***
После того, как Тэхён предложил пойти на переговоры с Сокджином, они с Юнги в пух и прах разругались на радость Хосока. Между ними и без того витало ощутимое напряжение и высилась каменная стена, а после этой ссоры всё только ухудшилось. Они, покинув зал, где проводили совещания, заперлись в комнате, которую занимает омега, и долго друг на друга кричали. И теперь, когда прошло несколько дней после отправки послания новому королю Черв, до сих пор не разговаривают. Юнги не понимает, почему Тэхён так поступает, а альфа просто верит в благоразумие мужа, что тот отринет предрассудки и выслушает ту же правду, которую ему поведали Хосок и Юнги о чёрных королях и Алом воинстве. О том, что Велиас на самом деле — погибшая, порабощённая Этлиния. До сих пор у альфы в голове не укладывается, сколько столетий от людей держали это в тайне, причины Чонгука начать войну вполне объяснимы, он обоснованно начал это, чтобы избавиться от кастового разделения, рассказать людям правду о том, что случилось со страной четыреста лет назад, и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения. А ещё Юнги не понимает и, видимо, никогда не поймёт, почему Тэхён просит сохранить Джину жизнь. Для Мина он — узурпатор, захвативший законно принадлежащую Чонгуку власть, а для Тэ — по-прежнему маленькая наивная обезьянка, которая не умеет фехтовать и любит читать. Человек, плакавший на собственной свадьбе и отдавший поцелуй, содержащий всю его удачу, лишь бы Тэхён остался живым. Юнги не понимает, да и Тэ тоже отчасти не до конца осознаёт. Любит ли он Сокджина? Любит. Но по-своему. Он испытывает настолько высокие чувства к нему, что не сравнить даже с тем, что испытывают друг к другу в кругу семьи. Джин — его родная душа, тот, кто с первого взгляда вызвал желание его защищать и оберегать от любых невзгод, омега, нуждающийся в его покровительстве. Тэхён любит его, как маленькую несносную обезьянку, смотрящую на него круглыми глазами, как ребёнка, младшего брата, беззащитного и нежного. Очередное собрание сопровождается гневным игнорированием и вопросами о том, как скоро они выдвинутся на Вейхен, чтобы дождаться Сокджина. Хосок, несмотря на неприязнь к Киму, согласился с его предложением позвать Правителя разбитых душ на переговоры. Быть может, это чтобы побесить Тэхёна, поругавшегося с Юнги. Быть может, альфа искренне надеется, что Тэ их предаст, и появится повод снести голову Киму с плеч. Из-за этого Юнги и Хосок тоже повздорили. — В послании мы указали, что двинемся на Вейхен сразу же, как отправим его, — прочищает горло главнокомандующий, — но ливни затянулись, оттого нам приходится задержаться. Сколько ехать туда? — Для начала нужно решить, какой группой мы выдвинемся, — складывает руки в замок Тэхён, разглядывая карту. — До города три дня езды быстрым темпом, если мы поедем группой с сопровождающими, то пять. Нам нельзя задерживаться, потому что по информации, он собирался отправить войско из Эдериаса, чтобы отбить Тарду. — Нам нельзя терять флот. Уехав, мы подвергнем опасности как Тарду, так и Вороной удел, — жёстко проговаривает Юнги. Его лицо выглядит каменным, но в сжатых губах отчётливо проскальзывает сдерживаемая злость. — Условием переговоров было присутствие обеих сторон без большого количества воинов. Поедем мы и несколько солдат, чтобы обезопасить нас в пути. — Кто-то должен остаться в Вороном уделе, — ещё настойчивее говорит Юнги. — Хорошо, оставайся в городе и оберегай его на случай внезапного нападения, — кивает Хосок омеге, на что тот подбирается и сразу же сереет. Тэхён наблюдает за их спором, прищурив глаза. — Я поеду с Тэхёном, — отрезает омега, вынуждая Хосока закатить глаза. — Ты, как главнокомандующий и брат Чонгука, должен остаться. — Ты хороший стратег и пригодишься в уделе, если его попробуют отбить, — давит альфа, а Тэ только потирает лоб раздражённо. — Я. Поеду. С ним, — шипит почти Мин, вскакивая с места. — Юнги, — осекает его Хо, вынуждая часто и зло выдыхать. — Это не рационально. Ты руководствуешься сейчас не тем. — Да пошли вы оба, — зло выдыхает омега и вылетает из-за стола, опрокинув стул. Тэ долго смотрит ему вслед после того, как дверь захлопывается за уносящимся прочь Мином. Он недолго думает, прежде чем подняться и выйти из зала совещаний. Искать омегу долго не приходится — тот умчался в свою комнату и заперся там, но Тэхён всегда знает, как открыть дверь в когда-то принадлежащую ему спальню. Поддевает ту снизу, и старенькая щеколда пронзительно щёлкает, открываясь. Мин в покоях места себе не находит: швыряет вещи, разбрасывает гневно подушки. Тэ никогда ещё не видел его таким. Альфа проходит вглубь полутёмной комнаты и запирает за собой дверь. Юнги тут же рычит и замахивается на него металлическим графином, но Тэ перехватывает утварь и вынуждает бросить ту. — Нам, наверное, нужно было давно об этом поговорить, — говорит он, стискивая чужое запястье и слыша злые выдохи напротив. — О чём нам с тобой говорить? Ты хочешь к своему мужу, хочешь защитить