***
Они выдвигаются сразу же — слишком опасно находиться так близко к столице, тем более, когда в Вейхене всё ещё может находиться переполненный гневом и ненавистью Джин. Тэхён молчит, когда они выезжают из городка, направляясь к объездной дороге — не следует светиться на Тракте. Юнги заранее снимает свой алый плащ, пока не удастся достигнуть границы отбитых территорий. Тэхён много думает. Он переживает, и волнения отражаются на его лице. Что им нужно ещё делать? — Это было дерьмовой идеей изначально, — фыркает Бубновый король, пробуждая внутри альфы только задремавшую раздражительность. Боль Джина отголосками мечется внутри него. Он не мог и подумать, что омега… может что-то чувствовать к нему, что из-за поступка Кима у него перевернётся абсолютно всё. Тэ был уверен, что они похожи — что Сокджин так же сильно любит Намджуна, как Тэхён — Юнги. И никогда даже не предполагал, что может принца заинтересовать, как мужчина. Крупно ошибся, решив, что сможет повлиять на его выбор с помощью зародившейся между ними дружбы. Той уже не существует, а горячие, острые, словно клинки, чувства Джина только раззадорились и оказались направлены в его сторону, когда тот понял, кто такой Юнги. И почему Ким совершил подобный выбор. Если бы только Тэ знал, чем всё обернётся, то не сунулся к Сокждину с проклятыми переговорами. Он всё испортил, а теперь, когда покинул город, чувствует, что оставил часть своей души там. — Я знаю, — устало отвечает он, дёргая поводья и направляя коня левее, чтобы обогнуть дерево. — Знаю, Юнги. Но уже поздно думать о переговорах, нужно рассуждать о другом. — О чём же? — ядовито спрашивает омега, искривив губы. Мин по-прежнему не может пережить клокочущую ревность. Об этом кричит всё в его облике: снова охладевший взгляд, грозно поджатые губы и грубость в сторону любимого альфы, которого поцеловал другой. А Тэхён даже не оттолкнул. Тот просто опешил и не успел даже понять, что происходит. — Когда я говорил с Джином, — Юнги брезгливо и зло кривится при упоминании Червового короля, — он проговорился о том, что Ким Намджун жив. Лицо Бубнового сразу же меняется: удивлённо вытягивается, губы округляются, а глаза распахиваются. — Он лишь намекнул, а я понял. Мы должны как можно скорее отправить Хосоку птицу, чтобы он предупредил Короля, — безысходно произносит Тэхён. — Потому сейчас, из первой же деревне нужно отравить послание. — Почему мы не сделали это в Вейхене? — раздражённо шипит на него Юнги, на что Ким только вздыхает. — Пока Джин там, он всё ещё может контролировать птиц. В маленькой деревеньке это сделать труднее, тем более он не знает, не сможет проследить, в какую именно мы заглядываем. Но, отправь мы письмо из Вейхена, его тут же перехватят. Юнги поджимает губы и замолкает. Он держит поводья, его спина прямая, будто палка, но Тэ молча припускает коня, вынуждая перейти на рысь. Им как можно скорее нужно оповестить главнокомандующего о повороте в этой войне. Если Намджун выжил, то в любом случае прибудет с подкреплением и новыми силами, и тогда успех может повернуться к ним спиной, вынуждая потерять лидирующие в сражениях позиции.***
Первое, что видит Сокджин, войдя в здание, показавшееся ему подозрительным ещё снаружи, это то, как красиво горят красные свечи. И пламя их очерчивает силуэт, сокрытый за ширмой, но из-за освещения замечательно виднеющийся у самого входа. Силуэт этот — молодой, подтянутый, приподнимается и со стоном опускается обратно. Длинные волосы ниспадают до самой поясницы, и человек, которому, несомненно, принадлежит силуэт, снова резко приподнимается, опускаясь плавно и покачивая бёдрами. Всё это сопровождается до ужаса пошлыми звуками, стонами, влажными шлепками, что вынуждает омегу опешить. Син привёл его в бордель. — Ваше Величество, — шепчет альфа осторожно на ушко Джину, заставляя того вздрогнуть под капюшоном изгвазданного плаща, — я всё объясню вам наверху. Сокджин решает поверить ему, но руку на клинке всё равно держит. Почему именно бордель?.. Они поднимаются по лестнице, где Син пересекается с каким-то пожилым пузатым альфой. Они перекидываются парой фраз, и тот спускается дальше, а вот гвардеец подталкивает короля следовать по ступеням наверх. Они оказываются на втором этаже здания. Здесь чище и приятнее пахнет, но свет по-прежнему красный от бумажных фонариков за окном. Сокджин позволяет Сину вести себя по коридору, а сам настороженно оглядывается. Мимо них проходят двое накрашенных омег: их стройные ноги голые, грудь прикрывают только шёлковые узкие отрезы, завязанные узелками на изящных спинах, а воздушная ткань закреплена металлическими браслетами на лодыжках, она прикрывает пах и ягодицы совсем чуть-чуть, в остальном оставляя тело открытым. Син подходит к одной из дверей и распахивает ту перед Джином, а король проскальзывает в тёмное помещение, очень сильно начиная злиться. — Син, какого?.. — хрипит он, разворачиваясь к альфе, а тот лишь прижимает палец к губам и прислоняется к двери ухом, прислушивается. Когда выясняется, что там всё же никого, то альфа выдыхает и на секунду зажмуривается. — Те мужчины из таверны, где мы нашли Тюка, — шёпотом проговаривает он, — оказывается, бандиты. Они держат Вейхен в страхе, а мы им откровенно насолили. Они поддерживают