Танец Хаоса. Новое время

У выхода из шатра их уже ждали трое, одной из них была Манари, а вот двух других Рудо принялся разглядывать с нескрываемым любопытством. Его отец Лейв всегда любил камешки, яркие самоцветы, которые неприступные однообразно серые горы рождали в своем нутре, и ильтонцы как раз такие камешки ему и напоминали, что было в общем-то вполне понятно, но при этом потрясающе удивительно. Все разные, все яркие, очень похожие друг на друга, но при этом так разительно отличающиеся, будто природа, что создавала их, прекратила наконец сдерживать себя в одной форме, схватила со смехом палитру с разноцветными кляксами и принялась с хохотом раскидывать их вокруг, заполняя однообразный мир цветом и радостью. Рудо рассматривал и наслаждался тем, что видели его глаза. Жрицу Манари охраняли двое – мужчина и женщина, оба вроде бы молодые, хоть при определении их возраста Рудо больше полагался на свое чутье, нежели на черты лица: как и по лицам бессмертных по ильтонским чертам сложно было определить возраст, сложнее, чем по куда быстрее меняющимся людям. У мужчины были длинные мягкие каштановые волосы с вплетенными в них перышками птиц и совершенно невероятные радужки глаз, таких он еще никогда не видел – оранжевые, с белыми полосами и кругами, точно такие же, как и его руки. Рудо долго смотрел, а потом едва не захохотал от наслаждения – сердолик! Его руки были из огненно-туманного сердолика, поблескивающего на солнце и почти что светящегося изнутри. Одет ильтонец был в песочного цвета тунику без рукавов, перехваченную широким в две ладони поясом из тисненой кожи и черные штаны. За его массивным плечом из чехла торчала странная изогнутая деревянная рукоять, и Рудо долго глядел на нее, не понимая, что это – булава, меч, какой-то посох, но рассмотреть и понять ему пока не удавалось. Женщина была ниже его, хоть и выше Манари, удивительно тонкая по сравнению с массивным мужчиной, даже несмотря на руки. Толстая русая коса спускалась ей на плечо, а лоб пересекала плетеная тесемка. Глаза у нее были темно-фиолетовые, как и руки – аметистовые перекаты, хранящие внутри задумчивую глубокую темноту. Одета она была в такую же тунику, как и мужчина, только расшитую по горлу и подолу замысловатыми узорами, а ее кожаный пояс был весь усыпан мелкими железными монетками-украшениями, поблескивающими на солнце. У нее тоже за плечом была рукоять, как и у мужчины. Эти двое были воинами. Чем дольше Рудо смотрел на них, тем четче это понимал – по тому, как они стояли, как держали себя, как смотрели. Он всегда чувствовал людей, которые умели сражаться, по неуловимому ощущению, исходящему откуда-то из самого их нутра. Только эти двое ильтонцев все равно были другими, не такими, как все остальные солдаты-люди в лагере. Даже привыкшие защищать и сражаться, они были как будто распахнуты в мир, ожидая от него не нападения, но… контакта? Госпожа Манари, выглядящая в своей черной тунике на фоне них как-то угрожающе мрачно, дождалась, когда Рудо вдоволь насмотрится, а потом повела мягкой рукой, улыбаясь им с Хэллой краешком губ: - Это Проводники Альварди Нат и Талахани Диан. Они откроют нам путь через горы. - Меня зовут Рудо, - он первым протянул ильтонцу Альварди ладонь, почти что сгорая от нетерпения коснуться его чудного каменного запястья. Прикосновение к нему и впрямь было дивным – Рудо ожидал холодную гладкую поверхность камня, а вместо этого притронулся к чему-то теплому и нежному, очень твердому, но при этом едва ли не эластичному. Каменные пальцы, выглядящие так, будто могли раздробить кость одним прикосновением, мягко-мягко с потрясающей бережностью пожали его ладонь. Ильтонец улыбнулся ему, лучики играли в уголках его странных огненных глаз, и Рудо не удержал восхищенного вздоха. Эти создания так нравились ему! Чем больше он смотрел на них, тем меньше верил, что их создавали для войны. Существо, стоящее перед ним, походило на что угодно, кроме как на солдата, хоть таковым и являлось. И коли так, то каким образом оно могло создаваться для уничтожения? Как оно вообще могло создаваться? Разве даже самый изощренный, самый искусный разум мог сравниться в красоте замысла и творения с природой, порождающей вещи? Он поздоровался и с Талахани, почти по-детски наслаждаясь теплом ее ладоней, и отступил, позволяя Хэлле тоже пожать руки ильтонцам. Она на их фоне смотрелась совсем крохоткой, и впрямь почти в два раза меньше их, словно травинка рядом с