***
Утро встречает его новым стуком в дверь, который Джин уже откровенно ненавидит. Лекарь обработал все его разрывы, наложил швы после рождения сына, которого омеге даже подержать не дали, и напоил травами, помогающими остановить кровотечение. Но сомкнуть глаз он так и не сумел. Боль в его теле — ничто, по сравнению с душевными терзаниями. Намджун погиб. Его сына — солнце, маленькое и тёплое, ласки которого теперь Джину не узнать, увезли. Потому что он уверен — у Доюны не поднялась рука на новорождённого альфу, она просто отправила его подальше, чтобы у неё было больше прав на трон. Что теперь? Какие ещё вести принесло ему утро? Стук становится настойчивее. Омега неловко садится на постели, где ему приказали лежать после истеричного приступа, и красными глазами смотрит на поспешно входящего в комнату Сина. — Мой принц, мне так жаль, — дрожащим голосом проговаривает стражник, глядя на него с сожалением. У Сокджина же не остаётся сил даже плакать от предположений. Кажется, словно у него отобрали все эмоции, кроме усталости и гнева. Он тянется за письмом в руках гвардейца — подрагивающих и напряжённых, — а потом вскрывает печать с вороном. Тэхён. Он тут же подбирается и скорее разворачивает свёрток, надеясь увидеть строчки, написанные альфой. «С прискорбием сообщаем Короне и принцу Ким Сокджину — законному супругу лорда Вороного удела — о гибели супруга Ким Аина — Ким Алиса. И о взятии в плен капитана королевской гвардии, Ким Тэхёна. Нет сведений о его гибели или жизни, лишь предположение о том, что бунтовщики захватили его, как ценного пленника. Офицер гвардии Пель Лей». Сокджин чувствует, как его внутренности падают в бездну отчаяния. Он потерял всё. Он утерял всех. Любимого альфу, супруга, который был его спасением в проклятом дворце, новорождённого сына. Себя. Сокджин чувствует, что окончательно теряет рассудок от горя. У него никого не осталось. Но… офицер сообщает, что нет тела. Тэхён может быть жив. Он вскидывает голову на Сина в надежде, но видит только горе и соболезнование. И не понимает, почему.***
Тэхён с большим трудом раскрывает веко, а единственное, что видит перед собой — прутья камеры. Он знает, где находится, в этом месте альфа неоднократно бывал ребёнком, когда исследовал просторы родного замка, тогда кажущиеся маленькому Тэ огромными. Тело гудит, раны, полученные в бою, жгутся и ноют, а на лице мешающая повязка, перекрывающая одну сторону почти полностью. Тэхён ощущает тупую боль в правом глазу, словно там раскалённый песок насыпали под веко. Дотрагивается до бинта кончиками пальцев, оглаживает грубые края и думает, насколько под повязкой всё серьёзно. Судя по боли — очень. Голова раскалывается напополам, плечо и рёбра саднит, а тело совсем ощущается мешком с соломой, но безумно тяжёлым, неподъёмным и уставшим. И всё равно через боль и слабость альфа пытается сесть. Он упирается содранными ладонями в холодный грязный пол и отталкивается от него с усилием, а из горла вырываются измученные стоны. Альфе удаётся сесть, схватившись за решётку. Холодный металл прикосновением кусает замёрзшую и без того кожу, а Тэ, часто выдыхая от усилий, переводит взгляд уцелевшего глаза за пределы клетки, как только замечает копошение. Некто сидит у дверцы его камеры, но как только Тэхён его замечает, поднимается на ноги и отходит глубже в тень. — Кто здесь? — ослабшим хриплым голосом спрашивает Ким, стараясь вглядеться в темноту, но из-за острой головной боли, пульсирующей в висках, у него перед взором всё троится и дрожит. — Покажись. Некто не шевелится, не слышно даже дыхания, словно человек испарился, стоило Тэ обратить на него внимание. Однако в следующее мгновения раздаются шаги в сторону. Ким поворачивает голову, следя за незнакомцем, а потом слышит, как тот возвращается. В его руках факел, на голове — плотный тёмный капюшон, скрывающий лицо и волосы. Тэ силится приглядеться, но одним глазом и с больной, искажающей зрение головой сделать это невыносимо трудно. — Открой лицо, если намерен говорить, — хрипит Тэ, садясь удобнее, чтобы не завалиться от усталости и изнеможения вбок. Человек делает шаг к прутьям, освещая жалкую клетку, выделенную Тэхёну, рыжим светом пламени факела. Он подцепляет края капюшона пальцами и отбрасывает его прочь. Тэ не сразу способен разглядеть его. Сначала лицо двоится, не складываясь в единую картинку, а потом альфа замечает тёмную копну волос, уже сильно отросших и принявшихся завиваться на концах, ровные, мягкие, несмотря на характер, черты лица. Тонкие губы и чуть вздёрнутый нос. Лисьи глаза внимательно, с каким-то непонятным в зрачках выражением глядят на Тэхёна. Юнги. — Кто бы сомневался, что ты выживешь, — горестно усмехается альфа, обхватывая колено рукой для большей устойчивости. — А вот я сомневался, что ты выкарабкаешься, — хмыкает омега, стоя достаточно близко к клетке. Была бы воля Тэ, а ещё чуть больше сил — он бы смог дотянуться и придушить мерзавца. — Надеялся, что откину копыта? — издевательски тянет Ким, отводя от Юнги взгляд. Сердце, игнорируя яд в словах, предательски сильно начинает колотиться от одного лишь взгляда на него. Нельзя так реагировать, они — враги. Находятся по разные стороны войны, и как бы Тэхён ни любил Юнги, быть вместе они не смогут, пока один не предаст свои идеалы и цели. — Твоя смерть мне невыгодна, — спокойно отвечает тот, крепче стискивая