Чёрного короля и ненавидят нынешних правителей. Стража сказала, что они следят за нами от самой таверны, но парням удалось их отвлечь и вынудить подумать, что мы остановились в другом месте. Сокджин вздрагивает. Враги оказываются в такой опасной близости, что он непроизвольно стискивает плащ пальцами. — Этот бордель принадлежит вашим приверженцам, я… — альфа затыкается и несчастно смотрит на Джина. — Я тут бывал, потому знаю, что здешнему владельцу можно доверять. Мы переждём ночь, а после поспешно уедем из Вейхена. Король смущённо отводит взгляд от стражника. Ну, бывает и бывает. Словно Сокджин не знает, как проводят своё время молодые служивые альфы или же как они снимают напряжение в подобных местах. Просто он рассержен, что Син не сказал сразу. Он только раскрывает рот, чтобы сказать что-то гвардейцу, как вдруг за тонкой стеной рядом какой-то омега разрывается в криках и стонах, вынуждая Сокждина ошарашенно на преграду уставиться. — Простите, Ваше Величество, других комнат нет, — виновато шепчет стражник и поворачивает ключ в замочной скважине, тем самым показывая королю — его слова правдивы. Джину ничего иного и не остаётся, кроме как устало присесть на край постели и постараться не прислушиваться к звукам, доносящимся из-за стенки. Син исчезает в коридоре, оставив омегу одного. Тот в это время переодевается в более чистую одежду и споласкивает лицо. Глядя на себя в зеркало, он давно не видит того человека, каким был раньше: лицо его осунулось, черты истончились, глаза запали. Быть может, в нём не осталось никакого очарования, присущего омеге прежде? Оттого не получается ничего. Невольно и болезненно вспоминает красивое лицо Бубнового короля. В груди — на задворках души — противно скребёт досада. В такого невозможно не влюбиться. Король мысленно ругает себя за то, что думает о таком, однако менее гнетущие сознание мысли отвлекают его от желания сжаться в маленький разбитый комок и свернуться на кровати, чтобы никогда оттуда не вставать. Син возвращается в комнату как раз после того, как Джин заканчивает с умыванием и застёгивает пуговицы лёгкой кофты — здесь немного прохладно, плохо топится. Омега молчаливо грызёт скудный ужин, состоящий из пшеничной лепёшки и куска тушёного в томатах мяса, отнюдь не не довольствует, он попросту не чувствует вкуса еды, однако желудок противным урчанием требует подкрепиться. Син разделяет с ним еду: это давно вошло в привычку. Альфа просто не покидает Сокджина ни на секунду, если есть возможность, а тому всегда было жаль стражника, который слишком переживал об омеге и даже есть не отходил. Потому приказал Сину ужинать с ним. Он, скинув доспехи, закатывает рукава рубашки и довольно увлечённо занимается ужином, пока Джин за ним наблюдает. Верный. Преданный. Самоотверженный. Такого он всегда желал. И получил — но лишь как гвардейца и личного телохранителя. Таким поначалу казался королю Тэхён. Но оказалось, что в реальности мечты не сбываются, надежды рассыпаются в мёртвую пыль, потому что один — король, ставящий страну превыше всего, а второй — любовь. Джин мрачно уставляется в свою почти полную тарелку, он прислушивается к стуку приборов по чашкам, пока альфа ест, думая о своём, и старается игнорировать похабные стоны, становящиеся всё громче. Неужто так будет всю ночь?.. Джин не выдержит, если так. Потому что голос омеги высокий, за ним почти не слышно стонов клиента, а фантазия — проклятая измывательница — подкидывает дополнительные образы. Син игнорирует посторонние звуки успешно и не выглядит настороженным или смущённым. Ну или же он старается держать лицо ради короля. Сокджин отодвигает тарелку — больше в него не влезет и кусок, на что гвардеец только рассматривает его. — Вы слишком мало едите в последнее время, государь, — тихо проговаривает альфа, опустив глаза и откладывая обгрызенную косточку. Джин хватает кубок с вином, снова привлекая внимание. — И слишком много пьёте вина. Одного холодного взгляда омеги достаточно, чтобы стражник умолкнул и пристыженно отвёл взгляд. — Знаю, — хмыкает он, чуть расслабляясь. Син не виноват, он просто заботится о здоровье правителя и переживает о его состоянии. — В дурмане вина легче соображать и жить. — Это чревато, — почти шёпотом отвечает тот, складывая тарелки и вытирая пальцы о лоскут. — Но я не имею права вас судить, простите. — Не имеешь, — кивает Джин, покачивая кубком в руке. Внутри него клубится раздражение, он злится на всё на свете. На собственную наивность, на предательство альф, на глупость, с которой справляется годами. На Сина, что тот привёл его в бордель, даже если это нужно, чтобы уберечь жизнь. На себя. Из-за проклятых звуков, становящихся всё громче, Джин вспоминает о том, что он, вообще-то, молодой омега. О том, как прошли первые две его ночи с альфами в жизни — кажется, будто это случилось вечность назад. О том, что его снова не выбрали, не предпочли чему-то или кому-то другому. Джин хмыкает. Верность. Какая дрянная штука. Она двигала Джином всю жизнь. Верность королю, верность любви к нему — братской и возвышенной, окрашенной розовым. Верность супругу. Верность Короне и трону. Он давно уже забыл, каково это — быть верным самому себе. Порой кажется, что никогда этой истины и не знал. Омега за стенкой