камышовой качалкой. - Следуйте за нами, - предложила Манари, первой двинувшись вперед между палаток. Стоило обоим ильтонцам повернуться к ним спинами, как Рудо сразу же уставился на чудные чехлы за их плечами, из которых вверх торчали деревянные рукояти. Впрочем, слово «чехлы» тут не совсем подходило, скорее уж мешки из кожи с затянутыми завязками горлышками размером примерно с его предплечье, а от них вверх тянулась длинная деревянная рукоять под две ильтонских ручищи или под четыре человечьи. Он понятия не имел, как выглядит та часть этого странного оружия, что пряталась в чехлах, но вознамерился во что бы то ни стало это узнать. Из других народов, которых ему доводилось видеть, ильтонцы были самыми чудными и интересными и хранили в себе столько загадок, что его мозг внутри черепной коробки едва ли не рычал от голода по новой информации. Помимо чехлов ильтонцы несли еще и плоские плетеные из какого-то древесного материала короба, закрепленные на спинах, их Рудо поначалу и не заметил. Наверное, эти штуки заменяли им сумки. Он наклонился к Хэлле и шепотом спросил: - А что это за штуки у них за плечами? - Это называется гирда, - принялась объяснять ведьма, поглядывая в спины ильтонцам. – Это инструмент из ильтонского железа – валмара. Он может принимать любую форму, какая понадобится тому, кто его использует. - То есть как это? – не понял Рудо. - Валмар пластичен и подчиняется воле ильтонцев. Это не совсем железо, это материал, который принимает ту форму, которую хочет тот, кто на него воздействует, - ведьма сосредоточенно свела брови, явно пытаясь подобрать слова для как можно более полного объяснения. – Гирда – это рукоятка, к которой прикреплен кусок валмара. И если ильтонцу нужно какое-то орудие – молот, кирка, лопата, например, - он просто воздействует на валмар и делает тот инструмент, который ему нужен, а потом использует его по назначению. - Как удобно! – пораженно вздохнул Рудо. – Это ж значит, что с собой можно не таскать целую кучу вещей! Достаточно только одну такую штуку взять, и у тебя любой инструмент под рукой! - Да, - кивнула Хэлла Натиф. – Мама рассказывала, что гномы пытались создать что-то подобное с помощью механики – делали сложные механизмы, в которых одновременно присутствовало много предметов, разных лезвий, ложек, шил и тому подобного. Даже оружие пытались сделать многосоставное, чтобы в одном клинке было сразу несколько еще других. Но эти штуки все равно получаются громоздкими и на поверхность их не продают. - Твоя мама родом из подгорного царства? Из Утворна? – спросил Рудо, и когда Хэлла кивнула, заметил: - Должно быть, тебе бы хотелось туда попасть? Посмотреть на место, в котором обитал твой род? Ведьма как-то сразу помрачнела, стоило ему это спросить, плечи у нее опустились, а по лицу пробежала грустная улыбка. - Мне бы хотелось… и нет. Потому что гномы ненавидят тех, кто живет на поверхности, так же, как и те ненавидят их. К тому же, я полукровка, с точки зрения подгорных жителей – бессмысленная растрата драгоценной крови. Меня не ждет под землей ничего, кроме презрения, к сожалению, как бы мне не хотелось иного. - Мне жаль, зрячая, - Рудо взглянул на нее с искренним сочувствием. – Жаль, что еще есть края, где друг друга судят по чистоте крови. Мне всегда это казалось таким глупым и бессмысленным. Что может быть интереснее других, непохожих на тебя, любопытных и удивительных? - Не знаю, - смущенно улыбнулась ведьма, и радость вновь начала медленно-медленно освещать ее лицо изнутри, будто где-то под кожей заблудился маленький осколок солнца. - У меня дома тоже этого добра полно, - проговорил он, хмурясь от воспоминаний. – Старшее поколение только и делает, что кичится чистотой крови. Не знаю, в курсе ли ты, но на протяжении всей нашей истории мы жили пообок с кортами, народом кочевников, и держали их при себе как рабов. Они выполняли за нас всю грязную работу, снабжали нас женщинами, молились на нас, как на богов, а взамен получали доступ к товарам эльфов далекого юга – так ничтожно мало по сравнению с тем, что они давали нам. Царь Небо изменил это, протянув им руку и предложив равенство. Только проблема в том, что недостаточно сказать рабу: теперь ты свободен, живи как равный. Нужно еще и признать его. Нужно разделить с ним все блага, которыми ты обладаешь, нужно уважать то, чем обладает он сам. И нужно время, чтобы научиться слышать и слушать друг друга, и желание это делать. Это огромная