок запутывается жизнь короля Велиаса, скоро нить стянет его шею, словно удавка.***
Канун дня свадьбы проходит в суете и спешке: слуги, стражники, портные — все готовятся к заветному моменту бракосочетания Жасмин и Намджуна. Однако обоих гложет только одно: почему нет вестей об Илиа. Короля уже начинает пугать неизвестность, может, их ждут ужасы мести Халива, обвинения и опасность. Но встретиться с Халисой и спросить с неё ответственность не выходит, потому что им строго запрещено видеться перед свадьбой. Намджун увидит её лишь у алтаря в подвенечном платье, но никак не раньше. И королю лишь остаётся молиться Четырёхликому о благополучии и спокойном дне свадьбы. Он как раз стоит на примерке свадебного костюма, размышляя обо всём. С Вериаром они также не пересекались после прошедшей ночи, и Джун искренне старается забыть всё произошедшее. Это случилось лишь единожды и более они оба постараются не вспоминать о том, как поддались греху и страсти в объятиях друг друга. Пусть альфа не жалеет, что ощутил недолгое тепло и ласку от омеги, но больше думать об этом не намерен. Он не чувствует к тому ничего. Абсолютно. Лишь настороженность и опаску, потому что не может понять истинных мотивов, а туманность его объяснений заставляет напрячься ещё больше. Портной заканчивает с примеркой и отпускает Джуна. Тот скучающе гуляет по саду, а после направляется в свои покои. Сидит и ждёт на кровати незнамо чего: писем так и нет, ястреб Жасмин не вернулся из перелёта через море, а альфе ничего не остаётся, кроме как сидеть и раздумывать о завтрашнем дне. Сначала их ждёт омовение перед церемонией. После — сама она, где брачующиеся поклянутся перед статуей Лихва в верности и поддержке, что очень похоже на обряд бракосочетания в Велиасе, за исключением обряда обмена кровью в знак укрепления супружеской связи при консумации. И праздник, после которого последует брачная ночь. Вот о ней Намджун старается не думать, потому что представлять себя и Жасмин в одной кровати как-то тяжело. Он не то чтобы отрицает привлекательность Халисы, просто её поступки начинают откровенно отталкивать короля. Он не понимает, как будет жить с женщиной, способной вонзить нож ему в спину по любому поводу. Однако, если её план удастся, им и не придётся жить вместе. Лишь зачать ребёнка и продолжать править странами. Разберутся после свадьбы, если план Халисы вообще пройдёт без оплошностей. Джун гасит свечу и собирается уже ложиться спать, как замечает замершую на подоконнике тонкую фигуру. Приглянувшись, альфа поднимается и резко подходит к вальяжно сидящему на узкой полоске камня омеге, хватает его за плечи. — Вам больше нельзя приходить, — возмущённо шепчет он, заглядывая в чёрные радужки. — Вы должны забыть о произошедшем, забыть обо мне. Завтра я женюсь. — Мой король, — шепчет Вериар, — я никогда не смогу позабыть о вас. Посол подаётся вперёд и прижимается губами ко рту Намджуна прямо через вуаль. Оставив странный поцелуй, он вдруг хватает альфу за руку, обнажённую перед сном, и начинает что-то крепить на предплечье. — У нас с Индиго крайне плохое предчувствие, если честно, — шепчет посол, продолжая возиться с ремешками и затяжками. — Потому прошу вас крайне настойчиво: не снимайте это даже во время бракосочетания. Это моя последняя просьба к вам, государь. Джун оглядывает ножны на предплечье с тонким изящным кинжалом в них, а потом переводит глаза на довольно серьёзное лицо омеги. Он не хочет идти у кого-то на поводу, однако доверяется снова и кивает, будто тоже ощущает что-то. Вериар улыбается глазами, снова целует Джуна — на этот раз в лоб — и спрыгивает, словно кошка, с подоконника. Что за предчувствие гложет их с братом? Что может случиться на свадьбе, где будет полно охраны? Но старается успокоить взволнованное сердце и просто лечь спать, потому что завтра его ждёт тяжёлый день.***