его, спасти, — выплёвывает Юнги, стараясь вырваться из крепкой хватки Кима. — Он мой муж, ты прав. Но это в данной ситуации не такую роль играет, как тебе кажется. Я хочу попробовать поговорить с ним, убедить сдаться. Может, моё влияние окажет на него такой эффект. — Он король-узурпатор, перерезавший половину двора, а ты всё ещё веришь, что от него хоть что-то осталось? От прежнего него? — почти кричит Юнги, толкая альфу в грудь свободной рукой. — Я верю, что в нём осталась часть человека, которого я покинул, — отвечает на повышенных тонах Тэхён, чувствуя нарастающее, скапливающееся многие дни уже раздражение. — Тэхён, — вдруг замирает в руках Юнги, вздёргивая голову. У альфы внутри всё подбирается и ёкает от такого тона. — Скажи мне правду. Ты любишь его? Любишь, как альфа может любить омегу? Ты хочешь вернуться к нему? Голос Юнги с каждым словом становится всё тише и отчаяннее, кожа бледнее, а губы тот так сильно закусывают, что те начинают припухать. — Ты злишься не из-за неразумности моего плана, — вздыхает Ким, зажмуривая глаз, не скрытый повязкой. — Ты ревнуешь к нему. — Да, чёрт возьми. Да! — выкрикивает Мин и с силой отталкивает альфу от себя. — Я ревную тебя, ревную так, что грудь болит от одной мысли, что ты любишь не меня! — Я выбрал тебя, а не его, — повышает снова голос в ответ Тэхён. — Я выбрал не честь и гордость, а возможность остаться с тобой. Хотя его и знаю лучше, и провёл с ним столько времени. Я ради него лгал, шантажировал, нарушал всё, что можно было. Я ради него пошёл воевать, — от слов альфы глаза Мина вдруг мутнеют от подступающих слёз. — Ради него ушёл отбить Вороной удел, чтобы забрать из места, которое уничтожает Сокджина. Оно извратило его, уничтожило светлую душу того, с кем я произнёс святую клятву. Я хочу вызволить Джина, корона убьёт его. Последние слова произнесены шёпотом. — Но войну я бросил ради тебя, — отчаянно выдыхает альфа, опустив голову. — Остался здесь, хотя мог принять предложение Хосока и уйти в Рилиум. Однако я выбрал этот путь и стою теперь перед тобой, слышишь? Я оставил человека, которого по-прежнему хочу спасти, потому что единственное, о чём с той ночи в столице я могу думать, это ты. То, как могла бы сложиться между нами судьба, как бы вилась наша жизнь без войны, смогли ли бы мы быть вместе. Юнги не вытирает слёзы с лица. — Я уничтожить себя хочу за то, что с тобой сделал. Я ненавижу тебя за убийство моего папы, но люблю, видимо больше. Я мог уйти, мог погибнуть, пусть бы меня казнили, и тогда бы остался истинным Крести, верным своим клятвам и чести. Но я выбирал тебя. И выбрал в этот раз. И буду выбирать, — выдыхает отчаянно альфа, поднимая голову и встречаясь со взглядом омеги. Юнги трясётся от макушки до ног, едва вообще стоит ровно, заливая красивое лицо слезами. Ресницы слиплись, взгляд — дикий и непонимающий, ладони сжаты в кулаки. Что ещё должен сказать Тэ, чтобы тот ему поверил? — Я люблю Джина, как брата и родственную душу, я хочу ему помочь. А тебя люблю и желаю, как мужчину, как спутника по жизни, как, блять, единственную эгоистичную мечту в жизни, которой мне раньше было не достичь, — выкрикивает Тэхён, а после, преодолев небольшое между ними расстояние, обхватывает Юнги за шею и, игнорируя любое сопротивление, прижимается к его губам. Внутри всё взрывается, рассыпается и собирается снова, когда он ощущает тепло и влажность чужого рта. Когда прикусывает язык и губы, не позволяя Мину отстраниться. Он забыл за полгода, как омега пахнет, каким он ощущается в руках, но это — не помеха к тому, чтобы Тэ попробовал вспомнить. Не позволяя Юнги отбиться от него, альфа скручивает тонкие запястья и продолжает его нетерпеливо целовать. Это то, в чём он так отчаянно нуждался последние месяцы. То, что зажгло в нём искру жизни, сподвигло впервые начать мечтать. О недосягаемом, прекрасном, диком мерзавце Мин Юнги, с которым он провёл лишь одну ночь и тут же потерял от него голову окончательно. Дни и ночи, проведённые в разлуке и мыслях об омеге, скапливались так долго и теперь вырываются в неистовом полуукусе, которым затыкает возмущения Мина Тэхён. Юнги ещё сопротивляется, но альфа ощущает дрожь, переполняющую его тело. Юнги любит в ответ не менее сильно и пылко, но противится открыться, потому что горд до безобразия. Он хочет казаться сильным и стойким, но омега, вынуждающий других склонить голову, сам опустился на колени ради Тэхёна. И Ким готов душу ему продать за такое, никогда не получится отплатить Бубновому королю за это. Только женившись на нём и сделав в благодарность счастливым. Юнги сдаётся. Он прекращает вырываться, и Тэ ослабляет хватку на руках. Позволяет себе вместо этого сжать талию в кольце объятий, прижаться как можно теснее, а Мин дрожаще отвечает на поцелуй и судорожно выдыхает. Они словно оба находились под толщей воды и теперь, соприкоснувшись друг с другом, наконец вырвались из плена и смогли вдохнуть жизненно необходимого кислорода. Юнги слабо обхватывает Тэхёна за шею, льнёт к альфе, грустно щурясь и всё сильнее