работа, это задача для поколений и для времени, а не для одной человеческой жизни. - Ничего не вышло? – заглянула ему в глаза Хэлла. - Что-то вышло, - грустно пожал плечами Рудо. – Мы воспитываем детей совместно теперь, учимся слышать друг друга. Но старики-вельды все еще считают кортов рабами, которые вышли из повиновения, а старики-корты считают вельдов богами, которые их предали. Молодые, те, кто родился после Эдикта о равенстве, думают иначе, конечно, и придет день, когда эти молодые будут строить мир и учреждать законы, будут уважать друг друга. Но пока правят старики, пока старый мир жив и все еще силен, новое с трудом пробивает себе дорогу в нем. - И все же вы идете туда, - Хэлла Натиф взглянула на него и улыбнулась так удивительно тепло и нежно, что Рудо даже опешил – он не ожидал такой реакции от нее. – Вы нашли в себе силы изменить то, что было неправильно и жестоко. Вы нашли в себе волю для того, чтобы начать движение и продолжать его. Вы боретесь, вы трудитесь, вы узнаете и хотите узнавать, и у вас обязательно получится. Ведь ты есть, Рудо, такой, какой ты есть. Любящий мир, любопытный, стремящийся вперед, желающий узнавать и открывать новое. И я уверена, что раз есть ты, есть и другие, и значит все вместе вы рано или поздно сможете изменить свое будущее. Я верю в это. Он не ожидал от нее такой поддержки и моргнул, внезапно совершенно по-новому разглядев ее сейчас. Да, она была маленькой и наивной, да, она дулась, старалась изо всех сил казаться всем взрослой, глупила, боялась, но при этом при всем она была совершенно бесстрашной, потому что верила. Маленькая трогательная ведьма, крохотная совсем, но такая удивительно сильная, такая храбрая. Рудо улыбнулся ей от всей души, положив ладонь на ее тонкое плечико, будто птенчика обнял. - Ты удивительная маленькая женщина, зрячая, с огромным будто горы сердцем. Не прячь это сердце. И не позволяй никому заставлять тебя сомневаться в нем. - Не позволю, - она светло улыбнулась ему, будто солнце, родившееся росистым утром, и в глазах ее жила нежность. Удивительная потрясающая нежность, прорастающая сквозь скалы упорным цветком, не желающим сдаваться и вянуть, не желающим опускать рук, и пораженный Рудо вдруг ощутил в этом маленьком и тонком силу, побеждающую все одним лишь своим существованием. – А еще я думаю, что рано или поздно мой народ тоже увидит мир иначе. Увидит, что есть что-то по ту сторону каменных стен неприятия и глухоты, что-то иное, что стоит того, чтобы узнать его. - Обязательно, - мягко ответил он. – Ведь у них есть ты. Хэлла посмотрела на него долгим взглядом, а потом кивнула. И на этот раз ребенка в ней уже не было, только что-то такое глубокое и безымянное, что Рудо просто молча склонил перед ним голову. Все менялось вокруг так быстро, старый мир разрушался так быстро в молодых сердцах, что даже он, будучи погруженным в процесс, уже не успевал уследить это неуловимое моментальное изменение. Они покинули лагерь, оставив позади внимательные взгляды его обитателей, запах костров и людей, суету и шум хлопающих палаточных тентов на ветру. Манари повела их по тропинке, карабкающейся вверх по склонам двух ближайших гор, и вскоре искривленный лес чудных деревьев скрыл от их взглядов лагерь. Только здесь Черная Жрица наконец умерила шаг, поравнялась с ними с Хэллой и заговорила, внимательно глядя на них своими дымчато-желтыми глазами. - Я приношу свои извинения за скрытность, но в лагере слишком много чужих ушей и людей, совершенно незаинтересованных в каком-либо разрешении конфликта с гномами. С некоторых пор у меня есть большие сомнения в лояльности лорда Мирдара нашим целям. - И на чем же они основаны? – спросил Рудо. - Лорд Антир присылал к нам своих людей. Они пробыли в лагере примерно месяц назад, и на протяжении всего их присутствия поисковые операции по отслеживанию гномов сворачивались или велись из рук вон плохо. Мирдар даже перевел часть солдат в гарнизон Мадарры, и мы опасались, что вскоре союзные войска и вовсе уйдут из этой местности, и тогда гномов вообще перестанет что-либо сдерживать. Но на престол взошла Гаярвион, ставленники Антира сбежали, и Мирдар вынужден был вернуть разъезды. - А они вообще как-то помогают? – недоверчиво вздернул бровь Рудо. – Я так понял, в горы они не особенно-то заезжают. - Они вообще туда не заезжают, - со вздохом покачала головой Манари. – Горы обследуем мы и эльфы. Люди патрулируют предгорья. - Тогда зачем