Джун стоит напротив зеркала, глядя, как портные одевают его. Сперва изящные брюки велиасского кроя в традиционном фамильном стиле Короны, лёгкая рубашка и едва ощущающийся полупрозрачный плащ с белыми сердцами по кайме. Он ждёт, пока слуги выйдут, чтобы начать возиться с ремешками ножен, пряча под объёмным рукавом блузы. Кинжал сокрыт, осталось лишь направиться на церемонию, где его ждёт будущая жена и гости, родственники династии и остальные аристократы. Альфа шагает в сопровождении своей стражи, Рэм совсем рядом и постоянно держит ладонь в латной перчатке на рукояти меча. Они направляются в священный зал Лихва, чтобы король принёс клятву. Тревога по поводу Илиа не оставляет его, но делать нечего — свадьба должна состояться. Стража раскрывает перед ним огромные — почти достающие до потолка — двери с резными узорами, позволяя пройти. Джун делает первый шаг, ощущая тяжесть собственной короны. Зал полон гостей, ждущих особенной клятвы Халисы и чужеземного короля. Они сидят прямо на полу — на цветастых коврах, — Жасмин, укрытая фатой, также ожидает жениха, опустившись на колени. Стража остаётся у дверей, рассредоточиваются по залу, как и охрана Халисы, пока Джун в полном одиночестве шагает между рядами гостей к Жасмин. Та не поднимает головы, когда король застывает напротив огромной статуи шестерукого божества — покровителя Сустана и Эравана. Руки, объятые позолотой и каменными браслетами, расставлены полукругом вокруг величественной фигуры Лихва, сам Бог смотрит четырьмя парами глаз прямо перед собой. Его тело не женское и не мужское, оно словно мягкое, даже если сделано из камня. Фигура Лихвы укрыта слоями шёлка так сильно, что не видно даже кончиков пальцев на ногах стоящего идола. И лишь венец в виде лучей солнца на голове сияет золотом в свете оного, льющегося из окон в пол. Намджун кланяется божеству и поднимается на возвышение к невесте, сидящей прямо у ног статуи. Жасмин не двигается, кажется, даже не дышит, подол её тёмного платья окружает Халису, а полупрозрачная фата струится по красному ковру, где они будут приносить клятву. Альфа приближается и присаживается напротив принцессы. С его головы осторожно снимают корону, потому что перед Лихва — все равны, и надевают тонкую щуплую шапочку из шёлка, по краям той висят крохотные колокольчики. Они вздрагивают от каждого вздоха, беспокоят слух Намджуна лёгким перезвоном. — Пред ликом и священным образом хранителя и покровителя двое душ просят у Лихва благословения на вечный союз тел и разумов, — начинает долговязый пожилой омега, обращаясь, скорее, к залу, чем к богу. — Да придаст им бог сил и мудрости, терпения и власти над своими тайными желаниями, чтобы путь их был чист и не омрачён препятствиями. Он оборачивается к брачующимся, по-прежнему не поднимающим голов. — Клянитесь, дети земли и неба, в ваших нерушимых чувствах, — произносит омега на сурие, и Джун первым открывает рот. — Клянусь беречь, уважать и чтить жену свою — Жасмин, — пока небо и земля не соединятся после нашей смерти в райские сады дома Лихвы, — эту клятву альфа разучивал всю ночь, стараясь отточить звучание и ни в чём не ошибиться. — Клянусь уважать, чтить и поддерживать мужа своего — Намджуна, — пока небо и земля не соединятся после нашей смерти в райские сады дома Лихвы, — повторяет чуть изменённую клятву Жасмин, глядя на свои ладони, сложенные на коленях поверх блестящей ткани платья. — Да прибудет с вами благословение и вечная поддержка бога! — громко вещает омега. — Вы опустились перед Лихва по разные стороны, а встанете по