факел. Неужели Юнги совсем ничего не чувствует? Он не испугался боли от потери Тэхёна? Вообще вероятность смерти альфы хоть как-то задела его? Побеспокоила? Если судить по его внешнему виду и флегматичному выражению на лице, то омеге всё равно. Так почему самому Тэхёну от этого факта мучительно больно и тягостно? Он надеялся на проблеск чувств? Дурак, какой же Тэ дурак. Он любит хладный камень, надеется, что Юнги из его фантазий перенесётся в реальный мир, однако когда мечты сбывались? Скорее вершина гор в Хатрасе растает, чем Мин Юнги пошевелит пальцем ради него или уронит слезу. Такой уж тот человек, а Тэ слишком наивен, видимо, чтобы это понять. Он нужен Бубновому королю, как пленник, как метод достижения целей, но никак не в качестве альфы. — И для чего я тебе? — сипло и огорчённо спрашивает он, опуская голову, потому что не может больше смотреть на невозмутимого омегу. — Считаешь, что я так просто тебе обо всём расскажу? — усмехается Мин, перехватывая факел в другую руку. — Вообще я пришёл убедиться, что ты жив всё ещё. И предложить… — Я не перейду на вашу сторону, — выплёвывает Тэхён, снова пронзительно заглядывая в глаза Юнги. На мгновение ему кажется, что там мелькает боль, но то скорее пламя факела неровно подрагивает. — Это было бы разумным решением, Тэхён, — устало шепчет тот, обхватывая толстый прут клетки альфы. — Велиас падёт совсем скоро. Ты сам видел и знаешь, что творится. Червовая Дама вот-вот сядет на престол, принц сошёл с ума, а узурпатор… — О чём ты говоришь? — взрывается капитан, пытаясь встать на ноги. — Твой король мёртв, Тэхён, — проговаривает чётко Юнги, а мир Тэ переворачивается с ног на голову в мгновения ока. — Психопатка скоро сядет на трон, через несколько дней назначена коронация, а принц невменяем. Он… мне сказали, что твой сын, — Юнги вдруг судорожно сглатывает. — Твой сын родился мёртвым, у принца случилось помешательство, когда он узнал о короле и о тебе. — Что… — шепчет потерянно Тэхён, оседая снова на пол и упираясь в каменное покрытие руками. Пусть холод немного приведёт его в сознание. Пусть мысли прекратят свой сумасшедший бег. — Мне жаль, — холодно проговаривает Мин, стискивая прут добела тонкими пальцами. — Этого не может быть, — Ким закрывает лицо руками и давит до боли на рану, пытаясь привести себя в чувство. Как погиб Намджун? Что случилось с Сокджином? Он… потерял ребёнка? Судорожно дыша, альфа не может привести сердцебиение в норму. Юнги по-прежнему стоит молча, ждёт, пока тот успокоится. Тэ вскидывает голову, осматривая уцелевшим глазом Мина, а тот лишь расстроенно и сочувственно отводит взгляд. Не нужно альфе его сочувствие. — Скоро столица падёт. Как только наш король вернётся из Хатраса с подмогой, Велиас перестанет существовать. — О чём ты говоришь? — почти плачет альфа, всё ещё не в состоянии прийти в себя. Тэхён не может в это поверить. Он неспособен осознать, что за несколько дней, пока он валялся без сознания, произошли такие радикальные изменения. — Тебе лучше перейти на сторону настоящего короля, как и твоим взятым в плен бойцам. Нам важная каждая жизнь, — тихо проговаривает Юнги, не глядя на Тэ. — Нет, — отрубает альфа. — Я не брошу Сокджина. Омега резко поворачивает голову, уязвлённо и болезненно буравит ослабшую фигуру альфы взглядом. Поджимает губы, а Тэхён может только думать сейчас о том, что происходит в столице с тех пор, как он уехал. Если полоумная старуха окончательно захватит власть, всему государству мало не покажется. Никому не будет хорошо, и война затянется на долгие, изнурительные годы. Тэ переводит взгляд снова на Юнги и сглатывает, когда замечает грусть и боль в его чертах. Омега приникает к прутьям, почти прижимается к ним щекой, вдруг тихо спрашивая: — Ты любишь его? — голос Юнги звучит так тихо и расстроенно, что Тэхён даже вздрагивает, обращая всё внимание на него. — Тебе то что… — выдыхает он, страдательно разглядывая чёрные металлические оковы на лодыжках. Юнги, словно его хлестнули по лицу, отскакивает от камеры, почти роняет обескураженно факел и будто съеживается от слов альфы. Тэхён смотрит на него и не понимает: то Мин ведёт себя безразлично и холодно, то вдруг показывает, что ему больно от чужих слов. — Ты прав, — шепчет он, отворачиваясь. — Никакого. Он — твой муж. Тэхëн вдруг вздрагивает, слыша язвительность в тоне Юнги, но не успевает ничего сказать, потому что тот, оставив факел в кольце на стене, уходит из тюрьмы так стремительно, будто ему пятки поджигают. Альфа утыкается лбом в сложенные на коленях руки и панически выдыхает. Что происходит? Почему положение такое плачевное? Сокджин… он совсем один — травмированный, расстроенный, рассерженный во дворце, где у него нет защитников. Что с ним сейчас? Он действительно сошёл с ума от горя?..***