они нужны? – недоуменно взглянул на нее Рудо. - Они нужны для того, чтобы оттянуть на себя внимание, - терпеливо и устало проговорила ильтонка. – Если бы их здесь не было, гномы просто переплыли бы реку и прошли маршем до самой своей цели, как и планировали, когда началось вторжение, и они заняли Аракх. Но как вы понимаете, лорду Мирдару об этом знать не стоит. Он уверен в том, что выступает гарантом стабильности ситуации, и он должен оставаться в этой уверенности и дальше. - Так как же обстоит дело на самом деле? – спросил ее Рудо. Несколько мгновений Манари молчала, вглядываясь в их с Хэллой лица, будто в последний раз решала, можно ли им доверять, а потом заговорила, медленно и аккуратно подбирая слова, и руки ее начали странное плавное движение, добавляя затейливый танец жестов к звучанию ее речи. - Есть только одно место, в которое гномы могут рваться в этих горах, и это место – Колыбель Матери, Латайэ, то самое место, в котором все началось. Именно там Ирантир получил от Молодых Богов Фаишаль, именно там были созданы ильтонцы, именно там хранились реликвии Аватар Создателя. На протяжении тысяч лет мы делали все для того, чтобы мир забыл о Колыбели или предпочел считать ее сказкой древности, а не реально существующим местом. И все это время он так и считал. До этой весны. - Колыбель Матери? – Хэлла Натиф огромными глазами вытаращилась на ильтонку. – Но зачем гномам Колыбель Матери? Что они хотят с ней сделать? - Вот это мы и пытаемся выяснить, Хэлла-ши, - взглянула на нее Манари, - и очень надеялись, что вы нам в этом поможете. - Что такое вообще эта Колыбель Матери? Я не знаю ваших сказок и легенд, - развел руками Рудо. - Сказки говорят, что это святилище, - ответила ему Хэлла Натиф. – Святое место посреди гор. Я слышала песни о живой воде, что течет с небес, и вершине Марахан, на которой обитают Боги. Нас учили, что это святое место, как усыпальница Дракона Времени или Роща Паломников в Лесном Доме. Рудо прищурился, чувствуя, с какой невероятной скоростью закрутились внутри его головы мысли. Что-то это все ему напоминало, что-то очень, очень знакомое. Истории о местах, где время и пространство искажалось, рассказы Ашивы, все это закрутилось в его голове, и почему-то еще образ Миланы всплыл из памяти. Что бы это могло все… - Источник! – выдохнул он, во все глаза глядя на стоящую перед ним Манари, и по тому, как дернулись ее руки, понял, что попал. – У вас там Источник! Выход жилы на поверхность! - Да, - коротко кивнула она, и тут уже и у Хэллы Натиф глаза тоже из орбит полезли. - Жила Источника – это Колыбель?! Так вот, откуда взялся Фаишаль, вот, как пробудили ильтонцев! - Именно, - коротко кивнула Манари. - И вы все это время умудрялись ее прятать? Сколько там тысячелетий прошло с тех пор? – Рудо смотрел на нее почти что с недоверием. А еще одновременно с этим внутри нарастало возбуждение. Всю свою жизнь он мечтал увидеть Источник, сколько раз просил отца взять его с собой в Рощу, как жалел о том, что не участвовал в битве за Асфей – тогда отец Бьерн оставил его в лагере вместе с Лейвом, посчитав, что это будет небезопасно для него. И вот теперь наконец-то перед ним открывалась возможность, которой он ждал так долго! Он наконец-то сможет посмотреть на настоящую, реально существующую жилу! - После окончания Первой Войны Ирантир даже Фаишаль разбил – чтобы эта мощь не попала никому в руки. А место его создания и вовсе хранилось ото всех в тайне, правду о нем Король Солнце унес с собой в могилу, - пояснила Манари. – Мы тщательно оберегали это место на протяжении всей своей истории, не подпуская к нему смертных. Но гномы, судя по всему, как-то об этом узнали и теперь пытаются прорваться к Источнику. - У вас есть предположения, как информация могла просочиться? – Рудо посмотрел на нее, и жрица в ответ только покачала головой. - Никаких. Источник экранирован от внешнего мира и находится под контролем Хранителей Тишины. Знают о нем лишь очень немногие – иерархи церкви и Старшие Скульпторы. – Рудо удивленно приподнял брови, глядя на шагающих впереди Проводников, и Манари пояснила: - Когда мы начали догадываться, что может быть нужно гномам, некоторых из Проводников тоже посвятили в детали происходящего. Тех, в чьей преданности мы не сомневаемся. Альварди склонил перед ней голову, тронув костяшками пальцев сердце, Талахани улыбнулась, обернувшись через плечо. - То есть знает о ситуации очень ограниченный круг лиц, - Рудо