***
Чимин занимается снабжением армии и контролирует количество провизии, рассчитанной на дорогу, потому Чонгук особо об этих делах не волнуется. Конечно, он не желал слишком перегружать супруга, однако тот отказывается сидеть без дела, потому с приближающейся отправкой всё чаще находится рядом с повозками, которые заполняют необходимым. Бесспорно, альфа волнуется из-за предстоящего возвращения в Велиас. Он ушёл оттуда безымянным повстанцем, которого лишь на слуху прозвали Пиковым Тузом, а вернётся коронованным правителем Этлинии. С мужем, армией и верным другом в лице короля Хатраса. Ощущения совершенно иные. Он как раз сидит над письмом Хосоку, в котором будет просить уже собирать солдат для похода на Эдериас, когда в шатёр входит один из командиров. — Ваше Величество, — склоняет голову Влад. — Вы всё работаете. Хоть бы перед отправкой отдохнули. Уже завтра выдвигаемся. — Ничего, у меня ещё есть дела, а вы хорошо отоспитесь, — бросает Чон, не глядя на Влада. — Я вообще пришёл вас позвать посмотреть то ещё зрелище, — усмехается альфа на ирте, его пепельные волосы — длинные, почти ниже лопаток — убраны в толстую косу ото лба, а глаза блестят озорно. — О чём ты? — изгибает бровь Чонгук. — Говорят, ваша сестра сказала нашему королю, что выйдет за него, только если тот победит её в схватке, — посмеивается Влад, а Чон тут же подбирается, понимая, к чему тот клонит. Он вскакивает, моргая, а командир согласно кивает, подтверждая его теорию. Чонгук бросает все свои дела и вылетает из шатра, а Влад только успевает за ним нестись, пока король шагает в сторону большого пустого места. Они подходят как раз вовремя: Крис снимает плащ и остаётся только в рубахе — простой, но изящной, как и пристало королю. Лу же обходит его кругом. Она избавилась от образа принцессы, вернувшись к той ипостаси, в которой её привык видеть Чонгук. На сестре кожаные штаны из упругого материала, высокие тёмные сапоги и чёрная рубашка. Луиса, как и сам Чонгук, предпочитает фамильный цвет, который ранее принадлежал их семье. В те времена, когда династия Чон ещё правила Этлинией. Чонгук внимательно наблюдает за ней, приближаясь, а Лу только улыбается Кристоферу, пока тот разоружается, оставляя только меч. Он знает, что лучше Лу в фехтовании здесь лишь Чимин, который никогда не показывает своей истинной мощи. У девушки нет определённой техники, её учили улица и Хосок, однако она дерётся с такой силой и грацией, что многие рыцари могут ей позавидовать. Лу тоже отбрасывает прочь кинжалы и метательные ножи, позволяя солдату их забрать. Она скидывает тёплую накидку, оставаясь только в рубашке, бросает её подошедшему ближе Чонгуку. Чимин оказывается рядом с королём совершенно незаметно — вот, что значит «самый тихий вор истории». Альфа до сих пор пугается, когда муж приближается к нему так бесшумно. Пак берёт его за руку, переплетая пальцы, а сам не отрывает взгляда от обходящих друг друга Лу и Криса. — Они ведь не насмерть будут драться? — выдыхает Чимин, привлекая внимание короля. — Конечно нет. Скорее всего, сейчас объявят правила поединка, — отвечает Чонгук, стискивая ладонь Пака и прижимая его к себе поближе. Лу усмехается, когда король посылает ей воздушный поцелуй. В её руке этлинский клинок — из тех, что тогда добыл Чимин, приведя к ним в разношёрстную и разрозненную пародию на армию кузнецов. Сталь лёгкая, блестит в свете полуденного солнца, а Лу восхищенно прослеживает за кончиком оружия, очерчивающим круг в воздухе. Кристофер же вооружён тяжёлым двуручным мечом. Он не бахвалится, хотя Чонгук знает — Берк прекрасный боец. Михаил муштровал его всё детство, а после и сам кронпринц желал обучиться мастерству боя на мечах, потому искал уроков у самых успешных и умелых солдат и командиров. Сам генерал армии Хатраса, ныне почивший, обучал будущего короля. Чонгуку даже интересно посмотреть, сможет ли Лу выкрутиться в этой ситуации. — Правила поединка, Ваше Величество? — раздаётся голос солдата, которого, по всей видимости, назначили судить бой. — До первой крови либо сдачи, — отвечает Кристофер, оглядывая Лу с ног до головы. Она лишь улыбается королю, растягивая красные губы в предвкушении сражения. — Да начнётся! — выдыхает солдат, взмахивая рукой, и Чонгук весь подбирается. Лу всегда была похожа на кошку, с самого детства. Она ловко забиралась на крыши и деревья, действовала почти бесшумно и умело. Ей, как и всем, родившимся с клеймом Пик, приходилось крутиться изо всех сил, чтобы выжить. Рано потеряв папу-омегу, Луиса осталась на руках такого же малолетнего Хосока. Тому приходилось добывать средства для пропитания, и как бы ни старалась семья Гука помогать, кузены рано отделились и стали самостоятельными. Гук, словно сейчас, помнит, какими они были — дикими, с затравленными взглядами. Настоящие дети улицы. Его мать приложила много усилий для того, чтобы у племянников было хоть что-то, однако и они сами были бедны, как церковные мыши. Но Чонгук помнит, как брат и сестра жили у них, рядом с ним — на двух тюфяках. Как только Хо исполнилось тринадцать, они ушли. Оставили лишь короткую, но наполненную преданностью благодарность семье тётки. Все понимали, что легче воспитывать одного ребёнка, чем троих. Это же понимал Хо, потому забрал сестру, и с тех пор выживали они своими силами, как бы ни звали их обратно. Поначалу братья не были дружны. Они воевали и дрались, особенно когда Чонгук задирал маленькую и симпатичную Лу. Ему всё хотелось потискать сестру, но озлобленный на весь мир Хо агрессивно на это реагировал. Сблизились альфы только когда переросли пубертат и столкнулись на улицах города. Хосока тогда едва не поймали на карманничестве, а за это грозили отрубить руку, чего молодому альфе не было