отвечая на поцелуй. А Киму сносит любые барьеры. Плотская похоть, появившаяся в ночь консумации между ним и Сокджином, ничто по сравнению с диким пламенем, рождающимся в груди рядом с Юнги. Он хочет не просто его тело, он желает его целиком: с ядом на кончике языка, с несносным, ревнивым характером, с запятнанной душой и колким, острым разумом. Подхватив омегу под бёдра, Тэхён без промедления валит на кровать, но стонет, когда тянет лёгкой болью раны. Стаскивает с Юнги алый плащ, отшвыривая прочь — за пределы места, принадлежащего только им. Омега помогает распутать завязки тёплой рубахи, вздыхает, не отрываясь от губ альфы, и стонет, стоит тому провести ладонями по впалому животу. На боку — тонкий шрам, оставленный самим Тэ в ночь, когда они впервые встретились в Рилиуме, а альфа был пьян и объят горем. — Ты останешься со мной? Даже если я убийца, даже если стану предателем? — оторвавшись, спрашивает Юнги, пока держит в ладонях лицо альфы. Тот замирает на секунду, прежде чем между его губ вылетает чёткое и такое простое, но одновременно тяжёлое: — Да. Мин снова утягивает альфу в поцелуй, прикусывает его губы и щёки, тянет на себя, чтобы вцепиться в утеплённую рубашку. Омега пробирается под пуговицы и почти рвёт их, снимая с Тэ рубашку. Ощупывает ладонями повязки на заживающих ранах, хнычет, чтобы после прижаться губами к изгибу шеи. Раскрывается ещё сильнее, нежели тогда — в темноте и тишине таверны, отчаянно нуждаясь в тепле. Они за эти полгода слишком многое перенесли, и ещё больше предстоит. Юнги, отчаявшись, целует грудь Тэхёна, а тот судорожно перебирая пальцами сдёргивает с него одежду. Припадает ртом к шее, оставляя грубые, несдержанные укусы, но тот только выгибается от каждого, словно просит большего. Юнги легко переворачивается, оказывается на Тэ сверху и принимается вести кончиком горячего языка по его груди, плавно огибая бинты и спускаясь к животу. Альфу такой расклад не устраивает, и он, схватив Мина за талию, снова подминает его под себя. Нервно и дёргано стаскивает с него высокие сапоги, белоснежные брюки и бельё, чтобы разглядеть любимое тело целиком. Грудь омеги часто вздымается, колени сведены. Тёмные волосы раскиданы по перевёрнутой постели, а на скуле зияет красным метка, выделяется. Тэхён сходит с ума, оглядывая его неистовую, острую, словно кинжал, красоту, припадает порхающими поцелуями к нежной коже на животе, чтобы едва ощутимо прикусить и оставить влажный след слюны. Сбрасывает ботинки и спускается лаской ниже. Он чувствует запах кожи, и начинает кружиться голова. Его. Юнги только его. Беспорядочно, словно пытаясь ухватить всего и сразу, шарит руками по бокам и упругим бёдрам, разводит те в стороны, наслаждаясь видом чужого возбуждения. Собственное топорщит ширинку, выделяясь, и омега тянет к брюкам Тэхёна руки. Тот позволяет расправиться с пуговицами, а после сбрасывает одежду, чтобы тут же прижаться к Мину всем телом. — Мой, — шепчет в ушную раковину Бубновый король. — Мой альфа, только мой. Никаким принцам не принадлежишь. Ты мой с первого взгляда, Тэ, — выдыхает отчаянно, почти на грани нового, только зарождающегося плача, а тот, чтобы предотвратить слёзы в такой момент, горячо целует. — Твой. На тысячу лет и даже больше, — шепчет в губы, а влага всё равно срывается с кончиков чужих ресниц, но быстро оказывается забытой, стоит Тэхёну снова начать покрывать лицо поцелуями. Губы исследуют заново мягкую кожу, он прикусывает место, где проступает венка на шее, а повязка на глазу ослабевает и перекручивается, обнажая уродливый шрам на веке. Юнги подаётся вперёд и судорожно оглаживает, исцеловывает повреждённую часть лица Тэ, вызывая дрожь внутри последнего. Рана ещё не зажила, но Юнги глядит на него так, словно никого не видел красивее. Тот вздыхает и вкладывает в следующее касание как можно больше нежности. Заставляет себя не торопиться, мягко ведёт от подбородка языком до самого пупка, прежде чем накрывает возбуждение Юнги ладонью и ласково проводит по всей длине. Обхватывает головку губами, чтобы попробовать на вкус, и мычит удовлетворённо, стоит ощутить соль на языке. Юнги выгибается, хватается за отросшие волосы Тэхёна, тянет на себя, чтобы тот остановил мучительную ласку. Он торопится, но Тэ хочет взять сейчас всё: все чувства, стоны, прикосновения. Растянуть этот момент как можно дольше, насладиться тем, что его чёртовы, проклятые мечты сбываются. Любимый омега, каким бы не был злым на него, как бы Тэхён его ни обидел, всё равно выбирал, выбирает и будет выбирать его. И альфа ответит тем же. Погружает твёрдую плоть Мина в рот, а головка почти достигает горла, Тэ скользит пальцами между ягодиц, собирая выступившую влагу смазки. Юнги дрожит, когда альфа гладит его там, сильнее впивается пальцами в волны волос, направляет его ласку, как нравится, закатывает глаза. Тот, почти доведя ртом омегу до пика, резко прерывается и переворачивает его на живот. Мин недовольно стонет и трётся пахом о простыню, прогибает спину и отставляет зад, вынуждая