вскрикивает, словно достигает пика, отчего Сокджин вздрагивает. Син же, сощурившись, подхватывает поднос с пустой посудой и выскальзывает за дверь. Развлекающиеся за пределами комнаты люди затихают, замирают любые звуки и движения. Сокджин задерживает дыхание вместе с ними. Болезненно именно сейчас вспоминает о том, как Тэхён шептал другое имя в ночь консумации их брака. Тогда омега был рад, что капитан в него не влюблён. До чего же глупым он был. Судьба жестоко обошлась с Сокджином, вынудив влюбиться вместо него. Уж лучше бы Тэ мучился этим чувством, а он ничего совершенно не испытывал. Он осушает кубок и со стуком ставит на столик, который гвардеец подтащил поближе к кровати, чтобы королю было удобнее сидеть на мягком матрасе вместо жёсткого табурета. Наливает новую порцию вина и снова пьёт большими глотками. Он хотел напиться ещё в тот день, когда встретился с Тэхёном, однако мысли о сыне двигали его дальше, вынуждали не раскисать. Теперь ему что осталось? Его, кажется, даже посетили мысли о том, что нет желания жить. Ему не нужно проклятое государство, не нужен трон, но Джин продолжает на нём сидеть и управлять людьми. Не хочет, как он не хочет всего этого. Он уже не желает даже приезда Джуна, потому что кажется, будто ничто не вытащит его из трясины. Нет той самой спасительной верёвки из темноты, куда всё глубже погружается Сокджин. Он падает на узкую кровать и выдыхает. Хочется ещё вина, потому омега поднимается вновь и осушает второй кубок. Комната начинает дрожать перед взором, тело дрожит вместе с сознанием. Руки безвольно повисают, а желудок сворачивается в тугой ком, тошнота поднимается к горлу. Джин зажмуривается и всё же сворачивается в клубок на постели. Ему уже плевать, увидит ли Син его в таком состоянии. Тот видел и не такие ужасы, происходящие с Джином. Альфа возвращается и, заметив скукожившегося Сокджина, старается вести себя тише. Он гасит свечи и аккуратно прикрывает фигуру омеги тонким одеялом. Сам возится рядом с койкой — места тут ужасающе мало, кажется, гвардеец устраивается на полу, опершись спиной о край кровати. И Джин, чувствуя опьянение, действительно погружается в дрёму, вот только ненадолго. Он просыпается рывком — сон стал болезненно чутким в последнее время — и слышит снова начавшееся копошение за стеной, у которой стоит кровать. Чёртов бордель, провалиться бы ему под землю. Снова звуки, стоны, перешёптывания, которыми кажутся голоса людей за пределами чёрного квадрата помещения, в котором они спят. Джин слышит тихое дыхание задремавшего альфы, а после снова проклятые стоны. Организм истощён и пьян, омега ворочается, ненароком будит стражника, а тот только выдыхает чуть громче и ёрзает на месте. — Син, — шёпотом вдруг зовёт Сокджин, положив сложенные ладони под щёку. — Да, мой король, — отвечает так же едва слышно тот, прислушиваясь к неглубокому дыханию молчащего правителя. — Ты считаешь меня привлекательным? — вдруг против воли вырывается изо рта. Он… хотел узнать, но не думал, что решится сделать это у собственного охранника. — Вы прекрасны, Ваше Величество, — после секундной заминки отвечает альфа. Сокджин чувствует его напряжение даже на расстоянии, оно словно застывает в воздухе и вынуждает тот густеть. Сокджин кусает губы. Выпитое на голодный желудок всё сильнее кружит сознание, и ему едва удаётся сесть. К этим ощущениям примешивается усталость. Син не двигается. В тусклом свете Луны за окном омеге удаётся разглядеть линию напряжённых плеч и часть широкой спины. Он спускает ноги на пол и касается ступнями холодного пола рядом с гвардейцем. Сердце дико стучит в груди, вино, смешавшееся в венах с кровью, подстёгивает его адреналином, и король, прочистив горло, снова спрашивает: — Как омегу? Ты считаешь меня привлекательным омегой? — твёрдо спрашивает он, понимая, что ступает на скользкую дорожку. В голове — абсолютное ничего. Только чёртовы стоны, заполняющие комнату и становящиеся в чувствительных барабанных перепонках всё громче. Син опасливо оборачивается через плечо и сжимает губы. Он окидывает Сокджина — чуть растрёпанного и уставшего — взглядом, а потом опускает голову и отворачивается, напрягаясь больше. — Я считаю вас не просто привлекательным омегой, мой король, — тихо отвечает гвардеец, стискивая руками собственные колени. — Вы — самый красивый из тех, кого я когда-либо встречал и имел честь вообще разговаривать. Сокджин ощущает, как сбивается его дыхание. Может, дело именно в этом? В том, что стоит мужчине познать его, как Джин становится неинтересным? Намджун провёл с ним ночь, Тэхён провёл. Может, он проклят? И нет малейшей возможности стать счастливым по причине того, что Джин — это Джин? Станет ли Син по-другому к нему относиться? Отвернётся ли, если они сблизятся? Куда ещё ближе… Этот человек был с ним каждую минуту жизни. Он видел его плачущим, беременным, истеричным, расстроенным. Нёс на руках окровавленное после родов тело, омывал его, переодевал. Терпел ночные крики и слёзы после пропажи младенца. Терпел его безумие, всё нарастающее в своей мощи. — Син… — хочет было начать омега, но стражник резво поднимается и отходит на несколько шагов. Он понял. Понял, к чему ведёт Сокджин. — Ваше Величество, не нужно, прошу вас, — выдыхает альфа, и взгляд его