нужно — останься он инвалидом и как будет кормить сестру? Чон тогда знатно постарался, чтобы вытянуть его из передряги. Точнее, из того, что осталось от обвинителя после рук Хо. Альфа с детства был довольно жестоким. Ровно таким же, каким его сделала жизнь. Ему приходилось тяжелее, чем Чонугку, однако он никогда не жаловался и не стонал, а продолжал двигаться упёрто дальше. Чон всегда восхищался кузеном, не зная, что творится внутри него. Они зауважали друг друга. После первого убийства Хосока. Это было… ужасно, но таковой являлась их дрянная жизнь — они убивали, грабили, обносили чужие дома, потому что хотелось жить. Особенно такие сироты, как Хо, которым некому подставить крепкое плечо. Чонгук никогда не рассказывал никому о произошедшем, как и Хо, но после этой истории они сблизились. Хранили секрет закопанного на пустыре тела, четырёх серебряных монет, украденных Хосоком и довольной свежим хлебом маленькой Лу, которая не ела до этого три дня. Тогда Чонгук просил их вернуться, мол, они проживут, справятся, лишь бы им не приходилось так существовать. Но Хосок посмотрел на него и лишь отрицательно покачал головой. Они оба понимали, что здоровье отца Чонгука совсем плохое, что семье станет и без того тяжело, когда подрастающий Чонгук станет её единственным кормильцем. Кузен не хотел, чтобы тень его грехов падала на Чонгука, ведь знай все, что он живёт с таким, как Хо, никто бы на работу даже подмастерьем брата не взял. Чонгуку до сих пор печально от той истории. Им слишком много пришлось пережить, чтобы добраться до этого мига. Он глядит на Луису — на красивую и взрослую, улыбающуюся чуть кривыми зубами, что не пристало принцессе, но всё равно сумевшую очаровать короля. На девочку, у которой была печальная судьба, а сейчас постепенно всё начинает налаживаться. Чонгук идёт к трону не только ради справедливости, не только ради народа, а ещё ради них. Ради своих брата и сестры, которые рискнули всем, что имеют, и пошли следом. В их лицах Чон видит несправедливость страны, где все они родились, в образах детей — маленьких, грязных и диких — всех тех, кто страдает в Велиасе по сей день. Чонгук знает, что война несёт за собой голод и кровь. Но тиранию иначе не устранить. Ему жаль мирное население, оказывающееся между молотом и наковальней, но Чонгук готов чем-то пожертвовать ради того, чтобы маленькие дети, остающиеся в живых в этой мясорубке, жили из года в год, не боясь, что их могут закидать камнями из-за проклятой Пики на щеке. Альфа прикасается к метке на своём лице и вздрагивает, вспоминая, сколько раз сталкивался с ужасным, прогорклым презрением, стоило людям увидеть чёрное клеймо. Сколько раз сам отбивал стариков-попрошаек, которых люди, вскормленные неприязнью, выдуманной Пожирателем Сердец, обижали, били, измывались над ними. Чонгук знает каково это — быть изгоем, предателем, не успевшим даже совершить преступление. Чонгук знает, что такое голод. Холод. Боль. Знает, каково ночевать под открытым небом, прятаться под землёй. Он понимает, что всё зло не искоренить, но может по крайней мере попытаться избавиться от самого большего. В тот день, когда альфа узнал от матери правду, его мир перевернулся. Он никогда не считал себя тем самым избранным наследником, он всегда думал, что скорее всего, его затея окажется провальной, не видел себя на троне, не представлял королём. Однако от всей души искренне надеялся, что, даже проиграв, он покажет потомкам правду, он научит их видеть ложь и предательство. Единственной его целью всегда была правда. И правда привела его к тому, что сейчас есть в руках Чона. К короне, всегда неосязаемо находящейся на его голове, к тяжести бремени, которое Чонгук на себя взвалил. К войне, к трону. К любимому омеге. Он ни капли не жалеет о прожитых годах в нищете и ненависти, потому что именно они сделали Чона таким сильным. Именно жизненные трудности создали Лу такой мощной. Потому что сестра с лёгкостью пока уворачивается от любого выпада Криса. На их лицах веселье, потому что сражаются несерьёзно, но стоит обоим войти в раж, как будет не остановить. Чонгук вздыхает судорожно, отнимая пальцы от клейма, и сразу же ловит обеспокоенный взгляд мужа. Но отвечает на него чуть печальной улыбкой. Ему грустно, да, он переживает об исходе войны, однако всё равно старается верить в волю Богов, сопровождающих его на этом пути, и в собственные силы, которые хранятся в душе альфы. Он считает, что те, кто руководствуются правдой, честью и справедливостью, всегда должны идти до конца. Выныривая из размышлений, Чон продолжает наблюдать за боем Луисы и Кристофера. Тем уже надоедает играть друг с другом. Они, изучив движения другого, начинают переходить к более серьёзным атакам. Лу как следует замахивается и, сделав оборот, пытается ударить мечом плашмя по бедру короля, но тот ловко избегает удара и усмехается, почти задевая волосы, заплетённые в косу. Чимин рядом с Чонгуком взволнованно наблюдает за боем, прикусывает указательный палец, а тот лишь крепче сжимает ладонь Пака в своей. Крис двигается всё быстрее, он искусно владеет мечом. Складывается впечатление, что даже не особо напрягается, когда заносит клинок для очередного нападения, но и Лу ему тут не уступает: девушка ныряет под руки, извивается, словно змея, и отвечает не менее напористо и агрессивно. По их лицам начинает струиться пот, сталь звенит, соприкасаясь, едва ли не летят искры. Это перестаёт быть похожим на шуточное соревнование — двое дерутся будто не на жизнь. Будто не женитьба стоит на кону. Крис выглядит серьёзным и напряжённым, его светлая чёлка падает на глаза и липнет к мокрому от пота лбу, прядки из косы Луисы выпали и обрамляют лицо. Щёки обоих покрыты розовым румянцем от активных