собственный член Тэ возмущённо дёрнуться. Альфа хочет его до безумия, до белых мушек перед глазами. Прикасается лёгкими, едва ощутимыми поцелуями к влажной коже ягодиц, прежде чем раздвинуть те и впиться в самую желанную часть. Тэхён пачкает губы и подбородок в естественной смазке Юнги, вынуждает сильнее прогибаться в пояснице, когда настойчиво дотрагивается до ануса сначала поцелуем, а после широко мажет языком. Мин стонет, ёрзает и жмётся ближе, не прекращая потираться о простыню возбуждением. Тэ ведёт влажным касанием кончика вокруг входа, дразнит омегу, вынуждая громко простонать, как только язык немного проникает в анус. Тэ чувствует огонь, бушующий внутри Юнги, когда тот подгибает пятки к влажным от испарины бёдрам, приподнимает таз, буквально насаживаясь на его язык. Тэ вталкивает его всё сильнее и резче, доводя омегу до исступления и коротких вскриков, пока тот не выдерживает и не отталкивает его, чтобы тут же притянуть к лицу и впиться поцелуем в губы. Юнги широко раздвигает ноги, обхватывает ими альфу, прижимаясь изо всех сил. Он сам приставляет ко входу головку члена Тэхёна и давит на его ягодицы пятками, вынуждая войти. Стонет, не стесняясь и не боясь, во весь голос. Откидывает голову на простыню, закатывая глаза от удовольствия, и весь трясётся, когда Ким совершает толчок. Картина возбуждённого, до предела открытого Юнги отпечатывается на внутренней стороне век, альфа не прекращает покрывать его шею и щёки касаниями, медленно и плавно проникая в скользкое нутро. Мин отдаётся на все сто с каждым новым толчком, царапает плечи и задевает неосторожно потрёпанные бинты. О его подбородок бьётся цепочка с двумя кольцами, которую носит альфа. Это — реликвия их рода, обручальные кольца, принадлежащие родителям, а до того — бабушке и деду Тэхёна. Они передаются младшему сыну или дочери, чтобы те одарили своих избранников. И когда Тэ женился на Джине, то должен был подарить одно кольцо ему. Но так и не смог. Он понимал, что то принцу не принадлежит. Альфа несдержанно рычит в изгиб шеи Мина, прикусывая почти до крови, отчего тот вскрикивает и изгибается. движения таза Тэхёна становятся более отрывистыми, несдержанными, а Юнги только закидывает выше ноги, обвивает его пояс и шёпотом просит больше. По ягодицам его стекает смазка, скользко, горячо, узко, Тэхён ловит звёзды перед глазами, падающие с потолка прямо на пол и рассыпающиеся пылью по их коже, в тот момент, когда проникает особенно глубоко, вынуждая Юнги протяжно простонать. Они едва дышат, стоит оргазму в виде звёздной пыли приблизиться и смешаться с кровью за секунду до того, как их обоих разорвёт пламенем. Тэхён отчаянно и сбивчиво повторяет его имя, безостановочно целует, вталкивая плоть в омегу всё глубже. Тот податлив и взвинчен, он со вскриком кончает и цепляется за шею Тэ, отчаянно, до кровавых борозд расцарапывая ему спину. Альфа шипит от боли и чувствует, как его голову заволакивает туманом от удовольствия, он крепко стискивает Юнги в объятиях, почти до хруста рёбер в руках. Им требуется несколько минут слушать дыхание друг друга, прежде чем в сознание возвращается ясность. Тэ не двигается, не выходит из Мина, а тот не возражает, только вжимается лицом в мокрую от пота шею Кима. Тэ шевелится только тогда, когда принимает решение, должное сбыться уже давно, но имевшее место быть только сейчас. Он осторожно расстёгивает цепочку, когда валится рядом с омегой на постель, а кольца падают ему на ладонь. Серебряные — в их семье не чтят золото — сверкающие бриллиантами. С красивой гравировкой фразы на велиасском языке, той самой, что Тэхён проговорил Юнги совсем недавно. «На тысячу лет и даже больше», — начертано на внутренней стороне колец. Альфа без возражений хватает ладонь Юнги и надевает кольцо поменьше на его палец. Наверное, где-то на небесах родители люто ненавидят его за совершённое, но сердце радуется, взрывается фейерверками от счастья и ощущения правильности. Украшение садится на безымянный палец омеги, словно было создано для него, и Тэхён ещё раз убеждается — он делает всё верно. Второе кольцо он надевает на свою руку и переплетает их пальцы. Мин ошарашенно смотрит на альфу распахнутыми глазами, а тот ничего не отвечает, надеясь, что всё и без того ясно. Они соприкасаются губами, без былой страсти, бушевавшей пару минут назад, и с большей трепетностью коротко целуют друг друга, прежде чем столкнуться лбами и ненадолго зажмуриться. Тысяча лет — слишком мало. Им нужна вечность.***