Сокджин безразлично глядит на ворох белоснежной одежды, которую сам же минутой ранее выбросил на пол из своего шкафа. Он всегда ненавидел этот цвет, даже пусть тот и является королевским. Слишком маркий. На белых вещах видна вся грязь, следы крови и разводы. Белый — не его цвет. Он оборачивается на Сина, вошедшего в его покои по просьбе. Стражник выглядит измученно не меньше, чем сам Джин. Последние два дня дались им с титаническим усилием. Аин мёртв. Сердце пожилого мужчины не выдержало новостей, а весть о плене его сына совсем добила свёкра. Когда Сокджин об этом узнал, то плакал в последний раз. Оплакивал благородного, честного альфу, который не заслуживал всех выпавших на его долю испытаний, не заслуживал нападок и угнетения от Червовой Дамы. Он был добр к Сокджину, даже зная, что ребёнка тот носит не от его сына, что Тэхёна он не может полюбить супружеской любовью. Аин — был светом в этом дворце для Джина с тех пор, как Тэ отправился на войну. Доюна погасила и этот луч надежды. Теперь вокруг принца — только мрак. Она отняла у него Джуна, отобрала Тэхёна, выкрала сына и из-за неё умер Аин. Она разрушает государство, выкорчёвывает из него всю честность и справедливость без остатка. Доюна заслуживает только ненависти. Она действительно устроила ад на земле для Сокджина, уничтожив всё, что тот любит. И отказалась отправлять в Вороной удел к офицеру Лею подмогу, чтобы вызволить Тэ. Это стало для принца последней каплей. Тэхён, находящийся в плену, единственное, что осталось у омеги. Он всё ещё жив, тот верит в это свято и собирается вернуть альфу. Даже если ему придётся заявиться в Гнездо со всей армией Велиаса, Сокджин приложит все силы, которые сможет. А пока… он строит планы. Снова. Теперь — без опаски. Они назвали его безумцем, значит, Сокджин покажет всю степень собственного безумия, чтобы заставить придворных крыс пожалеть о содеянном. Но сперва он должен выглядеть хоть немного не так полоумно, как о нём говорят. Син приближается к стоящему в одной тонкой рубашке Сокджину, жалостливо оглядывает принца, на что тот пронзает стражника злым взглядом. Альфа тут же опускает глаза. Приблизившись к туалетному столику, омега присаживается на табурет и кивает Крести. Син обхватывает ножницы пальцами, дотрагивается до тёмных, ужасно отросших и неряшливых волос. Ножницы щёлкают первый раз, позволяя прядке упасть на плечо Сокджина. Снова щелчок — и ещё несколько прядей падают с лопаток на пол покоев. Джин зажмуривается и прислушивается к щёлканью ножниц, погружаясь в размышления. Он всё делает правильно. Он всё сумеет, докажет чёртовому Солнечному замку, кого стоит на самом деле бояться и кого нужно уважать. Лезвия клацают, отрезая всё больше. — Мой принц, — зовёт Син, и омега открывает глаза. То, что получается у него, выглядит примерно так же, как и стрижка, которую раньше носил Сокджин. Но тот не желает быть прежним. Он больше не в праве быть прошлым Джином: мягким, тихим и безвольным. Он не имеет права на такую жизнь, значит, и старого себя нужно уничтожить — чтобы не осталось никаких слабостей, никаких преград. Ни совести, ни любви, ни наивности. Есть только гнев. Праведный, заслуженный гнев на окружающих. За всё, что те творили и творят сейчас. — Ещё режь, — тихо и безэмоционально проговаривает он, а Син, помешкав лишь секунды, продолжает стричь, пока волосы Сокджина не оказываются совсем короткими. Тогда тот велит остановиться. Проводит ладонью по ёжику, смахивает лишние волоски и просит подать горячей воды. Син всё время рядом с ним, он не покидает Сокджина: ест с ним, спит в кресле у двери, хотя принц не раз предлагал ему прилечь хотя бы на банкетку. Он охраняет Джина круглосуточно, а тому только это и нужно. Закончив обмываться, принимает у альфы полотенце и вытирается. — Сожги их, — кивает омега на кучу белых вещей, которые раньше носил. Стражник внимательно смотрит, но подчиняется и подхватывает ворох, роняя одежду, которой слишком много. Сам принц тем временем отдаляется от своего распахнутого гардероба, и открывает дверцы шкафа Тэхёна. Он смотрит на одежду альфы и чувствует, как внутри него поднимается дрожь новой истерики. Но изо всех сил давит ту. Он сможет, у Джина получится вытащить Тэ из плена. Ему просто нужно чуточку больше времени на реализацию плана. И тогда всё окажется в его руках. Ухватившись за рубашку, висящую на вешалке, омега тянет ту на себя. Сминает пальцами чёрную ткань, вдруг неожиданно даже для себя самого прижимается к вороту носом и втягивает отголоски слабого запаха тела Тэхёна. Это немного успокаивает. У него осталось хоть что-то в этом мире, к чему Джин может вернуться. Хочется снова плакать, но Сокджин себе не позволяет — он больше не проронит и слезы по вине Червовой Дамы. Достаточно с омеги страданий, пусть теперь его горе вкусят все, кто к нему хоть как-то причастен. Сокджин набрасывает на обнажённое тело рубашку Тэ, в которой тот был на их свадьбе, застёгивает мелкие пуговицы деревянными пальцами. Брюки тоже берёт из вещей альфы, как и обувь. К своему тряпью он больше не прикоснётся, потому что того человека Доюна убила вместе с Намджуном, украла вместе с младенцем и отказалась вызволять из плена, как и Тэ. Одежда почти висит на исхудавших плечах, но ему всё равно. Самое главное, что Джину в ней комфортно. Он создаёт себе иллюзию кокона, защищающего омегу от всех бед, потому что то же самое с ним делал Ким. Только офицерские ботинки великоваты, да и те Син помогает ему плотно зашнуровать, чтобы не слетали. Взглянув на себя в зеркало, он чувствует что-то сродни удовлетворению — таким он не хотел никогда себя видеть, но его вынудили. Джин хмыкает и выходи из покоев ровным шагом, оставляя после себя лишь тишину. Прячет в карман кисть с королевской печаткой на безымянном пальце, пока думает о том, как скоро всё произойдёт.***