кажется Джину настолько несчастным и забитым, что становится больно. — Я не… не с такими мыслями вёл вас сюда, а жизнь спасал от головорезов. Я не… Он влюблён. Вот как. Потому так несчастно выглядит. Его телохранитель, верный воин, влюблённый мужчина. Он был рядом всё это время, поддерживал, помогал подняться каждый чёртов раз, когда Сокджин падал на колени. — Раздевайся, — тихо, но в приказном тоне произносит Джин, глядя на Сина. — Мой король… — отчаянно, почти моляще зовёт альфа, отходя ещё на шаг. Тогда омега поднимается на ноги и резкими размашистыми шагами приближается к нему. Син, повинуясь долгу и своим чувствам, опускает голову, но не двигается. — Это приказ, — чеканит Джин, ощущая, как горячая кровь застилает взор. Она льётся по телу, и Сокджин впервые за долго время чувствует что-то, кроме гнева. Син поджимает губы и молчит. Он продолжает стоять недвижимо, глядеть в глаза королю и ничего не предпринимать. Тогда тот сам хватается за полы его рубашки, выправленной из брюк. — Прошу вас, — одними губами произносит стражник, умоляюще воззрившись на него. — Не ломайте меня. Джин плевать хотел. Он хочет, значит, завладеет. Что плохого в том, что альфа получит его? Он ведь испытывает к нему что-то, чем плох подарок? Что ужасного в этом? Чего Син боится? Все чувства омеги оказываются обострены и накалены до предела, вместо ответа король подаётся вперёд, приподнимается на носочках и целует его. Медленно, вынуждая пятиться, пока стражник не упирается поясницей в низкий комод. Он в ловушке, бежать некуда. Омега отстраняется и тянет шнуровку на брюках гвардейца, а тот смотрит на него настолько несчастно, что даже возникает мысль остановиться. Но нет. Она — мимолётное сомнение, которое Джин отгоняет прочь. Тянется к альфе, обхватывает его за шею, снова утягивая в поцелуй. Отчаянный, болезненный для обоих: один тонет в собственном сумасшествии и гневе, выражающемся в том, что сейчас происходит, а второй — в боли оттого, что творят с ним и с его эмоциями. Син стоит не двигаясь, а Джин забирается ледяными ладонями под его одежду, проводит кончиками пальцев по рельефному животу, отчего тот вздрагивает. Альфа сдерживается, но видно, что действия короля имеют влияние на его тело, да ещё и проклятая проститутка за стенкой стонет так, что, кажется, пьянит не хуже выпитого вина. Син отчаянно сопротивляется, но это бесполезно. Он неспособен противостоять Сокджину и в конечном итоге сдаётся. Обхватывает за талию горячими руками, отчего Джин весь покрывается мурашками, целует в ответ с отдачей, от которой мир переворачивается с ног на голову. Омега рвано выдыхает и отчаянно прижимается к его груди, позволяя сжимать бока ладонями. Альфа часто дышит, когда отрывается от его влажных губ, болезненно смотрит в глаза королю и сдаётся без боя. Подталкивает его к кровати, понимая, чего от него желает правитель, но в одно мгновение Сокджин меняет позиции и толкает его в грудь, вынуждая рухнуть на тонкий матрас. Син смотрит снизу, и эта картина завораживает омегу. Верность? Чувства? Пусть горят в аду. Им там самое место. Сокджин устал быть верным, измучен чувствами и желаниями других. Единственное, чего он хочет — забыться в собственном безумии и грехах, раз судьба считает, что того и заслуживает. К чему пытаться искупить всё сотворённое, если пути назад уже нет? Король седлает чужие бёдра уверенно, ощущая, какое воздействие оказывает на альфу. Он упивается им, убеждаясь, что дело не совсем пропащее, а после склоняется и оставляет на скуле Сина поцелуй. Тот прекращает глядеть разбито только тогда, когда Джин покрывает его шею поцелуями, делая это с пошлым удовольствием под чужие стоны. Ёрзает на паху, вырывая из губ гвардейца первый вздох, наполненный не мольбами прекратить, а желанием. Сокджин расшнуровывает его рубаху и стягивает через голову, вынуждая приподняться, следом отшвыривает на пол свою. Альфа глядит блестящими в полумраке глазами на его исхудавшее тело, будто действительно не видел ничего красивее, и от этого хочется вдруг прикрыться руками, но Син резко садится, из-за чего Джин едва не сползает с его коленей. Он обхватывает омегу за пояс и касается губами острых ключиц. Тот запрокидывает голову, позволяя альфе переместиться поцелуями на шею. Его колотит от проснувшихся чувств, которые до того мёртвым грузом лежали в душе, вынуждая ту мучиться. Син, по-прежнему сомневаясь в том, позволено ли ему, обхватывает короля за бёдра и притягивает ближе. Ласкает бледное тело, сжимает кожу до красных следов, погружаясь в похоть всё глубже. Он уже сам стаскивает с Сокджина штаны и отпихивает те в сторону, а омега упивается его жаждой, постепенно прекращая сходить с ума из-за переживаний, из-за горя и боли. В голове — пустота, только вена бьётся у виска, отражая быстрый стук сердца. Альфа сжимает его голые ноги, вынуждает подняться, целует впалый живот и выступающие рёбра. Он гладит его, касается губами, прикусывает, а голова кружится и кружится, комната меркнет, когда с губ омеги срывается первый тихий стон. Син замирает, поднимает на Джина глаза, разглядывает приоткрытый рот, сощуренные глаза и ниже живота — стоящий, налитый возбуждением член. Король мелко дрожит, глядя в ответ, он ждёт дальнейших действий стражника. Едва удерживается