движений. Если честно, в нынешней битве, Чонгук надеется на победу альфы. Ведь по нему видно, что сестра Чона Крису действительно дорога, что намерения серьёзны в её отношении. С тех пор, как Лу прибыла во дворец, Кристофер изменился. Он, оставаясь по-прежнему смешливым и ярким, стал расцветать в ухаживаниях за Луисой, которые не имели прежде никакого успеха. Сестра упряма, Чонгук это знает. Она выберет себе в пару только сильного и статного мужчину. Понятное дело, что уже выбрала. Это видно по каждому взгляду Лу, брошенному в сторону короля Хатраса. Она хочет быть с ним, но прежде Крису придётся доказать, что он желает того настолько же сильно. Клинки пронзительно скрипят, снова столкнувшись. Лу хочет было подставить альфе подножку, но ей не удаётся сбить его с ног, только пошатнуть. Крис же напирает снова, давит на неё всей своей силой. Мечом и статью, волей и строгим, серьёзным взглядом. Та не уступает, выводит клинки вправо и лупит альфу по голени тяжёлым мыском сапога, отчего Кристофер едва заметно морщит нос. Альфа снова нападает, и Чонгук видит: его победа уже решена, ибо сестра лишь отбивается. Молодой король гораздо выносливее неё, и теперь хитрые финты Лу не имеют веса, когда та устала и борется уже более грубо и агрессивно. Чонгук прикусывает нижнюю губу, глядя, как они снова противостоят друг другу, мысленно молится, чтобы боги решили исход поединка поскорее. Лу пыхтит и вскрикивает, стараясь оттолкнуть и отбить атаку короля. Они взмахивают мечами, и девушке удаётся проскочить под второй рукой альфы. Тот не отстаёт, напирает сильнее, а Лу делает последний отчаянный шаг — для неё острота битвы прежде чувств сейчас. Она делает вид, что опускает меч, будто бы сдаётся, а сама ставит альфе подножку, и от неожиданности Кристофер падает на одно колено. Луиса упирает острие в его горло, режет острым краем светлую кожу тяжело дышащего Криса, позволяя капельке крови стечь по кадыку. Но тут же стонет раздосадовано, когда замечает то, как король уже ранил её в бедро. Ничья. Никто из них не победил. — Ничья — тоже победа. Мы победили оба, значит, ты можешь выйти за меня, — хрипит Кристофер, однако его слышит Чон, стоящий довольно близко. Луиса замирает и разражается звонким смехом. Опускает клинок и отталкивает меч короля, подавая ему руку, чтобы поднялся. Альфа улыбчиво смотрит на веселящуюся девушку, пока та не притягивает его к себе за ворот рубахи, пропитанной потом от горячей битвы, и не целует так горячо, что будь Чонгук помладше, то смутился бы и развопился на сестру за такое поведение. Крис бросает меч и под всеобщее улюлюканье и аплодисменты обхватывает Лу за талию, прижимая как можно крепче к себе. — Наш король хорош! — раздаются крики и свист солдат. — Так надо завоёвывать настоящую королеву! Лу и Крис смущённо расцепляют объятия. Для неё, скорее всего, так же страшна мысль стать парой правителю, как была ужасающа для Чимина. Чон понимает, принимает. Только вот сердце выбирает, кому принадлежать, а не разум. И если чувства Луисы принадлежат Кристоферу, они уже ничего с этим не поделают. Чонгук лукаво улыбается, когда король Хатраса смотрит на него и возводит кулак к небу в знак победы. Чон рад за них, правда. Хоть что-то светлое в этой жизни быть должно, и этим светлым пусть будет любовь, цветущая даже во время войны.***
Щёлкают ножницы над ухом. Падает смоляная прядь на плечо, а после, рассыпавшись на волоски, опускается на пол, мелькнув в свете свечей шатра. Чимин раз сто поинтересовался у него, точно ли Гук уверен в том, что хочет состричь волосы как можно короче. И альфа сто пятьдесят раз убедил его, что в условиях войны нечего ходить лохматым, как медведь. И тогда омега, кивнув, отыскал ножницы и вернулся к нему. Снова осторожный щелчок — муж боится поранить его. Отстричь, к примеру, кусочек уха, но Чонгуку от его излишней осторожности смешно. Он терпеливо сидит на табурете без рубашки, пока Чимин продолжает стричь. Нужно ещё бы побриться, но это немного позже, когда муж закончит. Так трепетно и странно знать, что ты уже доверил жизнь и душу единственному дорогому человеку. Не думал Чонгук, когда лез к нему в повозку, что этот хамоватый и безразличный с первого взгляда омега окажется впоследствии его супругом. Тем, кому Чон сможет доверить даже большее, чем жизнь. Душу, мир, честь — Чон всё готов бросить к ногам Чимина. Потому что омега выбрал его, когда тот был никем. Потому что увидел в нём то, что ведёт людей альфы дальше, заметил блеск золота в чёрном, словно ночь, обсидиане. Чимин принял его отбросом, пытающимся бунтовать против монаршей особы, помог ему достать то, что было очень важно для них. Чимин стоял рядом с ним, когда у Чонгука была только вера и горстка Пик. Чимин вёл его дальше своей уверенностью к тому, что есть у них сейчас. Именно поэтому альфа понял, что Пак — единственный, кого он может любить так сильно, что больно в груди. Он был с ним рядом, когда Чонгук являлся пустым местом, и заслуживает стоять рядом, когда Чон — король. Омега заканчивает стричь и стряхивает пряди с обнажённых плеч. Смотрит, точно ли ровно подстриг мужа, а потом смачивает лоскут в тазу с прохладной водой и обтирает его шею и лопатки. Чонгук плавится от осторожных касаний любимых рук, зажмуривается и млеет. — Побриться бы тебе, — морщит нос Пак, дотрагиваясь до колючей щеки альфы. — Так побрейте мне лицо, Ваше Величество, — лукаво улыбается Чон, на что Чимин только хмыкает и принимается искать ёмкость. Чонгуку нравится наблюдать за ним: за его тонкой, красивой фигурой, за движениями, за выражением лица. С тех пор, как они прибыли в Штормхолд, до того вечно худощавый Пак поправился. Его бёдра округлились, ягодицы налились, фигура стала аппетитной, и