Тэхён и сам не помнит, как снова провалился в сон, когда ушёл Юнги. Он бессильно вырубился на холодном полу, а стоило очнулся, всё ещё был один. Ледяной камень под ним забирает всё тепло из слабого от ран тела, и альфа откровенно дрожит от промозглого холода сырой камеры в подземелье Гнезда. Он никогда не хотел оказаться тут, но судьба решила иначе. Со вторым пробуждением разум вдруг становится яснее, и вместе с тем раны болят сильнее. Тело бессильно, беспомощно. Желудок сводит от голода, а во рту сухо из-за жажды. Он решает прикрыть глаза и ещё немного подремать, чтобы приглушить желание есть, но через некоторое время слышит шаги — перестук знакомых каблуков по полу. Юнги приближается. Сейчас он в своём алом плаще, в котором Тэхён прежде Бубнового короля видел нечасто, волосы скрыты капюшоном, а взгляд холодный, словно этлинская сталь. Омега ведёт за собой пожилого лекаря и хилого омегу, тащащего поднос с едой. Альфа хочет было взбрыкнуть, но потом здравый смысл и пустой желудок его переубеждают. Раздаётся звон связки с ключами, и Мин отпирает дверь камеры, чтобы впустить лекаря. Омега, сопровождающий его, оставляет на полу еду и быстро уходит, бросив на Тэ странный взгляд. — Милорд, — сочувственно шепчет врачеватель и принимается разматывать повязки, чтобы осмотреть раны альфы, а тот не сопротивляется. — Ваш глаз спасти не удалось. Но зато вы живы. Тэ ничего не отвечает лекарю, лишь молча выполняет его указания, пока мужчина его перебинтовывает и смазывает швы. На лице горит огнём, и Ким шипит от боли, но держится молодцом, пока омега накладывает чистую повязку. Пожилой целитель бросает ещё один сочувственный взгляд на молодого лорда и покидает камеру, оставляя Юнги и Тэхёна снова наедине. Омега смотрит куда угодно, только не на него. А после, вздохнув, заходит в камеру, прихватив с собой поднос. На том плошка с похлёбкой и кусок хлеба. А ещё фляга, полная воды. Юнги опускает пищу возле Тэ, но он даже не двигается в сторону приборов, буравит взглядом Мина. Тому ничего не остаётся, кроме как опуститься на корточки и, схватив плошку, попробовать альфу покормить. — Убери, — шипит на него Тэ, внутренне дрожа оттого, насколько они впервые за долгие месяцы близко друг к другу. Он отшвыривает руку Юнги с зажатой в пальцах ложкой, а бульон разливается на и без того грязный пол. — Не будешь есть, я тебе эту ложку затолкаю в самую глотку, — отвечает разозлённо омега, угрожающе приближаясь к Киму. Альфа смотрит на него так же настойчиво. Они противостоят друг другу взглядами, и Ким в итоге отворачивается первым, позволив Юнги победно хмыкнуть. Он снова подносит ложку ко рту Тэхёна, но тот выхватывает её и сам принимается есть. Желудок болезненно сводит, когда туда попадает еда, губы испачканы в жирном бульоне, и Тэ утирает их рукавом. Хлеб мягкий, словно свежий. Интересно тут кормят пленников. Когда альфа заканчивает с пищей и запивает всё крупными глотками воды, Юнги поднимает голову, глядя прямо в глаза. — Мне жаль, Тэхён. Твоих родителей больше нет в живых, — что-то от этих слов ухает в груди, разбивается на тысячу осколков. Он замирает, костенеет и дрожит — от холода внутреннего и внешнего. — Как? — глухо спрашивает у отвернувшегося Юнги. — У твоего отца не выдержало сердце из-за последних новостей. После известия, что ты в плену, он… умер, — тихо говорит омега, стискивая пальцы в плотных перчатках. — А папа? — ужасные догадки пронзают сознание. Тэ боится знать, опасается услышать правду, но ничего поделать с собой не может. — Я убил его при взятии гнезда, — шепчет Юнги, его плечи кажутся каменными от напряжения. Сперва до Тэхёна словно не доходит, что именно тот сказал. Папы нет в живых с момента взятия замка, но никто об этом не говорил ему. И его убил сам Мин. Своими руками любимый омега отнял у Тэхёна родителя. Ярость затапливает зрение, красной дымкой приближаясь от его краёв и постепенно заполоняя всё тело целиком. Альфа часто выдыхает, Юнги перед ним выглядит расплывчатой фигурой, миражом. Может, это всё его дурманный сон? Нет никакого Юнги, Тэ себе его придумал, а теперь страхи выползают наружу, соблазняя подойти ближе к кромке, разделяющей его и безумие. Он не сразу понимает, что делает. Рассудок чуть проясняется, когда он видит перед собой синеющее красивое лицо. Он не ощущает рук, стискивающих шею, игнорирует впивающиеся в кожу до крови кандалы. Только часто и судорожно дышит, глядя на Юнги одним глазом, пока тот задыхается от сомкнутых на шее пальцев Кима. Под подушечками что-то гладкое, привлекающее внимание альфы. Тэ замирает, ослабляя хватку, разглядывает развязавшуюся шёлковую ленту для волос — его ленту. Ту самую, которую он в последний раз видел в Рилиуме, в тёмной комнате таверны, когда Юнги — обнажённый — стащил её с волос альфы. Тэхёна прошибает током. Его мучает такой волной боли — душевной и физической, что Ким всхлипывает, роняя солёную каплю на щеку едва дышащего омеги. Юнги… самый желанный на свете, единственный, кого хочет Тэ, о ком грезит до сей минуты, человек, убивший его папу, захвативший его дом и самого капитана в плен. Сейчас он лежит под ним и погибает от его же рук. И самый ужас в том, что Тэ не находит в себе сил остановиться. Он даже радуется, когда кто-то очень грубо хватает его за шкирку и оттягивает от почти бездыханного Юнги. На шее — тонкой и светлокожей — остались чёрно-синие следы пальцев, капилляры в глазах Мина полопались, он судорожно хватает воздух ртом, стараясь отдышаться, хрипит, пока высокий альфа в чёрном плаще безо всякой заботы поднимает его на ноги за плащ и встряхивает. — Вот она какая, да? Любовь всей твоей жизни, который едва не задушил тебя, да, Юнги? Тот, кого ты тащил на своём горбу, раненого. И за кого стоял на коленях, умоляя оставить в живых, — выплёвывает в лицо едва удерживающегося в сознании Мина незнакомец, пока Тэ ошалело глядит на них обоих. Мин из-за удушья не может выдавить из себя и слова, по его лицу из глаз с покрасневшими ненормально белками градом катятся слёзы, когда он несчастно смотрит в глаза альфе-Пике. Тот, пнув миску с остатками бульона в замершего Тэ, закидывает Юнги на плечо. Красный плащ полностью скрывает омегу, которого уносит незнакомец, громко хлопнув дверцей камеры и заперев ту на ключ.***
