Wires

      Чонин все еще не может поверить, что, с большой долей вероятности, нарколаборатория, в которой создают опасный новый наркотик, снаружи выглядит как типичнейшая заправка. Он готов поставить Хянкум Па девять из десяти за креативность. Один балл снят из-за личной, мягко говоря, неприязни. А что? Никакая оценка не может быть объективной. Каждый день несколько уж точно десятков машин заезжают сюда, не подозревая, что скрывается под землей. Водители спокойно заходят, оплачивают бензин, покупают еду. И ни один из них не допустит и мысли, что под их ногами разворачивается разработка вещества, которое убивает психически и физически. Это… бред. Наркотики изготавливаются где-то в секретных местах. Хорошо защищенных местах. Точно не там, где постоянно есть люди. Неужели этих водителей могут забирать как жертв для тестов? Чонина коробит от мысли. И от воспоминания о другом здании с похожей целью. Он и сам все еще не до конца уверен, что все и правда так… до смешного просто. Хотя признаков, указывающих на связь заправки и лаборатории, предостаточно. Но просто это как-то… все равно в голове не укладывается. Хянкум Па и так занимают небольшую долю рынка наркотрафика. Было бы иначе, сеть их якобы фастфуда разрослась побольше, чем на одно дряхленькое заведение. Чонин никогда не видел нарколабораторию, а тем более, какие прикрытия могут использовать для их деятельности. Поэтому он уверенно представлял, что все будет иначе. Ну, не то чтобы он прям представлял что-то конкретное. Но точно не… это. Не две типичные белые балки, которые держат прямоугольную зеленую крышу, под которую заезжают машины. Не стойки с насосами, в которых топливо на выбор такое же, как и везде. И только когда он открывает дверь и встает с водительского кресла, оставляя Сынмина с ноутбуком и еще каким-то проводами одного на заднем сиденье, кажется, становится понятнее, почему заправка и правда может быть неплохим вариантом для прикрытия нарколаборатории. Чонин, конечно, не профессиональный эксперт в наркотиках, но он знал, что сможет подтвердить хотя бы часть своих подозрений по резкому химическому запаху, который, словно ядовитое невидимое облако, будет окружать любую лабораторию, которая производит наркотики. Запах, который можно прикрыть другим: запахом бензина, который сразу же обжигающе бьет в нос, как только он выходит из машины. По коже пробегает ощущение, что вокруг пространство колюще теплое. И это правда так из-за топлива машин. Гул работающей техники вибрирует в ушах. И, наверное, примерно так Чонин бы себя чувствовал, если бы был совсем неподалеку от лаборатории. Поэтому-то он и представлял, что отправляться придется в какое-то пустынное снаружи место посреди неизвестности, где рядом ничего из инфраструктуры нет. Место, которое не обнаружить, если не иметь хотя бы примерного радиуса координат. Обязательно под землей, чтобы скрыть запах. Поэтому ему все еще непонятно, как так вышло. Кажется, он уже готов придумать любое объяснение, лишь бы точно знать, что они не ошиблись, что задание Хенджина будет выполнено. А затем… Пока рано об этом думать. Чонин, оглядываясь по сторонам и не находя ничего подозрительного, обходит машину спереди и подходит к дверце переднего пассажирского сиденья. Он забирает три упаковки корма, которые добавляют к внешнему шуму еще шуршащий звук, и, не говоря ни слова и не смотря на друга, закрывает дверь и легким шагом идет к зданию заправки, позади которого они припарковались. Они с Сынмином намеренно проехали дальше, в слепую от камер зону. Пробудет внутри он уж точно дольше, чем будет заправляться бак, так что смысла притворяться не было. Тем более, для его легенды это необязательное условие. Из того, что Сынмин успел проанализировать, машин здесь паркуется немного. Поэтому слиться с общим потоком не удалось бы. Значит, надо действовать быстро. Даже если камеры их не видят, они не могут знать наверняка, не следят ли как-то еще. Заметить аномалии вокруг было бы не сложно, учитывая, какое плохое место для прибыльности бизнеса выбрали Хянкум Па. Но, конечно, хорошее по другим, более важным для них причинам. С каждым шагом, который приближает его к киоску, начинает казаться, что запах вокруг такой невыносимый, что тошнота застряла где-то между горлом и грудью одновременно. Либо это все ядерная смесь лаборатории и реальной заправки, либо… либо это нервное. Как бы он ни строил из себя эталон уверенности перед другом, все же Чонин ни за что не сунулся бы сюда один, без, хотя бы, моральной поддержки. Неважно, видимой или нет. Просто он будет знать, что кто-то его ждет, и этого достаточно. На площадке для заправки ни одной машины. Они специально подгадали время, когда никого постороннего внутри киоска не будет. Только один из продавцов, который сегодня на смене. Как раз для того, чтобы без лишних ушей убедить работника, который при этом член клана, чтобы его провели, куда нужно. Потому что Хагюн говорил коротко, отдавая приказ, или вовсе проходил по прямой к двери для персонала, а продавец вдогонку спешил за ним. Чонин только не понимает, зачем главврачу еще кто-то второй, но надеется скоро выяснить. В любом случае, это значит, что пройти мимо просто с каменным лицом и без оглядки — совсем не вариант. Так или иначе, разговаривать пришлось бы. Поэтому уж лучше начать коммуникацию с позиции, где это он подходит и уверенно вешает лапшу на уши. Не так, что его поймали с поличным и приходиться оправдываться, словно он нашкодивший кот. Поэтому Чонин, расправив плечи и расслабив лицо для более холодного вида, который и положен мафиознику, медленно заходит внутрь. Надеется, что сине-серебряные упаковки корма в его руках, классический черный костюм с белой рубашкой и наглость, написанная на лице, скажут все так, что напрягать рот, да еще и мозг, не придется. А если и придется, то недолго и несильно. По нахмуренному виду парня, который стоит на кассе, однозначно нельзя сказать, получилось ли это. Но когда Чонин подходит ближе, не скрывая надменность во взгляде, который направлен только на человека напротив, парень, у которого даже бейджика нет, чтобы узнать имя, выпрямляется, будто становясь по струнке. Хорошо. Татуировок у него не видно. И не должно было, человек же на работе, но хотя бы какая-то дополнительная информация не повредила бы, конечно. Вряд ли тут кто-то осудил бы за рисунки на теле. В сравнении с тем, что может скрываться под землей, не так уж и страшно. Чонин в ленивой манере делает финальный шаг, останавливаясь перед прилавком. — Добрый день, — слишком серьезно, чтобы звучать как дежурное приветствие продавца, говорит парень, стараясь не проявлять на лице недоумение, и кланяется, на секунду пропадая из вида. Когда он распрямляется, показываясь снова, в его глазах все еще застыл немой вопрос. Непонятно, какой именно, но, судя по тому, что дальнейших вопросов вроде «что будете?» или «чем вам помочь?» не следует, он произвел нужный эффект. Чонин доволен. Даже не хочется неловко улыбнуться по привычке. Не хочется, чтобы человек напротив расслаблялся в его присутствии. — Я по поручению от доктора Шин, мне нужно пройти внутрь, — объясняет он, даже не суетясь для того, чтобы показать корм. Три большие упаковки и так должны были быть заметны, когда он заходил. Не смотря на то, что он говорит имя главврача, перед его глазами образ совсем другого человека. Со светлыми волосами. Образа лучше в голове нет, чтобы притвориться кем-то важным. Чонин видит того Хенджина, который был на складе. Который был в их самые первые встречи. Всего лишь мысленно, но уже это воспоминание помогает скопировать ту самоуверенность, которая Чонину сейчас очень нужна. Это странно, но просто мысль помогает ему чувствовать себя увереннее. Точно из-за того, что кому-кому, а Хенджину наглости выдали больше, чем обычным людям. Только из-за этого. — От доктора Шин? — парень на секунду теряется. — Но… Он замолкает сразу же, когда Чонин отводит взгляд сторону, вздергивая бровь и медленно, но заметно выдыхает. Когда проходит несколько секунд тишины, Чонин спрашивает так, будто он поверить не может, что приходится тратить на это время. Будто его должны были понять и провести в нужное место еще минуту назад. — Что-то не так? — Н-нет, — заикнувшись, выдавливает парень. — Но обычно доктор сам… — Планы поменялись, — обрывает Чонин. Он вообще не знает и знать не желает, какие там у этого безумного врача планы. Из того, что они успели отсмотреть с Сынмином, нет какой-либо четкой последовательности в датах, когда приезжал Хагюн. Может, это было, когда нужно было навестить своих подчиненных и проверить прогресс. Но корм у него с собой всегда был, и никто другой не заходил с этими тяжелыми пакетами. Поэтому есть вероятность, что Хагюн приезжал тогда, когда заканчивался корм. От далеко не мягких ручек упаковок уже появились красные и белые полоски на пальцах. Скоро рука затечет держать. Шесть килограммов, как-никак. И пакет он не взял, чтобы было все сразу понятно и заметно издалека. Приходится теперь немного страдать. Чонин до сих пор не понимает, почему таким неважным делом занимался сам главврач, а не кто-то другой. Честно говоря, это единственное темное пятно на светлом образе Минхо, который построил в своей голове Чонин. Если окажется, что Минхо хуже Хагюна, то это будет… до истерического смеха невесело. Сменить одного безумца на другого. Полезть к кому-то, кто может быть хуже. Но не то чтобы у Чонина был большой и удобный выбор. Может, поэтому он так уцепился за то, что в Минхо видит яркие отголоски своей жизни, которую он не хотел выбирать, но пришлось. — Вы же не хотите лично от него это услышать? — вкрадчиво спрашивает Чонин и чуть наклоняет голову вбок, копируя знакомый жест. — Или все же хотите? Хоть в чем-то они с этим парнем точно похожи. Один раз станешь объектом пристального внимания Шин Хагюна и будешь молиться, чтобы второго не было. Чонин не хочет вспоминать эти жуткие морщины на лице и режущий кожу взгляд даже для того, чтобы создать себе правильный образ. — Давайте я вас проведу, — вежливо отвечает парень, коротко приподнимая уголки губ. Похоже больше на что-то нервное. Спешность его шага уж точно по этой причине. И внутри самой комнаты для персонала, в которую они заходят, помимо небольшого кухонного островка, раковины с настенным зеркалом, вешалок для одежды, есть еще одна дверь. Парень открывает именно ее, даже без ключа. Внутри открывается вид на стеллажи, на которых расположены ящики с товарами, которые продаются в самом киоске. На виду, как минимум, упаковки с водой и газировками, снеками, готовой едой. Помещение по площади такое, что среди этих упаковок еще поместится максимум пару человек, если рассчитывать так, чтобы какое-то небольшое расстояние между ними оставалось. Поэтому Чонин замирает в проходе, пока пытается понять, не замышляет ли что-то этот парень. Что им делать на складе? Кроме высоких рядов коробок, здесь ничего … Благодаря колесикам парень отодвигает одну из стоек с самым малочисленным количеством расположенных на ней упаковок. И, словно по волшебству, появляется тайная дверь. Получается, изнутри никак не выйти, если кто-то не откроет? Так же без ключа и видимых усилий парень нажимает вниз на ручку, и открывается вид на тусклое пространство, которое подсвечивается только парочкой флуоресцентных ламп. И железную лестницу. Чонин, даже не ступая на нее, понимает, что она будет издавать громкий звук, когда кто-либо будет ей пользоваться. Неудобно. Пешка Хянкум Па, все еще стоя в дверях, поворачивается к Чонину и замирает. Видимо, еще раз задумывается, не ошибку ли он совершает. Поздновато для размышлений, потому что теперь Чонин зайдет в любом случае. Даже если придется применить силу, что он делает редко. Не говоря ни слова и даже не удостаивая парня вниманием, Чонин делает шаг вперед, надеясь, что его раздраженное выражение лица скажет все за себя. Парень спешно отходит, давая ему пройти. — Когда… — Чонин замирает, но не поворачивает голову. — Когда закончите, нажмите кнопку у входа, я приду и открою. Вот такая у них система безопасности? Так для всех: и тех, кто приходят снаружи и тех, кто торчит внутри? А если никого не будет рядом, то как… Чонин решает, что лишние вопросы только повредят его образу, а бедный парень все равно выполняет приказы свыше и вряд ли что-то знает. Верный мафиозник просто слушается и повинуется, правильно? Особенно тем, кто старше. Кто придумал всю эту систему и создал лабораторию. Чонин заходит внутрь, но не спешит быстро спускаться. Нужно подождать, когда дверь закроют, чтобы посмотреть, где могут быть камеры. От резкого перепада яркости света глаза первое время видят фиолетово-оранжевые оттенки, поэтому что-то точно различить не получается. Когда он заносит ногу, чтобы спуститься на третью ступеньку, дверь позади громко закрывается. Теперь он совсем один. Когда они приезжали сюда два дня назад, Сынмин в итоге не смог получить доступ к другим камерам. Если они вообще есть. Что и нужно проверить. Чонин оборачивается, чтобы посмотреть наверх. Рядом и правда есть устройство, мигающее красным. Даже если отключить весь свет, оно