альфа не может оторвать взгляда от обтягивающих ноги брюк. Он всё время хочет прикасаться к омеге, целовать его кожу, обладать им. Потому, когда Пак взбивает в чашке мыльную пену, все мысли его мужа направлены только на его упругие бёдра. Чимин взгляд замечает, но ничего не предпринимает. Только подходит ближе и специальной кисточкой наносит пену на лицо Чонгука. Не смотрит в глаза, потому что один их зрительный контакт — и пламя будет не остановить. Чонгук следит за небольшими пальцами омеги, когда тот откладывает пенную смесь и хватается за опасную острую бритву. Ему нестрашно, потому что он доверяет мужу. Да даже если порежет — плевать. Одно внимание и забота Чимина стоят всех порезов мира. Чимин склоняется над королём и принимается осторожно сбривать с его щеки щетину, а Чон прикрывает глаза. Острое лезвие порхает в руках омеги, а Чонгук втягивает носом его естественный запах. Тонет в нём. Тонет в самом Чимине. Без него больше не кажется вообще что-то нужным. Солнце крутится вокруг омеги, звёзды светят только в его глазах. Чонгук распахивает свои и сталкивается взглядом с Паком. Тот осторожно заканчивает бритьё и споласкивает лезвие. Им, кажется, уже не особо нужно говорить, достаточно взглянуть в глаза. Однако Пак чудится королю немного странным в последнее время. То ли слишком осторожным, то ли слишком подозрительным. Однако альфа не наседает на мужа, подозревая, что то просто волнение — их общее — перед возвращением в Велиас. Чимин протирает влажной чистой тряпицей теперь гладкое лицо Чонгука, а тот не упускает возможности и хватает его за талию. Пак пыхтит, но всё же не дёргается, когда супруг сажает его на свои колени. Табурет протяжно скрипит под весом двоих взрослых людей, но выдерживает. — Нам поспать надо, — тихо проговаривает Чимин, глядя на него из-под густых ресниц. Мягко продолжает протирать щёки и волевой подбородок от остатков пены, а после отбрасывает лоскут прочь. — На том свете отдохнём, — смеётся альфа, сжимая руками желанные ноги, отчего Чимин рвано выдыхает. — Я соскучился. Мы все в делах, а с отбытием и подавно не до того будет. — Я тоже скучаю, — утыкается губами в его висок Чимин. — Но отдохнуть надо. — Отдохнём, — хрипло отвечает альфа и, подхватив того удобнее, поднимается с табурета. С рассветом они выдвинутся в сторону границы, а оставшиеся здесь командиры отправятся исполнять план Чимина. А пока у них есть часть ночи, чтобы насладиться друг другом. Чонгук торопится, когда избавляет мужа от одежды, касается икр поцелуями и оставляет омегу нагим. Подбирается к бёдрам, почти стонет, стоит соприкоснуться с нежной кожей на внутренней стороне, прикусывает их мягкость, зажмурившись. Чимин тут же открыто отвечает на ласку, позволяя Чонгуку делать всё, что его душе угодно. И тот этим с удовольствием пользуется. Приятно видеть постанывающего раскрасневшегося омегу, когда его поцелуи достигают влажнеющего с каждой секундой ануса. Чон наслаждается, наблюдает за его реакцией, когда мокро проводит между ягодиц языком. Обводит вход, дразнит, ощущая на языке липкую, вязкую смазку. Чимин ему долго баловаться не даёт: недовольно пихает пяткой в плечо и манит к себе, вытянув руки. Чонгук, повинуясь, покрывает дорожкой поцелуев его тело, пока поднимается к губам: пах с возбуждённо дёрнувшимся от ласки членом, ставший менее впалым и более мягким, пусть и не потерявший своей рельефности живот, тяжело вздымающуюся грудь. На шее хочется оставить следы своих зубов и губ, Чонгук едва сдерживается, пока Чимин нетерпеливо расправляется с его брюками. Сталкиваясь с мужем губами и языками, Чонгук плавно, но торопливо его растягивает. Тот стонет, извивается, намереваясь потереться возбуждением о него. Невыносимо красивый, сладкий на вкус, мягкий и горячий. Чонгука ведёт, он больше не хочет медлить, потому входит в мужа одним плавным толчком. Чимин не против такого расклада, лишь охает удивлённо, обвивает альфу всеми конечностями и подаётся навстречу. Он тихо, но чувственно стонет ему в ухо, отчего желание только возрастает. Чонгук целует его припухающие губы снова и снова, пробует его стоны на вкус и мычит, получая от этого наслаждения. Они в этот раз не растягивают удовольствие, оба понимая, что им нужно выспаться. Чимин с тихим вскриком достигает пика и сжимает Чона в себе так туго, что тот несдержанно стонет. Они сплетаются руками и ногами, а Чонгук кончает в мужа. Не то чтобы он не боялся беременности омеги во время войны, но детей от него Чон хочет однозначно. Будущее — их сыновья или дочери, именно они олицетворяют его. Чонгук хочет увидеть и подержать на руках своих детей, рождённых от этого союза. У него только одно желание — быть с Чимином рядом и дальше, что бы им ни было уготовано. Не отрываясь от супруга, он укладывается на кровать и укрывает их тёплым одеялом. Чимин выглядит расслабленным, разнеженным. Только с ним омега такой. Он целует альфу в щёку, гладит по остриженным волосам. Всё будет хорошо. Сами Шесть Богов послали Чонгуку благословение в виде такого человека, как Пак.***