принялся рассуждать вслух. – Изначально это вообще была тайна за семью преградами, но информация каким-то образом просочилась в мир и дошла до гномов. И теперь вы изо всех сил пытаетесь отбиться от гномов при помощи людей, от которых также скрываете, зачем гномы вообще на вас напали. - Именно так, - кивнула Манари. Рудо громко выдохнул, качая головой. - Да уж. Ситуация будь здоров. - Но почему вы поверили нам? – Хэлла Натиф вскинула на жрицу пытливый взгляд. – Вряд ли тут дело в одном рекомендательном письме от Хаянэ. - Нет, дело вовсе не в нем, - пальцы Манари медленно пробежались по воздуху, будто перебирали невидимые струны. Взгляд ее пристально изучал их с Хэллой лица, задумчивый и глубокий. – Я поверила вам, потому что вы победили хасатру. Потому что поддержали притязания Гаярвион Эрахир на трон в тот момент, когда все считали ее самозванкой и предательницей. Вы в состоянии отличать истину от лжи, вы слышите Песню Матери Гор. Вам можно верить. - Что ж… спасибо за доверие, - немного обескуражено проговорил Рудо. Он не ожидал откровенности – ее всегда в мире было меньше, чем хотелось бы, - и чувствовал, что Манари говорит от сердца. Просто, учитывая обстановку в лагере, который они только что покинули, эта откровенность внезапно обратила на себя его внимание . - И сейчас мы направляемся в Колыбель Матери? – любопытство разгоралось в огромных карих глазах Хэллы Натиф. – Вы ведете нас в Источник? - Да, - кивнула Манари. – Я хочу, чтобы вы осмотрелись, поговорили с Хранителями Тишины, взглянули на все со стороны свежим взглядом. Быть может, вы увидите что-то, что упустили мы, и действительно сможете нам помочь. - Сделаем все, что в наших силах! – твердо кивнула ведьма. Манари кивнула Проводникам, те остановились и сбросили с плеч кожаные мешки с гирдами. Рудо придвинулся вперед, сгорая от нетерпения увидеть, что же там внутри, и восторженно охнул, когда Альварди извлек из чехла деревянную рукоять. На противоположном ее конце виднелась здоровенная, с ильтонский кулак, сфера из чудного красноватого металла, какой ему еще не доводилось видеть. Альварди взялся за рукоять и пошел к отвесному скальному выступу справа от дороги, а гирда в его руке в этот момент начала меняться. Рудо глазам своим не поверил: будто живой, металл потек вниз, образуя на конце рукоятки что-то вроде металлического цветка, во всяком случае, очертания этого предмета больше всего напомнили Рудо цветок. А еще он светился в темноте, разгорался, с каждым мгновением становясь все ярче и ярче, будто неведомая сила раскаляла его изнутри, как раскаляет заготовку пламя в кузнечном горне. У Талахани тоже была такая штука, и она тоже светилась, только набалдашник на гирде принял не форму цветка, а в форму… белки? Рудо моргнул, не понимая, что видит перед собой, сомневаясь, не сошел ли он с ума. Но валмар действительно сложился в фигурку белки, и теперь она светилась изнутри, будто факел какой. - Что происходит? – не выдержал он, широко распахнутыми глазами глядя на Проводников. Манари проследила за его взглядом и улыбнулась. - Нам понадобятся факелы, их заменят гирды. Внутри горы темно для человеческих глаз. Рудо не знал, что ей на это сказать. Он вроде бы и понял про факелы, но совсем не понял, почему у Талахани факел был в форме белки. А еще через мгновение решил, что будет просто наблюдать, смотреть, смотреть и ничего не обдумывать, потому что вещи, происходящие перед его глазами, были настолько удивительны, что обдумать их вряд ли вообще было возможно. Проводники возложили каменные руки на скалу, и их запястья буквально исчезли, слившись с ней. Талахани закрыла глаза и начала издавать густой, низкий, но при этом удивительно приятный и глубокий звук – он шел прямо из ее груди в каменное тело горы. Альварди же вздохнул, набычился и толкнул гору рукой с силой, будто застоявшегося мула, не желавшего двигаться вперед. И камень от его прикосновения изменил форму, продавился внутрь, освобождая им проход. Будто сам в себя ввернулся, образуя аккуратный с гладкими стенами тоннель. Алые блики от гирд в руках ильтонцев отразились на отшлифованных до зеркального блеска стенах, в которых Рудо увидел свое отражение – самую чуточку размытое, как на поверхности медного зеркала. Проводники первыми вошли в него, не отрывая ладоней от стен: Альварди просто вел по поверхности, будто оглаживая переход, а рука Талахани так и оставалась погруженной в камень, будто в