Юнги судорожно и болезненно выдыхает, когда Хосок грубо бросает его на койку в своей комнате. Горло горит огнём, шею сводит от боли, а в груди — огромный комок из слёз и крика. Он сам виноват. Он знал, какой будет реакция Тэхёна на его слова, и полез к нему признаваться. Просто не мог иначе. Омега поднимается на локте, путаясь в длинном плаще, пока Хо нервно стоит и сжимает пальцы в кулаки, глядя на него. — Стоили твои усилия того? — хрипит альфа, зло глядя на Юнги. — Стоило это того, что ты стоял передо мной на коленях? — Да, — хрипяще выдыхает он, хватаясь за горло. — Он жив. Хосок недовольно рычит и пинает увесистую табуретку. Та отлетает и с грохотом падает возле стены, о которую бьётся. Ножка скрипит и с треском отламывается. Юнги не мог иначе. Пусть Тэ ненавидит его всей душой, пусть презирает и проклинает, главное, что он — живой. Юнги стерпит и смолчит, он знает, что у них всё равно нет шансов. Тэхён, кажется, любит своего мужа, а Юнги всё это время обманывался, носил ленту на шее, верил в то, что та ночь — была не отчаянным шагом, а всплеском чувств. — Я знаю, что он всегда будет важнее меня, — выдыхает Хосок. — Я для тебя пустое место, понимаю. Но не приму твоей слепой глупости и тем более смерти из-за неё. Я ведь говорил: мы с тобой похожи. Одинаково глупы, когда дело касается тех, кого любим. Юнги вздрагивает от признания альфы, подрывается с кровати и бросается на Хосока, принимаясь колотить его кулаками по плечам. Тот не сопротивляется, стискивает только пальцами талию трясущегося омеги. Игнорирует хлёсткие удары по лицу и груди, уворачивается изредка от кулаков и пинков, пока Юнги, выбиваясь из сил, всё бьёт и бьёт, вымещая эмоции. Омега стонет от боли в горле, потому что ничего больше не может произнести — Тэ слишком сильно сдавил его глотку в хватке. Слёзы катятся по лицу, когда Мин вытаскивает кинжал из потайных ножен и вонзает в мякоть плеча Хо, а тот судорожно выдыхает от боли, но не отпускает его. С брызгами крови Юнги вынимает лезвие и роняет его, понимая, что только что сделал. Он мог убить Хосока из-за своей глупости и истерики, он ранил его, без того каждый раз унижая и отталкивая. А тот всё не отставал. И сейчас не отходит, не бросает, спас ему жизнь. Почему так сложно и больно? Когда всё это закончится?.. Омега разрывается беззвучным, сипящим плачем и обмякает в руках Чона. Тот держит крепко, игнорируя боль от раны, нанесённой Юнги, прижимает к себе крепче и позволяет теперь вместо ударов обхватить себя руками и уткнуться в плечо. Мин плачет, его плечи трясутся, а пальцы судорожно впиваются в одежду Хосока, пропитывающуюся кровью. Альфа не отталкивает, обнимает сильнее и гладит холодными руками по растрёпанным волосам. Больно, до чего же больно становится только от мысли, что Юнги мог погибнуть от рук того, кого любит, по собственной глупости признавшись в убийстве его родителя. И успокоиться пока не получается, потому Мин ненадолго себя отпускает, обхватывает Хо за шею и позволяет обнять в ответ. Тот что-то тихо говорит, гладит по голове, запуская пальцы в волосы, кажется, целует в макушку. Он обещал за это выпотрошить альфу, но чем он, собственно говоря, отличается от самого Чона? У них одинаково болезненные чувства, лишь только к разным людям. Юнги совсем теряется, размякает, как хлеб в воде, в чужих руках, а Хо садится вместе с ним на кровать. Покрывает поцелуями щёку, но не продолжает напирать, лишь силится успокоить омегу. И это действует: через несколько минут истерика стихает, оставляя опустошённого Мина просто висеть в руках Хосока. Его щека испачкана в чужой крови, а корка стынет и засыхает на одежде альфы, потому Юнги отлипает от него, избегая взгляда. Как он оказался сидящим на чужих коленях, даже думать не желает, старается осторожно слезть, но тот не позволяет этого сделать. Кладёт руку на лицо, испачканное кровавыми разводами, прижимается лбом ко лбу и вынуждает взглянуть в глаза. Его губы тёплые, но не нужные сейчас. Юнги не отвечает на поцелуй, когда Хосок обхватывает его нижнюю губу, стискивает челюсть и отстраняется, ощущая вину за печальный, снова отвергнутый вид Хосока. Он усмехается, приглаживает взлохмаченные прядки у лица и отпускает омегу. Тот ищет хоть что-то, чтобы помочь ему обработать рану. Через полчаса они сидят на кровати в полном молчании: Юнги с расстёгнутой одеждой и обнажённый по пояс Чон. У того повязка уже красуется на плече, а сам альфа осторожно обрабатывает вязкой мазью синюю шею омеги, сидящего крайне спокойно, хотя внутри — шторм бушует. Они почти не смотрят друг на друга, не нарушают тишину