Джун морщится от колкого и разгулявшегося морского ветра. Он знает, что ему нужно подождать ещё немного, совсем чуть-чуть и лекарь выйдет из каюты. На лице у Намджуна тряпичная маска, он щурится и чувствует, как от палящего с неба солнца по его губам и носу, по скрытому тканью подбородку стекает струями пот, но на этом корабле лучше не рисковать. Индиго рядом, а вот Рэму пришлось остановиться на другом судне. Джун ему доверяет, позволяя говорить от своего имени, ведь он — единственный земляк, выживший и оставшийся с альфой рядом. Король не может покинуть палубу, пока лекари не вынесут свой вердикт. С капитанского мостика на Намджуна глядит Аслан. На его лице такая же тряпичная маска, он сегодня не скрывает рыжих кудрявых и жёстких от соли в ветре волос. Предводитель пиратов сегодня непомерно серьёзен, ведь на кону стоят жизни его людей и судьба дальнейших действий. Целитель появляется из трюма и сдирает с лица защитные стеклянные очки. Он не рискует приспускать маску, только подходит к Намджуну и выдыхает, утерев пот со лба. — Что там? — спрашивает тут же Джун, чувствуя буквально, как Аслан приближается к нему позади, спускаясь по одному из трапов. — Ваше Величество, многие больны тяжело, но ещё есть шанс их спасти, — выдаёт лекарь, и Джун не может сдержать выдоха облегчения. Он надеялся, что врачеватели смогут спасти хотя бы половину людей. Когда только слышал о масштабе разросшейся болезни, то и представить не мог, как на самом деле обстоит ситуация на судах, полных больных людей. Аслан отказывался слушать лекарей и настаивал на полном осмотре заражённых, с последующим объявлением, чего им будет стоит попытка вызнать лечение. Джун согласился и отправился на корабли вместе с ним, переживая не меньше, чем сам Аслан. От того, что решат лекари, будет зависеть итог всех стараний его и Мариэля, который приложил немало усилий к тому, чтобы убедить лучших врачевателей Рида помочь Жемчужным Императорам. — Но им придётся сойти на сушу, — дополняет лекарь, строго глянув на Аслана. — Плохие условия, скудная пища и отсутствие ухода, не говоря уже о лекарствах, усугубляют их положение. Зараза распространяется, растёт и жиреет, поглощая их жизненные силы. Самым лучшим вариантом будет основание госпиталя и скорейшее лечение изолированных людей. Тех, кого ещё можно спасти. Аслан напрягается, сводит светлые брови к переносице. Джун настораживается вместе с ним. — Они не смогут отправиться в долгое плавание? — спрашивает пират, его голос кажется приглушённым из-за маски. — Нет, — отрезает лекарь. — Им нужно несколько недель сложного лечения, а потом столько же, если не больше, для восстановления. Аслан зло бросает взгляд на Намджуна и кажется взведённым курком арбалета, вот-вот готовым выпустить смертоносный болт. Альфа хватает его за руку и останавливает, вынуждая развернуться к нему. — Ты должен понимать, что болезнь, охватившая твой народ — не шутка. Хорошо, что сейчас ещё есть возможность кого-то спасти, — выпаливает король, вынуждая пирата прислушаться. — И что ты предлагаешь, вашество? — ядовито интересуется Аслан. — Отплыть без них? — Никто не доставит им вреда. Никто не посмеет тронуть больных, — настойчиво произносит Намджун. — Мы не можем ждать несколько месяцев, пока они восстановятся. Аслан буравит светлыми глазами смуглую, загоревшую за время пребывания в солнечных странах кожу альфы. — У нас был уговор, — продолжает давить Джун. — Я, конечно, знаю, что пираты готовы поступиться чем угодно, но уж тебе поверил. И свою часть сделки выполнил — твои люди получат помощь и лечение. Теперь твоя очередь. Пират хмурится ещё больше, рыжеватые брови почти сходятся на переносице, однако он всё же смиряет свою гордыню. Джун действительно выполнил всё, что обещал. Он поможет народу Жемчужного Императора вылечиться и преодолеть трудности. Аслан опускает голову и шумно выдыхает через нос, вынуждая влажную от пота и спирта ткань дрогнуть. — Хорошо, — выдирает запястье пират, отряхивается от прикосновения Джуна и кивает, словно подтверждая своё решение. — Сперва отправимся на моё судно, чтобы обсудить сроки и путь. Они спускаются в шлюпку, и Аслану приходится грести самому, потому что тут Намджун почти бесполезен. Одной рукой он далеко не угребёт, а культя так вообще абсолютно беспомощна. Но кажется, что омегу это нисколько не волнует — он с лёгкостью доставляет их на судно, находящееся в его собственном распоряжении, довольно быстро. Оно стоит на якоре не так далеко. Солёный воздух обжигает слизистую глаз, и альфа морщится, когда старательно, пусть и медленно лезет наверх, чтобы зацепиться здоровой рукой за край борта и с помощью Аслана взобраться на палубу. Капитан ведёт его в капитанскую каюту, проходя мимо столпившихся моряков. Те любопытно оглядывают Джуна, словно диковинную обезьянку, однако молчат. И только штурман подходит ближе, склоняет седую голову в лёгком приветствии. Пиратам не свойственна вежливость, Намджун её от них и не требует. Есть вещи гораздо важнее и нужнее этикета, по крайней мере в нынешней ситуации. Аслан позволяет ему пройти, а сам уже снимает маску с лица. Корни его кудрявых волос мокрые от пота, тот каплями к тому же стекает с кончика носа, оттого омега, смочив руки из кувшина над большой медной чашей, умывается. Джун же терпит, присев на корявый стул напротив широкого, усеянного разными вещами стола. Аслан оказывается благосклонен к альфе и, когда тот снимает промокшую маску, протягивает ему тонкую ткань, смоченную в воде. Джун благодарно кивает и принимается протирать сначала лицо, а потом шею. Он ощущает себя более живым, когда кожа избавляется от стягивающего солёного пота, выдыхает, оставляя мокрую тряпку в руках. Пират же наливает два кубка воды и молчаливо один из них подвигает Джуну. — Ты знаешь свои земли, с какой стороны нам лучше будет зайти? — спрашивает Аслан без лишних предисловий. Да, Джун хорошо знает Велиас, но совершенно отвратительно позицию военных, которые сейчас орудуют на территории страны. Из последних посланий, дошедших до него из Рилиума, альфа понимает: столица почти взята в кольцо. И лучшим выбором бы было отправиться сразу в Синилл. Туда ближе добираться из Эравана, нежели до Тарды, однако это кажется альфе ловушкой. Он, бросив взгляд на развёрнутую красочную карту, прикидывает, представляет, просчитывает. Его обучали мореходству и военному делу, но трудно решать что-то, впервые оказавшись