воду. - Следуйте за нами, - позвала их Манари, первой ступив в тоннель. - Это… безумие просто! – расхохотался Рудо, делая шаг вперед. Руки сами потянулись ощупать стены – камень выглядел будто стекло, будто оникс, в котором отражался красный свет раскаленного валмара в руках ильтонцев. Проход получился со сглаженными краями, почти идеальный овал, поставленный вертикально, и из-за этого искривления Рудо видел собственное отражение странно растянутым и каким-то неправильным, будто смотрел на поверхность мыльного пузыря. Пальцы трогали камень, и на ощупь это действительно был камень, вот только до такой степени отполированный, что поверхность казалась ему стеклом. Звук, который издавала Талахани, здесь, в тоннеле, усилился, заполнив все пространство. Он стал практически физически ощутимым, Рудо казалось, что он наполнил изнутри его легкие, вошел в кости, заставляя их тихо подпевать в ответ. - Как вы это делаете? – Рудо обернулся к жрице Манари, глядящей на него слегка терпеливо. Так иногда смотрел отец Бьерн – когда Рудо принимался изучать вещи, всем остальным прекрасно известные и кажущиеся тривиальными. Вот только ни в одной вещи не было ничего тривиального, нужно было лишь смотреть не на то, что видели все, а на то, что было по-настоящему скрыто в ней. - Мы используем Песнь Камня, звучание его структуры для изменения его формы, - принялась объяснять она, дружелюбно и мягко, как объясняли чужакам обычаи земли, в которую они попали. – Талахани входит в резонанс с Песней и выводит ее на поверхность, размягчая структуры и позволяя Альварди изменять ее по своей воле. Так он создает проход. - То есть Проводники всегда работают вместе? – уточнил Рудо. - Да, - кивнула Манари. – Только вместе мы можем создавать великое. Наши различия делают сильнее наш союз, когда мы объединяем усилия ради созидания. Альварди опять толкнул гору вперед, и света сразу стало меньше. Рудо успел обернуться и увидеть, как закрывается за их спинами гора – изгибается, будто живая, запечатывает сама себя, оттесняя свет солнца и наполняясь светом раскаленного валмара. Его собственное отражение теперь смотрело на него отовсюду – из-за спины, с боков, и Рудо ощутил себя не слишком уютно. Он не то, чтобы жаловал тесные пространства, он любил небо и был рожден для него. Но любопытство вытесняло в нем некомфортные ощущения из-за тесноты. - Хм, как интересно! – заметила Хэлла Натиф, вытянув ладонь и рассматривая ее. Рудо заметил, что глаза ее стали золотыми, а зрачок вытянулся, превратившись в змеиный. - Что там такое? – спросил он. - В этих тоннелях не так, как в гномьих, - задумчиво заговорила она, вертя ладонь с растопыренными пальцами перед глазами. Рудо моргнул – на мгновение ему показалось, что что-то серебристое извивается в ее руке, перетекая между пальцами, будто змея. – Здесь я могу работать со своим Защитником. Ему ничего не мешает. - Да, - подтвердила Манари. – Наша расовая способность отличается от гномьей. Они раскалывают землю и выпускают наружу силы, что спят в ее нутре, разрушительные, неповоротливые, поразительно живучие. Мы используем другое ее свойство – пластичность, способность приспосабливаться и изменяться. Поэтому ведуны могут работать в наших тоннелях. В гномьих сущностям слишком тяжело. - Ты тоже первый раз в этих тоннелях? – с интересом взглянул на Хэллу Рудо, и та утвердительно закивала: - Да. В нашей школе бывали ильтонцы довольно часто, в основном жрецы и жрицы, но сама я в горах не бывала. Всегда хотела побывать! – она вдруг захихикала, восторженными глазами глядя вокруг. – Здесь так интересно! Это самые красивые норы из всех, где я была! - А ты много где была? – удивленно выгнул бровь Рудо. - Да, - с достоинством отозвалась ведьма. – Я была в бернардинском Рве, была в дермачьих норах, пока искала Гаярвион. И там мне не слишком-то понравилось, честно говоря. - Там все осквернено, - с грустью в голосе проговорила Манари. – В Хмурых Землях все отравлено, даже самые прекрасные вещи. Все, что рождается там, несет на себе печать разложения. Они двинулись вперед, и это было самое странное путешествие из всех, которые когда-либо совершал Рудо. Окруженные густым звуком и красным свечением, шагающие в ногу с собственными искривленными отражениями, двигались они вперед сквозь массивное каменное тело горы. Альварди прокладывал путь под песни Талахани, жрица Манари просто спокойно шла следом за ними, будто прогуливалась по горной тропе, за ней