будет словно маяк, по которому можно выйти наверх. Та самая кнопка для вызова кого-то, кто откроет дверь. Странный механизм они придумали, конечно. Какая у него цель? Чтобы никто из лаборатории не выходил без присмотра? Возможно… Камера сверху, в углу. Тогда надо бы не задерживаться тут. Установить свое устройство под таким прицелом он не сможет. Жаль. Тогда у Чонина, по их договоренности, только час на то, чтобы вернуться обратно. Это самое большое, на что удалось уговорить упирающегося в свое «это слишком опасно» Сынмина. Как будто раньше Чонин никогда не шел один туда, где полная неизвестность. Он все еще не до конца понимает, почему друг внезапно стал противиться. Что поменялось? Ступеньки подсвечены достаточно, чтобы спускаться без промедлений, не давая дрогнуть маске уверенности даже тогда, когда зрителей нет, все равно камера смотрит в спину. Ее надо держать ровной. Единственный звук, который слышит Чонин — стук. Стук, который не услышит никто, потому что он исходит от его колотящегося сердца. Это было просто — попасть внутрь. Хочется верить, что выйти обратно будет так же легко. Чонин ожидает, что ему придется убедить еще минимум парочку охранников, чтобы дойти до Минхо. Который, по идее, должен быть тут. Но на камерах они его ни разу не поймали. Не то чтобы они отсмотрели весь материал с начала работы заправки, времени хватило только на месяц, и то очень бегло. По большей части, они ориентировались на поиски Хагюна. Им точно известно, как он выглядит. А вот Минхо — нет. Да, у них есть фото хорошего качества, но кто знает, как мог поменяться ученый. Чонин надеется, что они его как-то пропустили или что Минхо выходил через слепую зону, может, через черный вход. Не может же такого быть, что его держат только тут, под землей. Точнее, Чонину просто не хочется об этом думать. Разве безопасно быть в такой постоянной близости с химическими веществами? Сынмин даже не сказал, что это все значит лишь то, что они могут ехать туда, где ученого нет, а корм предназначен для чего-то или кого-то другого. Может, кошки Минхо внизу, а самого его там нет. Даже для друга отсутствие Минхо наверху и то, что корм ему зачем-то привозят, будто отпустить его даже с охраной нельзя, наводит пока только на мысль, что это все не похоже на историю о человеке, который по собственной воле служит Хянкум Па. Ступеньки заканчиваются, а перед ним снова возникает темная железная дверь. Не теряя времени, он с силой нажимает на ручку, которая поддается. Внутри небольшой сероватый, более светлый коридор, который заканчивается очередной дверью, тоже серой. А еще внутри два здоровых парня в таких же костюмах-двойках, как у него. К этому Чонин и готовился. Он намеренно напрягает челюсть и скулы, делая лицо еще более острым и жестким на вид, и проходит внутрь, позволяя двери громко хлопнуть за ним. Показать, что он не боится наделать шума. Хотя, конечно, две пары глаз сразу же обратили на него внимание. Судя по изображению лестницы и его силуэта на экране монитора, который расположен на столе рядом с охраной, которая уже встает со стульев, Чонин совсем не застал их врасплох. Его не нервирует их прищур, но хочется закрыть себя теми же самыми пакетами с кормом, выставляя их словно щит или пропуск, который даст ему проход без лишних слов. Потому что их двое, и они и в высь, и в ширь больше него. Сразу в таком маленьком пространстве и, тем более, в костюме он вряд ли одолеет. Нет, можно попытаться, но кто еще может стоять за дверью — непонятно. Тем более, прийти на шум… На втором мониторе видна светлая лаборатория, и там достаточно много людей внутри, но есть ли еще охранники, с которыми придется говорить? Даже если снова будет чудо и дверь будет открываться без какого-то специального пароля или нажатием скрытой кнопки, которую он пока не нашел взглядом, смысла все равно мало. Интересно, а Хенджин бы смог с ними справиться? «Ты что, серьезно?» — шипит его мозг в ответ. Оправдывая себя, что его мысль о главе клана — попытка отвлечь себя от накатывающей все большими волнами тревоги, Чонин делает финальный шаг, останавливаясь перед громилами. Опять же, это все из-за страха, но последний раз таких амбалов он видел… — Ты кто такой? — спрашивает один из парней. Они из-за стрижки под ноль выглядят, как близнецы. — Я от доктора Шин, — отвечает Чонин, стараясь не переборщить с надменностью в голосе, чтобы она не дала противоположный его намерениям эффект. И в этот раз он все же показывает корм, приподнимая упаковки на уровень груди. — Принес корм для кошек. — Доктор Шин сам всегда привозит корм доктору Ли, — чуть более нагло говорит ему все тот же громила, проходясь по Чонину пристальным взглядом с головы до ног, будто пытается без рук осмотреть, что еще у него может быть, помимо упаковок в руках. Чонин и так из-за разницы в росте и мышцах чувствует себя муравьишкой, смотрящим на огромного человека, так от этого взгляда хочется теперь не только поскорее скрыться, но и отмыться. — Он сегодня сильно занят, — отвечает он не дрогнувшим голосом. — Да и как-то рановато, нет? — вклинивается второй, который звучит чуть более вежливо, чем предыдущий. И менее уверенно. Значит, может быть послабее. Охранник переводит взгляд на своего коллегу, который смотрит в ответ, давая подтверждение кивком. Чонин не упускает свой шанс осмотреть стол, на котором стоит монитор. Зажигалки, пачки сигарет, карты, стаканы с непонятно чем. Ничего такого, что можно было бы использовать или такого, в чем можно было бы уличить, чтобы сказать что-то вроде: «если не хотите, чтобы об этом узнал босс, давайте разойдемся мирно». Черт. — Не я решаю, когда и что может понадобиться доктору Ли. По крайней мере, вопрос о сроках был ожидаем. Закономерности в появлениях Хагюна на камерах они не выявили, месяц — слишком мало для каких-то утверждений. Но из того, что успели посмотреть, да и из простой логики, было несложно прийти к заключению, что минимум неделя между его приездами есть. И так как в последний раз зернистое изображение главврача было не то чтобы вчера, но всего неделю назад, новые упаковки корма могли вызвать подозрения. Не особо сильные, но все же вопрос возникал. Но Чонин с Сынмином все равно решили действовать, потому что было одно неоспоримое преимущество. И это даже не поджимающие сроки. Это то, что точно не будет той ситуации, где главврач приедет в тот же день, что и Чонин. На добродушный прием, словно они старые добрые знакомые, рассчитывать не приходится, конечно же. Из этой ситуации, судя по всем мерам безопасности, что тут есть, был бы только один потенциальный выход. Если вентиляция тут вообще есть и если бы его не повязали раньше. Это все еще не дает гарантий, но уж точно лучше, чем отодвигать поездку на более поздний срок. Тем более, уже завтра очередная встреча с Хенджином. — Давай тогда, — парень, который повежливее, протягивает руку. — Я проверю и потом отнесу. — Мне сказали отдать лично в руки, — Чонин хмурится, сильнее сжимая пальцы вокруг ручки упаковки, край которой отдается легкой болью. Надо было держать их в двух руках, а не в одной, чтобы казаться круче. Хагюн всегда держал в одной. — Я что-то тебя здесь раньше не видел, — снова говорит первый. — Да и доктор Шин нас не предупреждал… — С чего вдруг он должен вас предупреждать? — обрывает Чонин. — Он сам говорил, что будет приезжать один. Чонин протяжно выдыхает на весь коридор и, поднося руку к лицу, трет переносицу пальцами так, будто у него голова болит от этого тупого разговора. И это не далеко от правды. — Вы что, хотите проблем? — начинает он, смотря поочередно на парней, надеясь, что взгляд снизу вверх выглядит более тяжелым исподлобья, а не таким, какой обычно у домашнего питомца. — Давайте поступим так. Я не говорю боссу, что вы потрепали мне нервы и из-за вас я опоздал, чтобы принять новую поставку, — Чонин вообще без понятия, что он несет, и поэтому говорит резко и так быстро, чтобы нельзя было вставить и слово, а тем более, задуматься о том, что он может лгать. Но в целом, он и правда спешит, только к другому человеку. — И что из-за двух идиотов важный клиент недоволен, что его не встретили вовремя. А вы перестаете трепать мне нервы и пропускаете к доктору Ли, — чем дальше он говорит, тем более нетерпеливым и злым становится выражение лица одного из охранников, но Чонин не подает вида, что успел испугаться. Даже тон голоса не меняется. Потому что чем дальше, тем больше злится и он тоже. Неважно как, но он попадет внутрь. — Уверен, ни вы, ни я не хотим лишних проблем, верно? — И он не понимает, что его дергает сказать следующие слова, но, наверное, мозг вспомнил лучшее, что недавно вгоняло его в ужас, чтобы нагнать его на других в ответ. — Как думаете, как быстро вы станете очередными заблудшими душами в его коллекции, а? Чонин издает холодный безразличный смешок, ставя точку в своей тираде. Он старается даже не моргать, пока не отводит взгляд от громил, которые на какое-то время замолчали. По крайней мере, у обоих жилка на шее действительно напряглась, когда он сказал про такую же чокнутую, как и он сам, привычку Хагюна делить людей на определенные категории. А у того, что более адекватный из этой парочки, во взгляде появился намек на что-то еще более заискивающее. Немного похожее на трепет, который появился всего на мгновение, прежде чем исчезнуть снова. Но, в отличие от сотоварища, у первого, видимо, не та реакция при запугиваниях, которую бы хотелось Чонину: — Твои проблемы мы в рот еба… — Вот именно потому, — сразу перебивает его второй, произнося с нажимом, — что мы не хотим никаких проблем ни для вас, ни для нас. — Он, подняв брови, ладонью указывает на Чонина, а затем на себя и второго парня. — Нам нужно подтверждение. Хотя бы одно слово от него и мы тебя пропускаем. И ты никуда не опаздываешь. Дело пяти секунд. — Хотите, чтобы я ему позвонил, — говорит Чонин обманчиво легким тоном. — И он одарил вас честью и лично вам все сказал? — Именно. — Раз вы не хотите по-хорошему… Чонин разжимает пальцы, и упаковки с глухим стуком приземляются на пол, не падая. Подняв брови и поджав губы, он достает телефон из кармана брюк, набирая нужный номер. На другой стороне линии трубку снимают быстро. — Добрый день еще раз, доктор Шин, — слегка улыбается Чонин, сразу сменив тон голоса на более мягкий, почти заискивающий. — Простите, что отвлекаю, но возникла небольшая проблема. Меня не хотят пускать в лабораторию, представляете? Говорят, нужно подтверждение, что я могу пройти. Через пару секунд, дождавшись ответа, Чонин отводит телефон от уха и включает громкую связь. Оба парня сразу же здороваются и, хотя их не видят, наклоняют корпус в полу-поклоне. — Извините нас за беспокойство, — почтительно говорит первый, — но у нас возник вопрос, потому что обычно… — Почему вы тратите мое время? — обрывает его голос Хагюна. Он не звучит зло или агрессивно, а лучше бы, наверное, звучал. Потому что из-за этого фальшиво мягкого, почти шипящего звука даже у Чонина скручивает живот, несмотря на то, что он все это уже слышал. — Вам все еще что-то непонятно? — Н-нет, что вы… — Нет, мы… — Тогда идите и делайте то, что надо было сделать еще минуту назад, — бросает Хагюн так, будто уже успел устать от этого обмена репликами. — К-конечно. — Мы все сделаем. Чонин выключает громкую связь и подносит телефон обратно к уху. — Благодарю вас, доктор Шин, — говорит он Сынмину, завершает звонок и одним плавным движением отправляет телефон обратно в карман брюк. Все эти дни они безвылазно сидели за мониторами, просматривая гигабайты видео. Не только для того, чтобы проследить все по заправке и хорошо распланировать, нет. Как бы они не планировали, всегда все упиралось в то, что Хагюн действительно ни на кого не делегировал свою обязанность какого-то личного доставщика кошачьего корма. Чонин в какой-то момент хотел поговорить с Минхо только для того, чтобы узнать, как он смог это провернуть, заставив главврача работать на него и его кошек. Но это создавало проблему. Проникнуть снаружи, не через вход в саму заправку или в целом как-то незаметно не получилось бы. Слишком много неизвестных переменных, слишком мало времени, чтобы рассматривать вариант, где Чонин не притворяется кем-то из Хянкум Па. Он даже был готов пойти на то, чтобы сделать себе их татуировку, но, если бы дело дошло до этого, вряд ли бы она помогла. Поэтому возникала проблема: как им убедить тех, кто, конечно же, первым делом спросит, почему вдруг Хагюн решил нарушить свою традицию? И другого ответа, кроме как «потому что мы вас хотим обдурить» у них не было. Помогло то, что Чонин гораздо хуже осведомлен о технологиях и поэтому не знает, что на грани выдумки, подсмотренной в фильмах, а что реально может существовать. И в какой-то момент, когда глаза уже слипались от монотонного просмотра мелких фигурок на экране, в которые еще надо было вглядываться, чтобы точно рассмотреть, в его полусонный мозг пришла идея. Такая, которая и правда может появиться только в состоянии между реальностью и сном. — А ты можешь как-нибудь сымитировать голос Хагюна? — Что? — не отрываясь от экрана, вяло ответил еще более уставший