приближающегося вечера, но почему-то от этого Мин не испытывает дискомфорт. Он вообще ничего не чувствует — только абсолютную пустоту. Хосок обматывает шею бинтом и моет руки в тазу, когда омега собирается подняться на ноги и уйти. Не позволяет покинуть комнату, хватает за запястье Юнги, а тот лишь безразлично оглядывает мокрые пальцы, вцепившиеся в него. — Останься сегодня здесь, — мрачно произносит Чон. — Прошу тебя. Один раз. Я ничего не сделаю тебе. Юнги отстранённо оглядывает разворошённую постель, бинты и окровавленные лоскуты. Полуголого Хосока. Хмыкает. Ему всё равно сейчас. Хотя бы он будет не один и сможет удержаться от очередной истерики. Да и отказывать альфе, спасшему его шкуру… Он лишь надеется, что Чон действительно не притронется к нему. Кивает, чувствуя навалившуюся усталость, молча идёт к койке, глядя на тёмное небо за окном. Тусклого света свечки хватает на то, чтобы стянуть сапоги, отстегнуть только надетый плащ и забраться на кровать, спиной к альфе. Тот ложится рядом, несмело подвигается ближе. Юнги предполагал, что тот прикоснётся, но всё равно вздрагивает, когда Хосок обхватывает его руками и притягивает к себе, заставляя прижаться лопатками к голой груди. Должно быть тепло, но Юнги всё равно температуры альфы не чувствует. Хосок невесомо прижимается губами к его макушке, вздыхает и сжимает в объятиях. Юнги не шевелится, лишь устало прикрывает глаза, позволяя себя обнимать. Оба так и проваливаются в сон, не шевелясь и не отстраняясь.***
Сокджин давно знает об этом потайном коридоре. Он ведёт прямиком в покои Джуна, и в детстве они часто пользовались им, чтобы допоздна играть, а потом читали вместе книги и просто разговаривали, пока Сокджин не стал ощущать первые распустившиеся лепестки влюблённости к альфе и не отстранился немного, чтобы не выдать себя. Он давно не открывал ту дверь, но прекрасно помнит, что у коридора есть продолжение, а комната Червовой Дамы сейчас очень близко к покоям короля. Значит, он сможет добраться туда по этому самому ходу. Омега не говорил о своём плане никому. Он самостоятельно всё распланировал, не хочет, чтобы о чём-то знал Син, нужно обезопасить себя и его, потому действует максимально тихо. Единственные люди, которых омега попросил о помощи, уже мертвы, они исполнили свою часть миссии. Оставив гвардейца нести пост за дверьми покоев, он приподнимает толстую плотную штору, ощупывает знакомую каменную кладку за ней и находит нужный кирпич. Давит в него кулаком, заставляя провалиться, и после этого открывается небольшая — в половину роста Джина — дверца. Пригнувшись, тот исчезает в потайном ходу, а штора, которую принц отпускает, полностью скрывает дверь от посторонних глаз. Удерживая свечу в руках и прикрывая тоненькое пламя, Сокджин тихо двигается и игнорирует то и дело попадающуюся паутину, просто смахивая ту с себя ладонями в чёрных перчатках, принадлежащих Тэхёну. Вот — дверь, ведущая в покои короля, но омега следует дальше, шагает тише, приближаясь к следующей. К той, что ведёт в комнаты леди. Когда Сокджин узнал, что она хочет короновать себя, а потом выбрать наследника из родни, так как Джун не оставил законных детей, то едва ли не взорвался от гнева. Именно по этой причине Червовая Дама выкрала и вывезла его сына-альфу, только родившегося, из дворца. Потому что он — потенциальная угроза власти. Если Сокджин на всю страну объявит младенца бастардом короля, то сможет стать при нём регентом, а после даст имя династии, сделав официально принадлежащим к дому Кимов альфой. И тогда Доюне не удалось бы оттяпать кусок власти, которого она так жаждет. Джин не падок на власть, ему не нужна корона. Но он не может позволить Доюне сесть на трон. Она слишком многое уже успела натворить и способна окончательно развалить государство, если окажется законной королевой. Сокджин продумал многое: он пригрозил лекарю молчать, а после, когда с Доюной случится то, что принц хочет ей от всего сердца, то избавится и от противного продажного старика. Наймёт другого врачевателя, который опровергнет заявление о его сумасшествии. Сокджин не даст Доюне даже прикоснуться к трону, сломает её алчную мечту, заставит страдать так же, как она заставила изнывать от горя его самого. Принц останавливается и усмехается. В его столе лежит признание лекаря в том, что леди его подкупила. Теперь же, когда он готов к свершению своего плана, омега упирается в потайную дверцу руками и бесшумно её открывает. Вот как. Петли смазаны, значит, Дама ею пользуется. Но для неё всё равно поздний визит принца станет полной неожиданностью. Он медленно входит в покои, застаёт пожилую леди за столом с чашкой чая перед сном. Та сразу же поднимается на ноги, враждебно уставившись на Сокджина. — Что ты здесь делаешь? — хрипло и испуганно спрашивает Доюна, она словно чувствует надвигающееся на неё. — Если ты пришёл меня убить, то потом поплатишься за это. Все сразу поймут, что это сделал ты. — Хорошо. Хочешь, можешь позвать стражу, — спокойно произносит Джин с ядовитой улыбкой на губах. — Если дозовёшься их. Доюна округляет глаза и пятится, переворачивая чашку с недопитым чаем. Жидкость расплёскивается, пачкает светлую древесину стола. — Я лишь пришёл пожелать тебе спокойной ночи, — тянет Джин, в его груди поднимается ликующая волна. Она всё это заслуживает. — Что ты сделал, Джин? — выдыхает Червовая Дама, вдруг