Чимин штудирует свитки в любое свободное время, даже когда Чонгук спит рядом, он при свете свечи читает и готовится к церемонии. Плохо спит от волнения, не может прекратить думать о том, что им предстоит сделать. Кристофер за ужином упомянул, что как только состоится коронация и они отгуляют праздник, он начнёт мобилизовать силы войск Хатраса, чтобы как можно скорее отправиться с ребятами в сторону дома. — Ты не можешь поехать с нами в Велиас, — сказал ему тогда обеспокоенный Чимин. — Ты должен остаться дома, ведь станешь королём и народ будет нуждаться в тебе. — Отец отдаёт мне трон только потому, что не может принять решение относительно ситуации с вами. Он хочет помочь, но страх в нём слишком велик. Он останется на троне, пока я буду помогать вам побеждать, — флегматично пережёвывая запечённое мясо, ответил тогда Кристофер. И по его лицу было видно, что он не шутит и слово его — неоспоримо. Волнение по поводу предстоящих церемоний связываются в тугой узел вместе с тревогами по поводу скорого возвращения домой. Он так давно не видел Юнги, что действительно начал скучать по Бубновому королю. Омеге хочется быть рядом с другом и поддерживать его в трудные минуты, которые тому сейчас приходится переживать. Он замирает со свитком в руках и тяжело вздыхает, тем самым привлекает внимание чутко спящего альфы под боком. — Ты намерен измучить себя бессонницей перед свадьбой? — хрипло произносит Чонгук и потягивается, а после прикасается к плечу Чимина, осторожно поглаживая. — Я просто готовлюсь к ритуалу, — хмыкает тот, переплетая пальцы с ладонью Чона. — Я всё ещё против этого, — хмурит густые брови он, сжимая руку Чимина в своей. — Тебе не нужно это омовение. Ты пришёл к вере сам, по своей воле и хочешь принять Большую Шестёрку из-за того, что правда в них веришь. Чимин кивает на слова Чонгука. Он действительно, являясь довольно нерелигиозным человеком, отчаянно цепляется за надежду и образы, которые те за собой несут. Он верит, что именно Эрус покровительствует Чонгуку и ведёт его в этом тяжелом пути, позволяя принимать верные решения. Чимин знает, что мудрость Ратара не позволяет им двоим окунуться в жестокость и бесчестие, а Ароэна сделала так, что омега и альфа соединились не только как союзники, но скоро обретут единство, как супруги. Пак откладывает свитки и падает на подушки рядом с альфой. — Я просто хочу, чтобы всё было правильно. Это поможет мне больше проникнуться и понять тонкости, — шепчет он, глядя на блики оранжевого тонкого пламени, отражающегося в глазах Чонгука. — Воля твоя, mel aroena, — произносит альфа и мягко целует его в губы. — Но сейчас я требую, чтобы внимание переместилось со священных писаний на твоего короля. Чонгук обхватывает омегу за талию и утаскивает под тёплое одеяло, пока Чимин сдержанно посмеивается и принимается покрывать поцелуями его лицо. Утро встречает их солнечными лучами, становящимися всё теплее и влияющими на снега, которые начинают постепенно таять. В Хатрас приходит весна, и она впервые за много лет грозится быть тёплой. Чонгук по-прежнему спит, когда Чимин оказывается на ногах и умывается. Он решает не будить альфу, пусть отдохнёт, ведь несмотря на то, что пребывание во дворце короля Михаила безопасно, Чон постоянно находится при деле: то обсуждает планы с Кристофером, изучает быт страны, где они гостят, то бесконечно разъезжает по приёмам и обедам, чтобы сблизиться со знатью Штормхолда. Чимин до сих пор чувствует некое напряжение после последнего приёма, когда к ним в беседу втесался лорд Хатсс. Этот престарелый аристократ вызывает долю мелкого раздражение и мурашки отвращения у Чимина. Предчувствие того, что пройдоха-старик может что-то насолить им в будущих планах, не покидает омегу. Но никаких веских доказательств, чтобы сомневаться в лорде, у него тоже не имеется. Обычно они завтракают в зале с открытой верандой, где окна уходят в самый пол, а занавески такие лёгкие, что кажутся нереальными. И туда как раз направляется Чимин. Он ожидаемо застаёт таких же ранних пташек, как и сам, сидящих рядом за столом и о чём-то беседующих. Кристофер и Лу сближаются неизмеримо быстро, Чимин видит, как принц смотрит на девушку, с какой надеждой и скрытой страстью прикасается, словно невзначай, к её ладони. Луиса принца не отталкивает, но и не показывает, что уже увлеклась его ухаживаниями. Она похожа теперь на настоящую придворную даму, даже больше — на реальную принцессу. С завитками смоляных локонов, обрамляющих красивое молодое лицо, алыми губами и хитрым, почти хищным взглядом умных глаз. — Доброе утро, — прокашливается омега, отвлекая этих двоих от воркования и катания по поджаренному хлебу кусочка масла, когда садится напротив Лу. — Доброе, будущее Ваше Величество, — усмехается та и принимается намазывать топлёный сыр на кусок ржаного. — То же обращение можно будет применять и к тебе в скором времени, я так думаю, — хитро сощуривается Чимин, вынуждая Лу покраснеть, словно спелый помидор, а Кристофера засиять начищенной монеткой. Кронпринц явно не собирается отступать от своих целей и завоёвывает сердце Луисы день за днём. Девушка бросает взгляд на него и смущённо прокашливается, затыкая себя завтраком, чтобы не ляпнуть лишнего в ответ Чимину. Омега же тихо прыскает и накладывает в пустую тарелку еды. — О чём вы беседовали? — спрашивает он, прежде чем отправить в рот ложку молочной каши. — О безнравственности некоторых аристократов и наглости, — фыркает Лу, намазывая ещё один кусочек и пригубливая глоток чая. — Боже, я правда надеюсь, что Чонгук его