Сынмин. — Думаешь, наши голоса так похожи? — Ну, нет. Я имею ввиду не прям ты своим голосом это сделаешь, но… в фильмах так бывает. Настраивают какие-то ползунки и делают программу, где человек говорит одним голосом, а она выдает другой, какой надо. — Йенни, в фильмах много чего делают, что в реальности невозможно. — Даже отдаленно в теории? — жалобно протянул Чонин. — Меня же точно спросят… — Проблема тут возникает с самого начала, — вздохнул Сынмин. — Я слышал голос Хагюна только на камерах и… — Да? — Чонин даже выравнивает спину, чтобы посмотреть на друга из-за экрана монитора. — Я слышал голос Хагюна на записях с камер, — повторяет Сынмин так, будто это все объясняет. — И? — Мы можем сделать что-то вроде… нарезок, — неуверенно тянет Сынмин, но дальше говорит более твердым голосом. — Если отсмотреть и найти такие фразы, которые могли бы подойти… — И если я изначально направлю диалог так, что они подойдут… — Это может сработать, — неверяще усмехнулся Сынмин. — Это точно сработает, — широко улыбнулся Чонин. И это сработало. Золото их коллекции — запись, где Хагюн посреди коридора, прям рядом с камерой, отчитывает кого-то из врачей. От его тона Чонин, честно говоря, тоже бы поскорее побежал все выполнять. Но о сне им с Сынмином пришлось забыть насовсем. Второе, что Чонин хочет после встречи с Минхо (ладно, третье, потому что еще ему хочется выбраться обратно на поверхность, где есть естественный свет) — это поспать. Сроки не то что поджимали с самого начала, они горели так, что Чонин до сих пор удивлен, как у него не задымилась макушка. Особенно после просмотра и прослушивания всего материала. И это учитывая, что смотреть нужно было не бездумно. Он не понимает, как они успели. Но они успели. И успешно, потому что эти громилы наконец-то как будто немного сжались из-за трепета перед чем-то поважнее их. Чонин устал. Чонин раздражен. Чонин хочет сказать что-то вроде: «Поняли, кто тут главный? Слушать надо было с самого начала» и почувствовать себя крутым героем фильма, который сумел обмануть злодеев. Но у него все еще хватает мозгов промолчать, давая тишине и появившейся расслабленности в позе сказать все за себя. Тем более, еще не время праздновать. Непонятно, что его будет поджидать дальше, когда он пройдет через очередную дверь. Его даже не досматривают на предмет чего-то, что проносить нельзя. На это они с Сынмином и рассчитывали. — Я покажу тебе, где доктор Ли, — говорит тот, что повежливее. Тут уже Чонин отказать не может. Надо будет только сразу как-то уединиться с Минхо. Охранник подходит к столу, чтобы выдвинуть нижний ящик и взять две медицинские тканевые маски. Самая легкая мера безопасности. Значит, внутри все не так уж и плохо. Охранник заходит первым, а за ним сразу же Чонин. Первыми все замечают его уши, а не глаза. Несмотря на звуки приготовлений, внутри звеняще тихо. Не так, когда люди просто молчат, когда заняты делом. А так, когда воздух между ними будто наэлектризован. Когда вы специально не разговариваете друг с другом и безмолвие между вами имеет свой звук. Как недавно было у него с Сынмином. Но если пока опустить этот странный момент, то это примерно то, как он и представлял себе нарколабораторию: ярко освещенное помещение, столы с химикатами и сложными установками с разными видами колб, люди в респираторных масках и прозрачных пластиковых очках, которые плотно прилегают к коже вокруг глаз. Они не у всех, только у тех, кто что-то делает рядом с установками. Еще есть три человека, которые только в медицинских масках. Судя по тому, что они только наблюдают, стоя неподалеку, они здесь кто-то вроде руководителей. Только Чонин не представлял так это то, что пространство будет таким небольшим. Не то чтобы он прекрасно знает, как должно быть, но ожидал уровень, сравнимый с цехом фабрики, а не с примерно четырьмя его комнатами, если их соединить. И людей, на самом деле, не так и много. Всего… десять человек. Ему казалось, что маленькая заправка будет чем-то вроде вершины айсберга, которая скрывает под землей огромную навороченную лабораторию. Но… нет. Снова его ожидания не оправдались. Взгляды тех трех, что только в медицинских масках, сразу устремляются к ним. Пока остальные продолжают работать, не отвлекаясь, Чонин подходит все ближе к… …да, это точно тот Минхо. Из изменений у него только темные мешки под глазами. Чонин даже не представляет, сколько ему самому, учитывая природную тонкость кожи, нужно не спать, чтобы у него цвет под глазами был таким чернильно-темным. В самих глазах Минхо даже издалека хорошо заметна красноватая пелена из-за множества нитей лопнувших капилляров, создающих впечатление, будто он недавно… плакал. Припухлость нижних век тоже заметно намекает. Даже за маской видно, насколько Минхо похудел от того фото, что было в статье. Щеки стали совсем впалыми. Выглядит он сейчас так, как чувствует себя Чонин: усталым. С поправкой на то, что у Минхо усталость какой-то другой стадии. Не той, где ты несколько дней плохо спал и постоянно работал, а той где ты уже забыл, когда последний раз высыпался и отдыхал, потому что счет давно перешел с дней на недели. А может, и на месяцы. Чонин переводит взгляд на двух других человек, чьи лица можно рассмотреть. Это Дженни и Розэ. Они не обращают на него внимания, но припухлость и изможденность их лиц все равно заметна. А где же тогда Лиса и Джису? Сосредоточенный в первую очередь на том, чтобы найти Минхо, Чонин только после этого осматривает периметр лаборатории. Сначала камеры. Из тех, что заметны — две штуки в верхних углах. Опуская взгляд ниже, на столы, что у стен… Чонин на мгновение замедляет шаг, почти останавливаясь, а сердце падает куда-то в область желудка. Лаборатория такая выбелено светлая. У Чонина с недавних пор неприязнь к такому яркому белому. Глаза слезятся, но причина не в его резкой яркости. Но этот белый хотя бы с холодным оттенком, а не обманчивым теплым. И в чем прелесть настолько светлого пространства, так это в том, как хорошо на белом видны остальные цвета из палитры. Чонин не знает, мысль эта правдива или все же под аффектом, но в этот момент он уверен, что лучше всего на белом выделяется красный. Кроваво-красный. Даже издалека. Оттенок еще не успел перейти в сторону потемнее, ближе к бордовому, а так и остался таким… ярко алым. Живым. Как будто кто-то совсем недавно, намеренно или нет, решил добавить цветовых акцентов идеальному белому и украсил продолговатыми мазками и каплями крови стол и немного стену. Как будто они как раз и остались потому что художник был неряшливым. Так недавно, что еще и отмыть не успели. Как часто здесь может проходить уборка? Последние наблюдения Чонина сразу же скрепляются в его голове вместе и не хотят больше разъединяться. Как будто не может быть другого варианта. Чонин говорит себе, что это самый поверхностный вариант, и такого быть не может. Конечно, может. Но все еще не точно. С застрявшей в горле тошнотой, Чонин расслабляет нахмурившееся лицо. Хорошо, что внезапную бледность лица можно оправдать светом. Охранник останавливается перед Минхо, становясь полуоборотом и к нему, и к Чонину. Минхо не сводит с Чонина вопросительного взгляда. — Доктор Ли, — обращается к нему охранник. — К вам пришел… — он поворачивается к Чонину, но когда понимает, что тот не собирается говорить имя, снова разворачивается к Минхо. — В общем, это от доктора Шин. Брови Минхо мгновенно взлетают вверх, а в глазах появляется веселье. Примерно такое, какое могло быть у людей во время кризисов и чумы. Истерично-измученное. Чонин поднимает уголки губ, чтобы в его глазах не считался страх, но при этом еле как сдерживается, чтобы не набрать полной грудью воздух, чтобы хоть как-то успокоиться. Волнение наэлектризовалась до предела в теле из-за того, как близок Минхо. Вот он, на расстоянии вытянутой руки. И при этом Чонин, в отличие от тех же охранников и продавца, внезапно робеет до того, что пальцы свободной руки подрагивают. А те, что все еще удерживают тяжести, сжимаются вокруг ручек со всей силой, словно за какой-то спасительный круг. Горло сковало, но надо выдавить из себя то, что позволит им с Минхо уйти, чтобы поговорить наедине. Лишь бы он согласился, лишь бы… — Да, точно, — вдруг совершенно спокойно говорит Минхо. Из-за маски получается не сильно громко, но вокруг них приготовления не слишком шумные. — Он меня предупреждал. — У меня еще от него… — начинает Чонин. — Да, он говорил, что надо что-то передать, — не дает ему договорить Минхо. — Я помню. Чонин, наверное, должен почувствовать облегчение. Но все пошло не по плану. Не мог Минхо так просто согласиться. Даже не дал ему сказать. Здесь что-то не так. Громила рядом с ними только молча уходит, а Минхо приподнимает руку вперед в указывающем жесте и говорит: — Пройдемте. Чонину совсем не нравится ситуация, где он идет первым неизвестно куда. Но выбора немного. Он старается прислушиваться к тому, что делает Минхо позади, потому что у него есть некоторые подозрения. В спину ему только говорят, в какую сторону идти. В самом дальнем углу еще одна дверь. А за ней, как оказывается, как раз то самое, чего ждал Чонин: пространство гораздо больше этой крошечной лаборатории. Коридор с кучей дверей. Все одинаково белые, без каких-либо различительных признаков. Сам коридор такой длинный, что у Чонина возникает только одна мысль, от которой ему становится не по себе еще больше. Они здесь все живут? Прямо тут, под землей? Буквально в нескольких шагах от лаборатории? Так вообще можно? По инструкции Минхо Чонин доходит до второй справа двери и останавливается. Минхо открывает дверь без ключа, включает верхний свет и, не проходя внутрь, жестом руки приглашает зайти. Чонин повинуется, первым делом наконец-то опуская упаковки на пол, прямо по середине комнаты. Хоть какое-то облегчение, но оно совсем не помогает. Выпрямляясь, он стряхивает руки, чтобы сбросить фантомное ощущение тяжести. Дверь позади него тихо закрывается, погружая комнату в беспросветную темноту. Через мгновение включается искусственный свет: одинокая лампочка, свисающая с провода из стены. Чонин снимает маску, чтобы положить ее в карман и одновременно осматривается, промаргиваясь. Комната такая… крошечная, он пройдет ее, наверное, в пять или шесть своих шагов. В дальнем от него углу — кровать, где поместиться два человека могут только если тесно прижмутся к другу. Рядом с ней комод, на котором стакан, наверное, с водой, а еще лежит пара яблок. У противоположной стены стул и письменный стол, а на нем настольная лампа, стопки книг и блокнотов. Рядом небольшой деревянный шкаф. Как Минхо может здесь жить? Да еще и не один. Кошки тоже здесь. В другом из дальних углов у них есть что-то вроде своего домика из трех уровней. Суни как раз лежит на нижнем, а Дуни — на верхнем. Дори расположилась на полу. Они даже не пошевелились, когда он зашел, только лениво приоткрыли глаза. Они дополняют аскетичную и серую комнату своего хозяина чем-то более ярким и, к тому же, мягким и пушистым так хорошо, что Чонин невольно хочет подойти к ним. Но сразу же забывает об этом, когда из-за спины раздается холодный голос: — Тебя послал не Хагюн. Чонин готов к тому, что произойдет дальше. Он только-только полностью оборачивается, когда Минхо появляется рядом и со всей силы двумя руками толкает его в грудь. Чонин успевает только подставить ладони под голову, чтобы не стукнуться об стенку, и падает на кровать. Пока он занят тем, чтобы не получить сотрясение мозга, Минхо наваливается на него сверху. Одной рукой сжимая его запястья, он ставит колени на уровне талии Чонина и садится сверху, приставляя шприц с прозрачной жидкостью к шее. Блестящий в жестком свете кончик иглы замирает в миллиметрах от его кожи. Чонин знал, что так будет. Рассчитывал, что Минхо не из простой вежливости пропустил его вперед. Чонин бы сделал так же. Он был готов к тому, что прием будет не самым теплым. И пока не время для ответных угроз и рукоприкладства. Хуже было бы, если бы он начал драться, действовать силой. Не быть, как Хянкум Па — не действовать агрессивно. Ему необходимо установить за короткий срок доверие между собой и Минхо. Да. Так лучше всего. Он бы смог одолеть Минхо. Опыта в борьбе у него точно больше, а жизнь в лабораториях, судя по виду Минхо, мягко говоря, не пошла на пользу его физической форме. Чонин так себя и успокаивает: если что, он быстро уберет иглу. Минхо, конечно, сжал ему руки у стены, но всего одной рукой, да и само положение далеко не самое удачное, чтобы обездвижить полностью. Так долго Минхо выдерживать не сможет, тем более, без опыта. Руки фиксировать нужно было посильнее, они — слабое место. Но, видимо, Минхо уверен, что игла в его руках дает полную гарантию. И не то чтобы он совсем не прав. Чуть дернешься в сторону — и все. Сердце Чонина все равно замирает, сжавшись с такой силой, что он уверен: циркуляция крови в его теле стала в разы медленнее. Из какой-то части его сознания впервые вырывается предательская мысль о том, что Сынмин мог быть прав. И Минхо — вовсе не жертва. Но Чонин быстро ее отгоняет, задвигая обратно на периферию. Она ему сейчас ни к чему, от нее