хватаясь за сердце. — Ты знаешь, эти травы можно абсолютно лишить вкуса, если добавить лимонный сок, — флегматично отвечает принц. — Никто и не поймёт, ведь лимон убьёт всё, что составляет настойку, уничтожит вкус и запах, и понять, что человеку подлили, не станет возможным. Сокджин подходит ближе, а Доюна пятится, тяжело дыша, ближе к камину. Принц поднимает белую чашку и ставит её на блюдце. Он, подцепив мокрую от кипятка дольку цитруса, с удовлетворением бросает его обратно в чашку. Доюна с осознанием глядит на тот чай, что совсем недавно пила. — А ещё они сильнее действуют, если сердце бьётся быстрее, — шепчет омега, надвигаясь и пугая мрачным взглядом, пока лицо пожилой леди бледнеет. — Ты бы не сделал такое, — усмехается, играет роль Доюна, берёт Сокджина на слабо. — Ты трус и неженка, неспособный убить своими руками. — А ты больно много людей уже убила, — грубо проговаривает Джин, а после усмехается, когда видит, как синеют губы Дамы. Это те же травы, которыми отравили одного из советников. Способные остановить сердце, почти не оставляющие следов, а омега сделал всё, чтобы их не нашли. Просто от переживаний и возраста остановилось сердце пожилой женщины. Вот только Джин хочет быть более жестоким. Он покажет, насколько умеет таковым быть. Червовая Дама ослабленно оседает на пол, но Сокджин не позволяет ей упасть. У неё, скорее всего, онемел язык, ведь изо рта вырывается только бессвязное, тихое мычание. Тогда Джин, внутренне сгорая от чувства удовлетворения, хватает Доюну за волосы. Они стоят аккурат рядом с камином, к которому Джин волочит наместницу за седые волосы, вырывая из головы клоки. Внутри него бушует такая буря, что принц на минутку кажется сам себе безумцем. Он часто дышит, когда обмякшее, почти бессильное от сердечного приступа тело вяло хватается за его руку в перчатке, но лишь бесполезно скребёт по плотной материи. Сокджин секунду смотрит на горячие, оранжевые от температуры угли. В его ушах стоит голос Джуна, а после — звонкий крик их сына. Отказ Доюны спасти Тэ, её мерзкие поползновения к трону. Она даже не горюет о короле, а думает только о власти, Намджун ей не нужен. Омега судорожно выдыхает через рот и растягивает пухлые губы в улыбке, прежде чем взглянуть на леди в последний раз. Её глаза ужасно раскрыты, губы беспорядочно вздрагивают от попыток закричать, но язык слишком сильно распух и отёк во рту — не выходит издать и звука. Джин улыбается ей, сильнее стискивая пальцы в волосах, прежде чем прямо в лицо прошептать: — Доброй ночи, бабушка. Прости, что без сказки на ночь, но ты и сама умеешь их отлично сочинять, — выдыхает удовлетворённо Джин, тут же швыряя Доюну на угли. Ему жжёт руку, но омега не отстраняется, пока та не прекращает бессмысленно трепыхаться. Он ощущает запах палёной плоти и зажмуривается, вдыхая полной грудью. Он давно должен был это сделать, чтобы освободиться от оков. Кожа старухи плавится от температуры углей, шипит и пузырится, а бездыханное тело больше даже не вздрагивает. Доюна лежит в камине головой, её волосы обугливаются и истлевают, вонь стоит неимоверная, а Джин, прикусив губу, лишь берёт со стола чашку. Он заворачивает её в ткань рубашки леди, разбивает и оставляет осколки рядом с телом, которое начинает дымиться. Бросает последний победный взгляд, криво усмехается. — Это ты сделала меня таким, пожинай же плоды, — шепчет принц и исчезает в тайном ходу, пока не очнулась стража, которая скоро должна ощутить просачивающуюся вонь горящей кожи и мяса.***
Тэхён уже несколько дней просто сидит, сжимая в кулаке проклятую чёрную ленту. Он потерял счёт времени и даже не старается его отследить. Сколько раз ему приносили еду? А сколько раз приходил лекарь, чтобы освежить повязки и осмотреть швы? Тэ не знает, всё это время он находился в прострации, глубоко погрузившись в себя. Осознание, что Юнги хранил ленту всё время с той ночи, которую им удалось провести вместе, безжалостно грызёт альфу изнутри. Король воров всё же любит его. Это подтверждают слова, как он выяснил у лекаря, главнокомандующего Пик. Юнги вытащил его с поля боя, убив человека — своего человека. Спас, выхаживал, кормил. И при этом Мин — тот, кто лишил жизни его папу. Это не позволяет окончательно провалиться в чувства, от которых капитан сгорает. Нахмурив брови, Тэхён ловит себя на мысли, что ненавидит Юнги. До красных мушек перед глазами, до боли за рёбрами. И настолько же сильно желает обладать им. Его слабость, его помутнение рассудка. Даже учитывая его грех, предательство, убийство близкого и родного для Кима человека, альфа, словно поехав крышей, не может отпустить Юнги. Он болен. Болен им. И это их обоих погубит. Алый плащ Юнги — красная тряпка для быка. Тэхён хочет разодрать его в клочья, хочет целовать его и прижимать к груди. Капитан, кажется, сошёл с ума не меньше Сокджина во дворце. И мысли о принце его тоже не покидают, потому что он обещал его защищать и не справился. Но не оставит всё, как есть. Он вытащит Джина из этого змеиного клубка, вернёт домой, защитит. Любыми способами, даже если для этого придётся предать Корону. Он сам позвал Юнги, попросил передать весточку через сердобольного омегу, приносящего ему еду. Больше сюда никого не пускают, не позволяют спускаться и проведывать законного лорда замка. Тэхён различает медленные шаги ещё когда Мин спускается по лестнице, прислушивается, перебирая