осадил, потому что выдерживать напор лорда уже мне осточертело. Но отец всегда твердит, что он — самая большая материальная поддержка Короны, — изгибает брезгливо губы Кристофер, отбрасывая светлую чёлку с глаз. — О чём вы? — хмурится от непонимания омега, даже не доносит еду до рта. Лу и Кристофер ошеломлённо переглядываются, а после синхронно переводят взгляды на Чимина, по-прежнему ничего не понимающего. — Он тебе ничего не рассказал? — осторожно спрашивает Луиса, прикусывая губу. Видимо, они с кронпринцем только что выдали какой-то секрет, который скрывают от Бубновой Дамы. — Кто? — сводит он к переносице брови, с силой стискивая ложку. — Чонгука донимает лорд Хатсс, — тихо произносит она, откладывая хлеб и вытирая руки полотенцем. — Когда ты был в храме на обучении, он назначил брату обед и настойчиво пытался убедить, что какой-то омега не является достойным вариантом для будущего короля возрождающейся страны. Чимина пронзает сотней колючих иголок обиды, и он с грохотом опускает столовый прибор в тарелку с кашей. Хмурится, поджимает губы, не понимая, почему альфа о таком умолчал. Быть может, конечно, не хотел расстраивать омегу дрянью, льющейся из чужого рта, но всё равно обидно, что Чон заимел от него секреты. Ведь он даже не знал о том, что была какая-то встреча. — Хатсс предлагал свою старшую дочь в жёны, — прочистив горло, продолжает за Лу Кристофер. — Мол, девушка благородной крови, аристократка, обученная всем манерам. И союз с Хатрасом будет крепче, — принц с опаской глядит на донельзя напряжённого омегу, который невидящим взглядом вперился в сахарницу перед собой. Он не зря думает, что лорд — подлая гадюка, встретившаяся им на пути. Тот хочет власти в своих руках, посадить дочь на трон рядом с Чонгуком. Чимин знает, что звания и титулы, уготованные им с альфой, — безумный соблазн для алчного окружения. Люди падки до власти, они хотят её всегда, а если получают крупицу, всегда будут считать, что той недостаточно. Стараясь задавить в себе обиду на Чона, что тот не рассказал ему о случившемся, Чимин выдыхает и с более спокойным лицом заталкивает кашу в рот. — Чимин… — пытается было начать успокаивать его Лу, но омега только отвечает: — Я доверяю Чонгуку. Он не предаст меня ради особы благородных кровей, иначе бы не пошёл за ним на край света и не согласился на брак с будущим королём, зная, какие это несёт за собой опасности и ответственность. Лу и принц переглядываются и вздыхают. Они более не затрагивают тему с Хатссом во время завтрака. Завтра уже церемония, которая вымотает, как кажется Чимину, их до ужаса, так что ему лучше сконцентрироваться на свитках, нежели на мыслях о нерадивых, алчных лордах и их дурацких дочерях, которых желают подложить под его мужчину. Чонгук не такой. Он не пустослов, не лжец и не бесчестный. Чимин верит, что его любовь к омеге безгранична, прошедшая тяжёлый путь, она так не угаснет только из выгоды для трона.***
Он решает, что не будет поднимать тему с Чоном о лорде вообще. Смолчит, потому что у альфы могут быть свои мотивы не раскрывать этого. Чтобы и без того переживающий Чимин не загонял себя тревогами ещё больше, чтобы не ревновал и не злился. Он думает о будущем муже, заботится о нём, он не предаст. Чимин уверен в своём альфе больше, чем в твёрдости земли, и будет следовать за его волей. Не просто так боги привели их друг к другу. Но злость на лорда и его дочь, которую омега ни разу не видел, никуда не девается. Перед самой церемонией ему бы выспаться, да заснуть Пак не может — всё вертится с одного бока на другой и вздыхает, вынуждая дремлющего рядом Чона распахнуть глаза. — Чего ты крутишься? — спокойно спрашивает альфа, придвигаясь ближе. — Переживаешь? — Немного, — выдыхает шёпотом омега, устраиваясь в объятиях Чона. Он так привык к тому, что они спят вместе, и даже уже не представляет, как делал ранее это без него. Тёплые руки обвивают его плечи, шершавые губы Чонгука покрывают лёгкими касаниями висок, и Чимин тает в руках короля. Он стискивает его рубашку и целует в подбородок. — Когда мы вернёмся домой, всё изменится, — шепчет Чимин, нежась в спокойствии, на время дарованном им при пребывании в доме Берков. — Непременно. Нам будет тяжело, — отвечает Чон так же тихо. — Но мы выдержим, я верю. Боги ведут нас, мы ведём друг друга, а это — самое важное. Мы достигнем целей, я чувствую. Без тебя бы я не справился, — добавляет неожиданно Чонгук, целуя его в лоб. Чимин замирает, прислушивается к биению сердца альфы — спокойному, сильному и уверенному — и смеживает веки. — Отдохни, Чимин, — просит тот, поглаживая омегу по волосам. — Сегодня последняя ночь в качестве холостого омеги. — И слава богам, — усмехается он, губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Под влиянием короля он чувствует, как брак перестаёт казаться ему пленом. Что у них всё будет хорошо, несмотря на все трудности, которые по-прежнему стоят у будущего на пути. Война жестока и тяжела, но они уже столько преодолели и выдержали, что попросту не смогут сдать назад. В самый разгар ужасающих событий Чимин обрёл нечто важное, ценное и близкое, о чём не мечтал долгие годы, он рад, что больше шести месяцев назад вывез из Эдериаса мальчишку, сокрыв от стражников-Крести, а после каждый проведённый день наблюдал, как тот самый странноватого вида альфа раскрывался всё сильнее, пока не явил перед всеми облик мужчины. Короля. Чимин поднимает голову и оставляет поцелуй на губах засыпающего Чонгука. Он понимает, что рядом с ним не испытывает перед новым, трудным днём страха. Он в предвкушении. И всё потому, что завтра станет его мужем.***