никакой помощи. Взгляд Минхо, кажется, хочет прожечь в нем дыру. Чтобы он смог своими руками взять его череп и вскрыть, находя ответы на свои вопросы. — Кто ты такой? На кого ты работаешь? Чонин старается контролировать дыхание так, чтобы случайно не задеть кончик, который не видит, но чувствует даже на расстоянии. Ему не хочется думать о том, что внутри этого шприца. Он и так знает, куда пришел, и чем тут занимаются. Он хорошо помнит те фотографии, где от руки у человека остались только сгнившие ошметки мяса на кости. Минхо, видимо, решил, сразу начать с шеи. Чтобы наверняка. Не хочется думать о том, какой риск он решил на себя взять. Если бы Сынмин видел это, то уже точно был на пол пути к нему, игнорируя все меры безопасности. Чтобы сначала помочь, а затем самолично убить за такие глупости. Как хорошо, что он этого не видит. Правда, осталось у Чонина около сорока минут. За это время нужно как-то перетянуть Минхо на свою сторону, уговорив предать клан, на который он работает, а еще успеть выбраться наружу. И не попасться при этом. Или умереть. — Я не хочу причинять вам вреда, — начинает Чонин, но выходит хрипло. — Я хочу вам помочь. Как бы там он не выбирал сам так поступить, в кровь все равно выплеснулась конская доза адреналина, из-за которой сердце зашлось в яростном ритме. Прокашливаться из-за ядовитой и неизвестной опасности рядом не стоит, поэтому он только медленно сглатывает. Поднимая взгляд, он сталкивается лишь с ледяным недоверием. — Конечно, — Минхо фыркает. — Раз хочешь, как ты говоришь, помочь, и пришел не от Хагюна, что же тогда, хм… — он прищуривает глаза и в наигранной задумчивости наклоняет голову слегка набок. Может, это глюки от нервов, но Чонину кажется, что у его лица теперь очень заметные кошачьи черты. — Значит, ты из Осонг Па. — Нет! — Чонин выкрикивает внезапно даже для самого себя, а тело автоматически поддается вперед, пытаясь принять прямо положение. Сразу встрепенувшись, Минхо успевает отвести руку со шприцом подальше, но, быстро приходя в себя, потом наваливается сильнее, заставляя Чонина лечь обратно, снова приставляя кончик близко к горлу. — Я имею ввиду, — быстро начинает оправдываться Чонин. — Я не из клана, но да, я работаю на них. — Работник на аутсорсе? У них все так плохо, что уже готовы брать со стороны? — Минхо тихо смеется, и его плечи и грудь от этого слегка двигаются, а Чонин краем глаза следит за тем, чтобы и его рука случайно не дрогнула. Но смех быстро прекращается, и возвращается тот же безапелляционный голос. — Назови мне хотя бы одну вескую причину, почему я не должен сдать тебя, человека из другого клана, прямо сейчас? Или… — и снова из-за головы вбок и прищуренных глаз он похож на кошку. Только такую, которая готовится на тебя прыгнуть, чтобы выцарапать глаза. — … сразу опробовать это, — Минхо быстро выводит шприц в поле зрения Чонина и сразу уводит обратно, в этот раз убирая любое расстояние между кожей и холодной иглой, которая колюще целует его шею. Сердце Чонина в этот момент целует еще и безвыходная паника. — Подопытные никогда не помешают. Так что, на счет раз… — Я могу вытащить вас отсюда, — выпаливает Чонин. — И всех остальных, — быстро добавляет он, стараясь удерживать зрительный контакт с Минхо. Но глаза так и хочется увести в сторону кое-чего другого. — Что, правда? — Минхо приподнимает брови, расширяя глаза. — Ты — мой рыцарь на белом коне? Вот так просто берешь и спасаешь меня? — Давайте я все об… Договорить Чонину не дает внезапно появившийся дополнительный вес на кровати. Суни смотрит на Минхо, который никак пока не реагирует, и громко мяукает. Чонин сейчас хочет затискать эту кошку за внезапную, но такую нужную помощь. — Кажется, — робко начинает он, надеясь, что это сработает. — Суни хочет есть. Что Чонин точно понял из своего исследования в интернете, так это то, что путь к сердцу Ли Минхо лежит через его любимых домашних животных. Ну, или хотя бы один из путей. Одна из самых широких магистралей. Брови Минхо, теперь уже от удивления, приподнимаются еще выше, а в глазах впервые трещинкой появляется что-то, что не похоже одновременно на ледяное недоверие и горящую синим пламенем агрессию. Все равно что внезапный клочок зеленой травы посреди белого снега. — Откуда ты… — В интернете прочитал, пока вас искал, — легко бросает Чонин, не понимая, откуда в нем вообще сейчас может быть легкость. — Дайте мне объяснить. Пожалуйста, я могу помочь, — он надеется, что его по-детски надутые губы и нахмуренные брови, обычно делающие глаза более жалобными, сработают. Минхо громко вздыхает. И сдается. Положив шприц рядом с собой на одеяло, освободившейся рукой он проверяет сначала передние карманы брюк Чонина, затем лезет во внутренний пиджака. Доставая из него телефон, он кладет его к себе в объемный карман халата. Проходясь ладонью по всему телу, начиная от груди и спуская к ногам, Минхо легко спрыгивает на пол. Чонин внутренне приободряется, укрепляясь в своей вере в Минхо. — Можешь начинать, — спокойно, но с затаенным и нескрываемым напряжением говорит он, подходя к упаковкам с кормом. Шприц он забирает с собой, чтобы положить во второй карман медицинского халата. Чонин приподнимается, чтобы нормально сесть на кровать. Потирая запястья и пальцы, которым сегодня досталось нещадно, он вспоминает заготовленную речь. — Вы правы, — начинает он с лучшей тактики: все же любят, когда они правы. — Меня нанял клан Осонг Па, чтобы разобраться с новым наркотиком. Я нашел вас совершенно случайно, потому что мне нужно было найти лабо— — Как ты меня нашел? — сразу перебивает Минхо. Чонин мысленно отмечает, что Минхо не отрицает, что происходит в лаборатории, чем они здесь занимаются. Было понятно, когда Минхо сам упомянул, показав шприц. Даже на той стадии, когда привычные кристаллы того же мета Чонин не увидел. Но все же. Сомнения, что он и правда нашел то, что искал, постепенно отступают, а на их место приходит легкие покалывания шока. Но, несмотря на это, надо ответить на вопрос, сдержав детское желание уточнить, а точно ли все это ему не кажется. — Это… немного смешно, но я правда не вру, — Чонин хочет стукнуть себя по лбу. Так обычно лгуны и говорят. — Я был в той клинике, что спонсировала ваш грант. Это все здание Хянкум Па, прикрывающее работорговлю, вы же знаете? — не получив ответа от Минхо, сосредоточенного на том, чтобы насыпать корм в миску, Чонин продолжает. — Так вот, я пробрался туда, в кабинет Хагюна, и увидел стикер на мониторе, а на нем были названия для корма и ваши инициалы. Это уже привлекает внимание Минхо. Он, сидя на корточках, гладит Суни, которая только начала есть. А два других питомца как раз подходят ближе, учуяв запах еды. Минхо встает, снова подходя к шкафу, где брал и первую миску. — Названия корма и мои инициалы? Прям у него в кабинете? Чонин кивает. — Вот и я удивился. Подумал, что это может быть что-то важное, раз на таком видном месте, да и в какой-то момент даже решил, что это точно связано с наркотиком. — Он продолжает говорить, несмотря на жалобное мяуканье Дори. — Может, какие-то шифры компонентов, не знаю… И так случайно нашел вас, просто искал в интернете. Пока он говорил, Минхо успел взять второй вид корма и насыпать его для Дори, которая сразу затихла, начав есть. — Случайно? — саркастично говорит Минхо, пока гладит кошку, но в его голосе не едкость, а скепсис. — По инициалам? — Ну, я что-то вроде сыщика и вора в одном флаконе. Это моя работа, — Чонин пожимает плечами. Он все еще не видит в этом чего-то невероятного. Он же не Сынмин. — И ты проделал ее на совесть, я понял, — усмехается Минхо, только уже более мягко. — Но как мое имя могло привести тебя сюда? Чонин продолжает рассказывать всю цепочку событий. Он старается затронуть как можно больше деталей, не упоминая Сынмина и, например, то, что они установили в квартире Минхо камеры. Но он намеренно включает в свой рассказ все то, что может помочь ему втереться в доверие. Не забывает упомянуть и о назойливых повадках соседки Минхо, на что тот сразу же начинает смеяться так громко, что приходится ненадолго замолчать, прежде чем продолжить. Когда он наконец-то заканчивает, кошки сыты и снова лениво разлеглись по комнате. Суни обнюхала ноги Чонина и решила устроиться у него на коленях. Он аккуратно поглаживает ее мягкую шерстку. Минхо сел на стул и наблюдает за этой сценой. То, что ее хозяин ничего не сказал на новое комфортное место своего питомца, еще сильнее растит веру Чонина в хороший исход этого диалога. — Невероятно, — Минхо сводит брови на переносице. — Звучит, как полный бред, ты же понимаешь? — Иногда в жизни так и находишь что-то важное. Совершенно случайно. — Это правда, — Минхо хмыкает. — У меня так было… Поэтому хоть и немного, но я тебе верю. — Цепь, сжимавшая сердце, ослабляет свою хватку. Чонин тихо, сквозь слегка приоткрытый рот, выдыхает. — Но кто сказал тебе, что я хочу отсюда уходить? Что бы ты там не надумал, но я здесь по своей воле, — и теперь тяжесть сковывает грудь сильнее, чем прежде. — Нет, — на выдохе говорит он, и сам слышит в своем голосе нотки истеричности. Даже рука останавливает автоматическое движение сверху вниз по короткой шерстке кота. — Так уверен? — губы Минхо изгибаются в подобии веселья. Только Чонину не смешно. Вот прям совсем. Чонин был так уверен в том, что идет к тому, кто нуждается в спасении, что даже не подумал о том, что сам Минхо этого может не захотеть. И он не понимает, почему. Если бы Минхо был преданным членом клана, работающим здесь на благо и волю своего господина, то он бы ни за что не позволил Чонину говорить. Сдал бы сразу, как только заподозрил. Нет, вот это уже действительно полный бред. Минхо зачем-то ему врет. Суни, словно почувствовав неладное, спрыгивает на пол и уходит. — Я… — голос надломился, поэтому Чонин прокашливается, чтобы не дать сомнениям быть услышанными. — Да, я уверен. — Ты проделал большой путь, и во всем был прав, но кое в чем ошибся. Мне отлично тут живется, — вымерено ровным голосом утверждает Минхо. Для Чонина его голос звучит так, как звучат люди, которые смирились с тем, что у них последняя стадия рака и жить им осталось от силы пару месяцев. — Живется? — Чонин повышает тон голоса. — Здесь, в этой крохотной комнате? Вас же даже наверх не пускают, — как раз в этом Чонин все еще не полностью уверен, потому что верить попросту не хочется, и так столько ужасного… но все равно заявляет так, будто следил за Минхо каждый день собственными глазами. Ему нужно увидеть неприкрытую реакцию, чтобы понять. И отсутствие словесного отрицания, внезапное моргание, поджатые губы и дрогнувшие пальцы говорят ему достаточно. — Вы правда хотите этого? Создать этот… это орудие, которое будет убивать людей? — Уже создал, — ледяной голос Минхо возвращается, но понизившись еще на пару градусов от того, каким он был в самом начале. Он складывает руки на груди. — Люди сами себя убивают. Я тут не при … — Вы же сами в это не верите! Я читал интервью… — И откуда тебе знать, что я не наврал? — Потому что вы не выглядите, как плохой человек, — заявляет Чонин громче, чем раньше, даже не обдумывая дальнейшие слова, потому что ему и не нужно. — Я знаю плохих людей. Я встречаюсь с ними уже несколько лет подряд чуть ли не каждый день. У меня достаточно опыта. И Чонин говорит эти слова и продолжает говорить следующие уверенно, потому что это то, во что он верит не на сто, а на все двести процентов. Минхо слишком быстро сдался, слишком быстро был готов выслушать его. И дело же не только в том, что Чонин умеет различать его кошек, так ведь? — Но вы были волонтером со школьных лет, помогали пожилым людям. Вы забрали кошек на грани жизни и смерти и вылечили их. Вы сделали так, чтобы Шин Хагюн вам лично приносил корм, а при этом условия получше для себя не попросили, — Чонин недовольно оглядывает комнату. У них в детском доме и то было больше места на одного, а тут еще и питомцы. — Нет, я в это не верю. Вы — хороший человек, — он смотрит прямо в глаза Минхо, надеясь, что, если тот не услышит, то увидит всю искренность его слов. — Потому что вы заботитесь в первую очередь о других. Такой человек не будет делать что-то, что может навредить людям. Просто… — Чонин сглатывает и на секунду отводит взгляд, потому что внезапно сердце что-то остро кольнуло. Следующие слова он говорит гораздо тише, а печаль находит трещину, чтобы все равно просочиться в его голос. — Вам не повезло столкнуться с плохими людьми, которые вас обманули. Так бывает. Но это никак не делает вас плохим человеком. Все это время Минхо сидит неподвижно, будто боится, что любое действие может отвлечь его. Кажется, что он расслаблен, но напряженная челюсть, которая заострила скулы, а также жилки на шее и даже одна на лбу, прямо посередине, говорят об обратном. Минхо опустил взгляд, как только было сказано последнее слово, но Чонин успел увидеть в нем что-то, что он охарактеризовал бы как… надлом. Чонин говорил так уверенно, потому что уже думал об этом. Не для того, чтобы подготовить пламенную речь, чтобы хорошо выполнить их операцию, нет. Он думал том, что бы он чувствовал на месте Минхо, потому что не мог