в подобном положении. Он помнит, что один из новых советников писал ему о том, что Тарда находится во власти бунтовщиков. Действительно проще вернуться домой через Синилл, откуда он и выплыл, однако можно было бы и захватить Тарду, сейчас ослабшую после взятия. Чёрный король ещё не достиг Велиаса, ему нужно будет время, чтобы добраться с войском Берков на территории, а после ещё столько же, чтобы попробовать захватить оставшуюся часть страны. Они, скорее всего, захотят взять Эдериас. Центр воинов и оплот защитников государства, было бы замечательно разнести город в щепки, лишь бы достать. Джун не может уберечь всё и сразу. Он надеется на благоразумие Джина, защищающего сейчас все города, оставшиеся в его власти. Омега должен удержать Рилиум. Пока столица принадлежит им — трон тоже, а вот Рилиум взять куда труднее, чем обычные города. Как и Эдериас, он укреплён возвышающимися на многие метры крепостными стенами. Наготове в военном положении всегда пушки, закреплённые на башнях, опорные орудия, решётки и рвы, ограничивающие передвижения, если поднять мосты с четырёх сторон. Позади Рилиум оберегает гора, там, где стоит дворец. Войско там не пройдёт, и тыл оказывается прикрыт самой природой. Перед Джуном стоит выбор — отправиться в Синилл или же попробовать отбить Тарду. Чтобы повстанцы оказались в Синилле, им ещё нужно обогнуть Рилиум. И логичнее было бы сейчас отправиться туда. Джун поднимает голову и решает заговорить, оглашая свой план. — Мы попробуем отбить город-порт, — выдыхает альфа, снова протирая по-прежнему потеющее лицо. — Если мы разобьём смыкающееся кольцо, то они не смогут взять столицу, как хотят. — Самоубийственно, — усмехается пират. — Если в Тарде тебя ждёт ловушка? — изгибает бровь Аслан и скрещивает руки на груди. — Не ждёт. У них сейчас меньше солдат, чем нужно для атаки или защиты уже захваченного. Армия Туза разделена, и до прихода их правителя, они не смогут удержать всё и сразу. Да, у них численный перевес в отношении нынешнего войска Велиаса, однако с твоими людьми мы сможем взять Тарду почти не глядя. Город больше торговый, нежели военный. — Не проще было бы действительно просто высадиться в Синилле, который принадлежит тебе? — тычет в точку города Аслан маленьким трëхпалубником в виде пешки на картах. — Проще. Так бы мы высадились безопасно и смогли бы добраться до Рилиума. Но если за это время Пики возьмут Эдериас, то город окажется в ловушке. Гораздо действенным будет захватить Тарду и иметь пути отхода. Хотя бы к морю, — Аслан кивает, соглашаясь с Намджуном. — Нам придётся отплывать как можно скорее, — выдыхает капитан, проводя пальцами по контурам карты. — Говорят, близко весенние штормы и море совсем неспокойное. Мы можем попасть в беду, но если затянем ещё хоть немного, то ситуация станет хуже и польют дожди с сильными ветрами. — Приказывай снаряжать суда. Трёх суток хватит? — спрашивает Джун, морально дрожа от того, что скоро может отправиться в родные края. Его не было месяцы, а кажется, будто целую вечность. Словно альфа умудрился измениться, прожить целую мучительную жизнь за это время. За время вдалеке от Сокджина. Он прикасается к перебинтованной и замотанной культе. Рана уже заживает, но Джуну не хочется слишком сильно оголять своё увечье. Он не знает, какой будет реакция Джина на его возвращение и потрёпанный вид, не знает, каким именно стал за это время омега, и что от него ждать. Учитывая то, что с ним случилось, альфа понимает, что прежний брат погиб давно, умер прямо в душе Джина, и вернуть его не представляется возможным. Он, как может, готовится к этой мысли и к данной встрече, однако всё равно плохое предчувствие его гложет днями и ночами. Да только тому не победить радости от предстоящего возвращения. Пусть кровью и боем, но Джун вернётся домой. К нему. Он починит сломанное, исправит испорченное. Придётся взрослеть и меняться. Намджун до того не осознавал, как сильно он наивен. Не знал, что может так ошибиться. Жизнь научила его. Ткнула лицом в собственные оплошности, ранами, болью, обманом и трудностями вынудила осознать всё. Аслан только открывает рот, чтобы начать говорить, как вдруг дверь капитанской каюты с грохотом распахивается, и в помещение влетает бледный (при всей своей смуглости) Индиго. Он с ужасом глядит на Джуна, и тот сразу же поднимается с места. — Ваше Величество, — глухо выдаёт телохранитель Исая. — Император скончался. Джун чувствует, как земля уходит у него из-под ног. Он знал, что такое возможно, что правитель Эравана уже в преклонном возрасте, и о кончине задумываются даже его дети, однако такие новости всегда оглушают и огорошивают. Аслан хмуро смотрит на них обоих. — Я вернусь во дворец, — хрипит Джун пирату и тот понимающе кивает. — Пришлю весточку, если что-то случится или изменится. Альфа вылетает из каюты и следует за торопливо пересекающим палубу Индиго. Плавание может отложиться, если Намджун останется проводить деда в последний путь. Они не были близки, даже больше — совсем незнакомы. Однако Намджун не может проявить неуважение и уплыть сейчас, пока старого Императора не похоронят, а новый не займёт престол. Но больше всего его мысли сейчас занимает Исай. Ему совсем нельзя переживать, вдруг что-то стрясётся с детьми, которых омега вынашивает? Джун искренне переживает за брата и понимает, что тому сейчас очень нужна поддержка.***