на разъезжающихся коленях, когда тот, обхватив омегу за ягодицы, притягивает его таз к себе и целует влажную от предэякулята плоть, прежде чем вобрать ту в рот, окончательно лишая тем самым Джина опоры. Омега стонет, цепляется пальцами за чужие плечи, пока Син буквально издевается, доводя до исступления. Он погружает в рот головку, сжимает губы плотнее и разводит ягодицы Сокджина в стороны. Тот предвкушающе дрожит, когда мягкая подушечка прикасается к мокрому входу, зарывается в растрёпанные волосы альфы ладонью, словно хочет контролировать его движения. На самом деле нет — он отдался в чужие руки без зазрения совести только по повелению похоти, а теперь упивается чувством свободы. Хоть каким-то, кроме проклятого горя. Син вводит палец медленно, а Джин ощущает, как растягиваются тугие стенки от его манипуляции. Он ждёт, когда альфа начнёт размеренно двигать им внутри, всё продолжая погружать возбуждение Сокджина в рот, почти проталкивая в горло. Омега стонет, не сдерживаясь, его ноги дрожат от неудобной позы. Он упускает момент, когда в нём оказывается второй палец, не замечает, пока Син не разводит их на манер ножниц, вырывая из горла короля вскрик. Несколько движений пальцев внутри, плотно сомкнутые вокруг головки губы и горячий язык доводят до пика Джина неожиданно. Тот трясётся, поджимает пальцы на ногах, кончая, из последних сил держится за Сина, чтобы не рухнуть на койку, а потом и вовсе сползает в его руках. Часто дышит, ощущая, как естественная смазка, высыхая, стягивает кожу на бёдрах. Син возится под ним, поглаживает бока разгорячённого омеги и уже собирается сбежать, как Джин хватает его за плечи. — Думал, так отделаешься от меня? — хрипит Джин, чувствуя, как возбуждение альфы упирается ему в тазовую косточку, пока он лежит сверху. Джин толкает альфу, заставляя лежать на месте, а сам тянется к развязанному поясу брюк. Те плотно прилегают к телу, очерчивая всё то, что Сокджину хочется видеть: крепкие ноги, узкий таз и хорошо заметное возбуждение, оттопыривающее брюки в районе паха. Внизу живота предвкушающе скручивает, в голове ни единой мысли, и Джин стаскивает мешающие штаны прочь, после, когда разглядывает обнажённое тело, закусывая губу. Он вздыхает и становится на кровати, оставив ноги по бокам от чужих бёдер, упирается лбом в часто вздымающуюся грудь гвардейца. Растягивает себя сам — нетерпеливо, быстро, понимая, что делает это не так хорошо, как нужно. Но плевать. Джин обхватывает плоть Сина и торопливо насаживается. Сжимает губы, терпит колкую боль, потому что следом за ней чувство наполненности затапливает нутро горячим, обжигающим возбуждением. Ненадолго замирает, так и прижимаясь лбом к ключице альфы, даёт себе немного времени, чтобы привыкнуть к ощущению того, как член распирает его анус. А потом выпрямляется. Упрямо глядит на альфу, щёки которого алеют румянцем и губы разомкнуты от тяжёлого дыхания. Плавно покачивает бёдрами, приподнимаясь и насаживаясь снова. Стонет — развязно, несдержанно, как это делала шлюха за стенкой до этого. Теперь же там — тишь, а вот в этом помещении — нет. Потому что с каждым толчком, с каждым разом, когда Сокджин приподнимается и снова опускается на плоть, из его рта вылетают новые и новые звуки. Он сжимается вокруг члена, сводит брови к переносице и впервые слышит сдержанный, низкий стон гвардейца. Он льстиво ласкает слух и возбуждает ещё больше. Похоть переполняет Сокджина, и тогда он ускоряется. Упирается теплеющими ладонями в его твёрдую грудь и сильнее поднимается с плоти, чтобы следом плавно качнуться и позволить ей проникнуть в себя. Син придерживает его за талию, едва заметно сжимает бока, когда Сокджин слишком резко насаживается, и снова стонет. Низко, гортанно, закатив глаза. Джин в этой схватке одерживает над гвардейцем победу и улыбается, откинув голову. Это становится для альфы сигналом: он садится, крепко обхватив короля за бёдра, толкается навстречу, вырывая из его груди вскрик. Входит глубоко и рвано, прикусывая кожу над ключицей. Джин не против: у него быстро устали худые, лишённые мышц ноги, он наслаждается тем, как, властно удерживая его в руках, альфа разводит ягодицы в стороны и начинает остервенело вбиваться. Попадает по простате, вызывая светящиеся точки перед глазами. Омега скулит, двигается навстречу, обхватив гвардейца за шею. Отвечает на поцелуи и теряет рассудок, а все чувства концентрируются только в местах их соприкосновения. Джин упивается желанием, влажными звуками и приближающимся оргазмом. Он чувствует, как учащается всё сильнее сердцебиение Сина, как тот жмурится, утыкается лбом ему в грудь, резко приподнимая омегу, держа при этом за покрасневшие мокрые половинки, и опуская рывком обратно, отчего выбивает последний воздух из лёгких. Ощущая, как его накрывает снова, Сокджин соскальзывает с члена — ему не нужен ещё один бастард. Он хочет вернуть сына, но новых детей плодить не намерен. Чувствует прохладную липкость семени на своих ягодицах, пачкает живот и грудь альфы, кончая и всхлипывая. Они валятся на постель без сил, едва дыша. К чёрту верность и правильность. Сокджин давно должен был делать то, что он хочет. Потому, отвернувшись от растерянного, глядящего в потолок стражника, кутается в тонкое одеяло и сразу же засыпает. Впервые без труда за последние месяцы.***