иначе. Как ты будешь себя чувствовать, когда боролся за то, чтобы подарить людям чудо, которое избавит их от боли, а в итоге создашь оружие, которое уничтожит их изнутри? И влезть в шкуру несчастного ученого Чонину было легко. Потому что ему слишком хорошо знакомо то чувство, где ты разрываешься между тем, кем хотел всегда быть и тем, кем в итоге пришлось стать. И корневая причина при этом не изменилась. Чонин надеется, что Сынмин не копнул так глубоко и не понял этого. Не понял главную причину, почему он так быстро прикипел к Минхо, почему захотел ему помочь. Конечно, это большой риск. И он бы не взял его на себя ради незнакомого человека, если бы тот самый незнакомый человек не казался тем, кто может понять твое нутро, твои самые темные терзания лучше даже самых близких друзей. Чонину хотелось бы, чтобы Минхо тоже об этом знал. Но пока рассказывать о себе не кажется лучшей идеей. Или он трусит, боясь столкнуться с безразличием. — Допустим, — бросает Минхо как бы нехотя, а у Чонина в этот момент сердце заходится уже из-за облегчения, посылая от груди ток по всему телу. — И что ты от меня хочешь? — Координаты лаборатории у меня, получается, теперь есть. Но еще, желательно, образец вещества, без вас я не смогу этого сделать. И у меня есть камера, которую можно установить в лаборатории… Но не волнуйтесь! Я договорюсь с Хен... Со своим заказчиком. У него достаточно власти в клане, чтобы помочь. Сделать так, чтобы… — Ты ребенок, — беззлобно бросает Минхо. — Думаешь, я не знаю, что ждёт меня в другом клане? Такая же клетка, только, может, чуть с большим количеством удобств, если повезет. Я не буду ради этого рисковать собой и своими… Нет. — Он даже дополнительно мотает головой, сжав губы в одну прямую линию. — Да и что ты думаешь, они сделают? Тут только два варианта. Полностью избавиться от наркотика, а значит и от меня. — Чонина коробит от того, насколько равнодушно перечисляет все Минхо. — Или заставить работать точно так же, как тут. Мне нет смысла так рисковать. Чонин всерьез задумался об этом после разговора с Сынмином. Хенджин, даже когда он спросил напрямую в тот день, когда они договаривались о деле в ресторане, решил опустить тот момент, какие у него дальнейшие планы. Конечно, он не сказал, Чонин даже не удивлен. И насчет Минхо у него появился конкретный план. Только если он и правда будет тем, кем Чонин очень хотел, чтобы он был. Но вот насчет всеобщего будущего лаборатории и наркотика… Может, это прозвучит слишком эгоистично, но Чонин понимает уровень своей власти. Они с Сынмином научились выживать, и главное в этом выживании — не пытаться лезть на того, кто в разы сильнее тебя. Кто-то мог бы их осудить, сказав, что им нужно было сделать по-другому. Найти лабораторию и самим ее уничтожить. Как будто это сработает и как будто Хянкум Па настолько идиоты, что держат все в одном месте, без записей и подстраховки. Или, они могли бы обмануть Хенджина, как-то сделав так, чтобы наркотика больше не было. Всегда лучше жить в мире, где нет неконтролируемого хаоса. А что-то новое и неизвестное — как раз такой хаос. В мире давно существует героин, от которого люди дохнут как мухи, но с ним хотя бы уже все понятно. Чонин старался об этом не думать, но из-за Минхо теперь не может сдержать себя. И правда, что сделает Хенджин? Поставит наркотик на еще больший поток? Уничтожить все следы, чтобы ничего не разрывало привычную колею их позиции лидеров в наркоторговле в Пусане? Чонин не имеет ответа на эти вопросы. Если он будет о них думать… лучше не думать, в чем он действительно помогает Хенджину. Пока что. Пока его цель не достигнута. Но по крайней мере на один Чонин знает ответ. Как бы там ни было, они с Сынмином — не герои, которые готовы пойти против двух мощных организаций, которые существовали задолго до их рождения. Чонину не нравится то, что даже в своей жизни он — не герой, не положительный пример для самого себя. Герои бы сразу решили, что им нужно обмануть Хенджина. Сделать так, чтобы и Хянкум Па, и Осонг Па ничего не получили. Тогда в список дел можно сразу записать уничтожить синдикаты, сдать всех полиции, которая ничего не сделает, и устроить мир во всем мире. Мамин пример доказал, что это невозможно. Она, конечно, хотела, чтобы было как раз наоборот, но… действия всегда сильнее слов. И если бы он мог поговорить с ней снова, то сказал бы, что она права. Существуют плохие и хорошие люди. Но есть еще кое-что, критерий поважнее: существуют те, кто сильнее тебя. И если отомстить парочке из них — дело принципа, то подставляться, чтобы помогать всем в этом мире значит лишь одно. Что ты в какой-то момент погибнешь, оставив своих близких с дырой в груди, которая будет зеркальным отражением той пули, которая оборвет тебе жизнь. Чонин не может спасти всех. Не может установить мир во всем мире. Он это признает, но… хотя бы некоторым помочь он точно может. Хотя бы Минхо и его подопечным. — Но вас уже предали. Как минимум, один раз, когда затащили сюда вместе с вашими аспирантками, которые помогали вам в исследованиях. И… — Чонин замедляется, чтобы решиться сказать следующие слова. — Где сейчас Лиса и Джису? — Что? — выдыхает Минхо так, будто из него выбили весь воздух. Его глаза распахнулись в испуге. Чонин сглатывает, но аккуратно продолжает: — Я же говорю, я все о вас искал. Конечно, я и о ваших подопечных знаю. И удивился, когда увидел только двух из них. Та кровь… — он начинает говорить тише. — Она выглядит свежей. Что-то произошло? Это была идея Сынмина — найти информацию про всех, кто принимал участие в исследовании, которое финансировала клиника Хянкум Па. Друг очень хотел убедиться, что Минхо и правда тот, кем его вообразил себе Чонин. Особенно после их разговора. И не то чтобы они удивились, когда узнали, что все, кто помогал Минхо — пропали. Примерно в то же время, когда исчез и он. Чонин ожидал увидеть, как минимум, всех, кто принимал участие в исследовании вместе с Минхо. Сначала девушки писали свои дипломы под его научным руководством, потом — помогали в создании его детища. И он бы мог списать пропажу двух на то, что просто не застал то время, когда они работают. Как раз по двое на одну смену. Но вид крови нарушил эту логику. И покрасневшие глаза Минхо и двух других девушек — тоже. И Чонин не хочет об этом думать, но он все понимает. Если не можешь стращать угрозами смерти, потому что человек тебе нужен живым, то… можно найти его близких. И с Минхо, который рано потерял родителей, а потом и дедушку с бабушкой, оставался небольшой выбор. Чонин точно не знает, какая связь между самим ученым и его подопечными, но подозревает, что она крепка. По крайней мере, это понятно из того, как выглядит Минхо. Точнее… он уже отвернулся от него, показывая сейчас только напряженную спину, но Чонин успел заметить, как скривилось его лицо, по которому будто прошла трещина агонии. Минхо старается контролировать дыхание, делая глубокие вдохи и выдохи. Суни подошла, чтобы потереться о его ногу. Чонин не знает, должен ли он как-то подойти и утешить. Он не очень… хорош в этом. Да и нужно ли это Минхо от незнакомого человека? Чонин вспоминает тот день, когда потерял маму, и как его учительница утешала его. Это вообще не помогло, на самом деле. Боль легче не стала. Но хотя бы он знал, что не остался с этим один на один. Поэтому он, слегка сгорбившись, встает, чтобы подойти к Минхо и положить ладонь ему на спину, чуть сжав ее. Чонин знает, что никакие слова тут не помогут, а могут сделать только хуже, поэтому ничего не говорит. В его голове тикают невидимые часы, напоминая, что у него осталось немного времени. Чонин переводит взгляд на свои вполне реальные часы на руке. В этот раз он надел еще и вторые на руку, чтобы знать, когда нужно возвращаться. Но за рукавом скрыты и вторые, которые он никогда не снимает. Абсолютно бесполезные в своей сути, но для него они необходимы также, как воздух. Еще двадцать минут. Значит, на разговор осталось около десяти. Когда дыхание Минхо стабилизируется достаточно, Чонин мягко начинает первым: — Из двух зол лучше выбирать меньшее. Они же могут… убить и остальных. Им нужны только вы, а Розэ и Дженни… …чтобы влиять на Минхо, но Чонин это договаривает только мысленно. — Забавно, — в голосе Минхо усмешка, но веселье в ней темновато извращенное, — я сказал, что ты ребенок, но ты понимаешь их лучше меня, — Минхо медленно оборачивается к Чонину, который из-за этого убирает руку и делает шаг назад. — Из любого клана выход только один. И для меня в том числе. — Нет, — отрезает Чонин. — Всегда есть другой выход. — И какой же? — интересуется Минхо, но его вопрос явно не тот, на который он ждет реальный ответ. Но у Чонина он есть. Хорошо подготовленный. — Я не состою в клане, поэтому не клялся им в верности. Если вы не хотите связываться с Осонг Па, в чем я вас прекрасно понимаю, — не без иронии добавляет он, — то помогу вам сбежать, когда они сюда придут. Я не расскажу им о вас, я еще ничего им не говорил, и не собираюсь. Когда мы обговаривали условия, никто не говорил, что я должен привести им кого-то, — Чонин легко пожимает плечами. Он и правда ничего такого не обещал. А Хенджин знал, с кем связывался. — Тот телефон, что вы забрали — это для вас. Там есть мой номер. Можете писать мне в любое время. Помимо прочих, одна из вещей, которая показала Чонину, что Минхо может быть не таким уж и опасным, был простой факт того, что ботинки он не проверил. Это знает любой хороший преступник, ну, или полицейский: обувь обязательно надо проверять, когда кого-то обыскиваешь. Тем более, с такой крупной подошвой, в которую можно что-то спрятать. Чонин даже вспоминать не хочет, сколько он тренировался, чтобы научиться быстро доставать любой спрятанный предмет: от ножика до телефона. — Вы можете сдать телефон, как и меня, сразу после того, как я выйду, или даже раньше, — говорит Чонин спокойно, потому что хлипкий, но план на такой исход у них есть, и даже не один. — Но есть и другой вариант. Вы можете отсюда выбраться, если доверитесь мне. — И зачем тебе все это? Зачем помогать? — теперь вопрос Минхо звучит как то, что он спрашивает не просто так. Только поэтому Чонин решается сказать, как есть, без увиливаний. — Не жду, что вы мне поверите, — предупреждает он сразу, уводя взгляд в сторону мирно спящих кошек. — Но я вас понимаю, — Чонин берет паузу, чтобы сглотнуть и сказать уверенно, но в итоге все равно еле как выдавливает. — Хянкум Па отобрали жизнь моей мамы. — Он закусывает щеку на мгновение, а потом продолжает задумчиво. — Объединиться с их врагом, чтобы отомстить, наверное, лучший вариант, разве нет? — Чонин поворачивается обратно к Минхо. — И если вы хотите того же… то и для вас это лучший вариант. Кто еще поможет избавиться от одного клана, как не другой? Ни у кого больше нет такой власти. Я — ваш шанс выбраться отсюда. Не только для вас, но и для всех, ради кого вы здесь, — может, немного нагло, но Чонин говорит так, как есть. Может, поэтому Минхо почему-то начал слегка истерично посмеиваться, когда Чонин закончил. — Почему вы смеетесь? — Это правда забавно, — только почему-то в глазах Минхо Чонин не видит и доли веселья. — Все это. Не знаю, удачно или нет то, в какой момент ты решил прийти, но… — уголки губ Минхо опускаются вниз. — Я не могу тебе ничем помочь. Всю первую партию вывезли сегодня ночью, чтобы продать. — Нет. Не может быть. Или… Чонин хочет завыть и стукнуть себя по лбу, а еще схватиться за волосы и со всей силы потянуть так, чтобы почувствовать боль. Может, хотя бы она отрезвит мозг, который совсем расплавился за последние дни. Они были так сильно сосредоточены только на Хагюне, на его местоположении, что… в их головы, забитые столькими делами, даже не пришла мысль проверить камеры с заправки за последние сутки. Увидели еще с утра, что Хагюн у себя в кабинете — и сразу начали собираться. Все же было очевидно, разве нет? Никто из них двоих даже не допустил вариант того, что еще одной проблемой может быть кто-то другой. Только непонятно, кто. Надо бы проверить позже. Надо было приезжать раньше. Если бы... — Этот шприц, — отвлекает его от самокритичных мыслей Минхо, слегка хлопнув по карману халата. — В нем ничего опасного. Мы пока только начали готовить вторую партию, так что, даже если бы хотел, я бы ничего тебе не смог отдать, — он тянет уголок губы в сторону в разочаровании. — И как только стало понятно, что первая партия и правда готова к отправке… — Минхо снова невесело усмехается. — Ты верно угадал. Я думал, что худшее уже было, что смогу быть незаменимым, чтобы диктовать условия, но увы… — Тогда вам точно нужно выбираться отсюда, — подбадривает Чонин. — Может, ты и прав, но… — Никаких но, — возмущается Чонин, нахмурив брови. Да что тут непонятного осталось? — Вы еще можете помочь другим. Может, не всему миру, но хотя бы тем, кто вам дорог. Просто… решитесь. Минхо ничего не отвечает. Его мимика не говорит «да» или «нет», поэтому Чонин, сказав уже все, что только мог, ждет, затаив дыхание. Если и это не поможет, тогда он не знает, что еще может… может, Минхо нужно время или… Минхо достает из второго кармана телефон, который отобрал у него, и вертит в руке. — Говоришь, этот телефон для меня?