Они прибывают в замок Рида только вечером, когда весть разлетелась уже по городу и стране, а колокола, поминающие прежнего правителя, отзвонили. Джун — уставший, мокрый от пота — влетает во дворец поспешно. Всю дорогу его мысли путались между желанием поддержать наследника, потерявшего дедушку, и тем, насколько сильно похороны задержат его в водах Эравана. За этот срок может случиться что угодно: пиратам надоест ждать, Сустан решит напасть, заметив сборище судов у границ противоборствующего государства. Но как только король переступает порог замка и кивает прислуге, обещающей его проводить, то все мысли сходятся только на Исае. Лишь бы омега не переживал до плохого состояния, лишь бы держал себя в руках. Он стремглав несётся по коридору за слугой, пока тот не останавливается и тихо не стучит в дверь покоев Императора. Им открывают сразу же — Сапфир с крайне бледным и болезненным лицом, привычно стоящий в своих толстых очках, пропускает альфу внутрь. В помещении почти темно, лишь пламя нескольких свечей разгоняет мрак. Намджун слышит тихий плач и сразу же подходит ближе к кровати. Дед действительно выглядит измождённым, он только притворялся, что с ним всё хорошо, когда Джун прибыл в Эраван. На самом деле старость и болезни брали над ним верх, отбирая силы. Мариэль сидит рядом с упокоившимся правителем и, держа его за сморщенную, сухую ладонь, горько проливает слёзы. Исай тоже здесь. Потерянно сидит на кровати и смотрит на замершего, недвижимого Императора. Когда Намджун обходит огромную постель с пологом, омега вздрагивает. Его смуглые веки припухли, щёки словно запали, губы подрагивают. Альфа старается двигаться тихо, не нарушая тишину, перемешивающуюся с горем и плачем страдающего дитя, потерявшего своего отца. Исай вздрагивает, когда Джун оказывается рядом. Он выглядит совсем юным и растерянным, осознавая, что на его плечи сейчас рухнет тяжба правления, Намджуну очень его жаль. Он был предназначен этому трону, но оттого омеге легче никогда не было. Намджун касается худого плеча, затянутого в шёлк блузы, а Исай болезненно поднимает на него тёмные глаза. Он кажется ему хрупким, как хрусталь, оттого Джун, не думая, стоит Исаю подняться, заключает брата в объятия. Мариэль убито за ними наблюдает, позволяя слезам стекать по щекам. Принц в руках альфы крупно дрожит, цепляется за пропитанную солью рубаху пальцами и часто дышит через нос. — Мне страшно, Джун, — шепчет Исай так, чтобы его услышал только король. — Мне так страшно. — Я знаю, — выдыхает тот, поглаживая жёсткие тугие кудряшки на голове омеги. — Но ты справишься. Ты один из самых сильных омег, которых я знаю, Исай. Тот дрожит и начинает плакать, а солёные капли пропитывают ткань одежды Намджуна. Живот принца ещё маленький, но учитывая, что лекари подозревают двойню, растёт достаточно быстро. Исай вжимается в короля, ища в его руках поддержки, не может перестать беззвучно рыдать, пока его папа постепенно успокаивается. Мариэль вытирает опухшее от слёз лицо и просто наблюдает за ними. Да, Джун обещал ему и себе, что больше не будет приближаться к Исаю, раздираемому чувствами, но сейчас попросту не может бросить кузена одного с этим горем. Тому придётся стать новым Императором, беременным и на пороге войны. Ему нужно крепкое плечо, в которое Исай может выплакать свои нелёгкие думы и переживания. И Джун перед отъездом будет рядом. Слуги принимаются возиться и входить в комнату, тем самым давая понять королевской семье, что пришло время прощаться с телом усопшего. Намджун уводит брата, игнорируя рассерженные взгляды Мариэля, которого уволакивает прочь Сапфир. Между ними ничего не будет, однако альфа не хочет оставлять брата одного. Тот скоро успокаивается уже тогда, когда они сидят в покоях, выделенных королю, на банкетке. Альфа всё это время прижимает принца к груди, позволяя излить горе. Сам Джун не плакал, когда узнал о кончине бабушки. Он понимал, что не любил её. Эта женщина причинила много увечий его стране, ему самому и Джину. Она не достойна, чтобы король её оплакал. У Доюны всегда были собственные мотивы и цели, и теперь Намджуну кажется, что она никого и никогда не любила. — Тебе нельзя задерживаться в Риде, — сипло выдаёт принц, поднимая голову на короля. — Вам отправляться нужно как можно скорее. Тот тяжело вздыхает и моргает, осторожно поглаживая омегу по голове. — Я не могу уехать, не выказав уважения и не проводив Императора в последний путь. — Ты не можешь медлить, — бьёт кулаком по его груди Исай, зло глядя в глаза. — Дедушка был стар, но мудр. Он бы понял тебя, и я понимаю. — Мариэль не поймёт, — качает головой Джун. — Я останусь до похорон, пока подготовят суда, потом уже отчалим. Исай глядит на него, и глаза снова наполняются слезами. — Мы можем больше не увидеться никогда, — высоким голосом произносит омега. — Никогда… — Увидимся, — целует брата в лоб Джун. — Когда я верну себе страну, ты приедешь ко мне. Погостишь в Рилиуме. Мы избавимся ото всех, кто желает нам зла. Исай вытирает лицо и отстраняется от Джуна. — Лучше уж вы ко мне. Не думаю, что твой омега потерпит меня в своём доме, — грустно улыбается принц, складывая руки на животе. Намджун не отвечает, он попросту не знает, что должен сказать. — Не оставайся на коронацию. Бери выделенных тебе солдат и корабли, а потом, когда деда кремируют, отплывай тут же. За больных не волнуйся, я проконтролирую всё, — уже более ровно говорит Исай, поглаживая только начинающий виднеться живот. Джун не сдерживается и обнимает его снова, касается его рук поверх ткани на животе, а после горячо целует в лоб. Да, так будет лучше. Ему нужно отплывать, но альфа отдаст дань Императору, пока Аслан подготавливает корабли. Ещё немного — и Намджун будет дома. А пока позволяет брату снова привалиться к нему и рвано выдохнуть.***