шёлк потрёпанной ленты между пальцами. Омега подходит ближе, встав в круг света от факела, и настороженно смотрит за Кимом. Тот сидит, опустив голову, ничего не говорит, а Юнги просто не может — его горло всё ещё не восстановилось после удушья, сотворённого руками Тэ. — Я позвал тебя поговорить, — произносит он и прячет ленту в карман. — Я не причиню тебе больше вреда. Юнги смотрит на Тэхёна с подозрением, слишком близко к решётке не подходит, сторонится альфу. Одновременно больно и яростно смотреть на испуганного омегу, старающегося не подавать виду, но всё же не в состоянии удержать рвущиеся наружу эмоции. — Я перейду на вашу сторону и буду во всём слушать и помогать, — начинает Тэ, тяжело поднимаясь на ноги и чуть пошатываясь. — Но только если вы исполните мою просьбу. Всего одну. — Какую? — болезненным шёпотом, морщась от каждого звука, спрашивает Мин. — Вы поможете спасти принца и сохраните ему жизнь, — выдыхает Ким, видя ещё более болезненную от своих слов реакцию во всей фигуре Юнги. Ему больно. Больно потому, что он думает: Тэ влюблён в своего мужа. Но это не так. С одной стороны Тэхён хочет переубедить Мина, доказать, что сердце уже давно принадлежит ему одному, а с другой садистски хочется сделать Юнги больнее. За то, что он сотворил с ним самим. Омега застывает изваянием, разглядывает пустым взглядом Тэхёна и крепко впивается пальцами в плащ. Злосчастный алый материал трещит под его напором. — Это будет решать главнокомандующий, — шипяще проговаривает Мин, а после, не дожидаясь ответа альфы, разворачивается на каблуках и покидает тюрьму, оставляя Кима лишь прижиматься к прутьям и смотреть вслед.***
В городе суматоха и толкотня. Возле Квадрассы — не протолкнуться, но люди не испуганы, а скорее, взволнованны. За последние две недели слишком многое случилось: смерть Короля Пионов, потеря принцем ребёнка, ухудшение дел с Сустаном и разгорающаяся пламенем война в самом Велиасе. Нежданной и трагичной стала кончина Червовой Дамы — у старушки просто сердце не выдержало переживаний, она оступилась, когда оно схватило её приступом, и рухнула прямо в камин. Стража нашла её обуглившиеся наполовину останки в покоях. Бедняга даже вскрикнуть от приступа не смогла. А теперь — рождение нового правителя. Люди долго ждали объявления о том, кто же сейчас встанет на защиту государства, кто будет их оберегать от ужасов войны, и народ действительно выдохнул, когда этим кем-то не стал ни один из алчных родственников покойного короля. Они толпятся возле церкви, желая посмотреть на то, как будет покидать её новый, желанный правитель. Тем временем внутри — в свете тысячи свечей — по красной дорожке уже второй раз шагает человек. Он был здесь в день своей свадьбы, шёл к прекрасному благородному альфе навстречу, а теперь идёт в пустоту, потому что не знает, какие ещё испытания выпадут на его долю с принятием лавр. Стук каблуков его приглушает мягкая ковровая дорожка, на человеке тёмный, с чужого плеча китель, но никто и слова против не может сказать, потому что при виде него родня испуганно отводит взгляд. Тяжёлые ботинки стучат, когда он поднимается по ступенькам к алтарю, где ждёт его новый молодой священник. Рядом с ним мальчишка: то ли какой-то пятиюродный племянник, то ли вообще брат через седьмое колено. Ему плевать. Одно лишь доставляет удовольствие — страх в его взгляде. Народ его любит и принимает — это слышно по крикам снаружи и рокоту толпы, собравшейся у Квадрассы. Родственники и придворные боятся и сторонятся. Поделом им. Замерев напротив молодого служителя Квадры, которого он выбирал лично, как и всех новых советников, даже лекаря, Сокджин опускается на одно колено. Младший Черва подходит опасливо ближе и протягивает подушку с блестящим белым металлом на ней. — Да прибудет с тобой сила и мудрость, стойкость и душевная чистота, — на этих словах Сокджин тихонько и незаметно усмехается, опустив голову и ожидая конца церемонии. В зале нет ни цветов, ни украшения, ни музыки. Всё это — излишки в их положении войны. Священник подцепляет ослепительно белую корону с алыми червами в виде драгоценных рубинов. Свет пламени свечей красиво отражается от камней, заставляя корону сиять. Это не тот венец, который носил Джун. А тот, который создали в короткие сроки для самого Джина. Первого на памяти государства омеги, занявшего трон. Корона опускается на остриженную темноволосую голову, и тот ощущает всю её тяжесть, всё бремя, что ему придётся нести, пока не закончится война, а потом и срок его правления. Сокджин уже ненавидит её — чёртову корону. Он не хотел власти, он не желал трона, его вынудили, заставили, изменили. И теперь все поплатятся за это. Особенно Пиковый туз, губящий их страну. — Встань же, Король, гордо расправь плечи, начинается срок твоего мудрого правления, — выдыхает громче священник. — Ким Сокджин, первый своего имени, Король Велиаса, именуемый Правителем разбитых душ. Омега неспеша поднимается с колена. Он не глядит в зал, не бросает взгляда на священника, а просто разворачивается лицом к собравшимся. Родственники и аристократы преклоняют головы, выражая ему своё почтение, но Джину всё равно. Он не обращает внимания ни на наброшенный угольно-чёрный плащ на плечи, ни на поздравления и речи. С этого момента никто не пойдёт против его воли, не станет ему перечить и не назовёт слабым глупым омегой.