***

«Появилась новая информация, объект пока откладывается. Подробнее скажу на встрече» Это сообщение от Хенджина застало Чонина не в лучшее время. Оно застало его сразу после того, как они с Сынмином приехали домой, оставив нарколабораторию под видом заправки позади. Конечно, Чонин запаниковал, но слегка. Запаниковать полностью ему не дало только его выжатое состояние. Чонин и так был затянут в болотистый ил мыслей о том, как сильно в итоге облажался. Не успел найти лабораторию до того, как первую партию уже куда-то отправили, чтобы она пошла по рукам дилеров. И вот. Хенджин, оказывается, уже что-то знает. Возможно, как раз про первую поставку он и знает. Иначе почему мог отложить целый объект? И у Чонина даже не было времени здраво подумать об этом, потому что все его тревожные мысли, словно запутанных клубок электрических проводов, были только о том, что сделает Хенджин. Решил попрощаться лично? Стоит ли Чонину прийти во всем своем парадном ради такого? Да и… если подвел синдикат, выход для тебя, наверное, только один? Опять же, не то чтобы он прям подвел. Он просто не успел сделать так, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Тот самый сладкий вариант, где он находит лабораторию еще на стадии тестирования наркотика — уже не вариант. Теперь ситуация несколько сложнее. Чонин сбился со счета, сколько раз перечитал два коротких предложения, стараясь представить, что в них вкладывал Хенджин. Даже зачитал Сынмину, слово в слово. Почему-то друг, который так яростно отговаривал его от встречи с Минхо, не нашел ничего опасного в сообщении Хенджина. Сказал, что Чонин все себе выдумал. Чонин был тогда не согласен. Но он застал Сынмина, когда тот уже готовился лечь спать, поэтому спорить не стал. Они оба были слишком уставшими для того, чтобы беспокоиться о Хенджине. Даже Чонина хватило ненадолго. Но он уверен, если бы его внутренняя батарейка не мигала, показывая критический уровень, он бы не смог заснуть в мгновение, за которое голова успела коснуться подушки. Даже кошмаров не было. На следующее утро и на свежую голову он уже был согласен с другом. Ничего страшного в сообщении нет. Хенджин даже написал, что объект пока откладывается. Не звучит так, будто он собирается порвать с Чонином, прекратив их договоренность, или же прикончить его в ближайшее время. Но все равно. Ситуации лучше и не придумаешь, конечно. Чонин пообещал Хенджину, что поможет найти нарколабораторию или образец. Хенджин пообещал, что поможет ему найти убийцу мамы. И Чонин свою часть сделки уже выполнил. Осталось только рассказать об этом Хенджину, а потом стребовать информацию и деньги. И все, можно разойтись. Неважно, какая там у Хенджина новая информация. Лучше той, что есть у Чонина, точно не будет. Но Чонин также пообещал Минхо помочь избавиться от гнета клана, который тоже презирает всей душой. И поэтому рассказать Хенджину о лаборатории пока нельзя. Получается, Чонин скроет часть информации. Самую важную ее часть... ненадолго... всего лишь до того момента, пока ситуация не станет критической. Пока Минхо не напишет, что вторая партия уже готова. А по его заверениям, этого точно не случится в ближайшие дни. И не то чтобы он обещал Хенджину найти лабораторию до того, как наркотик уже будет готов к тому, чтобы его по достоинству оценили дилеры или любители острых ощущений ценой своей жизни. И не то чтобы он клялся Хенджину в верности. Они же не договаривались, что Чонин должен привести ему главного ученого? Об этом речи вообще не было. Хенджину надо было точнее указывать границы их сделки. Поэтому Чонин все сделает правильно. Убьет одной пулей две цели. Точнее, он никого не убьет, а наоборот, поможет невинным людям. И при этом выполнит свою часть сделки перед Хенджином. Но Чонин все равно чувствует себя виноватым. И ни перед кем иным, как перед главой синдиката. Человеком, у которого ложь точно не первая в списке грехов, которые он взял на свою душу. Скорее, первая с конца. С того момента, как можно было расслабиться, потому что заправка превратилась в далекую точку за задним стеклом машины, его не отпускало это поганое чувство, от которого хочется одновременно заплакать и рвать, чтобы стало полегче. Чонин видел, как упало лицо Сынмина, когда он тоже узнал, что они не успели. Обратно они ехали молча, но Чонин знал, о чем думал друг. Потому что думал о том же. Если бы… Чонин не горит желанием представлять теперь уже невозможное. Теперь он желает только как можно скорее узнать, какая именно информация появилась у Хенджина. Может, он еще и не знает о первой партии товара, и это что-то другое. Неизвестность съедает его так же сильно, как гложущее чувство вины. Только поэтому он с нетерпением ждал встречи с Хенджином. Который наконец-то не опоздал, а оказался на месте первым. И он даже не в спортивной одежде, а в темно-синем костюме, который, естественно, великолепно на нем сидит. В этот раз под пиджаком такого же цвета рубашка, сверху которой светлая цепь с крупными звеньями. Чонин неслышно выдыхает с облегчением. В какой-то момент он уже был готов снять свою цепочку, но решил, что может спрятать под одеждой в любой момент. Хотя бы не он один приоделся чуть больше обычного: на привычную белую футболку сверху накинул светлую рубашку, а вместо спортивных штанов — чуть свободные классические. Потому что не мог усидеть на месте, и только. Было бы еще лучше, если бы Хенджин в своем сообщении хотя бы примерно предупреждал о том, где встреча в следующий раз. Хотя бы характером места или намеками об одежде. Чонин же вполне себе мог и в спортивках сюда заявиться. Все же не хотелось бы в спортивном приходить в зал, полный искусства. Было бы неудобно еще и перед прекрасным. Потому что для новой встречи Хенджин выбрал… картинную галерею. Несмотря на то, что на табличке указано, что она все еще должна работать для всех посетителей, никого, кроме них двоих, телохранителей, оставшихся в холле, и парочки работников, которые провели их в нужный зал, здесь нет. Разделенное на несколько секций просторное помещение с серыми стенами и приглушенным освещением. Картины художников. Хенджин. И Чонин, который в третий раз отмахивается от воспоминания о том, как окрестил их встречи Сынмин. Это никакие не свидания. В чем легко убедиться, если спросить. — Что мы здесь делаем? — решает сразу действовать Чонин. — Все хотел попасть на эту выставку, а она через пару дней уже закрывается, — объясняет Хенджин. — Так что совмещаю приятное с… — он переводит взгляд с зала на Чонина и приподнимает уголки губ в вежливой улыбке, но глаза выдают неприкрытое ехидство. — Еще более приятным. Чонину нужно сразу отвернуть голову в противоположную сторону, усмехнувшись. Если он сейчас серьезно покраснеет, то объявит свои щеки главными предателями. Потому что головой-то он прекрасно понимает, что в словах Хенджина процент искренности можно измерять в десятых знаках после запятой. Или в сотых. — А если серьезно? — говорит Чонин, смотря не на Хенджина, а на все картины, к которым еще предстоит подойти ближе и рассмотреть. — Пришел докупить картин в коллекцию, — теперь спокойно объясняет Хенджин. — Сам знаешь, деньги сами себя не отмоют. Они только зашли, все еще стоят в паре шагов от входа. Женщина, которая проводила их, сказала, что здесь четыре секции, каждая из которых являет собой небольшой зал. Так что обойти здесь все — задача не быстрая. У Чонина нет терпения, чтобы столько ждать. — Насчет той новой информации… — Ты куда-то спешишь? Есть какие-то дела? — спрашивает Хенджин, надменно приподняв брови. Будто не может быть никаких больше дел у Чонина, которого даже не предупредили, где и как долго будет встреча. Но у него и правда больше нет дел. Непредсказуемость Хенджина показала, что на него нужно освобождать весь день, больше особо ничего не планируя. Зато у Чонина есть кое-что другое. — Нет, но… — Тогда давай проявим уважение к труду художников и уделим внимание картинам. Обсудим все позже. Вот это нравоучительный тон. Чонин как будто снова в школе и не обращает внимание на какие-то якобы важные вещи, которые нужны только преподавательнице, которая их объясняет. Ну, хорошо. Чонин теперь и слова не скажет, пока этот великий ценитель не насмотрится, чтобы выбрать, какие из картин помогут ему скрыть нелегальность своих грязных денег. Чонин уверен, картин для этого понадобится немало. Хенджин может сразу все выкупить, к чему мелочиться? Сколько времени нужно, чтобы выбрать картины в коллекцию? Чонин не может говорить за других богатых преступников, но теперь он знает, что Хенджину, судя по всему, нужно минимум полдня. Он не просто рассматривает картины, выполненные в совершенно разных стилях, в которых Чонин совершенно не разбирается, но еще читает почти все маленькие таблички, которые расположены рядом с рамами. Чонин не заметил, чтобы мимика на лице Хенджина сильно менялась, но две картины тот даже сфотографировал на телефон. И они успели пройти только один зал. Чонин обещал себе, что будет молчать, пока Хенджину не надоест. Но тому все не надоедает и не надоедает. Неужели действительно нравится? Тем временем прошел ровно час. Чонин, когда они останавливаются перед очередным холстом с красками, уже начинает дергать ногой в нетерпении. Может, кое-кто поймет намек. Но Хенджин все еще не заговорил о том, ради чего они вообще встречаются. Вместо этого он без какой-либо язвительности иногда спрашивает: «Как тебе эта картина?». Как будто мнение Чонина и правда ему интересно. Чонин же не такой. Он не может сосредоточиться на чем-либо, пока все его внутренности скручены в тугой узел от противоречивых чувств. Он не может просто отложить важный разговор. Ему абсолютно все равно на эти картины. Тем более, они только усугубляют его внутреннее положение своей гнетущей атмосферой. Не в обиду художникам, но сейчас как-то не до их творений. В какой-нибудь другой ситуации Чонин бы, может, и насладился красотой цвета и света. Для этого, как минимум, нужно убрать из уравнения Хенджина, с которым сложно отвлекаться на что-либо другое. Чонин постоянно на него поглядывает, стараясь уже делать это краем глаза, не вызывая подозрений. Было бы лучше, если бы Хенджин был косоглазым или лысым. Или не разоделся бы так в этот раз. Не захотелось бы отвлекаться. Поэтому на все вопросы Хенджина Чонин может только пожать плечами уже в который раз. — Не любишь художественное искусство? — Хенджин внимательно смотрит на него, чуть наклонив голову в бок. — Да как-то… мне все равно. Чонин хмурит лоб, но смотрит не на него, а на картину, на которой изображено цунами во всех оттенках синего. Высота волны даже на плоскости и издалека приводит его в ужас. Такое и в реальности случается. Хенджин цокает. — Это потому что ты ничего не знаешь. Поэтому не понимаешь. — Ой, простите, — возмущенно вскидывает брови Чонин, из-за чего между ними образуется глубокая вертикальная складка. — В детском доме почему-то не предусмотрели это в программе. А потом я что-то не нашел времени между попытками выжить и найти заказчиков. — Ничего страшного, — непринужденно бросает Хенджин. — Сейчас я это исправлю. И Хенджин не съязвил. А лучше бы съязвил. Он без шуток начинает объяснять. Чонин слушает о неслучайных композиционных решениях, теории цвета и что он может означать на картине, незаметных деталях, которые зоркий глаз Хенджина примечает с первого раза, как видит картину. Чонин теперь не уверен, что глава клана здесь только ради своей работы. Обычно самоуверенный тон Хенджина хоть и не сбавил в своей уверенности, но она стала иной. Такой, когда человек говорит о том, в чем хорошо разбирается. Неужели так важно разбираться в художественном искусстве, чтобы покупать картины для отмывки денег? Вряд ли. Чонин даже готов признаться, что ему немного нравится. По крайней мере, бархатный голос Хенджина приятно слушать. Не будь Чонин сейчас съедаем неизвестностью, мыслями о Минхо и чувством вины, которое только усилилось вблизи того, из-за кого вообще возникло, то с удовольствием проводил бы время. Наверное, это возможно только в какой-то альтернативной вселенной. Чем больше Чонин слушает своего личного экскурсовода, тем больше пытается понять, что же он упустил. Потому что пока ни один пазл с прошлых встреч, которые он собрал, чтобы понять Хенджина, не складывается с каким-либо другим, чтобы увидеть там возможность для Хенджина, который, как минимум, ценит искусство. А может, и вовсе любит. Чего-то пока в коллекции Чонина не хватает. Либо он что-то упустил, либо неправильно интерпретировал… Но пока он продолжает слушать необычно разговорчивого Хенджина, который ведет свой монолог от картины к картине, не останавливаясь. А Чонин все больше и больше уверяется в кое-какой другой части картины из пазлов, которую он уже смог собрать. Хенджин, скорее всего, одинок. Разговоры на личные темы. Попытки задержать встречи больше положенного. Нежелание встречаться на короткие пять-десять минут. В принципе желание встретиться лично. Может, Чонин и был бы польщен таким повышенным вниманием со стороны того, кто, если признаться