Наутро Сокджин думал, что ему тяжело будет смотреть Сину в глаза, однако, вопреки его ожиданиям, не было ни чувства вины, ни угрызений совести, ни стыда. Ночь с альфой не значила для короля многое, а Син вёл себя так, словно ничего не произошло. Они оба понимают, что это было единожды, так как скоро приедет Намджун. Считает ли Сокджин себя виноватым или изменщиком? Прошлый Джин съел бы себя по кусочкам, как, к примеру, грыз себя гнетущими мыслями после брачной ночи с Тэ, нынешняя версия омеги плевать хотела. Намджуна нет больше полугода вместе с ним, он выдал его замуж за капитана, а сам хотел жениться на принцессе. О какой верности может идти речь, если они не давали друг другу клятв? Душа замёрзла и очерствела, Сокджин думает: было и было. Если даже альфа узнает обо всём, ему и предъявить будет нечего. Последние месяцы жизни исказили их настолько, насколько это вообще возможно. Джин изменился, Намджун, скорее всего, тоже не вернётся домой прежним, оттого король не видит смысла оправдываться, считать свою честь и благодетель поруганной. Он уже давно испачкан в грязи и крови — хоть что-то хорошее познает в жизни, помимо боли и страданий. Они с Сином покидают бордель после закрытия — с рассветом, а после к ним присоединяются остальные гвардейцы. Всего Сокджин брал с собой десять человек, не считая Сина, потому что тот всегда рядом. Из десяти вернулось трое, которые поведали о том, что случилось ночью в таверне, где должны были ночевать Джин и Син. — Это головорезы называли себя праведниками, приверженцами настоящего короля, — отчитывается молодой воин, трясясь в седле рядом с Джином. — Они держали в страхе весь Вейхен, грабили, убивали, крича, что Червы и их выродки недостойны существовать. Ночью, когда вы спрятались, они напали на таверну. Перебили много обычных людей и наших ребят, едва удалось их одолеть. Син выглядит напряжённым, пусть им и удалось избежать кары «праведников», всё равно ситуация крайне пугающая. — Еле унесли ноги. Тел так много было, но зато мы смогли перебить всех ублюдков, — усмехается боец, поправляя стремя прямо на ходу. — Ну, хорошо вообще, что вы придумали спрятать Его Величество, — встревает в разговор ещё один воин — уже взрослый мужчина. — Мы могли попасть в ужасную передрягу. Они ведь даже не поняли, что это именно государь. Сокджин усмехается, плавно покачиваясь в седле. Он бросает взгляд на Сина — самоуверенный, наглый, улыбается краем рта, после отвернувшись и прикусив губу. Омега, пусть сначала и был недоволен местом, на которое пал выбор Сина, результатом оказывается удовлетворён. Он уезжает чуть вперёд, позволяя Сину залиться краской и остаться рядом с выжившими бойцами. Поиски сына не увенчались успехом, однако король не собирается сдаваться, он всё равно будет продолжать искать маленького принца, сколько бы людей ни пришлось послать на север. А пока — столица, война и ожидание прибытия Намджуна.***
Они оба очень устали после дороги, вымотавшей нервы и истратившей силы. Но отдых — вторичное, сперва нужно отыскать Хосока и доложить обо всём, что случилось в Вейхене. Юнги не разговаривал почти с ним весь путь, перебрасываясь сухими фразами и безразличными кивками. Он по-прежнему зол на выходку Джина, и Тэ может понять мотивы его поведения, пусть не одобряет. Они на войне, нужно быть более благоразумными и продуманными, а личные обиды отложить на потом. Гораздо более важным фактом является отказ в переговорах. И ещё то, что Король Пионов жив и может скоро быть в Велиас. Мин несётся впереди, пересекая коридор широкими шагами, пока не толкает массивную дверь большого зала советов, а Тэхён только следует за ним, всё ещё ощущая себя не в собственной шкуре из-за предательства. Странно быть на одной стороне, а после обсуждать с другой, как разбить бывших союзников и собратьев. Это не даёт нормально спать по ночам, вынуждает ворочаться и глядеть в потолок без сна. Ну, или как последние три дня — в звёздное небо, потому что на пути в удел они так и не решились останавливаться в тавернах и гостиницах. Слишком опасно, сейчас трудно различить, кто друг тебе, а кто — враг. Хосок сидит за столом и о чём-то негромко говорит с одним из командиров, назначенных после последних боёв. Он, заметив альфу и омегу, останавливает беседу и поднимается с места. — Получил? — без приветствий спрашивает Бубновый король, скидывая с головы плотный капюшон. — Да, — мрачно отвечает Чон, сжимая в руках ещё один лист бумаги и, судя по всему, тот тоже является посланием. — Чимин прислал весть, что они выдвигаются через четыре дня. Мобилизацию сил Хатраса начали ещё до церемонии коронации нового правителя, так что ещё немного — и они двинутся домой. Омега кивает и падает на стул, потому что очень устал. Тэхён присаживается с другой стороны длинного стола и трёт переносицу. — Рассказывайте, — кивает Хо, позволяя командиру остаться и тоже послушать. — Что рассказывать? — фыркает Юнги, не глядя на Тэ. — Переговоры оказались провальными. Этот безумец не согласен сдать страну. Скорее всего потому, что Король Пионов жив и на пути в Велиас. Юнги обжигает взглядом Тэ, а тот только хмурится. Его терпение подходит к концу, но и ругаться с омегой сил нет. Хотя хочется