шагала Хэлла Натиф, растопырив руки, трогая воздух и стены вокруг себя, бесконечно бормоча себе под нос и глядя расфокусированным взглядом золотых глаз с вертикальным зрачком на все вокруг. Замыкал цепочку Рудо, чувствуя себя невыразимо странно. Будто все они вскарабкались внутрь огромного мыльного пузыря и в этом пузыре поплыли через ночь, которая почему-то изгибалась вокруг них, пропуская их сквозь свое нутро. И не было ни одной четкой линии, и отражения искажались, и свет от гирд в руках Проводников тоже был каким-то диким и странным, искаженным, неправильным, незнакомым. Рудо смотрел по сторонам – и видел свои собственные искривленные отражения, глядящие на него из камня. Он слушал и слышал звук Песни Талахани не своими обычными человечьими ушами, а собственными костями в своем нутре, которые вибрировали в ответ все сильнее и сильнее с каждой минутой. А еще странные мысли бродили в его голове. О том, что с помощью вот этой самой Песни ильтонцы могли менять саму плоть мира – камень, кости земли, торчащие наружу из нее искривленными, усыпанными снегом хребтами. Возможно, они также могли менять и человечью плоть тоже – воспевать ее, позволять ей изменять форму и трансформироваться. Свою-то собственную могли ведь, наполовину состоя из камня и будучи созданными из камня когда-то, так почему бы и не мочь им менять чужую? Наверное, так все могли делать, не только ильтонцы. Потому что люди тоже меняли плоть друг друга – когда встречались и любили друг друга, когда врастали друг в друга и меняли свои жизни, обвивая самим собой второго, начиная с ним дивный замысловатый танец взаимодействия, в котором оба постоянно менялись местами и внутри самих себя - вновь и вновь день за днем. И это было красиво. А еще он вновь вспомнил Ашиву. Его сказки у костра, долгие дивные истории о красоте неба, о диковинных мирах, которые давно миновали, и тех, что только должны были прийти. Его глаза, ночные, полные огня и отражений ковыля, полные всего того, по чему Рудо так страшно тосковал теперь. Почему ты ушел в тонкие миры, дурак?- беззлобно думал он, шагая вперед и чувствуя, как звук песни Талахани впитывает звук его шагов, поглощает, уносит куда-то далеко-далеко, в туманные равнины его детства, на солнечные холмы его любви. Ведь здесь, вокруг нас столько красоты! Столько могло быть впереди у нас, жизни, полноты, радости, столько нового и чудного, столько дорог и открытий! И что ты выбрал? Тишину небес и равнодушие богов? Вечные объятия Всеотца, которые не могут дать тебе ничего, кроме тишины и ровности вдали от звенящей и бурлящей жизни? У него не было ответа. У него никогда не было ответа. Ни в те моменты, когда он отчаянно искал Ашиву во всем и во всех вокруг, надеясь, что хотя бы в ком-то мелькнет искра его чудных глубоких глаз. Ни в те, когда искал то, что искал Ашива, пытаясь понять, почему тот выбрал именно такой путь. Ни в те моменты, когда ему казалось, что Ашивы и вовсе никогда не существовало, и он придумал то лето и осень, те ночи у костров, те кибитки под чернильным небом, полным низких огромных ослепительных звезд, те томительные жаркие дни, тонущие в мареве опьяненной солнцем степи. Они познакомились случайно, встретились в одном из становищ на изломе весны, когда жара еще не успела накинуть на мир свой душный шерстяной платок. Рудо сбежал охотиться в степи вместе с молодыми наездниками и в один из дней по дурости своей решил доказать остальным доблесть – встать в седле, когда макто будет лететь над самой землей на бреющем полете. Но умения не хватило, он потерял равновесие и упал, дернув за поводья, а вместе с ним упал и Ульрик и при падении сильно повредил лапу. Возвращать его в таком состоянии в Эрнальд Рудо не решился, испугался гнева отца, а потому полетел в ближайший бивак кортов – просить помощи у их жрецов, чтобы те вылечили лапу Ульрика. Только жрецов у них не оказалось, а шаман нашелся и даже согласился выходить небесного змея за несколько недель. Рудо написал отцу пространное письмо, что хочет пожить среди кортов, поучиться их способам ведения охоты и верховой езде, поэтому останется с ними, отдал письмо друзьям и остался в биваке. Он никогда не был набожным, милостивый и гневный боги его отцов казались ему диковинными, далекими и чужими, слишком полярными, слишком разделенными своей непохожестью. Но в то лето они сотворили для него чудо, самое настоящее живое человеческое чудо, вошедшее в его жизнь так неожиданно