себе честно, тоже его привлекает (как минимум, физически, хотя лучше бы было иначе, чтобы жизнь была проще), но он может посмотреть правде в глаза. Не мог он так сильно обворожить Хенджина с самого начала, еще до того, как тот стал главой клана. Так сильно, что Хенджин назначил им еженедельные встречи. Что, только потому, что хотел придумать повод, чтобы еще раз встретиться? Конечно, основной причиной является сверка по прогрессу сделки. Тем более для такого крупного дела, где они оба приносят новую информацию. Обсуждать по телефону такое, конечно, небезопасно, дела так не ведутся. Но если бы причина была только в этом, их встречи длились бы не больше десяти минут, а встречались бы они где-нибудь.. может, в машине Хенджина, чтобы он не терял времени, которого у него наверняка немного. Но Хенджин привел его в картинную галерею, хотя, с другой стороны, у него тут есть рабочее дело. Только еще Хенджин провел с ним время в парке аттракционов, который явно не понравился ему с самого первого детского визга. Даже встреча у моря… всего этого могло бы с легкостью не быть. Зачем тратить столько времени? Чонин благодаря Джисону хорошо осведомлен о слухах, которые ходят в Осонг Па. И по ним сложилось впечатление, что с собственным кланом у молодого главы несколько… натянутые отношения. Даже телохранителей у него не так много, как должно быть. После встречи в ресторане Чонин их больше не видел рядом с Хенджином на их встречах. Сегодня они остались позади, еще в холле музея. Как и в прошлые разы, где-то они есть, но только как незаметные тени. Сложить это еще с тем, что Хенджин, получив отчеты из клиники, думал, что собственные люди его предали… собственному клану Хенджин совсем не доверяет. У него вряд ли есть друзья. Чонин не может представить, чтобы Хенджин подпустил кого-то к себе настолько близко. Наверное, максимум парочка друзей еще с детских или подростковых лет, которые заслужили свое место длительной проверкой времени, исчисляющейся годами. Хенджин действительно… один. И Чонин не хочет обманывать себя, думая, что это он какой-то уникальный или особенный. Но, как он предполагает, так случайно вышло, что для Хенджина, помимо исполнителя его заказа, он еще и что-то вроде… развлечения. Лекарства от скуки и рабочих забот. Идет неожиданно приятным бонусом, на который Чонин не соглашался, но его никто и не спрашивал. Тот, кто не связан с собственным кланом напрямую, но при этом тот, встречи с кем можно оправдать пользой. Скорее всего, поэтому-то с самого начала Хенджин и позволял ему больше, чем мог бы человек его статуса и положения. Чонин, конечно, далек от жизни синдикатов, но не настолько, чтобы не знать, как непозволительно, вплоть до потери собственной жизни или, как минимум, какой-нибудь конечности, проявить неуважение к господину. И все это совсем не работает с Хенджином. Чонин даже забывает большую часть времени, что перед ним человек, который теперь управляет такой огромной криминальной махиной. И это только потому, что Хенджин ему позволяет. По поводу этой вольности Чонин точно не питает иллюзий. Он всегда мог резко высказать Хенджину что-либо, не боясь, что словит пулю в висок. Скорее, наоборот, Хенджину это как будто… нравится. Как минимум, забавляет. Да и с кем бы Хенджин мог поговорить? В его положении он может только спускать приказы, потому что на его вертикали никого нет, люди ниже его в иерархии. Чонин бы и не подумал, что таким, как Хенджин, нужен какой-то человеческий контакт. Скорее всего, сыграл фактор того самого времени, когда он в самом уязвленном для себя положении. Чонин даже готов положить свой мизинец на отсечение , но как бы самоуверенно и горделиво ни вел себя Хенджин, взять управление синдикатом без помощи отца на несколько лет раньше запланированного, без прочного круга своих людей рядом, поставит в острое и щепетильное положение кого угодно. Даже Хенджина. Чонин уверен: если бы он имел такие же навыки, но до этого уже состоял в Осонг Па, никаких встреч и разговоров, выходящих за деловой контекст, у них бы с Хенджином не было. Глава клана просто не мог бы позволить их себе с подчиненным. А Чонин застрял где-то между тем, кто выполняет его поручения и при этом не давал клятву верности. Забавно, но и правда. Если бы Чонин был членом клана, выполняющим приказ господина, всего этого бы не было. По случайности Чонин попался Хенджину в этот странный период времени, который больше не повторится. И, конечно, как только этот момент слабости пройдёт, как только Хенджин займет прочное положение в своем клане, Чонин больше не будет ему нужен. Не то чтобы он и особо хотел. Но почему-то от всех этих мыслей чувствует себя немного использованным. По крайней мере, они используют друг друга взаимно. Может, конечно, Хенджин просто хотел блеснуть своими знаниями в искусстве. И все это Чонин себе надумал, исходя из того, как вел бы себя он, если бы внезапно стал главой клана. Что даже в мыслях звучит смешно. И страшно до трясучки. Погруженный в размышления, он пропускает большую часть слов Хенджина мимо ушей, но успевает кивать тогда, когда это уместно. Чонин все еще ощущает себя на уроке, где нужно делать вид, что он внимательно слушает материал, когда как на самом деле он думает только о том, через сколько минут закончится урок. Однако картина, к которой они только что подошли, сразу забирает на себя все его внимание, погружая мысли в тишину. Такую, которая как будто потрескивает от электрического напряжения. Чонин теперь знает, что на картинах не просто так делают цветовые контрастные акценты. Конечно, его взгляд сразу приковывается к самой светлой и насыщенной по цветам точке картины, расположенной в первой трети. Длинные тонкие руки полностью обхватили маленькое тельце. Ребенку от силы год, еще младенец. За спиной матери — темный смерч, который занимает всю высоту холста, как будто уже не помещается в его рамки. Через несколько мгновений случится непоправимое, и буря настигнет их. Она смела уже все позади себя, превратив пространство в беспроглядную темноту. Но женщина, склонившись к земле и прижав ребенка к груди, как будто пытается скрыть его от надвигающейся катастрофы, надеясь, что как-то сможет спасти. Картина прописана до мелочей. Видны даже застывшие слезы в глазах матери. Невероятно красивое исполнение. Но Чонину так плохо, что он уже сам готов предложить Хенджину перейти дальше. Только ни ноги, ни рот его не слушаются. Все конечности онемели, а горло сжалось. Наверное, его выдал прекратившийся нервный тик ногой или попытки что-то сделать руками, которые, ранее сложенные на груди, бессильно опустились. Хенджин, конечно же, все всегда замечает. — Интересно, как работает материнский инстинкт. Знаешь, что не спасешь, но все равно пытаешься. Но почему-то он работает не у всех матерей, — задумчиво тянет Хенджин, который, конечно, не мог просто взять и промолчать, если до этого постоянно говорил так, будто ему в клане кто-то запрещает и только наедине с Чонином он наконец-то может дать себе волю. Наверное, сам себе и запрещает, чтобы не разрушать загадочное впечатление. — Расскажи мне о своей матери. — Что-то между приказом и интересом, легкий след которого Чонин читает в прищуренных глазах напротив, так как сразу повернул голову от неожиданного вопроса. Чонин бы поверил этому интересу, если бы не знал, что Хенджин над ним издевается. Он же и так все знает. Не может не знать. Да и зачем ему все это? Чонин слегка прокашливается, чтобы вернуть рту способность говорить. — Не сомневаюсь, ты уже и так все разнюхал, — выходит не так остро, как он бы хотел. Чонин хочет верить, что хотя бы в его глазах нет того надлома, который был слышен в голосе. Хенджин говорит, продолжая смотреть только на него: — Знаю ли я о человеке по имени Ян Чонин? О его прошлом? Да. Мозг Чонина зафиксировался только на одном. На окончании первого риторического вопроса. Чонин не помнит, когда последний раз слышал свое имя из чужих уст. Друзья даже в детстве называли его не иначе как «Йенни». В детском доме дети обращались только по кличкам, а все взрослые в основном использовали сокращения, наверное, чтобы сразу убрать между ними стену недоверия. Джисон и Сынмин, конечно же, называют его только так. Заказчики знают только псевдоним — Айэн. Как знал его и Хенджин. — Твое имя. Айэн. Это от английского in, — не вопрос, а констатация факта. — Что значит: я могу пробраться внутрь чего угодно. Хорошее имя для вора. Мне нравится. — Оно не только от этого слова. — И от чего же еще? Чонин усмехается. Хенджин еще тогда прекрасно знал ответ. Который сейчас и произнес вслух. Мама чаще всех называла его по полному имени. А фамилию добавляла только тогда, когда злилась. В последний раз он слышал свое настоящее имя… Чонин и не помнит, когда. Может, и правда, около семи лет назад. По крайней мере, больше четырех лет, с того момента, как они с Сынмином сбежали, он попытался вытеснить сам факт его существования. Была кличка в детском доме, сокращение для близких и псевдоним для работы. А полное имя… он не хотел его использовать. Ощущалось как-то… слишком близко. Чонин бы никогда не подумал, что его озвученное полностью имя может так сильно повлиять на работу сердца. Если бы Хенджин не помог ему это узнать. Почему это ощущается как сдвиг тектонических плит внутри, хотя это такая неважная мелочь? Хенджин тем временем продолжает: — Но я знаю только сухую общую информацию. Да и то о человеке, который давно пропал. Хочу услышать от тебя. — Захотелось поговорить о родителях? — усмешка Чонина с горьковатым привкусом. — Если нет темы получше, тогда давай помолчим. Проявим уважение к художникам, — добавляет он, отворачивая голову от Хенджина к картине. Уж лучше она, чем это лицо, хоть и тоже красивое. Последний, с кем Чонин хотел бы обсудить своих родителей — Хван Хенджин. Он даже с Сынмином этого не делал и не собирается, так с чего вдруг? — Это иронично, — Чонин думает, Хенджин решил оценить то, как вернулись его же слова, но, оказывается, дело в другом. — Ты не знал отца, я не знал свою мать. Видишь, мы прямо как два пазла одного целого прекрасно друг другу подходим, — тон Хенджина явно указывает на то, что он веселится. Чонин решает проигнорировать его последние слова, звучащие как самый ужасный флирт человека, который хочет одного: предложить поехать к нему или снять номер. — Я и не хочу знать своего отца, — вместо этого бурчит он. — Вот как. — А ты? — как бы невзначай спрашивает Чонин. Он слышал, что мама Хенджина даже не была кем-то из клана. То, что Хенджин, если можно это так назвать, незапланированный ребенок, сильно удивило, когда он узнал. — Я и так знал своего отца. Чонин в последний момент сдерживается, чтобы не закатить глаза. — Я спрашивал про твою маму. — Отец сам рассказал мне о ней все, что было нужно. Непонятно, что кроется за этим ровным голосом, но как будто Хенджину так же все равно на свою маму, как и Чонину на своего отца. Чонин сказал правду. Не хочет искать и что-либо знать о человеке, которого не видел даже в том возрасте, из которого трудно что-либо вспомнить, даже если это было что-то важное. Чонина удивляет только то, что отец Хенджина рассказывал ему о маме. Потому что у него ситуация обратная. Мама никогда не хотела упоминать отца. И прекрасно давала понять, что за этим решением кроются не самые светлые чувства. Чонин даже не знает, жив его отец или мертв. Любой из вариантов ничего не меняет в его жизни. Ему нет дела до человека, который бросил и его, и маму. Может, у этого мужчины были какие-то свои причины. Это неважно. И раз уж Хенджин начал и не хочет останавливаться, может, тоже поделится? — И? — спрашивает Чонин. — Что и? — переспрашивает Хенджин с серьезным лицом, явно издеваясь. — Что он тебе рассказывал? — Я задавал вопрос первым. Чонин все же закатывает глаза. Он перестал использовать такие аргументы еще в младшей школе. — Все, что ты нашел, правда. Не знаю, что добавить, — Чонин слегка приподнимает плечи. Он и не хочет ничего добавлять. — Моя мама работала судьей. Верила в торжество справедливости, положила на это всю жизнь, чтобы бороться против таких, как ты, — с нажимом на последние слова добавляет он. — Хотела, чтобы я вырос таким же честным человеком. Чонин не знает, что снова такого веселого в его словах. Для него самого они звучат как… безысходность, с которой он смирился. Но Хенджин, судя по смешку, считает иначе. Голова сама собой поворачивается в сторону звука. Чонин, сжав губы, удивляется тому, что никакой триумфальной улыбки на лице Хенджина нет. Вместо нее… Чонин не может разобрать, это жалость или ему не кажется и глаза Хенджина немного смягчились. Что-то в его маске точно дало трещину. Но что ему, к сожалению, не кажется, так это слова, которые произносит Хенджин. Но в них так же сложно поверить. Правда, образу Хенджина они как раз таки отлично подходят. — А ты в итоге стал преступником. Работаешь с тем, против кого она боролась, — так спокойно и негромко, но почему-то слова эти для Чонина звучат как взрыв бомбы, только уже атомной. — Интересно, как жизнь иногда может повернуться, несмотря на принципы… Хенджин не сводит с него