уже рявкнуть, чтобы тот прекратил плеваться ядом. — Что случилось? — быстро смекает Хосок, что не только в короле дело, а в чём-то ещё. — Провальные переговоры случились, — закрывает ладонями лицо Ким и вздыхает. — Нам нужен Эдериас. Там — основной оплот их нынешней силы. Если взять его, у Сокджина останется только треть армии. — У нас недостаточно сил сейчас, чтобы взять город, — отвечает Хосок. — Наши солдаты ещё не восстановились после удела. Тэхён пронзительно глядит на Чона и размышляет. — А если отозвать войска из Тарды, оставив только минимум для обороны? — предлагает Тэ, покрутив пальцем в воздухе. — Город-порт, опасно бросать его без защиты, — отрицательно вертит головой Хосок, подпирая щёку рукой. — Если Пионовый правитель явится в Велиас, то только с моря. Оставь мы Тарду без защиты, и он вторгнется в самый центр страны и может напасть на север. А у нас пока недостаточно сил, чтобы оборонять его. С таким трудом взяли, — Чон потирает виски от усталости. На его лице следы малого количества сна и напряжения. — Мы не знаем, когда прибудет узурпатор, — стучит пальцем по столу Юнги. — Если он уже в пути, то войска Хатраса не успеют прийти к нам на подмогу. Мы так же не осведомлены в том, есть ли у него помощники. Его мать — принцесса Эравана. Если тот разорвал с Сустаном дружеские отношения, то обратиться может только к деду за помощью. Он прибудет с войском Императора. Тэхён внимательно слушает Юнги. Тот изменился за последнее время. Он стал более серьёзным и жёстким, нет больше в омеге того ребячества и шутовства, какие прежде выражали все черты чужого характера. Юнги хороший стратег и умелый боец, его качества и воля расцветают в положении войны. — А если он найдёт дополнительные силы? — предполагает Тэхён. — По последним сведениям, которые я слышал о Намджуне, Сустан обвинил Эраван и его в покушении и убийстве королевской семьи. Новый Халив захочет ответной крови и может напасть на союзников Джуна. Ему нет смысла сейчас обращать внимание на раздираемый войной Велиас. Гораздо более аппетитной штучкой кажется Эраван, ослабленный сейчас после стольких лет войны и признанный предателями. — У него как раз-таки есть мотив обрушить свой гнев на Велиас, — хмыкает Хосок. — Он вполне может напасть на ту территорию, которая находится во власти твоего муженька, чтобы отомстить за смерть сестры и отца. Тэхён хмурится. Ему начинает казаться, что они заключены в странное, сильное и смертоносное кольцо. Альфа пока не понимает, что им делать. — Мы можем попробовать взять Эдериас хитростью, как сделали с уделом, — снова стучит ногтем по дереву Юнги. — Слишком опасно, — качает отрицательно головой Тэ. — Там сейчас собрана вся оставшаяся мощь северо-запада страны. Просто хитростью вы его не возьмёте. Юнги хмурится, глядя на Тэ. Эдериас им нужен — это понимает каждый, присутствующий в зале. Просто пойти на столицу они не могут, ведь как раз столица Крести лежит у них на пути. Туда Король сможет отойти, если Рилиум подвергнется осаде. Это будет бессмысленной бойней, в которой они проиграют. Если не поработить Эдериас, Рилиум им не подчинится. — Нам придётся ждать Чонгука и защищать границы севера, — выдыхает Чон, опуская ладонь в тёплой перчатке на столешницу. — Иного выхода нет. А ещё обезопасить Тарду и удел, которые стоят ближе всего к опасным местам. Мин и Ким кивают устало, а Хосок отправляет командира восвояси. И только тогда начинает говорить. — Меня пугает ситуация с Хатрасом, — выдыхает он, не глядя на союзников. — Чимин прислал не только весть об их скором пути домой. Его пытались убить перед свадьбой. Юнги весь подбирается и шокировано распахивает глаза. Веки дрожат, губы от злости сжимаются в тонкую линию. — Один из лордов-вассалов старого короля, — отвечает Чон. — Чонгук доверяет коронованному принцу, словно другу, но я — нет. Они усмирили предателя, но теперь я подозреваю, что среди Берков тоже могут быть недоброжелатели, так что готовьтесь к их прибытию как следует и смотрите в… — Хосок напрягается, бросая взгляд на чёрную повязку на глазу Тэхёна. — Внимательно смотрите. Ким усмехается. Словно его это может задеть. — Идите отдыхать, — машет рукой Чон, не желая смотреть на пару, поднявшуюся с мест. Юнги быстро покидает зал и направляется к комнате, где они начали жить вдвоём, Тэхён плетётся слабо за ним, всё ещё погружённый в собственные мысли. Альфа едва не встречается с закрывающейся дверью носом, а когда хватается за неё, то Юнги остервенело пытается всё же створку закрыть и не пустить Тэхёна внутрь. Альфа чуть напрягается и вынуждает дверь поддаться, оттесняет Юнги, проникая в комнату и закрывая за собой на замок. — Вообще-то это моя спальня, — уточняет альфа, глядя на всё сильнее злящегося Мина. Тот буравит его взглядом и не собирается отступать, лишь грубо толкает Кима в грудь, вынуждая столкнуться спиной с дверью. — Юнги, в чём дело? — раздражённо выдаёт он, хватая омегу за запястье. — Почему ты злишься на меня? — Ты страдаешь о нём, — выплёвывает тот, стараясь выдрать руку из захвата. Тогда Ким сгребает его в объятия и глубоко целует. Прижимает спиной к опоре полога, расположенного над кроватью, разводит губы языком и зарывается пальцами в волосы, чем вынуждает запрокинуть голову. Когда