и так гладко. Все вещи возле Ашивы складывались гладко, выстилая Рудо дорогу к нему навстречу. Отец Бьерн написал, что не имеет ничего против отсутствия сына, в городе он был не нужен, Ульрик выздоравливал потихоньку, корты и впрямь начали учить его верховой езде, и Рудо совершенствовал с ними свои навыки. И с каждым днем он все больше и больше времени проводил с Ашивой. Тот был раскольником среди шаманов – очень молодым, очень серьезным, очень упорным. Он без конца бродил один по степи, слушая ветер и землю, колотил в свой обтянутый козьей шкурой бубен, пел заунывные гортанные песни небесам, жег костры, даря звездам снопы алых искр. Он рассказывал сказки старого мира, каких Рудо никогда не слышал раньше, пел песни, без конца твердил про Всеотца и миры, которые ему принадлежали, и мечтал изучить их все от начала до конца. И Рудо пропал. Их роман был слишком короток, но так полон, что каждое мгновение растягивалось в вечность, и само время осыпалось перстью и пеплом, переставая существовать для них. Он был так искренен, что сердце Рудо разорвалось на две половины и истекало золотым медом, какого он никогда не пробовал доселе, впустило в самый свой центр эти черные степные глаза и срослось, сберегая их в своем нутре. Он был так безумен, что ничто в его жизни ни до, ни после не могло ни в какое сравнение идти с этим, как несравнимо было крохотное пламя свечи с всепобеждающим солнцем. Бивак медленно плыл по степи, как плыли звезды сквозь бескрайнее небо. Ульрик давно уже выздоровел, но Рудо об этом и позабыл вовсе. Как и о том, что ждало его там, в постылом Эрнальде, где жизнь текла медленно, сухо и жестко, где годы перетирались о годы, будто старые кости, вызывая лишь боль и раздражение. Он не хотел возвращаться. Он хотел так и остаться странником, делить эту жизнь и эту степь с Ашивой, забыть про время и свой долг, забыть про то, кем он родился, и просто быть – быть всегда свободным. Но время шло, лето сменилось осенью, наступала зима. Кортам пришло время уходить на юг, к зимовьям, а ему – время возвращаться домой. Отцы призывали его обратно, его жизнь позвала его назад, и он послушался ее. Он простился с Ашивой, оставив кусок собственного сердца в его груди, и полетел назад, в жизнь, которая не была его жизнью, в мир, которому он не принадлежал больше. А следующей весной Ашивы уже больше не было. Сколько бы он ни искал по всем бивакам, перелетая с места на место, спрашивая снова и снова, пытаясь отыскать. Лишь в одном месте ему сказали, что знали молодого шамана, и что зимой он ушел к духам и не вернулся, что он сгинул в тонких мирах. Рудо не поверил. Он продолжал искать. Все поселения и зимовья обшарил он, поднял всех, кто мог ему помочь, использовал все связи собственной семьи, даже помощь Хранителя Памяти Хана, который для него запросил информацию об Ашиве по всем землям кортов. И ничего не нашел. Тогда он полетел искать сам. Роур был огромен, будто океан, и в нем пропадали целые стада, целые народы, не то, что один единственный шаман с глазами будто искры. Но он не сдавался. Сначала там, потом в предгорьях Эрванского кряжа среди снега и вершин под угрозой аномалий, он искал и искал, пока сердце его не выдохлось, лишившись сил. Тогда отец Бьерн и предложил ему отправиться на Танец Хаоса, и Рудо ухватился за эту возможность, лелея глупую и такую детскую, такую слабую, такую трусливую мысль – он не искал еще по эту сторону гор. Какой смысл было рассчитывать на то, что его поиски принесут плоды? Хотел ли он этого на самом деле? Или он просто не мог отпустить человека, с которым когда-то был так по-настоящему счастлив? С которым почувствовал себя живым? На эти вопросы у него тоже не было ответов, только безумная надежда, глупая, упрямая, невыносимая, звенящая человечья надежда. Одна единственная и осталась она внутри, толкая его в спину точно так же, как толкал камень перед собой Проводник Альварди, идущий впереди него. Быть может, здесь. В месте, где он еще не искал. В месте, где когда-то свершилось чудо и изменился мир. Во время, когда все менялось ежесекундно, и ничего не оставалось тем, чем было когда-то. Может быть, здесь он мог найти Ашиву? Какая разница сколько для этого понадобится времени? Сколько дорог мне нужно будет пройти. Сколько обрести и потерять. Я ищу, потому что я хочу найти. Остальное значения не имеет. Рудо шагал вперед, и его искривленные отражения следовали за ним, вытягиваясь из зеркальных стен.