одну. Джун и Жасмин поднимаются на ноги, и король приподнимает фату, позволяя себе впервые за последние дни встретиться с Халисой взглядом. У той в зрачках — айсберги и мороз, несмотря на то, как жарко в Сустане. Они никогда не стали бы друзьями, и опрометчиво было надеяться на иное. Король сначала прикасается губами ко лбу Халисы, тем самым даруя ей защиту и поддержку, а потом приподнимает двумя пальцами за подбородок и сдержанно целует, не задерживаясь ртом на её губах дольше положенного. Гости произносят в это время короткую поддерживающую молитву, а после молодожёны оборачиваются, опускаются на колени и склоняются, благодаря каждого из пришедших. Послы тоже здесь — стоят в отдалении, и, когда Намджун поднимается на ноги, то встречается с тёмными и печальными глазами Вериара, а тот тут же отворачивается, глядя только на брата. Альфе всё равно и на него — у него есть только один омега, к которому рвётся и льнёт душа, и это явно не выходец из Эравана. Слияние тел — не есть слияние душ, потому Вериар, как бы ни был красив, ничего, кроме плотского желания, как два дня назад, в короле не вызывает. Ну и хорошо, от чувств только одни проблемы. Их провожают громкими ободряющими выкриками до самого торжественно украшенного зала, подводят к возвышению, где их уже ждёт празднично одетый Хамаль. Молодожёны преклоняют перед ним колени и опускают головы в знак почтения, а правитель одобрительно касается двумя пальцами их лбов, давая своё благословение на данный союз. В ногах у трона Хамаля — множество подушек, куда усаживают Джуна и Жасмин, чтобы те приняли дары от друзей, родственников и аристократов или Хасов. Это мероприятие затягивается на пару часов, и альфа уже не чувствует задницы от сидения на подушках, а мышцы лица неимоверно устали постоянно растягивать губы в поддельной улыбке благодарности. Он бы предпочёл быть где угодно, только не здесь. У их ног — сундуки, шкатулки, массивные красочные мешки с дарами родившейся семье, а ещё приданое Жасмин, а та выглядит восковой куклой. По её лицу непонятно ничего абсолютно, Халиса только благодарно склоняет голову и скромно улыбается, произнося одни и те же слова гостям, когда он подходят. Видно, что Жасмин ужасно переживает, это можно приметить по крепко стиснутым рукам, по белым от нервов пальцев. Её тоже беспокоит отсутствие новостей о брате, но среди гостей Намджун Илиа не видит. Он так же, как и Хамаль, должен был дать благословение сестре на брак, но Халива нет. Быть может, нет в живых, как и задумала Жасмин. Только когда двери зала за гостями закрываются, впустив последнего, Халиса выдыхает — чуть измученно, вымотано. Её щеки почти бескровные, плечи вздрагивают, словно с них свалился груз, и Жасмин чуть бодрее подаёт руку Намджуну, когда приходит время пройти к столам, чтобы начать праздник в честь их женитьбы. Альфа помогает ей усесться, пока слуги усаживают рядом с ними правителя Сустана, а сам опускается на мягкий стул по правую руку от жены. Он наконец может удовлетворённо вытянуть ноги. Если Жасмин расслабилась, значит, всё в порядке. Её план удался, и Илиа отравлен, просто его ещё не нашли. На бледных губах Халисы даже появляется робкая странная улыбка, когда король подаёт ей кубок с вишнёвым вином, предлагая выпить за их союз. Намджун по-прежнему не доверяет Жасмин больше, он будет с ней гораздо осторожнее впредь, теперь ему интересно наблюдать, как Индиго и Вериар выберутся из складывающейся ситуации. Послы сидят чуть ниже за столом вместе с дорогими гостями Хамаля и переговариваются с какой-то пожилой женщиной. Вериар на альфу не смотрит, и он тому искренне рад — уж слишком неоднозначные эмоции у него посол вызывает с той ночи. Да и просьба