Выспаться всё равно не получилось, потому что омега боялся проспать первые рассветные лучи. Он крутился, то засыпал, то просыпался, а после и вовсе лежал, не сомкнув глаз, до момента, пока первые звёзды не стали покидать чернильное полотно неба. Осторожно выскользнув из-под руки Чонгука, Чимин принялся одеваться, повторяя молитву одними губами, ведь скоро во время обряда очищения должен будет повторять заветные слова из раза в раз, проходя путь принятия движения Экси под чутким руководством жриц. Натягивает одежду потеплее, ведь по утрам ещё довольно морозно, и снег всё ещё лежит на улицах и крышах. Прыгает в сапоги и беззвучно выскальзывает из покоев, пока Чонгук видит сны. День его свадьбы. Омега не мечтал о нём, да и если вдруг в голову приходили мысли о подобном, то, скорее, представлял скромную церемонию, а не такое масштабное венчание. На его свадьбе, в её честь, будет гулять столица северного государства, их обручит сам король, а после возложит на головы Чонгука и Чимина венцы. Один — из чёрного золота и обсидиана, а второй, сделанный по точному историческому подобию второго такого же. Чонгук недавно рассказал ему, что таких корон было две: одна для короля, вторая — для его спутника по жизни. Но если первая несла в себе проклятье для неверных, то второй благословляли. И именно её уничтожили первой. Сам альфа не знает, что послужило причиной, однако он захотел, чтобы венец для Чимина изготовили по исторически достоверным эскизам, найденным в Хатрасе с помощью любителя зарываться в бумаги Кристофера. Тот с усердием искал самые правильные наброски в томах и фолиантах об Этлинии, а после нашёл ювелиров, готовых работать в скором темпе с непривычными материалами. Чимину, конечно же, было жутко от этого неловко, и корону ему до сих пор не показывают, обещая, что тот её увидит в отражении, как только церемония окончится. И это чуть раздражает, но омега держит своё любопытство подальше от бархатной коробки, спрятанной в кабинете кронпринца. Хотя благодаря своим навыкам вора, он бы с лёгкостью мог пролезть в помещение и подсмотреть. Однако Чимин, когда согласился выйти за Чона, принял решение: как только на его голову опустится венец, он перестанет быть Бубновой Дамой. Он больше не будет являться членом гильдии воров, а переименует его в то, чем она была до падения Этлинии. Бубновой гильдии больше не станет, останется только Алое войско Чёрного короля. Эти мысли вызывают трепет, ведь гильдия всегда казалась ему чем-то бóльшим, нежели простыми воришками. Слишком много тайн, обрядов, передачи власти и секретов. С тех пор, как Чимин увидел гобелен, висящий в их родном доме, то начал подозревать, что они — не просто плуты и обманщики. А люди, собранные и обученные, чтобы защищать честь правителя. Чимин выходит из дворца без сопровождения, этот путь он должен пройти сам. Его только встречает Лу, держащая в руках белоснежный плащ — хатрасский символ чистоты, одеяние жениха. Бубновая Дама приближается к ожидающей его девушке и скованно улыбается, на что Луиса только обхватывает лицо Пака руками и целует в обе щёки. — Ты — замечательный. Я бесконечно счастлива, что ты станешь частью семьи, — шепчет она и крепко обнимает омегу, а тот стискивает тонкую талию, укутанную в тёплые вещи, в ответ. Отстранившись, Чимин щёлкает застёжкой в виде алого ромба, навсегда прощается с этим одеянием. Он снимает с плеч красный плащ и на секунду сжимает ткань руками. Этот цвет дал ему многое: Чимин обучился навыкам, не раз спасавшим ему жизнь и её обеспечивающим, он познал горе потери, близость друзей, верность и предательство, разлуку и встречи. Он повстречал Чонгука, не являясь членом гильдии, но навсегда ей принадлежа. Чимин прощается с этим отрезком своей жизни и ступает на новый путь — пока неизвестный и страшный, — передавая плащ Лу. Та осторожно принимает одежду и протягивает в ответ белое одеяние. Омега, смежив на мгновение веки, прощается с гильдией и расправляет светлую ткань. Взмахивает, набрасывая на себя, застёгивает у горла и скрывает голову под капюшоном. Он готов. — Удачи, — одними губами произносит Луиса и вздрагивает, сдерживая слёзы. Чимин благодарно ей кивает и подходит к воротам, ведущим из дворца. Стража распахивает те перед ним — весь путь тот пройдёт пешком, не промолвив и слова. Покидая пределы дворца, Чимин чувствует взволнованную дрожь по всему телу. Он шагает, и с каждым новым движением тяжесть оставляет