отстраняется от взбешённого Мина, то шепчет: — Твоя ревность только прибавляет проблем. — Ах, проблемы! — брыкается в хватке тот, кусая Тэхёна за шею. — То-то смотрю, как ты убиваешься по бывшему мужу и его боли из-за предательства. — Тебе ведь тоже больно из-за Хосока, — утверждает, не спрашивает Ким. — Тоже больно знать, что Чон тебя любит, горячо и искренне, а ты не можешь дать ему того же в ответ. Потому что человек он неплохой, пусть и чёрт редкостный, но он многое делал и делает из любви к тебе, — Юнги шокировано замирает и смотрит сквозь грудь Тэхёна, напрягшись. — Больно знать, что кто-то тебя любит настолько сильно, что сходит от этого с ума. Что кто-то поехал крышей, а ты не можешь полюбить в ответ и спасти хорошего человека, потому что уже сделал выбор. В свою пользу. Эгоистично принял любовь того, кто тебе необходим, кого ты хочешь. И это повлекло последствия. Омега вздрагивает в его руках и смотрит прямо в центр зрачков. — Мы похожи гораздо больше, чем тебе кажется. Внутри — одна и та же боль, — Тэхён прижимается ко лбу Юнги своим, и тот не сдерживается, потирается о кончик его носа. — Я выбрал тебя. И не сомневаюсь в твоих чувствах, даже зная, что под боком этот засранец, — выдыхает шёпотом Тэ. — И ты верь мне, пожалуйста, Юнги. Мин замирает, а потом тяжело вздыхает, зажмуриваясь. Обнимает Тэхёна покрепче, гладит волосы, натыкаясь на ленты повязки. Он осторожно распутывает узелки, снимая ту с головы альфы. Киму не особо хочется, чтобы он глядел на уродливый шрам и ослепший глаз, но приподнимает веко, показывая посеревший белок и мутную, голубоватую радужку, подёрнутую слепотой. Однако Юнги медленно и ласково проводит кончиками пальцев по линии шрама, наблюдает за выражением лица Тэ и устало вздыхает. — Я буду стараться, ладно? — отвечает омега, а альфа только благодарно ему улыбается. Странно любить его не на расстоянии, не тогда, когда образ Мина — священная и сокровенная мечта. И сейчас он может трогать его, целовать, знать, что тот рядом — из плоти и крови, тёплый и любящий. В своей, естественно, манере, но так и есть. Альфа целует Юнги снова, и на этот раз тот отвечает. Обхватывает за шею, прижимается всем телом, приоткрывая рот и позволяя языку скользнуть между пухлых губ. — Я хочу сбежать с тобой на край света, — отчаянно шепчет Тэ. — Туда, где нет войны. Нет бед, нет боли. Только ты и я. Маленький скромный дом, никаких обязанностей, долга, службы. Только мы вдвоём, — Юнги болезненно смотрит на Тэхёна, понимая, как красива и желанна его мечта, но ещё насколько она неосуществима. — Хочу, чтобы ты был моим мужем, — дрожащим голосом шепчет альфа дальше. — Чтобы бубнил на меня до самой старости, и я не боялся, что кто-то из нас до мирного времени не доживёт. Я хочу детей. От тебя. Мин сглатывает и стискивает ворот рубашки альфы. — Ну, мужем я стать тебе могу, — прокашливается он, опуская голову. — И мечту мы можем попробовать исполнить. Главное — не умереть, пока идёт война. А после может быть и дом, и тишина, и… дети. Юнги выглядит напуганным от последнего слова. Будто переступает ради Кима через себя. Тэхён предполагает, что тот в силу своего образа жизни попросту боится заводить детей. Он — вор и убийца, а совсем не домашний и тихий омега из мечты Тэхёна. Они воины, сражающиеся за трон и короля, и конечно опрометчиво мечтать, но как же соблазнительно. — Наша мечта может осуществиться, пообещай только не помирать, — шепчет Юнги, поглаживая заднюю сторону шеи Тэ. — И ты мне пообещай. Я сам построю нам дом, и мы сможем зажить там, когда всё закончится, — улыбается грустно Тэхён. — Обещаю, — синхронно произносят оба и тихо смеются. Омега прижимается к Тэхёну отчаянно, цепляется пальцами за одежду и судорожно выдыхает. — Я люблю тебя, капитан, — чуть громче говорит Юнги. — Мне жаль, что ревность бывает такой… я никогда раньше не любил никого так сильно, как тебя. — Я тебя тоже люблю, воришка, — смеётся низко Тэхён, чувствуя пинок от Мина в голень. Он отстраняется, снова прикасается к губам, но не напирает — они слишком устали. Теперь только спать, спать и ещё раз спать. Их всех ждут очень тяжёлые дни подготовки к приезду королей и войска Берков, дальнейшая война, от которой можно ожидать любых поворотов. К тому же Тэхён не знает, как Чёрный король на него отреагирует, ведь Ким — предатель Крести, затесавшийся в ряды командиров незвано, нежданно и опрометчиво. Чонгук не будет доверять Тэхёну, зная, что тот был мужем Джина, что он просил для омеги помилования. Но он всё понимает и не будет препятствовать, если Чон захочет избавиться от него. Он поймёт, но не говорит о том, что не станет бороться за своё место под солнцем. Юнги умывается в медном тазу, сбрасывает с тела грязную и пыльную одежду, оставаясь в одной только серой рубашке. Он помогает Тэхёну обработать шрам, который по-прежнему заживает медленно, и альфа не может упустить миг, когда есть шанс прикоснуться к обнажённым бёдрам. Мин шлёпает его по рукам, однако щёки всё же покрываются румянцем. Они засыпают, прижимаясь друг к другу. Уставшие, постоянно напряжённые и обессилевшие. В их головах слишком много мыслей, карт, способов отыскать решение. Сны — беспокойны. И недвижимы только ладони с кольцами, пальцы которых переплетены между собой.