держать при себе ножны настораживает. Праздник вовсю разгорается, гости пьют и веселятся, Джун же приглашает супругу на их первый танец. Теперь он может прикасаться к Жасмин без опаски — она его жена, так что Халиса впервые официально вкладывает ладонь в крупную руку альфы и идёт за ним, чтобы подарить отцу возможность взглянуть, как любимая дочка танцует с выбранным им мужчиной. Они кружатся, поддаваясь перезвону бубенцов и пению скрипки и волынки, Джун не мудрит с танцем — несмотря на королевское воспитание, те ему всегда давались тяжело, особенно иноземные. Жасмин терпеливо и воодушевлённо смотрит мужу в глаза, мол, видишь, всё получилось очень даже хорошо. За окном — полдень. Погода замечательная и яркая, гости пьют хмельные вина и настойки, танцуют, а Джун не может закатить рукава, чтобы никто не заметил ножен с кинжалом. Они с Жасмин устало после танцев сидят каждый на своём месте. Альфа осушает кубок с вином, когда замечает, как из руки Халисы выпадает вилка, громко грохнув о золочёную тарелку. Жасмин смотрит перед собой испуганно, почти панически, и когда король переводит взгляд на то, куда смотрит принцесса, то тоже застывает каменным изваянием. К ним вальяжной, покачивающейся походкой приближается старший брат Жасмин. Илиа ухмыляется, оглядывая гостей, прячет кисти в карманах парадных брюк, а весь его облик вызывает в лице сестры неприкрытый ужас. «Он должен быть мёртв» — читается на поражённом лице Халисы, когда брат садится на стул перед нею. Альфа старается не выдавать изумления, лишь склоняет голову перед Халивом: — Где вы задержались, Халив? Я не видел вас на церемонии и позже, — старается сохранять спокойствие король, пока Жасмин выглядит настолько испуганной, насколько возможно. — Разбирался с некоторыми делами, — язвительно отвечает Илиа. — Мой любимый бордель сгорел. Вот, выяснял, по какой причине это стряслось, — Халив переводит странный взгляд на Намджуна, а тот только прикрывает дрожащие от волнения губы, пока пьёт вино из кубка, но лишь пригубливает, а не глотает. — Надеюсь, вы выяснили, что стряслось, — продолжает из последних сил и смелости играть роль Джун, хотя Жасмин уже откровенно дрожит, а глаз её дёргается. Лицо Халисы выражает обречённость, когда она поднимает взгляд на брата, шепча: — Илиа… — но альфа не даёт ей и слова сказать, взмахивает рукой, словно что-то знает. Жасмин с ужасом смотрит на Халива, чьё лицо в секунду ожесточается. — Наслаждайся своей свадьбой, сестра, — хрипит наследник трона, поднимается с места и уже собирается уходить. Всё происходит неожиданно. Просто Намджун моргает, а потом вместо жены в красивом чёрном платье, рядом с ним возникает массивная фигура, закутанная так, что видно лишь щёлки-глаза. Жёсткая рука в перчатке замахивается на Джуна, но тот вовремя успевает выудить кинжал и остановить лезвие сабли, направленное прямо в грудь королю. Он хватается за нож, лежащий на столе, и со всей дури вонзает его между рёбер незнакомого убийцы. Тот хрипит, пытается бороться, но даже столовым ножом Джун, провернув лезвие в мясе, останавливает чужое сердце. В зале раздаются первые истеричные крики, люди начинают шуметь, а когда туша подосланного негодяя падает на пол, он видит её: истекающую кровью Жасмин. Горло Халисы вспорото до того, что видно белые кости, алая жидкость, пульсируя в такт последним ударам сердца, выплёскивается из тела ужасающей струёй, пока из тёмных напуганных глаз пропадает свет. Намджун не верил ей, и не зря — план стал крахом для всех, кто находится в зале. В сердце Хамаля по левую руку от короля вонзено огромное острое копьё, он уже мёртв, а среди гостей творится настоящий ужас: свадьба превращается в побоище, посреди которого