душу. Улицы Штормхолда припорошены мелкой крупой, выпавшей накануне, скользко, но Пак терпит и идёт дальше. Поворт, ещё один, тех ещё много по пути к храму, но Чимин готов. Он достигнет дверей Экси до первого луча солнца. Чимин немного замерзает, когда добирается до пункта назначения, его пальцы дрожат и краснеют от холода, но он ощущает долю воодушевления, видя, как на пороге храма его встречают шестеро жриц во главе с Айвой. Те начинают мелодично распеваться. Их голоса переплетаются меж собой, создавая неповторимое звучание. Айва идёт впереди. У неё в руках крупная свеча, которой жрица освещает ему путь. По две девушки по бокам — все красивые, словно волшебницы с серебристыми обручами на лбах и пышными длинными волосами. Позади — ещё жрица. Они ведут омегу по тому же пути, а Чимин останавливается возле каждой статуи и произносит необходимые богам слова. О подчинении, о вере и доверии. О просьбе благословить его. Когда процессия достигает нужной части огромного зала с большой чашей из серебра, стоящей на пьедестале, то Айва берёт в руку чашу поменьше и набирает воды из источника, находящегося прямиком под храмом, откуда и поступает сюда вся жидкость. Чимин отпивает глоток, передавая жрицам, которые повторяют его движение, тем самым связывая души всех семерых на время проведения ритуала очищения. Первые два шага пройдены: Чимин в одиночестве преодолел путь до храма, смирившись и решившись. Он доверился жрицам и вошёл без единой защиты под их покровительство в Экси, а после испил священной воды из чаши Ратара. Осталось всего два шага. Омовение и проводы. Во время первого жрицы смоют всё плохое в бассейне Хатхар с его тела, а потом с песнями проводят во дворец, очищая его душу с помощью холода. Чимин покорно идёт за Айвой в сторону знакомого помещение, где бывал два дня назад. Жрицы поют всё громче, заставляя душу омеги трепетать от ощущений. Он замирает и почти не дышит, видя сотни свечей разных размеров, расставленных по периметру бассейна. Молочного цвета вода в нём отражает оранжево-розовые блики встающего солнца, и от вида дух захватывает. Стола, за которым его принимала верховная жрица, нет, стеллажи завешаны тканью. Только рассветные лучи, свечи и вода. Девушки раздевают Чимина, отбрасывая прочь всю его одежду, пока тот не остаётся, в чём родили. Они, распевая песни на Ирте, подводят его к краю бассейна и стаскивают с собственных плеч тяжёлые тёмные плащи, открывая полупрозрачное белое одеяние, сокрытое под ними. Чимин выпрямляется и кивает, а жрицы, замолкнув, берут его под руки и помогают спуститься по немного скользким ступенькам. Младшая жрица, ведущая Чимина последней, обходит кругом пространство и тушит все свечи до единой, пока остальные ведут его на середину — самую глубокую часть бассейна, — где вода достаёт ему по грудь. Немного холодно, но Чимин терпит. Он взбудоражен, взволнован, нетерпелив. Белые наряды намокают, прилипая к коже женщин, ставшая совсем прозрачной ткань очерчивает округлые формы груди и бёдер, когда те обхватывают омегу руками, снова напевая едва слышно. Тёплые ладони девушек зачерпывают воду, омывают его, прикасаясь к покрывающейся мурашками коже. Чимин вдруг чувствует укол прямо в сердце, но не двигается. Он ощущается, словно… предчувствие, но омега упрямо отгоняет это прочь, не желая забивать голову и душу чем-то плохим во время обряда очищение. Но то никуда не уходит, а только нарастает, когда, закончив с омовением, жрицы давят ему на плечи. Самая младшая приближается к ним. Девушки во главе с Айвой, давящей омеге на плечи, вынуждают Пака погрузиться под воду. Да, это часть обряда, Чимин читал, но острое покалывание в груди вынуждает беспокоиться всё сильнее. Молочная поверхность смыкается перед лицом, когда Пак погружается в воду. В груди становится так невыносимо больно, а ещё он замечает печаль во взгляде Айвы. Омега терпит, пока в его лёгких не заканчивается кислород, и несколько пузырей не выскальзывают между губ. Что-то не так. Он под водой слишком долго. Сознание Чимина помутняется, от нехватки дыхания омега принимается вырываться их хватки. Так не должно быть. Жрицы давят на плечи, руки, ноги и живот Чимина, а тот понимает, что вот-вот захлебнётся в мутной жидкости. Перед глазами пляшут светящиеся от ужаса точки, он принимается брыкаться изо всех сил, и вода попадает в нос. Чимин дрожит, чувствуя, как разум ускользает от нехватки воздуха. Перед глазами возникает каменное лицо сидящей на полу храма Ароэны. Богиня смотрит прямо на него, её красивые черты искажены горем и отчаянием, а из каменных, но сияющих ярче луны глаз льются настоящие слёзы. Чимин теряет всё больше сил. Над его головой только мутная вода и звук приглушённого, но довольно громкого пения. Он понимает, что в его видении Ароэна что-то пытается сказать, её губы беспорядочно шевелятся, без остановки пытаясь донести смысл до Чимина. И тот понимает слово на Ирте. «Невиновен», — всё твердит плачущая богиня. И омега понимает. Это не ритуал очищения. Его пытаются убить.