своего странного взгляда. Чонин не расстраивается, нет. Хотя внутри грудной клетки что-то срывается, оставляя после себя только опустошенность и звук разбитого стекла. Чонин просто хочет влепить пощечину. Сдерживается только потому, что за это ему уже и правда могут отрезать руку. В лучшем случае. И перед этим человеком он испытывал какие-то там виноватые чувства? Эту пощечину неплохо влепить и себе тогда. Чонин не хотел спрашивать. Ему было неловко и совестно. Подумал, спросит позже, когда с его стороны будет все чисто и без недомолвок. Но после этих слов зажатость куда-то испарилась. — Насчет боролась, — ему даже все равно, что тон голоса заметно холодный. — Ты же знаешь, что было в тот день, когда она погибла? — Что же? — Хенджин приподнимает брови. Это был риторический вопрос, но Чонин уже не ведется. — Она собиралась засудить кого-то из твоего клана, — приподнимая подбородок, отвечает он с таким осуждением, будто застукал Хенджина за чем-то незаконным и теперь шантажирует. — Тогда клан был не моим. Его самоуверенный тон даже уже не слышится как провокация. — Все равно. Ты знаешь что-то об этом? Почему Хянкум Па нужно было взорвать все? Почему не просто убить конкурентов? — Мотивы другого клана ты можешь узнать только от них самих, когда задашь вопрос нужному человеку, — Чонин не успевает вставить слово, когда Хенджин вдруг достает что-то из внутреннего кармана пиджака и добавляет. — Кстати об этом… Хенджин передает ему сложенный вдвое плотный лист бумаги. Такой, что не видно, что может быть написано или нарисовано с другой стороны. На автомате протягивая руку, чтобы узнать, нахмурившийся и все еще раздраженный Чонин успевает отметить только приятные тактильные ощущения от слегка рельефного покрытия, когда Хенджин опережает его возникший, но еще не озвученный вопрос: — Поразмышлял на досуге о том отчете, — дыхание Чонина на мгновение прерывается. — Это примерный список тех, кто в те годы мог провернуть подобную заварушку. Не то чтобы я знаю всех мудаков из Хянкум Па лично, но… некоторых знаю. Идем, — без паузы на размышления добавляет Хенджин, наклоняет голову в сторону следующих картин и, дав Чонину пару секунд на то, чтобы мозг перескочил с одной темы на другую, разворачивается и идет дальше, не смотря, идет ли кто-то за ним. А Чонин не идет. У него бешено колотится сердце, все тело ощущается невесомо, будто пальцы не способны удержать даже листок бумаги. От резкой смены в настроении виски пульсируют. Чонин усиленно даже не пытается сейчас осознать, что сделал Хенджин. Под черепной коробкой скрывается только мысль о том, что ему срочно нужно прочитать все, что написано на бумаге. В этот раз нет желания откладывать на потом. Медленно, но Чонин плетется за Хенджином. Точнее, за темным образом впереди, потому что взгляд его полностью сосредоточен на пяти именах, рядом с которыми — короткие строчки пояснений. Слова расплываются перед глазами, хотя они точно не слезятся. Но такое чувство, будто он в одно мгновение разучился читать. Буквы не складываются во что-то понимаемое и узнаваемое умом. Зато что он хорошо понимает и узнает, так это чужую грудь, в которую вдруг утыкается. Это же на уровне рефлексов — одновременно сделать шаг назад и поднять голову, чтобы увидеть, что случилось. Как будто забыл, что, кроме тебя, еще здесь есть только один человек. Чонин все еще не понимает, как это получается у Хенджина. Наверное, ему этот навык выдавали, если не с рождения, то точно на той самой программе обучения, в которую входит и художественное искусство. Чонин бы назвал это искусством… производить эффектное впечатление с одного взгляда. Он хорошо помнит, что попался сразу же. Будто попал под темные чары прекрасного искусителя. Почему они практически одного роста, но внутренне эти пара сантиметров разницы ощущаются как все десять? И не в его пользу. Есть подозрение, что, будь выше Чонин, все равно было бы это скручивающее внутренности ощущение, будто смотришь снизу вверх. И точно из-за этого Чонин одергивает себя, чтобы не опустить взгляд ниже по лицу Хенджина. Потому что так было бы удобнее, как будто они на одном уровне. Хотя пухлые губы Хенджина в реальности точно не на одном уровне с лисьими глазами Чонина. — Так и знал, что надо было позже отдать, — цокает Хенджин. — Я послушал про твои картины. Может, теперь послушаю про это? — Чонин приподнимает зажатый с двух сторон пальцами листок. — Не хочешь рассказать о своих рассуждениях? Мне бы хотелось услышать от тебя, — возвращает Чонин слова Хенджина, приподняв брови. Хенджину нужно всего несколько секунд драматичной паузы, чтобы, не получив от Чонина продолжения, начать рассказывать. Чонин все это время даже не пытался делать вид, что заинтересован в картинах, без лишней застенчивости смотря только на говорящего Хенджина, который тоже почему-то стал уделять картинам меньше внимания, практически не задерживаясь у какой-либо из них. Когда Хенджин, договорив и ответив на его вопросы, умолкает, Чонин замечает, что они прошли почти весь последний зал. Теперь как-то странно будет, если он не будет смотреть на картины, верно? Поэтому Чонин быстро переводит взгляд на ту, перед которой они остановились. Почему-то в этот момент его лицо озаряется догадкой. Чонин все это время не понимал, что это за выставка, а прочитать заранее он попросту не успел, слишком ошеломленный выбором места. А теперь стало ясно. Все картины, в итоге, объединены одной тематикой: стихийные бедствия. Хотя бы это вписывается в портрет Хенджина. Природные катаклизмы его натуре идеально подходят. Но все равно хочется спросить… — Почему именно эта выставка? — Потому что иногда нужно обращаться к тому, что мощнее тебя, — спокойно отвечает Хенджин, без какой-либо спеси. — Проветрить чувство собственной важности? — Что-то вроде того. — Тогда тебе и правда полезно, — поддразнивает Чонин. Чонин не успевает добавить, что Хенджину надо добавить как можно больше таких дел в расписание, потому что тот негромко смеется. И сразу все слова куда-то пропадают с кончика языка. — Еще это вдохновляет, — добавляет Хенджин. И это ответ, который тоже прекрасно подходит ему. Потому что Чонин не может представить, что из ужасных катастроф может вдохновлять. — Разрушать еще больше? — решает спросить он. Хенджин приподнимает уголки губ в такой усмешке, будто пытается скрыть секрет, но еле как сдерживается. — Помнишь цунами, которое было в Хэундэгу? Оно еще было на одной из картин. Конечно, Чонин помнит, хоть и был тогда еще ребенком. Весь город остался без электричества на неделю. Да и картину он легко вспоминает. Одна из немногих, о которых Хенджин сказал, что купит, когда Чонин поинтересовался, почему он некоторые фотографирует. — Это было много лет назад… — Самое мощное за последние сто лет в Пусане, — перебивает его Хенджин. — И район полностью восстановился от последствий за… — он демонстративно поднимает глаза вверх и слегка хмурится, будто пытается вспомнить. — Полтора года. Это быстро. Думаешь, у тех, кто сидит в душных кабинетах городского управления есть столько денег? Вопрос риторический, но Чонин все равно хочет ответить. Только Хенджин, видимо, сегодня настроен на длинные монологи. Не дает и слова вставить. — Этот район был под нашим управлением. Именно Осонг Па помогали пострадавшим едой, одеждой, всем необходимым, даже временной крышей над головой. Выделили десятки своих ребят для того, чтобы распределять гуманитарную помощь, в то время как правительство могло поделиться лишь красноречивыми речами и пустыми обещаниями. — И откуда эти деньги у вас? — спрашивает Чонин, не скрывая осуждения в голосе. — Вы их заработали… — Так же, как зарабатывает государство, — обрывает его Хенджин. — Обокрали бедных граждан, — так беззастенчиво спокойно, что возмущение поднимается у Чонина в груди. — У них — налоги, у нас — свои способы. И там, и там — по сути, одинаково. Только почему-то в критической ситуации помочь смогли мы, а не они. Чонин не может поверить своим ушам. — Ты же не серьезно сейчас рассказываешь мне, какие вы добрые и благородные… — Один из моих предков, — и снова Хенджин даже не пытается выслушать его. — Тот, кто и основал клан, был корейцем, который служил якудза из-за японской оккупации. Он собрал свою группировку, чтобы противодействовать врагу, — звуковой окрас его речи постепенно уходит от размеренно спокойного к более подвижному. — Именно банды боролись против того, чтобы их соотечественников перестали использовать в качестве рабов или проституток. Японцев тогда покрывала полиция и чиновники, поэтому защищали граждан только… — Хенджин усмехается, — преступники. Только они давали надежду, что когда-то многолетний гнет империи может прекратиться. Чонин не знал обо всем этом. Конечно, в школе ни за что не рассказали бы о подобных деталях в истории их страны. Он не уверен, что Хенджин не приукрасил или не решил убрать неприглядные подробности, но… нет. Это все же стоит проверить на истинность. — Как дали надежду, — говорит он то, в чем хорошо уверен. — Так и отобрали ее позже, когда… — Знаешь, как появилась якудза? — Хенджин, видимо, не терпит иной точки зрения в этой теме. — В их основе изначально заложены идеи о пути воина и принципы верности, чести и служения, — смотрит на него так серьезно, что Чонин, смутившись, отводит взгляд в сторону. — Все это они взяли у самураев, которых почему-то принято считать благородными. Тот самый образ Робин Гуда, которому ты стараешься соответствовать, — подчеркнуто насмешливо добавляет он. — Осонг Па до сих пор придерживается этих принципов. Нашел, кому пудрить мозги. Какие принципы? Чонин категорически не согласен. — И это было очень много лет назад. Может, в начале и правда… — Каждый год в Сеуле проводится благотворительный вечер, на который стекается весь высший свет Кореи, — может, Чонину вообще не пытаться уже говорить? Какой в этом смысл, каждый останется при своем. Он ошибся, когда думал, что это будет диалог. — Почему-то они не брезгует приглашать и преступников. Наверное, потому что знают, что кланы дадут гораздо больше, чем любой директор холдинга, который туда придет. Если не будет сильно занят. Мой отец каким-то образом всегда находил время. Чонин знает об этом вечере. Джисон много раз жаловался, что родители не оставляют ему выбора, кроме как появиться на нем всей семьей, чтобы напомнить о ее идеальном лице в виде их сыновей. С тех пор, как они познакомились, каждый год друг предлагал Чонину присоединиться, чтобы было не настолько тоскливо и скучно. Все приглашения рассчитаны на плюс одного гостя. По словам Джисона, так он хотя бы мог посплетничать с ним обо всех, кто его раздражает, показав лично, а не пересказывать все уже потом, когда они вместе сидели бы у него в клубе. Чонин не представляет, какого бы это было, потому что даже по прошествии нескольких дней Джисон был полностью заряжен на то, чтобы во всех красках пересказать ему сплетни о тех, чьи имена он либо не знает и не пытается запомнить, либо слышал где-то из новостей. Воспоминание само собой всплывает перед глазами. Джисон же недавно снова… — Этот вечер через пять дней, — Хенджин переходит на свой особый деловой тон, привлекая полное внимание Чонина. — Мне донесли, что там будет сделка с тем идиотом, который решился купить новый товар у Хянкум Па. Чонин напоминает себе, что ему необходимо изобразить удивление, будто он даже не подозревал об этом. Правда, оно само окрашивает его лицо, добавляя к палитре еще оттенки напряжения и тревоги. Не только из-за того, что Хенджин все знает, но и… получается, он намекает на… — Не удивлюсь, если это часть их этапа тестирования, но уже на реальных людях, — с презрением говорит он, поджав губы. — В любом случае, мы не можем позволить этому случиться, — Хенджин растягивает губы в самодовольной полуулыбке, но Чонин видит в ней что-то кровожадное. — А ты заодно поможешь моим ребятам сорвать сделку и забрать товар. Только тогда… — он останавливается, как будто пытается подготовиться сказать следующие слова. Либо он пытается подготовить Чонина. — Тебе придется прийти с нами, как одному из… — Я приду с другом, — уверенно обрывает Чонин. Он уже отказал Джисону. Черт. Друг ни разу не приходил в итоге с кем-то другим, поэтому Чонин питает большие надежды, что в этот раз все осталось также, и он еще сможет обрадовать Джисона, который так по-детски надувает губы и щеки при отказе, что Чонину становится неудобно. Будто пушистого хомячка обидел. — Объясни, — требует Хенджин. — Ну, что тут объяснять… — Чонин говорит без насмешки, но Хенджин все равно прищуривается, будто хочет уличить во лжи. — У меня есть друг из чеболей. Я уже давно знаю об этом вечере благодаря ему. Он точно будет не против, давно звал… Так будет лучше, — твердо заявляет Чонин. — Меньше подозрений, и лучше бы, чтобы меня и тебя не могли как-то связать вместе… — Да, — так же уверенно соглашается Хенджин, но почему-то напряжение на его лице не разгладилось. — Так будет гораздо лучше. Как хорошо, что у Чонина есть Джисон. Если бы… Чонин не любит думать о невозможных вариантах. Но почему-то этот отдается извращенно сладким трепетом в груди.