стоит Халив. Он усмехается. Илиа всё понял. — Король Велиаса предал нас! — громогласно произносит он, пока стража пытается сражаться с напавшими наёмниками. — Он привёл в дом врагов! Взгляд Илиа падает на подскочивших с мест Индиго и Вериара. Брат посла вытягивает из ножен изогнутые сабли и принимает стойку, сам омега неожиданно проворно выуживает из секретного футляра тонкий острый меч, готовясь к нападению. На Намджуна нападают. То ли это стражник Рихата, то ли наёмник — не разобрать в суматохе. Люди кричат, везде льётся бордовая кровь. Халиса мертва, Хамаль убит, на очереди — сам король. И Джуну ничего не остаётся, кроме как, вонзив данный Вериаром кинжал в глотку нападающему, выдернуть из вздрогнувшей груди правителя Сустана копьё, чтобы отбиваться. Илиа быстро оказывается рядом с ним, сталкивая саблю и деревко копья. Древесина не выдерживает, трещит под напором Халива, всё напирающего на Джуна. Король выкрикивает, осточертело рычит, но ручка копья всё равно ломается, и клинок Илиа едва не задевает плечо Намджуна. Тот отскакивает, держа сломанное оружие, и думает, что ему делать. Он окружён, почти схвачен, и единственное, что ждёт альфу здесь — скорая гибель. Халив напирает. Он обвинил Джуна в предательстве, обвинит в гибели сестры и Хамаля. Джуну нужно срочно выбираться из Рихата, иначе не сносить головы. Он, схватив ближайший к себе стул, неожиданно бьёт противника по опорной руке, вынуждая выронить саблю, однако Халив не так прост — он тут же выхватывает изогнутый кинжал и замахивается на короля. Намджун опрометчиво хватается за лезвие рукой и вскрикивает от боли. Илиа давит на кинжал, режет кожу на ладони, победно вскрикивая. И совсем не ожидает, когда ему в бок вонзится острый клинок. Взмахнув ожесточённо рукой, Халив зло смотрит на того, кто отвлёк его от победы над королём. Посол, тяжело дыша и где-то утеряв в бою вуаль, стоит и утирает кровь из пореза на мягкой щеке. Он заслоняет Намджуна собой, а Индиго на всех парах несётся к ним. — Надо же, — тянет Халив, усмехаясь, пока Джун поражённо глядит на омегу, удерживающего в руках окровавленный клинок. — Заткни свою пасть, подлый лис, — хрипит Вериар, шагая ещё ближе к Джуну, которому отчего-то становится дурно. — Сам принц Исай пожаловал в Сустан, — хохочет Халив, поднимаясь и зажимая рану рукой. — Как это твой полоумный дед отпустил тебя за границу Эравана? Намджун непонимающе смотрит на Вериара. Или Исая?.. То есть, всё это время его кузен был так близко? Индиго сносит Халива с ног, а после, подхватив Джуна, выводит из зала. Он успешно помогает альфе, чьё тело объято неясной слабостью, выйти в дверь для прислуги, пока Исай прикрывает их тыл. Они скрываются спешно в тёмном коридоре, а ноги Джуна совершенно не держат. — Давай! Нам нужно выбраться, — голос омеги совершенно изменяется — становится более властным, гордым и сильным. Он командует, подталкивает альф. — Мой принц, — выдыхает Индиго, когда Джун совсем оседает на пол. — Чёрт, — ругается тот, присаживаясь рядом с белым, покрытым испариной альфой. Хватается за раненную руку и, собрав кровь с пореза, слизывает с пальцев языком. — Яд, — выдыхает Исай, глядя на почти бессознательного Джуна. У него всё кружится перед глазами, от краёв зрения пространство застилает мраком, будто вот-вот сознание его покинет. — Нужно рубить. Рубить? О чём они говорят? Что рубить? Мозг короля так плохо соображает, что невозможно даже пошевелиться. Он приходит в себя лишь тогда, когда раненую руку пронзает такой острой болью, что альфа не в силах сдержать крик. А потом он видит кровь. Очень много крови и боли, так что реальность всё же накреняется, и его заволакивает в непроглядную, ужасающую темноту.