Рассвет только занимается на горизонте, а в лагере уже оживлённо. Чимин слышит звон стали, переговоры солдат и крики командиров, отдающих приказы поспешить и как следует собраться. Омега уже довольно хорошо понимает Ирт, говорит на нём прилично, только с жутким велиасским акцентом, однако сейчас старается не прислушиваться к разговорам солдат. Им тоже страшно, ведь мужчины идут на войну. Чимин заметил среди бойцов много омег. Умелые воины, статные и дикие, они борются наравне с альфами, оттого вызывают восхищение. Пак привык к колоритности населения Хатраса — светловолосые, высокие все, словно на подбор, они поспешно седлают лошадей. И тут и там лязгают доспехи и шуршат ножны, а он пересекает пространство лагеря, приближаясь к мужу, который контролирует сборы так же ответственно, как и его командиры. — Чонгук, — зовёт его омега, и король моментально разворачивается. Он уже обмундирован в тяжёлые доспехи, на поясе висит этлинский меч. Сам Пак решил не утяжелять себе путь латами, потому что путь предстоит нелёгкий, однако Чонгуку всё равно нужно было примерить защиту, чтобы быть уверенным, что те приходятся впору и не давят нигде. Кузнецы Штормхолда постарались на славу — доспехи сели, будто отлиты по фигуре короля, а чёрный плащ на его плечах делает альфу ещё внушительнее. — Пришла весть с судов. Они успешно вышли из залива и через три недели будут у устья реки Эвоны, — выдыхает Чимин. — Но меня напрягает погода. Она портится, могут попасть в шторм. — Они отправились заранее именно из-за этого, — выдыхает Чон, полностью оборачиваясь к мужу и позволяя оруженосцу начать снимать доспехи, чтобы отправиться в путь налегке. — Придётся плыть чуть поодаль от берега, иначе их заметят. — Надеюсь, Боги благоволят нам, — шепчет омега, помогая оруженосцу распоясывать застёжки на нагруднике. — Однозначно, mel aroena, — кивает Чонгук и старается ободряюще улыбнуться. Чимин отвечает на это незаметным касанием губ к устам альфы, отчего тот вообще расплывается в улыбке. Они переглядываются, пока к ним не подходит снаряжённая в путь Лу. — Готовы? — спрашивает принцесса, набрасывая на плечи тёмный плащ. Тот самый, который купил для неё Юнги ещё в Велиасе. — Как никогда, — выдыхает Чонгук, однако Чимин в воздухе ощущает, как его уверенность перемешивается с волнением. Это нормально — они возвращаются домой после долгого отсутствия, смогут повидать близких людей, а ещё их ждёт кровавая война. Лу вздыхает, и все трое замирают. Домой. Они едут домой. Не просто в Велиас, а в раскрывающую глаза громаду возрождающейся страны. Чимин буквально всем нутром ощущает, как Этлиния воскресает, словно Феникс, восстающий из пепла. Он дрожаще выдыхает, а Чон, схватив своих близких людей за плечи, крепко обоих обнимает. — Мы со всем справимся, — шепчет он. И прав. У них нет права ошибаться после такого объёмного пройденного пути. Приходит время отъезжать. Чонгук направляется в начало колонны — к командирам и Кристоферу, уже ждущему их там. Чимин и Лу следуют за ним. Дорога будет долгой и, скорее всего, непростой. Чимин готов к этому, потому уверенно ставит ногу в стремя, чтобы оседлать гнедого. Ловко вскакивает в седло и устраивается, поправляя поводья. Чонгук, уже тоже находящийся на спине коня, подъезжает к Крису и о чём-то тихо с ним переговаривается. Лу немного позади, она всё ещё не в седле, потому что прощается с Сашей, который остаётся дома. Он не воин, а фермер, каким бы ни был умельцем в бою. Саше нужно кормить семью и обеспечивать деревню, приютившую путников в сложной ситуации. Они попрощались при сборах, однако альфа, сверкая белозубой улыбкой, подходит ближе к гнедому Чимина. Касается крупа лошади, а потом почёсывает ухо. Он дотрагивается до ноги омеги, утянутой в кожу высокого сапога, и взволнованно выдыхает. — Я рад был тебя повстречать, смелый воробушек, — грустно улыбается Александр, и Пак зеркалит его выражение лица. — Ты вырос в прекрасную птицу за время нахождения в Хатрасе. Пусть боги даруют тебе удачу, а мы будем молиться за ваш успех. Саша преданно смотрит на Чимина, и у того сводит горло. Он так привык к нему за это время, столько у альфы научился, так что расставаться, несомненно, тяжело. Но когда они победят, то обязательно навестят союзников снова. Особенно учитывая, что по приезду домой Крис намерен сделать Лу королевой официально. Эти хитрые жуки успели обручиться ночью в прилеске, проигнорировав все традиции, только Чонгук, как король, обвенчал их секретно, выскользнув из шатра, пока Пак спал. Чимин протягивает Александру руку, и альфа её крепко пожимает. — Мы ещё свидимся, не переживай, — тихо говорит Пак. — Лёгкого вам пути по крайней мере до Велиаса, Ваше Величество, — шутливо кланяется он, а Чонгук и Крис за ними наблюдают. — До Этлинии, Саша, — хитро сощурившись, отвечает Чимин. — Пардон! К этому нужно привыкнуть. Саша уходит, потому что первые повозки уже отправляются в путь, а внутри Чимина всё предвкушающе дрожит перед выездом. Чонгук чуть впереди, они с Крисом продолжают обсуждать некоторые нюансы планов, а Лу стоит рядом. Чимин прикусывает губу, глядя мужу в спину. Омеге так и не хватило смелости рассказать. Не время сейчас. Трудно, конечно, будет сохранить всё в секрете, чтобы Чонгук не переживал. Ведь Чимин знает, что альфа, как только услышит, запрёт его в клетке и не позволит рисковать собой. Но… Пак так не может. Он должен быть рядом с ним во время войны, в тот миг, когда муж возьмёт Рилиум, и верит, что так оно и будет. Вздохнув, Чимин несмело прикасается к животу, скрытому под слоями одежды, и снова — уже более решительно — втягивает воздух носом. Когда поворачивает голову, замечает пристальный, даже удивлённый взгляд Луисы. Она всё поняла. Только Пак прикладывает указательный палец к губам, прося её молчать. И Лу, сдавшись его просящему взгляду, коротко кивает. Они пришпоривают лошадей и выдвигаются. Целое войско с ними, но только четыре сердца бьются чуть сильнее, чем нужно, зная, что они возвращаются домой.Конец второй части.